"Пес, который боролся за свои права" - читать интересную книгу автора (Конант Сьюзан)

Глава 26

Всегда имейте при себе запасной поводок. Никогда не знаешь, когда он пригодится. Мой лежал у меня в чересплечевке. Я бросила в нее нож и вынула поводок. Пристегнула его к ошейнику Рауди, а другой конец взяла в левую руку, как делают самые опытные вожатые. В этом есть смысл. Собака ходит и садится слева от вас. Если поводок в левой руке, то правая остается свободной, чтобы открывать двери, нести покупки или держать маленький перламутровый револьвер, который, по мнению вашего отца, является лучшим подарком хозяйке дома.

У меня за спиной дверь клетки, в которой сидел Рауди, была распахнута. Из соседней клетки на меня смотрели испуганные глаза волчьей собаки моего отца. С нацеленным на Реджи револьвером и с Рауди у ноги я обогнула пустую клетку.

— Знаешь что? — сказала я Реджи. — В этом заведении неожиданно оказалось свободное место. Теперь мы попросим одного из гостей перебраться в другой номер. Он не станет возражать. Видишь вон того золотистого ретривера? В самой последней клетке рядом с благороднейшим ученым Дэвидом Шейном. Как только я скажу, но не раньше, ты опустишь левую руку, откроешь эту клетку, затем снова поднимешь руки вверх. Если ты будешь двигаться слишком быстро или замешкаешься, скажешь хоть одно слово или сделаешь что-нибудь такое, что мне не понравится, я тебя пристрелю. А теперь давай.

Повинуясь моему приказу, Реджи подошел к клетке, отодвинул задвижку и открыл дверь. Я не знала, что еще сделал Шейн с собакой, удалив ей голосовые связки. Я даже не была уверена, сможет ли несчастный ретривер ходить после долгого пребывания в клетке. Но ведь это же золотистый ретривер. Он постарается. Они всегда стараются.

Я вытянула губы, свистнула и позвала его:

— Ко мне, мальчик! Хорошая собака. Ко мне.

Он шел с трудом переставляя лапы, но виляя хвостом. Конечно, он подошел ко мне. Золотистые ретриверы — самые послушные собаки на свете. Я не сомневалась, что если этот пес побывал хотя бы на двух занятиях, то он обязательно послушается, когда его позовешь. К тому же золотистые знают, что я из их племени. Поэтому я и выбрала его клетку. Как ни тяжело мне было вновь подвергать его заключению, но пришлось — Рауди не терпит соперничества, — правда, ретривер не особенно возражал. Да и клетка Рауди была побольше.

— Твоя очередь, Реджи, — сказала я. — Комната готова. Забирайся. Сперва ноги. Что, тесновато? Зато ты в хорошей компании. Здесь у всех гостей места не ахти сколько, но я не слышу, чтобы они жаловались. Ну, в чем дело? Захлопни дверь.

Раздался лязг металла. Теперь они оказались рядышком: Реджи в клетке и Шейн на полу. Мы с Рауди прошли мимо них. Держа в правой руке револьвер и спустив петлю поводка на запястье, левой рукой я сняла со рта Шейна клейкую ленту.

— Надеюсь, в ближайшее время вы не намереваетесь отращивать усы, — сказала я. Брюки у него были еще мокрыми. Мне стало почти жаль его. — Трудновато говорить? Кошка язык откусила? Кошки у вас здесь тоже имеются? Позвольте осмотреться.

Я не хотела больше ничего видеть, но мне надо было знать. Я перешагнула через Шейна и толкнула вращающуюся дверь, в которую вошел Реджи. Она была рядом с его клеткой. Не сводя с него револьвера, я прислонилась к открытой двери и заглянула во внутреннюю комнату. В ней не было ни кошек, ни кроликов, ни мышей, ни крыс. Когда-то ее единственными обитателями были собаки. Шейн говорил, что это подготовительная лаборатория. Он не солгал.

Вращающаяся дверь закрылась. Шейна я уже не жалела.

Акита снова забеспокоился. Пытаясь залаять, он корчил уморительные гримасы всякий раз, когда беззвучно открывал и закрывал пасть и обнажал зубы. Я нисколько не сомневалась, что золотистый ретривер, прежде чем попасть сюда, был семейным любимцем. Бигль тоже, да, наверное, и большинство остальных: красивая помесь овчарки и колли с роскошным густым воротником, две коричневые собаки среднего размера, большая черная собака в клетке рядом с Реджи. Конечно, я не знала их семей. Но одну семью я наверняка знала — семью пса, которого увидела распростертым на столе во внутренней комнате, большого черного метиса с белыми пятнами над глазом и на хвосте. Я была абсолютно уверена, что его имя Грувер и что он любил детей.

И вот еще что я увидела во внутренней комнате. Это была вовсе не собака. Это была большая картонная коробка, полная собачьих ошейников. На некоторых еще имелись жетоны.

Собаки не хотят мести. Этот акита не хотел. Хотела я. Но как? Акита? Или «Ледисмит»? Собака или револьвер? И в том и в другом случае я отомстила бы сполна. Несколько минут я разговаривала с собаками. Затем обратилась к Шейну:

— Посмотри-ка на этого здоровяка акиту! Он зовется Римляне двенадцать девятнадцать. Странное имя для собаки? Римляне двенадцать девятнадцать? Хорошее имя. Он ему подходит. «Мне отмщение, и я воздам», — говорит Господь. Этот пес тоже. Как только я открою его клетку.

Рита убеждена, что мою руку остановило некое остаточное и посему неосознанное уважение к человеческой жизни. Она утверждает, что если бы смерть Шейна могла вернуть к жизни эту черную собаку с белыми пятнами, восстановить способность лаять у всех собак, которым он удалил голосовые связки, и исправить все причиненное им зло, то я не колебалась бы ни секунды. Но у Риты и у меня разные системы ценностей, хоть она и не желает признавать, насколько они различаются. Что же касается моего уважения к жизни, то здесь Рита права. К любой жизни. К жизни во всех ее проявлениях. Если бы я убила Шейна, то не только отомстила бы ему. Я бы спасла жизнь всех тех собак, которые когда-либо попадут в его лабораторию. Что меня остановило, так это Рауди. Разве могла я быть уверена, что акита набросится на Шейна, а не на Рауди? Рауди не бежал бы с поля битвы, но выиграть ее шансов у него не было. Он моя собака, и я люблю его, но при этом отдаю себе отчет в его возможностях.

Телефон висел на стене. Я взяла трубку и набрала номер Стива.

— Это не о нас, — сказала я, услышав его голос. — Это о собаках. Дело очень срочное. Собери все клети, какие у тебя есть, погрузи в фургон и приезжай сюда. Быстрее. Дверь будет открыта. И захвати висячий замок. — Я объяснила ему, как ехать и повесила трубку.

В ожидании Стива я сидела на полу перед клеткой Реджи, не сводя с него револьвера.

— А теперь давай разберемся, — сказала я. — Эд Николз поручил тебе сходить в аптеку с рецептом. Ты это сделал. Ты выполнял все его поручения. Ты отправился в аптеку Квигли. Тебе следовало бы пойти в «Гурон», но там могли запомнить рецепт. Итак, ты пошел к Квигли, куда ни сам Николз, ни его жена никогда бы не пошли. Тебя обслуживала Сиси, и она решила, что у тебя аллергия. Правильно? Отвечай, ублюдок. Правильно?

— Правильно.

Реджи выглядел нелепо в тесной клетке, но ведь и собакам в клетках приходилось не легче.

— Но ты не знал, насколько ей это интересно. Ты решил, что она больше никогда тебя не увидит, а если и увидит, то не вспомнит. Но она вспомнила. Во-первых, она страдала ипохондрией, у нее была — или ей казалось, что была, — аллергия на пчел и она хотела создать группу помощи людям, страдающим этим заболеванием. Во-вторых, она всегда запоминала, какие рецепты ей приносят, поскольку интересовалась чужими секретами. Как в случае с Либби. Ты об этом знаешь?

— Припадки, — сказал он.

— Приступы. Это более подходящее слово. Урок этикета тебе будет не лишним. Например, отвечая мне, следует говорить: «Да, мисс Винтер». Можешь сейчас и начать.

— Да, мисс Винтер.

— Очень хорошо. А теперь о том, что случилось на выставке. Ты подумал, что Сиси скажет Мими про рецепт. Рано или поздно. И Мими поймет, что это значит. Старая аптечка Эда Николза была дома? И Мими ее там нашла. Она думала, что он ее вообще не брал.

Реджи кивнул.

— А теперь расскажи об Остине. Здесь мне еще не все ясно. Тебе в голову взбрела безумная мысль, будто я за тобой слежу, тогда как я всего-навсего искала пропавшую собаку. Ты подумал, что я хочу о чем-то расспросить Остина? О чем бы я могла его спросить? Минуту. Давай вернемся назад. Отправляясь с рецептом к нему, а не в «Гурон», ты это заранее спланировал? В противном случае зачем бы тебе было идти туда? В «Гуроне» Николзов знали. Квигли их не знал. Значит, ты, должно быть, спланировал это до поездки на рыбалку. Или, может быть, поехал уже подготовившись.

— Это был несчастный случай, — сказал он.

— Только не рассказывай мне сказки. Ты все продумал до того, как уехать из Кембриджа.

— Нет. Послушай. Я все тащу на себе, и тут мы наталкиваемся на одного моего приятеля. Глаза у него залиты, вот он и начинает нести всякую чушь. Пошло с собак.

— С пойнтеров? Они были с вами? Да нет. С твоей торговли собаками. Так вот когда это началось. До того, как Шейн сюда приехал. Когда Эд Николз еще был жив. Твой приятель знал, чем ты промышляешь в Кембридже. Ему было известно и про Мэн. Эд Николз ведь ничего об этом не знал. Я, кажется, догадываюсь. Ты грабил дома в отсутствие хозяев. Что еще?

— Стрелял оленей. Этим все промышляют. Немудреное дело.

— Но Эд Николз так не считал. И он доверял тебе. А тут встречает пьяного парня, который все ему разболтал. Не слишком приятно узнать, что ты нанял вора, который в твоем собственном дворе держит краденых собак.

И тогда, и потом Реджи упорно твердил, что не собирался убивать Эда Николза. Он также заявлял, что при жизни Эда Николза ничего не воровал в его доме и даже пробовал отрицать, что воровал потом. Я всегда подозревала, что пьяный приятель Реджи сказал нечто такое, о чем тот никогда не говорил ни мне, ни другим, и это нечто окончательно укрепило подозрения Эда Николза. Или он что-то сам увидел. Может быть, Реджи украл муху или удочку и продал тому, с кем они встретились. Этого я так никогда и не узнала.

Дверь в коридор широко распахнулась. Стив никогда не выглядел лучше, но я все-таки еще не простила ему Леди.

— Не надо ничего говорить, — сказала я. — Войди в эту дверь. Там на столе черная собака.

Я не уверена, что она жива, но хочу, чтобы ты проверил.

Он почти сразу вернулся.

— Я ничего не могу для него сделать. Он мертв.

— Ну что ж. Тогда давай заберем отсюда остальных. Ты принес замок?

Стив сунул руку в карман потертых джинсов и достал висячий замок для велосипеда.

— Дай мне, — сказала я.

Я навесила замок на задвижку клетки с Реджи, и мы стали выводить собак. На это ушло немного времени. Прежде всего я вывела Рауди и Клайда и устроила их в «бронко»: Рауди — в одной из клетей, которые привез Стив, а Клайда на свободе. Клайд так и не издал ни одного звука. Затем мы вывели столько собак, сколько могло поместиться в фургон Стива: золотистого ретривера, который пришел на мой зов, помесь овчарки с колли, бигля и двух коричневых собак.

— А акита? — спросила я Стива.

— Ты хочешь открыть эту клетку?

— Нет. У тебя с собой ничего нет? Чего-нибудь успокоительного? Надо что-нибудь сделать. Тем или иным способом оглушить его и вынести отсюда. Нельзя же его оставлять.

— Холли, подумай хорошенько. Когда-то он был красивой собакой. Слишком поздно.

— Проклятие! Я позвоню Кевину, — сказала я. — И уедем отсюда поскорее.

До моего дома мы добрались мгновенно. На углу Конкорд и Уолден Рауди заметил сенбернара, который тащил через улицу маленькую женщину, и зарычал. Клайд не издал ни звука. На его шее я не нашла ни выбритых участков, ни каких-либо других следов операции и стала расспрашивать Стива, что это может значить. С ним все в порядке? Или Шейн провел операцию не оставив видимой на глаз раны или шрама? Свернув на Уолден, я расплакалась, и, когда мы подъезжали к дому, меня всю трясло от рыданий.