"На Лесном озере" - читать интересную книгу автора (О`Брайен Тим)20 МатериалыОн был точно луковица. Снимешь слой, под ним еще один. Но мне он нравился. Она тоже. В чем-то они были очень схожи – больше, чем вы думаете. Одного поля ягода, так Клод говорил, но мне скорее лук на ум приходит. До хрена всего было, о чем он умалчивал. До хрена. Ей-богу, я вот взял бы и перекопал все вокруг этой хибары и на дне озера бы пошарил как следует. Вот косточки бы и нашлись. Мы живем в наших душах как в неизведанных странах, расчистив себе для обитания лишь по маленькой площадке; в душе ближнего мы знаем лишь полоску вдоль нашей с ним границы. Он постоянно делал всякие нелепые вещи: например мотался за ней по кампусу, как частный сыщик какой-нибудь; а был он просто недотепа, и Кэти прекрасно это знала. Она его называла инспектор Клузо – помните, этот горе-детектив из «Розовой пантеры»? За глаза, конечно… Не понимаю, как она это терпела – но терпела. Цирк сплошной.[25] У Джонни были скользкие руки. У фокусников это комплимент. В десять-одиннадцать лет он уже мог работать вольным стилем, без всякого реквизита, одними своими изящными маленькими ручками. И еще он умел держать язык за зубами. Никогда не следует раскрывать публике секрет фокуса, потому что как бы ни были остроумны ваши средства, человеческое желание верить в сверхъестественное останется в этом случае неудовлетворенным; восхищение вашей изобретательностью не заменит зрителям восторга перед чудом. Хватит про дантиста! Слишком это личное, ясно вам? Это была моя сестра – оставьте ее наконец в покое! У вас как навязчивая идея.[26] СЛОВАРИК У него были две жизни, одна явная, которую видели и знали все, кому это нужно было… и другая – протекавшая тайно. – Сколько людей вы туда согнали? – Может, тридцать, может, пятьдесят. И мужчины были, и женщины, и дети. – Дети какие были? – Не знаю, дети как дети. – Где вы обнаружили этих людей? – Кого-то в хижинах, кого-то на рисовых полях – всюду брали. – Для чего вы их согнали? – Мы подозревали, что они вьетконговцы. Те, кого я видел, так по сю пору и остались вьетконговцами. Я никого не убивал. Коров вот убил несколько. Любовь и Война – одно и то же; изворотливость и стратегические ходы дозволительны как в одном, так и в другом. Я нашла его отца в гараже Я заранее все знала. Правду говорю. Еще не вошла, а уже знала. [Отец] взял юного Гудини на представление гастролирующего фокусника доктора Линна. Один из его номеров назывался «Возрождение». Доктор Линн притворялся, что усыпляет человека хлороформом, а затем, связав его и положив в ящик, «расчленял» аккуратно накрытое черной тканью тело огромным мясницким ножом, «отрезая» руки, ноги, а под конец и голову. Части тела он бросал в тот же ящик, после чего задергивался занавес. Несколько мгновений спустя казненный вставал из ящика, целый и невредимый. Через много лет Гудини купил секрет этого номера… Существенно то, что уже в раннем возрасте этот номер, воплощающий тему смерти и воскресения, подействовал на Гудини сильнейшим образом; на протяжении всей жизни этот мотив постоянно присутствует в его выступлениях. Я говорила уже, какой он был скрытный. Никогда нельзя было узнать, о чем он думает. И это усилилось после того, как его отец повесился. Воспоминания [Вудро] Вильсона о своей юности ясно говорят о том, что он был подвержен болезненным переживаниям: считал себя глупым, безобразным, никчемным и недостойным любви… Может быть, именно в этом глубоком чувстве фундаментальной неполноценности, нуждавшемся в постоянных опровержениях, коренится его неутолимая жажда достижений, власти и людской признательности, его непобедимая тяга к совершенству. Ибо одним из путей, какими люди, страдающие низкой самооценкой, борются со своими тягостными ощущениями, является стремление к высоким достижениям и обретению власти. У нас как раз начался урок физкультуры. Я им велел отрабатывать броски по кольцу, прошло минут пять—десять, и тут приходит директриса. Зовет меня в сторонку, сообщает новость. Сама тут же наутек, трусиха такая. Я, правда, тоже не шибко был на высоте. Сказал Джону, чтобы принял быстренько душ, – дескать, мама пришла, ждет. Когда у мальчишки такая беда, просто сердце разрывается.[27] Другая родственница, Джесси Боунс, вспоминает типичный пример «поддразниваний» доктора Вильсона. Семья собралась на свадебный завтрак. Томми [Вудро] опоздал к столу. Отец извинился за сына и объяснил, что Томми был так взволнован, встав с постели и обнаружив у себя над верхней губой еще один волосок, что умывание и одевание заняло у него больше времени. «Я очень хорошо помню, как мальчик залился краской», – сказала миссис Брауэр. Его отец никогда не был физически агрессивным. Пол, когда трезвый, мог быть очень внимательным к ребенку исключительно нежным. Джон любил его как сумасшедший. Да и все любили. От моего мужа исходил какой-то Удивительный магнетизм – сияние какое-то, – взглянет на тебя своими синими-синими глазами, словно большим горячим солнцем озарит… Только вот когда он опять за бутылку, солнце как будто перегорало, что ли. Мне кажется, в глубине души он был очень грустный человек. Если бы только знать, о чем он так грустил. Я до сих пор не понимаю. Когда Линдон Джонсон учился в колледже, однокашники говорили не только о том, что он постоянно лжет, лжет по мелким и крупным поводам, лжет так часто, что слывет самым большим вралем на весь кампус, – они говорили также, что есть какая-то психологическая причина, побуждающая его к этому. Да, амбиции у него были, и еще какие, но лично я это не считаю минусом. Нет амбиций, нет политики – простая истина. К тому же идеалы у Джона тоже имелись. Хороший демократ-прогрессист. Очень преданный делу. Бедным помогать, и так далее, и так далее, до опупения. Теперь, глядя назад, когда я уже знаю то, что знаю, я думаю, что он хотел этим загладить военные дела. Я так себе представляю: возвращается парень сам не свой, раздрызганный весь, потом женится на Кэти, и начинается у них эта великая любовь. Никогда не видел, чтобы два человека были так друг в друга по уши. И потихоньку он приходит в себя. Но про вьетнамское дерьмо никому ни слова – ни жене, ни мне, никому. Проходит время, и он уже не может ничего рассказать. В ловушку попал, понятно? Такая вот у меня версия. Не думаю, чтобы это с самого начала была намеренная ложь, просто он держал язык за зубами – а кто бы не держал на его месте? – и довольно скоро он себя убедил, что ничего и не было. Ведь он, не забывайте, был фокусник. Умел людей дурачить. Меня вот одурачил, поди ж ты… Такую мерзость в себе носить, это же запросто спятить можно… Короче, я думаю, ко всем этим его мечтаниям о том, как жизнь наладить, ко всем его амбициям и вашингтонским грезам с самого начала была подмешана ложь; а раз так, это не могло не кончиться колоссальным самообманом. Когда на уровне штата – это одно. Но он ведь шел в сенат Соединенных Штатов. Дерьмо должно было выйти наружу – так уж политика устроена. И, конечно, нас стерли в порошок, а ему что теперь остается – с самого начала начинать? Опять полный раздрызг. Этот пустой взгляд мертвеца, о котором я вам говорил. Я не знала, что делать. Это на похоронах его отца. Так кричал – унять было невозможно. Ужас просто. Христа прикончить![28] Я взял одноствольное ружье моего отца, которое он много раз обещал подарить мне, когда я вырасту. Вооружившись им, я двинулся наверх. На первой лестничной площадке мне встретилась мать. Она шла из комнаты, где лежало его тело… она была вся в слезах. «Ты куда?» – спросила она… «Я иду на небо!» – ответил я. «Что? Ты идешь на небо?» – «Да, и не останавливай меня». – «А что ты собираешься делать на небе, бедный мой малыш?» – «Я собираюсь убить Бога, который убил моего отца». Джон так с этим и не смирился. Я слышала, как он ночью разговаривал, целые беседы вел понарошку с отцом. Как и я, хотел объяснений – знать хотел почему, – но, похоже, в конце концов каждый из нас пришел к своему печальному ответу. Дети действительно часто испытывают гнев, потому что воспринимают смерть родителя как намеренный уход… Это вызывает отрицательные последствия в том случае, если неизжитое детское горе переносится в зрелый возраст. Стыд… может быть понят как рана в человеческом «я». Он часто возникает в раннем возрасте как результат интернализации презрительного голоса, обычно родительского. Упреки, предостережения, издевки, насмешки, изоляция и другие формы пренебрежения или агрессии вносят в него свою лепту. Я подошел к хижине, и оттуда выскочила женщина. Я выстрелил и ранил ее, тогда она опять побежала внутрь и вышла с ребенком и другими людьми… Там были мужчина, женщина, две девочки… Подошел один из второго взвода, забрал у меня автомат и сказал: «Всех подряд убивать!» Он их застрелил. – Кто стрелял? – Почти все. Иногда это выходило случайно. Мой приятель Кудесник, он просто… – Кто-кто? – Кудесник. Он случайно застрелил старика, так он мне сказал. Я думаю, рефлекс сработал. – Кто такой Кудесник? – Парень один. Не помню, как его по-настоящему звали. – Может быть, постараетесь вспомнить? – – Итак, что вы увидели в этом рву? – В этом рву лежали люди. – Можете сказать сколько? – От тридцати пяти до пятидесяти. – Что они делали? – На вид все были мертвые. Там все воняло, особенно этот ров. Повсюду мухи. Они светились в темноте. Это было как не знаю что – как потусторонний мир.[29] |
||
|