«Если вас съели – попробуйте воспользоваться сложившейся ситуацией.» Солитер

– До свиданья. – радостно крикнул я в быстро удаляющиеся спины бывших товарищей по несчастью. Парочка товарищей поняла, что возможно, расстаются со мной не насовсем. Содрогнувшись, они заметно прибавили шагу, нагоняя Джейн, возглавлявшую группу. Я посмотрел на короткий ежик поседевших волос на ее затылке и послал в него прощальный грустный вздох. Потом я сделал тупую радостную морду и повернулся к то ли молодому старшему прапорщику [1], то ли пожилому младшему лейтенанту, поджидавшему меня с терпеливостью качественно сделанного капкана.

Пользуется ли КВР старшими прапорщиками, я не знал, потому что Строевым Уставом Конфедерации Второго Расселения мне погрозили издалека, а почитать, на всякий случай, не дали. Поэтому в рангах военнослужащих, пытавшихся войти со мной к контакты я ориентировался исключительно руководясь своим богатым армейским опытом.

Непонятый военный уже спрятал куда-то глубоко квиток расписки о получении меня с рук в руки, разве что без пеленок, и изучал меня зеркалами очков, натянутых на шрамистую лысую голову. Как только я повернул к нему дружелюбное лицо, он прорычал:

– Ко мне шаг слева рядом марш!

Я подавил естественное желание сказать, что мне очень приятно и меня зовут Харш. Вместо этого я рявкнул, стараясь криком сбить с него очки:

– Есть, сэр!

Очки удержались, как приваренные автогеном. Наверно, все таки старший прапорщик.

Я вздохнул этому безрадостному открытию и занял позицию в шаге слева от него. Вытащив из кармана прожженого и запыленного комка [2] поцарапанные, разболтанные и помятые, но выжившие зеркальные очки, я спрятал за ними глаза и показал очки прапорщику.

– Ваше приказание выполнено, сэр. – буркнул я и понадеялся, что он хоть как-то среагирует на то, что мы теперь двое лысых в зеркальных очках, только один в комке, а другой в сером комбинезоне.

– Пошли. – тихо прохрипел он, повернул взгляд к маячившим где-то на горизонте постройкам и начал движение. Точно прапорщик.

Пристроившись в ногу, я некоторое время ностальгически покомандовал себе левой-левой-раз-два-три, а потом начал оценивать свое положение…

Путь к постройкам пролегал через гигантское поле, выпиленное в камне планеты то ли лобзиками в руках новобранцев, то ли вакуумными бомбами. Ровное каменное зеркало было захламлено звездолетами, между которыми сновала разнообразная ползучая, ездящая и летучая техника и шли два пешехода.

Оглядевшись и убедившись, что прогулками в обозримых окрестностях занимаемся только мы, я задумался. Сам собой напрашивался вывод, что мне по результатам транспортировки с родной планеты поставлен диагноз Острый Геморрой. И что в качестве лечения прописан полный покой и подвальный режим.

Лечиться от неспособности попасть в Задницу очень не хотелось.

Я достал из кармана почти пустой кисет, аккуратно набил полтрубочки и чиркнул зажигалкой.

Конвоирующий поднял голову на маленькое вонючее облачно, неторопливо поползшее в безоблачное небо и повернул зеркала очков ко мне.

– Это что – ритуальное жертвоприношение? – спросил он, хмуростью голоса демонстрируя неприязнь к портящим воздух и затуманивающим мозги религиозным обрядам.

Я любовался растворяющимся в воздухе дымным призраком и раздумывал, стоит ли мне побыть дураком или попытаться втереться в доверие. Выбрав первый вариант, я пустил еще одно облачко и прицепил к нему мысль вслух:

– Ага. Это что-то типа молитвы, чтобы нам попался попутный транспорт, а то я уже начал пугаться, что это такая специальная последняя прогулка перед пожизненным нарядом на ловлю крыс в каком-нибудь глубоком подвале.

Старшпрапорщик повернул голову прямо по курсу, помедлил и довольно незлобно прохрипел:

– Попутных транспортов здесь не бывает, поскольку возить что-нибудь без документационного сопровождения нельзя. А вы, рекрут, пока не отметились в центральной информационной Базы – как раз груз без документов. Поэтому мы и идем пешком.

Я благодарно покивал его полупризнанию в том, что ему не сообщили что я нехороший.

Прапорщик, помолчав, спросил:

– А почему вас сняли к нам?

– Взломал бортовой компьютер. – вздохнул я, старательно делая вид, что я случайно и мне можно рассказать пару секретов. – А куда это к вам?

Прапорщик оценил, сколько нам до построек. Наверно прикидывал, успеет ли он меня напугать до готовности к побегу. Придя к выводу, что времени хватит, он внушительно прокашлялся и отбарабанил:

– Военно-космические войска КВР, сто сорок второй десантный полк, служба экстренного силового реагирования ДНП, известный так же как «баллистический булыжник». Фактически состоит из 256 отдельных специализированных тактических единиц, интегрируемых в более крупные единицы и усиливаемые любыми из 42 единиц поддержки. Единицы интегрируются в зависимости от задач. Преимущественный тип задач – спасательные и предотвращение утечки технологий. Выполняются отделением. Средний срок службы рядового и сержантского состава до наступления профнепригодности – 10 лет с момента начала тренировочно-подготовительного цикла.

Прапорщик сделал длинную паузу, видимо, дать мне осознать, что я теперь пушечное мясо и из меня будут делать пушечную котлету с помидоркой. То ли он не обратил должного внимания на лычки на моем камуфляже, то ли пытался меня насмешить.

Я схватился за трубку, чтобы спрятать гнусную ухмылку и сообщил ему, что меня живьем не запугать:

– А какой процент из выходящих по профнепригодности остается при этом в живых?

– Двадцать шесть процентов. – грубо отрезал он. Грубость явно была попыткой заткнуть меня, чтобы не вытянул какое-то ценное данное

– А остальные? – очень заинтересованно спросил я, глядя на последнего вонючего посланца небесам.

Прапорщик посмотрел, как я созерцаю дымы. Подождав, пока они растворяться в воздухе он вернул голову в положение прямо по курсу и почти сочувственно сообщил:

– А из остальных семидесяти четырех процентов сорок восемь пропадают без вести. Из которых сорока восьми, по слухам, половина рано или поздно обнаруживается в живых.

– А половина, значит, не обнаруживается?

– Ага. – согласился он и посмотрел, как я засовываю в карман дымящуюся трубку.

– Что сеанс молитвы закончен? – с хитренькой усмешечкой поинтересовался он.

– Ага. – очень серьезно подтвердил я. – Счас начнет действовать.

На поясе у прапорщика пискнуло.

Он замер. Потом посмотрел на маленькую коробочку, висящую на ремне, а потом поднял на меня стекла очков. В стеклах читалось, что он жутко хочет перекрестится, но не знает, как это сделать. Не сводя с меня очков, он осторожно вытянул из коробочки шнурок, воткнул конец шнурка в ухо и почти испуганно сказал:

– Старший прапорщик Кляц.

В ответ ему сказали что-то такое, что он, сорвав очки, вперил в меня бешеный взгляд бледно-желтых глаз и проревел:

– Нештатная 46!! Текущий пароль?!!

– Не знаю. – испуганно промямлил я, но, похоже, ему ответили прямо в ухо, поскольку он чуть смягчил взгляд и продолжил переговоры.

– Как – все бросить? У меня тут тело без документов… Может, и дойдет, а может и потеряется… И что с того, что и так полно потерянных? Этот сырой, как нимфетка в мужской бане…

Я радостно осклабился комплименту.

– … Ладно, уговорили, сэр. Только под запись приказа…

Выслушав ответ, он опустил взгляд на кончики моих ботинок, проутюжил меня им до макушки и рыкнул:

– Имя?

– Тивсол Харш Трокли [3], сэр!

– Тивсол Харш Трокли. – повторил он и, выслушав что-то, выдернул провод из уха. Дав ему втянуться в коробочку, он нацелил взгляд мне в переносицу и зарычал:

– Вам временно присвоен статус рекрута, номер сто шесть, транзитный! В случае неявки в центральный приемно-распределительный пункт полка в течении десяти часов вам автоматически зачисляется побег, и двадцать лет каторги! И там…

Откуда-то с неба рухнул маленький застекленный ящик с люком в днище.

Высунувшаяся в люк рука схватила прапорщика за шиворот и втянула в уже взлетающий ящик. Я проводил его уходящие в небо ботинки задумчивым взглядом и потянулся за трубочкой.