"Тень улитки" - читать интересную книгу автора (Васильев (Ташкент) Владимир)

Глава 3

Нава вдруг увидела небо. Синее и бездонное. По нему, как кувшинки по озеру, подгоняемые ветром, плыли облака. А если формулировать точно — летели облака. И это было прекрасно, как прекрасны все творения Матери-Природы. Только творения творений бывают несовершенны. Но это уже, наверное, и не творения, а поделки. «Впрочем, я еще ничего не сотворила и не сделала, чтобы иметь право судить об этом», — подумала Нава и ощутила отчетливое желание покинуть озеро.

Она перевернулась со спины на живот и, поднырнув, поплыла к берегу. В Городе шла своя жизнь — расслабленно плавали на разной глубине белые тела перерождающихся, каковой она только что перестала быть, функционировало родильное отделение, отделение регенерации, школа и многое еще что функционировало в глубине Города под названием Паучий Бассейн. Но Наву это сейчас не интересовало. В городе ей больше нечего было делать. Она вынырнула и в несколько взмахов достигла берега.

Кто-то должен был ждать ее здесь, но она никак не могла вспомнить — кто именно. И от этого возникло неприятное ощущение духовного дискомфорта. Здоровый интеллект должен извлекать из памяти любую необходимую информацию. Или дело в том, что эта информация ей вовсе не нужна? Кто кроме нее может решить — нужна или нет? Мать-Природа оставляет своим дочерям достаточно степеней свободы, чтобы они могли себя ощущать, во-первых, личностями, во-вторых, свободными личностями, занятыми сохранением и развитием Матери-Природы. А значит, самосохранением и саморазвитием. Ведь они с ней — единое целое. А может быть, эти ее проблемы с памятью связаны с тем, что она еще не завершила переходный процесс, не вошла в стационарное состояние?

Небольшая каменистая полоска отделяла водную гладь от густых зарослей. И это было странно — в Лесу практически не было камней, если не считать Белых Скал (или Чертовых Скал?), но они очень далеко и никто, похоже, вблизи их не видел. Может, потому это озеро и называется бассейном, а не озером?.. А как же Всеобщее Разрыхление Почвы? Оно не касается городов, где происходит самое важное. Каменистое ложе позволяет сохранять воду чистой. Это очень важно. Правда, она, помнится, слышала, что и его надо чистить…

Нава обернулась на Город. Он ритмично дышал, живя своей жизнью, к которой она, Нава, уже не имела отношения. Никакой грусти или сожаления это в ней не вызывало. Напротив, ее влекло вглубь Леса к новой жизни, полной важных дел и приключений. Дети должны покидать колыбель.

Нава оглядела заросли. Никого. Кто же должен ее ждать?.. Мама?.. Возможно. Но она чувствовала, что не маму надеялась увидеть на берегу.

И вдруг она услышала свой голос, правда, звучал он чуждо, незнакомо, словно это не она говорила, но не было никаких сомнений, что говорит она:

— Ты не уходи, Молчун! Я скоро вернусь, ты не вздумай без меня уходить, это будет нехорошо, просто нечестно! Пусть ты не мой муж, раз уж это им почему-то не нравится, но я все равно твоя жена, я тебя выходила, и теперь ты меня жди! Слышишь? Жди!..

И голос мамы, злой и тоже чужой, никогда прежде мама не говорила с ней таким голосом:

— Ты пока ничего не понимаешь… Он никому не нужен, он лишний, они все лишние, они — ошибка… Да пойми же! Ну, хорошо, потом придешь к нему… если захочешь…

Нава села на теплый камень, обхватив ноги руками. Теперь она понимала. Наверное, не все, но многое. По крайней мере, то, что хотела сказать ей мама, понимала. И от этого понимания не испытывала восторга и даже успокоения, как, видимо, рассчитывала мама. Понимание не есть оправдание и, тем более, одобрение. Нава понимала теперь что происходит, но ей вовсе не нравилось как это осуществляется. И главное: это мама оказалась неспособной понять, что отсутствие сексуального влечения не есть препятствие для человеческих отношений. Их отношения с Молчуном никогда на этом не строились…

Совсем недавно она была частью Матери-Природы и ощущала ее безграничную доброту. Не понимала, не сознавала, а именно — ощущала, пребывая в доброте. И будучи сама Матерью-Природой, не обделяла добротой никого из своих детей. Мать-Природа была добрей мамы. Этот факт Нава осознала со всей ясностью, вспомнив то, что предшествовало погружению Навы в Город и перерождению. Вернее, Одержанию. Странная, уходящая от сути явления терминология, словно стыдно называть вещи своими именами.

Но почему, почему мама стала такой злой. Может, она и ошибается, но мама не была злой, пока не стала Подругой. Возможно, она была доброй только по отношению к ней, к ее дочке, а папу и других мужчин не любила и раньше. А ей, по детской наивности, казалось, что любила… Ведь и при встрече возле холма-трансформатора биомассы мама и ее подруги были злы только к Молчуну, а не к Наве. Впрочем, и друг к другу они были не очень добры. Что их так ожесточило?.. Ведь все они, как и Нава, были частью добрейшей Матери-Природы, доброта для которой — бережное отношение к каждому своему дитяте…

Может быть, дело в том, что с ними это было давно. И то, чем они занимались после Одержания, уводило их все дальше от Матери-Природы, хотя все, что они делали, было во имя ее. Видимо, это естественно: дитя, взрослея, отчуждается от матери. Но почему ожесточается? Не потому ли, что для отчуждения от матери надо изрядно ожесточиться?

«Неужели со мной произойдет то же самое? — подумала Нава. — Или уже произошло? Ведь я не очень хорошо подумала о маме…»

Туман над Паучьим Бассейном ритмично колебался, как грудь спящего великана, и в нем угадывались очертания белых плавающих в покое и блаженстве женских тел.

Да, там было хорошо.

Может быть, дело в том, что я давно по воле Подруг была разлучена с мамой? И сначала родителей мне заменила чужая деревня, а потом… потом я сама стала Молчуну мамой, хотя и называлась женой… Теперь она никогда не узнает, что значит быть женой на самом деле. То есть она, конечно, теоретически знала, что это значит. Живя в деревне, невозможно не знать. Но практически Молчун был ей сначала сыном, а когда поправился, то и папой и мамой, и, наверное, все-таки мужем, хотя и не во всех смыслах. Но в каком-то, может быть, даже главном смысле — был! И Наве даже сейчас, при полном понимании ситуации, было обидно за Молчуна и стыдно за Подруг за то, что они так зло к нему отнеслись. Не они заботились о Наве, когда ей было плохо, а Молчун. И не о них она заботилась, а о Молчуне. И он не был ей мужем в полном смысле, потому что не был козлом, как несправедливо считали Подруги и мама. А мог бы, мог бы! Она сама предлагала, считая, что так положено, раз она — жена, а он — муж! А Молчун жалел ее, не воспользовался ее глупостью и слабостью. А они не поняли, они просто не были способны понять его! Они не желали утруждать себя пониманием того, кто осужден эволюцией на вымирание. И не желали понимать ее, Наву — она была для них еще недочеловеком, низшим существом, не заслуживающим понимания. С ней обращались, как и с прочей биомассой в Лесу — как с биомассой…

Неужели и я буду такой? — опять испугалась Нава. Ей вдруг захотелось броситься в озеро и погрузиться на самое дно, чтобы ничего не видеть, не слышать и, главное, никуда не уходить от Матери-Природы. Но сможет ли она теперь не думать? Хотя бы и на дне озера… Ведь ей стало так страшно и одиноко не оттого, что она с кем-то встретилась и что-то сделала, а оттого, что начала самостоятельно думать и чувствовать.

Пусть она теперь никогда не сможет стать женой Молчуну, но сделать для него что-то доброе должна! Иначе все зря! Иначе доброта Матери-Природы — ложь! И делать это надо сейчас, как можно скорей, пока она еще не разучилась быть доброй!

Но что она может для него сделать?

Нава вдруг с горечью осознала, что никогда, в сущности, не понимала Молчуна. Жалела — да, заботилась — да! Но не понимала. Все-то он куда-то стремился, чего-то хотел. Все в Город рвался. А зачем ему было в Город? Когда он пришел к Городу, то даже и не понял, что это Город. Куда же он тогда рвался?.. Понимал ли он сам? Похоже, что не очень. То, что малому ребенку было ясно без слов, Молчуну приходилось долго растолковывать. С другой стороны, то, что говорил Молчун, часто никто в деревне не мог понять.

Может быть, он и рвался в Город, надеясь, что там его поймут, и он что-то поймет? Бедный Молчун, Город именно то место, где его никогда не смогут понять. Но, возможно, он что-то понял, побывав здесь и потеряв ее, Наву? Интересно, что он понял? Поговорить бы с ним. Почему он ее не дождался? Или ему не позволили дождаться? Может, его превратили в комок биомассы, как неудавшегося рукоеда? Или он ждал, ждал и не дождался? Потерял надежду? Но она же сказала ему! Если бы все зависело только от нее, она бы не ушла от него. Уж это он понимал… И сколько прошло времени? Нава вдруг поняла, что совершенно этого не представляет. Может, день, может, год… А может быть, вечность? Ведь она прожила вместе с Матерью-Природой эту вечность. Мог ли Молчун ждать ее так долго? Возможно, его уже давно не существует?…

За спиной послышался шум раздвигаемых зарослей. Нава поднялась и повернулась навстречу приближающемуся звуку. Ей не было страшно. Она была у себя дома, она была хозяйкой. Не единственной, конечно, но… Она просто не представляла, кто здесь может быть ей опасен.

Из зарослей появился мертвяк. Новенький, с пылу-с жару, видно, только что выскочил из трансформатора. Мертвяк… Оказывается, она продолжает пользоваться словарем полулюдей, называя так эту многофункциональную биоструктуру. Подруги называют ее Пластиком за специфическую пластичность при оперативных трансформациях.

«Пластик… — мысленно прикинула Нава термин на вес и вкус. — Пластик-то он, конечно, пластик, но все равно мертвяк».

Может быть, дело в привычке, но мертвяк звучал смачней.

За мертвяком вышла Мама. Сердце Навы забилось чуть быстрее. За мамой, замыкая процессию, двигался второй мертвяк. Не такой свеженький, как первый, но, пожалуй, более крупный.

— Мама! — крикнула Нава и бросилась навстречу. Оказывается, одиночество ей уже наскучило. Слишком много тревожных вопросов, не имевших очевидных ответов, порождало оно.

Мама тоже улыбалась, но Нава сразу почувствовала, что в улыбке этой больше покровительства и снисхождения к ее детским эмоциям, чем радости.

Нава даже остановилась, не добежав до мамы, будто споткнулась об эту улыбку. Объятий не получилось, хотя шедший впереди мертвяк и уступил Наве дорогу.

— Ну, здравствуй… Подруга, — чуть замявшись, поприветствовала ее мама, — приветствую твое вступление в наши славные ряды. Великие дела ждут тебя.

— Мама! Ну, почему ты такая… неживая?! — воскликнула Нава.

— Не понимаю… А-а-а… Ты имеешь в виду все эти слюни и сопли полулюдков… Я думала, ты уже излечилась. Наверное, ты еще слишком молода? Детям нужны ласки как свидетельство защиты… Ну, иди, я тебя обниму.

— Да нет, спасибо, — сделала шаг назад Нава.

— Обиделась, — усмехнулась мать. — Что ж, дабы ты быстрей повзрослела, буду откровенна: мне неприятны воспоминания о том, как я тебя зачала и как рожала.

— Потому что над тобой насмехаются подруги?

— Да что они понимают, — вздохнула мать. — Ни им, ни тебе этого уже не понять.

— Значит, — сделала вывод Нава. — Ты предпочитаешь, чтобы мы были подругами, а не матерью и дочерью?

— Да, девочка, — без улыбки подтвердила мать. — И я надеюсь, что со временем ты поймешь, что я была права.

— Так тому и быть! — кивнула Нава, почувствовав, как сжалось сердце. — Привет, подруга. Только как тебя называть? Мы так давно… расстались, что я не уверена в твоем имени… Или, может быть, в подругах у тебя другое имя?

— Нет, меня, по-прежнему, зовут Тана.

— Итак, Тана, подруги времени зря не теряют… Чем обязана?..

— Да, Нава, мы времени зря не теряем, но всегда встречаем новых подруг.

— Чтобы поставить на нужное место в нужном ряду? — кивнула Нава.

— Зря иронизируешь. Найти свое место не так-то просто, а от этого зависит, как ты будешь жить. Процесс затягивает, и изменить неудачно выбранное место не всегда удается… Я сама захотела тебя встретить.

«Чтобы сразу выяснить отношения, — прокомментировала про себя Нава, — и пресечь ненужные поползновения, слюни и сопли, оскорбляющие честь и достоинство истинной подруги».

Эти подруги нравились Наве все меньше и меньше, хотя, по существу, она с ними еще в полной мере и не встретилась. Она понимала, что это неправильно, что она одна из подруг, теперь это ее сущность, но ничего не могла с собой поделать. Восторга от перспективы общения с ними она не испытывала. Может, они ее пугали, как все незнакомое, непривычное? Вполне возможно. Но пока…

— Вот, — продолжала Тана, показывая на свеженького мертвяка, стоявшего в сторонке, — я привела тебе пластика, специально для тебя синтезировала… Потом переделаешь под себя, а пока пусть служит.

— Спасибо, Тана, — заставила себя улыбнуться Нава и приказала: — Ну, мертвяк, стань рядом, коли ты мой.

Мертвяк послушно занял указанное Навой место и равнодушно взирал на озеро.

— Пластик, а не мертвяк! — строго поправила старшая подруга. — Такой жаргон у нас не принят.

— Мой мертвяк — как хочу, так и называю, — хмыкнула Нава.

— Тяжело тебе придется с таким характером, — вздохнула Тана.

— Да уж справлюсь как-нибудь, — повела плечами Нава, словно сбрасывая с них обещанный груз. — А что вы их такими страшилами делаете? — показала она на мертвяков. — Как издевательство над мужчинами? Чтобы напоминать себе, какие они ужасные и примитивные?

— Для нас пластики не ужасны, а функциональны, — уточнила Тана.

— Как и мужчины когда-то, — усмехнулась Нава.

— Ну, пошли, — повернулась Тана.

— Подожди, — остановила ее Нава. — Что вы сделали с Молчуном?

— Не понимаю, — искренне призналась Тана.

— С мужем моим! С которым вы меня встретили!..

— С мужем?! Да ты прошла ли Одержание?

— Прошла, Тана, прошла, — усмехнулась Нава, — Но пройти Одержание не значит потерять человеческий облик, не значит растоптать человеческие чувства.

— Человеческие чувства можно испытывать только к человеку, — поморщилась Тана.

— Чушь! Человеческие чувства может испытывать только человек! Но обращены они могут быть к кому угодно — и к Матери-Природе, и к дереву, и к мертвяку и к тем, кем мы были когда-то… Вас почему-то обуревает злоба, а мне их жаль. Они были добры ко мне.

— Это было прежде. Теперь все изменилось. Неужели ты не поняла?

— Я все поняла. Жертва не может быть добра к палачу, спешащему привести приговор в исполнение и пойти поужинать… Как и палач к жертве… У вас именно такие отношения! А я считаю, что к ним надо относиться, как к больным братьям и сестрам. Мы — дети одной матери.

— Вы — я — они! — воскликнула Тана. — Ты что — не одна из нас?

— Не знаю. — призналась Нава. — Может быть, через меня Мать-Природа решила сообщить вам нечто важное, о чем раньше она сказать забыла или чего, возможно, не понимала…

— Не слишком ли ты заносишься, подруга?! — В голосе старшей зазвенело еле сдерживаемое раздражение.

— Я вообще не заношусь. Я говорю то, что чувствую.

— Не вредно было бы при этом еще и думать. Не все станут терпеть твои глупости. У меня к тебе все-таки особое отношение…

— Это уже похоже на угрозу…

— Нет, это похоже на доброе предупреждение.

— Ты хочешь сказать, что мне опасно иметь собственное мнение? — усмехнулась Нава.

— Как ты еще молода и наивна, девочка! — вздохнула Тана. — Мне заранее жаль тебя. Но, похоже, пока ты не внемлешь гласу разума… Что ж, твои колючки быстро обломают… Только это будет больно…

— Так что вы сделали с моим мужем?! — повторила вопрос Нава.

— А, ты все об этом козлике, грязном и вонючем. Дался он тебе!.. Я его видела в последний раз вместе с тобой. Мы ушли, а он остался. Больше я ничего не знаю… Хотя нет, потом мы обнаружили пластика, который должен был отвести его к Воспитательницам. Пластик был разрезан чем-то сверху донизу. А козлик твой исчез… Наверное, других коз вместо тебя подыскивать… Он оказался не столь безобидным, как выглядел.

— Молодец, Молчун! — воскликнула Нава.

— Молодец? Он испортил вполне работоспособного пластика! Как это ему удалось? Зря мы его сразу не умертвили.

— А ведь он хотел защитить вас от мертвяков! — воскликнула Нава. — Когда мы встретились.

— Нас от пластиков? — засмеялась Тана. — Один против двух пластиков?! Ну, он у тебя совсем идиот!.. Впрочем, козлы всегда теряют голову, когда защищают свою собственность, особенно, самок…

— Он же не знал, кто вы. Ему это было безразлично, потому что он считал, будто вам угрожает опасность.

— Он решил, будто мы его собственность, потому что женщины, и решил защитить то, что ему принадлежит как властелину природы. Зря мы не предоставили ему такой возможности. Это было бы неплохое развлечение.

— Как долго я проходила Одержание? — оборвала излияния Нава.

— Теперь время для нас не проблема! Считай, что мгновение, — отмахнулась Тана.

— Я не про себя!

— Ты хочешь знать, не стал ли он дряхлым стариком?.. Нет, для него прошел один год… Ты проходила Одержание удивительно долго… Но я не знаю и не хочу знать, что с этим козлом!..

— Он не козел! — вступилась Нава. — Он даже не прикоснулся ко мне, хотя имел все возможности! Я даже сама ему предлагала, считая, что обязана выполнять супружеские обязанности. Да мне и самой было интересно… Тогда…

— Значит, импотент! Они — или козлы, или импотенты, третьего не бывает.

— Нет, он говорил, что я еще ребенок…

— Ну, что тебе до него?! — в сердцах воскликнула Тана. — Что тебе до всех них?! В историческом смысле их уже нет! Когда все женщины станут подругами, козлы вымрут, даже если их не коснется Одержание… Их коснется Великое Разрыхление!.. И все…

— Я не уверена, что Мать-Природа столь же категорична, как ты, — попыталась объяснить Нава. Одержание Великой Победы над заблуждением эволюции вовсе не предусматривала скорейшего уничтожения альтернативного варианта… Даже прыгающие деревья… Уж насколько тупиковый вариант, а продолжают прыгать! А тут люди!

— Не люди, а полулюдки! — озлилась Тана, — Нет ничего хуже, чем бракованные мыслящие существа! Они способны уничтожить Мать-Природу! Прыгающие деревья никому не опасны.

— Они не бракованные, они — альтернативные!

— У Матери-Природы не так много биомассы, чтобы тратить ее на ущербную альтернативу. И потом, у нас общая экологическая ниша. Чем больше нас, тем меньше должно быть их. Закон Матери-Природы!

— Превратно истолкованный вами, — не сдавалась Нава, хотя осознавала, что управляет ею сейчас больше чувство противоречия, чем здравые размышления. На последние у нее еще не было достаточно времени. А вот чувство противоречия, похоже, проснулось вместе с ней.

— О Мать-Природа! — воскликнула Тана. — Ну, почему именно моя дочь должна была оказаться такой дурой?! — голос ее звучал очень искренно. — Неужели ядовитые отцовские гены даже через Одержание пробились?

— Нет, Тана, — усмехнулась Нава, — полагаю, папа тут ни при чем. Просто, устами младенца глаголет Мать-Природа, голос которой еще не успели заглушить ваши суетные измышления… Боюсь, что очень скоро я буду неотличима от вас.

— Но почему ты так враждебно настроена?

— Наверное, неизбежный конфликт поколений. Вы хотите, чтобы мы были, как вы, а мы хотим быть такими, какими нас создала Мать-Природа.

— Это у полулюдков конфликт поколений! — возмутилась Тана. — У нас его просто не может быть! Мы практически бессмертны.

— Бессмертие не синоним бесконфликтности, чего вам очень бы хотелось. Но, как видишь, я пришла и опровергла ваши надежды.

— Не отправить ли тебя на доработку? — похоже, всерьез произнесла Тана. Над ее головой стал сгущаться лиловый туман.

— Попробуй! — недобро усмехнулась Нава. Облачко лилового тумана появилось и над ней. — Какая тебе разница — рукоед, родная дочь или мертвяк — в переделку, если они тебе не по нраву! Даже ненавистные вам мужчины не так жестоки, как ты… как вы!

— Да что ты о них знаешь! — побагровела Тана. — Тебя что ни разу не ловили на полянке и не пускали по кругу, пока не иссякнут сами?! Даже если ты вся в крови, в их мерзости! Даже если давно потеряла сознание!..

— Нет! Никогда! Никто! — крикнула Нава. — Может, только разбойники хотели, но меня Молчун спас… — продолжила она уже тише. — А тебя ловили?

— Да! Да! Да!.. Ненавижу! — глаза Таны горели неукротимой яростью.

— Мне очень жаль тебя, — вздохнула Нава. — Хотя, наверное, не пройдя через это, невозможно понять и даже поверить, что такое возможно. В нашей деревне такого не было.

— Я даже не знаю, чья ты дочь!.. А он… он был среди них и потом все время попрекал меня тем, что я порченая… Ненавижу…

— А ты говоришь, что невозможен конфликт поколений… У тебя свой опыт, у меня свой. И, наверное, тут дело не в поколениях, а в этом опыте… Прости, я не знала и, видимо, была несправедлива… Но я кое-ч то поняла. Пока я еще я, пока твой опыт, опыт и воля всех вас не переполнили меня, не заглушили меня, я должна поступить по-своему, сказать последнее «прощай» прежней жизни…

— Ты уже сказала ей — прощай!

— Нет, это вы за меня сказали. Теперь я хочу сказать сама. То, что считаю нужным… Поэтому я сейчас никуда с тобой не пойду, а присоединюсь к вам позже. Все равно другой дороги мне нет. Во всяком случае, нет обратной…

— Но ты нам нужна! Работы невпроворот! Каждая подруга на счету! — Воскликнула возмущенно Тана.

— У нас впереди вечность! — улыбнулась Нава. — А вы слишком торопитесь, словно боитесь опять попасть в этот ужасный круг… Мне кажется, что чувства страха и мести плохие помощники в исправлении заблуждений эволюции. Сядь вот здесь на камушки, или на мертвяка, если хочешь, да подумай без суеты над жизнью своей. Припомни, прикинь, насколько она соответствует тому, чему учила тебя Мать-Природа, когда ты проходила Одержание. Ты не думай, я не хочу сказать, будто я лучше. Просто, я только что прошла его и еще переполнена ощущением связи с Матерью-Природой. Я очень боюсь, что уйдя от этого озера, быстро потеряю эту связь. А ты, ты попробуй погрузиться в эти воды и восстановить единство с Ней. А потом, когда я приду, расскажешь, возможно ли это. Мне кажется, что всем подругам это необходимо время от времени. Но возможно ли?.. Ну, я пойду. А подругам можешь сказать, что я еще не прошла Одержание, если стесняешься правды… До встречи… мама…

Нава резко повернулась и пошла по просеке в зарослях. Мертвяк послушно двинулся следом, а Тана села на камни, обхватив колени руками.