"По закону перелетных птиц" - читать интересную книгу автора (Нергина Светлана)

ГЛАВА 4

Найон молча подбросил в начавший было затухать костер новую охапку хвороста. Пламя сердито расфыркалось, с чихом вырвалось ярко-оранжевым языком из-под небрежно наваленных сверху прутьев и сыто облизало края неохотно, но дружно занявшейся свежей охапки.

Лойнна невидящим взглядом смотрела сквозь огонь, машинально постукивая кончиками тонких нервных пальцев по почти полной бутылке с вином. Эх, а он-то свою уже почти всю выглотал, не задумываясь о последствиях. И именно поэтому разговор даже на запредельно дурацкую тему вязался легко и плавно, как скользящий узел на бечеве.

– Так вы и узнали, что вы ведьма?

Она будто бы сначала не услышала, все так же невидяще глядя сквозь огонь. Потом словно очнулась, и краешек губ дрогнул в легкой улыбке, а вино в накренившейся бутылке весело плеснуло на темно-зеленое стекло.

– Ага, как же… Мне это Церхад в голову вдалбливал еще долго и упорно. Снова с применением кофе и конька, потому что в бодром и трезвом состоянии слушать этот бред про другие миры и магию я была категорически не согласна!

– И как же он вас убедил? – рассмеялся Найон, делая еще один душевный глоток. Вино, красное, настоянное на вишневых листьях, крепко ударило в виски, перехватило дыхание. Не от градуса, конечно, просто не надо было его почти залпом допивать.

– Он? – Ведьма по-кошачьи легко потянулась и откинулась в полулежачее положение на охапку застеленных тонким шерстяным отрезом (Церхад в сумку засунул) еловых лап. – Да никак. Просто через недельку пришла пора летней практики, и я как-то незаметно для самой себя обнаружила, что если смотреть декану не в глаза, а между, чуть повыше переносицы, то самое наивное вранье про аллергию на цветы и невозможность вследствие этого ехать в деревню собирать фольклор звучит куда как убедительнее.

– Хм… Как-то слабо верится.

– Само собой, – не обиделась ведьма, широким жестом отдавая ему свою и наполовину не опустошенную бутыль. – А если при этом еще и руками хаотично и довольно естественно все время что-нибудь незатейливое вытворять: сережку там поправить, кольцо потеребить, пряжкой пояса поиграть, то человек очень быстро теряет нить любого, даже логически стройного рассуждения и в определенный момент готов согласиться с любым вашим выводом, каким бы абсурдным и не имеющим отношения ко всему прежде сказанному тот ни был.

– Да? – заинтересованно поднял голову Найон. – Серьезно, что ли?

– Серьезно, – кивнула Лойнна, метким щелчком сбрасывая с шерстяной ткани кусочек отвалившейся от дерева коры.

Найон задумался, отставил на минутку бутыль и непонимающе посмотрел на ведьму.

– А зачем тогда вы мне это рассказали?

– То есть?

– То есть вдруг я захочу использовать это… скажем, отгул у Райдаса выпрашивая, – провокационно предположил Всадник.

Ведьма одарила его искрящимся смехом взглядом золотистых глаз и, не выдержав, звонко расхохоталась.

– Ну и что я такого сказал? – обиженно пожал плечами Найон.

– Ничего, – смеясь покачала головой Лойнна. Усилием воли она заставила себя прекратить и почти серьезно (только губы для профилактики неосторожных звуков покусывала) пояснить: – Просто я не думаю, что один лишний отгул так уж изменит то единственное, что меня здесь непосредственно волнует, – судьбу Митьессы.

– А категориями пониже мыслить не пробовали? – обиделся окончательно Всадник, которому только что наглядно пояснили, что он в этом мире пешка, которая не в состоянии изменить ничего, кроме собственных планов на ближайший свободный вечер (да и то смене подлежало разве что название корчмы).

– Издержки профессии, – бессильно развела руками ведьма и, посерьезнев окончательно, добавила: – Тем более что просто «знать как» мало, Найон. Надо уметь. То есть сначала долго и муторно учиться: по книгам, а чаще – на собственных ошибках. Потом приобретать опыт. И только в итоге наслаждаться плодами проделанной работы.

– Конечно, вам-то, магам, хорошо, – со злой завистью в голосе фыркнул все еще задетый за живое Всадник. – Знай себе ничего не делай, отдыхай, захотел поесть – пальцами щелк! – готово, приятного аппетита! Или глазами стрельнул – и вот уже любой вокруг тебя на задних лапках носится, в темпе вальса на стол накрывает. Уж кто бы говорил про долго и муторно…

– Дурак ты, домн, – коротко бросила ведьма.

И замолчала.

Ага, им-то, магам, хорошо…

Вместо того чтобы мирно расслабиться в приятной компании, только и думай, куда ты там глазами стреляешь и что из этого может выйти. Или как помягче дать от ворот поворот вон тому не сводящему с тебя восторженного щенячьего взгляда пареньку, на которого уже премрачно косится сидящий рядом и ощутимо напрягшийся Церхад (а еще говорят, что женщины – жуткие собственницы!).

А уж если взялась действительно работать, так это поначалу вообще было сущим кошмаром: натянутые до предела, звенящие от напряжения нервы, колотящееся испуганным птенцом сердце и стук крови в висках. Потому что это сейчас она знает: что бы она ни натворила, как минимум вернуть все на свои места ей хватит и умения, и опыта, и способностей. Главное – чтобы и энергии хватило, ну да это дело наживное.

А тогда, на первых порах, любое неосторожное движение, лишнее слово, резкий взгляд – и рана уже такая, что зарубцуется только через год-другой, и хорошо, если вообще зарубцуется… Потому что души – это материя тонкая и нежная, тут вам не гуашь, которую можно несколько раз по одному и тому же месту перекрашивать – главное дождаться, чтобы полностью высохла, и слой слишком толстый не класть – трещинами пойдет.

Лойнна решительно тряхнула волосами, отгоняя дурную злость на ни в чем не повинного Всадника. Ну откуда ему знать, как это – день за днем методично и монотонно, изматываясь до полусмерти, вытаскивать из бездны глухого отчаяния изломанное войной или слишком близко увиденной, незаслуженной, бессмысленно жестокой смертью сознание?

Найон поглядывал на нее с опаской, виновато пряча глаза. Безумно хотел продолжить беседу, воспользовавшись расслабленным состоянием ведьмы, но боялся получить от ворот поворот.

– А вы не скучаете по нему?

– По Церхаду? – удивилась Лойнна. – Мы с ним расстались шесть часов назад!

– Да нет, не по домну Церхаду, – вымученно улыбнулся Найон. – По городу. По Гонеро.

Лойнна помолчала, бездумно теребя серебряную подвеску: кошка, грациозным вывертом уцепившаяся передней левой лапой за цепочку, вьющуюся вокруг шеи.

– Скучаю. Но мы там бываем. В отпуске.

– Тю… Так это же ничтожно мало в сравнении со всем остальным… – присвистнул Всадник. – А люди-то врут: тяга к родным местам, ностальгия! Значит, неправда?

Ведьма смерила его бесконечно усталым, мученическим взглядом: «О боги, ну за что мне еще и это?!»

– Знаешь, Найон, сказать наверняка могу только одно: если человек хочет, чтобы у него были проблемы, они у него будут!

– То есть? – Голова после почти двух бутылок здорово потяжелела и воспринимать сложные переходы мысли была не способна. Зато жутко хотелось в кустики, но было неудобно прерывать только-только снова наладившуюся беседу по столь прозаичной причине.

– То есть я люблю Гонеро. Люблю больше, чем любой другой город и землю. Хотя он далеко не самый красивый, ухоженный и знаменитый. Я не влюблялась в него с первого взгляда, как часто пишут в романтичных отзывах о поездках, но впитала в себя его весь, от шпиля Троицкого собора до плотно насаженных в ряд яблонь, исправно выбеливающих парки по весне. Впитала так же просто, естественно и неосознанно, как материнское молоко, как ощущение красоты, как терпкий воздух пожелтевших к празднику урожая полей.

– И не страдаете при этом ностальгией? – удивленно приподнял брови Найон.

– Нет. Потому что страдает только тот, кто не может дать себе отчет в том, что родной город никуда не денется в его восприятии, и разрешить себе – да-да, именно разрешить, в этом обычно все и дело! – увидеть прелести другого уголка земли. Признать Митьессу красивой – не значит предать Гонеро. И как только в голове щелкает этот затвор, жить становится куда легче, а фраза «страдать ностальгией» кажется смешной. По Гонеро я могу тосковать, скучать, но страдание-то тут при чем?!

«Ни черта не понял, но мне уже слишком долго это объясняют, чтобы и дальше признаваться в своей тупости», – отразилось на лице с умным видом кивающего Найона.

Лойнна тихонько усмехнулась и блаженно прикрыла глаза, симулируя полный упадок сил. Всадник, убедившись, что ведьма провалилась в сон мгновенно и беззвучно, выждал еще несколько минут и, решившись, радостной трусцой умчался в кусты. Бежать пришлось далеко: поблизости росли только сосны, а их ствол – сомнительное прикрытие для столь интимного процесса.

Лойнна, дождавшись, пока стихнет деловитый треск раздвигаемых ветвей, беззвучно поднялась, побултыхала остатками вина в бутылке, брошенной возле соседнего лежака, и, опасливо оглянувшись, сыпанула туда щепоть сероватого порошка из мешочка у пояса. Тот зашипел, соприкоснувшись с жидкостью, но почти мгновенно растворился, не оставив ни запаха, ни вкуса…

…Вернувшийся через несколько минут (и куда более довольный жизнью) Найон застал ведьму в той же позе, со смеженными веками. Тонкие длинные ресницы бросали кружевную тень на смуглую кожу.

– Опа! – Найон обрадованно удивился все еще наличествующей в бутылке жидкости и недолго думая опустошил ее до дна одним глотком. Впрочем, он уже почти протрезвел за время прогулочки, так что особого действия вино не оказало, глухо прокатившись горячей струйкой по пищеводу.

Найон подбросил в снова потухающее пламя еще охапку хвороста, полюбовался, как огонь мягко обнимает ветки со всех сторон, изредка выплевывая снопы хвостатых искр.

И все равно ведь на целую ночь не хватит, а эта… великая и могучая чародейка… уснула прямо как сидела, в одной тонкой кожаной куртке, бросив плащ рядом на лежак. Это ему, воину, не привыкать поутру просыпаться с отмороженным боком, с руганью его растирать и как ни в чем не бывало топать дальше. Вот подцепит воспаление легких или почек – будет знать. Хотя… знать будут оба: черноглазый колдун едва ли станет разбираться, кто там о чем не подумал и кто за кем не доследил…

Найон с кряхтением поднялся и неловко, боясь разбудить, накрыл даже не шевельнувшуюся ведьму плащом. Отошел, упал на свой лежак и, накрывшись с головой, мгновенно провалился в сон.

«Какая забота!» – оценила тонко улыбнувшаяся в мыслях Лойнна.

«Черт, и почему я только не умер вчера?» – мысленно простонал наутро Найон, с трудом приподнимаясь на локтях. Голова не просто болела – огненные круги словно непрерывно бились о стенки черепа, как волны от брошенного камня. Вот только успокаиваться что-то не собирались. Во рту – пустыня Айдерна, желудок вяло бунтует против такого обращения и требует нормальной горячей пищи.

– Доброе утро, боец! – шутливо приветствовала его уже стоящая на ногах, умытая, причесанная и вообще на диво собранная Лойнна. Над заботливо сложенным шалашиком костром шипел плюющийся каплями стекающей по бокам воды котелок, а ведьма деловито упаковывала в сумку свернутое компактным рулоном шерстяное покрывало.

– Доброе, – с трудом просипел в ответ Найон, силясь встать на ноги с первого раза. Нет, с первого не вышло, пришлось делать вид, что уронил что-то на землю и нагнулся поднять. Актер из него никудышный, но ведьма вежливо «не заметила» его состояния, только вскользь бросив:

– Ручей слева, шагах в двадцати. Я там полотенце на сосновой ветке оставила, заберешь, когда будешь возвращаться.

– Ага, спасибо, – с трудом выдавил Найон и удалился в указанном направлении.

Вернулся он через четверть часа, значительно посвежевший и здорово озадаченный. Прошедший вечер намертво выветрился из памяти. Он не помнил ничего: ни того, как он, собственно, напился, ни ее реакции на это, ни одного слова из долгого и весьма увлекательного – это ощущение сохранилось – разговора.

Ведьма вела себя как ни в чем не бывало, так что приходилось мучительно вспоминать самому или пытаться делать выводы на основе видимого.

Итак, две пустые бутыли из-под вина. Домашнего, красного. Даже если предположить, что оно было крепленым, а выпил обе он в полном одиночестве, то для того, чтобы надраться, ему хватило. А вот чтобы наутро ни черта не помнить… Маловато.

– Чего застыл? – рассмеялась ведьма, с третьей попытки выдергивая из пальцев задумчиво замершего Найона полотенце. – Сыр своим мечом сумеешь покромсать так же блестяще, как вчера ветчину?

«Издевается», – тоскливо подумал Найон, но все же кивнул. Других вариантов все равно не было. Точнее, был какой-то кинжал в изукрашенных ножнах у Лойнны на поясе, но та даже вида не подавала, что им вообще можно что-то резать.

– Ритуальный, – коротко пояснила ведьма, проследив направление заинтересованного взгляда Всадника. – Резать им можно только мои вены.

– ЧТО?

– Говорю же – ритуальный, – поморщилась от крика Лойнна. – В Митьессе что, обрядов на крови маги не проводят?

– Откуда я знаю? – огрызнулся раздосадованный собственным криком Найон.

– Ну а в Эстхарде проводят, – закрыла тему Лойнна.

Они молча позавтракали яичницей, хлебом и сыром и, наскоро приведя поляну в порядок, двинулись в путь.

Лес скоро кончился, обещанная крестьянином просека и в самом деле вывела их на знакомый Найону Заячий тракт, а через два извилистых поворота впереди еще пока далеким и смазанным, но все же вполне различимым пятном встали стены города.