"Любовные похождения князя" - читать интересную книгу автора (Сувестр Пьер, Аллен Марсель)

Глава 7 ПРОДЕЛКИ ОБЕЗГЛАВЛЕННОГО

– Нет, сударь, это не пойдет!..

– Точно? Вы так считаете?

– Уверен! Такие махины нам не подходят. Нам нужно что-нибудь веселое, живое, скорее развлекательное. Попытайтесь предложить ее в «Комеди Франсез» или «Оперу», но здесь ее точно не возьмут.

– Спасибо за совет.

– До свидания, сударь.

На следующий день после посещения виконтессы мадам Алисе в Поэн дю Журе, возле служебного входа в «Народный театр речных трамваев» вели этот диалог старый, небрежно одетый комедиант и светлобородый юноша, на плечи которого, несмотря на теплый апрельский день, было накинуто длинное пальто с пелериной.

Юноша в долгополом пальто предлагал старому комедианту свои сочинения, может быть, песенку, а тот отнекивался, приводя вышеназванные доводы.

Артист возвратился на репетицию, а сочинитель медленно двинулся в сторону Сены, бурча на ходу:

– Какое скотство! Ничего невозможно пристроить, даже третьесортные вещи, даже в затрапезные места! А когда случайно что-то берут, так платят по-нищенски! Кстати, я вроде сегодня не обедал. А время уже пять. Отведать, что ли, бедняцкой снеди!..

Молодой человек приметил на набережной торговца жареным картофелем. Он купил на три су золотистых ломтиков, затем неторопливо побрел вдоль Сены по направлению к мосту Гренель…

На пустыре, одной стороной выходившем на авеню Гренель, а другой на набережную Отей, с самого полудня в поте лица трудился Бузотер. Возле него клубился толстый столб дыма, время от время заволакивающий бродягу густой пеленой. Короткие языки пламени пожирали груды хвороста и мусора, который сносили сюда хозяйки со всей округи…

Бузотер, на которого в числе прочего была возложена обязанность периодически убирать пустырь, в этот день работал как заведенный: он долгое время пренебрегал еженедельными мероприятиями по очистке территории. На сей раз уничтожению подлежала целая груда мусора, и малый, которому пламя все время казалось недостаточно сильным, а дым жидким, орудовал метлой и вилами, подбрасывая топливо в костер.

– Мерзавцы, что они сюда только не носят! Просто кошмар!

Особенно Бузотеру пришлось повозиться со штуковиной, по виду напоминающей кусок древесного ствола; он бросил ее в самое пекло, но та даже не обгорела!

– Наверняка сырая, как губка, – пробормотал он. – И пар не идет, забавно, однако!.. Может, она слишком здоровая?..

Деревяшка, с которой сражался Бузотер, и впрямь была куском древесного ствола, покрытого шершавой корой. Ствол, почти правильной цилиндрической формы, был около полуметра длиной и около сорока сантиметров в диаметре.

Бузотер, уже начавший нервничать, поддал ей вилами, и деревяшка покатилась по пустырю, в этом месте идущему под горку. Итак, воспользовавшись уклоном, чурбан покатился, набирая скорость, по направлению к набережной и, по всей вероятности, не явись на его пути препятствий, свалился бы в реку!

Бузотер не слишком сокрушался по этому поводу.

– Ну и пусть убирается к черту! – воскликнул он.

Но внезапно в этот момент на набережной появился прохожий, который резким движением остановил падающий ствол, и думая, что оказывает бродяге неоценимую услугу, показал ему знаком, что спасение совершилось.

Бродяга, чертыхаясь, подошел к прохожему.

– Ладно, спасибо за труд, – проворчал он. – Но, откровенно говоря, я бы с радостью от нее отвязался…

И Бузотер, не церемонясь, весьма обстоятельно поведал прохожему про строптивый характер деревяшки, не желавшей гореть в огне.

– Как вы догадываетесь, мне платят за то, что я иногда убираю пустырь; после моего ухода за забором не должно оставаться ни соринки, ни пылинки! Хозяин заявил, что не желает видеть мусор и всякие так железяки! Железяки я, разумеется, тащу к старьевщику, а прочую, никому не нужную пакость приходится сжигать. Но если эта пакость вместо костра предпочитает бросаться в Сену, я лично не возражаю… Поэтому, – заключил он, – благодарствую, но право, не стоило утруждать себя…

Пока Бузотер разглагольствовал, прохожий, окинув бродягу быстрым взглядом, стал молча изучать странный предмет, по образному выражению Бузотера, «не желавший» гореть в огне.

Легко покачивая головой, он ощупал чурбан, взвесил его на руке, откровенно удивился его легкости.

Бузотер поинтересовался:

– Можно подумать, вы нашли себе игрушку… Вроде деревяшка как деревяшка… И потом, что-то я никак не пойму, какая от нее может быть польза?..

– Хм, – неопределенно хмыкнул незнакомец, – пользы от нее и впрямь маловато, но если она вам не нужна, я могу забрать ее себе.

Внезапно насторожившись, Бузотер пригляделся к собеседнику.

– Думаете, за нее можно что-нибудь получить?

– Да нет! – ответил незнакомец. – Просто я интересуюсь редкостями, собираю всякие вещички…

Старый бродяга почуял любителя. От мамаши Тринкет, бывшей старьевщицы, он знал, что в Париже есть множество типов с тугими кошельками, интересующихся всяким старьем, которое они называют редкостями, даже произведениями искусства…

Кроме того бродяга приобрел богатый личный опыт, общаясь со «старьевщиками» и сотрудничая с Эриком Санде, который изготовлял подделки под старину.

Бузотер подумал, что не стоит судить о людях по внешности. Может, его невзрачный на вид собеседник – миллионер?..

Во всяком случае Бузотер представился, в надежде завязать более тесные отношения, но поскольку незнакомец не последовал его примеру, беспардонно справился:

– А вы сами кем будете?

Тип отвечал уклончиво:

– О! Вас вряд ли заинтересует моя персона, я бедный парень Тартампьон, впрочем, неважно…

Бузотер истолковал ответ по-своему.

– Это что, ваша фамилия? – спросил он.

Прохожий неопределенно пожал плечами, а Бузотер сострил:

– Честно говоря, поглядев на ваши бороду и волосы, я вас принял за самого Авессалома.

Мужчины покатились со смеха.

– Ладно, – наконец воскликнул незнакомец, а это был юноша в пальто с пелериной, которого несколько мгновений назад отваживал старый комедиант из «Театра речных трамваев», – решено, зовите меня Авессаломом.

Затем он прибавил:

– Я возьму чурбан, хорошо?

– Как вам будет угодно, но не раньше, чем поставите мне стаканчик! – возразил Бузотер.

Через несколько мгновений мужчины уже сидели на террасе «Чудесного улова», которая состояла из единственного цинкового столика, изрядно помятого и ходившего ходуном, и трухлявой деревянной скамьи, сиденьем вылезающей на набережную.

Бузотер, довольный, что обменял деревяшку на стаканчик водки, лез из кожи вон, чтобы поближе сойтись с новоприобретенным другом. Таинственным голосом он поведал ему, что благодаря связям и местожительству в доме, где недавно произошло преступление, он без малейшего риска может провести в комнату загадочно убитого рабочего Мориса, о котором писали все газеты.

– Знаете, – объявил Бузотер, надуваясь от гордости, – я сам был свидетелем происшествия…

Молодой человек, поначалу слушавший рассуждения Бузотера вполуха, становился все внимательнее. Он задавал вопрос за вопросом, особенно интересовался предметами, которые могли находиться в комнате в момент преступления. В какой-то миг он, кажется, даже спросил, не было ли, случайно, среди вещей столь выгодно приобретенной им деревяшки.

Не почуяв в вопросе подвоха, Бузотер ответил, что понятия не имеет, но уверенно прибавил, что деревяшка провалялись на пустыре не больше нескольких дней.

Субъект, которого бродяга колоритно окрестил Авессаломом, вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

– Как можно посетить комнату убитого?

– Двадцать су мне, двадцать су консьержке, чтобы отвернулась, когда мы будем проходить мимо…

– Пошли, – предложил молодой человек.

– Нет, сударь, – возразил Бузотер, – у меня есть еще дела, к тому же надо идти туда ночью! После девяти, если вы не возражаете?

Незнакомец поспешно расплатился.

– Хорошо, по рукам. Тогда до девяти. Вот задаток.

Он вручил Бузотеру двадцать су и, легко подхватив бревно размером с целый барабан, повернул к трамвайной остановке на авеню Версаль.

Господин Паран, компаньон фирмы «Торф и Паран» читал книгу, сидя в своем магазинчике, который был расположен на улице Ламартин, в глубине двора. Было без четверти семь, день клонился к вечеру, тускло освещенный магазин, к тому же находившийся в узком дворе, на первом этаже дома, погружался во тьму.

Однако господин Паран не зажигал лампу. Он ухитрялся читать, держа книгу у самых глаз; по-видимому, в этот поздний час посетителей не ожидалось, и он не считал нужным включать в магазине свет.

Внезапно раздался звон разбитого стекла; вопреки ожиданию, господин Паран не казался удивленным.

Он знал, что не случилось ничего страшного, просто кто-то вошел в магазин.

Этот странный звук производили хитроумно прикрепленные к дверям металлические пластины, клацающие друг о друга, когда те открывались.

В магазинчике господина Парана было еще много странного. Сразу при входе, в длинном коридоре, висели большие часы с прозрачным циферблатом и причудливыми стрелками, показывающими на замысловатые символы, которые соответствовали невероятному времени.

Напротив часов будто в нервном ознобе сотрясалась фигура негра с блестящими, словно фосфорицирующими в темноте глазами.

В глубине комнаты в верхней части витрины выстроились рядком около двух дюжин человеческих голов, которые зловеще скалились на посетителей.

Ниже расположилась целая коллекция запечатанных бутылок, которую загораживала шаткая пирамида разноцветных музыкальных волчков.

На других полках были сложены блестящие воронки, таинственные трубки, гигантские домино, сверкающие каски, разнообразные поделки из картона.

Посреди прилавка возвышалась голова турка, на которую, по чистой случайности, была водружена марлевая пачка, явно предназначавшаяся какой-нибудь балерине.

Что это была за странная лавка? Что за диковинными вещицами она торговала?

Чтобы это узнать, достаточно было прочитать вывеску при входе. Под названием торговой фирмы значилось: «Фокусы! Реквизит иллюзиониста! Колдовство! Магия! Трюки! Чудеса!»

Вот такой торговлей занимался господин Паран.

Внешность его была под стать профессии. Это был жгучий брюнет с ассирийской бородкой; его живые и проницательные глаза обладали особым блеском, который еще больше подчеркивали сидевшие на носу толстые стекла, вернее, лупы в оправе.

Господин Паран так и представлялся великим магом в высоком остроконечном колпаке и долгополом балахоне алхимика, усыпанном золотыми звездами, колдуном, изощряющимся в своем странном искусстве.

В прежние времена за подобный ассортимент в лавке его бы заживо сожгли на костре, но господину Парану посчастливилось жить в нашу эпоху, и власти особо не докучали ему, если не считать налогов, которые он был обязан платить как коммерсант.

Перед господином Параном появился посетитель. Это был тот самый юноша в пальто с пелериной, который три четверти часа назад сидел на террасе «Чудесного улова» и поил Бузотера водкой.

Загадочный молодой человек выложил на прилавок деревянный чурбан, тут же дав пояснения, которые, казалось, ожидал господин Паран.

– Простите, сударь, что так поздно вас беспокою, – произнес он, – но мне надо получить от вас некоторые очень важные сведения. Но прежде скажите, пожалуйста, вам знаком этот предмет?

Посетитель указал на странную деревяшку.

Господин Паран медленно приблизился к прилавку, тщательно осмотрел предложенный предмет. Внимательно его изучив, он взглянул на посетителя.

– С кем имею честь? – спросил он.

Молодой человек в пелерине улыбнулся:

– Не все ли вам равно? Меня зовут Тартампьон. Неважно. Только что один бродяга за мой дурацкий вид прозвал меня Авессаломом.

Господин Паран, удивленный, но ничуть не желавший этого показывать, скоро нашелся, продемонстрировав известную начитанность:

– Вам, сударь, больше бы подошло имя Альфреда Мюссе…

– Я бы не отказался, – произнес молодой человек, – но увы! Но речь не о том. Прежде всего, дабы покончить с вашими сомнениями, считаю нужным сказать, что я не фокусник, не шарлатан, не иллюзионист, я пришел не как конкурент, старающийся выведать у вас секрет, заставить вас проговориться…

Господин Паран не нуждался в подобных заверениях.

– Знаю, сударь, – ответил он. – Моя фирма единственная в Париже изготовляет реквизит для артистов этого жанра, и я знаю свою клиентуру. Чем могу вам служить?

Молодой человек уточнил свою просьбу:

– Так вот, сударь. В костре, где горела куча всякого хлама, находилась эта деревяшка, вернее кусок древесины, который нисколько не пострадал от прожорливого огня. Мне случилось обратить на это внимание, и, изучив вышеупомянутый предмет, я пришел к выводу, что не горел он, поскольку сделан из огнеупорного материала. Верно?

– Вы совершенно правы, – ответил господин Паран, – этот предмет действительно огнеупорный… И что дальше?

– А дальше, – продолжал молодой человек, – я заключил, что эта штука может быть театральным реквизитом, а после углубленного анализа убедился, что речь идет об особом реквизите, построенном на каких-то физических парадоксах. Взвесив его на руке, я быстро удостоверился, что чурбан полый. Думаю, на то были причины?.. Наконец, под корой я обнаружил еле заметные инициалы quot;Тquot; и quot;Пquot;, принадлежащие вашему торговому дому, потому сюда и пришел! Господин Паран, ответьте мне откровенно, со всей прямотой, не ваше ли это изделие? Мне это очень важно знать!..

Господин Паран уже давно признал в увесистой вещице свой товар. Однако дал высказаться собеседнику, дабы твердо убедиться в его намерениях. Они же пока достаточно ясно не обнаружились, и господин Паран не переставал спрашивать себя, зачем ему задают все эти вопросы.

Однако по роду своей не самой обычной деятельности он привык иметь дело со странными посетителями и, с одной стороны, храня в строжайшей тайне секреты продаваемых изобретений, с другой стороны, не считал нужным особо скаредничать, когда за советом обращался серьезный клиент.

И господин Паран сообщил собеседнику:

– Поздравляю, сударь, с умопостроениями, и отвечу вам прямо. Перед вами действительно приспособление, купленное у меня, короче говоря, плаха для знаменитого трюка «обезглавливание»!

– Обезглавливание! – воскликнул молодой человек, подскакивая к господину Парану с сияющей от нежданной радости физиономией.

– Да, обезглавливание, – продолжал почтенный торговец. – Вам, возможно, приходилось видеть…

– Да, черт возьми! – оборвал его незнакомец. – Я видел. Постойте, припоминаю, как это выглядит из зрительного зала. На сцене вооруженный мечом палач, будущая жертва кладет голову на плаху… Затем, на глазах у публики, экзекутор опускает меч, голова катится на землю, а палач, дабы продемонстрировать, что она отрублена, поднимает ее за волосы. Видно, как ручьем струится кровь! Признаюсь, этот фокус мне всегда казался насколько кошмарным, настолько и необъяснимым…

Господин Паран улыбнулся.

– Верно, для непосвященных… На самом деле трюк на удивление прост. Вам, конечно, необходимы детали? – вкрадчиво произнес торговец.

Понизив голос, молодой человек прошептал:

– Непременно, сударь, я заплачу… Речь идет о тайне, возможно, разоблачении преступления…

«Ну вот! – подумал про себя господин Паран. – А я еще сомневался. Наверное, это кто-то из полиции, а может, сам преступник?..»

Господин Паран был велик и снисходителен.

– Я открою вам секрет, – простодушно заявил он.

И стал разъяснять собеседнику, который весь обратился в зрение и слух:

– Вместо того, чтобы в должный момент положить голову на так называемую плаху, будущий пациент прислоняется к ней и поджимает голову к груди. Таким образом макушка пациента оказывается на одном уровне с поверхностью плахи. Под действием спрятанной под корой пружины плоская поверхность начинает молниеносно вращаться и выталкивает на плаху восковую голову, прилегающую шеей прямо к затылку мнимой жертвы; таким образом со стороны фальшивая голова кажется настоящей. Палач ударом топора перерубает восковую шею, в которую, для полноты ощущений, кладется кусочек сочащегося кровью мяса. Понятно?

– Понятно, – два или три раза шепотом повторил молодой человек, казавшийся погруженным в глубокие раздумья.

– Вот и весь секрет?.. Больше ничего? – переспросил он.

– Ничего, сударь! Все лучшие трюки очень простые! У кого угодно получится. Надо только заранее приготовить восковую голову: снять слепок с лица человека, собирающегося стать жертвой. Все проще простого!..

– Сударь! – воскликнул молодой человек. – Вы даже не подозреваете, насколько ценными сведениями меня наделили. Я вам искренне, от всего сердца признателен! И в знак того, что не хочу злоупотреблять доверенным секретом, я беру на себя смелость оставить вам на хранение этот чурбан… Через некоторое время я с вами свяжусь.

Молодой человек удалился, не забыв пожать господину Парану руку.

Странный тип, за прошедшие полдня побывавший и Авессаломом, и Альфредом Мюссе, быстро вышагивал по улице Лафайет, рассуждая вслух:

– Черт возьми! Мои предположения подтвердились. Здорово, что я додумался пойти к этому иллюзионисту, а какие грандиозные выводы напрашиваются из его объяснения! Черт побери, он рассказал правду!.. Но ведь это проливает свет на отейское дело, таинственное преступление, странное убийство, которого никогда не было. Жертва – это преступник. Преступник – это жертва. И в довершение всего никто не пострадал. Это же очевидно! Разыграть шутку с отрубленной головой – пара пустяков. Раз восковой муляж вводит в обман собравшуюся в зале публику, которая между прочим убеждена, что на их глазах не будут рубить голову человеку, вполне естественно допустить, что свидетели чудовищной сцены, подготовленной заблаговременно и потому еще более правдоподобной, искренне могли полагать, что через дверную трещину видели обезглавленный труп… тогда как на самом деле стали жертвами шутника!..

Молодой человек расхохотался во все горло:

– Вот кто не прост, так этот шутник! Представляю, что будет в префектуре, если я вдруг надумаю раскрыть им тайну, к которой они не знают, как подступиться!..

Тут молодой человек спохватился:

– Нет, ни в коем случае! Я забываю, что мне нельзя туда и носа показывать; тому есть несколько причин, но самое главное, что раз уж преступление приписано Фантомасу, важно пустить по ложному следу и общественное мнение.

– Но, – продолжал молодой человек, останавливаясь, чтобы лучше собраться с мыслями, – но долго обман не продлится. Труп не находится, даже личность пропавшего не установлена. Досадно! Вот если бы покойник был важной персоной…

Молодой человек, который останавливался поразмышлять над различными соображениями, роящимися у него в голове, быстрым шагом двинулся дальше, лицо его просветлело. Безусловно, он нашел необыкновенное решение, разработал удивительный план, изобрел неслыханную программу действия, поскольку, пьяный от радости, размахивая руками и рискуя привлечь внимание прохожих, внезапно изрек, словно бросая вызов невидимому противнику:

– Черт побери! Прекрасный ход! Умерший писатель стоит четырех живых. Теперь опять вернемся к отейскому преступлению… Мнимая жертва – не знаменитость, так клянусь, завтра же утром она ей станет! Посмеемся над шутником!..

Эти странные слова канули в пустоту, коснувшись слуха равнодушных прохожих, они не задержались в их памяти.

Тем временем молодой человек, дойдя до метро, опрометью кинулся на станцию…

Только что пробило одиннадцать, и редкие прохожие, очутившиеся в этот поздний час в окрестностях моста Гренель, при желании могли бы заметить, как из получившего трагическую известность дома, где был убит рабочий Морис, крадучись, выскользнули две фигуры, которые пошли по авеню Версаль.

Это были Бузотер и его недавний приятель.

Они встретились, как было условлено, и бродяга, дождавшись, когда в доме потух свет, а именно десяти – так было заведено из соображений экономии, – провел посетителя в комнату, где, по всеобщему мнению, был обезглавлен Морис.

На самом деле Бузотер, присвоивший себе обязанности «официального экскурсовода», дурачил своих клиентов – в трагической комнате не было ровным счетом ничего интересного. Залитый кровью паркет был вынут, вещи штабелями сложены в шкафы. Не оставалось ничего – ни страшного, ни любопытного, что могло бы удовлетворить заманенных бродягой любителей.

Правда, и плата за вход была умеренной; хоть Бузотер и запрашивал два франка, ничего не стоило уломать его и сговориться на пятьдесят сантимов!

Итак, заплатив по твердой цене, субъект, которого Бузотер упрямо именовал Авессаломом, не стал негодовать, совсем наоборот.

Он кропотливо обследовал комнату, кажется, даже сделал какие-то замеры, осмотрел все углы.

Тем временем Бузотер что-то талдычил вполголоса, словно отвечал вызубренный урок. Он пересказывал газетные заметки, рисующие подробности убийства…

Не страдая от недостатка воображения, он многое прибавлял от себя. Послушав его, можно было подумать, что преступление совершилось на его глазах!

Когда Бузотер витийствовал, он был настолько поглощен своим рассказом, что не замечал, чем занимаются его слушатели. Удели в этот вечер Бузотер несколько меньше внимания собственной особе и несколько больше клиенту, он бы увидел, что молодой человек под предлогом детального осмотра помещения предается странному занятию.

Незнакомец украдкой рассовывал по комнате – в книги, в одежду, в сваленные в беспорядке вещи – листки бумаги, рваные тетради, письма, странные документы…

Бузотер ни о чем не догадывался и, несколько мгновений спустя провожая своего таинственного приятеля до перекрестка, совсем не подозревал, что это загадочное посещение и ловко подсунутые на место преступления бумаги приведут к необыкновенным событиям.

Бузотер даже не уловил смысла странной фразы, которую твердил незнакомец:

– Посмеемся над шутником! Хуже никому не будет, а мне польза… Определенно, я еще посмеюсь.

Два дня спустя почтенная директриса «Литерарии» мадам Алисе, вся запыхавшись, поднималась на шестой этаж скромного, но элегантного дома на улице Лепик.

Здесь проживал актер Мике, тот самый актер, которого она рекомендовала виконтессе де Плерматэн; его и решила навестить мадам Алисе.

Разумеется, встречена она была самым приятным образом. Мике знал, насколько важно для него расположение достойной женщины. Проводив ее в гостиную, он тут же осведомился:

– Чем могу служить, дорогая мадам? Чему обязан счастьем видеть вас? Вам нужна моя помощь?

– Вот именно. Я хочу вас попросить заняться кое-какими поисками!

Актер Мике поднялся и, приняв театральную позу, произнес:

– Клянусь сделать все, что в моих силах, дабы доставить удовольствие симпатичнейшей, милейшей и добрейшей директрисе «Литерарии»!

Мадам Алисе захохотала; славная толстуха была веселого нрава и от души потешалась над шутками Мике, который, питая к синему чулку искреннюю привязанность и зная ее склад ума, всегда умел ее рассмешить.

– А в чем, собственно говоря, дело? – поинтересовался он. – И чем я, скромный комедиант, могу быть полезен могущественной и знатной даме, директрисе «Литерарии»?

Мадам Алисе еще не отсмеялась.

– Вы будете удивлены. Впрочем, над этим грешно смеяться. Так в чем, говорите, дело? Дело, дорогой мой, в одном гильотинированном…

– Черт!..

– Которого надо найти!

– Что-что?

– Вот именно то, что я сказала. Не воображайте, Мике, что я потеряла голову… наподобие моего гильотинированного! Лучше послушайте. Уверяю, это может представлять некий интерес и для вас, и для «Литерарии», и для меня.

Мике опустился на стул, последние слова мадам Алисе привлекли его внимание. Он знал, что директриса «Литерарии» о делах говорит серьезно.

– Слушаю вас, мадам, что за гильотинированного надо найти?

– О, он не совсем гильотинированный, ну да ладно! Для начала послушайте. Вы, конечно, читали в газетах о необычайном происшествии, загадочном убийстве на набережной Отей, которое случилось пару дней назад?

– Да, мадам. Читал. Про несчастного молодого человека, которому в собственной комнате отрубили голову…

– Тело которого видели соседи и которое, пока ходили за полицией, таинственным образом исчезло. Как раз об этом убийстве я и хочу с вами побеседовать. Знаете, как проходило следствие?

– Нет, не знаю. Я не следил за прессой.

Мадам Алисе погрозила пальцем:

– И совершенно напрасно! Надо быть в курсе событий. Тогда слушайте. Когда явился комиссар, стали повсюду искать труп и в конце концов пришли к выводу, что он был сброшен в Сену… Затем, на следующий день исследовали дно, привлекли водолазов, разослали депеши по шлюзам, одним словом, предприняли все возможные меры, но ничего не обнаружили.

– Ну и ну!

– Да, любопытно! Но именно так все и было! «Столица» по этому поводу всласть поиздевалась над сыскной полицией… Согласитесь, она и впрямь оказалась не на высоте, уже шесть дней прошло, а убийца не только не установлен, но нет даже самой приблизительной версии преступления.

Мике покачал головой.

– Однако кажется, – произнес он, – порывшись в прошлом, установив связи жертвы…

– Вот именно! Я чувствовала, что вы это скажете. Здесь как раз начинается невероятное. Итак, дорогой мой Мике, тело несчастного найти не удалось, но имя-то его было известно. Некто Морис, который выдавал себя за рабочего, специалиста по воздушным шарам…

– Как это «выдавал»?

– Да, выдавал, поскольку в этом не было ни капли правды. Представляете, на следующий день после убийства комиссар обыскал комнату – ничего… Проходят дни – новый обыск… А вчера в четыре, к моему несказанному изумлению, я увидела у себя в редакции, на улице Пресбург, кого бы вы думали?..

– Черт! Понятия не имею!

– Инспектора полиции! Вот именно! И он сказал: «Сударыня, вы, конечно, читали о подробностях преступления, которое было совершено на набережной Отей в отношении некоего Мориса?» Я кивнула. «Так вот, сударыня, некто Морис – это не кто иной, как ваш автор, поэт Оливье. Что вам о нем известно?»

Мике казался оглушенным, ошарашенным…

Мадам Алисе продолжала:

– У меня, конечно, челюсть отвисла! Я же вам про Оливье все уши прожужжала, говорила, что ничего о нем не знаю, в глаза не видала, наши отношения исчерпывались перепиской… Я первым делом спрашиваю полицейского: «Каким образом вы узнали, что это Оливье, ведь он называл себя Морисом?» А полицейский мне отвечает: «Только что в его комнате обнаружены рукописи, подписанные Оливье, письма, бумаги, наконец удостоверение личности!.. Вдобавок, несмотря на все старания, мы так и не смогли отыскать фирмы, где некий Морис был, так сказать, рабочим по шарам!..» Полицейский поведал и другие детали, неопровержимо доказывающие, что несчастный Морис – это был бывший сотрудник «Литерарии» Оливье.

Мике, весьма заинтригованный, покачал головой:

– Черт побери! Ну и дела…

И, спохватившись, добавил:

– Но я не понимаю, при чем тут вы, при чем тут мы, мадам?

– Немного потерпите. Я была настолько поражена, потрясена сообщениями полицейского, что засыпала его вопросами… Он сам был не слишком осведомлен… Тем не менее я узнала, что среди бумаг несчастного Оливье найдено нечто вроде письма-завещания, предназначенного некому Жаку Бернару, который проживает в Монруже; в этом письме Оливье доверял, вернее передавал другу права на все свои произведения, сочинения, как изданные, так и нет… Кажется, их не так уж мало…

– И что? – осведомился Мике, пока не понимая, куда клонит мадам Алисе.

– Ну, дорогой мой, в этом вся соль! Неужели вы не улавливаете?

– Честно говоря, нет.

– Да тут все яснее ясного…

– Наверное, я тупица.

– Ну что вы!.. В вас только отсутствует директорская жилка.

– Что правда, то правда!

– И вы не замечаете прекрасную возможность сделать себе имя.

– Сделать себе имя? В чем же ваш план, мадам?

– Бедняга Мике, повторяю, мой план самоочевиден… Вот талантливый поэт, очень талантливый, даже гениальный, молодой, бедный, живущий под вымышленным именем, который таинственно, возможно, трагически погибает; об этом пишут все газеты, его имя у всех на устах, при этом у него остаются неизданные сочинения. Неужели вы не понимаете, что «Литерария» – именно то издание, которое может привести его к триумфу, к славе, к успеху?

Мике казался несколько смущенным:

– Но, сударыня, вы же только что сказали, что он умер?

– Именно! Поэтому он гений!

– О!

– Да! Полноте, будто вы сами не знаете! Это непреложное правило. Он мертв, значит, безопасен для собратьев по перу, худого о нем никто из них не скажет, напротив! Расточая хвалы ему, можно обратить внимание на себя! Вас прочтут, ради того, чтобы узнать об Оливье… повторяю, загадочно убитом… тем самым фигуре небезынтересной… Оливье получит неслыханную прессу. Недели через две, даже через неделю, его стихи будут рвать из рук, при условии…

– Условии?..

– При условии, что я решусь, не откладывая в долгий ящик – поэтому к вам и пришла, дорогой мой Мике, – наложить лапу на его творчество…

– Теперь понимаю!

Мадам Алисе рассмеялась.

– Правда, неплохо задумано? Итак, вы знаете мой план… Через четыре дня у меня выходит номер. Там будет пропасть всякой всячины об Оливье: поэт милостью Божьей, классик, талант, грустный и смиренный, певец любви и печали… непризнанный гений. Ну как? Я нажимаю на его нищее, жалкое, презренное существование, упоминаю, что он выдавал себя за рабочего, показываю его этаким бессребреником, превозношу до небес как человека и талант, претерпевший множество лишений… Ниже, я имею в виду свою статью, три колонки я отдаю его трагическому убийству. В «Столице» есть отличные репортажи с любопытнейшими подробностями. Я рассказываю о его любовнице, молодой работнице, которая, подобно музе является к поэту и с удивлением замечает, что из-под закрытых дверей выбивается полоска света; не достучавшись, она смотрит, и взору ее открывается кошмарное зрелище: обезглавленное туловище, скалящаяся голова и кровь, повсюду кровь!.. Я придумала ловкий переход: буквально несколько слов я посвящаю полицейскому расследованию, которое не слишком интересует читателей «Литерарии», и тут же говорю, что у Оливье остались неизданные сочинения, настоящие сокровища, восхитительные и необыкновенные творения… И на этом ставлю точку!

– Но, дорогая мадам, написав все это, вы добьетесь того, что произведения Оливье и впрямь станут на вес золота, как вы только что говорили…

– Это меня не волнует. Надеюсь, к выходу номера в свет, то есть, уже завтра-послезавтра, мой замечательный друг Мике, который будет выступать моим посредником, разыщет наследника Оливье, а именно Жака Бернара, и, естественно, по сходной цене приобретет некоторое количество рукописей с тем, чтобы на следующей неделе «Литерария» могла бы объявить читателям о регулярной публикации произведений поэта Оливье.

…Представляете, что тут начнется?..

Мике покачал головой:

– Ей-Богу! Вы восхитительны, дорогая мадам! У вас гениальный коммерческий нюх, чего никогда не заподозришь у такой изысканной ценительницы прекрасного.

В ответ на незаслуженный комплимент мадам Алисе расхохоталась во все горло, а тем временем Мике продолжал:

– Получается, бедняга Оливье благодаря необыкновенной кончине вознесется на Парнас?

– Конечно! Выбрав смерть, этот мальчик поступил как нельзя лучше…

Почувствовав легкие уколы совести, мадам Алисе продолжала:

– Естественно, мне его очень жаль, не сомневайтесь, если бы это зависело от меня, бедняга был бы жив и здоров; но поскольку отсрочить его преждевременный конец не в моей власти, я пытаюсь обернуть его себе во благо! И ему польза, вернее, его памяти, вдобавок «Литерария» сделает себе потрясающую рекламу, не считая того, что мой дорогой Мике, как он верно догадывается, тоже получит свой законный кусок пирога…

– Я, мадам?

– Конечно, вы! У вас есть оглавление двух моих первых номеров. В третьем, друг мой, я, не мудрствуя лукаво, помещаю анонс большого праздника в честь усопшего поэта, сбор от которого пойдет на сооружение бюста. Будут представлены произведения Оливье. Может, у него остались пьесы, комедии, оперетты, трагедии или что-нибудь еще, тогда мы сделаем какую-нибудь постановку. Теперь вы видите применение вашим силам?

– Как вы добры, мадам! Так вы из меня сделаете звезду!

– Пустяки… Тем более, я сваливаю на вас хлопотливую работенку…

– Хлопотливую! Скорее деликатную! Ведь я буду защищать интересы «Литерарии»?..

Мадам Алисе поднялась, чтобы откланяться.

– Главное, быстро отыскать этого Жака Бернара, а там у вас все пойдет как по маслу. Я не знаю его адреса, загляните в «Столицу», у них он есть наверняка. Вот и все поручение, ничего сложного в нем нет, не сомневаюсь, вы справитесь лучшим образом. Вы встретитесь с Жаком Бернаром и постараетесь вытянуть из него по максимуму, разумеется, заплатив по минимуму. Не берите никаких обязательств… вскользь намекните, что после публикации в «Литерарии» нескольких стихотворений, остальное будет продать проще и по более высокой цене, короче, заговорите ему зубы.

Мике не переставал потирать руки в восхищении от планов директрисы, которые явно сулили ему приличные барыши.

– Будьте спокойны, дорогая мадам, – с пафосом произнес он, – я заскочу в Амбигю на репетицию, потом побегу в «Общество литераторов»… Завтра я найду этого Жака Бернара… встречусь с ним… и немедленно к вам докладывать об успехах…

– Тогда до завтра?

– Надеюсь, что до завтра, дорогая мадам!