"Карьера Никодима Дызмы" - читать интересную книгу автора (Доленга-Мостович Тадеуш)

ГЛАВА 2

Настольная лампа с зеленым низким абажуром выхватывала из темноты только маленький круг плюшевой скатерти, коробку с сигарами, замшелую бутылку и две рюмки с янтарной жидкостью. В глубине комнаты неясно рисовались очертания мебели.

Дызма повалился в мягкое кресло, полузакрыл глаза. Его разморило, он наверняка заснул бы под этот монотонный голос, который, точно бусины на нитку, нанизывал друг на друга слова, если б время от времени по другую сторону стола в освещенном лампой кругу не мелькали белая манишка и седые волосы его тщедушного собеседника.

Маленькие зоркие, назойливые глазки буравили сумрак, стараясь поймать взгляд Дызмы.

— Вот как туго приходится из-за бюрократизма этих мелких провинциальных чиновников. Придиркам конца-краю нет. Прикрываются циркулярами, уставами, и всё для того, чтобы разорить меня и лишить куска хлеба моих рабочих. Пан Дызма, честное слово, вы — единственное мое спасение.

— Я? — удивился Дызма.

— Вы, — убежденно повторил Куницкий. — Верите ли, четвертый раз выезжаю все по тому же делу в Варшаву. И я решил: если на этот раз не одолею этого олуха, этого крючкотвора Ольшевского, если не добьюсь в министерстве древесины из казенных лесов на человеческих условиях, то шабаш! Ликвидирую все! Продаю евреям лесопильню, мебельную фабрику, бумажную фабрику, целлюлозную — все спущу за бесценок, что со мной потом будет — не знаю. Наверно, пущу себе пулю в лоб! Ваше здоровье, пан Дызма, — закончил свою тираду Куницкий и залпом осушил рюмку.

— Но чем же я могу вам помочь?

— Хе-хе-хе! Шутите, уважаемый. Чуточку доброй воли, чуточку… О, прошу прощения, я отлично понимаю, что вы на это потратите бесценное время, ну и… расходы потребуются… Но при таких связях… хо-хо!

Он придвинул стул и заговорил совсем по-другому:

— Скажу прямо — если бы передо мной очутился вдруг волшебник и сказал: «Куницкий! Я все тебе устрою, выгоню в три шеи этого кретина Ольшевского, на место управляющего посажу такого, с которым можно будет разговаривать по-человечески, выхлопочу для тебя хорошую партию дерева… Что ты мне дашь взамен?» — я бы не задумываясь ответил: «Волшебник! Тридцать, ну тридцать пять тысяч наличными! Клянусь богом! Десять — тут же на месте, остальные — по окончании».

Куницкий ждал ответа, но Дызма молчал. Он понял, что старик предлагает ему взятку за то, чего он, Никодим Дызма, сделать не в состоянии, даже если пройдется на бровях. Колоссальная сумма, значимость которой далеко выходила за пределы его понятий, даже мечтании, еще больше подчеркивала нереальность сделки. Ну, предложи Куницкий триста — пятьсот злотых, дело утратило бы всю свою невероятность и представилось бы ему как выгодный случай околпачить старика. В голове Дызмы даже мелькнула мысль: не пугнуть ли Куницкого, что он донесет на него в полицию. Может, тот даст злотых пятьдесят отступного. В Лыскове писарь мирового суда Юрчак заработал таким путем целую сотню. Но писарь другое дело: он сидит у себя в канцелярии, он лицо должностное…

Молчание Дызмы обескуражило Куницкого: он не знал, что и думать. Не зашел ли он слишком далеко? Не оскорбился ли Дызма?.. Это было бы катастрофой. Он исчерпал уже все связи и влияния, выбросил кучу денег, потерял уйму времени. А теперь еще и это… Старик решил тотчас все исправить и сгладить неприятное ощущение.

— Ну, конечно, волшебников сейчас нет, хе-хе-хе… Да и трудно требовать даже от самого доброжелательного, самого искреннего друга, чтоб он занимался делами, о которых знает только понаслышке. Ведь так?

— Разумеется.

— Знаете что? Идея! Пан Дызма, дорогой друг, окажите мне честь, приезжайте ко мне на несколько недель в Коборово. Вы отдохнете, развлечетесь в деревне… Чудесный воздух, верховая езда, моторная лодка на озере… А заодно присмотритесь к моему хозяйству, лесопилке… Ну, золотко мое, решено?

Это новое предложение так ошарашило Дызму, что он просто рот разинул. Куницкий же не переставал настаивать. Расхваливал преимущества отдыха в деревне, в сосновом бору; уверял, что его дамы будут ему благодарны за столь приятный сюрприз, как приезд гостя из столицы.

— Но, пан Куницкий, — прервал его Дызма, — где уж мне думать об отдыхе! Я и так слишком много отдыхаю.

— О, этого никогда не бывает слишком!

Я безработный, — криво усмехнулся Дызма.

Он ожидал увидеть на лице старика разочарование, изумление. Но тот только расхохотался.

— Хе-хе-хе! Ну и шутник! Безработный! Ну разумеется, с торговлей, с промышленностью сейчас плохо, нелегко добиться доходного места. А на государственной службе много почету, мало денег. Оклады чиновников, даже на высших должностях, оставляют желать лучшего.

— Это мне отчасти знакомо, — подтвердил Дызма, — сам три года на казенной службе состоял.

Вдруг Куницкого осенило.

«Ну и ловкач, братец ты май, — подумал он. — Тем лучше, если даром не хочешь».

— Дорогой пан Дызма! Как только с вами познакомился, сразу на меня нашло наитие: вы посланы мне богом. Если б это только оправдалось! Пан Дызма, золотой пан Никодим, обстоятельства с обеих сторон так удачно складываются! Вы ищете хорошей должности, а я уже дожил до того возраста, когда у человека силы на исходе. Уважаемый друг! Не сердитесь на дерзость… Но что бы вы сказали, если б я вам предложил взять на себя… ну, скажем, управление моими имениями и фабриками. Не подумайте, что это пустяк. Хозяйство сложное, взглядом не окинешь!

— Не знаю, справлюсь ли я. Я ничего в этом не смыслю, — откровенно признался Дызма.

— О, вы быстро освоитесь, — возразил Куницкий. — Впрочем, с фабриками я сам как-нибудь справлюсь. А вот разъезжать все время, толкаться по канцеляриям, добиваться милостей у какого-то Ольшевского, вести делав министерствах — для всего этого я слишком стар. Тут надо кого-нибудь поэнергичней, со связями, перед кем разные там Ольшевские хвост подожмут. Да и помоложе меня. Вам еще небось и сорока нет?

— Тридцать шесть.

— Вот это возраст! Дорогой мой, не откажите: у вас будут удобные комнаты по вашему выбору — или рядом с нами в доме, или в отдельном флигеле. Лошади, машина в вашем распоряжении. Хорошая кухня. Близко от города. Захочется проведать своих друзей в Варшаве — сделайте одолжение. Что касается условий — не стесняйтесь, предлагайте сами.

— Гм, — буркнул Дызма, — право, не знаю.

— Ну, скажем, так: тантьема в тридцать процентов от прибыли, которой вы добьетесь. Идет?

— Идет, — кивнул головой Дызма, толком не уяснив себе, на что соглашается.

— А оклад, скажем… две тысячи в месяц.

— Сколько? — удивился Дызма.

— Ну две тысячи пятьсот. Да разъездные, кроме того. Идет? Руку!

Дызма машинально пожал маленькую руку старика.

А тот, порозовевший, улыбающийся, вынул огромное вечное перо, ни на секунду не закрывая рта, заполнил мелкими округлыми буквами четвертушку листа и подсунул Дызме. И в то время как пан Никодим украшая свою фамилию затейливым, давно изобретенным росчерком, Куницкий отсчитывал из пузатого бумажника шелестящие ассигнации.

— Вот пять тысяч аванса, прошу покорнейше. А теперь…

И он стал обсуждать вопросы, связанные с отъездом Никодима.

Через несколько минут, когда в коридоре затихли шаги Дызмы, Куницкий встал посреди комнаты, и, потирая руки, прошепелявил:

— Ну, старик Куницкий, кто посмеет сказать, что ты не умеешь устраивать дела!

И правда, Леон Куницкий славился необычайной изворотливостью и редко ошибался: удачно намечал сделки и молниеносно их осуществлял.

Светало. На позеленевшем куполе неба кое-где мерцали потухающие звезды. Ровные ряды фонарей сочили болезненно-мутный свет.

Никодим шел по городу, и эхо его шагов гулко звучало в пустоте улиц.

Обрывки впечатлений путались и мелькали в голове, точно стеклышки калейдоскопа. Он чувствовал — все, что произошло, имеет для него огромное значение, но понять сущность событий был не способен. Он чувствовал, что нежданно-негаданно на него свалилось счастье, но не мог постичь, что оно означало, откуда взялось.

Чем больше он думал, тем неправдоподобнее, фантастичнее казалось ему вое случившееся.

Он останавливался в страхе, осторожно засовывал руку в карман и, нащупывая тугую пачку ассигнаций, улыбался. Вдруг ему стало ясно: он богат, очень богат. Он вошел под арку ворот и принялся считать. Боже мой! Пять тысяч злотых!

— Вот так куш! — вырвалось у него. Выработанный годами мытарств инстинкт подсказал естественную реакцию: надо спрыснуть. И, хотя ему не хотелось ни есть, ни пить, он свернул на Грибовскую улицу; он знал — пивная Ицека уже открыта. Он предусмотрительно вынул кредитку в сто злотых и спрятал ее в другой карман. Показывать много денег у Ицека было небезопасно.

Несмотря на ранний час, у Ицека была толчея. Извозчики, шоферы такси, кельнеры закрытых уже ресторанов, сутенеры, пропивающие ночной заработок своих «невест», бродяги с окраин, вернувшиеся после удачных «экспедиций», — весь этот люд наполнял две небольшие комнаты ровным гулом голосов и звяканьем посуды.

Никодим выпил две рюмки водки, закусил холодной свиной котлетой и соленым огурцом. Ему пришло в голову, что сегодня воскресенье и Валент не пойдет на работу.

«Пусть хамье знает, что такое интеллигенция», — подумал Дызма.

Он велел подать бутылку водки и кило колбасы, старательно пересчитал сдачу и вышел. Не доходя до Луцкой, он вдруг заметил Маньку. Она прислонилась к стене и стояла, уставясь в одну точку. Эта встреча почему-то обрадовала его.

— Добрый вечер, панна Маня! — крикнул он весело.

— Добрый вечер, — ответила та, с удивлением посмотрев на него. — Что это вы шляетесь по ночам?

— А вы чего не идете спать? — Сейчас пойду, — с досадой ответила Манька. Дызма внимательно на нее поглядел. Она показалась ему привлекательней, чем обычно. Худощава, правда, но стройна. «Сколько ей может быть? — подумал он. — Самое большее — семнадцать».

— Почему такая грустная? Она пожала плечами.

— Если б вы три ночи подряд бегали по улицам, как собака, и не заработали ни гроша, вы бы тоже, наверно, не скакали от радости.

Дызме стало неловко. Он полез в карман и достал несколько кредиток по десять злотых.

— Я вам дам взаймы, панна Маня. Двадцати хватит? Девушка с изумлением смотрела на деньги. Она знала, что у Дызмы еще в полдень не было ни гроша. Откуда же столько денег? Наверно, украл. Может, для того и надевал фрак. «Впрочем, — подумала она, — какое мне дело?»

Никодим протянул ей две бумажки.

— Вот!

Манька покачала головой.

— Не хочу. Не возьму. Отдавать нечем.

— Ну и не надо.

— Не хочу, — нахмурилась она. — Ишь, банкир какой! Потом отвернулась и тихо добавила:

— Разве что… Даром не хочу… Разве что пойдете со мной.

— Э-э, — промычал Дызма и покраснел. Манька заглянула ему в глаза.

— Не нравлюсь?

== Почему…

— Мужчина еще! — неожиданно вырвалось у нее со злостью. — У-у… калоша!

Манька повернулась на каблуках и медленно пошла к дому.

— Панна Маня! — крикнул он ей вдогонку. — Постойте, пойдем.

Она подождала, пока он не поравняется с ней, и сказала:

— Еще за номер пять злотых.

— Ладно.

Они молча шли по узким улочкам.

Сонный верзила в плюшевом жилете отпер им дверь, повел в тесный грязный номер и протянул руку. Дызма заплатил.

Сквозь ветхие серые занавески било яркое солнце. В номере стало душно, отдавало затхлостью.

— Может, окно открыть? — предложила Манька.

— Уже поздно. Домой пора. Наверно, часов десять, — отозвался Дызма.

Перед маленьким зеркальцем Манька расчесывала выщербленным гребешком густые черные волосы.

— Место нашли? — бросила она равнодушно. Дызму внезапно охватило неудержимое желание покрасоваться перед Манькой. Он вынул из кармана все свои деньги и разложил на столе.

— Посмотри, — сказал он с улыбкой.

Манька повернула голову, и глаза у нее округлились, Она не отрываясь глядела на банкноты.

— Сколько деньжищ… Сколько деньжищ… Да еще все бумажки по пять сотен. Черт возьми!

Никодим наслаждался произведенным эффектом… Девушка схватила его за руку.

— Слушай! Ты был на «работе»? — В голосе сквозило восхищение.

Дызма рассмеялся и, желая покуражиться, ответил:

— Ага!

Манька осторожно прикоснулась кончиками пальцев к деньгам.

— Скажи… скажи… — прошептала она, — ты ходил на «мокрое»?

Дызма кивнул.

Манька молчала, но глаза выражала страх и восторг. Она и мысли не допускала, что этот тихий жилец… этот рохля…

— Ножом?

— Ножом.

— Трудно было?

— Тю… Даже не пикнул.

Она покачала головой.

— Деньжиц-то у него было!.. Может, еврей?

— Еврей.

— Вот не думала…

— Чего не думала? — спросил Дызма и принялся убирать деньги.

— Не думала, что ты такой… — Какой — такой?

— Ну, такой…

Вдруг она прижалась к нему.

— А тебя не накроют?

— Не беспокойся, я вовремя смоюсь.

— Тебя никто не видел? Может, ты оставил какие-нибудь следы? Тут надо в оба смотреть. Фараоны даже по отпечаткам пальцев найдут.

— Меня не поймают.

— Скажи, страшно было? — Дызма рассмеялся.

— Не стоит вспоминать. Пойдем домой. На, вот тебе на платье.

Он положил перед Манькой сто злотых. Девушка обняла его за шею и стада целовать в губы.

Домой шли молча. Никодим с удовлетворением отметил, что отношение этой девчонки к нему изменилось в одну минуту. Он быстро сообразил, что это восхищение, преклонение даже, пробудили в Маньке не деньги, а разговор о налете. И хотя ему льстила такая перемена, в глубине души Никодиму было стыдно — он понимал, что не заслужил этого восхищения. Но теперь он бы уже, конечно, не признался, что вся эта история была выдумкой.

— Смотри, Манька, — сказал Дызма, когда они поднимались по лестнице, — дома ни гугу! Ясно?

— Еще бы!

— Мне теперь надо будет выехать на некоторое время, чтобы… понимаешь… Ну, словом, для безопасности.

— Понимаю. Ты вернешься?

— Вернусь.

К появлению жильца вместе с Манькой, притом в такой поздний час, супруги Бартики отнеслись с полным равнодушием. Зато водке и колбасе было отдано должное. Валентова тотчас накрыла стол зеленой клеенкой, и все сели завтракать. В банку из-под горчицы налили водки и пустили по кругу. Была она не так уж мала… И вскоре Дызма, вынув пять злотых, послал Маньку за новой бутылкой. Никодим отдал свои квартирные долги и, когда девушка вернулась, обратился к присутствующим:

— Ну, поздравьте меня: получил хорошее место.

— Где? — поинтересовался Валент.

— Не в Варшаве, в провинции.

— Не говорила ли я, в провинции легче заработать, — замотала головой Валентова. — Всего вдоволь. Известное дело — мужики.

Выпили за здоровье Дызмы, и, когда бутылка была уже пуста, Никодим расставил свою походную кровать, разделся, жилет с деньгами сунул под подушку и мгновенно заснул.

Валент с минуту сидел молча. Потом хмель взял свое, и он запел. Манька сразу изъявила неудовольствие:

— Тихо ты, черт тебя побери. Не видишь, человек спит. Отдохнуть даже не дадут!

Наступила тишина. Валент нахлобучил шапку и вышел. Жена помчалась к соседке похвастаться, что жилец, получив место угощал их всех водкой.

Манька вынула из шкафа батистовый платочек и прикрыла спящему лицо: в комнате было полно мух.