"Призрак Мими" - читать интересную книгу автора (Паркс Тим)

Глава тридцать первая

На пригорках вокруг Монторио цвели вишни, скучноватый однообразно-зеленый пейзаж сделался похож на торт со взбитыми сливками. Моррис вылез из машины в полусотне метров от дома, постаравшись не хлопать дверцей. Во всей округе слышно было лишь басовитое гудение пчел да кваканье лягушек в деревенских прудах.

Вот еще один прекрасный уголок, подумал Моррис – и поразился своей способности воспринимать окружающий мир в столь горестный момент. Ибо ее «ланча» была здесь. На самом деле стояла. Наяву.

Внезапно средь сельской идиллии взвыл мотор какого-то механизма – стройка под окнами продолжалась. Никто не услышит, как Моррис войдет.

Приблизившись к воротам, он заметил, что один из шести установленных рядком почтовых ящиков больше не сверкает нержавеющей сталью, но выкрашен в черный цвет. Из него выглядывал белый листок. Моррис вытащил послание и прочитал. Адресату сообщали, что его дальнейшее проживание в шестой квартире – именно таков был номер ящика – является нежелательным. Послание заканчивалось туманными, но весьма неприятными угрозами. Прекрасные пейзажи, судя по всему, вовсе не гарантировали пристойного обхождения. Опуская бумагу обратно в ящик, Моррис решил это запомнить – так откладывают в сторону фрагменты головоломки, пока не появится – напарник, чтобы сложить их воедино. «Скоро. Очень скоро все закончится», – подсказывала интуиция. Когда Моррис произнес это вслух, ему почудилось, что говорит не он и даже не Мими, а оба прислушиваются к чему-то… или к кому-то.

Моррис был почти готов к решению. Вернее, к разрешению.

Машина – тот самый экскаватор – продолжала громыхать за оградой. Моррис тихо отворил ворота и по дорожке дошел до двери. Ступени, отделанные под мрамор, местами уже начали крошиться, и стало видно, что это всего лишь шлифованный известняк. Достав ключ, он прислушался – ничего, кроме шума стройплощадки. Это могло создать проблему: дверь открывалась прямиком в гостиную, а вдруг они сейчас именно там?

И все-таки это его квартира, пусть даже они там просто обсуждают семейный бизнес. Моррис имеет полное право в любой момент войти в помещение, где законная супруга, носящая его ребенка, общается с человеком, которому он дал жилье, работу, которого кормил и одевал.

В то же время жар во всем теле, струйки ледяного пота на спине и дрожь в пальцах, вставлявших ключ в замок, подсказывали Моррису, что там не просто беседуют. Рядом с собой он чувствовал Мими и вновь смутно осознавал – это начало конца.

Интерьер был близок к совершенству, мебель выстроилась ровными рядами, как надгробия на кладбище. С тех пор, как Моррис здесь жил, добавилась лишь одна деталь: резная деревянная фигурка африканского воина с огромным торчащим пенисом. Возле дивана на изразцовом полу Моррис увидал царапину – именно туда он уронил кирпич, купленный у обманщика, которому пытался помочь. На этот раз, подумал он, ущерб куда серьезнее. Неудивительно, что из его брака ничего не вышло.

Прислушавшись, он уловил за шумом экскаватора музыку на втором этаже. Ту самую мелодию, которую жена называла «звуки оргазма». Дверь на лестницу была закрыта, и даже телефон выключен из розетки. Какие еще нужны доказательства? И все же любопытство перевесило отвращение, он не смог оставаться на месте. Никакого плана действий у него не было, это вообще был полный идиотизм, но Моррис стал крадучись подниматься по винтовой лестнице, стараясь не угодить на скрипучую ступеньку. Как только его голова оказалась выше уровня пола, он глянул сквозь перила прямо в карие глаза жены.

Посреди комнаты, озаренной четырьмя светильниками, располагался низкий красный диван – последний писк моды. – Паола стояла на четвереньках, лицом к Моррису, и черты ее все больше искажались в уродливой гримасе по мере приближения к вершине. Плечистый негр нависал над нею сзади, двигаясь размеренно и неутомимо.

Без тени смущения она смотрела Моррису прямо в глаза, словно ничуть не удивилась ни его появлению, ни безобразному лицу. Наоборот, жадный взгляд, казалось, умолял не вмешиваться хотя бы до тех пор, как закончится случка. Не в силах пошевелиться, Моррис наблюдал за поруганием своего брака – и чувствовал рядом Мими. И хотя его душа была наполовину раздавлена происходящим, другая половинка испытывала глубокое удовлетворение. Он свободен. Больше не нужно себя насиловать – семейная жизнь кончилась.

Течная сука подвывала на одной ноте. Где-то монотонно жужжала пчела. Страстный визг оборвался в спазме наслаждения. Мужчина басовито заворчал.

– Надеюсь, вам обоим понравилось, – сказал Моррис, взобравшись наверх. Паола дышала, как загнанная лошадь. Кваме отпихнул ее легкое тело и поднял голову.

– А, босс, – только и произнес он. Затем пояснил без тени смущения: – А мы думали, вы еще в больнице. Эй, босс, что это у вас с лицом?

Все замолчали. Томно ныла музыка, за окном грохотал экскаватор. Кваме развернулся всем телом к Моррису; на лоснящейся от пота груди играли могучие мышцы. Обманутый муж колебался. Поскольку убить их обоих – при том, что Кваме гораздо сильнее, – явно не представлялось возможным, к нему пришло холодное равновесие. Гнев словно заледенел; и это чувство, разделенное с Мими, несло в себе зародыш неких грядущих событий. Эмбрион… Я бы отнесся к этому легче, если б она не носила моего ребенка, мысленно проговорил Моррис и сразу поправил себя: мою дочь, земное воплощение Мими!

Паола наконец отдышалась и откинулась на спинку дивана, острые кончики грудей вызывающе уставились на Морриса. Склонив голову к плечу, она – лукаво улыбнулась:

– Бедная мордашка! Слушай, Мо, не забивай себе голову разными глупостями, лучше разденься и присоединяйся к нам.

Было уже полвторого. Там, в госпитале, Дионизио наверняка беспокоится, куда подевался его английский пациент. И откуда Моррису знать, вдруг Фендштейг или Марангони докопаются, что он сбежал из больницы, и, главное, куда? Но всему приходит конец. Паола переступила черту.

– Иди сюда, – повторила она. Моррис не отрывал от нее глаз. Жена захихикала. – Я знаю, Мо, мы тебя достали, но что тут такого, в самом-то деле? Мне всегда хотелось, чтоб меня оттрахали сразу с двух концов. Ну давай же, Мо, лови момент, и нечего делать из жизни трагедию.

– Угу, – поддакнул Кваме.

Перед глазами плыл красный туман. Но дальний уголок сознания оставался поразительно ясным и трезвым, будто за Морриса думал кто-то другой. Прошли времена – в том отеле в Римини или на Сардинии – когда он был бесконечно одинок. Внутренним взором он видел кроткое круглое личико и светлый нимб над ним. Лик Святой Девы, la Vergine incoronata.

– Мы же все про тебя знаем, Мо, – в голосе Паолы появились заискивающие нотки. – Кваме мне рассказал, что случилось, и мы тебя не бросим в беде. Разве можно требовать большей верности?

Моррис открыл было рот, но это оказалось преждевременно. Мими пока не заговорила.

Паола потянулась к нему. Кваме разинул в улыбке зубастую пасть.

– Corragio, Мо, смелей. Не будь таким занудой. у к чему нам ограничивать себя? Это ж такая тоска, ты и сам чувствуешь.

– Ага, – повторил Кваме. – Мы тебя не кинем, босс, мы тебя любим. – Черная кожа очень гармонировала с красным диваном. И выглядел он ничуть не более потрясенным, чем в то утро, когда увидел смерть Бобо.

– Так ты, значит, не беременна… – выдавил Моррис.

– Ах, бедненький, дай, я поцелую твои ранки, – засюсюкала Паола и потянулась к нему.

В этот миг Мими молвила, очень четко и громко: «Неправда. Она беременна».

Услыхав ее звенящий голос, Моррис почувствовал головокружение. Комната, жена и верзила-негр расплылись перед глазами в серые тени. Но все-таки, это Паола (в тот момент уже явно снюхавшаяся с Кваме) звонила в полицию, или не она? Так же внезапно вернувшись к реальности, Моррис взял себя в руки.

– Сейчас схожу, принесу выпить чего-нибудь. Вы пока отдышитесь, да и я тоже. А уж потом получу свое, – он рассмеялся через силу. – Тогда держитесь…

Паола любвеобильно сощурилась:

– Все что захочешь, Мо. Ты только болт свой донеси в целости и сохранности.

Разбитый и окрыленный отчаянием, Моррис спустился в кухню. Казалось, коктейли смешивает чужая рука. Два высоких стакана со льдом, по три дюйма джина и тоника. Половинку лимона в каждый. А где та дрянь, что Паола принимала для снятия стресса? Вот и она. Еще бы не быть стрессу, когда она предала мужа. По тридцать капель обоим.

– Эй, Мо, ты где там застрял? Смотри не передумай!, – раздалось сверху.

– Лимон искал, – крикнул он в ответ, отмеряя дозу в стаканы с джином. Потом налил себе одного тоника, вытер посуду, ручку холодильника, нож, которым резал лимоны, и поспешил с подносом наверх.

А музыка все играла. Шаде томно мурлыкала – «Вишневый пирог»; сладострастно гнусавили саксофоны. Негритянскую культуру белые приспособили для разврата, как возбудитель похоти. Прислушиваясь, Моррис остановился на лестнице и закрыл глаза. «Мими, дай мне силы пройти через эту грязь. В – конце концов, все от этого только выиграют». Ибо только что, несмотря на его расшатанные нервы, Мими помогла окончательно понять смысл происшедшего, осознать необходимость, и ясно показала путь к успешному исходу.

– Мо, che dolce! Ты душка, – Паола дымила сигаретой, сидя по-турецки на ковре. Волосы разметались по поджарым плечам. Живот ее был плоским и твердым на вид, из курчавой поросли меж бесстыдно расставленных бедер проглядывал лоскуток мокрой набухшей плоти – совсем такого же цвета, как его новое лицо. Как вообще угораздило жениться на шлюхе? И как сейчас заставить себя смотреть на раздетого уличного бродягу, изливавшего свою тропическую заразу туда, где растет его, Морриса, дочь?

Он поставил поднос на ковер, взял свой тоник и уселся на диван. Паола угостилась тоже, краем глаза Моррис уловил протянутую черную руку; сильные пальцы обхватили стакан. Тут он наконец решился повернуть голову. К его изумлению, открывшееся взгляду походило на сказочную мечту: рельефный торс с тонкой талией, мускулы ходят долгими волнами под шелковистой черной кожей, а между мощных ног – длинный и толстый, с более светлым, красноватым концом…

Отхлебнув адскую смесь, Кваме заржал:

– Совсем не тот кайф, что от работы, босс. Пускай другие вкалывают.

Моррис словно впал в транс; перед глазами, как черно-белый негатив, стояла – другая сцена: в галерее Уффици он любуется мраморным Аполлоном, гладит бедро статуи. «Учитесь наслаждаться красотой, постигайте gratia placendi», – сказал тогда старина Форбс. Здесь и сейчас нет никаких музейных псов, которые могли бы помешать. Одна Мими смотрит на него.

Призрак был за спиною Кваме, распущенные волосы сияли в лучах солнца. Сквозь полупрозрачное платье просвечивали груди – более высокие, пышные и округлые, чем у Паолы, в ложбинке между ними блестел золотой крестик. Такая же тонкая цепочка из золота обвивала бедра, и другой крест оттягивал ее, посверкивая над темным облачком внизу живота.

«….Чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями», – вспомнилась Моррису «Песнь Песней». Ему хотелось вскочить с дивна и броситься в ее объятия. Но видение легонько погрозило пальцем. Сквозь надрывную музыку и грохот экскаватора он отчетливо услышал ее шепот: «Наслаждайся, Морри. Ни в чем себе не отказывай. Только думай все время обо мне, пускай я буду в сердце твоем, и тогда ты останешься чист предо мною».

Он вздрогнул от прикосновения холодных пальцев к интимному месту и посмотрел вниз. Паола хихикнула:

– Ведь правда, он великолепен, наш снежок! – Кваме тоже хохотнул. – Не забудь, ты грозился нас наказать! – продолжала Паола, стягивая с Морриса брюки.

– Чего изволите, босс, – подыграл ей Кваме. – Только прикажите, бедный негр все сделает.

Снимая часы, Моррис отметил, что было всего пять минут третьего, стало быть, время еще оставалось. Он почувствовал на себе ледяные от коктейля губы жены и взглянул за спину Кваме. Призрак смотрел из-под опущенных ресниц, но требовательно и властно, словно убеждая в своей сопричастности к происходящему. Рука Мими слегка поглаживала грудь, а губы посылали Моррису поцелуй. С чувством обреченности он потянулся к черной анаконде…

Не прошло и часа, как он освободился. Совершенно довольные жизнью Кваме и Паола заснули на широкой кровати. Мими тоже исчезла, но ее приказы звучали в сознании, пока Моррис сновал по дому, стирая рубашкой отпечатки пальцев и собирая в спичечный коробок все, что могло его выдать: лобковые волоски с дивана и кровати, обрезки ногтей из ванной, использованный презерватив, аккуратно завернутый в салфетку. Как насчет сережек? Он вернулся в спальню, где двое лежали в обнимку – так романтично, черное на белом. Кваме будто охранял Паолу во сне, уткнувшись губами в ее волосы. Моррис отодвинул прядь и попытался вынуть из уха маленький бриллиант. Но стоило прикоснуться, как Паола вздрогнула, а Кваме шумно засопел. Моррис сдался. Ничего, если повезет, другая пара найдется в сумочке. Да вон она, на полу. Там и обнаружилась массивная золотая подвеска, правда, лишь одна. Остается убрать использованную салфетку, и, возможно, часть ее окурков с сексуальными отметинами алой помады.

Только тут до него дошло, что сперва следовало бы закрыть окна и включить конфорки. Бог знает, сколько понадобится времени, чтобы вся квартира наполнилась газом. А как долго они проспят? Моррис нашел шест, захлопнул слуховые окошки, потом сбежал вниз, отвернул на плите все четыре вентиля и распахнул дверцу духовки. Еще пять минут ушло на то, чтобы вымыть стаканы, один вернуть в буфет, в два других капнуть немного джина с тоником. Отлично. Теперь – стереть последние отпечатки, надеть рубашку и рассовать по карманам остатки улик: отставшую чешуйку кожи и влажные трусы. Наконец он готов… готов ли? – да, можно уходить. Но стоило выглянуть в дверной глазок – подозрительные итальянцы просто жить не могут без этих устройств, – как раздался звонок. Кто-то стоял снаружи у ворот. В тишине просторной квартиры звук был так оглушителен, что у Морриса чуть не разорвалось сердце. К тому же звонок мог разбудить спящих. А ведь он был так уверен, что Мими все для него подготовила. Абсолютно уверен. Как она могла подпустить сюда кого-то? Затаив дыхание, Моррис весь покрылся холодным потом.

Он выжидал, в голове судорожно проносились догадки, кто бы это мог быть. Для почтальона слишком поздно. Marocchino с фальшивым товаром? Свидетели Иеговы? Или местный инспектор пришел напомнить о какой-нибудь задолженности? Может быть, за телевизор? Неизвестно. Но газом теперь пахло везде. Если войдут, сразу заметят.

Вот опять. Один за другим, невыносимо громко. К чему так шуметь? Надо было сразу сообразить: иеговисты так не звонят. Тем более они бы попытались добраться и до соседей. Если б только звонок можно было отключить, как телефон. Но в любом случае ему выходить через ворота. От газа уже становилось дурно. Если б он здесь жил, можно было бы просто высунуться на балкон и незаметно подсмотреть, что за гости. Но его в любом случае увидят.

А вдруг это полицейские или карабинеры? Может, Форбс нашел письма и от страха перед Моррисом позвонил в полицию, а они сразу примчались сюда?

И снова – дз-зынь! Морриса охватила паника. Голова разламывалась, подступила тошнота. Даже мелькнула мысль: а может, лучше после всех унижений лечь рядом с теми двоими и умереть всем вместе? Вот опять… но на этот раз от ворот крикнули:

– Эй, черножопый, выходи! Глянь-ка, что стало с твоей красивой тачкой!

Морис облегченно вздохнул – насколько это было возможно в отравленной атмосфере. Ну конечно! Это же подсказка от Мими! Зажимая рот, он бросился на кухню, нашарил под раковиной банку с краской, кисть и вывел корявыми буквами на свежевыбеленной стене: «СМЕРТЬ ГРЯЗНЫМ НИГГЕРАМ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЛИГА СЕВЕРА! ЗЕМЛЯ ВЕНЕТО – ДЛЯ ВЕНЕДОВ!»

Через минуту он, задыхаясь, скатился по ступеням. За воротами раздавался удаляющийся треск мотоциклов. Небось, порезали шины «мерседеса» или облили какой-нибудь дрянью. С одной стороны, конечно, досадно, с другой – лучше не придумаешь. Во всяком случае, смотреть на это он не собирался.

На пути к воротам Моррис вспомнил о ключах. Ох, это так по-дилетантски, так неосторожно с его стороны! А у него-то ключи еще остались? Да. Он бросился обратно по лестнице; за дверью на первом этаже оглушительно взвыл пылесос. Нет, подрядчик его бессовестно – надул. Вот пусть и получает скандал по полной программе – может, хоть цены свои жлобские сбросит. Veneto per i venedi!

В квартире было уже не продохнуть. Еще на улице Моррис расстегнул рубашку и сунул полу в рот. Да где же ее ключи? Должно быть какое-то объяснение, как расисты-убийцы забрались внутрь, открыли газ и оставили надпись. Если разбить окно, драгоценная отрава улетучится. Нет, все должно выглядеть так, будто Паола забыла ключ в двери – это вполне в ее духе.

Может, в сумочке? Но там он вроде не заметил. И сколько еще удастся продержаться, пока его вывернет наизнанку? Моррис поднялся по винтовой лестнице в ванную, вытащил изо рта рубашку, на секунду поднял раму и сделал глубокий вдох. И увидел напротив строительные леса. На доске сидел рабочий, потягивая винцо из бутылки и, кажется, смотрел прямо на него. О нет, так нечестно! Моррис захлопнул окно, вернулся в комнату и стал рыться в куче одежды, сваленной в углу. Белье в пятнах спермы… времени она не теряла. Но сокрушаться об этом было некогда. Ее жакет. Ключи должны быть там!

Задерживая дыхание, он огляделся и обнаружил жакет на спинке стула. Ключи действительно лежали в кармане. Отлично. Но любопытство, как всегда, взяло верх. Вместо того чтобы сломя голову бежать на улицу, он вернулся в спальню, к двум обнаженным телам на просторной кровати с резными спинками от Армани, за которые Паола так дорого заплатила. Даже сейчас, подумал Моррис, еще не поздно повернуть назад. Они ведь как будто живы пока, или уже нет? Он наклонился и поцеловал бледную щеку жены, потом тугой сосок, такой маленький и беззащитный во сне. Никогда ребенок Морриса не возьмет его в ротик.

Через минуту, призвав на помощь все хладнокровие и уменье городских крыс оставаться незамеченными, Моррис навсегда покинул этот дом. Не оглядываясь, он прошел к автомобильчику и сел за руль. Хвала Господу и деснице Его направляющей и укрепляющей, старая колымага завелась с первого раза. Fiat iustitia. «Фиат» во веки веков, как сказал бы Форбс.