"Королевский сорняк" - читать интересную книгу автора (Гармаш-Роффе Татьяна)

Глава 32

- Частный детектив? - воскликнул Валентин Прохоров, «радетель», чьи данные Кис получил от Тониного начальника, на пороге своей квартиры. - Ча-а-а-астный детекти-и-ив? Тогда я вам не обязан отвечать на вопросы! Вам подсказать, куда идти, - или сами найдете дорогу?

С этими словами «радетель» захлопнул перед детективом дверь. И никаких средств давления у Алексея не имелось.

В ближайшем кафе детектив заказал кофе с коньяком и устроился за столиком. Требовалось немножко подумать.

Какую-никакую, а все же он слупил информацию с этого визита. Во-первых, Тонин начальник не соврал: если бы данный человек не имел никакого отношения к рекомендации Тони, то его реакция была бы наверняка другой: удивленной, непонимающей. Тогда как его резкая и немедленная враждебность выдавала его причастность.

Во-вторых, как мы хорошо знаем, Тоня не была его знакомой, ни, тем более, его любовницей. Из чего следует вывод, что никакого личного интереса у Прохорова рекомендовать Тоню на работу и быть не могло, - если только он не был самим таинственным Спонсором.

Однако, в-третьих, этот полный, кудрявый и румяный человек не совпадал с описанием спонсора, данного Леной и метрдотелем. Следовательно…

Следовательно, Спонсор и здесь подстраховался, а «радетель» оказался лишь посредником. Хорошо, если единственным.

Требовалась новая встреча с Тониным начальником. Что за отношения связывают его с Прохоровым, в силу которых последний не просто рекомендовал ему Тоню на работу, но и приложил, так сказать, «инструкцию по эксплуатации»? Можно ли через эти отношения найти иную ниточку к Спонсору, - или хотя бы подход к Прохорову? Придется снова потрошить Виталия Григорьевича…

- …Надеюсь, вы поняли: я желаю, чтобы меня слушали. И слушались.

- Можно вопрос? - произнесла Тоня голосом хорошо воспитанной маленькой девочки.

- Да?

- Зачем вам нужно, чтобы мы вас слушали? Вы такой умный, такой всезнающий, а мы глупые и ничтожные… Зачем вам?!

Писатель смерил ее взглядом, но Тоня не дрогнула.

- Зачем? - произнес он после паузы в некотором раздумье. - А затем, Антония, что издатель ждет моего нового романа. Давно уже ждет. А я все никак не придумаю финал… - Писатель произнес эти слова неожиданно искренне, словно делился сокровенным. - Я взялся за новый для себя жанр, я тебе говорил, - неизведанный жанр. И некоторые вещи мне не до конца понятны. Я хочу их прояснить.

- Но вы ведь не задаете вопросов! Вы говорите - о себе. А, когда хотят прояснить, то спрашивают, разве не так?

- Не так! На мои вопросы вы все равно ответите. Вашей реакцией ответите - на мою исповедь! Когда услышите ее до конца.

Тоня не нашлась, что сказать на эту туманную фразу, и потому стушевалась.

- Это все? - любезно произнес Писатель. - Тогда я продолжу… Да, Тоня, ты, в целом, верно обрисовала картину последней части. Да, я тебя пугал. И ты пугалась. Но только ты неправильно пугалась, вот в чем проблема! Ты суетилась, ты дергалась. Ты предпринимала попытки что-то узнать, ты звонила сестре Кирилла, ты ездила в Тулу… Конечно, там ты никого не нашла, - усмехнулся Писатель. - Но мне не понравился сам факт, что ты взялась играть в детективицу.

- В «детектива», - вдруг выступил Кирилл. - Такого слова нет, «детективица».

- Какие вы неспокойные, дети. И все вам неймется! Я писатель, Киря, если ты не забыл. Это ты, актеришка, говоришь заученный текст, написанный ПИСАТЕЛЕМ. Я же его - творю. И обращаюсь со словами так, как мне потребно. Если нет слова - я его придумываю. Вопросы есть?

Кирилл промолчал. Он вполне отдавал себе отчет, что силы не на их с Тоней стороне. Но в нем бушевал нестерпимый стыд, а Писатель к тому же умело унижал его в глазах Тони, и к пламени стыда примешивался пожар задетого самолюбия, раненой мужской гордости…

Но дело было даже не в этом. Дело было как раз в самой Тоне. В ней была какая-то сила… - Кирилл мысленно поискал определение для этой силы, но нужное слово не подворачивалось. Как бы то ни было, рядом с ней он ощутил себя ничтожным слюнявым мальчишкой. А ведь он старше ее - и он мужчина!

Великодушие, вот как это называется, - вдруг пришло на ум. Оно, в сочетании с ее силой… Или оно и давало ей силы?

Кирилл психологом не был и потому поставить эти слова в нужном порядке не смог. Да и не имело никакого значения, что из чего проистекало. Тоня была сильным и великодушным человеком. Она, женщина. А он, мужчина, - он оказался по сравнению с ней… Бли-и-ин!

Хотелось сжать голову руками и выдавить из нее покаянные мысли… Кирилл уговаривал себя: сейчас не время. Сейчас важно не прошлое, а будущее. И настоящее.

А в настоящем, вот непосредственно в данный момент, что-то в нем потихоньку сжималось в тугую, упругую пружину, которая вот-вот развернется и выстрелит. Он задушит этого питбуля своими руками! Он прибьет чем-нибудь Геру, а уж писателишка - тот вообще сморчок, Кирилл с ним одним пальцем справится! И он спасет Тоню! Надо только дождаться подходящего момента.

И он его дождется.

Кирилл молча сжал Тонину ладошку. Это было его обещанием.

- …Ты стала играть в детективицу, - продолжал Писатель. Теперь он говорил медленно и тихо, без выражения. - А этого не имелось в моем сюжете, Тоня. В моей истории ты должна была сидеть и трястись от страха. Я хотел видеть, как ты, чувствуя, что тебя обложили флажками, бледнеешь, слабеешь, худеешь… Плачешь, теряешь силы. Боишься выйти на улицу, боишься быть одна в квартире. Я хотел видеть, как покрывается потом твой лоб, я хотел знать, как остро пахнут твои подмышки от страха… Я хотел знать, как пахнет страх!!! - вдруг повысил он голос. - Но ты - ты мне объявила забастовку! Ты своевольничала! Ты позволила себе пойти против меня, против моего замысла!

Его голос достиг неприятно-высокой ноты и сорвался, «дал петуха». Писатель нервно сглотнул, затем сжал челюсти, словно намеревался не выпустить больше ни звука из горла. Видимо, это помогло ему справиться с собой, и он снова заговорил медленно, размеренно и тихо:

- И тогда я вернул Кирилла на место. Согласись, он тебе виртуозно наврал про фирму подержанных машин. Текст, разумеется, мой, - маленькая улыбочка тронула его губы, - Кирилл, как ему положено, его лишь вдохновенно исполнил. И эта байка так убедительно выглядела, что полностью сняла все твои вопросы и недоумения, не так ли?

Вопрос был, очевидно, риторическим, и Тоня не стала на него отвечать. Ее занимало другое: зачем Писатель так старательно унижает Кирилла перед ней? Это его детские комплексы, вылившиеся в презрение ко всем «людишкам»?

Тоню, однако, он не унижал… Он ее подчинял, это ясно, - но не сказал о ней ничего пренебрежительного. Потому ли, что она его «героиня»? Потому ли, что этот несчастный человек направлял язвительные стрелы своего больного самолюбия в первую очередь на мужчин, в которых еще с детства привык видеть соперников?

Тоня вспомнила свое ощущение - еще тогда, в мирную субботу, когда они работали бок о бок в саду, - что она ему нравится как женщина.

Она не имела ни малейшего представления, каким может быть чувство к женщине у мужчины, которому за шестьдесят. Весь ее опыт сводился к замдиректора магазина, где она работала кассиршей, - мужчине примерно того же возраста, любившем подержать ее за локоток.

При этом Тоня понимала, что, даже если она действительно вызвала у Писателя какие-то мужские чувства, то они, без сомнения, пролегали в иной плоскости, чем у замдиректора магазина… Но определить, где эта плоскость, она никак не могла. Ее интуиция бесплодно шарила вокруг событий, жестов и взглядов, случившихся за последние дни на даче, пока не споткнулась о субботний вечер.

Она смутно помнила, как ее сморил сон во время повествования о своих злосчастиях. Однако последнее, что зафиксировал ее взгляд, - это столик на веранде, свеча, бокал «Порто» и внимательное лицо Писателя напротив. Как же она оказалась в постели? Кто ее туда доставил и каким образом? Кто раздел ее, оставив только трусики?

Она оценивающе посмотрела на Писателя. Он был невысок и явно не силач, но и не хлюпик. Наверняка поддерживал себя в физической форме какой-нибудь гимнастикой или бегом… Позвал ли он Геру? Садовник как раз крепкий и здоровый мужик, но…

Тоня интуитивно чувствовала: Писатель не мог ему доверить нести свою «героиню». И, тем более, ее раздеть. Спросить его? Он не скажет… Хотя… А вдруг захочет похвастаться своей физической силой? Мужчина, которому за шестьдесят, - для него это важно, он должен гордиться тем, что ее сохранил…

И Тоня рискнула.

- Извините, Николай Сергеевич… Я вдруг вспомнила вечер субботы. Я заснула за столом… А как я оказалась в постели? Не могли же вы меня отнести на руках… Я слишком большая, тяжелая… На полголовы выше вас, - намеренно задела его Тоня.

Писатель снисходительно улыбнулся.

- И что с того? Ты думаешь, что сила мускулов зависит от возраста? Она от тренировки зависит, моя милая!

Он даже вскинул гордо голову, а затем встал с кресла, подошел к Тоне и легко снял ее с дивана. Обернувшись вокруг себя с нею на руках, он посадил ее обратно и вернулся в кресло с победным видом.

Она его купила!!! На простейшее, глупейшее самолюбие! Тоня, ты молодец, - сказала она себе. Ты просто умница. Теперь у тебя есть в руках что-то такое, чем можно и нужно воспользоваться…

Тоня не знала, что именно. Разумеется, это не любовь… И даже влюбленность Тоня полностью исключала: все, что она успела узнать об этом человеке, говорило ей о том, что он ни разу в своей жизни не допустил подобных чувств в запретную зону своей души, обнесенную колючей проволокой. Но что-то все же в нем было, какая-то слабость к Тоне… Как к женщине - или как к «своему творению»?

Не имеет значения. Важно то, что эта слабость имелась. И надо суметь ею воспользоваться.

- Однако ты опять перебила меня. - Писатель вдруг помрачнел, как если бы он сумел прочитать Тонины мысли. - А я собирался как раз подойти к самому главному.

- Можно мне в туалет? - спросила Тоня.

Писатель нахмурился и некоторое время молча разглядывал ее, словно пытаясь понять, нарочно ли она ему перечит.

- Мы уже больше двух часов сидим здесь, - жалобно сказала Тоня.

- Иди, - смилостивился Писатель. - Гера тебя проводит.

Тоня, подхватив свою сумку, направилась к туалету. Гера двинулся за ней.

- Постой. Сумка тебе зачем? - уперся ей в спину голос Писателя.

- Мне нужно, - обернулась она.

- Хорошо. Гера, посмотри, что у нее в сумке.

Гера, не мудрствуя лукаво, высыпал содержимое ее сумки на стол. Щетка для волос, записная книжка, кошелек, ключи, косметические принадлежности, пара прокладок и…

И мобильный.

Писатель мгновенно выделил его из общей кучи и отложил в сторону.

- Остальное можешь сложить обратно. Иди.

Полный облом! Тоня как раз намеревалась позвонить из туалета Александре. Она почему-то оттягивала тот момент, когда Писатель скажет «самое главное». Она этого «главного» боялась. Она предчувствовала в нем что-то конечное и неизбежное, как приговор. И потому рванулась в туалет - и время потянуть, и позвонить.

А вот не вышло.

Закрывая за собой дверь, она услышала голос Писателя, донесшийся из гостиной:

- И посмотри у Кирилла. У него тоже телефон должен быть.

Вот и все. Теперь они отрезаны от помощи.

Запершись в туалете, она пустила воду, - чтобы Гера не услышал несколько коротких рыданий, с которыми она быстро справилась. Боже, как она жалела о своей детской, глупой браваде, с которой она говорила в последний раз с Александрой! Что она хотела доказать, дура? Что взрослая? Что умная? Что самостоятельная?

А вот ни взрослая, ни умная, ни самостоятельная, - она самонадеянная девчонка, пришедшая по собственной глупости к волку прямо в пасть! И теперь - теперь неоткуда ждать помощи. Оставалось только надеяться на себя… Или, скорее, на чудо.

А чудес, как известно, не бывает. Как и сказочных принцев на белом коне…

…Когда она вернулась в гостиную, ситуация изменилась. Гера и Писатель стояли, разговаривая. Увидев ее, Писатель объявил:

- Перерыв. Гере нужна ваша помощь в саду - пойдите, поработайте. Труд на свежем воздухе полезен для здоровья. К разговору вернемся за ужином. Нам, детки, торопиться некуда…

В саду их оставили вдвоем с Кириллом. Гера что-то носил в гараж (или в подвал?), чем-то стучал, чем-то гремел. Тоня воспользовалась этим, чтобы поделиться с Кириллом своими размышлениями.

- …И, раз так, раз он ко мне не совсем равнодушен, надо этим воспользоваться… Ты видел, куда они дели наши телефоны?

- Их Гера забрал. Наверное, унес в свою избушку.

- Но у Писателя в кабинете есть телефон. Я могу попробовать его отвлечь, а ты в это время проберешься в кабинет и позвонишь…

Кирилл воткнул лопату в землю.

- И как ты себе это представляешь - «отвлечь»? Не знаю, какую ты к себе в нем слабость углядела, но…

- Кирюша, но ведь он меня самолично отнес на руках в постель! И раздел! Он же мог меня просто разбудить, - согласись, этот жест что-то значит!

Кирилл зло сплюнул на землю.

- И теперь ты станешь с ним кокетничать? Его соблазнять, так, что ли? Как отвлекать его надумала? Стриптиз устроишь???

Тоня изумилась. Кирилл… Он ревновал! Боже, как глупо… Надо думать о том, как выбраться отсюда, - да хоть бы и стриптиз, если бы он помог!!!

Загвоздка же была в том, что Писатель при помощи камеры уж как только Тоню не видел. И стриптизом его не удивишь. Задача его «отвлечь» представлялась весьма непростой.

Она посмотрела на Кирилла и сухо ответила:

- Твоя ревность неуместна. Я пока не знаю, как его отвлечь, но если я найду способ, то я это сделаю. Твоя же задача - этим моментом воспользоваться и позвонить. Понятно?

- Эй, Тонька, - Кирилл прижал ее к себе, - не сердись! Тонька-Тонечка, знала бы ты, как я люблю тебя…

На одном из окон веранды дрогнула занавеска. Писатель с отвращением отвернулся от окна. Они еще милуются! Как ничтожны люди, а особенно женщины… Он ей открыл глаза на Кирилла - на продажное ничтожество, нищего и безродного актеришку, который соблазнял ее, пел в уши о любви, с важным видом учил жизни, - и все это за деньги! На этого предателя, который подставил Тоню! И что же? Он ее обнимает, - небось о любви шепчет, - а она рдеет и млеет в его руках! И льнет к нему, словно ничего и не было! Словно все забыла, словно все простила… Словно любит его по-прежнему!!! Ну, ничего, скоро они о любвишке своей забудут.

Они просто еще ничего не поняли, цыплятки.

…После работы в саду им предоставили время для отдыха - все очень цивилизованно. На этот раз их не стали загонять в подвал, а заперли в той комнате, где ночевала раньше Тоня. На двух окошках, однако, появились решетки. Вот, значит, чем стучал и гремел Гера… Вот, значит, для чего потребовался перерыв под названием «работы в саду»: чтобы оборудовать небольшую комфортабельную тюрьму для Тони и Кирилла… А что же он, в таком случае, в гараже делал? Или в подвале - из сада нельзя было видеть, спускался ли, пройдя через гараж, Гера в подвал… Он там оборудовал получше их тюрьму на ночь?

Устроившись на не слишком широкой кровати, Тоня обняла Кирилла за шею и, прижавшись к нему, принялась ему шептать в ухо, что нужно срочно найти возможность позвонить; что решетки совсем дурной знак; что ей страшно; что Писатель им что-то готовит, и нужно обдумать, как потянуть время, как обезопасить себя от «главного», о котором пока не было сказано, но в котором она ощущала опасность и угрозу…

Кирилл обнимал ее и гладил по нежной коже спины, думая о том, что ничего у них не получится, что Писатель сильнее, и все будет так, как он захочет; что эта женщина, которую он держал в руках, была ему подарком свыше, которым он так бездарно распорядился; и что если придется ему умереть ради нее, то он умрет, и его последним выдохом будет ее простое имя «Тоня»…

Она лежала слишком близко к нему, слишком тесно, чтобы заметить слезы на глазах Кирилла. И все шептала, шептала, успокаивая его и себя планами и надеждами на избавление, на помощь, на побег…

Они не заметили, как уснули, - усталость после работы в саду на свежем воздухе сморила обоих, и «стратегический» разговор утонул в здоровом молодом сне.