"Смерть отбрасывает тень" - читать интересную книгу автора (Безымянный Владимир)

Глава шестая

Наступил заключительный день судебного разбирательства. Выступая темпераментно, но малоубедительно, адвокат пытался любой ценой доказать отсутствие логики в действиях Борисова, и наконец вновь потребовал направить своего подзащитного на судебно-психиатрическую экспертизу.

Борисову было предоставлено последнее слово. Нервы словно взбунтовались. Бессонная, изнуряющая ночь начисто вытравила из души Валентина и малую толику веры в благоприятный для него исход дела. Однако он все-таки заставил себя подняться со скамьи, никого и ничего не замечая перед собой. Зал притих. Борисов негромко откашлялся и начал:

– Обращаясь к суду, я еще раз хочу подчеркнуть, что предъявленное мне обвинение шито белыми нитками и является компиляцией случайных фактов и неблагоприятных стечений обстоятельств. И если мне пришлось отрицать даже те из них, которые казались неопровержимыми, то я делал это ради объективности расследования. И все же оно оказалось односторонним. Поэтому сейчас мое признание или непризнание будет тем более ложно истолковано. Сложилась парадоксальная ситуация: вроде бы мне и не за что просить о смягчении приговора. И все же я прошу суд по имя высшей справедливости предоставить мне возможность в дальнейшем доказать свою невиновность, – голос у Борисова предательски дрогнул, речь его осеклась и, едва сдерживая внезапно нахлынувшее страдание, подавив страстное желание разрыдаться, он сел и прикрыл лицо ладонями.

Коротко посоветовавшись с психиатром, специально приглашенным на судебное заседание, председатель суда отклонила ходатайство защитника о направлений Борисова на судебно-психиатрическую экспертизу. Затем слово было вновь предоставлено защитнику, который из кожи лез в поисках хоть самых мизерных смягчающих вину обстоятельств, но все его старания выглядели обреченно. Как на грех, Борисову не только не удалось получить от жены передачу – опять вмешался начальник конвоя, – но и переговорить с ней о планах дальнейшей защиты.

Суд удалился на совещание. Борисов продолжал сидеть, прикрыв лицо руками, словно в трансе. До вынесения приговора оставались считанные секунды.

Через некоторое время зал снова затаил дыхание – из совещательной комнаты появились судьи. Прозвучало традиционное:

– Встать! Суд идет!

Председатель суда, раскрыв солидную, с тиснением, вероятно, изготовленную на заказ папку, взяла в руки несколько листков, содержавших решение суда, и приготовилась читать.

В это мгновение в зал суда быстро вошел майор Голиков и направился к судейскому столу. Председатель строго, поверх бумаг, посмотрела в зал.

Дальнейшее для Борисова было подобно грому с ясного неба.

Ввиду вновь открывшихся обстоятельств суд после длительного совещания предоставил слово майору Голикову.

– Уважаемые судьи, – начал он, слегка волнуясь, – хочу вас заверить, что не испытываю никаких личных симпатий к подсудимому Борисову Валентину Владимировичу. Дело обстоит скорее наоборот… Но долг работника правоохранительных органов, долг гражданина обязывает меня дать суду следующие разъяснения… Вчера я получил письмо от главного свидетеля, проходящего по делу Петровой. Как это ни прискорбно, самого свидетеля уже нет в живых, однако подлинность содержания письма у меня не вызывает сомнений. Кроме того, нашими сотрудниками была произведена соответствующая проверка. Прошу суд заслушать это письмо и приобщить к делу. – Голиков неторопливо вынул из внутреннего кармана пиджака измятый почтовый конверт, достал из него несколько тетрадных листов, сложенных пополам, развернул и начал читать при полнейшем молчании зала. Он уже успокоился и каждое слово произносил весомо и отчетливо, сознавая важность момента.

– Начальнику уголовного розыска города Верхнеозерска товарищу Голикову А. Я. от пенсионера Березина Василия Петровича, проживающего по адресу: г. Верхнеозерск, ул. Туманная, дом № 15, кв. 32.

Борисов вначале слушал Голикова напряженно и сосредоточенно, стараясь не пропустить ни слова, но по мере чтения мысли его лихорадочно засуетились, сталкиваясь и пересекаясь. То, что произошло в злополучное сентябрьское утро между ним и Ольгой, он помнил и отчетливей и ярче, чем это описывал Березин. Но даже и его суховатое, педантичное изложение послужило импульсом для того, чтобы вернулось дремавшее в глубинах подсознания ощущение необратимости случившегося. Борисов вдруг почувствовал, что куда-то проваливается. Сердце захлебывалось, как при кислородной недостаточности, тупо стучало в висках. Тело наливалось горячей тяжестью. Ольга, его Ольга всплыла перед ним из небытия, как из черной, свинцово-тяжелой воды…

– Что случилось? – Валентин и припомнить не мог, чтобы Ольга была когда-нибудь так взволнована. Ее прозрачно-карие, «говорящие» глаза смотрели на него изучающе и тревожно. – Что случилось? Ну, что случилось? – нетерпеливо твердила она.

Борисов обнял взбудораженную девушку.

– Не беспокойся, моя дорогая. Просто мне почему-то очень захотелось тебя видеть… Ты знаешь, я заезжал в суд… Пообещали по возможности ускорить.

Ольга недоверчиво покачала головой и мягко положила ему на плечи руки.

– Ты определенно что-то скрываешь, – голос ее прозвучал почти спокойно, она даже попробовала улыбнуться, но улыбка получилась вовсе не веселой, – мне кажется, что у тебя неприятности. Прошу тебя… Ты должен знать, что к любым неожиданностям я отнесусь спокойно, даже если мне будет больно.

– Милая моя, – серьезно, но с большим нажимом, чем следовало бы, произнес Валентин. – Тебе вредно волноваться. Помни о своем положении. К тому же, уверяю тебя, причин для этого нет… Кстати, у меня идея! Давай-ка отложим на время решение всех вопросов и посвятим этот день… любви… Нашей с тобой любви. Пусть это будет наш день – целиком, от начала и до конца, – он опять попытался поймать Ольгу в объятия, но она ловко увернулась и отбежала вглубь комнаты.

Борисов невольно залюбовался девушкой, застывшей в проеме распахнутой балконной двери. Невысокая, с пушистыми распущенными волосами, она стояла, обведенная золотым солнечным ореолом на фоне темной зелени разросшихся виноградных лоз, как статуэтка из древней Танагры.

– Ты знаешь, я убедился, что самое важное в жизни, – серьезно и горячо говорил Валентин, размашисто шагая по комнате, – это твердо знать, что кому-то нужен, что тебя ждут и верят тебе, – внезапно он, словно споткнувшись, остановился, нагнулся к портфелю у ножки стола и вытащил бутылку шампанского.

– Я тебя совсем не ждала сегодня, – вздохнула Ольга, искоса поглядывая на Борисова, не трогаясь с места. – Но тебе я всегда рада, – добавила она.

Валентин благодарно улыбнулся. Он ощутил, как спадает напряжение, вызванное волнением от предстоящего разговора с девушкой.

– Каждая встреча имеет быть отмечена! – неуклюже пошутил он и водрузил бутылку на стол. – Или будут другие пожелания и предложения?

– Принимается! – радостно воскликнула Ольга, спрыгивая с высокого порожка балконной двери. – Это просто подарок – целый день вместе!.. Правда, на работе неудобно… Ну да ладно, я сейчас.

Борисов слышал, как Ольга ходит по кухне, хлопнула дверца шкафа, затем все звуки заглушил шум воды, вероятно, в ванной.

Вскоре она вернулась с двумя бокалами, один протянула Валентину.

– Прошу вас, сударь!

Борисов наклонился, и расцеловал ее холодные от воды нежные руки.

– Обойдемся без пошлого шума, – Валентин умело, беззвучно открыл бутылку шампанского, наполнил бокалы и шепнул Ольге на ухо: – Давай выпьем за нашего будущего сына!

Легонько звякнули бокалы, Борисов, имитируя процесс пития, забавно фыркнул и слегка помотал головой.

Ольга отпила несколько глотков и, поставив свой бокал, ласково провела рукой по тщательно выбритой щеке Борисова: – Какой ты забавный! Сам еще как дитя… Жаль, что ты за рулем…

– А ну их всех к монахам! – Валентин рывком пододвинул Ольге стул, и сам с решительным видом плюхнулся на другой рядом, с наслаждением вытянув свои длинные ноги. – Устал я чертовски, – он потянулся за бокалом.

– Не надо, милый… – Ольга помолчала. – Знаешь, иногда мне кажется, что я все про тебя знаю. А порой ты становишься чужим и далеким… Тогда я тебя боюсь… Какой же ты – настоящий?

– Ну, зачем так, Оленька, – рука Борисова, протянутая за бокалом, дрогнула.

– Нет, нет… Послушай, – заупрямилась Ольга. – Ты сейчас стараешься убедить себя, а заодно и меня, что ничего не произошло. Зачем этот самообман? Я же чувствую, что ты чем-то расстроен. Неужели ты забыл наш уговор – все радости и горести пополам?… У тебя нелады на работе?…

Борисов тяжело вздохнул. Перед его глазами, как при замедленной киносъемке, поплыла картина вчерашнего вечера. Сытое, трясущееся лицо Леонова, цепкий стеклистый взгляд незнакомца, представленного как Николай Иванович, суетливый Шульман с потными руками, бубнящий: «Пора прикрывать лавочку, иначе вылетим в трубу… Я, конечно, институтов не кончал, но дело свое знаю хорошо, потому и держат… И терять нажитое не хочется, да и свежий воздух пока еще никому не вредил». – «Не заводись, Сеня, – лениво ворчит Леонов. – Ознакомь-ка лучше нашего многоуважаемого гостя с теми нехитрыми расчетами, которые мы с тобой произвели накануне. Надеюсь, Валентин Владимирович легко определяет разницу между дебетом и кредитом, о чем нам, хозяйственникам, сам господь бог велел никогда не забывать, – он смеется нервным, сухим смешком, выдающим обеспокоенность. – Конечно, мы могли бы все списать на него», – толстым указательным пальцем Леонов тычет в сторону Борисова. «Я не гожусь на роль козла отпущения!» – вскидывается тот, задыхаясь от бессильной ярости. Он, наконец, понимает, что собравшиеся у Леонова без его ведома уже включили его в свой союз, и теперь обсуждают, какие обязанности он будет выполнять в дальнейшем. «Э, батенька, – Дмитрий Степанович нарочито соболезнующе качает головой, – хотите выбраться сухим из воды?… Не получится. По крайней мере, ни у кого еще не получалось. Пора вам, милейший Валентин Владимирович, трезво оценить ситуацию…»

Борисов с трудом отогнал воспоминание.

– Ох, как все непросто, Оленька, – едва не простонал он, сознавая, что от тягостного разговора, ради которого он собственно и явился сюда, все равно не уйти.

– Я хочу все знать, – нахмурилась Ольга.

– Хорошо, если ты настаиваешь, то я скажу… Видишь ли, вчера вечером я встретился с Леоновым, твоим шефом. Впрочем, не только с ним. Он созвал целый консилиум…! – Валентин запнулся.

– Ну… Что же дальше? – заволновалась девушка.

– Словом, меня предупредили, что если ты не оставишь их в покое, то у меня будут неприятности.

От глухого, одеревеневшего голоса Борисова Ольге стало не по себе.

– У тебя?… Но ты-то здесь при чем?… Ничего не понимаю!

– Вce довольно просто. Только ты по своей наивности не видишь связи… Понимаешь, главное, чего я хочу – чтобы мы были счастливы.

– Ты не ответил на мой вопрос. Мне трудно сосредоточиться. Какое отношение имеет одно к другому? – она в полной растерянности смотрела на Борисова. – Разве от того, что я буду молчать, глядя, как эти люди проворачивают свои грязные делишки, мы будем счастливее? И это говоришь ты, Валентин Борисов? Чем они тебя взяли? – Ольга подозрительно прищурилась.

– Да пойми ты, наконец, дорогая моя! Нельзя бесконечно витать в мире иллюзий. Оглянись вокруг, открой, наконец, глаза… Неужели ты не понимаешь, что, пока есть возможность, каждый не прочь отхватить как можно больший кусок от общего пирога. Каждый хочет иметь в доме добротную мебель и другие удобства. Каждый мечтает, чтобы его дети были обуты, одеты, накормлены, и не кое-как, а красиво, сытно. Каждый завидует тем, кто не считает дни до получки… Разве это не так?… Откуда все это возьмется при одной зарплате? – единым духом обрушил Борисов на Ольгу все, что накопилось в нем за последнее время.

– Мне страшно, Валик! Ты говоришь чужое, и даже голос чужой. Тебя словно подменили… Что это значит? – запинаясь, проговорила Ольга.

– Ах, родная моя, что же нам делать?… Уходи ты с этой проклятой работы, и уедем куда глаза глядят. Я не хочу тебя терять, – Борисов встал и осторожно коснулся плеча девушки.

– Это просто невозможно, – прошептала Ольга, устало закрывая глаза. – Почему ты все время избегаешь прямого ответа? Что с тобой происходит?

– Ничего хорошего, – мрачно признался Борисов. – Просто не хочу быть белой вороной.

– И что же?… Решил перекраситься?

– Поверь, Оля, временами я и сам себе противен… Я мечтал о другой жизни. Чистой. Светлой. Радостной… Но действительность – у нее тяжелая лапа… Окончил я институт. И что же? Завод и оклад в сто рэ. Вот на них-то приходилось и жить, и радоваться.

– Ну-у, Борисов! – иронически протянула Ольга, – я и не предполагала, что ты такой глубокий философ. Материалист. Не Леонов ли основоположник твоего учения?

– Не годится путать божий дар с яичницей, – раздражился Борисов.

– А совесть? Или деньги дороже?

– А хотя бы и так! – отрезал Борисов. Он не сводил с Ольги взгляда, пытаясь прочесть в мгновенно меняющемся выражении ее лица, что сулит ему эта откровенность.

– Не верю! – Ольга вспыхнула. – Ты же лучше… Я знаю… Ты хороший. Может быть, я не права, чего-то не понимаю… Но в одном уверена твердо. – кто-то должен сопротивляться злу, сейчас, сегодня, а не в отдаленном будущем, иначе…

– Хочешь, я скажу, чем окончится эта борьба? – криво усмехнулся Валентин и полез было в карман за сигаретами. – Так вот, в лучшем случае тебя уволят с работы…

– А в худшем?

– В худшем – отдадут под суд. И я не смогу тебе ничем помочь.

– Ах, вот оно что!.. Наконец-то мы подошли к действительной цели твоего визита, – Ольга метнула странный диковатый взгляд в сторону Борисова, но тут же взяла себя в руки. – Ну, ясно… Обидно лишь одно… Если бы ты просто пришел и изложил мне свои «новые» взгляды на жизнь, я, наверное, сделала вид, что смирилась, чтобы потом, позже попытаться переубедить тебя. Но ты, оказывается, пришел объявить мне, что готов пожертвовать мною, чтобы не испортить себе карьеру, защитить свое дутое благополучие… Если, конечно, за этим не стоит что-то худшее…

– Замолчи, Ольга! – Борисов, не помня себя, схватил девушку за руки и сжал их до боли, потом, несмотря на сопротивление, обнял ее.

– Не трогай меня! – коротко вскрикнула Ольга, пытаясь освободиться от его цепких объятий, но Валентин в неистовом порыве еще крепче прижал ее к себе.

– Прости меня, Олечка! Умоляю тебя! – исступленно зашептал он. – Все это только ради тебя… Я хочу, чтобы ты у меня была красивее всех, чтобы жизнь твоя… – Борисов попробовал поцеловать ее, но ничего не вышло. Ольга уперлась ему в – грудь и из последних сил резко оттолкнула. Борисов покачнулся, задел стул, опрокинул' стоявшие на нем шампанское и бокалы. Один из них скатился со стола и со звоном разбился у ног Борисова. Стараясь удержать равновесие, он отпустил девушку, но в последний момент зацепил ворот ее кофточки. Ткань затрещала, верхняя пуговица отскочила и покатилась по полу.

– Оставь меня! – слезы градом, катились по лицу Ольги. – Бог мой, да ты, наверное, все это время был с ними заодно, – всхлипывала она, но, когда заметила, что Борисов съежился от ее слов, как от удара, испуганно притихла, оцепенела. Слезы моментально высохли.

– Как же я раньше не догадалась об этом? Какая мерзость!.. – Ольга медленно, с отрешенным видом, словно автомат, начала снимать с себя украшения – цепочку с кулоном, серьги, перстень. Потом брезгливо ссыпала их в карман его пиджака. Борисов был близок к шоковому состоянию. Комнату заполнила вязкая, невыносимая тишина. Первой нарушила ее Ольга.

– Убирайся отсюда, слышишь… Убирайся и никогда больше не приходи ко мне. Считай, что я для тебя умерла, – хрипло прошептала она.

– Хорошо. Я уйду. Но ты не торопись решать. Помни, Оля, что я люблю тебя, и мне нужна только ты. И больше никто, – голос Борисова был едва слышен.

Как вышел из квартиры и что делал потом – он помнил довольно смутно…

…Туман воспоминаний постепенно рассеивался, и с ним отступали мучительные видения, нахлынувшие под впечатлением письма Березина. Борисов уже полностью очнулся, а Голиков тем временем продолжал:

Голиков закончил читать и передал письмо председателю суда.

После долгого напряжения в зале пронесся легкий шумок, а со скамьи подсудимых раздались глухие рыдания Борисова. Потрясенный услышанным, он не скрывал слез, а на лицах присутствующих блуждало пока еще не вполне осознанное изумление.

Валентин сидел в кухне за столом, до боли сжимая виски ладонями: «Жалкий исход… Свобода… Зачем она мне?… Как жить дальше? И стоит ли вообще – жить?… – мрачные мысли томили его, иссушали мозг. Домой его сопровождала одна Татьяна. Попозже он попросил ее сходить в магазин за спиртным. Минутная радость обретенной свободы померкла, едва Борисов переступил порог своего дома. Стремление отомстить бывшим друзьям ушло, уступив место безразличию. Он постепенно погружался в депрессию.

Вскоре вернулась Татьяна. Понимая состояние мужа, она молча стала возиться на кухне. Но и это молчание вызвало у Валентина всплеск раздражения: «Что ей!.. Наверное, она была бы рада, если б я совсем не вернулся… Молчит… Господи, кому я нужен? – он тяжело, со всхлипом вздохнул. Запах пота, исходящий от его одежды, напомнил тюремную камеру, и Борисов содрогнулся. – Кошмарный сон!.. Человек – букашка на этой земле! Раздавить – раз плюнуть, унизить еще проще!.. Ну, чего она молчит?…» – он повернулся и в упор начал рассматривать жену. Заметив это, Татьяна вдруг остановилась и, всплеснув руками, сказала:

– Ой, чуть не забыла! Тебе же письмо, давно уже лежит. – Она быстро пошла в комнату, порылась на столе и принесла запечатанный конверт. – Извини, забыла.

Валентин равнодушно махнул рукой и не спеша оторвал кромку. В конверте оказалась фотография. Борисов на секунду застыл, затем резко вскочил со стула, – пробегая глазами подпись на обороте, в которой без труда узнал руку Ольги. На фотографии были они оба – смеющиеся, счастливые.

Лицо Борисова побелело, превратившись в гипсовую маску, губы беззвучно подрагивали. Наконец он обрел дар речи и, протянув руки, неведомо к кому обращаясь, с мукой и отчаянием закричал:

– Ты ошибаешься!.. Я познал это!.. А-а-а!.. Убийцы!.. Проклятая жизнь!.. О-о… – он замотал головой и невидящими глазами уставился на перепуганную жену. – И я, и я тоже убийца!.. Ох-ха-ха… А-а-а-а!.. – безумный хохот звучал, словно рев затравленного, издыхающего зверя…