"Двойной капкан" - читать интересную книгу автора (Таманцев Андрей)I5.40 Как все-таки быстро устанавливается иерархия в любом человеческом сборище. В тюрьмах, говорят, вообще мгновенно. В армии — само собой. Да и в любой толпе. Только что, казалось, была однородная масса, а вот уже и лидер прорезался, и приближенные к лидеру, и статисты, и даже шестерки-изгои. «Каждый сверчок знай свой шесток». И знает. Без всякой подсказки. Как и положено людям второзначимым, обычной охране, в которую мы превратились, выполнив свою основную функцию. Док, Боцман, Муха и я расположились в приемной, разделявшей кабинеты директора и главного инженера АЭС. О былом богатстве и престижности атомной энергетики говорили лишь обшитые дубом стены да добротная канцелярская мебель, которая сегодня, в царстве современных офисных интерьеров от лучших мировых фирм, выглядела вполне убого. Даже компьютера не было — на столике секретарши стояла обычная механическая «Оптима», а на хилых ножках в углу тускнел пыльным экраном «Рекорд», перенесенный в приемную из комнаты отдыха, когда там появился подаренный Люси Жермен величественный японский «Тринитрон». Рузаев со своим черноусым советником Азизом Садыковым, Генрих и корреспонденты коротали время в кабинете директора станции. Мы тоже, конечно, могли бы там сидеть, никто нас не гнал, но тут-то и сработал инстинкт сверчка. Мы вполне охотно ему подчинились. Так-то оно было и лучше, лишняя напряженка раньше времени нам была ни к чему. Пару раз из кабинета выглядывал Генрих. Один раз молча оглядел нас. На второй спросил: — Где Артист? Я лишь пожал плечами: — Шляется где-то. Смотрит, все ли в порядке. Или просто пошел размяться. Нудное, оказывается, это дело — захватывать атомные электростанции. Больше я, пожалуй, на такое не подпишусь. Генрих скрылся за дверью. Я повернулся к Доку: — А теперь расскажи-ка нам про свою стажировку. Где ты ее проходил и чему тебя там учили? — Да, очень интересно, — поддержал меня Муха. Док как бы даже слегка смутился, но все же ответил: — Ну, как вам сказать… На Кубе. — Ух ты! — восхитился Муха. — Как тебя туда занесло? — Да просто. Купил путевку в турагентстве и полетел, А там… Ну, договорился насчет стажировки. И прошел курс. Четыре месяца. По полной программе. — Там же перезрелый социализм. Чему они могли тебя научить? — удивился Боцман. — Особенно в полевой хирургии. — Полевой хирургии я и сам бы мог их поучить. У нас эта школа повыше классом. Но кое-что они умеют лучше нас. В общем, я прошел курс в их учебно-тренировочном центре. Где готовили кадры для национально-освободительных движений. Как нынче у нас говорят — террористов. И сейчас готовят. Правда, поменьше. — Господи Боже мой! Зачем тебе это было надо? — спросил я. — Видите ли, ребята… Я чувствовал себя как-то неловко. Вечно вам приходилось меня подстраховывать. Вот я и решил… Поучиться, в общем. — Чему же тебя там учили? — поинтересовался Муха. — Всему. Десантирование. Взрывное дело. Современные средства связи. Тактика подводных операций. Ну, стрельба, рукопашный бой, это само собой. И через день — марш-броски с полной выкладкой. Сержант был — страшная сволочь. Но дело знал. Перед отъездом я все же набил ему морду. Чем и доказал, что его уроки не прошли даром. А я недаром платил бабки. — Сколько? — спросил я. — Много, Серега. Двадцать штук. Баксов. — Ну даешь! — ахнул Боцман. — Как же тебя туда приняли? — Ты же сам сказал, что там социализм. А при социализме за бабки можно все, только плати. — Да, Док, теперь мы видим, что ты действительно любознательный человек, — заключил я. — Есть у меня этот недостаток, — покорно согласился Док. Появился Генрих, сделал мне знак выйти в коридор и тут повторил прежний вопрос: — Где Артист? — Да что вы пристали ко мне с этим Артистом? — удивился я. — Вам он нужен? Так и скажите. Сейчас узнаю. Я включил «уоки-токи»: — Пастух вызывает Артиста. Артист, слышишь меня? Ты где? Прием. — В сортире, — раздался из динамика довольно агрессивный голос Артиста. — Доложить, что я делаю? Я взглянул на Генриха: — Вызвать? Он отрицательно покачал головой: — Не нужно. — Ну так что? — нетерпеливо спросил Артист. — Надевать штаны или разрешишь продолжать? — Продолжай, — сказал я. — Большое тебе за это человеческое спасибо, — саркастически поблагодарил Артист и ушел со связи. — Мне не нравится его настроение, — заметил Генрих. — Что с ним? — Обыкновенный мандраж. Не каждый день приходится сидеть на атомной бомбе. — Я решил, что пора, пожалуй, подогреть ситуацию, и добавил: — Он дергается из-за Люси Жермен. Ее нигде нет. Где она, кстати? — Она там, где и должна быть, — довольно жестко ответил Генрих. — Присматривайте за ним, Серж. Нам не нужны сейчас никакие нервные срывы. Он вернулся в кабинет, а я к ребятам в приемную. На их быстрые вопросительные взгляды кивнул: все в порядке. Еще через три минуты, ровно без пяти шесть, двери кабинета раскрылись, появился сначала Азиз, грозный в своем камуфляже и с «узи» в руке, за ним — Рузаев, Генрих, Крамер и Гринблат с Блейком. — В комнату отдыха, — приказал нам Генрих. — Сейчас начнется телетрансляция. Застегнуть куртки, оружие на виду, натянуть «ночки»! — Отставить! — возразил я. — Да вы что?! Там же сразу истерика будет! Пять лбов в «ночках» и со стволами — шутите? Снять «ночки», стволы убрать, держаться спокойно и дружелюбно! — приказал я своим. — Ваши лица будут на пленке, — предупредил Генрих. — И что? — спросил я. — Чего нам бояться? — Что ж, пусть будет по-вашему, — согласился он, но сам «ночку» надел и полностью закрыл ею лицо. — Мы можем снимать все? — уточнил Блейк. — Да, все. 5.56 Азиз хотел рвануть дверь комнаты отдыха, словно намерен был ее штурмовать, но я остановил его: — Спокойно, советник. Это нужно делать не так. — А как? — обескуражено спросил он. — Сейчас покажу. Я аккуратно, без лишнего грохота открыл дверь и постоял на пороге, осматриваясь. В комнате было уже совсем светло. И будь она размером побольше, все это напоминало бы зал ожидания какого-нибудь северного аэропорта, где пассажиры, случалось, по неделе ждали летной погоды. Я довольно громко и демонстративно покашлял. Люди на полу и в креслах зашевелились. — Доброе утро, дамы и господа! — бодро проговорил я. — Извините за беспокойство, но нам хотелось бы посмотреть передачу по вашему прекрасному «Тринитрону». Надеюсь, нет возражений? Я прошел в угол комнаты, взял пульт и включил телевизор. На огромном экране появилась таблица с потрясающе сочными и нежными красками. Я пробежал по всем пяти каналам, которые принимались в Полярных Зорях, везде была та же таблица. После чего вернулся к двери и протянул пульт Рузаеву. Но его перехватил Генрих и включил первый канал. Народ в комнате отдыха начал понемногу приходить в себя. — Батюшки-светы! Уже шесть часов! — спохватилась одна из женщин. — Мне же дочку в школу вести! Эй, господа-товарищи, вы тут занимайтесь какими хотите делами, а я домой пошла! — Мадам, вам придется немного задержаться, — объяснил я. — Как это задержаться?! Как это задержаться?! Мне дочку в школу вести, не понял? — В самом деле! — загудели недовольные голоса. — Развели хреновину! Кто-то галочки ставит, а мы, считай, вторую упряжку тянем! И отгула небось не дадут! Хватит, пошли по домам, ну их всех к лешему! — Дамы и господа, прошу успокоиться! — воззвал я. — Вы уйдете по домам! И обещаю вам — очень скоро! — А ты нам не обещай! Мы уже ушли! — проговорил какой-то рослый парень и поднялся с пола. Генрих извлек из кармана «глок» и дважды выстрелил в потолок. Наступила мгновенная тишина. — Всем оставаться на местах! — приказал Генрих. — Когда можно будет уйти, вам скажут! — Мог бы ничего и не говорить, все и так все поняли. Таблица на экране «Тринитрона» исчезла, мелькнула заставка обычной передачи «Доброе утро» и тут же появилась студийная выгородка «Новостей». За столом ведущего сидел обозреватель Евгений С. Я не часто смотрел его программы. Больно уж он был самодовольный. Но сейчас на его лице не было и следа самодовольства. Обычно аккуратно причесанные волосы сосульками свисали на лоб, галстук был сбит на сторону, а платка, в тон галстуку, который обычно торчал краешком из кармашка его пиджака, вообще не было. — Чего это с ним? — удивился парень, который едва не возглавил движение народных масс. — С бодуна, что ль? — Ну! — поддержал его другой. — А то! Вчера трепался и сегодня подняли. И даже похмелиться, видать, не дали! — Внимание! — произнес С. — Работают все каналы Центрального телевидения России! Ровно через минуту будет передано сообщение чрезвычайной важности! Во весь экран появились часы. Все уставились на секундную стрелку. Генрих пробежал по остальным каналам — везде были эти же часы. Секундная стрелка коснулась цифры «XII», в кадре вновь появился С. — Передаем экстренное сообщение. Сегодня ночью группа чеченских боевиков из армии освобождения Ичкерии во главе с командующим армией полковником Султаном Рузаевым захватила первый энергоблок Северной атомной электростанции и заминировала его. Полковник Рузаев предъявил Президенту и правительству России ультиматум… Я взглянул на Рузаева. Он стоял у двери, скрестив на груди руки и высоко подняв голову с рыжей жиденькой бороденкой. Это был час его торжества. На полминуты он снял свои темные очки, и я увидел его глаза. Это были горящие безумным желтым огнем глаза маньяка. — Полковник Рузаев потребовал, чтобы его ультиматум и репортаж корреспондентов Си-Эн-Эн о захвате и минировании Северной АЭС были показаны по всем каналам Центрального телевидения, — продолжал С. — Мы вынуждены выполнить это требование. Включаем запись… 6.16 Мне не удалось в полной мере оценить операторское искусство Гарри Гринблата. В тот момент, когда на экране общие планы станции сменились началом нашей операции, кто-то сзади слегка дернул меня за рукав. Я оглянулся. Это был компьютерщик Володя. Я незаметно вышел за ним в коридор. — Приказ Голубкова, — быстрым шепотом сказал он. — «Начинайте немедленно». Я достал «уоки-токи» и вызвал Артиста. — Слушаю, — ответил он. — Твой выход. — Но договорились в шесть сорок. — Приказ Голубкова: начать немедленно. Как понял? — Понял тебя. Начинаю. Я сунул «уоки-токи» Володе: — Дуй наверх. Как только вертолет взлетит, сообщишь. Только не дай бог, чтобы тебя заметили. Понял? Володя исчез. Я вернулся в комнату отдыха. Моего временного отсутствия, похоже, никто не заметил. Все, не отрываясь, смотрели на экран телевизора. Лишь Крамер искоса взглянул на меня. Я кивнул. Он тотчас отвел взгляд. На экране возникла крыша машинного зала и опускающийся на нее «Ми-1». Но что было дальше, досмотреть никто не успел. Дверь распахнулась, ворвался Артист с автоматом «узи» в руках, быстро прошел по комнате, вглядываясь в лица людей. Затем круто повернулся к Генриху: — Где Люси? — Успокойтесь, Семен, — сказал Генрих. — Все смотрят телевизор, а вы мешаете. Не оглядываясь, на звук Артист выпустил по экрану короткую очередь. Кинескоп взорвался, осыпав всех стеклянной пылью. Не знаю, намеренно он это сделал или так получилось само собой, но я почувствовал облегчение. Он избавил обычных, ничего не подозревавших людей от ужаса Апокалипсиса. А для них это был бы настоящий Апокалипсис. И настоящий ужас. — Где Люси? — повторил Артист. — Серж! — приказал мне Генрих. — Сенька! — заорал я. — Ты что, опупел?! Немедленно отдай ствол! Но он будто и не услышал меня. — Я знаю, где она! — сказал он и выбежал в коридор. Я рванул следом. Генрих — за мной. А за ним — Боцман, Муха и Док. Артист опередил нас на полминуты. Еще из приемной мы услышали автоматную очередь, а потом увидели картинку, которая была, пожалуй, эффектней, чем захват атомной электростанции неизвестными террористами. Замок на двери компьютерной был будто вырезан очередью из «узи» с его скорострельностью тысячу четыреста выстрелов в минуту. Посреди комнаты стоял Артист, безвольно опустив руку с «узи», и молча смотрел на труп Люси Жермен. А потом поднял голову и посмотрел на нас. Вот тогда я и понял, что он когда-нибудь обязательно сыграет Гамлета. Потому что он плакал. По-настоящему. Молча. Слезы катились по его светлой, отросшей за ночь щетине и скапливались в углах рта. Он осторожно обошел то, что когда-то было блистательной Люси Жермен, аккуратно прикрыл за собой дверь и взглянул на Генриха. — Зачем вы убили ее? — негромко спросил он и тут же вскинул «узи» с такой стремительностью, что Мухе пришлось совершить лучший в своей жизни бросок, чтобы успеть перехватить его руку. Три или четыре пули выбили из паркета щепу, а затем раздался сухой щелк. Рожок автомата был пуст. На помощь Мухе кинулись Боцман и Док. Артист отбивался как бешеный. И если бы не Док, даже не знаю, как бы ребята с ним справились. Наконец, они притиснули его к полу. Он немного полежал, а потом хмуро сказал: — Отпустите. — А будешь хорошо себя вести? — спросил Муха. — Буду, — пообещал Артист. Его подняли. Он прислонился к стене, немного постоял и нацелился указательным пальцем в грудь Генриха: — Тебе конец, сука. Понял? Генрих сунул правую руку в карман пиджака. — Не делайте этого! — предупредил я. Но он не внял. В руке его появился «глок» — и очень быстро, нужно отдать Генриху должное, почти мгновенно. И тут уж мне пришлось проявить некоторую расторопность. Хороший инструмент ПСМ, точный. Его пуля вышибла «глок» из руки Генриха с такой силой, что австрийская пушка шмякнулась о стену и грохнулась на паркет прямо под ноги Рузаеву и Азизу, которые появились в дверях кабинета и обалдело наблюдали за происходящим. — А я ведь предупреждал, — мягко укорил я Генриха, который скрючился над отсушенной выстрелом рукой. Но левую руку, в которой был взрывной блок, из кармана все же не вынул. — Что тут творится? — заорал Гринблат, протискиваясь в кабинет с камерой. — Хватит съемок, — сказал я ему. — Вы уже наснимали на Пулитцеровскую премию. Ничего не происходит. Давайте выйдем на минутку, — обратился я к Генриху. — И снимите вашу идиотскую «ночку», вам сейчас не от кого прятать лицо. Он стащил «ночку», вытер обильный пот и послушно вышел за мной в приемную. Я плотно прикрыл за собой дверь и сказал: — Вам нужно немедленно убираться со станции. Вы меня понимаете? И когда я говорю немедленно — это и значит немедленно. — Из-за этого психа? — презрительно спросил он. — Нет. — Из-за чего? — Попробую объяснить. Хотя мы тратим на это драгоценное время. Впрочем, это ваше время, а не мое. Вы видели начало репортажа о захвате станции? Как мы выходим из лодочного сарая? — Да. И что? — Этих кадров не мог снять Гарри. Они с Блейком были уже внутри станции. Генрих подобрался, как рысь перед прыжком: — Кто же их снял? — Не знаю. Это сейчас не самое важное. Есть кое-что поважней. Я подошел к телевизору «Рекорд» и щелкнул пусковой клавишей. — На всех пяти каналах «Тринитрона» была одна и та же картинка, — напомнил я, пока этот старый чайник разогревался. — Вы дважды проверяли. Правильно? — Да. — А теперь смотрите. Я нажал кнопку пятого канала — рябь. Четвертого — рябь. Третьего и второго — тоже рябь. И наконец ткнул в кнопку первого канала. На мутном экране мелькнул конец какого-то детского мультика и появился ведущий. Не С. Совсем не С. — Продолжаем программу «Доброе утро», — лучезарно улыбнувшись, произнес он. — Но сначала — чуть-чуть рекламы. Оставайтесь с нами. Генрих шагнул к «Рекорду» и прощелкал подряд все кнопки, словно проверяя, не смошенничал ли я. И понял, что не смошенничал. Он выключил телевизор и быстро спросил: — Что это значит? — Это значит, что вы по уши в говне. И втянули в него и нас. Я как чувствовал, что не надо связываться с вами. Но я не видел ваших чеченских друзей. Но вы-то видели! Или вы такой же сумасшедший ублюдок? Хватит болтать. Я оказался связанным с вами, поэтому в моих интересах, чтобы вы ушли чисто. Пока у вас в руках взрывной блок, у вас есть шанс. Поэтому я и говорю: немедленно улетайте. — А вы? — задал он дурацкий вопрос. — Попробуем отмотаться. Это будет стоить, конечно, немалых бабок. Мы работали на службу безопасности КТК. Во всяком случае, были в этом уверены. И к счастью, никого не убили и даже не покалечили. Да рожайте же, черт вас возьми! Генрих открыл дверь кабинета и вывел в приемную Рузаева и Азиза. — Быстро в вертолет! — приказал он. — Запускайте двигатель. Я подойду через минуту. — Я дал Президенту Ельцину срок до четырнадцати ноль-ноль, — заявил Рузаев, гордо выставив вперед свою бороденку. — Я должен провести переговоры с его полномочным представителем. Султан Рузаев никогда не меняет своих решений. Слово горца крепче булата! — Да проведете вы свои переговоры! Из Грозного. И весь чеченский народ будет рукоплескать своему герою! Эта перспектива, судя по всему, понравилась Рузаеву. Он величественно кивнул и вышел. — А как же… — начал было Азиз, но Генрих прикрикнул: — Бегом! Если кто-нибудь попытается помешать — стрелять сразу! — Я хотел спросить: а как же мистер Тернер? — все же договорил Азиз. — Мы же не можем оставить его! Генрих остановился. — Какой… мистер Тернер? — негромко спросил он. — Мистер Джон Форстер Тернер. Лондонский журналист. Неужели вы не узнали его? Я, правда, тоже не сразу узнал. Из-за его бороды. Я понятия не имел, кто такой этот мистер Тернер, но известие о нем, как мне показалось, подействовало на Генриха ошеломляюще. Посильней, чем передача «Доброе утро». — Откуда вы знаете мистера Тернера? — так же негромко спросил он. — Я же встречался с ним в Нью-Йорке, — объяснил Азиз. — Передавал ваше предложение. И пароль — про Майами. А потом он прилетал в Грозный. — Рузаев его тоже… узнал? — Конечно. После того, как я ему сказал. Мистер Тернер приказал нам делать вид, что мы не знаем его. Я был уверен, что вы работаете с ним в контакте. — Да, разумеется, — кивнул Генрих. — Я работаю с ним в полном контакте. А теперь, Азиз, — в вертолет. Мистер Тернер сам знает, что ему делать. — Слушаюсь! — Матерь Божья! — пробормотал Генрих и взглянул на меня так, будто искал сочувствия. — Боюсь, что вы правы. Я поставил на цыганскую лошадь. Он быстро вошел в кабинет главного инженера. Я последовал за ним, хотя он сделал попытку закрыть перед моим носом дверь. Он отпер сейф, извлек из него дюралевый кейс и двинулся к выходу. Я преградил ему дорогу: — А наши бабки? — Вы их получите. — Конечно, получу, — сказал я. — И прямо сейчас. Не отходя от кассы. Для убедительности я выщелкнул из ПСМ обойму, посмотрел, сколько осталось патронов, и загнал обойму на место. Генрих раскрыл кейс и вывалил на пол десятка три пачек в банковской упаковке. — Плохо считаете, — заметил я. — Нас пятеро. И свою работу мы сделали. — А если я нажму кнопку? — спросил он. — Тогда бабки будут уже ни к чему. Ни мне, ни вам. Он вывалил на пол половину содержимого чемодана и метнулся к двери. На пороге остановился: — Я знаю, чья эта работа! Этой суки Люси! Его каблуки застучали по коридору. Я всунулся в кабинет: — Все — вниз! По моей команде разблокировать вход! Муха, Боцман и Док кинулись к выходу. Артист подошел к столу и сел на первый попавшийся стул. — Ты в порядке? — спросил я. Он кивнул: — Да. Только устал я, Серега. Откуда-то появился Крамер, сел против Артиста, закурил «Кэмел» и сказал: — Мы аплодируем, Семен. Потрясающе. Вы настоящий большой актер. Артист вяло отмахнулся: — Да ладно вам!.. Все уже кончилось? — Пока еще нет. И тут же в куртке Артиста ожила «уоки-токи»: — Пастух, я — Володя. Они взлетели. Как понял? Я выхватил «уоки-токи» из кармана Артиста: — Понял тебя. Я — Пастух. Всем. Разблокировать вход! — Побудьте с ним, — попросил я Крамера и бросился вниз. И первым, кого я увидел в солнечном проеме двери, был полковник Голубков. Следом за ним два дюжих радиста тащили на спинах рации, а еще несколько крепких ребят в камуфляже — аппаратуру спецсвязи. — Привет, Константин Дмитриевич, — сказал я. — Все целы? — Все. — Ну, хоть с этим обошлось, — проговорил он и обернулся к радистам: — Быстрей, вашу мать! Бегом! Минуты теряем! Разворачивайте свою хренобень! — Что-нибудь не так? — спросил я. — Все не так! Я зачем-то посмотрел на часы. 6.22. |
||
|