"Вереск и бархат" - читать интересную книгу автора (Медейрос Тереза)

ГЛАВА 28

Дождь в горах сменился удивительным изобилием раннего весеннего солнца. И хоть северные ветры все еще не хотели покидать так полюбившуюся им вересковую пустошь, Пруденс не давала своему мужу почувствовать холод, ибо они вместе искали средство, чтобы исправить небрежность десятилетий, и в поте лица трудились над восстановлением замка.

Под любящими руками Пруденс Данкерк расцвел. Никогда прежде она не знала удовольствия иметь свой собственный дом. Жизнь в меблированных комнатах в Лондоне, затем в бутафорском, кукольном доме Триции не подготовила ее к тем ощущениям, которые пробудил в ней Данкерк. Пруденс просто светилась от гордости. Каждый день Себастьян приносил ей новые сокровища: растрепанную метлу, дубовое ведро, кусок ценного щелока. Они были намного дороже для нее, чем бриллианты и жемчуг.

Они работали под веселую болтовню Джейми, в то время как их собственные невысказанные слова, мысли и чувства тяжким бременем нависли над ними. Присутствие Себастьяна поддерживало Пруденс, вселяло надежду в каждый новый день. Она с удовольствием наблюдала, как он колет дрова и его кожа при этом золотится от пота, а щеки розовеют от ветра. Ей до боли хотелось прижаться губами к его шее, запутаться пальцами в его влажных волосах и притянуть в свои объятия.

Но он по-прежнему не всходил наверх к ее одинокой кровати. Мысль о том, что он предпочитает ее обществу компанию Джейми, преследовала Пруденс на протяжении бессонных ночей.

Их ежедневная близость во время работы, которая придавала сил Пруденс, медленно сводила Себастьяна с ума. Когда она свободно распускала по плечам свои волосы или просто скалывала их сзади двумя гребнями, он чувствовал, что кровь его закипает от желания обладать ею. Он выбегал на улицу и давал выход своей энергии в еще более тяжелой домашней работе, стремясь уморить себя так, чтобы хватило только сил добрести до одеял и провалиться в сон без сновидений. Но слишком часто во сне его преследовал гортанный смех и прикосновение шелковистых волос, скользящих между его пальцев.

Однажды вечером Себастьян из-под отяжелевших от усталости век наблюдал за Пруденс, штопающей его рубашку. Он наслаждался успокаивающими, грациозными движениями ее руки с иглой.

Пруденс повернула голову и мельком взглянула на него. Одно неверное движение, и тонкое жало иглы впилось в нежную кожу. Сдавленно охнув, она поднесла палец с выступившей на нем бисеринкой крови к своим розовым губам, и этот невинный жест поверг в прах его хваленое спокойствие и выдержку, уступив место безумному волнению, ненасытному желанию погрузиться в ее тепло и затеряться в нежном аромате ее волос.

Но Себастьян со дня на день ожидал сообщения от Мак-Кея. Как только Пруденс обнаружит, что заключила сделку с вероломным дьяволом, у него не будет иного выбора, как отослать ее к тете. Он резко поднялся и вышел в ночь, с шумом захлопнув за собой дверь, не замечая тревожного, недоуменного взгляда Пруденс.

Девушка теребила волосы, терпеливо заправляя непослушную прядь в тугой узел, и наблюдала, как та снова и снова капризно вырывалась из своего плена, стоило только отпустить ее. Она тяжело вздохнула, сожалея об отсутствии зеркала. Было очень затруднительно соорудить приличную прическу из невозможных волос, вглядываясь в свое неясное отражение в оконном стекле.

Пруденс состроила себе рожицу, затем распахнула окно, впуская в комнату свежий воздух. Затянутое тучами небо мрачно нависало над горами уже несколько дней. Оно было такое же угрюмое и неприветливое, как и настроение Себастьяна в последнее время. Но к вечеру поднялся ветер, и тучи отступили на восток, открывая темнеющую полоску чистого неба.

Пруденс подняла юбки и позволила дразнящему ветру обдуть ее бедра. Жар кухонного очага разгорячил ее кожу, и она была рада прохладе башни.

Опустив юбки, девушка разгладила голубой шелк подрагивающими пальцами. Это было единственное платье, которое осталось от ее пребывания в Эдинбурге. Она сняла очки, положила их в карман и высунулась из окна, наверное, уже в двадцатый раз. Наконец, Пруденс была вознаграждена за свое долгое ожидание видом одинокой фигуры, медленно бредущей через двор.

Сердце ее заколотилось о ребра. Сегодня вечером она твердо вознамерилась использовать все очарование домашнего уюта и свое обаяние, чтобы выяснить, хочет ли ее еще Себастьян.

Юная женщина подобрала юбки и бросилась вниз по лестнице, но вспомнила о своих голубых туфлях, так прелестно гармонирующих с небесным шелком платья. Она вернулась за ними и натянула их на ходу. Добежав до нижней ступеньки лестницы, Пруденс наступила на нижнюю юбку и чуть не столкнулась с Себастьяном, входившим в холл.

Он поймал ее за локти.

— Эй, детка, куда ты так спешишь?

Она присела в реверансе.

— Прошу прощения, сэр. Мне нужно сделать кое-что на кухне.

Пруденс проскочила мимо Себастьяна, страдальчески поморщившись. Неужели все ее грандиозные планы на сегодня рухнут? Что здесь до сих пор делает Джейми?

Этот нахал положил свои ноги на стол… Но ведь она посулила ему кусочек своего угощения, и он расселся в ожидании обещанного.

Пруденс вернулась в холл с двумя медными кубками, начищенными до блеска и наполненными янтарным элем.

Себастьян все еще стоял у двери, словно был нежеланным гостем в собственном доме. Он взглянул на нее, затем окинул взглядом празднично прибранный холл, весело пылающий в камине огонь и накрытый атласом стол. Глаза его были непроницаемы.

— По правде говоря, я не голоден. Я думал, что ты уже спишь.

Пруденс все внимание сосредоточила на размещении кубков на столе, изо всех сил стараясь скрыть, как ранило ее его равнодушие.

— Я ждала тебя. Ты не обедал. Я подумала, что ты должен просто умирать с голода, — ответила она, улыбаясь, и вновь упорхнула на кухню.

Джейми перестал ковырять в зубах ножом, подскочил и размашистым жестом выдвинул стул.

— Трон для лаэрда поместья!

Себастьян тяжело опустился на стул.

— Снова играешь роль Купидона?

Джейми загадочно улыбнулся.

— Это мудрее, чем играть роль дурака.

Вопль отчаяния донесся из кухни. Себастьян вскочил, но Джейми, предостерегая от поспешных действий, жестом удержал его.

— На твоем месте я бы не делал этого.

Пруденс не появлялась несколько минут. Дверь распахнулась. Она вошла в комнату, удерживая в руках глиняную тарелку с выщербленными краями, и с выражением угрюмой решимости поставила ее перед Себастьяном.

Он уставился на черный сморщенный комок, затем прокашлялся и мягко спросил:

— Что это?

— Почечный пудинг.

Джейми с любопытством разглядывал содержимое тарелки.

— Больше похоже на сажу, чем на пудинг.

Себастьян бросил на него хмурый взгляд и воткнул нож в жалкое творение в надежде, разрезав его, обнаружить сочную сердцевину. Но упругий комочек вывернулся из-под ножа и выпрыгнул из тарелки на стол.

Пруденс в отчаянии застонала.

— Не хочешь немного черной фасоли? — запинаясь, спросила она.

Поверх ее головы Себастьян заметил предостерегающие жесты Джейми.

— Нет, спасибо.

Но Пруденс выглядела такой удрученной, что он сдался.

— Ну, может быть, немного.

Джейми закатил глаза и провел пальцем по горлу.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал он и расправил свою потрепанную шляпу. — Я обещал одной красотке в деревне заскочить к ней и поцеловать перед сном или, может быть, что-нибудь еще, если она позволит…

— Спокойной ночи, Джейми, — попрощался Себастьян.

Джейми взглянул на Пруденс и хотел сказать что-то ободряющее, но лихорадочный румянец на ее щеках и повлажневшие глаза заставили его промолчать.

— Я принесу хлеб, — сказала она, когда Джейми исчез в ночи.

Ее губы дрожали. Она не осмеливалась встретиться с глазами Себастьяна.

Он вернул в тарелку кусочек пудинга и принялся кромсать его ножом. Он действительно умирал с голода, но не в том смысле, в каком думала Пруденс. Он изголодался по вкусу ее губ и по тому наслаждению от обладания друг другом, которое они вместе испытали в пещере. Тот сладенький кусочек лишь разжег его аппетит.

Смолистый запах кедра дразнил его ноздри. Пруденс развесила пахучие ветки над каждой дверью. Себастьян огляделся вокруг, впервые в действительности увидев замок со времени возвращения.

Холл теперь ничем не напоминал тот увешанный паутиной ужас, которым был еще неделю назад. Пол был чисто выскоблен и вымыт. Плетеный коврик лежал перед камином. Два кресла уютно расположились на нем, приглашая обменяться секретами.

Нежная забота Пруденс открыла древнюю красоту мебели тяжелого дуба и вишневого дерева. Прикосновение ее любящих рук было повсюду.

Кроме него. Себастьян вонзил нож в пудинг, разрезая засушенное мясо, и обнаружил, что оно обуглилось даже внутри.

Если Пруденс все еще будет в замке, когда наступит весна, размышлял он, она украсит его цветами: жасмином, жимолостью, колокольчиками. Для него жизнь без их дурманящего аромата и без нее была невыносимой. Словно в ответ на его мрачные раздумья небо угрожающе раскололось раскатом грома.

Пруденс вернулась с кухни, неся тарелку с соленой олениной и нарезанным хлебом. Себастьян отмахнулся от оленины и проглотил кусочек пудинга.

— Себастьян, я не настаиваю, чтобы ты ел это.

— Мне нравится.

Пруденс вновь робко попыталась выразить свой протест, но он так яростно взглянул на жену, что она боязливо отступила к другому концу стола. Она старалась не смотреть, как он с трудом проглатывает каждый кусок жесткого пудинга, запивая его большим глотком эля.

Пруденс играла камеей, скалывающей на груди ее кружевное жабо. Себастьян отчаянно боролся с собой, стараясь не смотреть на нее голодными глазами, но проиграл битву.

Свет свечей переливался в ее волосах, придавая им цвет красного вина, мерцающего в хрустальном бокале. Лавандовое шелковое платье подчеркивало белизну ее кожи. В своих грязных бриджах и пропитанной потом рубашке он чувствовал себя рядом с ней грубым крестьянином.

Пруденс подняла свой кубок.

— Джейми сказал мне, что двое французов спрашивали сегодня о тебе в деревне. Ты знаешь, почему?

Ее вопрос не удивил Себастьяна. Его лишь удивляло, что она так долго на задавала его. Возможно, она так же боялась ответа, как и он.

— Скорее всего — это бульдоги д'Артана. Старик дал мне две недели на то, чтобы я прислал ему формулу. Если Мак-Кей сдержит свое обещание, больше нам и не понадобится.

— А что Киллиан обещал тебе?

Себастьян поморщился от того, как она произнесла имя Мак-Кея. Нежность и уважение слышались в ее голосе.

— Помилование, — сухо ответил он. — Мак-Кей уехал в Лондон просить аудиенции у короля. Его Величество будет благодарен за предостережение о том, какую змею он пригрел в Палате Общин.

Губы Пруденс дернулись. Она и лаэрд Мак-Кей не могли бы придумать лучшего способа помочь Себастьяну, если бы даже провели в раздумье долгие месяцы.

Она поднесла ко рту вилку, чтобы скрыть улыбку.

— И что ты обещал ему взамен?

Себастьян выпил остатки эля.

— Тебя.

Ее рука замерла. Он поспешил нарушить молчание и, изучая подгоревшую фасоль с явным интересом, пояснил.

— Поскольку у нас не было письменного согласия на брак от твоей опекунши, английский суд даст свое согласие на его расторжение без помех. Конечно, во избежание скандала тебе будет лучше убедить судью в том, что наш союз не был осуществлен.

— Какую причину я назову? — Голос Пруденс был странно равнодушен.

«Ну почему она так чертовски спокойна», — недоумевал Себастьян. У него возникло желание сломать что-нибудь. Он засунул в рот большой кусок хлеба и пренебрежительно ответил:

— Мне все равно. Скажи, что сочтешь нужным. Что я слишком громко храплю. Что недостаточно часто купаюсь. Что предпочитаю мужчин женщинам.

Пруденс надела очки. «О, черт, — подумал он. — Вот, начинается». Хлеб застрял у него в горле. Она поглядела на него поверх очков.

— Это правда? Себастьян нахмурился.

— Правда что? Что храплю? Дурно пахну?

— Предпочитаешь мужчин женщинам?

Он бросил на нее долгий взгляд из-под ресниц. Внезапно у него возникло желание поссориться и осуществить отчаянную потребность освободиться от путаницы мыслей и чувств. Себастьян испытывал это желание и прежде, но в задымленных тавернах и шумных пивнушках он мог подраться и таким образом дать выход своей дурной энергии.

Он выпутал рукоятку ножа из складок скатерти и мгновенно нашел повод для ссоры.

Себастьян схватился за край скатерти, опрокинув свой пустой кубок.

— Это ведь было твое платье, да? Розовое платье, в котором ты была у Кэмпбеллов в ту ночь, когда я ограбил тебя?

Пруденс неуловимо преобразилась. Она надменно и гордо взглянула на Себастьяна, превратившись из жены лаэрда-горца в герцогиню Уинтон.

— Клюквенное.

— Клюквенное? — заревел он.

— Платье было клюквенное, а не розовое.

Себастьян встал и сдернул скатерть со стола, обнажая уродливое, потрескавшееся дерево. Тарелки упали на каменный пол и вдребезги разбились.

— Проклятье! Я не требую от тебя портить свою красивую одежду для того, чтобы угодить мне. Ты думаешь, я не видел, как ты стираешь пыль своей нижней юбкой? Процеживаешь сливки через чулки? Я никогда не просил тебя об этом.

— Эта одежда не нужна мне здесь. Она непрактична. Мои старые платья вполне подходящи.

Себастьян потянулся через стол, поднял ее руки с колен и повернул к свету. Подушечки пальцев и розовые ладошки были покрыты жесткими мозолями. Кожа на руках потрескалась и покраснела от долгой работы.

Мускул на его щеке дернулся.

— Твои руки тоже были вполне подходящими. Взгляни на них теперь! Я помню их мягкими и белыми, как голубки.

Пруденс не отрывала взгляда от стола. Горькая слезинка выскользнула из ее глаз и покатилась по щеке.

Волна презрения к себе охватила Себастьяна, еще больше разозлив. Он сжал ее запястья.

— Черт побери, женщина! Я привез тебя сюда не для того, чтобы ты была моей рабой!

Она встала, выдернув руки.

— Тогда для чего же, Бога ради, ты привез меня сюда? Определенно, не для того, чтобы быть твоей женой! — Она хлопнула ладонями по столу и приблизила к нему свое лицо. — Чем тебе не нравятся эти руки? Они слишком грязные для тебя? Слишком жесткие? Не такие мягкие и белоснежные, как у Триции или Девони? — она протянула к нему руки. — Я горжусь ими. Они никогда не были более красивыми. Они не только подавали чай и перелистывали книги. Я благословляю каждый ожог, каждую мозоль, каждую трещинку на этих руках, которые трудились над тем, чтобы превратить этот заброшенный замок хоть в какое-то подобие дома для тебя.

Себастьян потянулся к ней, зачарованный страстной яростью ее голоса, но его руки поймали пустоту. Пруденс попятилась назад и оказалась вне его досягаемости.

— Я буду рада, когда придет Мак-Кей, ты, неблагодарный негодяй, — сказала она. — Я бы хотела, чтобы он приехал прямо сегодня. Мне не составит труда убедить судью в твоей двуличности, поскольку ты, очевидно, считаешь свою жену настолько отталкивающей, что предпочитаешь спать со своим кучером. Что до меня, мне наплевать на тебя и катись ты со своим драгоценным Данкерком ко всем чертям!

С этими словами она разрыдалась и, закрыв лицо руками, бросилась вверх по лестнице.

Себастьян тяжело опустился на стул и положил голову на свои сложенные руки. «Ты — тупой ублюдок», — прошептал он.

Раскат грома прокатился над замком, и Себастьян уловил в его грозном рокоте издевательский голос своего отца.

Пруденс молотила подушку кулаками. Где это видано, чтобы подушку набивали сухим вереском, недоумевала она. Если бы ей захотелось поспать в его зарослях, она пошла бы и улеглась на мокрой вересковой пустоши внизу. Просто удивительно, что Себастьян не набил подушку колючками. Проклятые горцы такие нецивилизованные, а Себастьян Керр — худший из них!

Все дурное, что она когда-либо слышала о шотландцах, всплыло в ее памяти.

Молния расчертила темное небо и залила башню голубоватым светом. Страшный раскат грома сотряс комнату, и Пруденс в страхе забилась под вересковую подушку. Где это видано, чтобы в это время года была гроза? Даже законы природы искажены в этой первобытной стране. Неужели нет ничего, на что она могла бы положиться? И мелочный, продажный хозяин Данкерка не внушал доверия. Они с Мак-Кеем были глупы, если верили, что смогут помочь такому эгоистичному негодяю.

Пруденс стало невыносимо душно под подушкой. Она перевернулась на спину и расправила шерстяное одеяло, запутавшееся в ногах. Как могла она надеяться на то, что какой-то грубый шотландец оценит по достоинству интимное очарование света свечей и атласных скатертей? Ей следовало завернуться в звериную шкуру, встречая его к ужину. Они присели бы перед костром и ели сырое мясо, разрывая его руками…

Молния расчертила небо зубчатой полосой. Раскат грома сотряс башню. Ветер ревел за окном, швыряя в дребезжащее стекло пригоршни ледяной воды. Пруденс натянула одеяло на голову.

Грозы обычно взбадривали ее, но сегодня разбушевавшаяся стихия вселяла в нее ужас. По каменным стенам метались зловещие тени. Казалось, что гроза злится на находящуюся в башне одинокую, испуганную женщину, притягиваясь, как магнитом, к ее горю и страданиям.

Сама того не желая, Пруденс внезапно ощутила рядом с собой присутствие другой женщины — матери Себастьяна. Сжавшись в комок под одеялом, много лет назад Мишель Керр смотрела полными ужаса дымчато-серыми глазами на дверь спальни, ожидая прихода деспота-мужа. И Пруденс Керр, как никогда, чувствовала боль и отчаяние той незнакомой, но такой несчастной женщины. И каждый удар грома представился ей стуком тяжелых сапог Брендана Керра по крутым ступенькам башни. Он шел к ней…

Чтобы прогнать это наваждение, Пруденс зажала руками уши, в отчаянии бормоча определение теоремы Пифагора. Оглушающий раскат грома прокатился, казалось, по самой крыше, и она подскочила, дрожа от страха, чувствуя, что рубашка прилипла к покрытому испариной телу.

Белый ослепительный свет вспыхнул в комнате, сковывая Пруденс леденящим ужасом. Что за темная фигура притаилась у окна? Ее ведь там раньше не было. Не объявился ли в замке мрачный призрак Брендана Керра в наброшенном на широкие плечи черно-зеленом пледе и с мерцающим в серебряном свете молнии палашом?

Неистовый порыв ветра налетел на замок, и распахнул окно в башне. Пруденс закричала. Оглушительный раскат грома поглотил ее крик. Дождь хлынул в башню, заливая каменный пол. Женщина вскочила с кровати и побежала к двери. В кромешной темноте она потеряла ее из вида и в панике кружила по комнате, как пойманная в клетку птица.

Голубоватый мерцающий свет заполнил пространство, и Пруденс дрожащими пальцами схватилась за железную задвижку. Она понеслась вниз по лестнице в развевающейся на сквозняке белой рубашке. Ей было безразлично, даже если в пустом холле она встретит самого дьявола, но сейчас необходимо подальше убежать от леденящих кровь кошмаров старой башни.

На последней ступеньке Пруденс наступила ногой на что-то мягкое. Она споткнулась и упала на четвереньки.

За сонным ворчанием последовало проклятие. Металлический щелчок громовым раскатом прокатился во внезапно наступившей тишине. Пруденс откинула волосы с глаз и обнаружила, что смотрит прямо в дуло пистолета Себастьяна.