"Точка возврата" - читать интересную книгу автора (Таманцев Андрей)

Троицын день

Праздничная служба подходила к концу. Отец Андрей прочел отпуст и ушел в алтарь, молоденький пономарь, сбиваясь, забубнил из часослова, прихожане зашевелились, кто-то потянулся к выходу, кто-то подошел ближе к амвону. Бабы Мани, тети Клавы — горстка старух — бедная паства нашего спас-заулского батюшки. Из людей помоложе в церкви были только мы. Пять человек, которые только что вошли и стали в сторонке, дожидаясь конца литургии. Мы ждали, когда освободиться священник. Мы — лейтенант Олег Мухин, старший лейтенант Семен Злотников, старший лейтенант Дмитрий Хохлов, капитан медицинской службы Иван Перегудов и я, капитан Сергей Пастухов. Все — офицеры спецназа. Бывшие. Бывшие капитаны, лейтенанты, старлеи...

Я зашел по делу: обещал нашему настоятелю поправить колоколенку, а ребята просто так увязались со мной — под предлогом того, что не хотят, мол, меня никуда отпускать одного. На самом деле просто не хотели без меня начинать чистить картошку.

Я оглянулся. В храм кто-то вошел, но кто — в тусклом свете паникадил было не разобрать. Вошедший бочком пробрался в дальний от нас угол и пристроился у свечного ящика. Я чувствовал на себе его взгляд. Не был этот взгляд недобрым, но я уже знал, что стоит мне оглянуться — и праздник кончится.

Хорошо еще, что жена Ольга и дочь Настена вот уже три дня как на югах. Нездоровилось дочке всю зиму, вот я с первыми летними днями и отправил их с женой в Сочи. Будь они здесь, Ольга сразу бы почувствовала тревогу. Пришел кто-то, кто может помешать ее счастью. Нашему счастью.

Я подошел к свечному ящику. Неброско одетый немолодой мужчина шагнул мне на встречу, вышел из тени. Кивнул — мол, поговорим на улице, — а сам опустил деньги в щель ящика и взял с лотка семь свечей. В нашей бедной церкви нет человека, торгующего свечами, утварью и церковной литературой. Свечи лежат возле ящика для пожертвований. Жертвуй денег, сколько можешь, и бери свечей, сколько надо. Пять свечей я поставил перед образом Георгия Победоносца. За здравие свое и своих друзей. Праздник кончился. Здравие нам теперь ох как понадобится. И две свечи — за упокой, перед печальным бронзовым распятием. Помяни, Господи, души усопших рабов твоих Тимофея Варпаховского и Николая Ухова. Русских солдат.

Когда отец Андрей вышел из алтаря и начал праздничную проповедь, нас уже не было в храме. Простите, отец Андрей, но звонницу я вам поправлю как-нибудь попозже. В другой раз. Я покидал украшенный березовыми ветвями храм последним, под его слова «...Дух Святый, от Отца исходит, на Сыне почивает...».

Ребята ждали меня во дворе. Тот, кто пришел позже, тоже был с ними.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор, — сказал я ему с ехидцей, но тихо, чтобы не слышали бабули. А то с ними от одного слова «генерал» может еще обморок приключиться. — С праздником вас!

— И вас с праздником, — отозвался генерал-майор Голубков, начальник оперативного отдела Управления по планированию специальных мероприятий. — Только у меня, кроме звания, есть и имя. И ты его знаешь.

— Здравствуйте, Константин Дмитриевич. Вы к нам на рыбалочку? Или так, мимо проходили?

В этом моем вопросе тоже содержалось известное ехидство — до сих пор не было случая, чтобы Голубков явился сюда просто так — в гости, на рыбалку. Хоть и грозился тысячу раз приехать к нам на Чесну отдохнуть. Но если уж он добрался до моих мест, значит, есть проблемы, и проблемы серьезные. Скорее всего, где-то какая-то из российских спецслужб напортачила, наломала дров, не уследила за ситуацией. И вот теперь выход один — послать на место происшествия сильную опергруппу, которая с риском для жизни вытащит все дело. И лучше всего, чтобы опергруппа никак не была связана с этими самыми спецслужбами. Словом, России снова нужны наемники. И значит, генерал Голубков приехал, чтобы нанять нас на очередное задание. Вот только день он выбрал неудачный. Очень уж не хотелось мне в праздник говорить о делах. Умиротворения мне хотелось, а не специального мероприятия, планировать которые генерал Голубков мастер.

Однако генералу было не до шуток. Он не обратил никакого внимания на мою иронию. Он был хмур и серьезен.

— Пойдемте куда-нибудь, ребята, поговорить надо, — сказал он.

Ладно, дело есть дело, пришлось нам срочно перестраиваться на военный лад. А жаль! С таким трудом собрал сегодня всех ребят вместе у себя в Затопине. Перегудов, он же Док, был углублен в научную работу, кажется, готовился к защите, но не сознавался в этом, скрытничал, боялся сглазить. Злотников, он же Артист, получил роль в каком-то неплохом театре, забыл в каком, не помню я всех этих увеселительных заведений и бываю там редко. Так что он репетировал с утра до ночи. Хохлов с Мухиным, они же Боцман и Муха, еле оторвались от охраны и обороны жизни и здоровья некоего кандидата в шишки, который был уверен, что на его бесценную жизнь покушаются все мафии мира. Это был очередной подряд их собственного охранного агентства.

Но все же выпили и по первой, за праздник, и по второй — помянули тех, кого с нами нет. А Голубков все молчал, курил. Спросил, можно ли у меня курить, и курил одну за другой вонючие дешевые сигареты. Ну что ж, хочет человек помолчать — пусть себе молчит. А мы болтали о своем. Я похвастался новым шипорезным станком в своем столярном цеху, Муха травил анекдоты из жизни кандидатов на различные бугровые посты, Артист комично пародировал своих коллег по театру. Только Док тоже больше помалкивал, курил «Кэмел» да поглядывал на генерала. Наконец, чтобы как-то расшевелить Голубкова, он попросту отобрал у него смердящий махоркой «Пегас» и чуть не насильно сунул ему в зубы свой «Кэмел». Голубков сразу словно очнулся от глубокого сна.

— Теперь к делу, ребята, — сказал он, решительно ломая сигарету в пепельнице.

— Мы вас слушаем, Константин Дмитриевич.

— Ребята, как вы отнесетесь к удвоенным гонорарам?

— Плохо, — сказал я. — Двукратный гонорар означает десятикратный риск. А риска нам обычно и так хватает...

— А я хорошо, — дерзко возразил мне Муха. — Машину новую куплю, а то в старой пепельница забилась.

Но шутке никто не рассмеялся.

— Что случилось, Константин Дмитриевич? — спросил Док.

— Кое-кого на Западе не устраивает наш президент.

— Хорошее начало. Многообещающее, — хмыкнул я.

— Нас что, пошлют усилить его охрану? — не совсем уместно сострил Муха.

Боцман с Артистом молчали. Еще успеют сказать свое веское слово.

— Перестаньте дурака валять, ребята! — не то попросил, не то приказал Голубков, кажется, уже злясь. И вообще выглядел он неважно — похоже, переутомился. Служба у него, что и говорить, не сахар.

Я строго посмотрел на ребят. Они притихли.

— Мы вас слушаем, Константин Дмитриевич.

...Поезд прошел стрелку, вагон качнуло, еще раз качнуло на другой стрелке и пошло мотать. Заскрипела обшивка, залязгали сцепы. Теперь болтанка не пройдет, пока не наберем или, наоборот, не сбавим скорость. Но машинисту не было дела до качки в отдельно взятом купейном вагоне. Он вел локомотив с той скоростью, которую считал нужной.

Ночь.

Боцман, Артист и Док сопят в обе дырки. Артист свесил руку с верхней полки, и она мотается в противофазе с вагоном. Муха едет через вагон от нас. С ним в купе сезонники откуда-то с Украины. Нагорбатили в Москве по жалкой штуке баксов и довольны, как слоны. Водка, сало. Так что Муха, скорее всего, тоже не спит. Вживается в образ. Мову учит.

Я не сплю, потому что думаю. Я обязан думать. Я сказал Голубкову, что я согласен. Я — значит, мы. Я — командир. Я не оставил ребятам выбора.

И я не знаю, куда и в конечном счете на какое дело мы едем в этом тряском вагоне. Такого еще не было ни разу. Обычно управление ставило четкую задачу: пойдите туда-то, принесите то-то. Живое или мертвое. А закулисные игры больших дядь вам, товарищи солдаты, знать необязательно. А то много будете знать — скоро состаритесь и умрете.

А теперь все несколько наоборот. Вся политическая обстановка как на ладони. Впрочем, если бы я пристально следил за политикой, до всего, что рассказал нам генерал Голубков, мог бы и сам допереть. Док же допер. Такой политпросвет они нам на пару устроили...

— Мы вас слушаем, Константин Дмитриевич.

— Через три недели папа прилетает в Киев.

Боцман не выдержал:

— В гости к дяде?

— Заткнись, — оборвал его Артист. Сказал-таки свое веское слово.

— Вы знаете реакцию разных общественных течений на предстоящий визит?

— Нетрудно предугадать, даже не зная, — рассудил Док. — Православные против, все остальные — за.

— Ваше мнение, какова цель визита?

— Да та же, что и у тевтонов на Чудском озере — экспансия на восток.

— Все, наверное, слышали, что говорит по этому поводу патриарх и как на это реагируют, ну, скажем, в прессе?

— Патриарх — не политик, он говорит то, что подсказывает ему вера.

Получалось, что Голубков и Док дают нам политинформацию в виде вопросов и ответов. Все молчали, ждали, куда же повернет тему Голубков.

— Вам известно, к какой конфессии принадлежит президент?

— В прессе мелькало, что он иногда ходит ко причастию. Плюс его отношения с Алексием II...

— А теперь представьте себе картинку: папа в Киеве, а где-нибудь в России в это же самое время — волна погромов.

— Еврейских? — живо поинтересовался Артист. Похоже, наставало его время для шуток.

— Может, и еврейских, — усмехнулся Голубков. — Но думаю, главным образом мусульманских...

— И что, это все свалят на Православную церковь? — высказал догадку Боцман.

— Нет, — мрачно сказал Док. — Это все свалят на Россию.

— Правильно, — поощрил Дока Голубков. — При Ельцине такие провокации ударили бы только по Церкви. Ну, есть в России такие страшные экстремисты, православными называются, пусть Россия сама и выкручивается. А теперь — раз это все чуть ли не в присутствии папы — почему бы каким-нибудь отважным миротворцам не защитить угнетаемых Радуева и его друзей?

— Косовский вариант, — резюмировал умный Док.

— Вплоть до того.

— И кто за этим всем стоит?

— У управления пока нет такой точной информации. Знаем, что иностранные спецслужбы...

— Наша задача? — спросил я.

— Подожди, — улыбнулся Голубков. — Политинформация еще не кончена. Что вам известно об американской системе противоракетной обороны?

— То же, что и всем. США хотят защититься от стран-изгоев.

— Лапша. Туфта, — возмутился Док. — У стран-изгоев нет ничего, кроме наших СКАДов.

— Вывод? Вывод сделал я:

— На карте мира должна появиться еще одна страна-изгой. Стало быть, именно косовский вариант...

Ночь.

Поезд набрал скорость, и нас перестало болтать. Часа через четыре Хутор-Михайловский, таможня. Ну, таможню мы проходим спокойно — нет на нас ничего. Даже денег ровно столько, сколько можно вывозить из демократической России и ввозить в самостоятельную Украину. Даже меньше. Можно провозить тысячу, а у нас в среднем по шестьсот баксов на нос. Чтоб ни малейших подозрений. И ксивы не липовые. Просто пятеро друзей едут немного отдохнуть и развеяться. Не слишком удачливый актер, не слишком известный врач, два охранника не слишком престижной фирмы и не слишком богатый предприниматель. И у них не слишком много денег.

Ничего не слишком. Был когда-то такой лозунг. Или ничто не слишком?

За таможней лежит Украина — тысячи километров степей, громадные по европейским масштабам промышленные области — Донбасс, Кривбасс, закрытые шахты и рудники, остывающие домны и мартены. Часов шестнадцать нам трястись по ее бескрайним просторам. А там нас встретят. Самолетом лететь было нельзя. Мы люди небогатые, у нас на самолет денег нет. Да и встреча на людном вокзале во всех отношениях безопаснее, чем в аккуратном аэропорту.

Там нас встретят. Кто? Какой-то доброжелатель, подпольщик с невыясненной биографией, непроверенный, с неизвестными связями. Я не знаю даже, как он выглядит. Сколько ему лет. Кем работает. Этого не знает ни ФСБ, ни управление.

— Теперь вы знаете, за что вам предстоит сражаться, — не без пафоса подытожил генерал-майор.

— Хорошо. Но с кем?

Голубков грустно усмехнулся:

— У управления, увы, нет пока точной информации.

— Давайте всю, какая есть.

И Голубков рассказал:

— Дело моему шефу, генерал-лейтенанту Нифонтову, передал лично... один очень большой начальник. Дело изъяли у некоего фээсбэшного генерал-бестолковника. Он парил его в ящике, пока жареные петухи стаями не налетели. С делом ознакомился один подчиненный генерал, просек обстановку и втолковал своему командиру, что если он промедлит еще недельку, то вместо одного красного лампаса у него на портках будет много черно-белых.

Короче. У него на Украине был осведомитель. Инициативник. Не у самого генерала, конечно, но у какого-то майора, сидящего под этим дебилом. В определенном смысле это был ценный кадр. На Украине у нас развернутой сети нет. В Киеве, конечно, кто-то есть, но это, скорее всего, полуофициальный резидент. Он контактирует с кем-то в раде, в украинском правительстве и поставляет, надо полагать, примерно ту же информацию, которую на следующий день можно прочесть в газетах.

А этот инициативник вышел на Лубянку сам. Еще в девяносто пятом году, когда был в Москве по каким-то своим делам. Он тогда сообщил, что на Кавказ направляется довольно многочисленное войско украинских националистов. Эта информация была бы пустой, если бы он не приложил к ней подробный план переброски того войска. Кстати, добирались они к своим друзьям-дудаевцам через территорию России. Так что проверить информацию и, если она окажется верной, не пропустить это оригинальное подкрепление не составляло труда. Майор сигнал получил, передал по инстанции, сигнал пришел к генералу и оказался в ящике. За шесть лет этих сигналов скопилась приличная кипа. Мы с Нифонтовым ее часа три разбирали. Много шелухи, но попадалось и кое-что ценное.

И вот последние полгода этот подпольщик просто забрасывал нашего генерала предупреждениями о готовящихся провокациях. Ну и набросал их целый ящик. И когда этот генерал наконец понял, что информация может иметь государственную важность, а он мариновал ее в папке, он пошел наверх с повинной. Теперь это дело у нас. Сергей Сергеич, тебе не приходилось в Чечне иметь дело с бойцами УНА-УНСО?

— Лично — нет, но слышать приходилось. Говорили, что бойцы они были сильные — бегали хорошо. Ходили слухи, что при попытке отступления их постреляли сами чечены.

— Это не совсем верно. По моим данным, они не то чтобы отступили, а, скорее, смешались. И оказались под двойным огнем — нашим и чеченским.

— В любом случае лучше бы их остановили еще по дороге в Чечню...

— Так вот, дальше о нашем ценном кадре. Генерал за все шесть лет даже жопу не сдвинул, чтобы проверить своего корреспондента. А на сегодня ситуация такова, что проверять-перепроверять поздно, давно пора действовать.

— Как его зовут, этого штирлица, и как он переправлял информацию?

— Он подписывался Борода. Настоящего имени не помнит даже майор. Пакеты от Бороды время от времени появлялись в ящике для писем граждан на Лубянке. Это его наш майор так проинструктировал. Видимо, у Бороды есть знакомые в Москве.

— Кто?

— Это как-то, знаешь, наши чекисты не уследили. Последние весточки от Бороды носили уже панический характер. Вот последняя.

Голубков достал из сумки конверт с коротким адресом. «В кабинет No 114».

— Это для конспирации, — пояснил он. — Юстас — Алексу.

«Настоящим сообщаю, что в районе между селениями Яремча и Тухля...»

Ночь.

Поезд тормозит у какой-то станции. Скрип-лязг. Тишина.

Суки.

Провошкались в девяносто пятом, провошкались и сейчас. И теперь я еду сам и везу ребят на неподготовленную, неспланированную операцию. Если Борода провокатор, нас попытаются там использовать для каких-то своих целей. Для каких? Если Борода не провокатор, то где гарантия, что ему не подсовывали дезу? Для чего? Если информация Бороды не деза, то...

...То Штаты смело нарушают договор по ПРО — кто будет считаться со страной, в которой экстремисты гасят всех подрят, и тебе мусульман, и тебе католиков. Во Всемирную торговую организацию путь России тоже будет закрыт навсегда. А то еще хуже: попробуют действительно ввести в страну каких-нибудь миротворцев, которых потом хрен выкуришь...

Думай, командир, думай, просчитывай варианты, пока есть время...

"...Настоящим сообщаю, что в районе между селениями Яремча и Тухля проходят подготовку порядка нескольких тысяч боевиков, предназначенных для заброса в Чечню. В состав формирования входят члены УНА-УНСО (Украинская национальная ассамблея и Украинская национальная самооборона) и СНПУ (Социал-националистическая партия Украины). Однако костяк армии составляют международные террористы-наемники из Афганистана и Саудовской Аравии. По непроверенным данным, подготовку ведут чеченские полевые командиры. В подслушанном мною разговоре мелькали тюркские имена Сагиб (Салиб?), Ахмед, Кабил (Кабир?), Зураб.

Предполагаю, что, вопреки официальной информации, в указанном районе находится несколько военно-спортивных лагерей УНА-УНСО. В официально зарегистрированных лагерях в настоящее время наблюдается отсутствие активности, постоянно находится в них только охрана.

Предпринятый мною под видом туриста рейд от Тухли до Яремчи результатов не дал. Лагерь или лагеря не обнаружены. В ущелье между горами Грофа и Явирнык обнаружена воинская часть. Форма военнослужащих — Украинских вооруженных сил. По косвенным данным — ракетный дивизион тактических ракет, оснащенный комплексом 9К79.

Кроме горных стрелков, сформированных из проходящих подготовку мусульманских боевиков, готовится несколько диверсионных групп для заброса в центральные регионы России. Цель заброса неизвестна.

Заброс всех указанных сил планируется не позднее 15-20 июня 2001 года.

Информация получена от активиста СНПУ Зиновия Дуркальца при обработке алкоголем. Прозвучала фраза: «Вот приедет папа, тогда москали увидят!»

Связываю заброс диверсантов и боевиков на территорию России с предстоящим визитом папы римского на Украину.

Считаю необходимым срочно принять меры, вплоть до давления на президента Кучму.

УНА-УНСО и СНПУ — общественные организации, нарушающие конституцию Украины и провоцирующие национальную вражду и политический конфликт между Украиной и Россией. Надеюсь, что руководство Украины будет заинтересовано предотвратить политический кризис.

Не имея средств и возможностей для получения более точной и исчерпывающей информации и считая вышеизложенное крайне важным, просил бы:

Передать мое сообщение лично Президенту РФ Путину В.В.

Принять срочные меру по недопущению проникновения боевиков и диверсантов на территорию РФ.

Связать меня с резидентом российской разведки на Украине для проведения совместных оперативных мероприятий.

В случае невыполнения моих требований снимаю с себя всяческую ответственность за возможные последствия.

Борода".

Я дочитал письмо и вернул его Голубкову.

— Что скажешь, Сергей?

— Хоть как-то это можно проверить?

— Нет.

— Почему?

— Сейчас не время для организации на Украине агентурной сети. Малейший прокол — и такой скандал поднимется...

— Из-за папы?

— Из-за него. Кроме того, представляешь, что творится сейчас в их службах безопасности?

— Конечно, все на ушах.

— Еще бы! Есть еще вопросы?

— С этим Бородой есть обратная связь?

— Отправляют пакет с проводником и просят передать бородатому очкарику от Игоря.

— Он что, каждый день ходит на вокзал?

— Нет, раз в две недели.

— Он не вызывает подозрений своими визитами на вокзал?

— Не знаю.

— Вы уверены, что это не провокация?

— У управления нет достаточной информации для ответа и на этот вопрос...

— Хорошенькое дело! Тогда в чем, наконец, будет заключаться наша задача?

— Банды не должны попасть ни в Чечню, ни в центральные регионы.

— Довольно общее задание. Нельзя ли поконкретнее?

— Конкретнее скажете вы сами. Могу только добавить к сказанному, что, судя по косвенным данным, где-то на Западной Украине действительно есть тренировочные лагеря. И международная обстановка как раз такая, что нам ни с какого бока нельзя допустить ни массированных выступлений боевиков в Чечне, ни каких бы то ни было импровизированных провокаций как в России, так и в самой Украине.

— В общем, пойди туда, не знаю куда. Времени у нас будет маловато...

— Не спорю. Но дней пятнадцать — двадцать, скорее всего, есть.

— Нам ведь придется еще искать эти лагеря...

— Если наш львовский осведомитель не провокатор, используйте его, его друзей, всех, кто попадется под руку.

— Не слишком ли много у наших в этот раз противников? Несколько тысяч боевиков — это не шутка!

— Согласен. Но поэтому и гонорар двойной. Но при этом я, как старший по званию, не рекомендовал бы вам вступать с противником в боестолкновение...

Наконец и Голубков пошутил.

— Спасибо, учту, — кивнул он. — А что, все эти вопросы нельзя решить на политическом уровне?

— К сожалению, нет. Официальная Украина как бы не имеет к этому всему никакого отношения. Путин с Кучмой улыбаются друг другу, как продавщицы в галантерейном отделе, а украинская армия мечтает о вступлении в НАТО. Вообще-то мы тоже кое-что готовим на тот случай, если наш юго-восточный сосед все-таки получит свои вожделенные лычки ефрейтора НАТО, но...

— Хоть какое-то прикрытие у нас там будет?

— Никакого. Вы поедете под видом туристов. Денег с собой возьмете ровно столько, сколько положено. Даже меньше, чтоб не вызвать и малейших подозрений. Поедете без оружия, без аппаратуры. Все, что у вас будет — снаряжение для горного туризма. Деньги, оружие, необходимую информацию добудете на месте. Как угодно, главное, чтобы вы успели. И последнее. Если что — вы простые охранники, врачи, артисты, плотники, кто угодно, только не российские агенты. Так что по возможности избегайте провалов.

— Вы так говорите, как будто мы уже согласились.

— А разве вы отказываетесь?

— Не отказываемся. Когда лететь?

— Летают агенты КГБ и бизнесмены. Д вы — туристы. Так что ваш удел — купейный вагон.

— И когда он отправляется, этот вагон?

— Билеты взяты на сегодня.

И вот мы едем. Четверо в одном вагоне. Пятый, Муха, — отдельно. Для страховки...

Соседи по купе Мухе не понравились. Они и сели-то уже изрядно поддатые, а уж в вагоне... Поезд еще не тронулся, а у них все было готово для продолжения банкета. С пьяными церемониями они предложили сесть с ними и Мухе. Олег было отказался — с собой у него ничего не было, а халявы он не любил, о чем честно объявил своим попутчикам. Но ребятки, сильно коверкая русские слова, довели до его сведения, что нынче Троица, большой праздник, плавно переходящий в еще один — в Духов день, поэтому он просто обязан выпить. Муха не был особо религиозен, но Церковь уважал. Не далее как сегодня утром сам стоял в храме. Пришлось, чтоб не обижать, посидеть полчаса за столом и выпить маленькую. После чего Муха решительно заявил, что чудовищно устал, приносит свои извинения и ложится спать. И как мужички ни уговаривали его, Олег был тверд. Он молча вспрыгнул на верхнюю полку и отвернулся к стене. Выспаться было бы очень желательно: не для того Муха садился в этот поезд, чтобы выпивать да закусывать. Ехать еще сутки. А там, на вокзале, и далее, в городе, он должен будет прикрывать ребят со стороны. Через вагон от него едут ребята — Пастух, Боцман, Док, Артист.

Спать ему не очень-то хотелось, но выпивать хотелось еще меньше. Так что Муха лежал мордой в стенку, думал свою думу и слышал только колеса да стук стаканов в мозолистых руках. Но только он начал засыпать, как убаюкивающие шумы поезда отступили на задний план, а в купе зазвучала удалая казацкая песня.

— Ой на... ой на гори там жнеци жнуть!

Нервы у Мухи были крепкие, спать ему приходилось и при минометном обстреле, он знал, что если поднапрячься, отключить внимание, то можно спокойно заснуть. Но он знал также, по каким путям развивается мысль хама: «Если я пою громкую песню, а сосед не возмущается, значит, он меня боится. Спит он? Не смешите! Пою-то я громко, стараюсь, какой уж тут сон. Стало быть, боится. А если он меня боится — имею полное природное право поиздеваться над ним так, как мне заблагорассудится».

Поэтому Муха для начала свесился с полки и мирно предложил всем присутствующим посмотреть на часы и последовать его примеру — завалиться спать. Но его слова возымели совсем не тот эффект, на который Муха рассчитывал. Наиболее словоохотливый из работяг, тот самый, который склонял его к пьянству, видимо атаман этого казачьего войска, лишь покосился наверх, на Муху, еще решительней взмахнул рукой, и три прочищенные спиртом глотки вывели:

— А по-пид горою, стэпом-долыно-о-ою козакы йдуть!!!

Муха перевернулся на спину, пригладил волосы, вдохнул побольше воздуху и толчком выбросил из себя слова:

— Але, певцы! Кому сказано, позатыкали хлеборезки!

Он ждал, что за этим последует взрыв, но ошибся. В купе воцарилась тишина. Неужели совесть пробилась сквозь эшелонированную оборону, воздвигнутую алкоголем? Нет, не совесть. Увы. Только недостаток решительности.

Затем Муха прослушал все стадии полулегального классического мужского выпивона: бульканье, чоканье, шепот (тост), легкие всплески, кряканье, стук стаканов о столешницу, за которым последовал длительный шепот, — очевидно, заговор. Наконец атаман встал, мрачно возвысился над Мухой, схватил его обеими руками, стащил с верхней полки и швырнул на нижнюю. Ему это удалось легко не столько по причине небольшого роста и малого веса Олега Мухина, сколько оттого, что Муха не счел нужным оказать сопротивления. Это успеется.

Атаман нависал над Мухой, терзая его воротник, говоря ему в лицо неприятные вещи.

— Ты бач, яка курва! Я на вас, москалив, тры мисяци робыв, а оно выпыты зи мною вже нэ хочэтэ! Сьогодни свято нашэ, хрыстияньске! А вы, москали, Хрыста розпьялы! — С этими словами он схватил со стола наполненный до краев стакан.

В бедной голове строителя коттеджей для новых русских как при вавилонском столпотворении смешались все языки и народы. Но своей пламенной речью он разогрел себя на более решительные поступки. Муха заметил напряжение мышц его обнаженной до плеча руки, уловил подготовительные движения и зажмурился на четверть секунды до того, как этот толкователь евангельской истории совершил святотатство — плеснул Мухе в лицо водкой из стакана.

Муха для соблюдения этикета легонько взвыл, согнулся, потер глаза. На самом деле он только смахнул паленую «Гжелку» с бровей, чтоб действительно не натекло. Коротким, незаметным для остального войска ударом в солнечное сплетение он вырубил атамана. То, что главарь вдруг грохнулся на противоположную полку и уронил стакан, его захмелевшими компаньонами было приписано действию спиртного. Своим поведением атаман выполнил весьма полезную для Мухи работу — освободил проход, который Олег не преминул занять. Воины вырубившегося командира сидели за столиком друг против друга — один оказался по правую руку, другой по левую. Так им и досталось. Одному правой, другому — левой. У одного пострадало левое ухо, у другого — правое. Две головы почти синхронно безвольно мотнулись, и уши, которым удалось избежать Мухиных кулаков, не избежали оконной рамы. После такой тяжелой работы Муха плюхнулся напротив атамана и невозмутимо налил себе водки на палец, отломил кусок домашней колбасы, поднял стакан и, дождавшись, когда казаки начнут приходить в себя, провозгласил тост:

— Ваше здоровье, господа!

Выпил, закусил и полез наверх спать. Но только он улегся поудобней, за спиной послышалось сопение, и Муха почувствовал руку, деликатно касающуюся его плеча.

— Слушаю вас, — произнес Муха официальным тоном.

— Звиняйте нас, пожалуйста, — промямлил атаман. — Малость перебрали... Сами понимаете, до дому едем, а тут ще праздник...

— Ладно, ничего, — великодушно отпустил ему грех Муха. — Ложитесь спать.

Ночь.

Ночь безумного дня.

Поезд снова разогнался. 3-з-з-з-з-у-у-у-у! В окно ударил секундный свет. Проскочили какой-то переезд с обязательным грузовичком, фыркающим перед куцым шлагбаумом. Не спеши, паровоз, не стучите, колеса! Командир думать будет!

Но что-то ничего не придумывалось. Все, что можно было изобрести — изобрели еще в Москве. Посадили Муху в другой вагон, чтобы прикрыл на вокзале. Все.

Вот тебе и праздничек. Весь день промотались — экипировались как туристы, закрывали личные дела, я часа три проторчал в управлении, знакомился с материалами, которые смогут пригодиться. В одиннадцать собрались на Киевском вокзале. Муха прибыл отдельно, но мы проходили мимо его вагона, видели, с кем он едет. Боцман, Артист и Док, недолго думая, завалились спать. Мухе, скорее всего, приходится поддерживать интеллигентную беседу с пьяными работягами. Представляю себе эти братания и заверения в нежнейшей дружбе.

Я понял, что на сегодня я уже больше ничего путного не надумаю, будет завтра целый день в поезде, обсудим ситуацию коллективно. Надо было выспаться.

Помолитесь за нас, отец Андрей!

Так для меня закончилось воскресенье, третье июня 2001 года.

Праздник Святой Троицы.