"Озорница" - читать интересную книгу автора (Медейрос Тереза)

19

Одна за другой погасли крохотные свечки на мохнатых ветвях, и рождественская елка погрузилась в темноту. Сделав свое дело, служанка прошмыгнула мимо, отведя глаза в сторону, а Джастин остался стоять неподвижно, глубоко засунув руки в карманы, с таким видом, будто его не касалась суета вокруг, не замечая, как двое лакеев выкатывают из гостиной сверкающий хромом велосипед, глухо переругиваясь на ходу.

Небосвод за окнами сменил цвет с тяжелого свинцового на дымчато-черный, приходили и уходили слуги, выметая елочные иголки и обрывки блестящей мишуры, а потом все успокоилось, и хозяин дома остался наедине с голыми ветками, торчавшими над головой немым укором. Джастин завершил уборку, сняв глянцевый зеленый листик с позолоченной клетки, где застыли на жердочке примолкнувшие железные птички.

В дверях показался Пенфелд, прижимавший к груди плюшевого медведя, который почти не уступал ему по размерам, прокашлялся и смущенно сказал:

— Простите, сэр, но надо бы решить, что делать с пони.

Джастин провел пальцем по острому краю листка, припомнив, как Трини торжественно положил зеленую ветку у ног Эмили в знак того, что рад приветствовать ее на своей земле. Дикарю, надо считать, повезло: ему не довелось раскрывать душу перед девушкой и отдавать ей свое сердце.

— Скажи, чтобы на ночь поставили в конюшню, а утром вернем пони прежним владельцам.

— Слушаюсь, сэр, как скажете, — повиновался слуга, чуть замешкался, словно хотел что-то еще прибавить, но промолчал, горестно вздохнул, взвалил плюшевого медведя на плечо и побрел прочь.

«Только подумать, какого я свалял дурака! — мысленно терзался Джастин. — Эмили разбрасывала на моем пути намеки, как яркие цветы, но я проходил мимо, не видя ничего, обуреваемый лишь собственной страстью. Но не я один виноват. Несносная девчонка с самого начала повела себя в высшей степени странно, злонамеренно скрыла свое истинное имя… и вообще».

Когда до него наконец дошло, что его обвели вокруг пальца и, возможно, надсмеялись над ним, у него пропала охота заниматься самобичеванием и на смену пришло новое чувство — Джастина охватила бешеная ярость, и он невольно вскинул глаза к потолку.

После краткой и до крайности неприятной беседы с мисс Винтерс появились ответы на ряд давно мучивших его вопросов, но многое по-прежнему остается туманным, и пора выяснить отношения с неуловимой мисс Скарборо. Джастин смял в кулаке зеленый листок и решительно зашагал к лестнице.

Путь к комнате Эмили преграждала воздушная гора из розового тюля, разноцветных лент и поясов. Темно-красный ковер перед дверью был завален грудой книг с цветными иллюстрациями, детскими игрушками и платьями с пышными бантами — все эти вещи явно охапками выбрасывали в коридор.

Джастин расшвырял ногами барахло и медленно повернул дверную ручку, ожидая, что дверь заперта, но она легко поддалась и широко распахнулась без малейшего скрипа. Хозяин дома не знал, то ли ему радоваться, то ли печалиться. Царившую в комнате тишину нарушали лишь треск огня в камине да легкое поскрипывание.

Эмили восседала на игрушечном коне, которого утром Джастин велел принести с чердака, и покачивалась взад-вперед, не отрывая задумчивого взгляда от танцующих огненных языков в камине. При виде милого ее профиля им овладело желание схватить дерзкую девчонку, поднять высоко и хорошенько встряхнуть, чтобы посыпались ответы на давние вопросы. Но нет, такое невозможно. «Скорее всего я просто ищу предлог, чтобы сжать ее в объятиях», — пронеслось у него в голове.

Из-за края подола темно-синего платья проглядывал белый хлопчатобумажный чулок, зрелище естественное и безобидное, но, хотя прежде ему доводилось видеть Эмили обнаженной, на этот раз кровь зашумела в ушах. Джастин закрыл дверь, прислонился плечом к косяку и скрестил руки на груди. Главное, не надо спешить. Мать и сестры с мужьями вдоволь насладились бурной сценой встречи в гостиной, до сих пор наверняка перемалывают косточки Джастина и Эмили, так что теперь битва состоится один на один в рамках одной комнаты, без свидетелей.

Игрушечная лошадка продолжала мерно раскачиваться, потрескивал огонь в камине, томительно медленно тянулись секунды. Казалось, Эмили не замечала гостя, потом неспешно подняла руку. С розового мизинца свисала шелковая перчатка, расшитая мелким бисером.

— Тебе не кажется, что для меня маловата?

Джастину нелегко далось сохранить бесстрастное выражение лица.

— Я думал, ты была еще совсем маленькой, когда погиб твой отец. В конце концов, о твоем возрасте можно было судить только по миниатюрному портрету на крышке часов. Помнится, Дэвид не раз рассказывал о твоих шалостях, как, к примеру, ты откусывала пуговицы с его сюртука. А еще о том, как ты однажды вскарабкалась на подоконник, выпала наружу, и наутро тебя нашли мирно спящей на цветочной клумбе. Согласись, что подобные поступки трудно ассоциировать с образом подростка.

— Да, папенька любил рассказывать именно эти истории, — ответила Эмили, не замечая искательной улыбки Джастина.

— Откуда мне было знать?

Перчатка полетела на пол.

— При желании самым простым способом: нанести визит или написать письмо.

Занавес, разделявший прошлое и настоящее, казалось, пошел вверх.

— Я писал тебе каждый день с тех пор, как вернулся в Лондон.

— Письма у тебя всегда хорошо получались, как я посмотрю, вот только почему-то ты забывал отправлять их по адресу, — возразила Эмили, по-детски болтая ногами.

— Почему ты мне с самого начала просто не сказала, что ты дочь Дэвида?

— А вам не кажется, господин Коннор, что мы видим жизнь не такой, как она есть, а постоянно что-то выдумываем? Вы ожидали увидеть Клэр Скарборо в образе маленькой девочки, а я считала вас бесчувственным чудовищем, способным присвоить золотой прииск своего компаньона и бросить его дочь на произвол судьбы.

У Джастина под кожей взбугрились и заиграли желваки, он начинал сердиться, но решил не сдаваться под градом упреков и выстоять во что бы то ни стало.

— Прости, что не оправдал твоих ожиданий. Если бы мне доложили о твоем приходе, я бы загодя наточил клыки и заострил рога. Дело в том, что во время восстания маори захватили золотой прииск, я остался ни с чем, но волноваться за тебя, как мне казалось, не было причин: я был уверен, что отец оставил тебе достаточно денег. Откуда мне было знать, что мисс Винтерс окажется большой су..?

— …дрянью, — поспешно перебила его Эмили. — Вы забываетесь, милорд. Не следует распускать язык в присутствии детей, которые находятся под вашей опекой. Вам должно быть известно, что дети все схватывают на лету и запоминают самое худшее.

Девушка слезла с игрушечной лошадки, и под грубой тканью плохо пошитого платья зазывно перекатилось крутое бедро. С полуоткрытым ртом она смотрела на Джастина темными глазами, пылавшими огнем обвинения. «Доведется ли вновь увидеть смех в ее глазах?» — грустно подумал герцог, разглядывая Эмили. За зиму загар почти сошел, и кожа на ее лице приобрела легкий персиковый оттенок, скулы обострились и запали щеки. Что она пережила за долгое путешествие от Новой Зеландии до Англии? Какие тяготы выпали на ее долю? В присутствии Эмили сердце билось учащенно, будто пыталось вырваться на волю.

— Мисс Винтерс сказала мне, что она будто бы поручила своим сотрудникам доставить тебя ко мне. По ее словам, ты предпочла броситься за борт, лишь бы не попасть в мои руки.

— И она еще смеет упрекать меня в том, что я выдумщица! Я не прыгала за борт. Когда подручные старой ведьмы поняли, что найти богатого опекуна не удастся, они просто вышвырнули меня за борт, как балласт, а может, надеялись накормить своих ближайших родственников — акул.

Джастин крепко сжал ее запястье.

— Если этот мерзавец Барни, — горячо заговорил он, — дотронулся до тебя хотя бы пальцем, я его… — Угроза повисла в воздухе, а пальцы сжались еще крепче при мысли о том, что лопоухий подонок мог коснуться Эмили своими грязными лапами.

— Изволите шутить, — засмеялась Эмили, но глаза остались печальными, и смех не получился. — Ваша любезная мисс Винтерс никогда бы этого не допустила. Она же поручила передать меня моему опекуну с рук на руки, так сказать, в первозданном виде, не испортив продукта.

Джастин отшатнулся, как от удара, и непроизвольно взглянул на свою руку, державшую тонкое запястье; на фоне бледной кожи резко выделялись его пальцы, поросшие поверху темным пушком. У Джастина были сильные руки с тонкими длинными пальцами прирожденного музыканта, который ежедневно проводит несколько часов за фортепьяно, и в то же время это были мозолистые руки человека с железными мускулами, познавшего тяжкий физический труд, в общем, руки настоящего мужчины, способные как на ласку, так и на крайнюю жестокость.

Он принялся нежно массировать след, оставленный его пальцами на запястье девушки.

— Не поверишь, но я действительно готов убить любого мужчину, который посмеет до тебя дотронуться.

Эмили высвободила руку и отошла к окну; не поворачиваясь, насмешливо обронила:

— Жаль, что дуэли нынче не в моде, а то бы ты мог вызвать самого себя на смертельную схватку. Между прочим, из Пенфелда вышел бы прекрасный секундант.

Джастин тяжело вздохнул. Бесполезно спорить с мисс Скарборо, старающейся все обратить в злую шутку, остается только надеяться, что удастся завоевать на свою сторону прежнюю Эмили.

— Почему ты не стала дожидаться меня в Новой Зеландии, как мы договаривались? — мягко спросил Джастин. — Ведь я же обещал за тобой приехать.

— Я и так слишком долго ждала вас, господин Коннор! — воскликнула Эмили. — А чем я должна была заняться? Сидеть у окна и ждать, пока птицы совьют гнездо у меня на голове? Нет уж, покорно благодарю. Семь лет только и делала, что ждала. Семь долгих лет я мечтала, надеялась, молилась. Часами просиживала у окна, уткнувшись носом в стекло, пока не начинало казаться, что нос отмерзнет от холода и отвалится. Даже когда перестала надеяться и возненавидела тебя, все же порой просыпалась по ночам и прислушивалась, не ты ли взбираешься по лестнице.

Джастин попытался обнять девушку, но она отпрянула, налетела на миниатюрный поезд, стоявший под окном, зло пнула ногой паровоз, тот ударился о стену, и на обоях образовалась красная рана.

— Неужели ты рассчитывал возместить годы страданий куклами и игрушками? Думал дешево откупиться?

Взмахом руки Эмили смела с туалетного столика батарею склянок и бутылочек. От падения на ковер вылетели хрустальные пробки и защипало в глазах от приторно сладкого запаха лаванды.

— Ты хотел купить прощение с помощью погремушек и тряпок? — кричала Эмили, вышвыривая охапками из ящиков комода нижнее белье. — Вы просчитались, сэр! Любовь и привязанность нельзя купить за ленты и шелка!

Под ее натиском Джастин не дрогнул, решив дать Эмили возможность излить свой гнев. Да и что оставалось делать? Бедная девочка имела полное право дать волю раздражению, которое копилось годами и которое до сих пор она тщательно скрывала за маской сарказма. Приходилось признать, что Эмили была прекрасна в порыве праведного гнева, напоминая разбушевавшегося ангела мести.

Навалив груду нижнего белья у комода, она схватила великолепную куклу в роскошном подвенечном платье и сунула Джастину в руки.

— Почему бы не отправить все это великолепие в пансион Фоксуорт? Не сомневаюсь, что мисс Винтерс найдет подаркам достойное применение. Старуха не дремлет и наверняка уже подыскала бедолагу на мое место на чердаке.

Приступ ярости миновал, Эмили устало прислонилась к спинке кровати, горло ее свела судорога. Лишь огромным усилием воли удавалось сдержать слезы.

Джастин посадил куклу на кровать, больше всего опасаясь случайно коснуться Эмили. Возникло ощущение, что, коснись он ее ненароком, она рассыплется, как карточный домик.

— Но я же не знал, клянусь богом, даже не подозревал, что такое может случиться, — глухо пробормотал Джастин.

— А если б знал? — Она стрельнула через плечо глазами, блестевшими от слез. — Тогда бы ты приехал?

Джастина так и подмывало отделаться полуправдой, успокоить и утешить, но он не имел права лгать и не мог сказать всю правду, потому что в этом случае Эмили имела бы все основания возненавидеть его навсегда.

— Если бы я знал, то предпринял бы какие-то меры, — сказал он наконец.

— И после всего этого у тебя хватило наглости предположить, что я снова буду ждать тебя? — язвительно спросила Эмили, сверкая глазами.

Ну что ей ответить? Джастин буквально задыхался от чувства полной беспомощности.

— Я бы ни за что не покинул Новую Зеландию, если бы мне не предстояло рыскать по всему Лондону в поисках дочери Дэвида, — сказал Джастин и запнулся: в голову ему пришла новая мысль: — Значит, вернувшись на остров, я тебя бы там, естественно, не нашел. Ты специально выехала в Англию, чтобы заставить меня вечно разыскивать лропавшего ребенка, которого не было и в помине. Я бы вернулся к пустынному пляжу и заброшенной хижине. Разве не так? Ты хотела мне отомстить и добилась бы своего. Я тебя правильно понял, Клэр?

— Не зови меня так, не имеешь на то права, — парировала Эмили, с вызовом глядя на Джастина.

И он четко представил себе, что теперь не имеет права на многое. Девушка стояла так близко, ее можно было коснуться, но делать этого нельзя ни в коем случае. Возможно, ему уже никогда не суждено дотронуться до нее. Между ними встала стена отчуждения, прозрачная, как стекло, и непробиваемая, как гранит.

«В свете давно придумали хлесткое прозвище для мужчин, совративших опекаемых ими девушек, — мрачно размышлял герцог. — Мне скорее всего ничего не грозит, никто ни о чем не догадается, злые кумушки, завидев меня, не станут шушукаться и жалить своими острыми языками, но Эмили в ином положении. Она и так полжизни была вынуждена молча сносить жалость и презрение. Это не должно повториться, она заслуживает лучшей доли».

Клятва, данная Дэвиду на смертном одре, опутала сердце Джастина стальной цепью. Он лишил девочку отца, а теперь был обязан заменить его. Пробил час расплаты и покаяния. За пренебрежение своими обязанностями в прошлом нужно было сегодня платить сполна, дать девочке достойное место в своем доме, обеспечить хорошее образование и место в обществе. Если понадобится, найти ей мужа, который мог бы ее полюбить, как Дэвид. Так распорядилась судьба, и противиться бесполезно.

«Я не могу жениться на ней, — мысленно признал Джастин. — Она возненавидит меня, если узнает всю правду о той ночи, когда на моих руках умер ее отец, обагрив кровью мои руки. Все мои благородные порывы меркнут в сравнении с тем, чего я никогда не смогу ей дать — любви, духовной и телесной, и общих детей».

Его обуял страшный гнев, стали невыносимо противны хитрые уловки Эмили, грубый обман, но более всего бесила невозможность выправить положение. Ну почему так не везет в жизни? Джастин по-прежнему страстно желал девушку, бессовестно водившую его за нос, желал так же страстно, как ангельское создание, вымытое волной на берег в наряде из лунной пыли и мокрого песка. Больше он не мог сдерживаться.

Джастин прижал девушку к спинке кровати, впился руками в мягкую податливую плоть, дабы убедиться, что все происходит наяву, и с удовлетворением отметил, что у нее дрогнули губы. Значит, что бы она ни говорила, как бы ни старалась казаться равнодушной, на самом деле Эмили испытывает ответное чувство.

Герцог склонился над девушкой так близко, что ощутил дразнящий запах страха и ожидания в ее дыхании, и тогда заговорил, чеканя слова:

— Будем считать, что мы квиты. Вам не кажется, мисс Скарборо, что вы насолили мне предостаточно? Надеюсь, довольны? Месть удалась? Добились своего, и я изнываю от страсти. Не на этом ли строился весь ваш расчет? Довести меня до белого каления, заставить думать только о вас, а потом напомнить, что я прихожусь вам опекуном и поэтому не смею прикоснуться к вам? — Эмили попыталась отвернуться, но Джастин двумя пальцами взял ее за подбородок и вынудил смотреть ему в глаза. — Вы совершили ужасный, непростительный поступок. Вашему отцу было бы стыдно за вас.

С этими словами Джастин отпустил девушку, круто развернулся и покинул комнату, громко хлопнув дверью на прощание, но, как только оказался в коридоре, бессильно опустил плечи и припал к стене. Жить дальше можно было лишь при одном условии: следовало напрочь отбросить прошлое, забыть о блаженных минутах, которые подарила ему судьба в ту незабвенную ночь на берегу в Новой Зеландии. Все было бы правильно, если бы не одно немаловажное обстоятельство.

Эмили продолжала мстить, и пламя страсти бушевало с такой яростью, что могли бы позавидовать кочегары в преисподней.

Эмили то засыпала, то снова просыпалась, мысли в голове путались во сне и наяву, на душе было гадко, во рту неприятный привкус. Покрывало сдавило грудь, стало невозможно дышать, она откинула его в сторону. Холодный сквозняк обжег разгоряченное тело, высушил капли пота, и кожа покрылась пупырышками. Эмили задрожала, вновь нырнула под покрывало и попыталась взбить кулаком подушку из гагачьего пуха, но та промокла насквозь от беспрестанно лившихся слез. Пришлось швырнуть ее на пол. Эмили вновь бросилась на кровать и больно ударилась головой об изголовье, заныла в отчаянии и зарылась лицом в матрас.

Она легла в постель, не раздеваясь, вскоре после того, как грохнула дверь за спиною Джастина, и намеревалась провести в кровати всю оставшуюся жизнь.

Когда пришли горничные, чтобы вынести игрушки и убрать в комнате, девушка лежала, повернувшись лицом к стене. Она не притронулась к чашке с бульоном, который оставили у кровати, и ненадолго встала лишь затем, чтобы снять прилипшее к телу шерстяное платье и переодеться в ночную рубашку, заботливо повешенную на спинку кровати. Несколько часов кряду из-за двери доносились шепот и осторожные шаги на цыпочках, будто у постели тяжелобольной, а потом все затихло.

Эмили села в кровати, обхватив колени, и тяжко задумалась. По щекам медленно стекали непрошеные слезы, на душе было пусто, пусто и страшно одиноко. Конечно, к одиночеству ей не привыкать, одиночество — старый знакомый, с ним довелось коротать долгие зимние вечера в холодной конуре на чердаке пансиона. Однако нынешнюю нестерпимую, нескончаемую боль с былыми переживаниями не сравнить. Как хотелось бы ей сейчас согреться в теплых объятиях! Аннабелла тут помочь не в состоянии.

«Ну почему я так несчастна? Как можно быть несчастной в такой роскоши?» — терзалась Эмили вопросами, на которые не было и не могло быть ответа. Не далее как позавчера она едва не схватила воспаление легких, всю ночь проворочавшись на ледяной садовой скамейке. Тогда можно было лишь мечтать очутиться вдруг на пуховой перине под теплым покрывалом, не говоря уж о грелке в ногах. Да и в камине весело потрескивает уголь, наполняя комнату жаром. Какого рожна еще нужно? Чего не хватает для полного счастья? На что пожаловаться? Разве только на непривычный полог, который при желании можно натянуть над кроватью.

Эмили огляделась, прислушалась, зябко повела плечами. Старый дом жил своей жизнью, поскрипывал и шуршал, вздыхал и посапывал. Все вокруг казалось странным и внушало легкий страх. Но главное, возникло ощущение, что раньше, когда она пребывала в полном одиночестве, ей было во сто крат легче, чем сейчас. Джастин совсем рядом, рукой подать, достаточно крикнуть, и он будет здесь, но делать этого нельзя. Их разделила стена крепче каменной, стена, сложенная из невыполненных обещаний и откровенной лжи.

Эмили вытерла слезы рукавом, немного успокоилась и вдруг услышала звуки музыки — они проникали снизу сквозь толщу пола. Звуки складывались в мелодию, до боли знакомую, щемящую, влекущую. Возникло непреодолимое желание тотчас встать и отправиться на поиски источника чарующей музыки.

«Нет, нет, ни за что, — убеждала себя Эмили, сжав кулаки. — Не могу, не имею права вновь встретиться с Джастином лицом к лицу. Достаточно того, что пришлось пережить, когда я увидела его возле рождественской елки. Еще секунда, и я бы все забыла, простила и бросилась ему на шею».

Отлично причесанный и гладко выбритый, он выглядел лет на десять моложе и был чертовски хорош собой в ладно пошитом костюме, плотно облегавшем грудь и бедра. Улыбался криво, но очень мило, будто предлагал ей свое сердце; словом, смотрелся как праздничный подарок, оставалось только снять блестящую обертку. А Эмили в тот момент чувствовала себя мокрой курицей в платье с чужого плеча и идиотской шляпке, которые навязала ей Дорин. Лишь уязвленная гордость придала ей сил и позволила отвергнуть подарок.

«Конечно, можно во всем винить Джастина, но, когда он презрительно посмотрел на меня так, словно испытывает ко мне отвращение за былые проступки, кажется, впервые в жизни мне сделалось стыдно», — горестно думала Эмили.

Музыка не стихала, действовала на нервы, возбуждала и куда-то звала. Больше терпеть было невозможно. Эмили откинула покрывало, соскочила с кровати, сунула ноги в бархатные домашние туфли, гревшиеся на коврике возле камина, и блаженно пошевелила пальцами, ощутив мягкое нутро. Когда она вышла в коридор, музыка зазвучала громче, заполнив весь огромный дом.

Эмили начала спускаться по длинной витой лестнице и на полпути догадалась, что звуки доносятся из гостиной, расположенной напротив вестибюля. В открытую дверь виднелась большая комната, залитая лунным светом, свободно проникавшим через высокие окна. Почетное место здесь было отведено концертному роялю, за которым сидел Джастин с раскрасневшимся потным лицом. Он снял сюртук и жилет, белая рубашка была расстегнута до пояса, играли мускулы под тонкой тканью, волосы спутались и взлетали над клавишами в такт взмахам рук.

У Эмили подкосились ноги, и она присела на ступеньки, вцепившись в балясину дрогнувшей рукой. Мелодия была до боли знакома. Да, конечно же, это та самая мелодия, которую Джастин сочинил на острове в честь незваной гостьи. Вместе с тем музыка звучала совсем иначе, полным голосом, и Эмили стало стыдно за былую попытку передать эту дивную музыку своим слабым голоском. Джастин играл мастерски, пальцы его извлекали звуки, заставлявшие плакать и смеяться.

Во рту пересохло, Эмили дышала прерывисто, закрыв глаза. Казалось, Джастин слился воедино не с фортепьяно, а с ней, и — аккорд за аккордом — предавался любви. Мелодия достигла апогея, из груди девушки вырвался тяжкий вздох, глаза ее открылись.

Джастин поднял голову и встретился взглядом с Эмили. В его взоре читалась угроза, но пальцы по-прежнему бегали по клавишам.

«Все это время я старался вложить свою страсть в музыку, но на самом деле у меня нет иного желания, кроме желания обладать тобой». Эти слова дошли до сознания Эмили, хотя Джастин не пошевелил губами.

Эмили с усилием оторвала от него взгляд, вскочила на ноги и взлетела вверх по лестнице; она захлопнула и заперла дверь, пригнула в кровать, позабыв снять комнатные туфли, укрылась с головой покрывалом и зажала уши. Но тщетно: музыка упорно пробивала дорогу в ее сознание, и противиться ей было невозможно.