8. ВВЕРХ ПО ВОДОПАДУ

– Пульт один, Воробьев, – радостно сообщил Воробьев. – Пошла группа пучков с левой симметрией. Центральный столбовик – двенадцатая позиция по атласу Циммермана, помечен как редкий, непонятный. Явно не деревянный и не металлический. Может, это личное транспортное средство Торна? Ну, сейчас такое будет. Дмитрию Федоровичу только разойтись.

Его оптимизм отчасти передался Торну. Он почувствовал легкость. Он понял, что уже знает дорожку, может уйти от всего, что держит его психоцентр, от навалившихся на его мембрану машин, стен, домов, улиц, города, пригородов, леса. От всех, кто впился в него, живет и питается им. Момент настал, пора выскочить из этой четвертой, самой тяжелой одежки.

Торн сворачивается и сжимается как никогда, каждая клеточка стонет, руки доброжелателей цепляют его, щиплют, ноги доброжелателей ставят на его сапоги, топчут, а он выдирается… и взмывает, вслед недолго пытаются тянуться его одежды, шлейфы, нимбы. То, что он покидает, тускнеет и хиреет. Испытательный блок, да и окрестности вокруг, включая родное подземелье в стиле позднего палеолита, оплывают, квасятся, пускают слюни, словно лишившись натяжения и каркаса. Текут руки, ноги, стены, щиты. А там и улицы скатываются в одну трубу, и пирамиды с домами слипаются в ком. Становятся похожими на тлеющую бумагу собаки и кошки, их пепел уносит ветер. Деревья кувыркаются зеленой волной и тают крохотными пузырьками вдали.

Наконец, все уплыло, укатилось за горизонт, который тоже самоустранился – и привет. Исчезли жар и холод, давления изнутри и снаружи. Тяготения чувств и поползновения мысли стали фонтаном без воды.

Торн не подавал признаков осмысленной жизни. Его мембрана – тем паче.

– Испекся, что-ли? – Воробьев взвешивал, сопоставлял в условиях недостатка информации. – Хотя вид у него, как у сурка, обеспокоенный. Прекратить эксперимент, и Торна Дмитрия Федоровича уже не спасти. Не прекратить, опять же не спасти. Действуем в этом случае, исходя из принципа экономии усилий. Значит, пульт один продолжает свою работу. Идет настройка. Увы, на прилавке только столбовик двенадцатой позиции. «Вот, Адам, тебе Ева, выбирай себе жену», как говорили в райском саду. Да куда же вы, товарищ Торн, отлетели, оседлав ангела, профвзносы-то за истекший месяц еще не уплачены. Ведь не ешь, не летай, а долг профсоюзу отдай.

И не было там ничего, кроме Мглы. Она могла все, но не знала, что. Тогда Мгла сделала Не-мглу. Получилась точка. Точка посмотрела на Мглу дважды, первый раз просто так, второй раз недобро, завидуя ее значительности. И решила узнать ее поближе.

Точка прожгла Мглу и стала линией, которая была Лучом. Луч пробежал темными изгибами Мглы и разделил ее, тонкая граница эта была Землей. Земля, заострившись, прошила Мглу внутри себя, показав порядок истечения сил, который был Металлом. Металл пролился во внешнюю Мглу, но она оказалась изрядна, и он только покрыл ее зыбью, которая была Водой. Вода, затосковав в суровом погребе Мглы, рванула к Лучу побегом, который был Деревом.

– Пульт один. Я Воробей Воробьевич, находясь в здравом отсутствия ума, заявляю всем неприсутствующим: Дмитрий Федорович, не приходя в сознание, приступил к исполнению обязанностей праотца, по крайней мере, большого столбовика. Такого в атласах нет, я все обыскал, это его личное. Способности налицо: пробои, захваты – как и положено, на орбите масса кольцевиков. Я таким тоже хочу быть, пусть меня научат. И вообще такое впечатление, что крутанули на сто восемьдесят градусов какой-то обалденный кристалл состояний.

Он сделал шаг вниз… Чернозем уплывал в страну, где есть солнце и луна. Вместе с ним отходили отчасти-мертвецы на юг, таяли огоньки домовин. Там встанут предки из своих гробов, закрутятся тяжелыми вихрями и начнут сеять Начала Вещей. Пройдя свой круг, земля вернется к живым на север, и те скосят спелое жниво. Князь устроит праздник и выкатит из погребов долбленки с согревающим хребет кровяным пивом. И люди будут валяться и кататься в навозе священного хлева, и в их хребты будут опускаться души предков, явившиеся вместе с урожаем. И тогда сочащиеся мудростью прадеды начнут новую жизнь в крепких телах внуков. Но это только будет, а пока надо взглянуть дальним взором по сторонам, не продает ли кто в округе хороших ездовых свиней. В моих-то слишком много бесов – стоит предку зазеваться, они, паршивки, тут же его и втягивают. Уж не скупитесь, скажу своим хозяюшкам, не то отнесет на юг. А там уж, что полумертвые, что чересчур живые, – все охочи до толстомясых.

– Пульт один, за которым никого нет. Я, бывший некогда Воробьевым, торжественно заявляю, что с потусторонними видениями, обступившими меня плотной толпой, ни в какие сделки не вступал, а уговаривал их разойтись. Но насколько я понял, у них все наоборот, мертвецы не в шутку зовутся живыми, а законные живчики – тяжелыми вихрями.

Он сделал еще шаг вниз… Ячеистые сферы домов медленно катились на север. Пси-мембраны возвращенцев под охраной милиции летели разноцветными пузырями над городом. Одна за другой они захватывались сродственными столбовиками и направлялись в приемные порты домов. Там их, нетерпеливо переминаясь, ждали владельцы индивидуальных пси-мембран – денежки-то уплачены. Над гравимостовой порхали незарегистрированные кольцевики знаний, дети их ловили просто руками, авось, попадется что-нибудь ценное, и можно будет загнать взрослым дядям. В небе хороводили псевдосолнца, под их лучами каналы давали прекрасные побеги.

Надо попросить пульт включиться, чтоб полюбоваться действиями руководителя проекта. Он сейчас распространяет свою мембрану на временный пригород. Горсовет попросил. Там часть временно-неживых лимитчиков вылезла из своих успокоителей и устроила беспорядки. Крови им подавай и других энергетических концентратов. Сами вот без пива сидим. Ну ничего, Дмитрий Федорович их всех кристаллизует…

Андрей Воробьев поднял голову от стола, огляделся. Установка БГУ работала, раскручивая счетчик. Экраны рябили от пучков. Обычный кавардак без смысла и толку. В испытательной камере никого. Тронный стул, стоявший посреди, дышал спокойно без седока. Датчики свисали себе смирно с кронштейна, а вот веревка была изодрана в клочья.

– История показала: психу по силам великое, – оценил ситуацию лаборант. – Или рассвирепел Торн, как Самсон без Далилы. Или смылся, будто столбовик, на тот свет, где нас объедают во всех смыслах. Возьмет ли билет обратно, вот вопрос. Ладно, не люблю думать, особенно о грустном.

Воробьев, разминая суставы, пошел в буфет. По дороге выглянул в окно. Народных масс и след простыл, от них остались только лужи, плакаты, каблуки.

– Кто к нам придет, тот без всего и уйдет, – гордо сказал Воробьев.

Подъехал микробус. Из него выходили молодцы группы здоровья. Выносили спящих ведьмаков в пакетах. Один пакет помельче других.

– Должно быть, девица, – сообразил лаборант. – Знаю таких чаровниц-цирцей. Пока тебя в козла не превратит, не успокоится.

…На север неплотным журавлиным клином летели столбовики в сопровождении верных кольцевиков. Один из столбовиков отличался от своих товарищей повышенной вертлявостью и еще тем, что хотел вернуться назад.