"«К» – значит кара" - читать интересную книгу автора (Графтон Сью)

3

Наутро я поднялась в шесть часов, чтобы совершить пробежку по пляжу. На следующий же день после своего приезда я засекла по времени отрезки по полторы мили в ту и другую стороны вдоль пляжа. Теперь я сократила каждое "плечо" до четверти мили с тем, чтобы постоянно держать гостиницу в поле зрения. Я надеялась, что увижу эту пару на террасе над бассейном. Мне по-прежнему не давала покоя мысль, что они вообще уехали накануне вечером. Хотя это и было маловероятным.

После пробежки я вернулась в номер, быстро приняла душ и оделась. Потом зарядила фотоаппарат, повесила его на шею и направилась на примыкавший к верхнему вестибюлю балкон, где подавали завтрак. Я устроилась возле самой двери, положив фотоаппарат на соседний стул. Делая заказ – кофе, сок и пшеничные хлопья, – не сводила глаз с лифта. Я растянула процесс завтрака, насколько это было возможно, но ни Венделл, ни женщина так и не появились. Я подписала чек, взяла камеру и спустилась к бассейну. Здесь уже был кое-кто из обитателей гостиницы. Стайка подростков развлекалась, спихивая друг друга в воду, пара молодоженов играла во дворе в пинг-понг. Я обошла по улице вокруг дома, снова вошла в здание и, миновав бар в нижнем вестибюле, стала подниматься по лестнице. Беспокойство мое возрастало.

Тут-то я ее и заметила.

Она стояла возле дверей лифта, держа в каждой руке по паре газет. Ее явно никто не предупредил, что лифты тут ходят чрезвычайно медленно. Она была еще не накрашена, темные волосы всклокочены со сна. Одета в махровый пляжный халат, свободно схваченный у талии поясом, на ногах "вьетнамки". Под халатом виднелся темно-синий купальник. Если бы они собирались сегодня уезжать, не думаю, чтобы она оделась с утра явно для бассейна. Женщина скосила глаза на камеру, однако постаралась не встречаться со мной взглядом.

Я подошла и встала с ней рядом, подчеркнуто внимательно следя за тем, как загораются сигнальные лампочки, отмечая долгие остановки на каждом этаже. Наконец лифт спустился, двери открылись, несколько человек вышли. Я немного отступила, давая женщине возможность войти в лифт первой. Она нажала кнопку третьего этажа и только потом бросила на меня вопрошающий взгляд.

– Ничего, мне тоже туда, – пробормотала я.

Женщина сдержанно улыбнулась, не показывая никакого желания вступать в разговор. Ее худое лицо выглядело утомленным, темные круги под глазами свидетельствовали, что спалось ей сегодня ночью неважно. Кабина наполнилась мускусным запахом ее духов. Мы поднимались молча, а когда лифт остановился и двери раскрылись, я вежливо пропустила ее вперед.

Моя попутчица вышла, повернула направо и, шлепая тапочками по плиткам пола, направилась в самый конец коридора. Я приостановилась, делая вид, будто ищу по карманам ключ. Мой номер располагался этажом ниже, но женщине было необязательно это знать. Однако моя мелкая хитрость оказалась совершенно излишней. Женщина дошла до триста двенадцатого номера, открыла его и вошла внутрь, так ни разу на меня и не оглянувшись. Было уже почти десять часов утра, и тележка горничной стояла в коридоре возле триста шестнадцатого номера. Дверь была открыта, постояльцы явно уехали, и комната пустовала.

Я сразу же направилась назад к лифту, оттуда прямиком к дежурному администратору и попросила переселить меня в этот номер. Администратор был в высшей степени любезен и услужлив – возможно, потому, что гостиница стояла почти пустая. Комнату уберут и подготовят не раньше, чем через час, предупредил он, но я милостиво согласилась подождать. Там же в вестибюле, в сувенирной лавке я купила местную газету, издаваемую в Сан-Диего.

Зажав газету под мышкой, я вернулась к себе в комнату, запихнула в спортивную сумку вещи – одежду, фотоаппарат, туфли, туалетные принадлежности, грязное белье. Потом, спустившись с сумкой в вестибюль, уселась там, – пока мне готовили новый номер, – не оставляя Венделлу возможности улизнуть. Когда я наконец поднялась в свой новый, триста шестнадцатый номер, было уже почти одиннадцать. Перед триста двенадцатым одиноко маячил выставленный в коридор после завтрака поднос с грязной посудой: недоеденные тосты, чашки из-под кофе. Пожалуй, подумала я, этим двоим не мешало бы включить в свое меню фрукты.

Пока я разбирала сумку, дверь моей комнаты оставалась приоткрытой. Теперь я оказалась между номером Венделла Джаффе и всеми выходами, потому что и лестница и лифты были в одной стороне, через несколько номеров вправо от меня. Я полагала, что теперь он не сможет незаметно для меня покинуть гостиницу. И действительно, в двенадцать тридцать пять я увидела, как оба они, одетые для купания, направляются к лестнице. Я вышла с фотоаппаратом на балкон и стала дожидаться, когда пара покажется на дорожке тремя этажами ниже.

Затем подняла аппарат и стала следить за ними в видоискатель, надеясь, что они остановятся где-нибудь в пределах досягаемости моей камеры. Они прошли мимо декоративной стенки, по которой густо расползлись ветки цветущей желтой розы – гибискуса, положили вещи на ближайший к стенке столик и начали располагаться. Когда они окончательно устроились и вытянулись на шезлонгах, подставив свои тела солнцу, оказалось, что цветущие кусты загораживали от меня все, кроме ног Венделла.

Выждав еще немного, я тоже вышла к бассейну и почти всю оставшуюся часть дня провела в нескольких ярдах от этой пары. Бледные новоприбывшие занимались тем, что налаживали собственные мини-королевства, захватывая территорию и разрываясь между баром и бассейном. Я вообще замечаю, что на курортах люди стремятся занять некоторую территорию и потом каждый день твердо придерживаться ее. Быстро и стихийно устанавливается своеобразный порядок, при котором отдыхающие требуют, чтобы никто не занимал их место на пляже, их табурет в баре или же место за столиком в ресторане. Причем люди даже не замечают, насколько соответствует этот порядок тем скучным, надоевшим привычкам, которым они следуют дома. Понаблюдав за курортниками всего один день, я, пожалуй, могла бы уверенно предсказать, как они проведут весь свой отпуск. На мой взгляд, все они должны были вернуться к себе домой с легким удивлением от того, что поездка не принесла им того отдыха, на который они рассчитывали.

Венделл и его спутница расположились через две компании от того места, какое они занимали накануне. Венделл снова принялся изучать газеты: одна была на английском языке, издаваемая в Сан-Диего, другая на испанском. Тот факт, что я разместилась поблизости, почти не привлек их внимания, я же старалась не встречаться взглядом ни с Венделлом, ни с его спутницей. Время от времени, как бы от нечего делать я что-либо снимала, делая вид, будто меня интересуют архитектурные детали, необычные ракурсы, морские пейзажи. Но стоило мне навести аппарат на что-нибудь в направлении пары, они это каким-то образом сразу же чувствовали и, подобно экзотическим формам морской жизни, тут же принимали защитные позы, как бы втягиваясь в раковину.

Обед себе они заказали к бассейну. Я пожевала в баре привычные креветки с соусом, уткнувшись носом в журнал, а на самом деле не сводя глаз с моих подопечных. Потом снова взяла книжку и легла загорать. Время от времени я подходила к мелкому краю бассейна и мочила в воде ноги. Несмотря на июльскую жару, вода казалась очень холодной, и стоило только чуть-чуть – дюймов на шесть – опустить в нее ноги, как у меня перехватывало дыхание и возникало сильное желание завизжать. В общем, я не ослабляла бдительности до тех самых пор, пока не услышала, что Венделл договаривается насчет морской рыбалки на завтра. Если бы я была параноиком, то могла бы воспринять, эту новость как уловку, призванную прикрыть его очередное долгое исчезновение, но от кого и от чего понадобилось бы ему исчезать сейчас? Он обо мне не имел никакого представления, я же, со своей стороны, не дала Джаффе никаких оснований подозревать, что я знаю, кто он такой.

Чтобы как-то убить время, я решила написать открытку Генри Питтсу, своему домовладельцу в Санта-Терезе. Генри восемьдесят четыре года, и он восхитителен, я его обожаю: высокий, стройный, с изумительно красивыми ногами. Он добродушен и очень умен, гораздо умнее многих моих знакомых, которые вдвое его моложе. Впоследнее время Генри пребывал в постоянном расстройстве, потому что Вильям, его старший брат, которому уже исполнилось восемьдесят шесть, по-старчески приударял за Рози, венгеркой, державшей таверну на нашей улице. Вильям приехал к нему из Мичигана (где жил постоянно) в начале декабря прошлого года, чтобы стряхнуть с себя состояние депрессии, охватившее его после того, как у него произошел сердечный приступ. Вильям и при самых благоприятных обстоятельствах был не подарок, но "схватка со смертью" (так он называл случившееся с ним) многократно усилила все его худшие черты и качества. Насколько я понимаю, другие братья Генри – Льюис (которому было уже восемьдесят семь), Чарли, (ему шел девяносто первый), Нелл (в декабре исполнилось девяносто четыре), – провели свободное и демократическое семейное голосование и, в отсутствие самого Генри, наградили его возможностью принять у себя Вильяма.

Визит, первоначально планировавшийся на две недели, растянулся уже на семь месяцев, поэтому столь продолжительное и тесное общение начинало сказываться. Вильям, занятый лишь собой ипохондрик, чопорный, неуравновешенный и набожный, влюбился в мою приятельницу Рози – женщину властную, неврастеничную, кокетливую, своевольную, скаредную и не привыкшую лезть за словом в карман. Эту пару, наверное, и в самом деле подбирали на небесах. Любовь сделала их обоих довольно игривыми и шаловливыми. Бедный мой Генри чем дальше, тем тяжелее переносил все это. Мне же происходившее казалось милым и забавным, но со стороны, конечно, судить всегда легче.

Закончив открытку Генри, я написала еще одну – Вере, вписав в свое послание несколько тщательно составленных фраз по-испански. День казался бесконечным: жара, насекомые и дети, периодически поднимавшие в бассейне такой гвалт, что казалось, голова расколется. Похоже, Венделл и его спутница не имели ничего против того, чтобы целыми днями жариться на солнце. Неужели они ничего не слышали о морщинах, раке кожи, солнечных ударах?! Мне же было трудно сосредоточиться на книге, которую читала, и время от времени я убегала в тень. По поведению Венделл был совершенно не похож на человека находящегося в бегах. Напротив, он держался так, будто ему абсолютно некуда и незачем торопиться. Возможно, успешно скрываясь на протяжении пяти лет, он уже перестал считать себя беглецом, и был твердо уверен, что официально числится погибшим.

Около пяти часов снова задул viento negro. Лежавшие на столике неподалеку от меня газеты Венделла захлопали, страницы вздыбились, как паруса. Женщина поймала их, а заодно полотенце и свою пляжную шляпу, причем сделала это, как я заметила, с некоторым раздражением. Потом она сунула ноги во "вьетнамки" и стала нетерпеливо дожидаться, пока соберется Венделл. Тот, прежде чем присоединиться к ней, окунулся напоследок в бассейне, при этом откровенно смывая с себя крем для загара. Я схватила вещи и ушла первой, не сомневаясь, что они последуют за мной. Конечно, мне бы очень хотелось установить с ними какой-нибудь контакт, но я считала, что было бы ошибкой действовать слишком прямолинейно. Конечно, я могла бы представиться им, завязать беседу, а потом постепенно вывести разговор на тему irx нынешнего положения. Однако я обратила внимание, что они подчеркнуто избегают какого-либо общения, и сделала вывод, что скорее всего они отвергнут любую попытку познакомиться. Лучше уж демонстрировать им аналогичное отсутствие интереса, нежели возбудить их подозрение.

Я поднялась к себе в комнату, закрыла за собой дверь и прильнула к "глазку", дожидаясь, пока они пройдут к себе. Теперь, по-видимому, они будут отсиживаться в номере, как и все остальные, пока не стихнет ветер. Я приняла душ, переоделась в темные хлопчатобумажные слаксы и такую же темную блузку, которая была на мне в самолете. Потом вытянулась на кровати и сделала вид, будто читаю, а сама периодически впадала в дрему, которую первое время еще прерывал шум, изредка доносившийся в комнату со стороны бассейна, или из коридора, но потом все стихло. Только стучал песок, который порывы ветра бросали на стеклянную балконную дверь. Система кондиционирования в гостинице работала какими-то приступами, то начиная действовать с повышенной отдачей, то как бы отступая перед заведомой обреченностью любых попыток противостоять зною. Изредка температура падала настолько, что комната превращалась в холодильник. В остальное же время воздух был просто теплым и застоявшимся. Именно такие гостиницы навевают обычно мысли о новых экзотический разновидностях "болезни легионеров"[5].

Когда я проснулась, было уже темно. Я не сразу сообразила, где нахожусь. Протянув руку, включила свет и посмотрела на часы: было двенадцать минут восьмого. Ах, да! Я вспомнила про Венделла и про то, что выслеживаю его. А не уехали ли эти двое из гостиницы? Я поднялась с постели, босиком подошла к двери и выглянула наружу. Холл был ярко освещен и абсолютно пуст во всех направлениях. Тогда выйдя из комнаты, пошла в сторону триста двенадцатого номера. Я надеялась, что полоска света внизу под дверью подскажет мне, есть ли там кто-нибудь. Однако установить это с точностью не смогла, а приложиться ухом к двери и послушать не решилась.

Я вернулась в свою комнату и влезла в туфли. Потом пошла в ванну, почистила зубы и начесала волосы. Взяла потрепанное гостиничное полотенце, вышла на балкон и повесила его на перила с правой стороны. Оставив в комнате свет, заперла за собой дверь и, прихватив бинокль, спустилась вниз. По пути я заглянула в кафе, в газетный киоск, примыкавший к вестибюлю, и в нижний бар. Ни Венделла, ни его спутницы нигде не было. Выйдя на дорожку, я обернулась и поднесла к глазам бинокль, быстро пробежав взглядом по фасаду гостиницы. На верхнем этаже я легко отыскала висевшее на моем балконе полотенце – в бинокль оно казалось размером с одеяло. Я отсчитала два балкона влево. На балконе Венделла не было заметно никакого движения, однако в комнате горел слабый свет, а дверь на балкон была приоткрыта. Ушли или спят? Вернувшись в вестибюль, я набрала по внутреннему телефону цифру триста двенадцать. Никто не ответил. Я поднялась назад к себе в комнату, засунула в карманы ключи, ручку, блокнот, портативный электрический фонарик и притушила в номере свет.

Выйдя на балкон, я облокотилась на перила, всматриваясь в темноту. При этом постаралась придать своему лицу задумчивое выражение – как будто я общаюсь с природой, – а сама тем временем размышляла, как мне лучше проникнуть в номер Джаффе. Нет, никто за мной не следил. По фасаду гостиницы были освещены меньше половины окон, к тому же бугенвиллея расползалась по балконам и стене, подобно темному испанскому мху. Лишь на некоторых из балконов отдыхали постояльцы, и там время от времени вспыхивали в темноте янтарные огоньки сигарет. Уже совсем стемнело, и окружающая гостиницу территория была погружена во мрак. Только вдоль прогулочных аллей тускло горели низковольтные лампочки. Бассейн таинственно мерцал, подобно полудрагоценному камню, а его фильтры, наверное, все еще трудились над тем, чтобы очистить воду от смытых в нее кремов. У дальнего конца бассейна начинала раскручиваться какая-то вечеринка: играла музыка, слышен был гул голосов, оттуда тянуло запахом поджариваемого на огне мяса. Я решила, что никто не заметит, если я, подобно шимпанзе, перелезу с одного балкона на другой.

Я перегнулась через перила, насколько смогла, и принялась рассматривать соседний балкон справа. Там было темно. Раздвижная дверь закрыта, шторы в номере опущены. Непонятно, был там кто-нибудь или нет, но скорее всего комната пустовала. Так или иначе, но приходилось рисковать, больше ничего не оставалось. Я перекинула через перила левую ногу, нащупала для нее прочную опору между прутьев ограждения, и только тогда перенесла и правую. Расстояние до соседнего балкона оказалось довольно большим. Ухватившись за перила, потрясла их, проверяя, выдержат ли они мой вес. Я сознавала, что подо мной целых три этажа, и чувствовала, как во мне поднимается моя обычная неприязнь к высоте. Если я сорвусь, кусты внизу почти не смягчат падения. Я представила себя впечатанной в эти цветущие растения. Вряд ли зрелище излишне ретивого частного сыщика, насаженного на колючие ветки, окажется приятным. Я вытерла, вспотевшую ладонь о брюки и двинулась вперед. Дотянувшись левой ногой до соседнего балкона, я снова вставила ее между прутьями и нащупала опору. Когда занимаешься подобными делами, лучше не думать о возможных неприятностях.

Выкинув из головы все мысли, я неуклюже перебралась со своего балкона на соседний. Тихонько пробравшись по нему, я повторила процедуру с другой стороны, однако на этот раз я гораздо дольше всматривалась в лоджию Венделла, желая убедиться, что в их номере действительно никого нет. Занавески были отодвинуты, и хотя в самой комнате было темно, мне был виден четырехугольник света, падавшего из ванной комнаты. Я снова стала перелезать через перила, проверив их на прочность прежде, чем пуститься в путь.

Оказавшись на балконе Венделла, я немного постояла, чтобы перевести дыхание. Легкий порыв ветра коснулся лица, и принесенная им прохлада вдруг заставила меня почувствовать, что я вся мокрая от напряжения. Замерев возле раздвижной двери, я внимательно всматривалась вглубь комнаты. Большого, так называемого королевского размера постель стояла раскрытой. Покрывало валялось на полу, простыни были смяты, а беспорядок свидетельствовал, что перед тем, как отправиться на ужин, тут немного позанимались сексом. В комнате еще ощущался мускусный запах духов этой женщины, влажный воздух был наполнен тем характерным запахом мыла, какой остается после душа. Я достала карманный фонарик – света, проникавшего с улицы, было недостаточно. Подошла к входной двери, заперла ее изнутри на цепочку, потом выглянула в "глазок": коридор был пуст. Я бросила взгляд на часы: без четверти восемь. Если они уехали ужинать в город, как накануне, значит, мне повезло. Доверившись Провидению, я включила верхний свет.

Первым делом я осмотрела ванную комнату, просто потому, что она находилась ближе всего к двери, у которой я стояла. Все пространство вокруг умывальника было заполнено разнообразными туалетными принадлежностями: здесь стояли шампунь-кондиционер, дезодорант, одеколон, обычный и увлажняющий дневной и ночной кремы, жидкая и обычная пудра, тушь и карандаши для глаз, бровей и ресниц, фен, пульверизатор, зубные щетка и паста, эликсир для полоскания рта, косметическая вата, щетка для волос, щипчики для завивки ресниц. Удивительно было, как этой женщине вообще удается выбираться из номера? Ведь к тому времени, когда она должна заканчивать утренний "туалет", наверное, пора уже снова ложиться спать. Над ванной висели две пары недавно постиранных нейлоновых трусиков. Я представляла себе, что она должна носить что-нибудь черное и кружевное, типа бикини, но это белье оказалось практичное и традиционное, какое обычно предпочитают консервативные в этих вопросах женщины. Возможно, у нее и бюстгальтер похож на те корсеты, что надевают после операций на позвоночнике.

Венделлу в ванной комнате нашлось место только на крышке унитаза: именно там лежал его дорожный несессер, черный, кожаный, с золотой монограммой "ДДХ". Это было любопытно. У него с собой были только зубная щетка, тюбик с пастой, бритвенные принадлежности и комплект для ухода за контактными линзами. Наверное, шампунь и дезодорант он заимствовал у нее. Я снова посмотрела на часы: без восьми минут восемь. И опять осторожно выглянула в "глазок". Пока горизонт был чист. Внутреннее напряжение, поначалу охватившее меня, теперь вдруг исчезло, и я почувствовала, что мне нравится то, чем я занимаюсь. Я подавила готовый вырваться смех, но все же сделала пару оборотов, как в танце. Люблю я это дело! Я просто рождена подсматривать и выслеживать. Ничто не действует на меня столь возбуждающе, как те вечера, когда я куда-нибудь проникаю и что-то выведываю. Негромко напевая себе под нос, снова взялась за дело. Если бы я работала не от имени закона, не сомневаюсь, что мое место было бы в тюрьме.