"Искра для соломенной вдовы" - читать интересную книгу автора (Веденская Татьяна)Глава 5 О том, к чему может привести буйная фантазияИтак, мы переезжали. Трудно понять и правильно оценить все те эпитеты, которыми меня наградила маман, когда поняла, как и чем мы будем гасить долги моего мужа-лимитчика. – Где была твоя голова, когда ты выходила замуж за этого мерзавца? – на этот вопрос ответ был очевиден. Там же, где и сейчас – на плечах. Но она видеть этого не желала – Где была голова твоего отца, когда он отписал эту квартиру тебе! – по-моему, она как-раз была на самом правильном месте. С другой стороны, если бы папулино завещание одаряло квартирой маменьку, мы бы сейчас уж никак не оказались в таком жутком положении. Она бы по определению не дала бы взять ни копейки моему муженьку. – Как я буду учиться в какой-то задрипанной школе в Медведково? Сними квартиру здесь. Рядом! – это Шурочка отреагировала на происходящее. – Тогда нашей прибыли не хватит и на то, чтобы покрывать половину долга, детка. – У меня здесь друзья. Я не поеду. – Слава Богу, к подобным вопросам ты не можешь иметь отношения. Право голоса относительно обстоятельств нашей жизни есть только у меня и еще, может быть, у мамы. – Я тебя ненавижу. – Спасибо, детка. Надеюсь, что все же ко мне ты относишься чуть лучше, чем к отцу, который вынуждает нас на целых пять лет покинуть родные стены. – Это был, безусловно, удар ниже пояса. Шурка замолчала и проплакала весь вечер. Зато и возражений против переезда больше не высказывала. Весь следующий месяц я провела словно бы в полубреду. Восемь часов февральско-мартовского мороза, приводящие меня в состояние угасания мозговой деятельности и атрофии нервных импульсов. Даже пошлые и однообразные словесные приставания Вано не раздражали меня. Скорее они были мелкой деталью фона. Дальше магазины, где я старалась не потратить все, что получала (а получала я не так много, как в начале. Отказав Вано в интимном взаимопонимании, я лишила себя всех премий и безголовых цветочков, так что уползала я строго с тремястами рублями) и галопом неслась домой. Там с болью и содроганием показывала квартиру гражданам или иностранной, или бандитской национальной направленности. Наконец после целого месяца утомительных и противных показов, один пожилой америкос, с трудом выуживая слова из разговорника, прошелестел: – О-кей, я подходить этот аппартмент. Я дать ваш прайс. Йес? – Йес! – завопила я и побежала поить валокордином мою мамулю. Мне прямо не верилось, что вот этот дядечка будет жить в моем доме и ежемесячно за эту радость отваливать мне заветный штукарь. Нам дали неделю. Прямо при просмотре роскошная девушка из «Инкорса» сунула мне под нос бумаги, тыкая в них наманикюренным пальчиком. – Это – ваш ежемесячный доход. Одна тысяча долларов ежемесячно. Сумма фиксируется на весь период. Это вам понятно? – обращалась она ко мне, словно я скудоумная. – Ага, – шмыгала я еще красным от мороза носом. – А какой период? – Год. Если всех все будет устраивать, продлите его сами простым дополнительным соглашением. Понятно? – Ага, – что такое простое дополнительное соглашение, я представляла смутно, а уж тем более, как мы сами его продлим с не говорящим по-русски Джонсом, я не понимала. Я не понимала даже, Джонс – фамилия это или имя? – Вы должны через неделю передать квартиру мистеру Джонсу вместе с пустой мебелью, исключая тот список, что мы с вами согласовывали. Он приколот к договору. Понятно? – говорила она все более ласково и медленно. – Ага, – снова пробубнила я. Про список я помню. В нем то, что мы могли увести с собой. Нам удалось отбить один маленький телевизор, два огромных дорогущих ковра (а перебьется по моим персидским коврам шаркать!) и бытовую технику. Кроме плиты и стиральной машины. Что было ужасно, потому что стирать руками я разучилась еще тогда, когда и уметь-то не должна была по малолетству. – Прямо сейчас мистер Джонс передает Вам одну тысячу долларов под расписку, а вы ее отдаете мне пятьсот под приходно-кассовый ордер в качестве оплаты вашей новой квартиры. Ага? – Понятно, – сказала я, и через неделю мы оказались в обшарпанной двушке на Студеном проезде в Медведково. Здесь плохо было все, кроме того, что до Матильдиной улицы Грекова было всего пять минут ходу. И до моей горе-работы тоже было близко, всего минут десять пешком. Но больше нас здесь не радовало ничего. – Мам, тут тараканы, я их боюсь – первое правдивое слово произнесла Анютка, которая сидела на чужом, видавшем виды диване в «большой» комнате и прижимала к себе своего любимого плюшевого медведя. – Тараканы – фигня. Тут в серванте целая гора презервативов. О, с клубничным запахом. Ой, нет, со вкусом, – веселилась Шурик. – Какая гадость! Откуда это могло здесь появиться? – сморщилась маменька. – Дремучая ты, бабуль. Такие хаты обычно для проституток снимают. А для них презики – это как орудие производства! – Замолчите немедленно, – не выдержала я. – Нам здесь придется очень долго жить, так что первое, что мы сделаем, это проведем генеральную уборку этого сарая. – Тогда нам нужно купить много «Комбата» от тараканов, «Фейри!» и чего-нибудь дезинфицирующего, – разумно перечислила Шурка. – Нет! Экономия во всем – вот наш девиз. Мне к тем пятистам баксам, что получаются с квартиры, надо прибавить еще триста десять неведомо откуда берущихся других. И еще на что-то жить. Так что единственное, на что я согласна – хлорка отечественного производства, там более, она ОЧЕНЬ эффективна. И хозяйственное мыло. – Ну да. От отечественной хлорки дохнет все. Включая нас. – Мы – нормальные российские мутанты, выдержим все. Шурик, я тут видела недалеко хозяйственный магазин. Марш в него. В общем, через неделю житья выяснилось, что бачок в туалете не работает, на кухне течет кран, а душевой шланг – чистой воды бутафория. Да, и на стенах ванной комнаты какая-то то ли плесень, то ли грибок. Из паркета выпадают части и, видимо, уже давно, так как в прихожей из-за этого сформировалась целая яма. Такой небольшой провал до самой стяжки. Апофеозом этого грязевого потока новостей стало сообщение соседей о том, что эта квартира в прошлом году горела. – Да… Не так, чтоб сильно горела…До нас не достала, слава Богу, хотя мы и примыкаем. Но вот балкон сгорел весь. Да… – Какой кошмар! – ужаснулась я. – В горелых квартирах навсегда остается плохая аура. Я не могу здесь жить, – откуда маман откопала паранормальное слова «аура» – мне неизвестно. – Будешь. Второго переезда в ближайший год я не переживу. И больше ни слова! – я была непреклонна. Мама посмотрела на меня внимательно и передумала падать с сердечным приступом. – Да… А еще, помню, выгорела вся проводка и окна. Проводку-то заменили, а вот на нормальные окна денег то у Кондратьевны не было. Она-то с пятиэтажки подрала, какие были и сюды поставила. Да… – продолжал откровенничать сосед. – Как это – подрала. А жильцы что, так прям и отдали? – А жильцов у нас тогда уже выселили. Вона видишь, дом новенький. Его на месте тех пятиэтжек недавно построили. В общем, с них Кондратьевна окна-то и содрала. И ничего, стоять до сих пор. Уже почитай два года! – поразился он. А я наконец поняла, почему это окна со стороны балкона так странно досками оббиты по периметру. И почему в квартире такие жуткие сквозняки. Ах блин, ну и Кондратьевна. Ведь ни слова не сказала, гадюка, когда годовой контракт подписывала. В общем, попали мы конкретно. Пришлось вызывать подмогу и переконопачивать окна заново. Хоть и конец зимы, а до весенней оттепели мы могли и не дотянуть. И, наконец, после умопомрачительного месяца проживания в нашей хатке настал день, когда я снова отправилась к Джонсу за деньгами. Джонс был мил и любезен, пустил в квартиру, вернее, только в прихожую, сунул конверт и готовую расписку. Я пересчитала зеленые купюры, чиркнула подпись и оказалась на лестнице. Обалдело я смотрела на захлопнувшуюся дверь собственной квартиры. Вдруг мне стало тяжело дышать. Я села на ступеньки и заревела, утираясь шарфом. – Ну неужели я должна буду жить в той халупе целых пять лет! Я не смогу. – Господи, как хотелось, чтобы сейчас как в детстве из лифта вышел папа, подошел ко мне, взволнованно погладил бы меня по голове и сказал: – Ну что же ты, детка, расстраиваешься? Я все решу, тебя завтра же поселят обратно. Пойди, купи себе пирожное. Эх, мечты, мечты. Папа уже много лет как покоится в колумбарии Ваганьковского кладбища, престижном месте последнего упокоения. И мне пришлось утереться и отправиться восвояси, то есть на Студеный проезд, где меня уже ожидала Кондратьевна. Мы с нею немного полаялись из-за всех деталей жилищного суррогата, который мы превратили в дом за свой многострадальный счет. Она степень своей вины осознавать отказалась, но согласилась на компромисс. Пятьдесят долларов из пятисот остались в моем кармане в качестве разовой компенсации за потрясение, остальные четыреста пятьдесят перекочевали в ее карман навсегда и мы мирно распрощались до следующего месяца. Приближалось первое мая – конец моей вожделенной банковской отсрочки. И я решила не ждать и поехать оплатить задолженность прямо на следующий день, пока у меня не украли деньги или пока я их не пропила. Чего ждать-то когда на дворе пятнадцатое апреля. Все равно ведь не отвертишься. Я выковыряла из заветной шкатулки еще триста зеленых, из числа тех самых эквивалентов дружбы, что надавали мне самые мягкие из моих знакомых. Те, что не смогли набраться смелости и послать меня подальше. Господи, как же мне жалко денег. Такая куча, я ради этой кучи уже месяц сплю на детской кушетке в кухне, чтобы и у деток и у маменьки было по привычной комнате. Как же я их отдам в чужие равнодушные руки кассиров. Я и правда чуть не рыдала, пока ехала на Бауманскую. Ехать мне теперь было значительно дальше, чем просто сесть на троллейбус и прокатиться несколько остановок. В Аптекарском меня встретил все тот же (а мажет и другой, но очень похожий и с таким же выражением лица) секьюрити. Он долго обнюхивал меня, обмахивал палкой-металлоискателем, и прикидывал: достойна ли я пройти внутрь. – Хорош выделываться. Я клиент банка, не задерживай, халдей. Вызови Никоненко! – рявкнула я на него и потому, что он меня бесил и злил самым ужасным образом, и потому, что день был такой, звезды так легли. Он онемел. Видимо, мой вид, который уже пару месяцев как не был ухоженным и респектабельным, мягко говоря, контрастировал с тоном и смыслом слов, что я излагала. Ну вот захотелось мне его на место поставить, что же, совсем лишать себя простых земных радостей? – Секундочку, – прошептал он и вдавился внутрь. Я расправила плечи. Будет знать! Я везу сюда восемьсот долларов США, да он передо мной ковровую дорожку должен расстелить. Ну и что, что я в заляпанном дорожной грязью пальто и в старой шапке. Подумаешь – не накрашена. А времени нет. И на то, чтобы почистить сапоги, сегодня времени тоже не нашлось. – Прошу Вас, проходите, – как он переменился. Прямо льнет, двери открывает. – К кому мне пройти. К Никоненко? – так звали ту худенькую девушку, которая была моим персональным менеджером. – Да-да. Она уже ждет вас. – Спасибо, – церемонно раскланялась с ним я и зашла. Банк сиял все той же роскошью и мрамором. В лучах многоточечного света бродили с безмятежными лицами сотрудники, навстречу мне, улыбаясь, плыла Никоненко. – Добрый день, как ваши дела? Мы вас не ожидали так рано. – Спасибо, все плохо. Но деньги на этот месяц я нашла. Поэтому давайте оплатим там долг, чтобы не скапливались никакие штрафы. – Конечно-конечно. Пойдемте к операционистам. – Я расплатилась, передав все мои зелененькие денежки внутрь безликого затемненного окна, похожего на обменник валюты. Оттуда мне выплюнули ворох каких-то бумаг на подпись. Я покорно расписалась, мне дали пару листочков с банковской непереводимой аброй-кадаброй и квитанцию. – Спасибо, до встречи через месяц. Кстати, вы можете платить по первым числам, так что ориентируйтесь на первое июня. – Такое чувство, что все, даже самые рядовые сотрудники «Национального стандарта» были в курсе моих проблем. Я побрела к выходу. Внезапно впереди, на лестнице, ведущей из операционного зала в зону руководства, я увидела ЕГО. Он, самый великолепный мужчина из всех, кого мне только приходилось видеть и наяву и во сне, стоял, лениво облокотившись на перила и, улыбаясь, болтал с соответствующей красоткой. Они явно флиртовали, потому что она все время придурочно улыбалась и отводила свой взгляд, а он, напирая, все время норовил что-то прошептать ей на ухо. Его пиджак был расстегнут, галстук развязан, а сам он был взъерошен и очевидно возбужден этой развратной дрянной красоткой с длиннющими ногами, торчащими из-под короткой, недопустимо короткой для делового места юбкой. Я прямо побагровела, до того она мне не понравилась. А может, мне было просто жарко во всех моих пальто, шапках и рейтузах. Вдруг я почувствовала на себе его взгляд и остолбенела. Он прищурился, явно пытаясь вспомнить, откуда он меня помнит и вдруг пошел ко мне. – Вы Ольга Петрова, верно? – Да уж, не слишком редкое сочетание. – Зачем-то проблеяла я и пришла в полный ужас оттого что так ужасно выгляжу. Это я-то, которая тратила часы и годы, чтобы упаковать свою косу в роскошный венок вокруг головы. Сейчас волосы собраны в простой конский хвост, торчащий отрезками из-под шапки и из распахнутого пальто. Сапоги грязные, глаза, хоть и большие, но не накрашенные и заспанные, а под пальто видны отвратительные рейтузы и длинный мешковатый свитер. Да я ужасна! Какой ужас, что он на меня ТАКУЮ смотрит! Он же станет меня презирать, он же побрезгует прикасаться ко мне, даже случайно! Я же как тетка с рынка. О чем я, да я и есть тетка с рынка, одна из тех, кого никогда за людей не держала! Караул! – Как ваши дела, Ольга Петрова? – улыбался, глядя на мои муки, он. – Нормально. – Нашли деньги? Начали платить? – Да. – Вот и прекрасно. И не стоило так горько плакать тогда. Три месяца вам смогли помочь, как я понимаю! – Да, очень. Мы сдали квартиру и половину долга сможем выплачивать по любому. – Какая же я дура, зачем же я оправдываюсь перед ним?! – Я очень за вас рад. Надеюсь, что у вас все наладится. Держите меня в курсе, ладно? – Боже! Он мягко и нежно мне улыбнулся и прикоснулся руки. Я таю, таю, таю…. – До свидания! – Да… – он повернулся и пошел в сторону треклятой финансовой красотки. Я запаниковала и, хочу думать, что только от этого, ляпнула ему вслед: – А как вас зовут? – Что? – Ну, вы сказали держать вас в курсе. А как вас звать, я не знаю. – Какой идиотизм. Где моя женская гордость? Ну вот, он усмехнулся! – Меня зовут Руслан. Возьмите мою визитку и звоните, когда захотите подержать меня в курсе… – он еще раз усмехнулся и ушел, оставив меня с распахнутым ртом и куском картона в руке. До дома я доехала, мечтая только об одном – отмыться и отчиститься, отстираться и нагуталиниться так, чтобы навсегда забыть о сегодняшнем позоре. А для полной реабилитации на вечер вызвала Мотьку меня утешать. Дома я послала ко всем чертям и детей и мамулю. Запершись в ванной, я принялась поэтапно наносить все лечебно-косметические средства на лицо и тело так, словно вечером меня гарантированно ждало эротически-порнографическое свидание. Распарившись и докрасна натершись скрабом я нанесла на лицо омолаживающую маску и изготовилась валяться в пенной воде положенные двадцать минут. Глаза мои невольно закрылись и я унеслась у какую-то сказочную полудрему, из которой все отчетливей проступало его лицо, его руки, его смех. Он теперь не был для меня безликим представителем банка. – Руслан, какое хорошее у тебя имя. Руслан. Мне очень нравится. – И, между прочим, исконно русское, а вовсе не кавказское, как сейчас все думают, – ответил он мне в моей грезе. – Ну да, еще же у Пушкина, – я была в удачно обтягивающем меня длинном черном бархатном платье, с тонкой длинной сигаретой в руке. Волосы распущены и окутывают меня, делая похожей на лесную русалку или средневековую ведьму. Или на античную жрицу любви. На губах обжигающе – красная губная помада. Рот чувственный и влекущий. Я вся источаю соблазн. Я – есть запретный и манящий плод. – Как ты прекрасна. Я не могу жить без тебя, дышать без тебя. – Подойди ко мне. Поговорим. – Я его дразню, протягиваю ему руки, позволяю к ним прикоснуться. Он обхватывает мои ладони и целует их с внутренней стороны. Я смотрю на него в упор. Наблюдаю, как он теряет над собой контроль. – Будь моей, прошу, – шепчет он, обнимая меня за плечи. Вдруг хватает на руки и начинает кружить на руках, целуя в декольте. Я хохочу. – Что, хочешь меня, животное? Пошел прочь. – Никогда. Ты теперь не вырвешься, не сможешь меня покинуть, – он бросает меня на огромное мягкое ложе и с силой держит за руки. Я, соответственно, извиваюсь под ним, постанываю и возбуждаюсь. – Отпусти меня, прошу! – Нет, ни за что. Ты моя и я сделаю с тобой все, что захочу! – Я начинаю стонать под ним, он раздирает мое платье, рыча и бледнея. – Ты моя. О, как я счастлив. – Я лежу в одних трусиках, распластанная и беззащитная. Он целует мою открытую трепещущую грудь и мурлычет от удовольствия. – Я так хочу тебя, что не могу больше сопротивляться. Позволь мне… – Все, что хочешь, – кричу я и выгибаюсь ему навстречу. Внезапно из-за его спины появляется банковская красотка и два неизвестных мне мужика, похожих на викингов с обложки любовных романов. Они хватают меня и пытаются изнасиловать. Я рыдаю и смотрю на Руслана, который в это время целуется с этой дрянью. Стоп! Хорош! Мои эротические фантазии завели меня совсем не туда. Я вынырнула из-под воды и отдышалась. Что это со мной случилось? Меня что, возбуждает групповуха? Кажется, без скорой психиатрической помощи Матильды уже не обойтись. Она приехала вечерком и привезла с собой тортик. Она всегда возит с собой вкусные тортики для установления взаимопонимания и атмосферы доверия. Меня от них уже тошнит, но что делать? Хочешь Мотьку – получай тортики. – Что за проблемы? Неужели на тебя умудрились обрушиться еще какие-то несчастья? – Да нет, Мотька, беды все те же. – Ладно, тогда давай ставь чай. – Слушай, у меня начались какие-то странные эротические фантазии. – Что, лесбийские? – Хуже. В моем банке… – В твоем? – подняла она бровь. – Ну в том, где я должна денег. Там есть мужик. – Ты что, влюбилась? Да блин, самое время. – Не в этом дело. Ну ты же психолог. Помоги. Сегодня в ванне я о нем мечтала. – Ненаказуемо. Хотя мне в детстве говорили – будешь много мечтать – не будет детей. – Что ты несешь? – Маструбация – не выход из положения. – Да прекрати же ты наконец. Короче, вместо того, чтобы помечтать о нем и успокоиться, я домечталась до того, что меня грязно насилуют два (ДВА!) огромных самца прямо на глазах у Руслана. – Это тот кадр из банка? – деловито переспросила Мотя. Она явно включилась в процесс и начала исполнять психиатрический долг. – Да. А он на это смотрит и целует другую. Роскошную длинноногую красотку, тоже из банка. – Нормально. – Что это значит? Я что, становлюсь мазохисткой? – Вообще-то мазохизм в эротических фантазиях считается полной нормой, если конечно ты не жаждешь, чтобы тебе по-настоящему расквасили нос. Хочется? – Нет, что ты. – Ну и расслабься. Просто с твоим Сергеем у тебя, видимо, вообще не было фантазий. Вот и отвыкла за двенадцать-то лет. – Что – значит, со мной все в порядке? – Нет, конечно. У тебя за последнее время серьезно пострадала самооценка и саморасположение в системе ценностей. – Чего?! – вот она замудрила, гадюка. – А того. Ходишь как чучело, работаешь на рынке, ешь дерьмо, не красишься. Вот и перестала считать себя женщиной. А попался на пути красивый мужик – тебя и шарахнуло. Увидела со стороны все свои изменения. – И что делать? – Ну, можно работать с самооценкой, но это сложно. За собой следить, насколько я тебя знаю, ты теперь снова примешься. А проще всего завести мужика. Не эту цацу из банка, он конечно, недоступен. – Почему? – Слишком крут. Да и негде вам встретиться. Сегодня была случайность. А много ли в жизни случайностей? Но обычного хорошего мужика с потенцией я тебе найду. – Мотька говорила об это так, словно надо было подобрать мне юбку по размеру. Ее интонации мамаши, когда она решала обо мне «позаботиться» всегда меня пугали. – Не надо мне никого искать. – Да брось ты, не стесняйся. Почему это баба в твоем возрасте должна быть одна? – Но я не хочу никого искать. Может мне еще объявление дать? Да от меня Серый только-только ушел. – Ладно, не дергайся. Не хочешь – не надо, – но я знала, что ее теперь не остановить. Мне обеспечена череда потенциальных любовников. Ну и черт с ним. В одном Мотька права. Пока я работаю на рынке, продавая цветочки Вано, я опускаюсь все ниже и предел наступит очень скоро. Когда я, например, за лишнюю сотню примусь с Вано спать. Так что надо срочно что-то менять. Надо найти такую работу, чтобы я могла чувствовать себя человеком, специалистом. – Мотька, а может мне попробовать устроиться на работу в Агентство Недвижимости? – Какое? – Ну в «Инкорс» например. – Так тебя и возьмут. – Я сейчас в таком состоянии, что меня куда хочешь возьмут. Себе дороже. – Приободрила я себя и на следующий день позвонила в «Инкорс». И первым чудом было то, что меня не послали подальше сразу. Оказалось, кое-какие вакансии помимо уборщицы у них есть. Например «Стажер в отделе вторичного жилья». Что это такое, я хоть убейте, не поняла, но название меня вполне устроило. А зарплату обещали хоть и сдельную, но от трехсот долларов на первое время. Звучало это шикарно. И я, помятуя отвратительную самоуничижительную фантазию, решилась во что бы то ни стало перестать работать на рынке. Уважение к себе дороже! |
||
|