"Битва в космосе" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

ГЛАВА 3

— Надеюсь, они не будут возражать против нашего наблюдения за процессом появления на свет их детенышей, — сказала Сара, шагая за Реатуром вместе с Ирвом и Пэт.

— Я тоже, — ответил антрополог. — Судя по изоляции, в которой отец клана содержит свой… гарем, мы вполне можем получить от ворот поворот. С другой стороны, Реатур достаточно умен, чтобы понять: мы настолько отличны от его соплеменников, что нас не стоит брать в расчет. Мы все равно что евнухи…

Ирв засунул руки в меховых перчатках поглубже в карманы. Он успел заметить за собой, что делает так всякий раз, когда оказывается в Реатуровых палатах. От одной только мысли, что замок почти целиком построен изо льда, его пробирала дрожь. Ирв покосился на жену; она тоже засунула руки в карманы и подняла ворот.

— Как считаешь, именно этими ограничениями вызвано полное подчинение самок своим самцам? — спросила Сара.

— Нет, скорее всего, здесь имеет место универсальная константа вселенского масштаба. Я имею в виду абсолютный патриархат. Нерушимое господство самцов — не самая плохая минервитянская особенность, если вдуматься, — с глубокомысленным видом произнес Ирв, заработав негодующий взгляд Сары и короткий смешок Пэт. Даже Реатур, всю дорогу наблюдавший за людьми только одним глазным стеблем, слегка вытянул в направлении антрополога второй. Ирв не знал, относиться ли к этому как к знаку внимания, или как к случайному рефлексу.

Реатур распахнул дверь, ведущую в «женские» покои замка. По ту сторону двери тотчас же поднялся неимоверный шум — самки, явно не имевшие в своем словарном запасе слова «сдержанность», приветствовали своего короля (вождя?). Ирв до сих пор так и не определил для себя официальный статус титула Реатура. Восторг самок удвоился, когда они заметили, что хозяин владения пришел не один. Астронавты уже знали, что между собой минервитяне называли своих гостей «человеками». Так вот, самки считали «человеков» добрыми весельчаками, всегда готовыми принять участие в их играх.

Окружив гостей верещащей ватагой, «девчата» принялись переваливаться друг через друга, пихать, тыкать и толкать «человеков». Всякий раз, прикоснувшись к незащищенной одеждой человеческой коже, они в изумлении отводили руки, но спустя секунду снова протягивали их, стремясь прикоснуться к странной теплой плоти еще раз.

— Точно стая спятивших щенят, — сказала Пэт и улыбнулась: без улыбки на веселящихся минервитянок смотреть было невозможно.

Ирв отдернул голову назад, чудом увернувшись от когтя совсем юной самочки, но ей все же удалось царапнуть его по меховой шапке. При этом она издала почти сверхзвуковой визг.

— Мне они больше напоминают мою двухгодовалую племянницу, — признался Ирв и погрустнел. Он и забыл, что сейчас Бетти уже исполнилось три. А когда «Афина» вернется на Землю, пятилетняя девочка, скорее всего, даже не узнает ни тетю Сару, ни дядю Ирва.

— Похожи на недавно научившихся ходить детей, правда? — медленно проговорила Сара. — Как шаловливые девчушки.

— Только не та, которую зовут Байал, — вставила Пэт, и Ирв кивнул в знак согласия. Ни одна земная женщина не могла выглядеть столь впечатляюще… беременной. Большие выпуклости снизу вдоль туловища делали Байал мгновенно узнаваемой среди товарок, тогда как даже Реатура земляне различали в толпе соплеменников не сразу. Именно из-за этих выпуклостей Байал двигалась медленнее остальных и подошла к «человекам» последней.

— Хелло, Байал, — Ирв взмахнул рукой.

— Хелло, Ирв, — ответила самка, взмахнув тремя руками одновременно. Она воспроизвела жест и приветствие антрополога со сверхъестественной точностью, правда, использовав при этом больше рук, чем следовало. Как заметила Сара, минервитянки действительно напоминали детей и демонстрировали присущую им способность к мимикрии. Ирв решил поразмышлять над этим позже.

— Реатур! — воскликнула Байал, пробиваясь к повелителю, а затем разразилась потоком слов, которые Ирв, даже спустя две с половиной недели после посадки «Афины» на Минерву, воспринял как полную тарабарщину.

Но Реатур и самки поняли, ЧТО сказала Байал. Все повернули к ней кто по одному, кто по два глазных стебля, и это единое волнообразное движение вызвало в воображении Ирва образ ветра, колышущего целый лес змей.

Повинуясь короткому окрику Реатура, самки, стоявшие между ним и Байал, мгновенно расступились. Хозяин владения двинулся вперед, «человеки» последовали за ним.

Сара сжала локоть Ирва.

— Смотри! Вон над той почкой появился вертикальный разрез! Реатур рассчитал все верно… Вероятно, Байал вот-вот начнет рожать.

Ирв понял, что жена права, и его руки задрожали от волнения. И как тут не волноваться! Знание того, каким образом минервитяне появляются на свет, несомненно даст ему ключи к другим аспектам их жизни, не говоря уже о важности таких сведений для Сары и Пэт.

Реатур выглядел сейчас как любой готовящийся стать отцом супруг, заботящийся о жене на сносях. Он сжал две руки Байал парой своих и повел ее в комнату, из которой она вышла в «гостиную». Остальные самки остались на месте и начали выкрикивать им вслед имя Байал и одно из нескольких минервитянских слов, значение которых Ирв успел усвоить: «Прощай!».

— А мы пойдем? — шепнула Ирву Пэт. — Я сгораю от любопытства.

— Пойдем, — ответил он, секунду подумав. — Если Реатур или Байал не захотят терпеть нашего присутствия, они дадут нам знать.

Астронавты сделали несколько шагов и остановились, все же не уверенные, что Реатур позволит им присутствовать при столь интимном «мероприятии». Хозяин владения, глядящий на них двумя глазами, будто прочел их мысли и, помедлив, махнул рукой — ладно, мол, идите за нами, чего уж там.

Реатур привел Байал и землян в маленькую комнатку, в которой сразу же стало тесно от их присутствия. Сесть там можно было только на пол; минервитяне с их своеобразной «конструкцией» тела вообще не знали, что такое «сидеть» или «садиться», а потому не имели ничего похожего на стулья или скамьи. Гости решили остаться на ногах — не садиться же на ледяной пол, даже в утепленных штанах.

Байал отколупнула от стены небольшой кусок льда и положила его в рот. Реатур отломил еще один и протянул его самке. Пока та с аппетитом хрумкала ледышками, хозяин владения нежно поглаживал ее тремя руками.

— Он очень внимателен к ней, — вполголоса пробормотала Сара. — До чего трогательная сцена! А Байал вовсе не выглядит обеспокоенной.

Перемещаясь по комнатенке, насколько позволяло ее ограниченное пространство, Пэт делала снимок за снимком.

— Шум? Почему? — спросила Байал, указывая на фотокамеру. Ирв еще неделю назад заметил, что минервитянские самки изъясняются менее сложным языком, чем самцы; сейчас же Байал намеренно упрощала свою речь еще больше, так, чтобы ее поняли земляне.

— «Никон», — ответила Пэт, не вдаваясь в подробности. Достаточно было того, что теперь Байал знала, как называется жужжащая штуковина. Реатур, тот уже привык к шуму фотокамеры. — Смотрите! — Пэт обернулась к Саре и Ирву. — Трещины над каждой почкой удлиняются.

— Шестеро детенышей сразу? — Ирв покачал головой. — Моя двоюродная сестра родила двух малышей с перерывом в два года, и с тех пор дома у нее царит хаос. — Он улыбнулся, вспомнив, какой кавардак устраивали в доме Виктории его племяшки, но спустя секунду, посерьезнев, добавил: — Впрочем, в огромном семействе Реатура лишние полдюжины детей, полагаю, погоды не делают.

— Трещины растут, — сказала Сара. — Если процесс будет продолжаться с такой скоростью, то либо детишки здесь рождаются очень быстро, либо Байал просто распадется на несколько сегментов, как поделенный на дольки апельсин. Смотрите: по-моему, она совершенно счастлива. Когда на Земле получат наш отчет, многие женщины станут завидовать этой минервитянке.

Теперь трещины не только удлинялись, но и становились шире. Вскоре наружу показались ножные стебельки новорожденных. Шесть малышей, каждый о шести ножках, плюс шесть ног Байал… Ирв начал прикидывать, сколько ног получится в сумме, и в его памяти всплыла детская загадка-считалочка про человека, его жен, кошек, крыс и Бог знает кого еще. Он не мог отвязаться от этого арифметического бреда все время, пока наблюдал, как из шести «утроб» роженицы появлялись маленькие туловища, потом руки, головы, глазные стебли новорожденных.

— Они соединены с матерью посредством ротовых отверстий, — заметила Пэт. — Устроено разумно: детеныши получают питание непосредственно от нее и не нуждаются в таком органе, как плацента.

— А как они избавляются от своих «отходов»? — спросила Сара.

— Видишь те трубочки вокруг центрального рта, которые соединяют мать и ребенка? Наверняка это каким-то образом происходит через них. Их тоже шесть, конечно. Похоже, эта цифра здесь шаблонная.

— А каким образом детеныши отделятся от Байал, Пэт?

— Пока не знаю. Но скоро мы увидим… Ага, смотри — маленькие трубочки будто отстегиваются. Там, где они входили в нее, открылось маленькое кровотечение. Минервитянская кровь темнее нашей, правда?

— Да, — кивнула Сара и подалась вперед, чтобы лучше видеть.

Ирв наблюдал за Реатуром. Когда началось кровотечение, самец подошел вплотную к Байал, погладил ее и что-то сказал. Ирву показалось, что он снова услышал слово «прощай», но уверенности у него не было. Впрочем, все звуки записывал лежавший в нагрудном кармане магнитофон.

— Смотри, Пэт, — сказала Сара. — Мышцы вокруг ртов детенышей как бы расслабляются. По принципу похоже на сфинктерное [7] кольцо.

— Да, такое случается у детенышей сумчатых животных. Эти мышцы помогают им прикрепляться к материнскому соску, пока они сидят в сумке. Полагаю, что сейчас малыши просто отсоединятся и шлепнутся на пол.

Детеныши упали на пол почти одновременно.

Кровь хлынула из Байал шестью мощными струями, бьющими оттуда, где к ней «крепились» новорожденные. При таком обильном и быстром кровотечении ее силы скоро иссякли. Менее чем через минуту руки и глазные стебли самки обмякли и безвольно поникли. Она покачнулась и начала сползать по стене вниз.

— Прощай, — сказал Реатур; и на сей раз Ирв узнал слово безошибочно. Самец осторожно уложил Байал на пол, стараясь, чтобы ее тело не задавило новорожденных.

— Она мертва, — произнесла шокированная зрелищем Пэт.

— Мертвее не бывает, — угрюмо подтвердила Сара и подняла ногу. С подошвы ее сапога закапала минервитянская кровь — она заливала весь пол. — Родить минервитянке, это все равно что мне или тебе перерезать обе сонные артерии.

— Но это же ненормально! Наверное, случилось что-то непредвиденное…

— Нет, — бросил Ирв, прежде чем жена успела ответить. Сара бросила на него недовольный взгляд. — Вероятно, так происходит всегда! Посмотрите на Реатура. Он точно знал, чего ожидать. Он видел это прежде. Радости он, конечно, не испытывает, но уже пришел в себя и занялся обычным делом.

Реатур сгонял в одно крошечное «стадо» шестерых маленьких минервитян, резво скачущих по полу. Несмотря на удивительную для младенцев активность, они напоминали Ирву скорее только что вылупившихся из яиц ящерок и черепашек, нежели новорожденных детенышей разумных существ. Реатур согнал их всех в кучу и принялся собирать одного за другим. Взяв троих в одну руку, двоих в другую, и одного, отдельно, в третью, он выпрямился и посмотрел на дверь.

— Почему не со всеми? — спросил Ирв, показывая на последнего малыша.

— Самец, — сказал Реатур. Потом поднял повыше других трепыхающихся и визжащих детенышей. — Самки. — Он добавил еще что-то, но Ирв покачал головой в знак того, что не понял последнюю фразу. Тогда хозяин владения снова поднял самочек, как бы показывая, что они являются таковыми, и произнес: — Скоро прощание, как с… — и указал свободной рукой на неподвижное тело Байал.

— Значит, это случается со всеми ними? — Сара словно оцепенела от ужаса и гнева. — Беременеют, а потом умирают? Но ведь они разумные существа и могли бы стать такими же полноправными членами общества, как и самцы, если бы, если…

Она запнулась.

— Если бы жили дольше, — закончил за нее Ирв. Она кивнула, не глядя ни на мужа, ни на Реатура.

— Биологически это в какой-то степени имеет смысл, — неохотно заговорила Пэт. — Они воспроизводят себе подобных, затем уступают место следующему поколению.

— Но кто заботится о детенышах? — вскинулась Сара.

Пэт задумчиво посмотрела на извивающихся в руках Реатура минервитят.

— Судя по их виду и поведению, они вполне способны заботиться о себе сами. Если они могут самостоятельно находить пищу, а видимо, так оно и есть…

— Полагаю, что воспитанием самцы могут заниматься не хуже самок, — вставил Ирв — Или другой вариант: они оставляют новорожденных самочек здесь, среди «женщин», зная, что они… э-э… зная, что они долго не протянут, а маленьких самцов забирают отсюда, чтобы вырастить из них, как выразилась Сара, полноправных членов общества.

— Отвратительно, — пробормотала Сара, по-прежнему не глядя на мужа.

— Я не сказал, что мне нравится такой порядок вещей. — Ирв вдруг с силой хлопнул себя ладонью по лбу, будто осененный какой-то новой мыслью. — Знаете, девочки, что я вам скажу? Нам надо постараться сохранить в тайне от Реатура и его соплеменников то, что мы не… В общем, то, что не все из нас — самцы.

Женщины изумленно вытаращились на антрополога.

— Нам следует выйти отсюда, и чем быстрее, тем лучше, — сказала Сара, покраснев. — Если я засмеюсь, то остановиться не смогу.

Ирв дождался момента, когда один из глазных стеблей Реатура повернулся к нему, затем приблизился к самцу, поклонился и сказал на местном языке:

— Прощай, — и сам вздрогнул, почувствовав пробежавший по спине холодок; за последний час это слово повторялось слишком часто и теперь уже крепко въелось ему в память.

— Прощай, — ответил хозяин владения голосом, в котором Ирв не смог уловить ни единого намека на какие-либо эмоции. Реатур не обращал никакого внимания и на странные взвизгивания малышей, из чего антрополог заключил, что именно такие звуки и издают обычно новорожденные минервитята.

— Пошли, — Ирв мотнул головой. Астронавты вышли в «гостиную», где как ни в чем не бывало резвились Реатуровы супруги. Как всегда полные любопытства и интереса, они окружили гостей и принялись засыпать их вопросами. Ирв даже обрадовался, что незнание языка лишает его обязанности отвечать на них.

У ворот замка землян ожидали оставленные ими космовелосипеды. Специально сконструированные известной фирмой для экипажа «Афины», они обладали проходимостью вездехода и все вшестером весили вдвое меньше, чем он.

— Я возвращаюсь на корабль, — заявила Пэт, садясь в седло. — Хочу проявить фотографии.

— А я просто прокачусь, — сказала Сара. — Есть над чем поразмыслить.

Она крутанула педали и покатила по извилистой тропинке, убегающей в поля. Пар, выходящий у нее изо рта, струился следом прозрачным морозным шлейфом.

Ирв замешкался, и Пэт заметила это.

— А ты? — спросила она. — Поехали со мной.

— Думаю, мне лучше остаться с Сарой. Она немного не в себе.

— Да брось ты! Она скоро оклемается. Все будет в порядке.

— Да, но… — он умолк и поехал по тропинке вслед за Сарой.

— Ну, как знаешь. Тогда пока, увидимся позже, — крикнула Пэт в спину Ирву и, не дождавшись ответа, со вздохом вырулила на дорогу и медленно двинулась в сторону «Афины».

— Я не понял, Валерий Александрович, — сказал Толмасов. — Попросите Фралька повторить.

— Он сказал… — начал было Брюсов.

Полковник поднял руку.

— Пусть он повторит то, что сказал. Я хочу сам научиться понимать минервитянский, не пользуясь услугами переводчика. — Решив освоить язык аборигенов, Толмасов взялся за дело со свойственной ему настойчивостью.

— Еще раз, пожалуйста, — попросил Брюсов Фралька.

— Медленно, — вставил Толмасов единственное слово, которое он употреблял достаточно часто, чтобы произносить его с уверенностью.

— Ты даешь мне… — Фральк указал на топоры, молотки и другие инструменты, принесенные русскими для обмена. — Часть я отдам Хогрэму, он… — Следующее слово было незнакомо полковнику, и он вопросительно посмотрел на Брюсова.

— «Обменяет», я думаю, — предположил лингвист. — Может, из контекста станет яснее. — Он снова обернулся к Фральку. — Продолжай.

— Хогрэм, он… — Опять то же самое слово. — Потом он использует полученное от вас для того, чтобы приобрести нужные вам товары. Кое-что из принесенного вами я не отдам Хогрэму. Я, — то же слово, — их сам. Часть из того, что мне дадут за них, я оставлю себе и сохраню. На другую часть возьму то, в чем нуждаюсь. А на то, что останется, я добуду товары, нужные вам.

— Не «обменяет»! — воскликнул Толмасов. — Я понял, что означает это слово… оно означает «продавать». Фральк продаст кое-что из того, что получит от нас, использует часть дохода для приобретения товаров у нас или у своих сородичей, остальное положит в кубышку… ну, и так далее. — Полковник потер глаза костяшками пальцев. — И кто из него получится в итоге?

— Нормальный капиталист, — тихо сказал Брюсов.

— Именно, — Толмасов взглянул на Фралька с несколько неприязненным интересом. Как «простого» инопланетянина, то есть как объект в чистом виде, его можно было изучать без предубеждений. А вот думать о нем как о капиталисте… здесь без идеологической борьбы не обойдешься. Полковник вдруг расхохотался.

— Что такое? — недоуменно поинтересовался Брюсов.

— Я представил его за рулем американской тачки, скажем, «форда». Занятное было бы зрелище.

— Да уж, — нервно улыбнулся Брюсов, оглядываясь. — Но в Москве это вряд ли сочтут смешным. Думаю, и Лопатин не обрадуется нашему открытию.

— В том-то и дело, — кивнул Толмасов. Он не отказался бы посмотреть на лицо гэбэшника, когда тот узнает новость.

Фральк издал звук, похожий на то, как женщина прочищает горло, когда сидящие с нею за обеденным столом мужчины слишком увлекаются деловыми разговорами и не уделяют ей должного внимания. Толмасов не в первый раз подумал о том, какой чудный музыкальный голос пропадает зазря и как странно то, что им обладает инопланетное существо, да еще — как совсем недавно выяснилось — мужского пола. Полковник отвесил Фральку почтительный поклон, как бы извиняясь за свою рассеянность. В ответ минервитянин не замедлил светски расшириться.

— Хочу больше, — он снова указал на молотки, топоры и на стоявшую поодаль коробку с карманными фонариками.

— Может, хватит с него топоров? — спросил Брюсов.

— Почему? Мы привезли их для обмена, а местные инструменты, оружие и, может быть, книги, которые мы получим от аборигенов, будут оцениваться на Земле на вес золота. Даже дороже, неизмеримо дороже. Но я усек, куда вы клоните, Валера.

Толмасов решил попробовать сам объясниться с Фральком, пользуясь своим весьма ограниченным словарным запасом.

— Эти…. — он указал на топоры. — Что ты с ними делать? Использовать на что?

— Использую для омало.

Толмасову хватило его познаний в минервитянском, чтобы понять, что Фральк скорее всего умышленно поменял употребленный им предлог «на что» на «для», но последовавшее затем слово, скорее всего существительное, было ему неизвестно.

— Омало? Что есть омало?

Из ответа Фралька Толмасов разобрал только «Ущелье Эрвис» — местное название Каньона Йотун. Он обернулся к Брюсову.

— Вы поняли, что он сказал?

Лингвист нахмурился.

— Омало — это что-то на противоположной стороне Ущелья Эрвис.

Толмасов сдвинул брови. Значение нового слова оставалось неясным.

— Повторите еще раз, медленно, — попросил он Фралька.

— Скармер, — минервитянин указал на себя. Потом указал на замок, где жил его король. Или отец? — Хогрэм Скармер.

— Фамилия? — спросил Толмасов лингвиста.

— Не думаю. Впрочем, он еще, кажется, не закончил.

Брюсов оказался прав. Явно упрощая свою речь, Фральк принялся объяснять дальше:

— Ущелье Эрвис… эта сторона… вся… скармер. — Он встряхнул всеми шестью руками, будто охватывая ими округу. — Ущелье Эрвис… та сторона… омало.

— Боже мой, — пробормотал Толмасов, боясь признаться самому себе, что он понял минервитянина правильно. — Валера, кажется, я все понял. Он пытается сказать нам, что к востоку от каньона находится другая страна, а омало — это, видимо, населяющее ее враждебное племя. Так что нам следует десять раз подумать, прежде чем вооружать здешний народец.

— Я полагаю, Сергей Константинович, что вы должны проконсультироваться с Москвой, — сказал Брюсов.

Полковник поморщился. Брюсов готов был «консультироваться» с Москвой по любому поводу, вплоть до того, какую пару носков ему следует надевать утром.

— Боюсь, вы правы, — ответил Толмасов, неохотно кивнув. — Американцы-то скорее всего контактируют как раз с этими самыми омало. Представляю реакцию Кремля на наш военный конфликт с ними, пусть даже и вынужденный. Наши и так уже едва не вляпались в ядерную заваруху в Ливане.

— Надо как можно тщательнее подойти к изучению местной ситуации, — заметил Брюсов.

— Само собой.

— Будем уведомлять «Афину»?

— Пусть об этом тоже позаботится Москва. Правда, будь моя воля, я бы пока не стал.

Реатур привел в порядок Палату Почкований. Он всегда тяготился этой работой — неприятной и мрачной; потому и не поручал ее самкам. И еще потому, что они, в силу своей природы, просто-напросто не выполнили бы ее должным образом. Хозяин владения вынес труп Байал в большой зал, надеясь, что самки, почувствовав приближение ночи, уже разошлись по своим маленьким комнаткам и легли спать. Но он ошибся. Нумар и Ламра с визгом носились друг за другом, изредка сталкиваясь и падая. Заметив хозяина владения с его ношей, они притихли и подошли к нему.

— Это Байал, — сказала Нумар.

— Как грустно, — отозвалась Ламра без особой скорби, словно сожалея о разбитом горшке или о мертвом животном. Слишком юная, она не осознавала, что судьба Байал уготована и ей. Будто лишний раз подтверждая свою наивность, она обратилась к Реатуру: — Потрогай меня. Наверное, я скоро буду почковаться.

Пробежав пальцами по ее телу, он нащупал маленькие, пока еще едва заметные выпуклости и как можно нежнее ответил:

— Я тоже так думаю, Ламра.

— Хорошо! — воскликнула Ламра.

«Нет, — с грустью подумал Реатур, — она не понимает, что почкование убьет ее, лишит жизни». Печаль навалилась на Реатура тяжким грузом. Ни к одной из своих самок — ни в прошлом, ни в настоящем — не питал он такой любви, как к Ламре. Было в ней что-то свое, отличавшее ее от остальных. Что именно? Реатур так и не понял этого, но знал, что будет скучать по Ламре, когда она выполнит свое предназначение и уйдет во мрак. «Может, к тому времени в земли омало забредет странствующий менестрель, и я попрошу его за хорошую плату сложить памятную песнь в честь усопшей», — с надеждой подумал он.

Пока Реатур предавался грустным размышлениям, заскучавшая Нумар что есть силы толкнула Ламру тремя руками и вприпрыжку пустилась наутек. Издав пронзительный крик, настолько громкий, что наверняка разбудила половину спящих самок, Ламра бросилась ей вдогонку.

Реатур с телом Байал на руках вышел из зала и запер за собою дверь. Он уже почти дотащил труп до полей, когда встретил Энофа, возвращавшегося в замок от летающего дома человеков. «Наверняка опять замучили расспросами», — предположил Реатур. Если бы не отменная вежливость, с которой человеки задавали свои бесчисленные «зачем» и «почему», хозяин владения давно бы заподозрил в них скармерских шпионов.

Эноф вгляделся в темноту и, различив, ЧТО тащит Реатур, спросил:

— Не желаешь ли ты, чтобы я выполнил эту работу вместо тебя, отец клана?

— А? Нет, спасибо, Эноф. Слишком мало получают самки от жизни, и поэтому я стараюсь дать им все, что могу, и оказать им скромные почести хотя бы после смерти.

Эноф сжал и разжал пальцы одной из рук в знак согласия.

— Ты прав, отец клана. В моем жилище только две самки, и я обращаюсь с ними так хорошо, как только могу. Себе же на пользу — если не держишь их за животных, они веселы и довольны; тогда общаться с ними приятно.

— Полностью согласен с тобой, — сказал Реатур.

— Как себя чувствуют отпочковавшиеся? — поинтересовался Эноф.

— Самец довольно большой и выглядит крепышом. Самочки тоже вроде бы здоровенькие, — Реатур выпустил воздух из дыхательных пор. — Впрочем, время покажет.

Эноф понял, что имел в виду хозяин владения.

Многие отпочковавшиеся умирали очень рано. Если самцу удавалось прожить пять лет, он мог рассчитывать на долгую жизнь. Что касается самок, то добрая половина из них вообще не доживала до возраста почкования. А те, которые доживали… Тех ждала судьба Байал, независимо от того, насколько сильны и здоровы они были.

— И сколько теперь у тебя самцов? — спросил Эноф.

Реатуру пришлось считать на пальцах, но, даже закончив подсчет, он ответил не слишком уверенно:

— Ну, если учитывать последнего, думаю, мне не хватает еще троих, чтобы было четырежды по восемнадцать.

— Неплохо, — с оттенком зависти произнес Эноф, затем почтительно расширился. — Прошу прощения, отец клана, что задержал тебя и отвлек от того, что ты собирался сделать, — проговорил он и двинулся в сторону замка.

Реатур и не думал сердиться на Энофа за то, что тот отвлек его от скорбного дела, к которому он никогда не относился с энтузиазмом. Хозяин владения притащил труп Байал на тот участок поля, где летающий дом человеков опалил посевы. Он знал, что большую часть загубленных растений пожрут животные-падальщики, но то, что останется, сгниет и удобрит почву.

Бродячие торговцы и путешественники рассказывали, что где-то далеко на юге проживает народ, который — летом, по крайней мере — закапывает своих усопших в землю. Там подобный обычай оправдывал себя, поскольку земля размораживалась вглубь почти на рост взрослого самца и оставалась мягкой чуть ли не полгода. Во владениях Реатура и его соседей такой труд с устройством похорон просто не стоил бы затраченных усилий.

Положив труп на пашню, Реатур пробормотал молитву и попросил богов даровать Байал в ином мире ту долгую жизнь, которой ей не довелось насладиться здесь. Добавив к этому краткую просьбу о здоровье отпочковавшихся, хозяин владения расширился в знак последней дани уважения к их матери.

Спустя несколько секунд два его глаза ослепила яркая вспышка темно-лилового цвета. Реатур едва не выпрыгнул из своей кожи. Сияющие разноцветные круги поплыли перед глазами, даже после того, как Реатур закрыл их — будто в ясный день он взглянул прямо на солнце.

Не сразу сообразив, что к чему, хозяин владения повернул в направлении вспышки еще один глазной стебель и увидел человека, направлявшего на него какой-то предмет.

— Следовало бы сразу догадаться, — пробормотал Реатур, и тут новая вспышка на время вывела из строя и третий его глаз.

— Хватит! — возопил он.

— Что?

Это и в самом деле был человек с голосом, как у самца. Как у молодого самца. Цветные круги перед теми двумя глазами, которые вспышка ослепила сначала, начали блекнуть, и Реатур решился глаза открыть. Они видели! «Стало быть, я не останусь полуслепым навечно. Таким, как человек… » — подумал Реатур и, ненадолго позабыв о собственном гневе, даже посочувствовал пришельцам.

— Что за вещь? — спросил он, подходя к человеку и указывая на предмет в его руке. Ему пришлось повторить свой вопрос еще несколько раз, прежде чем человек неуверенно спросил:

— Реатур?

— Кто же еще? — пробурчал хозяин владения и вдруг впервые за все время общения с пришельцами задался вопросом: а что если человекам внешность омало кажется столь же необычной, как и их облик — его, Реатура, соплеменникам? — Что это за вещь? — спросил он снова.

Самец по имени Сара — а это был именно он — наконец-то понял вопрос.

— Фотокамера с мощной вспышкой. Делатель картинок, только с солнцем, — добавил он на языке омало.

— А-а… — ответил Реатур. Он понятия не имел, каким образом работают человеческие приспособления для делания картинок, но результатами этой работы восхищался. Некоторые штуковины выплевывали картинки сразу — они получались такими же изумительно подробными и точными, как и та, первая, с изображением Странной Вещи, показанная ему человеками в день, когда их летающий дом упал с небес. Реатур уже имел картинку самого себя и еще две — Терната и замка; человеки, к вящему удивлению хозяина владения, даже не запросили за них никакой платы.

— Почему такой большой свет? — спросил он.

Сара объяснял долго, стараясь изо всех сил, надо отдать ему должное. Реатур почти ничего не понял. Во-первых, Саре явно не хватало слов. Во-вторых, хозяин владения подозревал, что некоторые понятия человеков столь же странны, как и они сами, а потому объяснить их на чужом языке нелегко. Единственное, что он разобрал, — это то, что устройству для делания картин требовалось много света, чтобы видеть.

Сара положил делатель картинок в один из карманов своей внешней шкуры. До Реатура лишь недавно дошло, что эта самая шкура не являлась неотъемлемой частью пришельцев; он догадывался даже, что время от времени они ее снимают.

Из другого кармана Сара вынул еще один предмет. Реатур услышал тихий щелчок, после чего из предмета хлынул свет — не одиночная ослепляющая вспышка, но ровный и менее яркий луч, не такой страшный для глаз.

Сноп света, тактично направленный Сарой к ногам Реатура, выхватил из мрака тело Байал.

— Самка после почкования? — спросил Сара.

— Конечно, — сердито ответил он; человеки имели дурацкую привычку спрашивать об очевидном.

— Я посмотреть на самка поближе? — Ему пришлось прибегнуть к помощи жестов и несколько раз повторить свою просьбу, прежде чем Реатур понял ее смысл. Хозяин владения заколебался. Он самолично убрал Палату Почкований после смерти Бай-ал, поскольку не желал, чтобы другие самцы прикасались к ЕГО самке, пусть даже и мертвой. Но с другой стороны, он ведь позволил человекам заходить в покои самок, поскольку пришельцы настолько необычны по своему строению и всему прочему, что вряд ли вознамерятся внедрить свои почки в его самок. Кроме того, бедняжка Байал больше никогда не будет почковаться, это уж точно.

— Смотри, если желаешь, — ответил наконец Реатур и спустя секунду внятно гаркнул: — Да! — С человеками следует изъясняться как можно проще.

Хозяин владения зашагал к замку, не спуская одного глаза с Сары, согнувшегося над трупом Байал. Эта странная поза, свойственная исключительно человекам, по-прежнему поражала его своей нелепостью. Расширяться пришельцы не умели.

И снова Реатур посочувствовал человекам. Что это за жизнь, со столь несовершенными телами?

Молодой самец бросил фонарик к ногам Фралька, хотя сначала явно намеревался бросить его не к ногам, а именно на одну из ног старшего из старших.

— В чем дело, Маунтенк? — спросил Фральк удивленно и сердито. Прямой наследник хозяина владения, он редко сталкивался с такой грубостью по отношению к себе.

Но Маунтенк был рассержен не меньше.

— Эта паршивая штуковина сдохла, Фральк, — мрачно заявил он. — Она больше не загорается, и я хочу, чтобы ты вернул мне восемнадцать каменных ножей, которые я тебе уплатил за нее.

— Как долго она протянула, Маунтенк?

— Всего четыре ночи, — резко ответил самец. — Я заставлял ее делать свет только в темное время, чтобы видеть работу, которую я делал, а сейчас смотри, — он щелкнул маленьким переключателем, — издохла. Я хочу мои ножи обратно.

— Прежде позволь мне посмотреть. Может, я смогу оживить ее, — сказал Фральк. Ножи Маунтенка он обменял, сам уже не помня, на что, но заработал на них неплохо.

Маунтенк взглянул на него сразу тремя пылающими глазами.

— Ну что ж, сделай милость.

— Хорошо, подожди меня здесь, — ответил Фральк спокойно. На самом деле он ужасно нервничал. Еще бы! Маунтенк был далеко не единственным, кому старший из старших успел выгодно продать лампы. Если все проданные самцам «делатели света» начнут умирать… Фральку не хотелось думать, ЧТО может тогда случиться с ним. Поэтому он поспешил к палатке чужаков, дабы показать им умершую лампу и спросить, можно ли ее оживить.

Около палатки стояла штуковина — Фральк про себя называл ее наземной лодкой, — которую чужаки использовали для путешествий по окрестностям. Он не раз видел, как она катится по земле на четырех круглых приспособлениях, заменяющих лыжи. Первый раз увидев наземную лодку, старший из старших вспомнил, как летающая лодка чуть не упала на него сверху, и решил, что чужаки, должно быть, заядлые путешественники, причем весьма и весьма опытные. Он еще задумался тогда, почему никто и никогда не видел их прежде. Может, они действительно прибыли с Двойной Звезды?

Памятуя о странном обычае чужаков, Фральк остановился возле палатки, а не вошел в нее сразу.

— Привет! — крикнул он и добавил на чужацком языке: — Здрасьте!

Никакого ответа. Он громко поздоровался еще раз. Снова тишина. Может, они отправились пешком прогуляться по городу Хогрэма? Нет, только не сегодня! Сегодня они действительно нужны ему.

Фральк повторил приветствие в третий раз — и на своем языке, и на человечьем. Наконец вход в палатку открылся. Фральк почувствовал такое облегчение, что почти не обратил внимания на поток спертого теплого воздуха, хлынувшего изнутри. Из палатки, поправляя на себе внешнюю кожу, выглянул чужак.

— Бр-р-р, — произнес он слово, абсолютно ничего не говорящее Фральку.

Мгновение спустя рядом с первым появился второй чужак, суетливо расправляющий внешнюю кожу. Суетливо и слишком долго, как показалось Фральку. «Конечно, имея всего две руки, будешь неуклюжим», — саркастически подумал он.

— Фральк? — спросил тот, что вылез вторым, единственный самец с более или менее нормальным голосом, по высоте напоминающим Фральку его собственный. Именно благодаря ему старший из старших довольно легко запомнил имя этого пришельца.

— Да, Катерина Федоровна, — Фральк постарался выговорить имя как можно тщательнее; человеческие слова давались ему нелегко. Он уже усвоил, что вторая часть человечьего имени означает память об отце того или иного чужака. На фоне прочих странностей пришельцев этот обычай казался ему вполне разумным. «Ну ладно, ближе к делу», — подумал Фральк и спросил: — Валерий Александрович здесь?

Самец по имени Катерина поворочал головой из стороны в сторону — жест до смешного нелепый, означающий «нет».

— Шота, я — здесь, — сказал Катерина. — Валерий, Сергей… — чужак запнулся, подыскивая нужное слово, — уходить.

— Уходить, смотреть, делать картинки, — подтвердил Шота.

— Да, — сказал Фральк на языке чужаков, показывая, что он их понял.

Шота что-то проговорил, но так быстро и сложно, что Фральк не смог уловить смысл. При общении с этим чужаком старший из старших всегда слегка нервничал, то ли памятуя о той первой встрече, когда он, как трусливый омало, испугался делателя картинок, то ли из-за того, что Шота частенько издавал неприятные лающие звуки, служившие пришельцам эквивалентом смеха.

Он и сейчас лаял, поглаживая участок тела Катерины пониже передней части головы, между руками. Катерина сбросил с себя чужую руку; его внутренняя кожа, обычно розовая, приобрела густо-красный оттенок. Изменение цвета и явно враждебный жест заставили Фралька предположить, что Катерина и Шота ссорятся.

Но тут Шота произнес еще одну фразу, после которой залаяли оба чужака. Катерина повернул свою голову к Фральку — так один скармер повернул бы глазной стебель к другому, желая обратиться к нему.

— Ты… э… что хотеть? — спросил Катерина.

Фральк показал делатель света и несколько раз щелкнул маленькой штучкой на нем.

— Нет света, — сказал он. — Наверное, умерла. Ты можешь оживить ее, чтобы она снова делала свет?

— Дай мне, — сказал Шота, и Фральк сунул лампу ему в руку, на которой заметил два лишних пальца. Это, по его мнению, не компенсировало недостатка рук.

Шота встряхнул делатель света. Фральк делал то же самое, когда пытался заставить его работать.

— Нет, — сказал Шота, обнажая белые жвалы во рту. — Не мертва и не…

— Не сломана? — догадался Фральк. — Если не сломана, то почему она остается темной?

Шота сказал что-то Катерине, а затем перевернул лампу таким образом, что загорающаяся ее часть оказалась внизу. Он крутанул лампу в руках, и она, к удивлению Фралька, распалась на две части.

Фральк вытянул глазной стебель, чтобы получше видеть, что делает Шота. Чужак, похоже, пытался извлечь внутренности лампы, но у него это плохо получалось. Что-то пробормотав, он положил лампу на землю и стянул со своих рук внешнюю кожу.

— Бр-р-р, — повторил он загадочное слово, поднял лампу и быстро вынул из нее два цилиндрика. Фральк заметил, что под внешней кожей на пальцах пришельца имелись когти, правда, очень маленькие и тупые.

Катерина исчез в глубине палатки и, вернувшись, передал Шоте пару цилиндриков, идентичных тем, которые были вынуты из лампы.

Шота вложил в нее новые цилиндрики, натянул на руки внешнюю кожу и соединил две части лампы в одно целое. Затем он щелкнул маленькой штучкой, и лампа загорелась. Шота подал ее Фральку.

— Спасибо, — поблагодарил старший из старших. Теперь конфликт с Маунтенком был улажен.

Шота поднял валявшиеся на земле цилиндрики.

— Эти мертвые, — сказал он. — Пользоваться долго, они умирать, не давать… — чужак не смог договорить, но Фральк уловил суть. Свет, вернее какое-то его ограниченное количество, содержался в маленьких цилиндрах. Маунтенк жег лампу четыре ночи напролет, не давая ей отдыхать, и поэтому свет в цилиндриках кончился очень быстро.

— Они все так делают? — в ужасе спросил Фральк. Луч света от лампы попал ему в один из глаз, и он торопливо погасил ее — зачем попусту тратить драгоценный свет в дневное время?

— Все, — подтвердил Шота.

Фральк вновь почувствовал себя подвешенным над бездной, как тогда, на мосту, когда он возвращался из владений Омало.

— Надеюсь, у тебя есть еще такие?

Лающий смех чужака приобрел какой-то другой оттенок, не слышанный Фральком прежде. Какой-то зловещий, что ли…

— Есть, — ответил Шота. — Что ты дашь за них?

«Неудивительно, что он действует мне на нервы», — подумал Фральк, начиная торговаться. В лишенных стеблей глазах пришельца застыла твердая решимость не продешевить. «Своего не упустит», — уважительно отметил старший из старших. Более высокой похвалы он не знал.

— Неприятная картина, — прокомментировал Брэгг, заглядывая через плечо Сары, которая просматривала только что проявленные фотографии трупа Байал.

— Мягко сказано, — буркнула Сара, ожидавшая, что снимки произведут на командира более сильное впечатление.

— Стало быть, именно такой ценой появляются на свет новые минервитяне? — спросил Брэгг и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Похоже, понятие «акушерство» здешним жителям незнакомо.

— Какое там… — горько вздохнула Сара, и тут ее беспомощная, с трудом сдерживаемая ярость выплеснулась наружу. — Какое, к дьяволу, акушерство! Они и в мыслях не держат, что роженице нужно оказывать помощь. Видишь вот эти жуткие раны? — ее палец запорхал над фотографиями, сначала над одной, потом над другой.

— Ну, — кивнул Брэгг.

— В этих местах каждый детеныш прикреплен к самке большим кровеносным сосудом. Когда плоды созревают и наступает пора разрешения от бремени, кожа над детенышами разрывается, они отсоединяются от матери, и она истекает кровью до смерти. Весь пол кровищей залило… — Сара несколько раз мыла свои сапоги, но пятна засохшей крови Байал все еще оставались в углублениях рифленых подошв.

— Ты можешь что-нибудь сделать, чтобы предотвратить такой исход родов? — Брэгг задал вопрос таким тоном, будто догадался о намерении, в котором Сара только что призналась самой себе. Проницательность командира даже испугала ее, и она неуверенно ответила:

— Я не знаю… Сомневаюсь… Я хотела бы, но еще не знаю, как.

— Но ведь ты не прочь попробовать, не так ли? Она вскинула голову и посмотрела Брэггу прямо в глаза.

— С чего ты взял?

— С того, как ты об этом говоришь, — морщинки в уголках его глаз лукаво изогнулись, но сами глаза оставались серьезными и смотрели уверенно. «Как у снайпера», — почему-то подумала Сара. Она осознала себя мишенью, и ей это не понравилось — В твоем голосе слышатся нотки летчика-испытателя, который собирается освоить новую машину. И он знает, что освоит ее, — спокойно добавил Брэгг.

— Может быть, — рассмеялась Сара — Но я не уверена не только в том, что эта машина взлетит, но и в том, следует ли ей летать вообще.

— А почему бы ей не летать? — спросил Брэгг без тени улыбки.

— Потому, что мне кажется… — По ряду причин Саре не хотелось развивать свою мысль, но она все же решила высказаться. — Похоже, что минервитянки самим ходом витков эволюции подготовлены к тому, чтобы родить один раз и умереть. Пэт пытается выяснить, существует ли такой порядок вещей у животных А я думаю, что самки приносят потомство молодыми, очень молодыми — ни одна из них не достигает возраста зрелого самца.

Брэгг поджал губы.

— Да, думаю, минервитянским мужчинам не грозят проблемы с движением феминизма.

— Это не смешно, Эллиот, — воскликнула Сара.

— Я и не говорю, что это смешно. Так что ты предлагаешь?

— Да не знаю я, — Сара устало вздохнула. — Предположим, мне удастся спасти нескольких самок, пока мы здесь. И что потом? Они снова забеременеют и умрут? И еще, если они выживут после первых родов, как отнесутся самцы к появлению взрослых самок? Не думаю, что подобный вопрос когда-либо возникал здесь.

— Это большая ответственность — переворачивать весь их общественный строй вверх дном, — заметил Брэгг — А ведь именно к этому могут привести такие действия. Твое ли это дело?

— Я понимаю, — сокрушенно ответила Сара. — Но разве мое это дело — смотреть, как люди, ну, во всяком случае, разумные существа, умирают преждевременно? И умирают таким вот образом?

Как бы в подтверждение слов Сары из проявочного аппарата выползло новое фото — еще одно немое свидетельство ужаса.

— Может быть, твое дело — просто наблюдать и запоминать. Минервитяне — не люди… А даже если и люди, то не такие, как мы, — поправил себя командир, прежде чем Сара успела возразить. — Думаю, следует предоставить здешний народ самому себе; пусть идут в ад — или в рай — своим собственным путем.

— Ну что же, возможно, ты прав, — Сара с сожалением осознала, что разговор закончен.

Брэгг, как всегда, был прямолинеен, логичен и благоразумен… Однако всем своим существом она восставала против того, что он говорил. «Если я найду способ, как уберечь минервитянских самок от смерти при родах, — сказала она себе, — то попробую применить его, и тогда местному народцу придется смириться с последствиями».

Брэгг направился к дверям.

— Иду на камбуз, поищу чего-нибудь перекусить. Не желаешь составить мне компанию?

— Пожалуй. Бог его знает, когда вернется Ирв. Может, заночует в замке, как он уже делал пару раз. Удивляюсь, как он выдерживает. Даже в спальном мешке…

— … холодрыга страшная, — закончил Брэгг.

Сара кивнула.

— Что до меня, так я после просмотра этих фотографий боюсь оставаться здесь одна.

Брэгг лишь неопределенно хмыкнул.

На камбузе он выбрал для себя пакетик жареного подсоленного миндаля и, разорвав алюминиевую фольгу, с тоской произнес:

— Полагаю, у минервитян вряд ли есть что-нибудь хоть отдаленно смахивающее на пиво.

— Ты прекрасно знаешь, что нет, — ответила Сара, вскрывая тюбик с этикеткой «Абрикосы» — вся пища на «Афине» содержалась в герметичных тюбиках и контейнерах, в расчете на условия невесомости. — Если когда-нибудь решишь удалиться от корабля на приличное расстояние, бери с собой запас провизии. Местная вода и лед, в общем, вполне пригодны для употребления, но Боже тебя упаси съесть что-нибудь. Пожалеешь.

— Ты уже раз в десятый говоришь об этом, — заметил Брэгг, с хрустом раскусывая миндаль.

— Уж поверь мне, сделай милость. Чем больше я знакомлюсь с местной биохимией, тем больше убеждаюсь в ее токсичности.

— Забавно, — ответил Брэгг. — Основные химические элементы те же самые, что и на Земле, верно? — Сара утвердительно кивнула. — Почему же они не вступают в реакции по сходным принципам?

— На Земле жизнь зародилась в теплых тропических морях, — объяснила она, выдавив себе из тюбика в рот немного абрикосовой пасты. — Здесь же водную среду можно назвать какой угодно, только не тропической.

— Горькая и печальная истина, — произнес Брэгг, растягивая слова. — Стало быть, все дело в изначальном различии температур?

— Точно. На Земле все живое как бы запрограммировано на то, чтобы функционировать наилучшим образом при высоких температурах. Даже животные, обитающие в зонах с приближенным к минервитянскому климатом — например, белые медведи, — сохраняют тепло тела посредством защитных слоев из жира или меха А здесь, на Минерве, теплой погоды в нашем понимании вообще нет и, судя по биохимическим анализам, никогда не было Так что все живые организмы изначально адаптированы к условиям холода Мясо минервитянской живности полно разного рода антифризами Не очень вкусно.

— Вроде как хлебнуть жидкости из радиатора автомобиля? — усмехнулся Брэгг.

— Вот именно, — вполне серьезно подтвердила Сара.

— Первые результаты начатых «Викингом-1» анализов предполагали это, но он не успел завершить биохимические эксперименты… Реатур умудрился вывести его из строя.

— И держит у себя в замке в качестве трофея.

— Угу. Я заканчивала университет, когда «Викинг— 1» совершил посадку на Минерву, и меня буквально шокировало известие о том, что передачи прекратились. Вот бы никогда не подумала, что познакомлюсь… с существом, которое искалечило «Викинг-1».

— Я тоже, — признался Брэгг.

— Тогда мне хотелось его убить, — Сара улыбнулась

— Тебе и НАСА. Во всяком случае, тамошним ученым. Зато чиновники были всем довольны Попадись им тогда Реатур, они бы, наверное, расцеловали его от кончиков глазных стеблей до грязных когтей на ногах. Его, скажем так, акт вандализма гарантировал им получение дополнительных солидных ассигнований на программу исследования Минервы. Кто-то основательно на ней нагрелся…

— Ублюдки. Терпеть не могу бюрократическое племя. Мы добрались бы сюда тремя годами раньше, если бы просто свалили всю исписанную за это время бумагу в кипу и по ней долезли бы до Минервы.

Брэгг звучно расхохотался и с деланным испугом прикрыл рот ладонью.

— Чего это я? Ведь все спят.

Сара взглянула на часы.

— Ого! Половина третьего. Не думала, что так поздно, — она непроизвольно зевнула. — А не пора ли нам в койку?

— Лучшее предложение из всех, которые я сегодня получил.

Обернувшись в дверях, Сара посмотрела на Брэгга и снова наткнулась на его уверенный взгляд профессионального стрелка.

— Спать, — буркнула она, готовая круто осадить Брэгга, позволь он себе еще что-нибудь подобное. Брэгг промолчал. Но когда она вышла из кубрика, то почти физически почувствовала на своей спине его пристальный взгляд.