"Покрышкин" - читать интересную книгу автора (Тимофеев Алексей Викторович)

IX. Роман на берегах Каспия

И на склоне лет любил А. И. Покрышкин перечитывать «Граф Монте-Кристо», именно этот роман Александра Дюма. Начинал вечером и закрывал последнюю страницу к утру...

Мир художественных образов, литературы был для советских людей особенным высоким миром. Читательский феномен той поры едва ли когда-нибудь повторится. Герои книг становились почти реальными вдохновителями и собеседниками, поверенными лучших дум и стремлений. Поэтому сейчас они способны многое рассказать о своих верных читателях...

Что же влекло Покрышкина к знаменитому роману?

В истории французского моряка Эдмона Дантеса, как и в истории капитана ВВС Красной армии, — море и прекрасная девушка на берегу, ядовитая клевета и разлука, низверженные враги и могущество, обретенное через страдание... Но, конечно, все в истории русского летчика окрашено суровым колоритом сороковых годов. Место действия — не цветущая гавань Марселя, а выжженное солнцем it с нарядное побережье Каспия. Дама сердца — не Мерседес, а Мария с погонами сержанта в кирзовых сапогах. Интриган не в наполеоновском мундире, а в гимнастерке с орденом Ленина. Душной черной ночью склонились сообщники над бумагой для трибунала, уводящей на смерть в штрафники...

Тягостные предчувствия стали одолевать Покрышкина в первые же дни пребывания в тылу. В Махачкале летчики пришли навестить однополчанина Героя Советского Союза Викентия Карповича, который долечивался после ампутации руки. Угостить товарищей было нечем, карточки на продукты обеспечивались скудно. А на городском рынке мордастые спекулянты за хлеб и мясо «драли шкуру». Цены оказались такими, что за этот обед Покрышкину пришлось отдать деньги, выплаченные за несколько сбитых немецких самолетов! Вот она, изнанка войны... Не все мужчины призывного возраста лили кровь, рвали силы и нервы на передовой. В горах бродили банды дезертиров.

Проводив Карповича до дома, Александр Иванович решил перед обедом пройтись по берегу моря. Уходящее к горизонту пространство воды и неба всегда влекло его... Но на сей раз нахлынула вдруг несвойственная Покрышкину гнетущая тоска. Куда уже докатились? Почти до песков Средней Азии... Мысли августа 1942 года были потяжелее мыслей 1941-го, когда можно было объяснить все вероломством и внезапностью...

Переход от страшного напряжения боевых вылетов к тыловому бездействию был слишком резок. Такое внезапное торможение на полном ходу болезненно потрясло. У многих «дымились» и «горели» нервы... Была даже игра в «русскую рулетку». Погиб летчик-орденоносец, для которого роковым стал последний поворот револьверного барабана.

Ни о каких «реабилитациях» переутомленных летчиков, больше года с боями отступавших, не заходило тогда и речи. Только с 1943 года, и то не всегда, летный состав стали направлять с фронта в дома отдыха.

В затылок Покрышкину направлены со стороны начальства недобрые пристальные взгляды... В разговорах с командиром полка Исаевым постоянно «высекались искры». Комполка — всегда рядом, это не отдаленный комдив Осипенко, от гнева которого спасал Виктор Петрович Иванов. Очередная стычка произошла на днях, когда Покрышкин выступил против того, чтобы самолеты, передаваемые перед уходом с фронта 45-му полку, перегоняли молодые летчики 16-го гвардейского. Их, уже обстрелянных бойцов, не вернули бы обратно в родной полк. Покрышкин предложил: «яки» должны перегнать он сам и командиры звеньев. Исаев вновь крайне раздражен инициативой непокорного комэска. Опять ему надо больше всех! В одном из селений комполка встречает Покрышкина, прилетевшего на угнанном из Ставрополя МиГе, спасенном от немцев, фразой: «О тебе не забудешь...»

Успел Покрышкин схлестнуться по пути с фронта и с приближенным Исаева — капитаном П. Воронцовым. В Тулатово близ Беслана 8 августа разбился — отказал на взлете изношенный мотор МиГа — один из учеников Александра Ивановича Степан Супрун, уже сбивший пять самолетов. Однофамилец погибшего друга... Бездушие Воронцова, распорядившегося похоронить летчика без должных почестей, не дожидаясь прибытия на следующий день его боевых друзей, поразило Покрышкина в самое сердце. Сорвавшись, он в столовой бросает в лицо сидевшему за отдельным столом Воронцову: «А вы сбили хоть один самолет?!.. Может, забыли, как бросили мою пару под Изюмом?.. Трус не может быть начальником!» Не глядя на страшного в гневе Покрышкина, Воронцов быстро вышел. Анатолий Комоса говорит: «Не горячись, Саша! И вообще ты напрасно затеял этот разговор. Такому не докажешь. Только наживешь себе неприятностей. Он тебе не простит...»

У капитана Покрышкина было к этому времени, при общем налете 636 часов, 359 боевых вылетов (больше — 409 — имел в полку лишь П. П. Крюков). У капитана Воронцова при налете 759 часов боевых вылетов-9... (ЦАМО. Ф. 16 гв. ИАП. Оп. 206868. Д. 4. Л. 12).

Полк по частям прибывал в дагестанскую столицу Махачкалу. Отсюда дорога лежала в Закавказье, в Азербайджан. В запущенном саду на окраине города собирались «табором» авиаторы, ожидая машины для дальнейшего следования. Вновь и вновь Павел Лоенко при помощи шланга разливал из бочки вино по кружкам. Группа молодых, еще не воевавших пилотов скромно притулилась под деревцами с чахлой опыленной листвой.

Грузовик мчался по дороге вдоль побережья Каспия на Баку. После Дербента на горном перевале Покрышкин, насторожившись, перестал участвовать в оживленной беседе в кузове потрепанного ЗИСа. Через заднее стекло кабины он внимательно следил за действиями неопытного шофера. А тот не справился с управлением! «Всем немедленно прыгать!» — крикнул Покрышкин и первым перемахнул через борт. Только его пример спас остальных. Машина через несколько секунд полетела в пропасть. Александр Иванович, Аркадий Федоров, Василий Шульга и Николай Искрин отделались легкими травмами. Комиссар М. А. Погребной сломал два ребра. Его доставили в госпиталь. Отсутствие Михаила Акимовича в полку ускорило надвигавшиеся события...

В поселке Насосном в ЗАПе — запасном авиаполку — гвардейцев ожидало место в хвосте очереди на получение новой техники из нескольких «безлошадных» полков. Настроение сразу упало. Тем более что условия жизни и снабжение выведенных с фронта полков, размещенных в дагестанских и азербайджанских поселках, в те месяцы лета и осени 1942-го сносным назвать было нельзя. Общежития переполнены. В столовой летного состава завтрак начинался в 4.30 утра, обед в 16–18 часов, ужин уже в 22–23 часа. Как вспоминал стоявший в тех очередях летчик 45-го полка М. Г. Петров, после завтрака нужно было становиться в очередь на обед... Кормили в основном перловой кашей. Вилки и ложки по рассказам одних летчиков выдавали под залог — фуражка или позднее, осенью, даже шинель; по воспоминаниям других — ложек вообще не было, кашу ели сухарями. Столовую «брали на абордаж», «штурмовали»... Бурные перебранки и ссоры были нередкими в этих очередях фронтовиков с потрепанными нервами. Жара достигала 45 градусов. Дешевым и доступным было только местное вино на рынке. В приказах того времени нередки взыскания за «злоупотребление» и связанные с этим нарушения порядка.

А. И. Покрышкин вспоминал: «В такую историю случайно попал и я. Во время ужина ко мне и сидевшим рядом Голубеву и Труду пристали трое подвыпивших старших офицеров. Не стерпев грубость и оскорбления, я дал резкий отпор и за нарушение субординации оказался на гауптвахте».

Очевидец того случая, авиатехник, рассказывал, что у гвардейцев была привилегия — в столовой для них стояли отдельные столы. Привилегия в той обстановке весьма существенная. И вот за стол 16-го гвардейского полка сели двое подполковников и майор. Был среди них и командир 298-го полка И. А. Тараненко. Им подали ужин. Покрышкин заявил им о правах гвардейцев. Сказал и о том, что права эти надо заработать... В ответ последовало: «Товарищ капитан, вы как себя ведете?! Мы старшие по званию...»

Слово за слово. К месту «инцидента» подходили все новые летчики, разделившиеся на две «неприятельских стороны». Столы начали передвигаться, страсти накаляться. Потом, по рассказу очевидца, «кто-то кого-то стукнул боксом».

Понять что-либо в той кутерьме было уже невозможно. После приезда коменданта с охраной летчики объединились против нелюбимых «тыловиков». Драка выплеснулась на улицу, некоторые участники «стали салютовать, постреливать вверх для подъема храбрости». Навел порядок только подъехавший на «додже» с автоматчиками начальник гарнизона полковник Губанов. Зачинщиком назвали Покрышкина...

Виктор Никитин вспоминал:

Но в действие вступили более влиятельные силы... Командир полка майор Н. В. Исаев решил одним махом избавиться от «смутьяна», подрывавшего, как он считал, его авторитет. Кипел злостью на Покрышкина и Воронцов...

Вернувшись в полк с гауптвахты, Покрышкин узнает о том, что снят с должности комэска и выведен за штат. На партбюро его исключили из ВКП(б) и более того — дело направлено в Бакинский военный трибунал! В бумаге, которую написал для трибунала комполка, было достаточно «компромата» как минимум для штрафбата! Оскорбления старших командиров, пререкания с начальством и, что самое мерзкое, «нарушения требований устава истребительной авиации»! В августе-сентябре 1942-го, когда только что вступил в действие грозный приказ № 227, угроза для Покрышкина была более чем реальна. В штабе полка честный человек, понимавший, что творится, начальник строевой части старший лейтенант Леонтий Иванович Павленко показал Покрышкину характеристику на него, подписанную Исаевым. Александр Иванович не верил своим глазам: «Запечатленная на бумаге подлость обжигала...».

Ситуация складывалась почти безвыходная. Кроме однополчан никто здесь в тылу, вдали от фронта, не знал, что за летчик Покрышкин, как он воевал. Комиссар Погребной — в госпитале. Командир полка свое мнение высказал. Начальник штаба Я. М. Датский и начальник особого отдела А. В. Прилипко, судя по всему, не возражали. Представление Покрышкина к званию Героя Советского Союза было отозвано. Прилипко начал допросы летчиков с целью выяснить случаи его негативного поведения в боях! Летчики запомнили улыбку на губах особиста, странно сочетавшуюся с холодным жестким взглядом... Система особых отделов — военной контрразведки (с апреля 1943 г. — «Смерш» — «смерть шпионам») пронизывала Красную армию насквозь. Подчиненные не армейскому командованию, а НКВД особисты имели широкие полномочия.

О допросах Александру Ивановичу рассказывали сами летчики, приходившие к нему вечерами на берег моря. Здесь Покрышкин, которого больше не допускали к занятиям, ждал решения своей участи. Страшная несправедливость и клевета душили... Спасали лишь размышления о тактике истребителей. Целый год боевого опыта позволил осмыслить приемы и боевые порядки, расставить все по своим местам.

Сильнейший аналитик советских ВВС творил в лихорадочной спешке, в ожидании прихода конвоиров и скорого трибунала! Творил, уже прощаясь с жизнью, для того чтобы спасти товарищей в будущих боях, не дать молодых на съедение «мессам»... И может быть, это творчество на пустынном берегу Каспия под палящим солнцем — один из ключевых символов русской истории XX века...

Покрышкин старается не тратить время на тексты, делая лишь краткие пояснения под схемами в своем альбоме. Вся боевая работа истребителей в действиях пары, звена и группы четко разделена на виды — прикрытие своих войск, сопровождение бомбардировщиков или штурмовиков, разведка, свободная охота, воздушный бой с истребителями или бомбардировщиками. Для каждого вида разработана тактика, отвечающая требованиям этой войны. Формула наступательного воздушного боя — высота, скорость, маневр, огонь.

Изнурительные дни тянулись один за другим, дело затягивалось. В часы одиночества отчаяние начинало затягивать отстраненного от полетов летчика в свой гибельный штопор. Никто не видел его в эти часы. Слава богу, что пистолет был изъят у опального капитана. Ему уже думалось — прощальный выстрел, и конец этой жизни, где Александру Покрышкину суждено быть только отверженным лишенцем, как и его отцу... Как пережить позор сорванных погон?.. Далеко, за морями и степями, родная Сибирь, избушка, в которой живут бабушка и мать, целительный гул в верхушках таежных сосен...

Вспомнилось лермонтовское, трагическое:

Вадиму Фадееву, самому близкому другу, передал Покрышкин свой альбом схем и записей: «Учи только по ним. Тут обо всем сказано...»

Но летчики 16-го гвардейского полка не дали на допросах ни единого штриха в добавление к характеристике Исаева. Такого, чтобы Покрышкин трусливо повернул назад или бросил товарища, быть не могло. Своей поддержкой Вадим Фадеев и другие летчики не дали другу пропасть. В Новосибирске мать Ксения Степановна за здравие воина Александра зажгла свечи у Казанской иконы Божией Матери, у образа Николая Чудотворца...

Огромным волевым усилием Покрышкин переломил себя: «Я осознал, что поддался тогда слабости... Надо бороться за свою правоту, и бороться делом. Умирать — так в бою!»

Может быть, вырваться на фронт, в братский полк Маркелова, который сейчас где-то у Грозного? Нет, схватят и добавят обвинение в дезертирстве...

Неожиданно посыльный вызвал Покрышкина к Исаеву. Оказывается, командующий 4-й воздушной армией Н. Ф. Науменко, еще не знакомый с делом Покрышкина, приказал ему выступить перед летчиками 298-го полка, рассказать о «мессершмитте». Командиром полка оказался подполковник И. А. Тараненко. После этого выступления, ответов на вопросы довольные хозяева, командир и комиссар, пригласили гостя к столу. Удивленный свалившимися на голову капитана бедами, Тараненко, вспоминавший о ссоре в столовой как о недоразумении, обещал написать объяснение по этому поводу. Что интересно, 298-й полк, за бои на Кубани преобразованный в 104-й гвардейский, в августе 1943-го вошел в 9-ю гвардейскую дивизию, которой в дальнейшем командовал Покрышкин. Тараненко стал Героем Советского Союза, а после войны — генерал-лейтенантом.

...Прибывший из госпиталя, хотя еще и больной М. А. Погребной, ужаснувшись тому, как далеко зашло дело, у себя на квартире написал еще одну, объективную характеристику. Л. И. Павленко разоблачил обман Исаева, который не хотел отправлять этот документ в трибунал.

Клубок интриг начал разматываться в обратном направлении. Исаев все же не учел, что фронтовая репутация его комэска была очень высока. Покрышкин тайно в эшелоне автомашин, вспомнив переезды в детстве из Закаменки на левый берег Оби, уехал вслед за своим полком на новое место дислокации. Здесь о нем спросил полковник Волков, в дивизию которого на время вошел полк. Состоялся разговор с Волковым и его комиссаром, затем на полковом партбюро Александр Иванович был восстановлен в партии. Самое страшное, кажется, осталось позади...

Уже понявший, что «переборщил», Исаев предлагает Покрышкину должность своего заместителя, на что следует отказ. Александр Иванович снова командир эскадрильи. Будем воевать и воевать как надо! — скупо улыбается он в ответ на бурную радость своих ребят. Теперь никто не сможет им помешать... «Эх, Сашка! Я же говорил: все будет нормально!» — обнимет друга, заглянувшего в преисподнюю, Фадеев.

24 сентября полк перебазируется в дагестанский рыбачий поселок Манас для командирской учебы и летной тренировки на самолетах УТИ-4, Як-7 и «Киттихаук». Здесь Покрышкина вызывает уже сам командарм Николай Федорович Науменко. Генерал хочет развести Покрышкина и Исаева. Очевидно было, что после такого столкновения их отношения едва ли войдут в нормальную колею. Покрышкину предлагают должность заместителя командира полка, который перевооружается на новые Ла-5. Но своей волей Александр Иванович никогда не уйдет из родного полка! Покрышкин — воин и командир, каких в нашей армии всегда называли «батя». Одному из летчиков своей эскадрильи Василию Островскому, узнав, что его родители, братья и сестры расстреляны немцами за помощь партизанам, Александр Иванович так и сказал: «Считай меня своим «батей», нигде и никому не дам тебя в обиду...» В 30 лет после всего пережитого Покрышкин чувствовал себя ветераном, глядя на 20-летних подчиненных, убегающих после занятий на танцы...

Но, видимо, испытаниям был пока положен предел. В затерянном на карте советского юга поселке в нескольких десятках километров от Махачкалы ждала сурового летчика заслуженная награда судьбы.

В один из вечеров по прибытии в Манас Александр Иванович вместе с Андреем Трудом и Владимиром Бережным отправился в санчасть батальона аэродромного обслуживания (БАО) — навестить заболевшего Анатолия Комосу. Дежурила в тот вечер при свете коптилки из снарядной гильзы медсестра Мария Коржук. Было ей 20 лет. Как вспоминал один из пациентов лазарета тех дней: «...Миловидная девушка, даже в белом халате она выглядела элегантной. Волосы цвета спелой ржи красиво ниспадали на плечи. Приятный овал лица, открытый приветливый взгляд...»

Классическая любовь с первого взгляда. Покрышкина осенило: «Вот та девушка, которую я всю жизнь искал!». Спустя много лет Мария Кузьминична, среди многих талантов которой было и владение словом, оставила поэтичное описание той первой встречи:

Да, его Мария была гордой. Отвергнув притязания неравнодушного к ней, по возрасту годившегося в отцы подполковника начальника санчасти, она стойко переносила «гонения» — ночные дежурства по три-четыре раза в неделю. Совсем недавно их БАО был выведен с фронта.

Вскоре Покрышкин простудился и сам очутился в санчасти. Вернулся он оттуда, как все с удивлением заметили, другим человеком, стал веселее, общительнее. Ушло с лица все угрюмое и мрачное.

Поверенными в делах влюбленных стали лучшая подруга Марии — Тая Попова и Андрей Труд, готовый за командира идти в огонь и воду.

Однажды больные, сидящие на лавочке, увидели Як-7 в бреющем полете. Над лазаретом истребитель филигранно выполнил восходящую «бочку». «Несколько позднее, — вспоминал болевший тогда малярией летчик Юрий Мальцев, — все стало ясно. Как-то я сидел в своей палате около окна и читал. Оторвавшись от книги, я увидел в окно капитана Покрышкина и Машу... Александр Иванович стоял, слегка опершись на дерево... Он что-то говорил Маше. На лице «покрышкинская улыбка»... Он не часто улыбался, но как при этом преображалось его лицо! Казалось, что он весь светится изнутри. Поистине, это была только покрышкинская улыбка... Я тогда еще подумал, сколько обаяния и мужской красоты в этом человеке. И тут до меня «дошло» — кто автор восходящей «бочки» над лазаретом...»

Впервые однополчане увидели Покрышкина танцующим. Вопреки мнению некоторых о неуклюжем «сибирском медведе» Покрышкин, прекрасно координированный и ловкий, легко кружился в танце со своей избранницей. На площадке в лунном свете звучали из патефона мелодии танго «Брызги шампанского», голос знаменитого тенора Вадима Козина: «Счастье мое я нашел в нашей встрече с тобою, все для тебя — и любовь, и мечты...»

Недобро цедил вслед Марии комполка Исаев: «Нашла с кем связаться, у нас есть ребята и получше...»

Кем же был он, тот, кто едва не погубил героя? Тип злопамятного высокомерного начальника, который видит в других лишь плохое и любит, когда с ним беспрекословны, — увы, вечен в истории стран и народов. Такой тип командира-демагога, который свою неготовность к современной войне пытается возместить волевым «напором» и бесстрастным отношением к потерям, к цене боя, явление нередкое в Красной армии первых лет войны... Именно поэтому Покрышкин, в середине 1960-х годов подготовив к изданию свою первую книгу «Небо войны», настоял на том, чтобы сохранить в тексте свое противостояние с командиром полка. Александр Иванович видел в этом важнейшую военную и нравственную проблему, а вовсе не сводил застарелые счеты. И в «Небе войны», и в «Познать себя в бою» фамилия командира изменена на Краев или Заев.

Причина того, что отношение Александра Ивановича к командиру так и осталось резко отрицательным, понятна. Он прощал ошибки и промахи боевым товарищам. Прощал тем, кто шел в бой, рискуя своей жизнью. А Исаев, став командиром полка, летать перестал. Такие командиры полка уважения среди летного состава не имели. Эту должность должен был занимать самый сильный, умный и опытный летчик, вожак...

Николай Васильевич Исаев был довольно молод, родился в 1911 году в Санкт-Петербурге. Представительный, сильного массивного телосложения, отличный спортсмен, играл к молодежной сборной Ленинграда по футболу вместе со знаменитостями 1920-х годов Бутусовым и «Пекой» Дементьевым. Детство было трудным. Отец, питерский рабочий-плотник, рано умер, мать тяжело болела. После трудовой школы и интерната Николай учится в ФЗУ «Пищепрома» при Первой конфетно-шоколадной фабрике имени К. Самойловой. Вступает в партию и вскоре становится директором ресторана. Затем 400 молодых коммунистов вызывают в райкомы, предлагают путь в летные училища. Сам Н. В. Исаев признавался: «...Профессия к тому времени у меня уже была, причем очень далекая от летного дела, и если бы я стал вдруг уверять, что с детства мечтал летать, это было бы явной неправдой...» Не было в начинающем директоре ресторана летного призвания, летных стремлений. Поступив в Качинское училище, он считает, что «летчики — не какие-то особые люди. Летать может каждый, если он собран, если он может держать себя в руках».

Исполнительный, умевший ладить с начальством Исаев — старшина звена в училище; таким он выглядит на фотографии у знамени летного училища. Служил на Дальнем Востоке, продвигался по службе как летчик-политработник. Комиссар эскадрильи, батальонный комиссар... За боевые вылеты в советско-финской войне, за групповую победу над бомбардировщиком «бленхейм» награжден орденом Красного Знамени.

На четвертый день Великой Отечественной войны Исаев сбивает Ю-88. За бои под Ростовом, как и Покрышкин, награжден орденом Ленина. Был подбит у Днепра, ранен в руку. Может быть, ранение и повлияло на его боевую активность.

Изредка и в 16-м гвардейском Исаев, не в самые напряженные дни, совершает боевые вылеты. В документах полка есть, например, запись о том, что 4 сентября 1943 года командир сбивает ФВ-187. Наверно, вкралась описка — таких самолетов в люфтваффе не имелось... По данным на январь 1943 года, на счету Исаева — 320 боевых вылетов. Командиром полка сбит 27 июля 1942 года «Хеншель-126» и в групповом бою — один «фокке-вульф» (ЦМВС. Документальный фонд. Копия).

Носили люди одни и те же погоны и звезды, оставаясь разными по своей внутренней сути. Немцы так и не смогли понять, почему командный состав Красной армии был столь контрастно различен по уровню и подготовке. То русские тактически безграмотны и устилают неоправданными жертвами поля сражений, то проявляют чудеса смекалки и творчества... В немецкой армии, сохранившей вековые прусские традиции и школу, подобного разрыва в уровне офицеров не допускалось. А в Красной армии так и не были до конца преодолены последствия революции: приказ № 1, расправа солдат и матросов над офицерами, которых без суда расстреливали и сбрасывали с бортов кораблей, и многое другое. Порушен был и офицерский кодекс чести.

Перед войной Л. Мехлис, как уже говорилось, насаждал в армии доносительство. И находились такие, кто, пользуясь атмосферой шпиономании и поиска «вредителей», расчищал себе карьерную лестницу. Сам Мехлис, будучи в 1942–1945 годах членом Военного совета ряда фронтов, как известно, добивался посредством доносов наверх снятия с должности ненавистного ему по каким-то причинам талантливого командующего И. Е. Петрова.

В ходе войны многое менялось, вернулись погоны и само слово «офицер», единоначалие, при котором комиссары утратили часть своих прав и стали заместителями по политчасти. Сам И. В. Сталин к 1943 году овладел современной стратегией и армия менялась сверху донизу.

Все это и проявилось с наивысшим накалом в судьбе А. И. Покрышкина на рубеже 1942–1943 годов. И Александр Иванович сумел рассказать об этом в своих книгах как о внутреннем конфликте, неизбежно возникающем в обществе и к армии в период испытания на прочность. Ведь в мирное спокойное время такие, как Покрышкин и Исаев, трудно различимы. Преуспеет скорее второй... Но война требует других качеств. Правдивы и остры мемуары Покрышкина. По силе к ним, пожалуй, примыкают воспоминания Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского (но эти страницы книги «Солдатский долг» были опубликованы лишь в конце 1980-х — начале 1990-х гг.), мемуары «Годы и войны» генерала армии А. В. Горбатова (полностью текст увидел свет в 1992 году), и «Записки командующего АДД» Главного маршала авиации А. Е. Голованова (готовый набор книги рассыпан, напечатан в сокращении в 1996 г.). Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов страницы с откровенными отзывами о И. В. Сталине и наших полководцах хранил тайно даже от членов своей семьи. В 1995 году этот текст был опубликован сыном военачальника В. Н. Вороновым в журнале «Слово». Здесь же в 2000 году напечатана беседа «Я умел драться на пулеметах» с пехотным комбатом, одним из нескольких кавалеров двух орденов Александра Невского сибиряком М. И. Сукневым: «Мало перед войной осталось в нашей армии толковых офицеров и генералов... На своем уровне я немного видел порядочных командиров. Остальных привозили откуда-то с тыла... Никакой инициативы. Пока приказа нет, никуда не пойдет. А поступит приказ, уже поздно...»

Правда о войне, как и многие ее уроки, скрывалась, не была востребована... Но тогда, осенью 1942 года фронтовому поколению еще предстояло свершить главное в своей жизни.

В сохранившейся рукописи Виктора Никитина остались живые зарисовки манасских будней:

Просветленный внезапно пришедшим взаимным чувством, встречами с Марией, которая уже приняла его предложение руки и сердца, как никогда полон он жизненных сил, энергии. Рядом друзья-единомышленники, особенно дороги Александру Ивановичу Фадеев, Аркадий Федоров, Николай Искрин. На шестерке учебных «яков» отрабатывает командир первой эскадрильи свою новую тактику. Обязательны усложненные полеты — в ущельях гор, бреющие над морем. Никакого плавного тихого пилотажа учебных школ, все приближено к тому, что будет необходимо на войне.

После обеда Покрышкин без каких-либо поблажек гонял подчиненных на тактических занятиях. Штурман его эскадрильи — старший лейтенант Таминдор Паскеев, командир звена — старший лейтенант Григорий Речкалов, старшие пилоты — старший лейтенант Борис Козлов и старшина Александр Голубев, пилоты — старший сержант Петр Табаченко, старшина Николай Шагов, сержант Василий Островский и красноармеец Иван Степанов.

Покрышкин разработал собственную систему занятий.

Комната превращена в класс, где имелся набор моделей самолетов, карт, схем, снабженных броскими и простыми для поминания надписями. Например: «Истребитель, хорошо осматривающийся, непобедим!», «Нас не купишь, мы смотрим за хвостом друг у друга!» Рядом с черепом и костями — схема внезапной атаки сзади и вывод: «Он проявил беспечность в воздухе...»

Из-за отсутствия листов добротной бумаги большого формата для этих схем и рисунков использованы обороты чертежей самолетов ленд-лиза, присланные американцами, и даже карты Закавказья... Сейчас эти листы хранятся в Центральном музее Вооруженных Сил.

Быстрыми точными вопросами Александр Иванович вовлекал в разговор всех присутствующих, требовал столь же быстрых ответов. Надо было знать все скорости, радиусы и иремя боевых разворотов, секторы обстрела и т. д. В классе никто не мог отвлечься, мгновенно разыгрывалась и решалась та или иная ситуация боя.

В. Никитин вспоминал:

Начальнику связи полка Масленникову и радиотехнику Лытаеву Покрышкин предложил радиофицировать классы, где готовил летчиков воевать с применением радиостанций.

Из боевой характеристики А. И. Покрышкина, подписанной 26 декабря 1943 года командиром полка Н. В. Исаевым, виден разный подход к людям комполка и комэска, слышен здесь и отголосок недавно происшедшего конфликта: «С должностью командира эскадрильи справляется хорошо. Пользуется заслуженным авторитетом. Много работает над собой в деле изучения тактики ВВС противника и умело передает подчиненным. Недостаток т. Покрышкина — боевая спайка летного состава при товарищеских отношениях, а не через командирскую требовательность. Имели место пререкания и оскорбления старших начальников...» (ЦМВС. Документальный фонд. Личное дело А. И. Покрышкина. Копия).

В отношении засчитанных А. И. Покрышкину сбитых самолетов в документах конца 1942 года есть противоречия. В боевой характеристике указано: провел 40 воздушных боев, в которых лично сбил 6 самолетов и 6 в группе. В сводке на 4 января 1943 г. счет по каким-то причинам уменьшен: 3 лично сбитых (26.6.41 г. — Me-109, 3.7.41 г. — ПЗЛ-24, 9.7.42 г. — Ме-109Ф). В группе — 4 (5.7.41 г. — Хеншель-126; 2.8.42 г.-З Me-110). При штурмовках аэродромов противника — 2 Ю-88. Всего — 9 самолетов. (ЦМВС. Документальный фонд. Копия).

...После сообщения информбюро о наступлении советских войск под Сталинградом Александр Иванович, представив памятную ему до деталей карту юга СССР, первым осознает значимость свершившегося — армия Паулюса окружена!

Но отправка на фронт 16-го полка затягивается в ожидании поступавших по ленд-лизу американских самолетов. Сначала семь опытнейших летчиков полка, в их числе и Покрышкин, осваивают «киттихаук». Однако эта машина уже не отвечает требованиям советско-германского фронта. 7 октября 1942 года И. В. Сталин пишет президенту США Ф. Рузвельту: «...мы крайне нуждаемся в увеличении поставок самолетов-истребителей современного типа (например, «аэрокобр»)... Следует иметь в виду, что самолеты «киттихаук» не выдерживают борьбы с нынешними немецкими истребителями».

Снова ожидание... В декабре отправляется на фронт БАО, где служит Мария. Сквозь слезы смотрит она на Александра, который шел и шел за колонной машин, пока она не скрылась вдали. И снова летчик в одиночестве у зимнего штормящего Каспия. Что же принесет новый, 1943 год?..

31 декабря гвардейцы прибыли в учебный центр Аджи-Кабул ( г. Кази-Магомед, Азербайджан) в распоряжение командира 25-го запасного авиаполка подполковника Индюшкина. Уже третий за четыре месяца ЗАП...

Разместив свою эскадрилью в общежитии, Покрышкин сразу отправился на аэродром. Какова же она, долгожданная заморская «аэрокобра»? В боевой биографии Покрышкина было два главных самолета. На первом — МиГе — он начал войну, на втором, который сейчас стоял перед ним, он ее завершил. «Аэрокобра» — один из самых необычных во Второй мировой войне самолетов, история которого много лет была окружена умолчаниями и мифами...

Отношение летчика к своему самолету, конечно же, выходит за рамки привычного управления человеком какой-либо технической машиной — сцеплением механизмов, деталей, аппаратуры. О тайне летного мастерства Александр Иванович говорил: «Я сросся с самолетом, чувствовал его как свое тело. И хороший летчик мог сорваться в штопор и сложном бою. За все время войны я ни разу не сорвался и штопор...»

Покрышкин обошел «аэрокобру», вглядываясь в каждую деталь. В душе его росла симпатия к новому истребителю. Очертания благородного хищника... Аэродинамически отточенные плавные линии фюзеляжа, заостренный кок винта с коротким дулом мощнейшего для тех истребителей 37-мм орудия. В крыльях два крупнокалиберных скорострельных пулемета «кольт-браунинг» и еще четыре пулемета обычного калибра, по тысяче выстрелов в минуту каждый. Такого набора вооружения нет ни у кого! Покрышкин тщательно стер грязь с сапог — только так он поднимался в кабину. Необычный каплевидный фонарь, из которого открывался прекрасный обзор, лучший из виденного до сих пор. Приборная доска, на которой несколько десятков различных циферблатов, переключателей. Великолепное, не уступающее немецкому радиооборудование! Да, воевать на «аэрокобре» можно.

Еще видны остатки синего круга, в который была вписана белая американская звезда, уже перекрашенная в красную. Читается надпись: «US Army Air Force» — Воздушные силы армии Соединенных Штатов. Издалека приплыли эти «кобры», из города Буффало, штат Нью-Йорк, берег озера Эри. После разгрома немцами конвоя PQ-17, шедшего из Англии в Мурманск, американские военные грузы отправлялись в СССР южной и северной трассами. Северная — через Аляску, откуда наши летчики-перегонщики самоотверженно вели американские истребители и бомбардировщики к фронту над тысячеверстными сибирскими пространствами. Южная — на кораблях через Атлантический океан, Гибралтар, Суэцкий канал. Красное и Аравийское моря, Персидский залив до иранского порта Абадан (Исландия — Абадан — около 12 500, Нью-Йорк — Абадан — 15 600 морских миль). Или даже вокруг Африки, мимо мыса Доброй Надежды (соответственно 22 тысяч или 23 500 морских миль). С сентября 1941 года территория Ирана была занята английскими и советскими войсками. В Абадане «аэрокобры» собирались и облетывались нашими специалистами и далее воздушным путем следовали через Тегеран в Аджи-Кабул.

«Аэрокобра» — самый «обрусевший» самолет ленд-лиза... I) СССР было отправлено 4953 машины, что составило 51,6%, более половины всех построенных самолетов этого типа. Или 35%, более трети, всех поставленных нам в войну самолетов США. Объясняется это прежде всего тем, что на Западном фронте и на Тихом океане «аэрокобра» оказалась малопригодна. До середины 1942 года «кобры» составляли основу американской истребительной авиации, да и впоследствии участвовали в боях, более удачно проявив себя как штурмовики. Но самый результативный на «аэрокобре» американский летчик сбил всего три вражеских самолета... После того как в июне 1942 года 12 «кобр» ВВС США над побережьем Франции в первом же боевом вылете потеряли половину группы, американцы, летавшие с баз Великобритании, были перевооружены на английские «спитфайры». Сами англичане еще раньше отказались от «кобр». Бои за господство в воздухе велись здесь на большой высоте, поэтому «аэрокобра» характеризовалась на Западе как «особенно разочаровавший самолет с низким «потолком», малой скороподъемностью и относительно недостаточной маневренностью». Англичане упаковывали в ящики уже побывавшие в употреблении «кобры» и отправляли их в СССР (до 1944 г. они вообще не поставляли нам новых машин). США перенацелили поток «кобр» на СССР.

Наши летчики спасли от краха фирму «Белл», производившую эти истребители. Настороженное качеством поступающей от союзников техники, командование советских ВВС целый год вело собственные испытания и доводку «кобр». Не подтвердились, кстати сказать, некоторые заявленные фирмой характеристики. Это поразило еще англичан, закупивших в 1940 году самолеты по данным, полученным при испытаниях специально полированного прототипа, который весил на тонну меньше! Предвоенная гонка, когда недоведенные самолеты запускали в серию, затронула и богатую Америку...

При испытаниях в СССР погибло трое опытных летчиков-испытателей... А затем начали выявляться и такие чреватые катастрофами изъяны, как склонность к плоскому штопору и обрыв шатунов мотора. Немалую роль в доводке «кобры» сыграл знаменитый М. М. Громов.

Направлялись «кобры» в полки, где был обстрелянный в боях летный состав. И произошло чудо! Истребитель подошел для условий советско-германского фронта, где сухопутные войска на громадной по протяженности линии были определяющей силой и вели главные битвы Второй мировой войны. Пикировали к земле бомбардировщики и штурмовики, их прикрывали истребители. Воздушные бои разворачивались, как правило, на малых и средних высотах до 4,5–5 километров. Здесь-то «кобра» (скорость 585 км/час на высоте 4200 м) могла показать свои лучшие качества — легкость и пилотировании, маневренность, живучесть. И прежде всего — вооружение, под которое и создавалась молодыми и несколько авантюрными главой фирмы Ларри Беллом и конструктором Робертом Вудсом оригинальная конструкция истребителя. Мотор вопреки традициям был установлен позади кабины летчика, чтобы освободить впереди место для мощной пушки. Улучшился и обзор из кабины, что сразу отметил А. И. Покрышкин. Поставленное впереди третье колесо шасси резко усилило взлетно-посадочные характеристики. Можно было садиться на грунтовые полосы, не боясь капотирования — опрокидывания через нос.

Первыми в 16-м гвардейском полку на «аэрокобрах» вылетели командир Исаев, штурман Крюков, комэски Покрышкин, Тетерин, Фадеев и командир звена Речкалов.

Некоторое время, как вспоминал Александр Иванович, приходилось снимать у летчиков «навязчивую боязнь». Дело и том, что за день до отлета на фронт разбился штурман 45-го полка. На малой высоте «кобра» вошла в свой коварный плоский штопор. Досконально изучив самолет, Покрышкин, верный своим принципам обучения подчиненных, отметил: «Энергичный пилотаж, полеты в усложненных метеорологических условиях... Твердая, железная последовательность, постепенное усложнение программ обеспечили переучивание без летных происшествий».

Самолетов не хватало. Справедливо пишет знаток истребительной авиации Второй мировой войны К. Ю. Косминков: «Характер поставок самолетов союзниками отличался определенным своеобразием: их минимум приходился на период, когда СССР крайне нуждался в них, а максимум, когда он мог обойтись и без иностранной помощи». Американская промышленность еще не набрала полных оборотов. То, что производилось, направлялось в первую очередь в ВВС США и Великобритании.

Летчикам 16-го полка пришлось самим перегонять «кобры» из Тегерана. Дважды Александр Иванович побывал в персидской столице.

Побывал Покрышкин и в Тбилиси, где получил приказ провести перед командованием ВВС фронта и Черноморского флота, а также заводским руководством показательный учебный бой с новой модификацией ЛаГГ-3. Применив отработанные на фронте приемы, Покрышкин не оставил летчику-испытателю ЛаГГа никаких шансов. После посадки подошел к Александру Ивановичу только понурый заводской инженер, которому Покрышкин сказал: «Ну что, инженер, пригорюнился? И на хорошем самолете надо уметь вести бой». Задуман этот показ был явно неудачно. Фронтовик и испытатель, конечно, имели разный опыт. Но поговорить с гвардии капитаном высокое начальство не сочло необходимым.

...Все! Покрышкин чувствовал, что достиг пика боевой формы. Горькую накипь с души сняла вспыхнувшая в Манасе счастливая любовь. За перемещениями БАО и 16-го полка полевая почта следить не успевала, переписка с Марией прервалась. Но сердце знало, что это чувство навсегда.

2 апреля 1943 года полк в составе 32 экипажей вылетел на Северо-Кавказский фронт в Краснодар в распоряжение командующего 4-й воздушной армией. Боевым порядком «этажерка» Покрышкин вел свою эскадрилью к Черному морю. Справа — Главный Кавказский хребет. Всем, кто наблюдал в полете Эльбрус и Казбек, цепь окутанных древнейшими преданиями и легендами вершин, отражения солнца на гранях камня, снега и льда, представлялось это зрелище «эстетическим пиром»...

Для Покрышкина это был и полет к подвигу, полет к мировой славе.