"Чужая игра" - читать интересную книгу автора (Таманцев Андрей)

8

Генерал Иконников долго не мог поверить своему счастью: он свободен! Не считая синяка под глазом, «подаренного» ему Боцманом, он, кажется, вышел из всей этой истории благополучно... Иконников еще немного посидел в размышлении в кузове «газона» и, решив, что ему лучше всего немедленно вернуться на «Гамму» и постараться как можно тщательнее замести следы своего участия в пропаже контейнера, вылез из грузовика.

Бумажник с документами и деньгами Пастух ему отдал, поэтому большой проблемы с возвращением домой Алексей Николаевич не испытывал. Он встал на обочине, быстро поймал частника, который согласился за сто рублей довезти его до Рязани, и уже через пару часов покупал билет до своего города в кассах местного железнодорожного вокзала. С поездом ему тоже повезло: он отходил через полтора часа. Иконников зашел в ближайшую гостиницу и, заплатив без разговоров столько, сколько запросил дежурный администратор, отправился принимать душ.

После душа генерал заскочил на привокзальный рынок и, не скупясь, купил себе кое-что из одежды: нижнее белье, носки, спортивный костюм и кроссовки. Затем он заперся в примерочной и, сняв с себя помятую и изрядно испачканную генеральскую форму, надел все чистое.

Иконников, похожий теперь на туриста, объявился возле своего вагона люкс за полчаса до отхода поезда. В небольшой спортивной сумке, которая висела у него на плече, лежала сложенная форма и бутылка дорогого армянского коньяка. Генерал отдал свой билет проводнику, тот уважительно кивнул, приглашая занять купе, и через минуту Алексей Николаевич с удовольствием водрузил свое грузное тело на застеленный чистыми, хрустящими простынями диван СВ.

Вскоре поезд тронулся. Иконников, решив первым делом отметить свое благополучное возвращение домой, достал коньяк и принял для бодрости духа сто граммов. Чувствовал себя Алексей Николаевич прекрасно: он был жив, здоров и весел. Для полного ощущения счастья ему не хватало лишь одного — вкусно и сытно поесть: ведь в последние сорок часов он не ел ничего, кроме нескольких бутербродов, а коньяк так сильно возбудил его аппетит, что у генерала даже в животе забурчало.

Иконников справился у проводника, где находится вагон-ресторан, и обрадовался, что идти к нему всего два вагона — даже здесь ему улыбалась удача.

«После темной полосы обязательно должна следовать светлая, — думал Иконников, направляясь в ресторан. — Ничего удивительного, что мне сейчас во всем стало везти — ведь я сейчас нахожусь в светлой полосе своей жизни...»

Было около трех часов дня — самое обеденное время — в ресторане почти все столики были уже заняты. Но и тут ему повезло: официант, которого он попросил посадить себя как-нибудь получше и подкрепил свою просьбу сотенной купюрой, тут же предоставил ему пустующий стол рядом с барной стойкой. Сняв со стола табличку «спецобслуживание», официант подал меню генералу и вежливо склонился рядом с ним с блокнотом в руках. Отлично разбираясь в психологии ресторанных посетителей, официант был уверен, что в лице Иконникова он заполучил выгодного клиента.

И действительно, Алексей Николаевич, убежденный, что совсем недавно находился одной ногой в могиле, решил отметить свое счастливое «воскрешение» и сегодня позволил себе не экономить на удовольствиях. Генерал заказал обед с икрой и семгой, двести граммов коньяка, фрукты и пообещал хорошо отблагодарить официанта, если все это будет принесено ему как можно быстрее.

Официант засуетился, заставляя стол тарелками со вкусно пахнущей едой. Наконец Алексей Николаевич приступил к трапезе. Торопиться ему было некуда, поэтому он ел обстоятельно, с интересом разглядывая сидящих в ресторане попутчиков.

Минут пятнадцать спустя к нему подскочил официант.

— Извините, пожалуйста... — заискивающим тоном сказал он, — не согласились бы вы немного потесниться?.. Здесь двое господ, которые заказывали этот столик... Я думал, они придут позже, но... сами понимаете мое положение...

— Да чего там, пусть идут, места хватит! — благодушно разрешил Алексей Николаевич; он был совершенно уверен, что официант все это сейчас выдумал на ходу: просто захотелось воспользоваться ситуацией с отсутствием мест, срубить еще деньжат с клиентов. Но генерал сейчас был в таком прекрасном настроении, что сразу решил смотреть на эту уловку сквозь пальцы: ему и самому не хотелось сидеть в одиночестве.

Немного погодя официант действительно подвел к столу двух мужчин. Оба они были лет тридцати, немногословны, коротко стрижены; их прекрасно развитую мускулатуру облегали дорогие фирменные спортивные костюмы.

«То ли спортсмены, то ли бандиты... — подумал Иконников, глядя на них. — Впрочем, сейчас такой бардак, что до конца никогда не разберешься: с утра он спортсмен, а ночью, глядишь, уже бандит. Да не один ли хрен, с кем дорогу коротать...»

— Садись, мужики! — сказал генерал. — Познакомимся по случаю? Меня зовут Алексей Николаевич. А вы?..

— Славик, — ответил один. Он был чуть выше своего приятеля и пошире в плечах.

— Шурик, — откликнулся второй.

— Угощайтесь, ребятки, пока моим... — предложил Иконников, указывая на коньяк, — у меня праздник сегодня, так что с меня вроде как причитается...

— Спасибо, — сказал Славик. Не дожидаясь повторного предложения, он налил коньяк в три рюмки, поднял свою и произнес: — Ваше здоровье!

Все дружно выпили. Потом официант принес ребятам шашлыки и коньяк и последовало ответное угощение; затем коньяк снова заказал Иконников...

Они просидели в ресторане несколько часов. Алексей Николаевич, к тому времени уже сильно захмелевший, нес какую-то ерунду, таинственно сообщал своим соседям, что он секретный генерал, приглашал «спортсменов» встретиться когда-нибудь еще и вообще был настолько расслаблен, что совсем не замечал происходящего вокруг.

Наконец уже порядком уставший от него официант предложил ему рассчитаться. Иконников достал бумажник, пьяно отслюнявил деньги и, сминая их в комок, кинул на столик.

— Сдачи не надо! — театрально воскликнул он и клюнул носом.

— Алексей Николаевич, давайте мы вас проводим, — предложил Славик.

Генерал только махнул рукой — ему сейчас было уже все равно.

Ребята быстро расплатились тоже, встали из-за стола, подхватили Иконникова под руки и поставили на ноги. Генерал, сильно качаясь, пошел по проходу между ресторанными столиками. Славик с Шуриком пристроились сзади, легонько поддерживая генерала под руки.

Миновав тамбур, все трое оказались в соседнем вагоне.

— Перекурим? — предложил Славик, придержав Иконникова.

— Давай, — безразлично согласился генерал.

Они закурили. Шурик порылся в кармане, достал ключ-трехгранку, открыл входную дверь. В тамбур ворвался шум колес и свежий ветер. Ребята еле заметно переглянулись, затем Шурик выбросил свою сигарету в проем двери и вышел из тамбура. Славик посмотрел на стоящего рядом с распахнутой дверью генерала, выждал, когда поезд окажется на решетчатой эстакаде моста над какой-то мелкой речушкой, и, упершись руками в стены тамбура, вдруг с силой ударил Иконникова обеими ногами.

Тот, вылетев в проем, с размаху ударился головой об опору эстакады, перевернулся несколько раз в воздухе и полетел вниз. Славик, повиснув на поручнях, проводил его полет взглядом, затем запер дверь и вошел в вагон. По соседству с тамбуром, у туалета, его ждал Шурик.

— Как? — спросил он.

— Нормально.

— Как проконтролируем, что он готов?

— Проверять не обязательно: я видел, как он грохнулся головой о ферму моста.

— Бывает, что пьяные выпадают из окон — и ни царапины...

— Бывает... Но не в этот раз. Если он сразу не кончился, то наверняка разбился потом — там высоты метров двадцать было.

— Доложим полковнику?

— Конечно.

— Когда?

— Сейчас...

И ликвидаторы, посланные по душу генерал-майора Иконникова руководством спецназа контрразведки, отправились к своему купе, чтобы доложить о конце операции.

Изувеченное от ударов и падения тело Иконникова было найдено только через неделю...

За день до этих событий, накануне вечером, генерала армии Степанова настоятельно пригласил к себе первый заместитель министра. Степанова уже не было в министерстве; в тот момент, когда адъютант первого позвонил ему, он сидел дома перед телевизором и смотрел вечернюю сводку новостей.

Такая настойчивость не обещала ничего хорошего. Генерал вздохнул, выключил телевизор и стал быстро собираться. Через полчаса Степанов, свежевыбритый, в с иголочки чистом и отглаженном мундире, уже делал первые шаги по ковру кабинета своего начальника.

Первый не стал вставать из-за стола, чтобы встретить своего посетителя. Более того, он даже не поднял головы от бумаг, когда генерал вошел в его кабинет. Это говорило о многом, и Степанов внутренне собрался, предчувствуя тяжелый разговор.

Наконец замминистра отодвинул от себя бумаги и посмотрел поверх очков на стоящего в центре кабинета Степанова.

— Семен Андреевич, может, вы наконец объясните мне, почему на полигоне «Гамма» до сих пор хранится запас бактериологического оружия, а я об этом ничего не знаю? — сказал ядовитым тоном хозяин кабинета.

«Откуда он узнал? — мелькнуло в голове Степанова. — Вот оно, началось!..»

— Это досадное недоразумение... — попытался выкрутиться он, — объект строго секретный, категории А; возможно, я просто упустил его из виду, когда докладывал на коллегии...

— Не далее как три недели назад мне принесли из секретариата министра докладную записку, в которой черным по белому было сказано: «На данный момент разработка бактериологического оружия прекращена, а запасы этого вида вооружений уничтожены». Это вы подписали? — Первый помахал перед собой докладом Степанова.

— Да, там стоит моя подпись, но вы понимаете, доклад готовил мой референт, ему не полагалось знать о полигоне «Гамма», поэтому в докладе о нем ничего нет. А я просто не успел проверить за ним, виноват...

— Давайте начистоту, Семен Андреевич... — Первый сменил тон. — Я убежден, что вы умышленно скрыли от руководства страны эту информацию, и тому у меня есть неопровержимые доказательства. Я надеялся, что вы станете раскаиваться в своем поступке и чистосердечно расскажете мне о причинах, которые побудили вас совершить это — не побоюсь самых резких слов — преступление, могущее нанести громадный политический и экономический ущерб государству. Но теперь я вижу, что ошибался: вы гораздо опаснее, чем я думал... Сами понимаете, после всего этого я не вижу причин к тому, чтобы вы по-прежнему занимали свой пост, и обязательно выскажу свое мнение маршалу. Вы знаете, министр со мной привык считаться, так что лучше сами напишите рапорт. Все, больше мне с вами разговаривать не о чем. Прощайте!

Степанов никак не ожидал, что их разговор пойдет так круто, но не растерялся.

— Нет, лучше вы послушайте меня... — сказал он.

— Зачем? — Первый, сделав вид, что снова занят бумагами, даже не посмотрел в сторону своего — теперь уже бывшего — коллеги и соседа по министерскому коридору. — Доводы о своей невиновности приберегите для военной прокуратуры. Я уже отдал распоряжение о расследовании вашей преступной деятельности. Ступайте, ступайте... И скажите спасибо, что об этой истории ничего не знают газетчики...

Генерал зря произнес эту фразу — Степанов сразу же встрепенулся: он увидел свой шанс к спасению.

— Отлично, я напишу рапорт об увольнении! — пошел в наступление Семен Андреевич. — Но зря вы думаете, что я в прокуратуре стану умалчивать и о ваших ошибках... А если об этом узнают еще и журналисты, то, как мне кажется, вам тоже придется писать рапорт о собственной отставке...

— Что?! Что вы сказали? — вскинулся первый зам. — Вы что, имеете наглость мне угрожать?

— Нет, просто предупреждаю: я сообщу журналистам, что по вашему личному указанию нашими учеными были переданы Ирану новейшие разработки по ракетоносителям среднего радиуса действия... Уверен, что ни президент, ни тогдашний министр обороны не были в курсе этого вашего приказа... Кстати говоря, журналистам наверняка будет интересно узнать, сколько конкретно стоило Ирану ваше расположение к ним. Наверное, их заинтересует один круглый счетец в багамском банке «Нассау»...

— Да как вы смеете! — закричал первый зам. — Вы прекрасно знаете, что все это гнусная ложь! Я выполнил распоряжение, предписанное мне правительством страны. И деньги заплачены не мне лично, а министерству. Вы отлично осведомлены, что этот счет используется нашей разведкой для финансирования своих операций...

— Это вам надо будет доказать, — ехидно улыбнулся Степанов: он почувствовал, что инициатива окончательно переходит к нему. — Что, сами понимаете, очень трудно будет сделать, не разглашая государственных секретов... Но до того времени ваше имя прополощут во всех мировых СМИ. Вот что, товарищ генерал армии, давайте забудем взаимные упреки, которые мы тут сейчас друг другу высказали... Ни вам, ни мне невыгоден этот конфликт. Я обещаю вам, что больше никогда и никому не стану говорить о миллионах, посланных иранцами на ваш счет в багамском офшоре, а вы дадите мне возможность исправить мою — тут я с вами соглашусь — ошибку с полигоном «Гамма». Так как, оставляем все как есть?

— Да... — с трудом выдавил первый после долгой паузы.

— Тогда здравия желаю! — Степанов отдал честь и, вполне довольный результатом разговора, покинул кабинет.

Как только его посетитель ушел, замминистра вскочил из-за стола: он не находил себе места от переполнявшего его возмущения.

«С этим человеком надо что-то решать! — думал он. — Нельзя давать ему время на подготовку новых пакостей. Степанов совсем зарвался; кажется, он всерьез решил идти ва-банк и может наломать столько дров, что потом Россия никогда не отмоется от позора. Что делать, что делать?..»

И тут он вспомнил, что есть человек, который знает о его багамском счете — генерал Тимофеев. Вот с ним, пожалуй, можно посоветоваться на эту щекотливую тему...

Он попросил помощника срочно найти ему начальника контрразведки генерал-лейтенанта Тимофеева. Вскоре генерал уже был в том же кабинете, где всего час назад его хозяину угрожал Степанов.

Тимофеев, выслушав рассказ первого заместителя министра, долго раздумывать не стал:

— Ситуация диктует нам только один способ решить все проблемы, — сказал он. — Генерал Степанов стоит сейчас всего на шаг от предательства, а с предателями церемониться нечего. Причем надо действовать быстро и решительно, излишние сантименты тут ни к чему; мы не можем себе позволить судебные разбирательства.

— Что вы имеете в виду, Аркадий Романович?

— Нет человека — нет проблемы...

— Это, кажется, слова Сталина?

— Иногда генералиссимус говорил очень правильные вещи... Ни вы, ни тем более я уже не можем контролировать тех, кто задумал, организовал и сумел долгое время хранить в тайне всю эту историю с полигоном. Джинн, которого они когда-то там упрятали, уже вылез из бутылки... Еще неясно, чем кончится операция по поиску похищенного контейнера со штаммом, а они уже начали принимать меры, чтобы переложить свою вину на чужие плечи. О нас я сейчас даже не говорю — тут на карту поставлена политическая репутация России... Кто знает, что могут предпринять эти несколько генералов, в руках которых сейчас фактически находится страшное оружие? Им же ничто не мешает им воспользоваться. Нет, их надо обязательно остановить...

— Так, может, их просто арестовать? Свяжемся сейчас с министром, доложим ситуацию, а он отдаст распоряжение военной прокуратуре...

— Боюсь, что такой шаг предпринимать уже поздно: они слишком много знают, и если произойдет утечка информации — а никто не даст гарантии, что они даже из Лефортова не смогут передать информацию, — то все равно Россия окажется в проигрыше.

— О каких генералах вы говорили? — спросил замминистра.

— Конечно, о Степанове. Затем Савченко и этот, как его там, Иконников, кажется...

— По первому пункту я согласен. По второму — категорически против. А по третьему... Надо разобраться, может, он всего лишь выполнял приказы.

— Иконников выполнил приказ, который ни в коем случае не должен был выполнять, и он это знал. Приказ отдавал Савченко — и одно это автоматически зачислило его в мой список.

— Но без Савченко мы бы никогда не узнали о махинациях Степанова...

— Товарищ генерал армии, он просто выгораживает себя, разве это не видно? Его роль во всем этом деле наверняка не меньшая, чем у Степанова. Он молчал до последнего, пока не понял, что земля уже горит и под ним.

— Нет, Савченко трогать не надо, — с нажимом сказал первый зам министра, — я давно его знаю, он хороший служака и если в чем-то и замарался... Я уверен, генерал Савченко честно постарается исправить свою ошибку.

— Что ж, вам виднее... — Тимофеев пожал плечами. — А с остальными?..

— В этом вопросе я целиком доверяю вам, — ответил первый.

Начальник контрразведки понял, что первый не берет на себя смелость разделить ответственность за решение о ликвидации, сваливает все на Тимофеева. Что ж, Аркадию Романовичу было не привыкать действовать на свой страх и риск.

— Спасибо за доверие, — сказал Тимофеев. — Можно приступать?

— Да, действуйте.

Судьба Степанова и Иконникова была предрешена. Выйдя из кабинета первого зама, Тимофеев немедленно отправился к себе в управление.

В ту же ночь двум группам ликвидаторов было дано задание на устранение генералов. Ликвидация и в том, и в другом варианте должна была выглядеть как несчастный случай, поэтому у Степанова, который имел личную охрану и к которому нельзя было так просто подступиться, набежал еще один день жизни.

А вот с Иконниковым все оказалось куда проще...

Его засекла в Рязани служба внешнего наблюдения, когда он покупал билет в железнодорожной кассе: у оперативников местного ФСБ с самого начала операции по поимке группы Пастухова на руках имелась и генеральская фотография. О нем немедленно было сообщено в Москву. Контрразведка перехватила информацию ФСБ, и Славик и Шурик — два капитана из спецгруппы, занимающейся самой грязной работой, — немедленно вылетели в Рязань. Избавиться от генерала не составило труда.

Позже, когда проводилось расследование обстоятельств гибели Иконникова, следователям удалось найти официанта, который рассказал, что генерал перед своей внезапной смертью был в стельку пьян и вполне мог по неосторожности выпасть из случайно оказавшейся открытой двери вагона. Экспертиза подтвердила слова официанта: в крови Иконникова содержалась такая доза алкоголя, что эксперты были удивлены, как генерал вообще мог самостоятельно передвигаться...

После недолгого расследования дело с формулировкой «несчастный случай» закрыли и сдали в архив. Жена Иконникова, продав квартиру в Поволжье, уехала к родственникам в Иркутск. Она так и не узнала, что была наследницей четверти миллиона долларов, лежащих в немецком банке. Этот счет так и остался невостребован на многие годы — ведь все, кто знал о нем с российской стороны, к тому времени уже были мертвы...

Генерал армии Степанов после неприятного разговора в министерстве не стал возвращаться домой. Он позвонил генералу Савченко и вынудил его вылезти из постели (была уже глубокая ночь) и встретиться с ним в одном из близлежащих сквериков.

— Что случилось, Семен Андреевич? — встревожено спросил Савченко, как только обнаружил своего начальника сидящим в темном сквере в неуместном для такого места и времени великолепии его генеральского мундира.

— А то ты не знаешь... — зло выдавил из себя Степанов, — первому заму кто-то доложил о «Гамме». Уж не ты ли в этом преуспел?

— Как можно, Семен Андреевич!.. — Савченко постарался, чтобы его слова прозвучали как можно более искренне. — Вы же знаете, мне под себя яму копать нужды нет...

— Ну-ну... — Степанов надолго задумался, решая, верить Савченко или нет.

— И что теперь будет? — не выдержал паузы Леонид Иванович.

— Если быстро спрячем все концы, быть может, и пронесет... Черт, не вовремя твой Иконников исчез! Придется без него действовать... Значит, так... В отсутствие Иконникова вся ответственность за ликвидацию запаса на «Гамме» ложится на тебя.

— А куда мне все это девать? — удивился Савченко. — Там же ни оборудования, ни специалистов...

— Ты что, в первый раз замужем? — вскинулся Степанов. — Закопай где-нибудь на территории, а потом будем разбираться, что с этим делать. Сейчас для нас самое главное — быстрота. Вопрос стоит так: успеем за день уложиться — усидим в креслах, нет — пеняй на себя. На карте стоит слишком многое. И не только наши погоны, Леонид Иванович, но и наши с тобой головы...

— Понятно...

— Ну а коли тебе все понятно, то действуй. Немедленно садись в самолет и — на «Гамму»! И чтобы к завтрашнему вечеру там все было чисто, чтобы любая проверка ничего не могла найти! Ты меня хорошо понял?

— Да, все понятно... — хмуро отозвался Савченко. Ему так не хотелось заниматься всем этим, но он понимал, что не может отказаться — иначе Степанов поймет, что первый зам министра получил информацию о «Гамме» именно от него...

— Да не трясись ты, — сказал Степанов, видя, что Савченко все еще колеблется, — генерал армии в курсе, я его предупредил...

— Да? — У Савченко закололо в области сердца: он понял, что первый зам не только не сможет его прикрыть, но и не захочет этим заниматься. — А как же он...

— Да так, — довольно усмехнулся Степанов, — мы договорились вернуться на исходные позиции: по документам на «Гамме» ничего нет, — значит, там ничего и не будет. При достаточной быстроте и сохранении секретности президент и все остальные ни о чем не узнают. А первый у меня в руках, я знаю, чем этого выскочку урезонить...

— Хорошо, я все сделаю! — пообещал Савченко.

— Вот и молодец! — Степанов хлопнул его по плечу. — Избавишься от контейнеров, назначишь там надежного человека вместо Иконникова — и в Москву. Сходим в баньку, посидим с пивком, с девчонками... А сейчас надо напрячься! — Степанов встал, показывая, что их разговор закончен. — Позвони мне завтра днем, расскажешь, как там у тебя дела идут...

— Слушаюсь! — официально ответил Леонид Иванович.

Он проводил своего начальника до поджидавшей его машины и собственноручно закрыл за ним дверцу. Вернувшись домой, Савченко связался со своим адъютантом и приказал ему немедленно готовить самолет. Через полчаса он, одетый в полевую генеральскую форму, мчался в машине на Чкаловский аэродром, размышляя, как сохранить в тайне предстоящую ему операцию.

Ольга Пастухова показывала своей дочке Насте, как правильно доить корову, когда у ворот дома остановилась черная «Волга» с четырьмя мужчинами. Шофер остался сидеть в автомобиле, а трое вышли из машины и, не стучась, раскрыли калитку в воротах и пошли прямо к дому. Один из них остался стоять во дворе, а двое все так же бесцеремонно вошли в дом. Не найдя там никого, они снова вышли во двор и, услышав голоса, раздающиеся из сарая, направились туда.

Это была бригада следователей из военной прокуратуры. Старшим в этой группе был полковник Сухотин. В Затопино они приехали по душу Пастухова; зря Сергей назвал себя, когда выходил в прямой эфир из чеченского лагеря — его фамилии для следователей было достаточно, чтобы найти место, где он с семьей обосновался. Они конечно же предполагали, что сейчас хозяина нет дома, но это ничего не значило: Сухотин хотел обнаружить в доме Пастухова хоть какие-нибудь сведения об остальных членах его группы.

Сухотин зашел в сарай, посмотрел, как маленькая Настена неловко дергает сосцы над небольшим пластиковым ведерком, как Ольга с улыбкой смотрит на старания дочери и, прерывая эту мирную идиллию, произнес:

— Ольга Николаевна, мне надо с вами поговорить...

— Вы кто? — спросила Ольга, отрывая взгляд от дочери и поворачиваясь к следователю.

— Я старший следователь по особо важным делам военной прокуратуры Петр Сергеевич Сухотин, — представился тот, разворачивая перед ней служебное удостоверение.

— Что-то случилось? — встревожено спросила Ольга. — С Сережей? Вы можете подождать? Я скоро освобожусь, только корову подою... Хотите молочка парного?

— Спасибо, не откажусь...

Сухотин взял протянутую Ольгой большую алюминиевую кружку, доверху наполненную теплым и ароматным молоком. Пока он пил, Ольга споро докончила дойку, обмыла вымя теплой водой, накрыла ведро чистой марлей и, взяв Настю за руку, понесла ведро в дом. Сухотин и присоединившийся к нему помощник шли следом за ними.

Поставив ведро на полку в подполье, Ольга отправила Настену на улицу и, только когда за дочерью закрылась дверь, сказала:

— Ну вот, я готова... Только скажите сразу: с Сережей все в порядке?

— Как вам сказать... — замялся Сухотин.

Он совсем не с того хотел начать разговор, но мирный покой, царящий в доме Пастухова, нисколько не соответствовал тому, что ему предстояло делать. Сухотин в первый раз за те несколько дней, что он гонялся за Пастуховым и его группой, усомнился в том, что тот — опасный террорист. Следователи переглянулись: судя по всему, Ольга была совершенно не в курсе, чем занимается ее муж.

— Почему вы молчите? — еще сильнее встревожилась Ольга. — Говорите правду, я жена офицера, пусть и бывшего, но мы друг от друга ничего не скрываем...

— Ольга Николаевна, давайте договоримся: вопросы буду задавать я, — уходя от прямого ответа, сказал Сухотин, — ведь именно для того мы сюда и приехали... Что касается вашего мужа, то, честно говоря, я тоже хотел бы знать, где он и что с ним. В связи с этим мой первый вопрос я сформулирую так: как вы думаете, чем занимался ваш муж в последние дни?

— Как — чем? — удивилась Ольга. — Ловил рыбу с друзьями на Волге.

— Вы в этом уверены?

— Конечно. Он вчера вечером мне звонил — говорил, что они много рыбы наловили, что скоро вернется...

— Да? Интересно, когда же он обещал приехать?

— Сергей сказал, дня через три.

— И все, больше ничего?..

— Ничего... Так, поинтересовался, как мы тут без него.

Ольга, чувствуя что-то неладное, решила умолчать о том, что ей самой тот звонок показался странным, но она привыкла доверять мужу и не задавать лишних вопросов: придет время — и Сергей сам все расскажет.

Сухотин быстро соображал, когда и откуда Пастухов мог сделать этот звонок. Если Ольга говорила правду — а скорее всего, так и было, — то выходило, что он мог звонить только с трассы. Но это противоречило образу хитрого и многоопытного террориста, который нарисовало следствие: навряд ли такой искушенный наемник, как Пастухов, стал бы звонить домой по мобильному телефону — ведь он скрывался от погони и, обложенный со всех сторон преследователями, не стал бы раскрывать свое местонахождение; в любом случае, он никак не мог не учитывать, что этот звонок могут засечь. Отсюда следовало несколько выводов: или Ольга очень убедительно выгораживает мужа, или Пастухову был очень нужен этот звонок (но зачем — не ясно); могло быть и такое: командир группы террористов не чувствовал себя таковым или — уж совсем невероятно! — был уверен в своей безнаказанности...

Каждая из этих версий имела свою логику и вполне могла соответствовать реальному положению вещей. Сухотин был опытным следователем, поэтому он давно привык, что в процессе расследования приходится идти сразу по нескольким путям. И только после того, как следователь убеждался в том, что все версии, кроме одной, являются ложными или ведут в тупик, он вплотную занимался только этой одной, единственно правильной версией...

Но сейчас, когда до одной-единственной было еще далеко, он понял, что должен установить только одно: правдивость слов Ольги Пастуховой.

— Ну ладно, — сказал он после небольшого раздумья. — У вас есть с кем оставить дочь?

— Зачем?

— Вы должны проехать с нами.

— Но для чего?

— Мы должны провести официальное дознание. Ваш муж подозревается в совершении особо тяжкого преступления. Вы должны дать интересующие нас показания. Для этого вы будете допрошены в прокуратуре.

— Я не верю, что Сергей мог совершить что-то плохое! И чтобы доказать вам это, я готова рассказать вам все, о чем вы попросите. Но разве нельзя этого сделать здесь?

— Послушайте, Ольга Николаевна, я уже говорил вам: не надо задавать лишних вопросов...

— Хорошо, раз вы настаиваете, чтобы я с вами поехала, я готова... — Ольга встала из-за стола. — Но мне нужно время, чтобы договориться с соседями о дочке.

— Только быстро, — разрешил Сухотин. — Проводи ее, — кивнул он помощнику.

Ольга в сопровождении следователя вышла из дома, а Сухотин прошелся по комнатам, рассматривая фотографии, висящие на стенах. Одну из фотографий, на которой Пастухов был снят со всеми своими ребятами (в полной экипировке разведчиков, на фоне чеченских гор), следователь аккуратно снял со стены и положил во внутренний карман.

Сухотин вышел на крыльцо, посмотрел на часы и поморщился: было около полудня, а он еще ни разу не связался со своим напарником по расследованию, полковником Гержой.

«Позвоню из управления, — подумал Сухотин, — может, что по дороге из нее выжмем...»

Он увидел, как во двор входит Ольга. По ее лицу текли крупные слезы, которые она неловко смахивала тыльной стороной ладони. За нею шел следователь Гуреев, помощник Сухотина.

Лицо его с правой стороны было неестественно красным, хотя сам Гуреев старательно делал вид, что ничего особенного не происходит.

— Ольга Николаевна, садитесь в машину, я сейчас... — сказал Сухотин и повернулся к Гурееву: — Ну что, капитан, проявил инициативу? Рассказывай. Только быстро!

— Да я, Петр Сергеевич, как лучше хотел... — начал оправдываться тот, — думал, нажму на нее малек, она и расколется...

— Эх, капитан, ты что, не видишь, что эта женщина не из тех, на кого давить можно? Что ты ей наплел?

— Ну... спросил, знает ли ее дочь, что ее отец наемный убийца. Еще припугнул, что она, если будет молчать, сядет вместе с мужем за терроризм.

— А что ты конкретно хотел от нее узнать?

— Кто мог заказать Пастухову контейнер...

— Идиот! — разозлился Сухотин. — Я же предупреждал, что о контейнере ни слова, никому! Его похищение строго секретная информация!

— Товарищ полковник, она так и продолжала бы молчать и муженька своего выгораживать... Она же о нем только хорошее знает, а я попытался показать его с другой, негативной стороны. Думал, что это заставит ее задуматься...

— Ну и какой была ее реакция?

— "Какой", «какой»... Дала мне пощечину и разревелась как белуга...

— Так... — Сухотин подумал, что теперь присутствие Гуреева будет только мешать ему. — Сделаем вот что... Ты останешься здесь с Дорофеевым — на случай, если Пастухов дома объявится.

— Есть, товарищ полковник!

— Инициативу не проявляй, и так уже напортачил. Только наблюдение. Если что — сразу связывайся со мной. Ты все понял?

— Так точно.

— Да, и напиши рапорт об этой своей инициативе. На имя полковника Гержи. Будет тебе урок на будущее: в следующий раз подумаешь, когда соберешься поперед батьки в пекло лезть...

— Но я...

— Все, свободен! — оборвал его Сухотин.

Он пошел к поджидавшей его «Волге». Ольга уже сидела в машине. Она выглядела спокойной, но глаза ее были грустными, а руки теребили мокрый носовой платочек.

— Ольга Николаевна, я приношу вам извинения за своего сотрудника, — официальным тоном сказал Сухотин, садясь рядом с Ольгой на заднее сиденье. — Он проявил излишнее рвение и будет за это обязательно наказан. Поехали! — приказал он шоферу, и машина тронулась с места. Но не успели они проехать и пяти километров, как затрезвонил телефон, установленный между передними сиденьями. Шофер на ходу снял трубку:

— Десятый слушает! Вас... — сказал водитель и не глядя протянул трубку Сухотину.

— Полковник, здравия желаю! — Следователь узнал голос генерала Савченко. — Приказываю немедленно, вне зависимости от стадии разработки, свернуть все следственные действия, написать отчет о проделанной работе, на следственное дело поставить гриф А и абсолютно все, касающееся этого задания, передать моему личному помощнику!

— Но, товарищ генерал, мы почти у цели...

— Это неважно, — оборвал его Савченко, — террористы уже захвачены и уничтожены. Таким образом ваша задача решена. Выполняйте приказание!

— Слушаюсь, товарищ генерал! — сказал Сухотин и, услышав в трубке короткие гудки, положил трубку на место. — Зимин, возвращайся в деревню! — приказал он шоферу.

— Что-то случилось? — спросила Ольга.

— Я не имею права говорить вам об этом... — Сухотин сочувственно посмотрел на нее: она еще не знает, бедная, что стала вдовой...

Через десять минут «Волга» вновь затормозила у ворот дома Пастуховых. Сухотин вышел из машины и проводил Ольгу до ворот.

— Еще раз простите за беспокойство, — извинился полковник.

Затем Сухотин приказал водителю собрать оставленных в деревне людей, все быстро, не разговаривая, погрузились в машину и уехали. Ольга смотрела на шлейф пыли, поднимающийся за автомобилем, и думала: «Что бы все это могло значить? О боже, скорей бы Сережка возвращался! Я сойду с ума, если он задержится...»

Генерал-лейтенант Савченко оказался в весьма щекотливом положении: он попал между двумя жерновами, каждый из которых был способен легко его уничтожить. Несмотря на то что Леонид Иванович пытался подстраховаться и поэтому выложил первому заму министра историю с полигоном «Гамма», его непосредственный начальник, генерал армии Степанов, каким-то непостижимым для Савченко образом сумел отбить атаку старшего по должности начальника и удержаться в своем кресле. Из этого следовало, что теперь Савченко должен был опасаться прежде всего своего начальника, а не первого зама. Ведь Степанов был не просто его непосредственный начальник, он был идеолог авантюры с полигоном, в которой Леонид Иванович выполнял роль главного организатора.

У Савченко оставался только один выход из сложившейся ситуации: сделать так, чтобы об этой истории знало как можно меньше людей. Поэтому, когда ему доложили, что группа Пастухова захвачена на подступах к Москве, он без колебаний подтвердил приказ о ее немедленном уничтожении.

Но в кругу главных свидетелей еще оставались следователи Гержа и Сухотин. Савченко приказал им сворачивать следствие: еще не зная о судьбе генерала Иконникова, он всерьез опасался, что следователи смогут расколоть коменданта поволжского полигона и тогда все узнают о его, Савченко, активном участии в афере с «Гаммой».

Леонид Иванович находился уже на полигоне, когда с ним связался его помощник и сообщил, что полковник Гержа только что сдал ему на руки пакет со следственными материалами по делу о похищении контейнера. Пакет был опечатан сургучом; с обеих сторон пакета стояли штампы: «Совершенно секретно. Категория А. Единственный экземпляр. Вскрывать только в личном присутствии генерал-лейтенанта Савченко».

— Немедленно уничтожь пакет! — приказал Савченко помощнику. — Свяжись с майором Николаевым из службы внутренней безопасности и попроси у него надежных людей. Надо установить наблюдение за обоими следователями из прокуратуры — мне показалось, что они вели двойную игру, пусть люди Николаева выяснят круг общения этих полковников...

— Слушаюсь!

— Скорее всего, я на «Гамме» не задержусь: пробуду тут день, от силы два. Я хочу, чтобы к моему возвращению у вас с Николаевым уже были какие-нибудь материалы на следователей.

— Постараемся, товарищ генерал...

Савченко положил трубку. Он уже решил для себя, что и от следователей надо будет избавляться. Как — он еще не знал, но то, что это надо сделать как можно быстрее, он понимал.

А сейчас Леониду Ивановичу предстояло решить главную на сегодня задачу: полностью скрыть следы существования контейнеров с бактериологическим оружием на полигоне «Гамма». На военно-транспортном Антее, приземлившемся этим утром, вместе с Савченко прилетел взвод спецназа и четыре прапорщика из военно-строительного батальона, расположенного неподалеку от Москвы: Савченко справедливо считал, что местным службам в таком секретном деле, какое ему предстояло, доверять было нельзя.

Генерал понимал всю тяжесть своего должностного преступления; но он зашел в своих действиях настолько далеко, что по-другому поступить уже не мог. Так всегда получается, когда человек, облеченной высокой властью, начинает воспринимать свою должность не как место, на котором он должен служить государству и людям, а как синекуру, при которой он устраивает свои личные дела. К сожалению, в России на высоких постах почему-то часто оказываются люди подобного толка... А самое худшее, что только может быть, случается тогда, когда политикой начинают заниматься генералы: ведь в их руках не просто огромная власть, подкрепленная армейской дисциплиной, но и мощное оружие...

На «Гамме» объявили учебную тревогу, усадили весь местный персонал и даже комендантский взвод, охраняющий полигон, на машины и вывезли в степь, километров за двести от места дислокации. Дальше события развивались так. Охрану полигона взяли на себя прибывшие из Москвы спецназовцы. Один из прапорщиков-москвичей сел в кабину трактора «Беларусь» и начал копать несколько глубоких ям на периферии полигона. Тем временем еще один прапорщик-строитель на электрокаре перемещал бочки с ядом из склада к грузовику; третий отвозил бочки к яме, а четвертый на лебедке спускал их в выкопанные ямы. Бочек было много, а поскольку при обращении с ними следовало выполнять все меры предосторожности, работа шла очень медленно.

Савченко, постоянно находившийся у восьмого склада, ничего не мог поделать с этим; он понимал, что быстрее хоронить страшные бочки просто невозможно, но все время подгонял и без того взмыленных прапорщиков.

— Быстрее, мужики, быстрее! — твердил он. — Закончите сегодня — получите по тысяче долларов премии...

И мужики старались изо всех сил: в их строительном гарнизоне такие деньги они могли получить только за год работы. Бочки с отравой одна за одной исчезали в выкопанных ямах, но, казалось, им никогда не будет конца...

После разговора с генералом Савченко Степанов не стал возвращаться домой, а отправился к себе на дачу в поселок Жуковка: он решил, что самый разгар событий благоразумнее будет пересидеть вдали от Москвы. И если бы все стало развиваться неблагоприятным для генерала армии образом, тогда Семен Андреевич стал бы демонстрировать удивление: дескать, ничего не знаю, это все личная инициатива моих подчиненных, за что я с ними строго разберусь...

Степанов, в сопровождении двух внушительного вида охранников, помощника и шофера, оказался в собственном, недавно отстроенном двухэтажном особняке уже где-то в четвертом часу ночи. Выпив для крепости сна коньяку, Семен Андреевич приказал своим людям не беспокоить его, пока сам не проснется, и отправился на второй этаж в спальню.

Помощник с одним из охранников расположились в соседней к спальне комнате, шофер примостился на диванчике в холле первого этажа, а второй охранник, по договоренности с напарником, остался бодрствовать до утра. Он запер входную дверь, включил охранную сигнализацию, не позволяющую проникнуть на территорию дачи чужим, и по привычке прошелся по особняку, проверяя надежность запоров у окон и дверей. Все, как всегда, было в идеальном порядке. Охранник сел в кресло, расположенное на втором этаже у лестницы, ведущей вниз, взял недавно начатый детектив и углубился в чтение.

Когда дорогие напольные часы пробили на первом этаже десять утра, он разбудил напарника. Тот сменил его на посту, и вплоть до трех часов дня дачный особняк Степанова был погружен в тишину и покой — до тех пор, пока помощник не решил поинтересоваться, насколько крепко спит его шеф. Помощник приоткрыл незапертую дверь спальни и прислушался к тому, что происходит в комнате. Он не услышал даже дыхания, и это его насторожило: обычно Степанов спал, шумно сопя носом и ворочаясь с бока на бок. Помощник открыл дверь пошире и увидел то, что заставило его содрогнуться...

Генерал армии Степанов висел в петле, сделанной из шнура от портьер. Веревка была привязана к крюку люстры; на генерале были надеты спортивные штаны и майка, под ногами на полу валялся опрокинутый стул. Посиневшее от удушья лицо Семена Андреевича было искажено гримасой то ли боли, то ли злобы; из открытого рта свисал распухший язык, глаза закатились вверх, а пальцы рук были растопырены так, как будто генерал в свои последние минуты пытался махать ими, словно крыльями...

Помощник выскочил в коридор и побежал за охранниками. Когда они втроем снова очутились в спальне, помощник обратил внимание, что на тумбочке рядом с генеральской постелью лежит исписанный лист бумаги.

— Леша, посмотри, что там, — попросил он охранника.

Тот, стараясь не оставлять следов, взял листок и протянул его помощнику. Это была предсмертная записка.

— "Ухожу из жизни, — прочел вслух помощник, — потому, что совершил ошибку, не совместимую с честью русского генерала. Прошу командование не порочить мое имя, так как моя смерть искупает эту ошибку. Люся! Прости за все! И скажи Наташке, что я ее очень люблю. Генерал Степанов".

Помощник хорошо знал почерк своего шефа, и у него не было ни капли сомнения в том, что эту записку написал именно генерал. Прочтя ее, он сложил листок вдвое и положил к себе в карман: он знал, что ему придется ознакомить с этой бумагой родственников Степанова — жену Людмилу и дочь Наталью.

В спальне повисла тяжелая, мрачная тишина. Нелепая смерть генерала была настолько неожиданна, что ни у кого из здесь присутствующих не находилось слов, чтобы нарушить молчание.

— Да, дела... — наконец сказал один из охранников. — Вася, вызывай милицию, — сказал он помощнику, — ничего в комнате не трогать, пока они ее не осмотрят!

— А ты что, допускаешь, что... — второй охранник не стал договаривать фразы.

— Этот вариант я не исключаю, — откликнулся первый, — уж слишком все неожиданно... Василий, у генерала были в последнее время какие-нибудь крупные проблемы?

— А когда их не было? — огрызнулся помощник. — Слушай, кончай тут... — он не нашел слов, чтобы выплеснуть поселившуюся в нем злость, и от бессилья просто выругался, — говно мутить! Человека больше нет, какая разница, как его не стало? Лучше о себе подумай!

— А ты чего на меня баллоны катишь? — взвился первый охранник.

— Да то! Если бы ты сработал как положено, то Семен Андреевич сейчас бы тут не висел! Смотреть надо было в оба, а не рассиживать в кресле с детективом!..

— Хорош вам! — одернул их второй охранник. — Ты, Вася, иди лучше позвони в милицию. А я сообщу в министерство. Вот, бляха-муха, сейчас там такой шум поднимется!..

— Постойте... Сначала надо его снять... — возразил помощник.

— Не надо ничего здесь трогать, — сказал второй охранник, — пусть милиция его снимет, — может, Саня прав: если генералу помогли влезть в петлю, лучше будет оставить все, как было...

— Ну и сволочи же вы! — сказал в сердцах помощник и вышел из спальни, сильно хлопнув дверью.

Охранники потянулись следом за ним.

Вскоре во дворе дачи нельзя было протолкнуться от примчавшихся сюда людей и машин. Но ни один из присутствующих здесь людей так и не узнал, почему зам министра обороны генерал армии Степанов решился закончить свою жизнь самоубийством... Об этом знали только трое человек: один из них — полковник контрразведки Кузнецов — отдал приказ, а двое его подчиненных — киллеров-ликвидаторов — «помогли» генералу уйти из жизни; проникнув ночью на дачу Степанова, ликвидаторы брызнули генералу в лицо струей специального аэрозоля, от которого человек даже с сильной волей полностью терял контроль над собой, затем заставили написать под диктовку записку, а потом помогли ему залезть в петлю.

Первый зам министра обороны, узнав от помощника о неожиданном уходе из жизни своего заместителя, только вздохнул. «Видит Бог, — подумал министр, — я этого не хотел... Это ты, Семен, сам меня вынудил...»

Полковник Гержа, несмотря на приказ Савченко прекратить все следственно-розыскные мероприятия, не стал возвращаться в Москву из Рязани, где его застал приказ, а снова отправился в Поволжье: его тревожило, что они с Сухотиным, откинув чеченский след, сделали роковую ошибку...

Полковник оказался в городе вовремя: в местном УВД получили наводку на один особняк, расположенный неподалеку от города, и сейчас готовились провести в нем так называемую зачистку — задержание и доскональный обыск всех, кто будет находиться на этот момент в доме. Полковник упросил знакомого майора из областного УБОПа взять его с собой на операцию.

— Оружие имеешь? — спросил майор. Гержа молча отвернул полу куртки, показывая кобуру со «стечкиным». — Давай в автобус к ОМОНу, место есть... Только, полковник, не лезь на рожон: наш информатор сообщил, что там может до десятка человек с автоматами сидеть. Так что сам понимаешь...

Спустя несколько минут два милицейских «газика», «Жигули» с оперативниками УБОПа и автобус со взводом омоновцев выдвинулись к югу от города. Ехали недолго, километров тридцать. Остановились на обочине дороги, не доезжая до высокого забора, из-за которого торчала островерхая черепичная крыша роскошного особняка.

Гержа увидел в автобусное окно, как вылезшие из «газика» милиционеры направились к воротам дома, и заспешил к выходу из автобуса. Но тут ему перегородили дорогу спешно покидающие автобус бравые молодцы из ОМОНа. В своей внушительной черной экипировке, с масками на лицах, в касках и бронежилетах они выглядели очень устрашающе. Полковнику пришлось пропустить их впереди себя и наблюдать, как омоновцы, рассыпавшись веером перед усадьбой, начали постепенно окружать дом по периметру. Гержа пристроился за спиной их командира, молодого и крепкого старлея, и вскоре оказался у самого забора.

Едва омоновцы начали, подставляя друг другу руки, перелезать через трехметровое ограждение, тут же с той стороны застучали автоматные очереди. Откуда-то сбоку раздался негромкий хлопок — это кто-то из нападавших подорвал заряд на воротах. Сделано это было вовремя: сопротивление засевших в доме нарастало, и ОМОНу, чтобы не полечь под стенами особняка, пришлось отступить через взорванные ворота, укрыться за ограждением участка.

Это был тот самый особняк, куда три дня назад чеченцы притащили захваченного Пастуха и его ребят. Под командованием хозяйничающего здесь Султана Аджуева оставалось не десять человек, как думали милиционеры, а все двадцать: он, взбешенный неудачами последних дней — потерей уже находившегося в его руках контейнера со штаммом бубонной чумы и крупной суммы денег, исчезнувших вместе с генералом Иконниковым, уничтожением учебного лагеря и пропажей своего ближайшего помощника Аслана Бораева и еще двадцати боевиков, — приказал собрать здесь всех оставшихся в его подчинении людей, чтобы в случае чего оказать достойное сопротивление, а будет возможность — и отомстить русским за все эти потери.

Султан не хотел выглядеть униженным и разбитым наголову в глазах тех, кто послал его в Поволжье, поэтому месть он задумал страшную и эффектную: у Султана в подвале особняка находился целый склад различных взрывчатых веществ — от обычного промышленного динамита и аммонала до излюбленного спецслужбами пластита и нескольких десятков мин различного типа. Все это Султан решил немедленно использовать; он хотел открыть «минную войну», посеять страх и ужас по всему Поволжью, взрывая в городах и поселках дома, магазины, автобусы, чтобы затем со спокойным сердцем отправиться в Чечню за новыми людьми и деньгами.

Ни милиционеры, ни омоновцы, ни тем более полковник Гержа ничего об этих планах не знали. Принимая решение о зачистке дома, они руководствовались только скудной информацией, что якобы в окрестностях этого дома местные жители часто видели подозрительных людей кавказской наружности; некоторые из них были даже вооружены и почти не скрывали этого.

Особняк по регистрационным документам принадлежал одной из мелких коммерческих фирм, номинальным хозяином которой являлся некий пенсионер, который за триста рублей дал свой паспорт на несколько дней незнакомым людям. Мысль о том, что здесь могут скрываться остатки чеченского отряда, большая часть которого была уничтожена на днях в заброшенном поселке нефтяников, никому не приходила в голову. Если бы руководящий зачисткой майор знал все это, он конечно же не полез бы со взводом ОМОНа на рожон, а подготовился основательнее и уж во всяком случае прихватил бы с собой бронетехнику...

Сейчас, встретившись с ожесточенным сопротивлением — по милиционерам, не жалея патронов, лупили из автоматического оружия буквально изо всех окон особняка, — нападавшие решали, как им дальше быть: вызывать подкрепление или попытаться проникнуть в дом своими силами. И тут свое слово сказал старший лейтенант ОМОНа Пасько, командовавший теми самыми орлами во внушительного вида экипировке.

— Дайте мне свободу действий, — сказал он, — и через полчаса мои ребята этих, которые в том доме борзеют, уложат или носами в землю, или навсегда.

— У тебя не так много людей, старлей, чтобы ими рисковать... — засомневался майор Мальцев из местного УБОПа. Именно на майора было возложено руководство зачисткой, и он не хотел терять, пусть даже ранеными, ни одного человека. — Там слишком плотный огонь, положишь половину людей, пока окажешься в доме.

— Ты что, майор, думай, что говоришь! — вскинулся в обиде старлей. — Мне каждый мой боец — боевой товарищ и друг, я ни одного под дурную пулю не поведу. Мы пойдем другим путем...

— Поделишься каким? — усмехнулся Мальцев.

— Андрей! — Вместо ответа старлей махнул рукой одному из своих бойцов. — Тащи сюда пару трубок!

Через минуту старлей и его сержант стояли, прикрываясь покореженной взрывом створкой ворот; у обоих на правом плече лежало по «мухе» — одноразовому гранатомету.

— Ну что, майор, даешь добро? — спросил старлей.

— Давай делай как знаешь... — разрешил Мальцев.

Омоновцы почти одновременно нажали на пусковые устройства гранатометов. Одна из гранат, оставляя за собой шипящий дымный след, вонзилась прямо в центр роскошной парадной двери; раздался взрыв, в воздух полетели щепки, осколки кирпича и цветного витража, бывшего над дверью. Вторая граната разорвалась в окне второго этажа. Сразу же после взрыва оттуда повалил густой темный дым, — видимо, в комнате было чему гореть...

Все остальные омоновцы немедленно открыли плотный огонь по дому, не позволяя засевшим там чеченцам даже попытаться оказать сопротивление. Старлей отбросил на землю отслужившую свое «муху» и, перехватив в руках поудобнее штурмовой АКМС, закричал: «Первое и второе отделение, вперед!» — и первым под прикрытием огня своих бойцов устремился ко входу в дом. Омоновцы были буквально в трех шагах от особняка, когда из него на волю вырвался бьющий по барабанным перепонкам гул; наблюдающие за домом со стороны видели, как особняк на мгновение как будто раздулся, затем переполнивший его огненный смерч вырвался наружу, разметав на многие десятки метров в сторону стены и крышу. Бежавших к дому омоновцев откинуло взрывной волной назад и покатило, словно пушинки, по земле, и через несколько секунд, когда начали оседать поднявшиеся в воздух дым и пыль, можно было увидеть, что на месте недавно красовавшегося роскошного особняка находится глубокая воронка, обрамленная битым кирпичом и остатками взорванного фундамента...

Самоубийственное решение принял сам Султан. Он находился на первом этаже, когда взрывом омоновской гранаты ему оторвало правую руку; еще несколько осколков впились ему в живот, Султан понял, что конец его близок. Не желая, чтобы остальные бойцы, увидев его мертвым, сдались русским и тем самым опозорили и себя и его, Султан, превозмогая жуткую боль, побежал к лестнице, ведущей к подвалу. Распахнув дверь в комнату, где был складирован динамит, он снял с пояса гранату, сдернул с нее чеку и положил «лимонку» на ящик со взрывчаткой, затем закрыл глаза и за несколько оставшихся ему секунд успел прошептать про себя несколько молитвенных слов, обращенных к Аллаху...

Таков был конец чеченского отряда. Ни один из находившихся в доме не остался в живых: взрывчатки, хранившейся в особняке, было столько, что ее хватило бы на десяток таких домов. Омоновцам, оказавшимся рядом с домом в момент взрыва, повезло больше: кроме пары переломов рук и ушибов от разлетевшихся от взрыва кирпичей, других потерь они не понесли. Правда, все нападавшие были основательно контужены ударной и звуковой волнами, но эта контузия вскоре прошла, и к потерпевшим снова вернулась способность слышать и говорить не напрягаясь...

Полковник Гержа, поняв, что теперь ему в Поволжье делать нечего, вечером того же дня вылетел обратно в Москву. Если бы он знал, что в эти часы будет происходить на полигоне «Гамма», он бы ни за что этого не сделал.