"Ответный удар" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

Глава IX

Остолоп Дэниелс скорчился в яме на окраине Рэндольфа, городка в штате Иллинойс, посылая всем святым молитвы о том, чтобы ящеры прекратили бомбежку прежде, чем его размажет по живописным окрестностям.

Прижимаясь к земле, Остолоп чувствовал себя голым и беззащитным. Когда он воевал во Франции в Первую мировую войну, ему всегда удавалось вовремя нырнуть в глубокий окоп, когда по его душу прилетали немецкие снаряды. Конечно, смерть могла забраться туда и вслед за ним, но, как правило, он чувствовал себя в относительной безопасности.

Здесь ни настоящих окопов, ни траншей не было. Эта война, в отличие от той, развивалась с такой скоростью, что люди просто не успевали строить защитные сооружения.

— Зато куча вот таких ям, — проворчал он.

Местный пейзаж напоминал картинки с изображением лунных кратеров. Ящеры захватили Рэндольф прошлым летом, во время наступления на Чикаго. Армия Паттона отбила городок, взяв его в клещи, и сумела войти в Блумингтон, расположенный в шести или восьми милях к северу. Ящеры снова пошли в атаку. Если Рэндольф падет, они смогут вернуть себе и Блумингтон.

Еще один снаряд врезался в землю настолько близко, что Дэниелса подбросило в воздух, а потом швырнуло назад, словно от удара кулачного бойца. Сверху его присыпало комьями грязи. Едва переводя дух, он проворчал:

— Прямо сражение между Вашингтоном и Ричмондом, нас также швыряет то туда, то сюда.

Оба его деда сражались на Гражданской войне на стороне южан, и в детстве он наслушался рассказов о боевых действиях двух армий. С годами истории становились красочнее и обрастали все новыми и новыми подробностями. Однако какими бы поразительными не казались ему их воспоминания, война во Франции и необходимость иметь дело с инопланетянами убеждали Дэниелса в том, что испытания, выпавшие на долю солдат тогда, не идут ни в какое сравнение с тем, что происходит в настоящее время.

Над головой у него пронеслось еще несколько снарядов — из Блумингтона. Остолоп подумал, что, возможно, они угодили прямо в орудия ящеров. А может быть, и нет. Артиллерия ящеров превосходила американскую по дальнобойности. Однако Дэниелсу ужасно хотелось, чтобы пехота неприятеля хотя бы чуть-чуть почувствовала на собственной шкуре, через какой ад приходится проходить людям. Над деревьями промчались боевые самолеты, и Остолоп отсалютовал им, дотронувшись рукой до каски: пилоты, вступавшие в бой с ящерами, как правило, были смертниками.

Самолеты улетели, и Дэниелс их больше не видел. Он надеялся, что вражеская артиллерия их не сбила, просто они возвращаются на базу другой дорогой.

— Все равно никогда не узнаю, — пробормотал он.

Впрочем, судьба самолетов его больше не интересовала, потому что ящеры возобновили обстрел. Остолоп обнимал землю, точно страстный любовник, прижимаясь лицом к ее холодной влажной щеке.

Некоторые снаряды разрывались совсем как те, что он видел во Франции, полет других сопровождал звук, с которым Остолоп познакомился во время отступления из Чикаго: не слишком громкий взрыв, а потом вой смертоносного града осколков.

— Поосторожнее, ребята! — крикнул он своим парням, рассредоточившимся по всему полю. — Они снова швыряют проклятые мины.

Дэниелс ненавидел синие снаряды размером с бейсбольный мяч. Обычный взорвался — и все, от него нечего больше ждать. А эти хитроумные штучки несли смерть и увечья на целый акр вокруг — они просто лежали на земле и ждали своего часа.

— Теперь все поле заминировано, — сердито проворчал Дэниелс.

Через некоторое время обстрел прекратился. Дэниелс схватил свой автомат и осторожно выглянул наружу. Если бы они воевали с фрицами, те после такой артиллерийской подготовки пустили бы в дело пехоту. Однако Остолоп уже знал, что ящеры далеко не всегда играют по правилам. Иногда им удавалось перехитрить людей.

«Но чаще», — подумал он, — «такая тактика доставляет неприятности им самим».

Вот вам пример: если они хотят выбить американцев из Рэндольфа, лучшей возможности, чем сейчас, не будет — люди дезорганизованы и еще не пришли в себя после такого жестокого обстрела. Однако ящеры продолжали оставаться на своей позиции к югу от города. Только высоко в небе пролетел самолет, оставив за собой длинный серебристый след.

Дэниелс погрозил ему кулаком.

— Хочешь посмотреть, как вы нас потрепали, прежде чем запускать сюда пехоту? — прорычал он. — Мерзкий ублюдок!

А для чего еще нужна пехота, если не для того, чтобы платить по всем счетам?

После грохота и визга снарядов наступившая тишина оглушила Остолопа. На короткий, резкий хлопок можно было бы и не обратить внимания, если бы вслед за ним не раздался пронзительный вопль.

— Вот дерьмо! — выругался Дэниелс. — Какой-то идиот вылез из своей норы. Ну почему они меня никогда не слушают?

Раньше ему казалось, что игроки низшей лиги не умеют слушать менеджера. Это, конечно, так, но по сравнению с солдатами они самые настоящие Эйнштейны.

Остолоп выбрался из своей ямки; за время войны он похудел и стал намного увереннее и легче двигаться, чем когда носил форму клуба «Декатур коммодоре», но с радостью вернул бы свой жирок, если бы ему представилась такая возможность.

Только она почему-то не представлялась. Остолоп пополз по земле, взрыхленной снарядами, через полуразрушенные строения в ту сторону, откуда донесся крик боли, а сейчас раздавались тихие стоны.

Кевин Донлан, вцепившись руками в левую щиколотку, лежал рядом с ямой от снаряда. То, что должно было находиться ниже, представляло собой кровавое месиво. Внутри у Дэниелса все сжалось.

— Господи Иисусе, сынок, что ты сделал? — спросил он, хотя ответа не требовалось.

— Сержант? — голос Донлана звучал спокойно и ясно, словно тело еще не сообщило ему, как сильно он пострадал. — Сержант, я только хотел помочиться. Не мог же я там, где сидел и…

«Вот и пострадал из-за своей аккуратности», — подумал Остолоп.

Впрочем, говорить мальчишке это не следует, по крайней мере, сейчас.

— Мисс Люсиль! — крикнул Остолоп.

Дожидаясь Люсиль Поттер, он достал бинт и пакетик с антибиотиком из мешка на поясе Донлана, высыпал порошок на рану, не зная, снять ли остатки сапога с ноги, прежде чем ее бинтовать. Но когда он ухватился за сапог, паренек так отчаянно завопил, что Дэниелс решил его не трогать и наложил повязку поверх.

Примерно через минуту прибежала Люсиль Поттер. В грязном комбинезоне и каске она почти ничем не отличалась от окружавших ее мужчин, если не считать, конечно, того, что ей не приходилось бриться. На каску она прикрепила красный крест в белом круге. Ящеры уже знали, что это за знак, и относились к нему не менее уважительно, чем люди.

Люсиль посмотрела на мгновенно промокшую повязку и тихонько прищелкнула языком.

— Придется наложить шину, сержант.

Остолоп посмотрел на Донлана, мальчишка лежал с закрытыми глазами.

— Тогда он лишится ноги, мисс Люсиль.

— Я знаю, — ответила она. — Но в противном случае ой умрет от потери крови. Кроме того, спасти ногу при таком ранении нет никаких шансов.

Люсиль наградила его сердитым взглядом, словно приглашая поспорить, но Дэниелс не стал ей возражать. Ему довелось видеть достаточно ранений во Франции и Иллинойсе, чтобы понимать, что она права.

Она отрезала штанину и вытащили из своего черного чемоданчика длинный бинт и дощечку.

— Проклятье, — выругался Дэниелс; еще один парень до конца жизни будет ходить на костылях.

— Знаю, очень плохо, — проговорила Люсиль Поттер. — Вы считаете, было бы лучше, если бы он умер? А через десять лет, если война, конечно, закончится, он пожалеет, что мы не позволили ему умереть?

— Думаю, нет, — ответил Дэниелс.

Когда он рос в Миссисипи, он видел множество взрослых мужчин, которые лишились во время Гражданской войны кто ноги, кто руки, а кто ступни. Разумеется, это не делало их счастливее, но они справлялись с жизненными проблемами легче, чем можно было предположить. Люди существа крепкие.

Дэниелс послал к капитану Мачеку гонца — он знал, что там наверняка должен быть полевой телефон. Теперь оставалось только ждать. У Донлана, казалось, наконец, наступила реакция, и он практически не понимал, что происходит вокруг. Когда Остолоп сказал об этом Люсиль, она ответила:

— И слава Богу… Он, по крайней мере, не так страдает от боли.

Ближайшая станция первой помощи находилась примерно в четверти мили от линии фронта, и четыре санитара с носилками прибыли за Донланом через пятнадцать минут. Возглавлявший их капрал, посмотрел на ногу паренька и покачал головой.

— Боюсь, мы ничем не сможем ему помочь, — сказал он. — Его придется везти в Блумингтон, но ногу все равно ампутируют.

— Вы почти наверняка правы, — согласилась с ним Люсиль.

Услышав ее голос, санитары, как по команде, повернули головы. Она наградила их вызывающим взглядом, который предлагал им сказать что-нибудь этакое. Никто не осмелился и рта раскрыть.

— Чем быстрее он туда попадет, тем скорее врачи смогут им заняться, — продолжала Люсиль.

Донлана положили на носилки и унесли.

— Ужасно, — проговорил Дэниелс. — Кевин хороший мальчик. Эта война… — Он замолчал, вспомнив, что рядом с ним стоит женщина. Тяжело вздохнув, он заявил: — Господи, чего бы я не отдал за сигарету или обычный табак.

— Отвратительная привычка — и то, и другое, — строго заявила Люсиль Поттер и сердито посмотрела на Остолопа. А потом, печально улыбнувшись, сказала: — Я бы тоже с удовольствием выкурила сигаретку. Мой запас иссяк месяц назад, и я ужасно страдаю.

— Может быть, в Блумингтоне удастся что-нибудь раздобыть, — предположил Остолоп. — Если у нас тут возникнет небольшая передышка, я отправлю Сабо в город, пусть там порыщет. Если хочешь освободить владельцев от их имущества, лучшего специалиста, чем старина Дракула, не сыщешь.

— Он действительно очень ловко добывает домашнее пиво и самогон, — сказала Люсиль. — Но их здесь делают. В Иллинойсе не выращивают табак, так что вряд ли мы можем на что-нибудь рассчитывать.

— Да, сейчас мы, вообще, мало на что можем рассчитывать, — заявил Остолоп. — Я и не упомню, когда был таким тощим.

— Вам полезно, — заметила Люсиль и получила в ответ возмущенный взгляд.

Стройная Люсиль Поттер, казалось, всю жизнь такой и была — ни единой лишней унции веса. Откуда ей знать, что человеку приятно и удобно, а что нет?

Впрочем, спорить Остолопу не хотелось, и потому он сказал:

— Надеюсь, у Донлана все будет хорошо. Обидно, когда инвалидом становится молоденький мальчик.

— Мне казалось, мы с вами уже выяснили, что лучше остаться инвалидом, чем умереть, — ответила Люсиль Поттер. — Я рада, что полевой телефон оказался в исправности, и санитары прибыли сразу. Я собиралась ампутировать ему ногу сама. — Она постучала рукой по своему черному чемоданчику. — У меня есть немного эфира. Он бы ничего не почувствовал.

— А вы умеете? — спросил Дэниелс.

Одно дело ранения на поле боя, но разрезать человека специально… Остолоп покачал головой. Потому что знал — лично он на такое не способен.

— Мне еще ни разу не приходилось ампутировать конечности, — ответила Люсиль Поттер, — но я читала в учебнике, и…

— Я знаю, — перебил ее Дэниелс. — Все свободное время вы проводите с медицинскими книгами в руках.

— У меня нет выбора. Медсестры не оперируют, а я даже не работала операционной сестрой и не видела хирургов за делом. Однако полевой врач должен уметь все, потому что нам не часто выпадает такое везение, как сегодня. А если не будет возможности доставить раненого в госпиталь? По-моему, разумно.

— Разумно, — согласился Дэниелс. — Вы обычно…

Слева от них началась стрельба. Остолоп не договорил и быстро забрался в импровизированный окоп, из которого выскочил Кевин Донлан. Люсиль Поттер поспешила присоединиться к нему. Ее боевому опыту было всего несколько недель от роду, но один урок она усвоила сразу: если хочешь остаться в живых, ищи укрытие.

Снова начался артиллерийский обстрел, ящеры палили без передышки, американцы выпускали по неприятелю отдельные залпы из разных точек вдоль линии фронта. Они уже знали, что если их орудия останутся на одном и том же месте, ящеры быстро вычислят, где они, и уничтожат.

Земля дрожала и волновалась, точно море в шторм, хотя Остолопу ни разу в жизни не приходилось видеть шторма, который сопровождался бы таким грохотом. Он подтолкнул Люсиль, чтобы она прижалась животом к земле, затем бросился сверху, стараясь прикрыть ее от осколков. Он не знал, почему так поступил — потому ли, что она женщина, или единственный врач, который у них есть. Так или иначе, он считал, что должен ее оберегать.

Обстрел прекратился так же неожиданно, как и начался. Остолоп высунул голову из окопа и увидел, что пехота неприятеля пошла в наступление. Он выпустил длинную очередь из своего автомата, и ящеры тут же прижались к земле. Он не знал, удалось ли ему попасть хотя бы в кого-нибудь; автомат бил не слишком точно с расстояния, превышающего пару сотен ярдов.

Остолоп пожалел, что у него нет такого же автомата, как у ящеров. Они попадают в цель с расстояния в два раза превышающего то, с которого мог эффективно стрелять Дэниелс. Кроме того, магазин у них вместительнее. Остолоп слышал о том, что кое-кому удалось захватить вражеские винтовки и автоматы, но добывать для них боеприпасы было так трудно, что оно того не стоило. Большая часть оружия ящеров, брошенного на поле боя, самолетом отправлялось разным там умникам для изучения. Если повезет, американцам скоро удастся снабдить своих солдат великолепными игрушками.

Остолоп застонал, потому что неожиданное появление танка прервало приятный ход его мыслей. Теперь он понял, что чувствовали бедные фрицы во Франции в 1918 году, когда с громким лязгом и грохотом на них надвигались металлические чудовища. А они ничего не могли сделать, чтобы остановить или, хотя бы, замедлить их наступление.

Танк и пехота, прикрывающая его, медленно приближались. Прошлая зима кое-чему научила инопланетян; тогда они потеряли много бронемашин, потому что не привлекали на помощь пехоту Теперь они знали, что следует делать.

Люсиль Поттер приподняла голову и выглянула из окопа.

— Кажется, у нас проблемы, — сказала она.

Дэниелс кивнул. Не просто проблемы, а очень серьезные неприятности. Если он побежит, стрелок из танка или солдаты пехотинцы начнут стрелять, и ему конец. Если останется на месте, враг пройдет линию обороны, и до него опять же доберутся солдаты ящеров.

Справа кто-то выстрелил в танк из базуки. Снаряд попал в башню, но не причинила машине неприятеля никакого вреда.

— Вот идиот! — выругался Остолоп.

В правилах говорилось, что из базуки следует стрелять только по задней части танка; броня спереди такая толстая, что ей просто ничего не сделается.

Парню, выстрелившему в танк, пришлось дорого заплатить за свою инициативу. Вражеская машина развернулась, пехота открыла огонь из автоматов, а затем к ним присоединилось и главное орудие. Солдаты целеустремленно шагали в сторону базуки, они намеревались сделать все, чтобы не позволить никому причинить вред их танку. Когда они покончили с американцем и его товарищами, скорее всего, там даже и хоронить уже было нечего.

А значит, они забыли про Остолопа. На мгновение он подумал, что ему от их невнимательности не будет никакого прока: если враг прошел линию фронта, надежды на спасение нет никакой. Медленно, осторожно Дэниелс снова высунулся из своей норы Танк, развернувшись к нему задом, замер примерно в ста футах г поливал огнем цель, которую считал более опасной, чем какой-то человек, прячущийся в крошечном окопе.

Остолоп быстро нырнул обратно и повернулся к Люсиль. Поттер.

— Дайте мне эфир, — рявкнул он.

— Что? Зачем? — Она прижала чемоданчик к груди.

— Это… он горит, верно? — Жесткая рука отца, с которой довольно близко познакомились щеки и задница Остолопа, научила его никогда не ругаться в присутствии женщин, но на сей раз он чуть не нарушил правила, усвоенного в детстве. — Быстро, давайте!

Наградив его удивленным взглядом, Люсиль раскрыла чемоданчик и протянула ему стеклянный флакон, наполовину заполненный прозрачной маслянистой жидкостью. Дэниелс задумчиво взвесил его в руке. Да, полетит просто классно. Владение битой не позволило ему сделать карьеру игрока Высшей лиги, но на броски Остолопа никто не жаловался. Да и во Франции он очень ловко метал гранаты.

Кроме того, сейчас он находится в более выгодном положении, чем на игровом поле — у него есть время на подготовку. Можно спокойно обдумать бросок, прокрутить в голове каждый этап, постараться предугадать, куда полетит «снаряд».

Обычно на это уходит гораздо больше времени, чем на сам бросок. Дэниелс выпрыгнул из ямки, изо всех сил швырнул флакончик и мгновенно нырнул обратно. Скорее всего, никто его даже не заметил.

— Попали? — спросила Люсиль.

— Мисс Люсиль, определенно могу сказать вам только одно: я не посмотрел — не хотелось торчать на виду. Я постарался бросить флакон так, чтобы он разбился о башню, а его содержимое вытекло прямо в их тепленький моторчик.

Плечо у Остолопа отчаянно болело; он уже много лет ничего не бросал с такой отчаянной силой. Похоже, он попал в цель, но в жизни всякое бывает. Чуть дальше, или, наоборот, ближе — и можно было не стараться.

И тут Остолоп услышал громкие вопли американцев, засевших в соседних окопах. Тогда он решил посмотреть, что вызвало восторг его соплеменников. Он осторожно высунул голову наружу и тоже взвыл от радости. Весь отсек, в котором помещался двигатель, охватило пламя, а его языки неуклонно подбирались к башне. На глазах у ликующего Дэниелса запасной люк открылся, и на землю спрыгнул ящер.

Остолоп нырнул в окоп за своим автоматом.

— Мисс Люсиль, мы прикончили танк ящеров, он нам теперь ничего не сделает.

Люсиль Поттер треснула его по спине, совсем как обычный солдат. Впрочем, в ответ Дэниелс не стал бы пытаться поцеловать другого солдата. Она не противилась, но и не особенно отреагировала. Остолопа это нисколько не обеспокоило; он высунулся из своего окопа и принялся палить по бегущей команде горящего танка и пехотинцам, которые теперь казались не такими страшными.

Ящеры отступили. Танк продолжал гореть. «Шерману» конец пришел бы гораздо быстрее, однако, через некоторое время огонь добрался до бака с горючим и боеприпасов, и раздался оглушительный взрыв, обласкавший сердца американских солдат.

У Остолопа возникло ощущение, будто ему по голове врезали кувалдой.

— Господи! — вскричал он. — Такого даже в кино не увидишь!

— Что верно, то верно, — согласилась Люсиль Поттер. — Теперь, похоже, нам удастся удержать Рэндольф. Потрясающий бросок. Я в жизни ничего подобного не видела. Вы, наверное, здорово играли в бейсбол.

— В Высшую лигу попадают только очень хорошие игроки, — сказал Остолоп, пожав плечами. — Остаются самые лучшие, я таким не стал. — Однако сейчас Дэниелсу вовсе не хотелось разговаривать про бейсбол. Он отряхнул куртку, несколько раз смущенно кашлянул и пробормотал: — Мисс Люсиль, надеюсь, вы на меня не обиделись?

— Когда вы меня поцеловали? Я не обиделась, — ответила она, всем своим видом давая понять, что предпринимать новые попытки не стоит. Остолоп ковырял носком сапога землю на дне окопа, в котором они сидели, а Люсиль продолжала: — Мне это не нужно, Остолоп, я не хочу. Дело не в вас… вы хороший человек. Дело во мне.

— Хорошо, — проговорил Дэниелс.

Он достаточно долго прожил на свете, чтобы пасть жертвой своих чувств, но это не означало, что у него их не могло быть. Он сдвинул немного каску и почесал в затылке.

— Вы же сами сказали, что я вам нравлюсь, тогда почему же… — Дэниелс замолчал; если она не желает говорить, ее право.

Впервые с тех пор, как они познакомились, он вдруг увидел, что Люсиль не знает, что сказать. Она нахмурилась, очевидно, смутилась. Затем очень медленно начала:

— Остолоп, мне трудно объяснить, да и не очень хочется… Я… Неожиданно раздался крик:

— Мисс Люсиль! — Появился солдат из другого взвода, который запрыгнул к ним в окоп и выпалил: — Мисс Люсиль, у нас двое раненых. Один в плечо, а другой — в грудь. Питере… тот, которого ранило в грудь, он очень плох, мисс.

— Иду, — сказала Люсиль и поспешила к раненым, оставив Остолопа смущенно почесывать голову.

* * * Дэвид Гольдфарб считал, что несмотря на военное время, соблюдать правила этикета необходимо. В конце концов, не каждый день премьер-министр посещает Опытный научно-исследовательский аэродром в Брантингторпе.

Но Уинстона Черчилля не приветствовал строй подтянутых представителей ВВС в синей форме, и никому не пришло в голову устроить демонстрацию способностей «Пионеров» и «Метеоров», чтобы показать главе страны, чего удалось достичь Фреду Хипплу и его команде. По правде говоря, о приезде Черчилля стало известно всего за час до назначенного срока.

Полковник Хиппл сообщил потрясающую новость, вернувшись из барака, в котором расположилось командование аэродромом. На одно короткое мгновение его подчиненные, изо всех сил старавшиеся разгадать тайны бомбардировщика ящеров, сбитого неподалеку от аэродрома, от изумления потеряли дар речи.

Как и всегда, первым пришел в себя уоррант-офицер Бэзил Раундбуш.

— Очень благородно с его стороны явиться сюда собственной персоной для того, чтобы надрать нам уши.

— Надеюсь, ваши будут первыми, старина, — ответил Хиппл, и Раундбуш прикрыл лицо руками, сдаваясь. Полковник Хиппл, хоть и был значительно ниже ростом любого из своих подчиненных, в остроумии им не уступал. — Полагаю, о визите стало известно всего несколько минут назад, — продолжал он. — По вполне понятным причинам приняты серьезные меры безопасности.

— Нам сейчас совсем не нужны тут ящеры, верно? — сказал Гольдфарб.

— Да, пожалуй, это было бы… несколько неприятно, — согласился с ним Хиппл — высказывание в стиле Раундбуша.

Итак, премьер-министр, как и Дэвид Гольдфарб, прибыл из Лестера на стареньком велосипеде, точно чей-то дедушка, направляющийся на выборы в столицу округа. Он остановился около барака метеорологов, в котором продолжала работать команда Хиппла, после того, как ящеры разбомбили их импровизированную лабораторию. Когда Гольдфарб увидел в окно круглое розовое лицо и знакомую сигару, у него от удивления отвисла челюсть. Он и представить себе не мог, что ему доведется познакомиться с главой Британской империи.

Подполковник Джулиан Пиэри отреагировал более прозаично. Густым басом, который совсем не вязался с его хрупким телосложением, он заявил:

— Надеюсь, наша свекла не пострадала.

В Брантингторпе — как, впрочем, и везде в Британии — все, в том числе и команда Хиппла, имели свой собственный огород. На Британских островах жило больше людей, чем правительство могло прокормить, а поставки из Америки прекратились. Не потому, что ящеры бомбили корабли (они по-прежнему продолжали не обращать внимания на водный транспорт), просто американцам самим многого не хватало.

Отсюда и сады с огородами. Свекла, картофель, бобы, репа, пастернак, капуста, кукуруза… везде, где позволял климат, люди выращивали овощи и порой охраняли свою собственность при помощи крикетных бит или напускали злобных псов на тех, кто намеревался поживиться за чужой счет и не боялся огородных пугал.

Все встали по стойке «смирно», когда премьер-министр в сопровождении охранника, который, казалось, ни разу в жизни не улыбнулся, переступил порог барака.

— Вольно, джентльмены, — сказал Черчилль. — В конце концов, меня здесь нет — официально. Сейчас я произношу речь на Би-би-си и нахожусь в Лондоне. Поскольку всем известна моя привычка выступать в прямых трансляциях, иногда я прибегаю к помощи записи, чтобы одновременно находиться в двух местах. — Он с заговорщицким видом хихикнул и добавил: — Надеюсь, вы меня не выдадите.

Гольдфарб чисто инстинктивно потряс головой. Услышать голос Черчилля без помех, которыми сопровождаются теперь все радиопередачи, казалось ему даже большим чудом, чем увидеть живого премьер-министра: фотографии передавали его облик гораздо правдивее, чем приемники голос.

Черчилль подошел к Фреду Хипплу, стоявшему возле деревянного стола, на котором лежали детали двигателя сбитого реактивного истребителя ящеров. Указав на них рукой, премьер-министр спросил:

— Через сколько времени мы сможем скопировать двигатель, полковник?

— Скопировать, сэр? — переспросил Хиппл. — Не скоро. Ящеры ушли от нас далеко вперед в том, что касается тонкой доводки двигателей и техники механической обработки материалов. Используя титан и металлокерамику они делают такое, что нам и не снилось. Но, выясняя, почему и как они создают свою технику, мы учимся совершенствовать свою.

— Понятно, — задумчиво проговорил Черчилль. — Поэтому даже несмотря на то, что у вас лежит перед носом учебник, — он показал на детали двигателя, — вы не можете взять и прочитать его, а вынуждены разбирать текст, как будто он написан никому не известным шифром.

— Отличная аналогия, сэр, — согласился с ним Хиппл. — Двигатель достаточно прост, хотя такой же мы пока сделать не в силах. А вот что касается радара, который нам доставлен с того же сбитого самолета, боюсь, что расшифровка нам не очень дается.

— Да, мне сказали, — заметил Черчилль, — хотя я так и не понял, в чем состоит главная проблема.

— Позвольте я представлю вам Дэвида Гольдфарба, специалиста по радарным установкам, сэр, — проговорил Хиппл. — Он вошел в состав нашей группы для того, чтобы решить проблему размещения радара на «Метеорах», и потратил немало сил, пытаясь разгадать секрет радарной установки противника, попавшей нам в руки.

Когда полковник подвел премьер-министра к рабочему месту Гольдфарба, Дэвид подумал — не в первый раз — что работать с Хипплом просто здорово. Большинство офицеров сами пустились бы в объяснения, стараясь выслужиться перед начальством, и делая вид, что подчиненных у них просто нет. Однако Хиппл представил Гольдфарба Черчиллю, а сам отошел в сторону, чтобы не мешать беседе.

Сначала Дэвид ужасно смущался. Заметив, что он заикается и краснеет, премьер-министр перевел разговор на другие темы.

— Гольдфарб, — задумчиво проговорил он. — По-моему, мне говорили, что вы родственник мистера Русси, сотрудничавшего с ящерами в Польше.

— Да, совершенно верно, сэр, — ответил Гольдфарб. — Мы кузены. Когда мой отец приехал в Англию перед Первой мировой войной, он звал с собой сестру с мужем, а потом продолжал их уговаривать до тех пор, пока в 39-ом не началась Вторая мировая. Они не желали его слушать. Мойше Русси их сын.

— Получается, ваши семьи все время поддерживали друг с другом связь.

— Да, сэр, пока она не прервалась. Я узнал, что случилось с моими родственниками, только когда Мойше начал выступать по радио.

Он не сказал, что большинство его родственников погибло в варшавском гетто, премьер-министр, скорее всего, это и сам знал. Кроме того, Гольдфарб не мог думать об их судьбе и не испытывать всепоглощающего гнева, заставлявшего его жалеть о том, что Англия больше не воюет с Германией.

— Я не забуду о ваших родственных узах, — заявил Черчилль. — Они могут оказаться нам полезными. — Однако прежде чем Гольдфарб успел набраться храбрости, чтобы спросить, каким образом, Черчилль заговорил о радаре: — Попробуйте объяснить мне, чем этот прибор отличается от нашего и что мешает вам в нем разобраться.

— Хорошо, я попытаюсь, сэр, — ответил Гольдфарб. — Один из наших радаров, как и радиоприемник, работает с использованием электронных ламп — американцы называют их по-другому, но суть от этого не меняется. Ящеры обходятся без них. У них вместо ламп имеются вот такие штуки. — Он показал на доски с маленькими бугорками и серебристой металлической паутиной.

— И что? — спросил Черчилль. — Почему простая замена вас так озадачивает?

— Потому что мы не знаем, как работает проклятая тварь, — выпалил Гольдфарб. Отчаянно желая, чтобы земля разверзлась и поглотила его, он попытался извиниться: — Понимаете, у нас нет ни одной теории, которая объясняла бы, каким образом маленькие кусочки кремния — это мы выяснили наверняка — могут играть роль электронных ламп. А поскольку ничего подобного нам видеть не приходилось, приходится узнавать функцию каждого элемента методом проб и ошибок, если можно так сказать. Например, подключаем к источнику питания и смотрим, что будет. С другой стороны нам ведь даже не известно, какую мощность следует задать.

К счастью, Черчилль проигнорировал его брань в адрес непослушного прибора и спросил:

— И что вам удалось узнать?

— Ящерам про радар известно больше, чем нам, сэр, — ответил Гольдфарб. — Боюсь, ничего определеннее я вам не скажу. Мы не можем начать выпускать аналогичные детали: инженер-химик, с которым я разговаривал, утверждает, что самый лучший кремний, имеющийся в нашем распоряжении, недостаточно очищен. А некоторые бугорки, если взглянуть на них под микроскопом, прошли такую тонкую обработку, что мы даже не представляем, как такое возможно — я уже не говорю, зачем.

— Каким образом и зачем — вопросы для тех, у кого есть время, а у нас его, к сожалению, нет, — заявил Черчилль. — Нам необходимо узнать, как работает прибор и сможем ли мы построить такой же, и что нужно сделать, чтобы уменьшить эффективность его использования врагом.

— Да, сэр, — с восхищением ответил Гольдфарб.

Черчилль, конечно, не специалист в данной области, но он отлично знал, какие задачи необходимо решать в первую очередь. До сих пор еще никто до конца не разобрался в теории магнетрона и в том, каким образом и почему узкие каналы, соединяющие внешние отверстия с большим центральным, усиливают сигнал по экспоненте То, что прибор действует именно так, сомнений не вызывало и обеспечило английскому радару превосходство над немецким. Однако, к сожалению, понять принцип действия устройства, которым пользовались ящеры, это не помогло.

— Кое-что мы все-таки выяснили и можем применить в наших установках, правда Гольдфарб? — вмешался полковник Хиппл.

— Прошу прощения, сэр. Мне следовало сообразить, что господину премьер-министру будет интересно услышать о наших достижениях. Мы можем скопировать магнетрон ящеров; его мы, по крайней мере, узнали. Он испускает очень точно направленный сигнал на более коротких волнах, раньше мы такого не умели. А замечательное с инженерной точки зрения устройство, принимающее ответные импульсы, мы установим на новых моделях «Метеора».

— Очень хорошо, Гольдфарб, — заявил Черчилль. — Не буду больше отрывать вас от дела. С помощью таких людей, как вы и ваши товарищи, работающие в этой импровизированной лаборатории, я уверен, мы, как и всегда, победим зло, которое тщетно пытается подчинить нас своей воле. А вы, Гольдфарб, возможно, сыграете еще более значительную роль, чем участие в экспериментах по изучению вражеского радара.

Вид у премьер-министра был непривычно добродушный. Три года в ВВС научили Гольдфарба тому, что если высшее начальство напускает на себя такой вид, жди неприятностей Но он уже давно понял, что от него все равно ничего не зависит и потому сказал то, чего от него ждали-

— Я приложу все старания, сэр.

Черчилль ласково ему кивнул, затем вернулся к Хипплу и его коллегам, чтобы еще немного поговорить про двигатель. Через несколько минут, он надел шляпу, попрощался с Хипплом и покинул лабораторию.

— Слушай, старина, — ухмыльнувшись, сказал Раундбуш Гольдфарбу, — когда Уинни сделает тебя членом Парламента, вспоминай хотя бы иногда простых ребят, с которыми познакомился до того, как стал богат и знаменит.

— Членом Парламента? — Гольдфарб в притворном возмущении покачал головой. — Надеюсь, он придумал что-нибудь получше. Вы же все слышали, у него для меня есть поручение поважнее того, что я тут делаю.

Его шутливое заявление встретило всеобщее одобрение. Один из метеорологов сказал:

— Хорошо еще, тебе хватило ума не признаться ему в том, что ты поддерживаешь лейбористов.

— Теперь уже все равно.

Гольдфарб действительно поддерживал лейбористов, которые защищали интересы трудящегося человека (как большинство еврейских эмигрантов, он имел некоторый уклон влево). Но Гольдфарб знал, что никто, кроме Черчилля, не смог бы поднять Британию против Гитлера, и никому другому не удалось бы убедить британцев в необходимости сражаться с ящерами.

Мысли о нацистах и ящерах вернули Гольдфарба в 40-ой год, когда все так боялись вторжения Германии на Британские острова. Немцам это не удалось, в немалой степени благодаря радарным установкам, которые не позволили им одержать верх над ВВС. Если сюда заявятся ящеры, никто и ничто не гарантирует британцам успех в борьбе с ними. По иронии судьбы немцы, удерживающие свои позиции в северной Франции, прикрывают Англию от вторжения захватчиков. Впрочем, щит нельзя назвать идеальным, поскольку ящеры полностью контролируют воздушное пространство. Они могут без проблем перебросить свои силы через Северную Францию и Ла-Манш.

Гольдфарб фыркнул. Единственное, что он может сделать в данной ситуации

— поднять эффективность британского радара. Тогда ящерам придется заплатить более высокую цену, если они вздумают вторгнуться на территорию Британии. Конечно, в идеале Дэвид хотел бы иметь возможность совершить что-нибудь выдающееся, Но ведь многие, вообще, ничем не в состоянии помочь своей родине, так что, пожалуй, все в порядке.

Более того, ему не только довелось встретиться с Уинстоном Черчиллем, они беседовали о деле! Мало кому выпала такая огромная честь! К сожалению, Дэвид не имел права написать домой, своим родным, о том, что премьер-министр приезжал к ним на базу — цензоры ни за что не пропустят такое письмо — но если он когда-нибудь снова окажется в Лондоне, он непременно им все расскажет. По правде говоря, об отпуске Дэвид даже и мечтать перестал.

— Черчилля переполняют великолепные идеи, — заявил Фред Хиппл. — Главная проблема состоит в том, что и дурацких у него сколько хочешь, а отличить одну от другой иногда удается только, когда уже слишком поздно.

— Насчет использования радара ящеров он сказал просто здорово, — заметил Гольдфарб. — Нам гораздо важнее «что», а не «как» и «почему». Мы в состоянии применить то, что узнали, не пытаясь понять, как оно работает. Любой дурачок может водить машину, не забивая себе голову ненужными знаниями про двигатель внутреннего сгорания.

— Ну, кто-то же должен разбираться в теории, иначе твоему дурачку не на чем будет ездить, — заявил Бэзил Раундбуш.

— Верно, но только до определенной степени, — вмешался Хиппл. — Даже сейчас теория дальше устройства самолета не идет; рано или поздно тебе непременно придется выйти на улицу и посмотреть, как летает то, что ты спроектировал. Примерно так же обстояло дело и во время первой мировой войны, когда практически все — так мне говорили старые инженеры — делалось методом проб и ошибок. Однако машины, которые они выпускали, поднимались в воздух и вполне сносно выполняли свои функции.

— Как правило, — мрачно заявил Раундбуш. — Я чертовски счастлив, что мне не пришлось на них летать.

Гольдфарб проигнорировал его слова. Раундбуш отпускал свои шуточки также часто, как другие крутят пуговицу на пиджаке, перебирают четки или теребят прядь волос — необходимость успокоить нервы, не более того.

Тихонько хихикая, он подключил источник питания к одной части инвертора ящеров и омметр — к другой. Затем нужно будет измерить напряжение и силу тока. Когда имеешь дело с такими необычными компонентами, предугадать, что произойдет с электрическим током можно только экспериментальным путем.

Гольдфарб включил источник питания, заработал омметр; значит, сопротивление есть. Дэвид удовлетворенно фыркнул — его догадка подтвердилась. Он записал показания приборов, а потом точно обозначил место, где находился инвертор. После этого он отключил питание и занялся вольтметром. Очень медленно, постепенно, кусочки головоломки вставали на свои места.

* * * Когда Вячеслав Молотов, нажал на ручку двери, ведущей в приемную ночного кабинета Сталина, он почувствовал привычную нервозность, которую постарался прогнать. Во всех уголках Советского Союза его слово никто не осмеливался оспаривать. Во время переговоров с капиталистическими государствами, ненавидевшими Советскую власть, даже в беседах с ящерами он вел себя как несгибаемый представитель своего народа. Молотов знал, что его считают человеком жестким и изо всех сил старался поддерживать свою репутацию.

Только не здесь. Тот, кто ведет себя жестко и слишком уверенно в присутствии Сталина, расстается с жизнью. Впрочем, Молотову было некогда предаваться размышлениям на неприятные темы: адъютант Сталина — да, конечно, его чин назывался по-другому, но суть от этого не менялась — кивнул ему и сказал:

— Входите, он вас ждет, Вячеслав Михайлович.

Молотов вошел в святая святых — убежище Сталина. Генеральный секретарь Коммунистической партии фотографировался с военными и дипломатами в роскошном кабинете наверху. А тут он работал тогда, когда ему было удобно. Часы недавно пробили половину второго ночи, но Молотов знал, что Сталин пробудет здесь еще некоторое время. Его ближайшему окружению приходилось приспосабливаться к его привычкам.

Сталин поднял голову от стола, на котором стояла простая настольная лампа.

— Доброе утро, Вячеслав Михайлович, — поздоровался он с гортанным грузинским акцентом; в его голосе не прозвучало и намека на иронию — для него утро уже наступило.

— Доброе утро, Иосиф Виссарионович, — ответил Молотов.

Он уже давно научился ни при каких обстоятельствах не выдавать своих чувств. Очень полезное умение, которое часто оказывается кстати, в особенности, когда рядом первое лицо в государстве Сталин жестом пригласил Молотова сесть, а сам поднялся из-за стола. Несмотря на то, что он был хорошо сложен, невысокий Сталин не любил, когда другие над ним возвышаются. А если он чего-то не любил, этого и не происходило. Достав табак из кожаного кисета, он зажег спичку и раскурил трубку.

Резкий запах дешевого табака — заставил Молотова невольно поморщиться. Губы Сталина под стального цвета усами скривились.

— Знаю, мерзко воняет, но сегодня найти хороший табак невозможно. На кораблях, которые доставляют нам все необходимое, нет места для предметов роскоши.

Вот еще доказательство того, в каком тяжелом положении оказалось человечество. Когда глава одного из трех крупнейших государств планеты не может достать приличный табак, это означает, что ящеры начинают одерживать верх. Скорее всего, Сталин вызвал его для разговора о том, что следует предпринять, чтобы изменить ситуацию в свою пользу.

Расхаживая по кабинету, Сталин сделал несколько затяжек. В конце концов, он сказал:

— Итак, американцы и немцы весьма успешно занимаются разработкой бомбы из взрывного металла?

— Насколько я понимаю, да, Иосиф Виссарионович, — ответил Молотов. — Наши разведслужбы сообщили мне также, что они занимались исследованиями в этой области еще до того, как появились ящеры.

— Мы тоже, — спокойно заявил Сталин.

Молотов испытал некоторое облегчение, поскольку ничего о такой программе не слышал. Однако он не знал, насколько далеко удалось продвинуться советским ученым по сравнению с разлагающимися капиталистическими странами. Вера в силу марксистско-ленинского учения заставляла его надеяться на то, что они ушли далеко вперед; но он не забыл, что Советскому Союзу пришлось пройти гораздо более длинный путь развития после революции, и потому он опасался, что его любимая родина может оказаться среди отстающих. В такой ситуации он боялся задать Сталину прямой вопрос относительно успехов советской науки.

— В настоящий момент у нас имеется преимущество перед Соединенными Штатами и гитлеровцами, — продолжал Сталин. — Тебе ведь известно, что во время рейда против ящеров, который мы предприняли прошлой осенью, нам удалось добыть солидное количество взрывного металла. Я надеялся, что гитлеровца, который вез долю Германии, остановят в Польше и все отберут, — печально проговорил Сталин.

— Да, я слышал, — так же грустно сказал Молотов. — А также про то, что ему пришлось отдать половину взрывного металла польским евреям, которые затем отправили его в Америку.

— Да, — заявил Сталин. — Ты знаешь, Гитлер дурак.

— Вы уже много раз это говорили, Иосиф Виссарионович, — ответил Молотов.

Действительно, Сталин не скрывал, что считает Гитлера человеком недалеким, однако, все-таки заключил с ним в 1939 году Пакт о ненападении и выполнял его условия в течение следующих двух лет, игнорируя предупреждения о том, что Гитлер собирается нарушить соглашение. В результате советское государство чуть не погибло из-за его недальновидности и упрямства. Поскольку Молотов тогда поддерживал Сталина, он промолчал (впрочем, если бы он не поддержал тогда главу государства, сейчас он уже ничего не мог бы сказать).

Сталин сделал еще одну затяжку, и его лицо, испещренное отметинами от оспы, перенесенной в детстве, скривилось от отвращения.

— Даже из Турции невозможно получить приличный табак, а они ведь наши соседи. Знаешь, почему я считаю Гитлера дураком?

— Потому что он беспричинно напал на миролюбивый народ Советского Союза, ничего плохого ему не сделавший. — Правильный ответ, который напрашивался сам собой, однако, Молотов расстроился, потому что Сталин явно рассчитывал услышать что-то другое.

Иосиф Виссарионович покачал головой. Но Молотов испытал некоторое облегчение, поскольку глава Коммунистической партии на него не рассердился, кажется, его просто развеселил такой ответ.

— Нет, я думал о другом, Вячеслав Михайлович. Когда немецкие ученые выяснили, что атом урана можно расщепить, Гитлер позволил им опубликовать результаты исследований, чтобы о них узнал весь мир. — Сталин по-стариковски хихикнул. — Если бы открытие сделали мы.. ты можешь себе представить, чтобы такая статья появилась в журнале Академии Наук СССР?

— Не могу, — честно признался Молотов и тоже хихикнул.

В нормальной жизни Молотов отличался мрачным нравом и редко улыбался. Но когда смеется Сталин, все остальные тоже должны смеяться. Кроме того, предположение Сталина действительно показалось ему забавным… Служба безопасности Советского Союза ни за что не допустила бы, чтобы такая важная тайна просочилась за границу и стала всеобщим достоянием.

— Я тебе скажу кое-что еще, надеюсь, тебе понравится, — заявил Сталин. — Наши ученые сказали мне, что для того, чтобы взрывной металл взорвался, его должно быть много. Если его недостаточно, можно делать, что угодно — все равно ничего не получится. Ты понимаешь меня? Отличная шутка.

— Сталин снова рассмеялся.

И Молотов вслед за ним, но несколько неуверенно, поскольку не очень понял, что такого смешного сказал вождь мирового пролетариата.

По-видимому, Сталин почувствовал его сомнения — поразительная способность распознавать слабости своих подчиненных являлась чуть ли не главным талантом, позволившим ему продержаться у власти почти двадцать лет. Все еще весело похохатывая, он продолжал:

— Не бойся, Вячеслав Михайлович, я тебе сейчас все объясню. Очень скоро у немцев и американцев не останется взрывного металла, потому что польские евреи поделили его между ними. Теперь ни те, ни другие не имеют необходимого количества. Ну, понял?

— Нет, — признался Молотов, но тут же поспешил исправиться: — Минутку, подождите. Кажется, понял. Вы хотите сказать, что у нас его достаточно для производства бомбы, поскольку мы ни с кем не делились?

— Именно, — заявил Сталин. — Вот видишь, ты прекрасно соображаешь. Немцам и американцам придется заняться исследованиями, а мы… мы скоро ответим ящерам как полагается.

От одной только мысли, что такое может произойти, у Молотова потеплело на душе. Как и Сталин, как и все в стране, он боялся, что наступит день, когда Москву постигнет судьба Берлина и Вашингтона, и столица великого государства просто перестанет существовать. Представляя себе, как они отплатят мерзким захватчикам той же монетой, Молотов даже раскраснелся от удовольствия.

Однако имелись кое-какие соображения, которые омрачили его радость.

— Иосиф Виссарионович, у нас будет всего одна бомба и никаких шансов быстро сделать вторую. Верно? Как только мы ее взорвем, что помешает ящерам сбросить на нас множество таких же?

Сталин нахмурился, потому что ненавидел, когда ему возражали. Однако прежде чем ответить, надолго задумался. Молотов задал очень важные вопросы. Наконец, он проговорил:

— Во-первых, ученые будут продолжать работать над поиском путей получения нашего собственного взрывного металла. А чтобы они добились успеха, мы будем оказывать им всемерную поддержку.

Сталин улыбнулся, и Молотов подумал, что он очень похож на льва, который недавно закончил завтракать зеброй. Он без труда понял, о какой поддержке идет речь: ученые получат дачи, машины, женщин — в случае успеха. Лагеря и пуля в затылок, если не справятся с заданием партии и правительства. Вполне возможно, что нескольких физиков-ядерщиков уничтожат в назидании остальным. Сталин нередко прибегал к неприятным методам воздействия, однако, они приносили желаемый результат.

— И сколько пройдет времени, прежде чем наши физики смогут решить поставленную перед ними задачу? — спросил Молотов.

— Они лепечут про три или четыре года, как будто не понимают, что дело срочное, — спокойно проговорил Сталин. — Я дал им восемнадцать месяцев. Ученые выполнят поручение партии, иначе им придется ответить по всей строгости закона.

Осторожно подбирая слова, Молотов сказал:

— Возможно, не стоит применять к ним высшую меру наказания. Людей такого класса трудно заменить.

— Да, да, — нетерпеливо проворчал Сталин. Плохой знак. Если лидер государства начинает сердиться, жди неприятностей. — Однако они служат советским рабочим и крестьянам, а не являются здесь господами. Мы не позволим им возомнить о себе черт знает что, мы ведь не хотим снова стать жертвами вируса буржуазной заразы.

— Нет, разумеется, этого нельзя допустить, — согласился с вождем Молотов. — Предположим, они выполнят все свои обещания. Каким образом мы защитим Советский Союз в промежуток времени между использованием бомбы и началом производства нашего собственного взрывного металла?

— Во-первых, мы не станем сбрасывать бомбу сейчас, — ответил Сталин.

— Мы просто не сможем, потому что она не готова.

Но и в противном случае, я бы дождался подходящего момента, чтобы отдать приказ о ее применении. А, кроме того, Вячеслав Михайлович… — Сталин хитро улыбнулся, — …откуда ящеры узнают, что она у нас всего одна? Они будут думать, что мы в состоянии сделать еще много таких же, разве нет?

— Если только они не решат, что мы истратили весь их взрывной металл на одну единственную, — сказал Молотов.

И тут же отругал себя за глупость. Сталин не закричал, не принялся его поносить; яростное проявление гнева Молотов пережил бы без проблем. Вместо этого Генеральный секретарь наградил его холодным непроницаемым взглядом, заставившим Молотова вспомнить ужасные зимы в Мурманске. Так Сталин демонстрировал крайнюю степень своего неудовольствия. Именно с таким выражением лица он отдавал приказ расстрелять того или иного комиссара или генерала.

Впрочем, Молотов был совершенно прав, и Сталин не мог проигнорировать его доводы. Взгляд вождя несколько смягчился — даже в Мурманске рано или поздно наступает весна.

— Еще один веский довод в пользу того, где и когда мы применим нашу бомбу, — заявил он. — Но ты должен помнить одно — если без нее нам будет грозить поражение, мы сбросим ее на головы захватчиков вне зависимости от того, что они сделают в ответ. Они намного опаснее немцев, следовательно, в борьбе с ними все средства хороши.

— Совершенно верно, — согласился с ним Молотов.

Население Советского Союза составляло сто девяносто миллионов человек; можно спокойно принести в жертву двадцать или тридцать миллионов. Сначала пришлось избавиться от кулаков, затем вследствие голода, когда проводилась коллективизация, погибли миллионы крестьян. Если для строительства социализма в СССР требуются новые смерти, значит, кому-то придется расстаться с жизнью.

— Я рад, что ты со мной согласен, Вячеслав Михайлович, — ласковым голосом проговорил Сталин; сквозь шелковистое покрывало посверкивала сталь.

Если бы Молотов продолжал возражать, с ним случилось бы что-нибудь очень неприятное.

Министр иностранных дел Советского Союза демонстрировал бесстрашие перед лицом глав загнивающих капиталистических государств; он даже встретился с Атваром, главнокомандующим ящеров. Сталина Молотов боялся. Более того, Генеральный секретарь Коммунистической партии наводил на него ужас, как, впрочем, и на всех остальных граждан Советского Союза. В далекие революционные дни невысокий грузин с маленькими усиками ничего особенного собой не представлял, но с тех пор многое изменилось…

Тем не менее, Молотов служил не только Сталину, но и любимой стране, Советскому Союзу. И если он собирается как следует выполнять свой долг, необходимо получить кое-какую информацию. Как сделать это так, чтобы не разозлить хозяина, вот в чем вопрос.

— Ящеры уничтожили большое количество наших бомбардировщиков, — осторожно начал он. — Сможем ли мы доставить бомбу к месту назначения, когда посчитаем необходимым ее использовать?

— Мне сказали, что она будет слишком тяжелой и громоздкой, чтобы поместиться в каком-нибудь из наших бомбардировщиков, — ответил Сталин.

Молотов с восхищением подумал о человеке, который осмелился сказать это вождю. Впрочем, у него, скорее всего, не было другого выхода. Однако Сталин совсем не рассердился, услышав вопрос своего министра. Наоборот, у него сделался такой хитрый вид. что Молотову захотелось проверить, на месте ли его часы и бумажник.

— Если мы сумели разобраться с Троцким, убежавшим от нас в Мексику, — заявил Сталин, — надеюсь, нам удастся найти способ сбросить бомбу в нужное место.

— Вне всякого сомнения, вы правы, Иосиф Виссарионович, — сказал Молотов.

Троцкий считал, что находится в безопасности, и попытался строить против Советского Союза подлые козни. Несколько дюймов отличной стали, проникшие ему в мозг, доказали, как сильно он ошибся. \

— Конечно, прав, — миролюбиво согласился Сплин.

Единственный властелин Советского Союза постепенно приобретал манеры властелинов других стран. Пару раз Молотову очень хотелось сказать это вслух, но дальше желания дело так и не пошло.

— Как скоро немцы и американцы начнут производить свой взрывной металл? — все-таки осмелился спросить он.

Американцы его не особенно беспокоили; они далеко, и им хватает своих проблем и неприятностей. А вот немцы… Гитлер уже говорил что-то об использовании новой бомбы против ящеров, захвативших Польшу. Германия и Советский Союз старые враги и находятся совсем близко друг от друга.

— Мы пытаемся это выяснить. Надеюсь, мы получим необходимую нам информацию заранее, какой бы она ни была, — все так же миролюбиво ответил Сталин.

Советская шпионская сеть в капиталистических странах продолжала прекрасно функционировать; многие граждане загнивающих держав с радостью трудились на благо социалистической революции.

Молотов обдумывал, какие еще вопросы можно задать, не опасаясь навлечь на себя гнев Сталина. Но прежде чем он успел принять решение, вождь коммунистической партии снова склонился над своими бумагами, разложенными на столе — значит, пора уходить.

— Спасибо, что уделили мне время, Иосиф Виссарионович. — Молотов встал, собираясь покинуть кабинет.

Сталин что-то проворчал в ответ. Правила вежливости он практически не соблюдал, как, впрочем, и Молотов — с теми, кто занимал положение ниже его собственного. Закрыв за собой дверь, он позволил себе тихонько выдохнуть. Он пережил еще одну аудиенцию.

* * * За благополучную доставку урана — или как он там еще называется — из Бостона в Денвер, Лесли Гроувс получил звание бригадного генерала. Но проблем у него хватало, и он еще не успел заменить орлов на погонах на новые звезды. Его жалованье тоже выросло, впрочем, сейчас это не имело особого значения, поскольку цены на все просто сбивали с ног.

Однако больше, чем инфляция, его возмущала черная неблагодарность ученых Металлургической лаборатории. Энрико Ферми смотрел на него своими печальными средиземноморскими глазами и говорил:

— Вы доставили нам очень ценный образец, но, к сожалению, до критической массы далеко.

— К сожалению, мне данный термин незнаком, — заявил Гроувс.

Он знал, что существует энергия атома, но с тех пор, как Ган и Штрасман открыли закон деления ядра урана, печатные труды по ядерной физике появлялись нечасто. К тому же, проблема заметно усложнялась тем, что ученые из Металлургической лаборатории придумали свой собственный жаргон, непонятный простым смертным.

— Это значит, что вещества недостаточно, и мы не сможем сделать бомбу,

— без всяких церемоний заявил Лео Силард.

Все физики, сидевшие вокруг стола, сердито уставились на Гроувса, словно он сознательно утаил от них пятьдесят килограммов бесценного металла.

Поскольку дело обстояло совсем не так, Гроувс тоже нахмурился в ответ.

— Мой отряд и я рисковали жизнью, проехали несколько тысяч миль, чтобы доставить вам этот груз, — прорычал он. — А теперь вы с улыбочкой утверждаете, будто мы зря потратили время!

Даже несмотря на то, что он сильно похудел, Гроувс был самым крупным человеком в конференц-зале, а, кроме того, привык прибегать к физической силе, когда хотел добиться желаемого результата.

— Нет, нет, мы совсем другое имели в виду, — быстро проговорил Ферми.

— Вы же не знали, что находится в вашем рюкзаке, как, впрочем, и мы, пока вы его нам не отдали.

— Мы даже не знали, что у вас вообще что-то есть, пока вы не передали в наши руки металл, — вмешался Силард. — Фу! Идиотские меры безопасности!

Он пробормотал что-то себе под нос, наверное, на своем родном венгерском языке. Судя по всему, выругался. В политике он придерживался радикальных взглядов, но был блестящим ученым, и ему все прощали.

— Вещество, которое вы доставили, окажет нам неоценимую помощь в исследованиях. И мы сможем использовать его в сочетании с тем, что нам удастся сделать самим. Просто его очень мало.

— Ладно, вам придется заняться здесь тем же самым, чем вы занимались в Чикаго, — сказал Гроувс. — Кстати, как наши дела? — Он повернулся к единственному специалисту из Металлургической лаборатории, с которым встречался раньше. — Доктор Ларсен, каковы наши перспективы? Вы сможете продолжить начатые эксперименты?

— В чикагском университете мы строили графитовый котел, — ответил Ларсен. — Сейчас мы собираем его под футбольным стадионом. Работа продвигается… достаточно хорошо. — Он пожал плечами.

Гроувс одарил Ларсена изучающим взглядом. Тот не производил впечатления энергичного, заинтересованного в исследованиях человека, каким показался ему прошлым летом в западной Виргинии. Тогда под его страстным напором правительство, находящееся на нелегальном положении, согласилось с необходимостью сделать все, чтобы удержать Чикаго во время наступления ящеров. Однако Металлургической лаборатории пришлось сняться с места, даже несмотря на то, что ящеров в Чикаго не пустили… Сейчас у Гроувса возникло ощущение, что Ларсену на все наплевать. Генерала такое отношение к делу не устраивало, поскольку то, чем они занимались, носило срочный характер.

Совещание с физиками продолжалось еще полчаса, они обсуждали не такие животрепещущие, но не менее важные проблемы, вроде обеспечения Денвера, точнее, денверского университета, электричеством, чтобы работы ни на минуту не прекращались. До появления ящеров все в Соединенных Штатах считали электричество делом самым обычным. Сейчас для огромных территорий оно превратилось в неслыханную роскошь. Однако если Денвер лишится электроснабжения, Металлургической лаборатории снова придется перебираться на новое место, а Гроувс считал, что страна — да и весь мир в придачу — не может позволить себе очередную задержку.

В отличие от ядерной физики, с электричеством, благодарение Богу, он был близко знаком.

— Электричество у вас будет, — пообещал он, надеясь, что сумеет сдержать слово.

Если ящеры заподозрят, чем здесь занимаются люди, они примут самые решительные меры, чтобы им помешать. Следовательно, для обеспечения лаборатории электричеством, необходимо не допустить, чтобы инопланетяне пронюхали о том, что тут происходит.

Когда совещание закончилось, Гроувс догнал Ларсена и, не обращая внимания на попытки физика отвертеться от неприятной беседы, сказал:

— Нам нужно поговорить, доктор Ларсен.

— Нет, не нужно, полковник — прошу прощения, генерал Гроувс, — презрительно бросил Ларсен. — Армия и так уже испоганила мою жизнь. Мне ваша помощь не требуется. — Он повернулся к Гроувсу спиной и собрался уйти.

Однако Гроувс выбросил вперед сильную мускулистую руку и схватил его за локоть. Ларсен так резко развернулся, словно собирался хорошенько врезать обидчику. Драки с физиками не входили в перечень служебных обязанностей Гроувса, но он считал, что если это необходимо для того, чтобы привести кого-то в чувство… что ж, иногда мордобой помогает.

Скорее всего, Ларсен увидел в глазах генерала решимость, потому что передумал вступать с ним в прямую конфронтацию

— Послушайте, личная жизнь ученых нас не касается. Но когда она мешает им как следует выполнять свою работу… понимаете, то, что вы делаете, слишком важно, чтобы мы могли позволить себе игнорировать ваши проблемы. Итак, что вас мучает, и почему вы во всем обвиняете армию?

— Вы желаете знать? Вам действительно интересно? — Ларсен не стал ждать, когда Гроувс ему ответит. — Да, черт подери, я вам скажу. Не я, так кто-нибудь другой обязательно вас просветит. Мне удалось добраться до Западной Индианы — самостоятельно, понимаете? Там я встретился с генералом Паттоном, который не пожелал позволить мне отправить жене письмо, чтобы она знала, что я жив, и у меня все в порядке.

— Меры безопасности… — начал Гроувс.

— Именно, меры безопасности. Так вот, я не смог ей написать, а к тому времени, когда я добрался до Чикаго… ну, в общем, я опоздал, Металлургическая лаборатория уже уехала. Мне снова не разрешили связаться с Барбарой — очередные меры безопасности. И она решила, что я погиб. А что еще она могла подумать?

— Господи! — проговорил Гроувс. — Мне очень жаль. Она, наверное, пережила страшное потрясение, когда приехала в Денвер. Не сомневаюсь, вы были счастливы снова оказаться вместе.

— Точно! Несказанно счастливы! — заявил Ларсен ледяным тоном. — Барбара думала, будто я умер, и влюбилась в капрала, который стережет военнопленных ящеров. В Вайоминге они поженились. Я к тому времени уже приехал в Денвер, но полковник Хэксем, благослови его Господь, упорно не позволял мне написать ей письмо. Снова речь шла о безопасности. А теперь она ждет ребенка от своего нового мужа. Надеюсь, вы понимаете, генерал Гроувс, почему я так люблю нашу родную армию? Можете мне хорошенько врезать, если вам от этого полегчает.

Гроувс раскрыл от изумления рот. Потом захлопнул его. Он проехал через Чагуотер сразу после того знаменательного бракосочетания в Вайоминге. Гроувс видел, что с Ларсеном что-то происходит, но не знал, в чем дело. Не удивительно, что у бедняги депрессия. Даже Махатма Ганди вряд ли сумел бы остаться спокойным, уравновешенным и собранным, если бы на него такое свалилось.

— Может быть, она к вам еще вернется, — сказал он, наконец, но собственные слова показались ему какими-то ненатуральными.

— Не похоже, — презрительно рассмеявшись, ответил Ларсен. — Она продолжает спать с вонючкой Сэмом Иджером! Я точно знаю. Женщины! — Ларсен хлопнул себя по лбу. — Без них жить невозможно, а они с тобой жить не желают.

Гроувс не виделся со своей женой вот уже несколько месяцев и тоже не посылал ей никаких писем или сообщений. Однако он совсем не боялся, что она от него сбежит. Его беспокоило только одно — все ли у нее в порядке. Возможно, дело в том, что они старше и спокойнее, чем Ларсен и его бывшая жена. Или брак у них надежнее. А может быть (такая мысль ему совсем не понравилась), он просто не знает, о чем ему следует волноваться.

Гроувс быстро взял себя в руки и проговорил:

— Доктор Ларсен, не позволяйте личным неприятностям влиять на вашу работу. Вы не имеете права. От ваших исследований зависит судьба всей страны и, возможно, всего человечества.

— Я знаю, — проговорил Ларсен. — Но беспокоиться обо всем человечестве трудно, когда один конкретный человек, который так много для тебя значит, вытворяет такое.

Тут Гроувсу возразить было нечего, да он и не стал пытаться.

— Вы не единственный пассажир нашей лодки, — сказал он. — Подобные вещи постоянно случаются — наверное, во время войны чаще, потому что сегодня все перепуталось и нарушен привычный порядок вещей. Вам необходимо собраться и продолжать жить и работать дальше.

— Вы думаете, я не понимаю? — спросил Ларсен. — Я повторяю это себе по сто раз в день. Но я же постоянно с ней сталкиваюсь, вижу с другим. Невыносимо!

Гроувс подумал, что, по-видимому, следует отослать Иджера — кажется, Ларсен сказал, что его так зовут — куда-нибудь в другое место. Сейчас гораздо важнее, чтобы физик, а не переводчик ящеров чувствовал себя счастливым и спокойно делал свою работу. Но уверенности в том, что Барбара вернется к первому мужу, у него не было. Ведь она беременна.

Они с Иджером никогда в жизни не поженились бы, если бы не думали, что Ларсен погиб. Они постарались сделать все как полагается, поступили правильно — с их точки зрения. И ошиблись, но в этом нет их вины. Ведь люди не машины, а живые существа.

Гроувс жалел, что не может приказать Барбаре вернуться в постель Йенса ради блага своей страны. Какое простое и отличное решение. Средневековому барону такой приказ сошел бы с рук, женщина из двадцатого века плюнет ему в лицо, как только он попытается открыть рот. Вот что такое свобода… хотя, порой, она доставляет серьезные неудобства.

— Профессор Ларсен, вы попали в очень неприятное положение, — мрачно заявил он.

— Сказали бы что-нибудь новенькое.

Ларсен зашагал прочь, и Гроувс не стал его удерживать. Он стоял и смотрел ему вслед, пока физик не скрылся за углом.

— Нас ждут серьезные проблемы, — покачав головой, пробормотал он и отправился по своим делам.

* * * Атвар обвел одним глазным бугорком левую часть собравшихся, другим — правую. Сидевшие в конференц-зале капитаны кораблей не сводили с него глаз. Он изо всех сил старался погасить их гнев. Почти два года — один по летоисчислению медленного Тосева-3 — они сражаются за то, чтобы присоединить этот жалкий мир к владениям Империи. Покидая Дом, они считали, что завоевание планеты займет несколько дней — очередное доказательство того, как мало они знали.

— Мои соратники, самцы, давайте подведем итоги и посмотрим, как продвигается наша кампания, — сказал он.

— Будет исполнено, недосягаемый господин, — хором ответили капитаны, демонстрируя идеальное послушание, присущее представителям Расы.

Нет ничего важнее послушания и повиновения. Так учили Атвара с той самой минуты, как он вылупился из яйца; и он свято верил в этот постулат до того момента, пока они не попали на Тосев-3.

Атвар продолжал его уважать. Но совсем не так, как Дома. Планета под названием Тосев-3 поколебала все его представления о том, какой должна быть жизнь. Большие Уроды вообще не относились к послушанию, как к основополагающему закону, которому должно следовать разумное существо. Они даже прогнали и убили своего Императора: с точки зрения Атвара, жившего в Империи, где правящая династия стояла у власти несколько сотен тысячелетий, такое преступление являлось немыслимым святотатством.

— Мы продолжаем успешно продвигаться вперед, — сказал он. — Контратаки к югу от тосевитского города под названием Чикаго, расположенного на одном из меньших континентов, заставили неприятеля отступить и…

Страха, капитан «206-ого Императора Йовера», поднял руку. Атвар с сожалением подумал, что не может его проигнорировать. На служебной лестнице Страха занимал следующую ступеньку за Кирелом, командовавшим флагманским кораблем. Более того (и Атвару это очень не нравилось), Страха возглавлял весьма шумную и беспокойную фракцию самцов, которые получали удовольствие от громких криков по поводу того, что война против Больших Уродов ведется неправильно.

Заметив, что на него обратили внимание (хоть и неохотно), Страха продолжал:

— Со всем уважением к недосягаемому благородному адмиралу хочу заметить, что в нашей кампании продолжают выявляться очевидные недостатки. Надеюсь, я не слишком вас утомлю, если их перечислю?

— Продолжайте, — разрешил Атвар.

«Может быть», — с надеждой подумал он, — «Страха скажет что-нибудь по-настоящему непростительное и предоставит в мое распоряжение повод, который я так давно ищу, чтобы с ним, наконец, расквитаться…»

К сожалению, до сих пор он старался вести себя относительно прилично.

Страха выпрямился, чтобы собравшиеся смогли рассмотреть его изысканную раскраску. Атвар знал, что Страха преследует собственные цели: если ему удастся убедить достаточное количество самцов в том, что адмирал не справляется со своими обязанностями и неправильно организовал военную кампанию, он может рассчитывать занять его место. Так будет не по правилам, но ведь все, что касается завоевания — точнее, попытки завоевания — Тосева-3 происходит не по правилам. Если Страха добьется успеха в том, что не удалось Атвару, Император закроет свои глазные бугорки на нарушения.

— Первое и самое главное, — начал мятежный капитан, — заключается в том, что наши бронемашины постоянно гибнут от оружия Больших Уродов. По сравнению с прошлым годом потери катастрофически выросли.

Тут Атвар (весьма неохотно) был вынужден с ним согласиться. Однако он сознательно ответил Страха как можно резче:

— Я не умею производить танки из воздуха. Большие Уроды, находящиеся у нас в подчинении, не в состоянии делать такие машины, как нам нужно. Тем временем те из них, что населяют территории, которыми мы не управляем, постоянно усовершенствуют свое оружие и технику, а также начали выпускать противотанковые ракеты. Вот почему в последнее время мы несем серьезные потери.

— Тосевиты, живущие на землях, не принадлежащих Расе, почему-то способны на большее, чем те, что подчиняются нам, — ядовитым тоном заметил Страха.

Адмиралу флота стоило огромный усилий проигнорировать сарказм своего подчиненного. Он ответил на его слова совершенно спокойно:

— А что ж тут удивительного, капитан? Именно наиболее развитые в технологическом отношении регионы этой кошмарной планеты способны оказывать серьезное сопротивление и, следовательно, осуществлять нововведения.

Он произнес последнее слово с явным негодованием и даже отвращением. В Империи нововведения были редкостью, и их воздействие на жизнь представителей Расы жестко контролировалось. На Тосеве-3 они происходили повсеместно и постоянно благодаря бесконечным войнам, которые вели между собой крошечные империи. Атвар считал, что столь быстрые перемены вредят будущему здоровью цивилизации, однако тосевитов совершенно не беспокоило, что станется с их планетой через несколько сотен лет. Тем временем такая головокружительная скорость преобразований делала их исключительно опасными противниками.

— Хорошо, пусть будет так, как вы говорите, благородный адмирал, — ответил Страха. Атвар наградил его подозрительным взглядом — что-то уж слишком легко он сдался. И адмирал не ошибся, потому что Страха продолжал:

— Однако некоторые наши потери объясняются не только успехами тосевитов в области технологического развития. Я имею в виду все увеличивающееся пристрастие самцов к тосевитскому зелью, которое называется имбирь.

— Согласен, очень серьезная проблема, капитан, — сказал Атвар.

Тут он был бессилен. Анализы некоторых боевых действий, в особенности

— танковых сражений во Франции, говорили сами за себя. Если бы все шло по плану, сейчас Раса уже вошла бы в Дойчланд. Но танковые подразделения понесли такие серьезные потери, что их можно сравнить только с наступлением на Чикаго, когда самцов остановили зимние холода.

— Вне всякого сомнения, вы не станете винить меня за то, что наши самцы подвергаются воздействию неизвестного нам до сих пор тосевитского растения, — заметил Атвар. — Мы боремся с пристрастием к наркотику и делаем все возможное, чтобы оно не оказывало пагубного влияния на военную кампанию Расы. Если у вас имеются какие-либо конкретные предложения, которые могут оказаться нам полезными, я с удовольствием вас выслушаю.

Он надеялся, что Страха, наконец, замолчит, однако складывалось впечатление, что мятежник успокоится не скоро. Капитан сменил тему:

— Благородный адмирал, что нам удалось узнать о попытках Больших Уродов произвести собственное ядерное оружие? — спросил он.

Минуту назад Страха выступал от имени своей фракции, теперь он привлек внимание всех собравшихся капитанов. Если тосевитам удастся заполучить ядерное оружие, речь пойдет не о захвате планеты, а о выживании. И что ждет приближающийся колонизационный флот, если самцы Расы и тосевиты вступят друг с другом в войну, которая в результате приведет к тому, что планета станет непригодной для жизни?

С трудом сдерживая ненависть к Страха, Атвар ответил:

— Большим Уродам удалось украсть у нас необходимое для атомной бомбы вещество, однако, ничто не указывает на то, что они в состоянии произвести собственное ядерное оружие.

Адмирал предполагал, что вопрос будет задан, если не Страха, то кем-нибудь другим. Он прикоснулся к кнопке на подиуме, и глазным бугоркам собравшихся предстало голографическое изображение одного из энергетических заводов Расы. Увидев овальный купол над реактором, он неожиданно смертельно затосковал по Дому. С трудом справившись со своими чувствами, Атвар сказал:

— Мы не заметили ни одного сооружения, подобного этому. А как еще смогут Большие Уроды использовать радиоактивные вещества?

Его слова заметно успокоили большинство капитанов. Даже Страха заявил:

— Итак, в ближайшие несколько лет тосевиты не смогут применить против нас ядерное оружие. Хорошие новости.

Не похвала, конечно, но и не едкая критика. Атвар остался доволен.

Верный, правильный во всем Кирел поднял руку, и Атвар с радостью предоставил ему слово.

— Прошу меня простить, благородный адмирал, но Большие Уроды специалисты по камуфляжу. Кроме того, кое-какие из их примитивных строений совсем не похожи на наши, выполняющие те же функции. Мы и в самом деле можем наверняка сказать, что они не занимаются исследованиями и производством атомного оружия прямо у нас под носом? А вдруг оно появится так же неожиданно, как и другие их новшества?

Атвару на это сказать было нечего, он лишь отрицательно покачал головой. Совещание закончилось совсем не так, как ему хотелось.