"Убойный сюжет" - читать интересную книгу автора (Тюрин Александр Владимирович)

2

Степа тогда еще немного покочевряжился, но все дела мы обстряпали в течение двух часов. А уже через неделю я половину денег перечислил, вторую половину, как нынче водится, собирался пустить по предъявлению сигнального экземпляра.

Я думал, деньков через двадцать позвонит радостный Стив и будет взахлеб щебетать, что держит в руках сигнальный экземпляр своей книжульки, такой пахнущий, такой яркий. Но Неелов не прозвонился. Тогда я, плюнув на солидность, набрал номер этого лоха. Степа откликнулся сопливым скудным голосом.

– Леня, они даже не приступали к работе.

– Но я проверял, проплата произведена, денежки поступили на их счет две недели назад.

– И с моей стороны все тип-топ. Техред из газеты произвел разметку рукописи. Когда я ее притащил, директор типографии кинулся меня поздравлять и чуть ли не обнимать, дескать, наконец, у нас в городе писатель объявился, текст-де немедленно пойдет в горячий набор… А потом началась всякая ерунда, наборщик то болеет, то пьяный лежит, то в декрете, печатная машина то неисправная, то несмазанная. Короче, кто-то меня тормозит, Шварц.

– Все ясно, кто. Раз директор-обнимальщик не является хозяином этого заведения, он хочет еще и на лапу получить… Погодка сегодня хорошая стоит, значит, сегодня и приеду. Этот гад типографский будет у нас с тобой еще за водкой бегать.

Несмотря на погожий день, настроение было поганое. Не дали мне красивый жест красиво сделать. Этот говнюк директор хоть и получил свою приличную долю акций предприятия, а рефлексы сохранил советские – обязательно надо что-нибудь урвать под прилавком. А в Свердловске-37 никуда кроме него не сунешься. В Екатеринбурге же печать устраивать – хлопотно и дорого.

Радио тоже портило настрой. У меня дома или на работе табу на всякие масс медиа и медиа для масс, особенно на болванский телек и газеты. Раньше они были запроданы с потрохами партийным паханам, теперь же партийные паханы стали просто паханами, а к ним добавились «темнилы» со стороны. Да еще репортерам можно собственную дурь беспрепятственно качать наружу.

Но в разъездах я все-таки радиоголосами пользуюсь, чтобы не отключаться от такого монотонного дела как вождение.

«…Директор фонда „Спасем Урал“ Алексей Гуняков заявил, что в условиях, когда правительство удушает налогами заводы и фабрики, его организация остается единственным спасительным плотом для детских домов и домов престарелых…»

Поменьше бы таких «плотов». Гуняков – это наш, из Свердловска-37. Когда главпахан (тот Михаил, что со звездой на лбу) дал партейцам добро на коммерцию, первый секретарь горкома Гуняков сорганизовал этот самый фонд, через который потекли на биржу цветметаллы, а также всякие перекопленные запасы с госпредприятий, ну и пошла обналичиваться безналичка. Жить стало лучше и веселее не только Гунякову, но и десятку других товарищей. Но на то они и лучшие представители народа. За всю свою историю Гуняков и копейки налога не заплатил, и не детдомам он помогает, а своей женке, которая командует местным собесом. Пришлет, например, ей парочку 486-х компьютеров, якобы для обучения старперов в богадельне высококлассному программированию.

«…наш матерый писатель-детективщик Вячеслав Цокотухин заканчивает новую книгу под названием „Беспредел районного масштаба“, в которой рассказывает о диких нравах так называемых „новых русских“…»

Как-то проезжал я мимо особнячка «старого русского» Цокотухина – мне Степа пальцем указал на изящное строение стиля «сталинский теремок». Раньше там успешно проживал глава местного ГБ Остапенко (шутниками прозываемый Гестапенко), Цокотухин же у него просто гостил. А заодно собирал материал про «кристально чистых чекистов» и пробивал гэбэшную визу на издание своих баек. Потом гуняковский фонд в награду за кристальную чистоту улучшил гэбэшнику жилищные условия, а тот, в свою очередь, загнал свою прежнюю хатку любимому писателю.

«…известный английский ученый профессор Джейсон Хок заявил, что под воздействием программирующих высокочастотных лучей из космоса компьютерные вирусы вскоре приобретут достаточную разумность, чтобы сразиться с родом человеческим. Только антивирусные программы высокого уровня могут полностью обезопасить наше будущее…»

По-моему, это просто скрытая реклама производителей антивирусных пакетов, а Дж. Хок – профессор кислых щей, раз дает использовать свое имя в мелкокалиберном рекламном ролике.

А это что за зараза! Толпятся гаишники, один другого внушительнее, стоят запрещающие знаки. Безропотно замер разный транспорт от груженых фургонов до катафалков. Проезд закрыт?

– Проезд закрыт, – всунулась в мою кабину усатая морда, мигом втянув в себя все пространство и всю атмосферу.

– Что ж мне теперь – разворачиваться в обратную сторону?

– Вот именно, и побыстрее, – лениво подтвердил гаишник.

Я все-таки выбрался полюбоваться гадостной ситуацией.

С двух сторон от дороги – овраги, буераки, еще дальше – лес, а участок шоссе метров в двадцать превратился в ямину, на дне которой бултыхаются обломки асфальта и плещется мутная водичка.

– Говорят, подземные воды размывали-размывали и вот, наконец, размылили насыпь, – пояснил кто-то из шоферюг. – А у меня пять тонн курятины для Свердловска-37. Ее подземные воды не волнуют, протухнет назло, а мне потом зарплаты не видать.

– Товарищ лейтенант, дайте мне справку, что здесь не проскочить было, – обратился другой водила к гаишнику, – я ведь яйца в Свердловск-37 должен доставить.

– У тебя их сколько? – вежливо спросил офицер.

– Пять тысяч, – с готовностью отозвался шофер.

– По-моему, двух тебе вполне достаточно, – громыхнул гаишник.

– При демократах даже земля проваливается, до чего землю довели, – сказанул гражданин с седым аккуратным хохолком, выпавший из черной несколько потрепанной «Волги», по повадке видно, что отставник.

– А чего-от страдаете? – вмешался какой-то старичок из местных. – Я вообще не по шоссе хожу, а левее по тропке.

– Ну и иди по своей левой тропке как можно дальше, – посоветовал кто-то местному жителю.

– Широкая ли тропка? – поинтересовался я.

– Ага, – старикан охотно заобъяснял, – по ней две коровы рядышком, не задевая друг дружку боками, прогуляться могут.

А что, у меня же не груженный КАМАЗ, но вполне аккуратная «хондочка». И старичок, надеюсь, не леший, чья функция сводится к заманиванию «иномарок» в чащобу или болото.

– Давай, дедуля, я тебя прокачу бесплатно, как спонсор, а ты меня проведешь своей партизанской тропой.

Отъехали мы с дедом Макарычем назад, сползли по обочине, где не слишком отвесный склон был, и покатили по тропе, украшенной коровьими лепешками. Обе стороны дорожки обступали деревья, колеса все чаще спотыкались о корни, а старикан меня развлекал:

– Свердловск-37 – он ведь до войны деревней был и прозывался Шайтанкопытовкой.

– Знаю, дедуля, знаю, я ведь там родился.

– Но не знаешь почему. Проезжал там некогда лютый хан Батый с воеводой своим Есугеем. Вон на месте нынешнего города ханский конь спотыкнулся так, что уронил татарина. Тот разорался, рассвирепел, проклял место это. Мол, как только в нем наберется народу побольше, оно вмиг и погибнет от огня и грома…

– Погоди, дед, со своим лютым ханом, сейчас направо или налево сворачивать надо было? Я вот направо свернул.

– А надо было налево. Я, что, не говорил разве? Так мы на крутой склон попадем. Одна буренка по нему как-то спустилась, так потом костей ее собрать не могли.

И понеслись мы вниз по склону, погубившему буренку. Затормозить и карабкаться наверх я не решился, потому что ни мощности, ни сцепления мне бы не хватило. А так путешествие напоминало компьютерную игру. Перед тобой вдруг возникает то ствол лесного великана, то громадная каменюка и тебе надо совладать с рулем и вписаться в поворот. Только в отличие от компьютерной игры можно было легко превратиться в красные сопли, размазанные по лесному великану или громадной каменюке. Пару раз такой натюрморт едва не нарисовался, я только и успевал свернуть за счет сообразительности подсознания. Но ветки лупили по ветровому стеклу, угрожая высадить, и валуны скрежетали о борта, так что мандраж пробирал…

Наконец, этот нелыжный слалом закончился, тряхомудие прекратилось и мы, выехав на ровный участок, увидали неподалеку пустынное шоссе. Нехоженный, неезженный его кусок, потому что из Свердловска-37 по нему некуда было стремиться. Я вылез из машин, со стрессом ожидая, что на месте своей «хонды» обнаружу погнутую консервную банку. Но ничего. Подвеска выдержала и на капоте лишь десятка три крупных вмятин, не считая мелких царапин.

Меня даже развеселила победа в автокроссе. Гормоны умиротворения, пришедшие на смену адреналину, доставили тихую радость. Особенно, когда тараторящего старичка с его лютым ханом Батыем высадил.

И вот уже щит с надписью «Свердловск-37». Когда-нибудь здесь будет намалевано более приятное название типа «Толстомордск» или «Сексоград», ну а пока имечко населенного пункта полностью соответствует эпохе.

Но ничего, сейчас я начну приближать светлую будущность. Для начала надо забрать Стива. Даже я получу удовольствие, когда подмыленный и подмазанный директор типографии выйдет к Неелову, начнет свидетельствовать почтение и лично поведет в наборный цех, где труженики скопом кинутся в работу, как дикие звери на мясо.

Впрочем, когда я еще по городку ехал, что-то проглядывалось настораживающее – для двух часов дня слишком много народу на улицах, да еще курсирует он с каким-то взъерошенным видом. Некоторые граждане тащат аж по две крутобоких авоськи – от такой нагруженности жратвой мой взор уже успел отвыкнуть.

Улица Атомная, улица Электронная, а вот и Нейтронная, дом двадцать, где проживает в своем духовном мире Степа. Ворота почему-то закрыты. Я приткнул машину к забору, затем перелез через него. Когда сделал шагов пять по направлению к крыльцу, сзади раздалось кряхтение, а потом включился голос:

– Ни с места. Руки вверх.

Я, чуть повернув голову и скосив глаз, заметил, что сзади появилось два мента. Один старательно наставил на меня пушку, другой занялся личным досмотром и не без удовольствия вытащил газовый баллон.

– Куда направляемся? – спросил тот, что с сержантскими нашивками, а другой уже высвистывал по рации товарища лейтенанта.

– В гости.

– А точнее, – сержант покачал дубинкой.

– К Степану Парамоновичу Неелову.

– Это уже интереснее.

– Ничего интересного. Он мой одноклассник. А в чем собственно причина беседы?

Тут появился лейтенант, который первым делом заглянул в мой паспорт.

– Гражданин Шварц, вы надо полагать, проживаете в Свердловске. Когда пожаловали сюда?

– Да только что.

– Вранина. Движение на шоссе прекращено.

Мне такая беседа уже начинает не нравиться.

– Я вру только тогда, когда мне это очень нужно. И кроме того не улепетываю назад из-за какой-то ямки на шоссе. Я сделал объезд. Гляньте на мою машину, ее внешний вид вам о чем-то говорит?

– Говорит, – неопределенно выразился лейтенант.

– Послушайте, хватит этих тонких намеков. Где Неелов? Дайте его сюда и он расскажет вам, что я законопослушный гражданин, образцовый налогоплательщик (согласен, тут некоторое преувеличение) и если я изменяю жене пять раз в год, это еще не повод, чтобы со мной так обращаться.

Лейтенант немного расслабился.

– У вас с Нееловым были деловые отношения?

– И дружеские и деловые.

Так, неужели директор типографии решил обвинить Степу, что он издает книгу на деньги наркомафии?

– Товарищ лейтенант, я спонсировал производство Степиной книги, свои доходы я регулярно декларирую, чтобы там ни говорила какая-то сволочь… Где все-таки Неелов?

– В морге. Его убили сегодня ночью. Выстрел в лоб.

Вот так так. Неужели злодей проделал тот же самый путь, что и я, когда наведался к Стиву в гости?

– Кто это сделал?

– А вы как думаете? – ответил лейтенант вопросом на вопрос.

– По крайней мере не я. Зная ваши профессиональные рефлексы, добавлю, что ночью был еще в Свердловске, это может подтвердить сто человек. Ну, человек пять как минимум. Заказывать Степино убийство я бы тоже не стал, я что, круглый идиот или даун? Я даже не кредитор его, а спонсор, всего две недели как перевел деньги на издание Нееловской книжки в местную типографию. Сейчас вот приехал узнать, почему доброе дело торчит на месте… Послушайте, товарищ лейтенант, Неелова обчистили?

– Ну откуда нам знать, что у него там имелось в наличии. На вид квартира не слишком презентабельная. Телевизор на месте остался. Соседи говорят, магнитофон у него был, так вот его унесли. И какие-то бумаги из письменного стола… Ладно, вам есть где тут остановится? А то могу предложить КПЗ.

– Спасибо за заботу. Но у меня тут папаша живет.

– Завтра утром, гражданин Шварц, зайдите ко мне. РУВД, комната 15. Тогда и получите назад свой паспорт. Скорее всего. А теперь до свиданья. – И лейтенант повернулся ко мне равнодушной спиной.

Я вышел обратно через открытую калитку и плюхнулся на сидение своей машины. Вот жопа. Что мне теперь делать? Отзывать свои денежки или нет? Я хотел подбодрить и поддержать живого Степу Неелова, но меня совершенно не интересует его книжка. Кого я должен теперь подбадривать? Его жену, которая ушла? Родителей его, которые давно померли от пьянки и курева. Я лучше памятник ему хороший закажу… Хотя, может, на Степин взгляд, эта книжка и стала бы ему лучшим памятником. Ну пусть будет так.

Через двадцать минут я стоял в кабинете директора типографии.

– У нас были объективные и субъективные причины, – ляпнул он в оправдание.

– У всех они есть. Я собираюсь довести дело до конца. Триста тысяч вас лично устроят?

– Прекратите, – сказал он, – как вам не стыдно.

– Стыдно, и я горжусь своим стыдом. Но послушайте, за дверью не топчутся милиционеры. Давайте сделаем так, чтобы все были довольны в этот погожий денек.

– Автору уже ничего не надо, – веско произнес директор.

– Я его представляю.

– Бросьте. Юридически вы Неелову никто, полный ноль. Вы даже не имеете права забрать тираж, потому что и такая операция лежит согласно договору на авторе.

Эх, черт. Я же просто хотел этим пунктом избавить себя от лишних хлопот.

– Насколько я в курсе, – продолжил директор, – у Неелова нет ни официального наследника, ни литагента, так что этот договор теряет силу, а новый я заключать не намерен – у меня производственные трудности.

Значит, кто-то дал на директорскую лапу больше чем я – за неиздание книги.

– Леонид Мерарьевич, можете не беспокоиться, деньги будут возвращены на ваш счет в течение пяти дней, – добавил этот индюк.

– Ладно, вы меня совсем задолбали. Отдавайте по-быстрому рукопись, и я пошел в другую типографию, не такую хилую как ваша. Найду что-нибудь получше и почище.

Директор закашлялся и немножко зарумянился.

– Это мы тоже не можем. Рукопись пропала. У нас прорвало водопровод, и ее залило, так что пришлось выбросить. Знаете, какое тут у нас старье. И трубам и машинам по пятьдесят лет, есть даже ровесники Октября. Но демократы все равно виноваты, налогами душат…

Я уже хлопнул дверью. Итак, с книжкой Неелова покончено. Мне даже второй экземпляр романа не найти, потому что и квартира Степина опечатана, и все бумаги грабителями-убийцами унесены прочь… Ладно, надо хотя бы папашу навестить, купить коробочку приличных конфет, бутылочку красненького, да и распить с расстройства.

Зашел я в лабаз, а там непривычное столпотворение, года три такого не видел. Но пока в толпе маялся, стала ясна причина и возникновения очередины, и появления на улицах людей с авоськами. Мне бабки с охотой поведали, что из-за аварии на шоссе подвоза харчей не будет дня три, а то и больше. Вот все и спешат отовариться, причем прикупить побольше. Да только цены сразу подскочили раза в полтора.

Оно и понятно, когда граждане по какой-то причине желают приобрести товара больше, чем его имеется в наличии, тот либо исчезает с прилавка и начинает перемещаться окольными путями (социалистический вариант), либо подскакивает в цене (рыночный вариант).

Однако, когда я своей коробочки и своей бутылки добился, то мысли перешли на более высокий уровень. Кто все-таки моего дружка угробил? Был он человек тихий и безобидный, значит, не мог кого-нибудь смертельно оскорбить или отбить у кого-то красотку. И вообще у нас не Кавказ, особых проблем с честью не возникает. Имущество Степы тоже не должно было вызвать пристального интереса. Ни долларов, ни акций на предъявителя – Степа ничем кроме чтения и сочинительства последние пару лет не занимался, а значит жил бездоходно. Да, имелись классические приметы скромного советского благополучия – ковер на стене, «горка» с хрусталем, телевизор «Славутич» и магнитофон китайской сборки. Однако нынче они являются предметом вожделения разве что какой-нибудь сявки или бомжа. Но тут сразу возникают вопросы, откуда у сявки огнестрельное оружие, и почему бомж не содрал ковер с гвоздя и не вытащил хрусталь из «горки»? Зато были утащены не нужные ни одному здравомыслящему грабителю бумажки из стола. Из материальных ценностей просто схватили, что поближе стояло и полегче весило. Инсценировка что ли какая-то?

Но как быть с похищенными бумажками, среди которых, возможно, имелся второй экземпляр книги? Кому мог понадобится роман? Только писателю-профессионалу. Признанному писателю, которому легко опубликоваться и выбить из издателя приличный гонорар. Признанному, но исписавшемуся, у которого уже своя башка не варит. А роман Неелова вполне мог быть бойким, хорошо сбитым и потенциально кассовым. Сейчас, говорят, детективчики, замешанные на родном материале, покупаются куда охотнее, чем заморские чейзы и спиллейны.

Тогда единственным претендентом на нееловский роман является… Цокотухин. Прочитал он молодого автора, погладил по головке, потрепал вихры, посоветовал кое-что доработать, потом затормозил дело в типографии, угрохал молодого автора чужими руками, забрал последний уцелевший экземпляр романа. И…

Цокотухинский дачный дом находился на самой окраинной улочке Свердловска-37, на Нейтринной.

Улочка окраинная, но дома тут стояли самые шикарные, с участками, обнесенными высоченными оградами.

Я подумал, как мне лучше представиться матерому детективщику. Лучше, наверное, молоденьким зелененьким издателем, который ищет, как подластиться к старому испытанному литературному коню.

Ограды здесь были хоть и высокие, но решетчатые, с просмотром. Я позвонил – там и кнопочка имелась возле калитки, – а когда никто не откликнулся, просунул свой рот между прутьев решетки.

– Эй, господин Цокотухин, товарищ писатель, давайте побеседуем, разрешите прогуляться по вашей дорожке.

В ответ писатель все-таки возник на крыльце. Вид у него был разъяренный.

– В третий раз за сегодняшний день. Запомните, сволочи, этот дом был, есть и будет моим.

Вот так высказывание. Кто его, интересно, раздразнил?

– Вы что, товарищ Цокотухин, не того съели на обед?

– Ну сейчас я тебе помогу запомнить мои слова.

Грозный писака стремительно скрылся в дверях и наступила краткая пауза. Она завершилась тем, что Цокотухин вернулся с охотничьим ружьем, которое стал недвусмысленно наводить на меня.

Я вовремя понял, что не успею чего-либо ему объяснить. Хотел было припустить вдоль улицы, но потом вспомнил – я же на машине, и мотор у нее заводится вмиг. Юркнул в кабину, повернул ключ, и в тот момент, когда я рванулся с места, матерый литератор пальнул. Вначале я усек только одно обстоятельство – Цокотухин в мое тело не попал, чем меня премного обрадовал.

Спустя секунд десять я сообразил, что попал он в машину, а еще через пол ста метров движение мое прекратилось. Я выбрался из кабины – так и есть, в капоте дырка, карбюратор просквозило пулей двенадцатого калибра. А вдруг этот зверь сейчас побежит за мной по улице, чтобы добить?

Буксир бы мне. Полцарства за буксир! Откликнувшись на мольбу и воздетую руку, рядом затормозил джип «Тойота». За его рулем сидела весьма приятная дамочка.

– Послушайте, леди, я бы попросил вас, то, что мужчина у женщины просить не должен. Не могли бы вы отбуксировать меня на Нейтронную улицу. С меня «шанель номер пять».

Без долгих слов она вышла и стала разматывать буксирный трос. Вот на такой женской тяге я и добрался до папашиного дома.

Владелица «Тойоты» уже хотела трогаться с места, когда я снова напомнил.

– Девушка, с меня «шанель номер пять».

Она отрицательно мотнула головой.

– Тогда бутылка «бургундского».

Опять отрицаловка.

– Может, стакан компота?

– Вот это подходит.

Я тут же послал выскочившего папашу подсуетиться насчет угощения и усадил дамочку в кресло-качалку в наиболее ухоженной части садика. Обзор нижней части дамского тела оказался как всегда отличный. Некоторым нравятся мясные бабы, у которых все выпирает, но только не мне. Так вот, новая знакомка была в моем вкусе, аккуратненькая барынька.

– Мне показалось, что на улице Нейтринной кто-то в кого-то стрелял, – ехидно припомнила она. – Судя по дырке в капоте, стреляли в…

– Этот «кто-то» чуть-чуть, самую малость, пальнул в меня. Наверное, обознался. Такое еще случается.

– Вы не хотите сообщить куда следует? – спросила дамочка.

– Я не ябеда.

– Странная молчаливость. Вы случаем не мафиози? – уточнила она.

– Ну просто… мне немножко не везет в этом городе. Впрочем, моему корешу Степе Неелову не повезло всерьез. Когда я приехал из Свердловска, он был уже трупом, тем не менее милиция как-то косо на меня посмотрела. Я опасаюсь, что второй сомнительный эпизод может испортить мою биографию.

– Я знаю о деле Неелова. Я даже читала его последний опус. – Дамочка довольно активно втянула притащенный моим папашей компот. Мне показалось, что старый алканавт все-таки добавил в него ликеру – для «скусу».

– Значит, вы трудитесь либо в ментовке, что маловероятно, учитывая ваш вдохновенный вид, либо в местной газете, – предположил я. – Ага, вы – журналистка. Ну так что будете писать насчет этого подлого дела?

– Ничего, пока не будет раскрыто, – довольно безразлично отреагировала дамочка.

– Странно, учитывая, что ваша газетка любит вставить московским властям за разгул криминала. Так какие соображения у вашего начальства?

– Я и есть начальство, зам главного редактора, Елена Тархова.

– А я, кстати, Леня, какое приятное созвучие у наших имен.

– Так вот, Леня, мы попеняем московским властям, когда момент настанет, ну а… в городе должны быть вполне уважаемые люди.

– Такие, как начальник ГУВД. Я понял, если что не ладится, надо свалить на дурную Москву, если же что-то тип-топ получается, значит, наши городские начальники отличились. Отличная тактика, учитывая, что во всем городке и его окрестностях ничего кроме вашей газеты приобрести нельзя.

– Центральная пресса и даже Свердловская слишком дорого встанут за счет подвоза… А Москву нам действительно любить не за что.

– Да уж, все местные оголодали так, что задницы паутиной заросли, – «поддакнул» я.

– Все не так просто, как вам хотелось бы. Раньше население нашего городка относилось как бы к высшей касте. Кто-то без дела ерзал на своем рабочем стуле, кропал там стишки, выпиливал лобзиком, размышлял о летающих тарелках, но зарплату и все такое имел, кто-то вымучивал диссертацию, кто-то неторопливо делал науку, годами что-то изобретал, проталкивал, ждал. А сейчас надо ежесекундно мельтешить. Не подвертишься сегодня, завтра будешь в обносках ходить. И все знают, кто в этом виноват.

– А также кое-кто знает, на чем держалось благополучие вашей высшей касты. Вначале жила она на горбу у селян-крестьян, которые до пятьдесят пятого года от голода пухли, танцевала на хребте у зэков, от которых только лагерная пыль осталась. Жировала ваша каста за счет работяг, у которых вся жизнь проходила между станком и фугасом бормотухи.

– Да уж, а сейчас у них в животе «смирновская» булькает, когда они по чужим огородам картошку выкапывают, чтобы зиму протянуть… – огрызнулась госпожа Тархова.

– Нефтяная река ради вашей касты за кордон текла, пока не выдохлась.

– Вы – начитанный мальчик, Леня, спасибо за сведения. Но, между прочим, здесь люди не базаром жили, они думали о том, как до Марса долететь.

– Братанчик ваш Тархов, как мне кажется, всегда больше думал о приятных сторонах жизни. Не зря же он служил секретарем комсомольского горкома, а сейчас – зам Гунякова по фонду.

– А вы спекулянт. Вы Родиной торгуете. Мне про вас лейтенант Хоробров рассказывал, – перешла в наступление Елена.

– А вы Родиной даже торговать не умеете, поизносилась она вашими стараниями. Если бы у вас Марс был отчизной, там и песок стал бы в дефиците.

– Казнокрад.

– После вас мало что в казне осталось.

– Вы, Леня – буржуазный хищник.

– А вы, Лена – красный микроб.

– Перекупщик.

– Да уж у вас не перекупишь, все тут схвачено.

Она несколько замешкалась, а я вежливо помог.

– Еще скажите, жидовская морда. Это вы быстро научитесь произносить.

– Нет, морда у вас ничего, – неожиданно откликнулась Елена. И стало ясно, что предыдущей перепалке она никакого особого значения не придавала. Я ведь не задел ее женских достоинств.

– И у вас отличная. Фигурка тоже потрясная. Может махнем в лес, за грибками, ягодами и прочими фигами-мигами? Вы в красной косынке, коса болтается, я в ермолке с развевающимися пейсами. На велосипеде поедем, говорят он половое влечение снижает.

– А если вдруг увеличивает?

– Тогда лучше сходим куда-нибудь вечерком, потанцуем. Я отлично чувствую музыку – словно у меня в одном месте скрипичный ключ. Кроме того я классный плясун. В самом деле, у меня ноги виртуоза.

– Не верю, вы косолапый… Ладно, вот вам мой телефон, позвоните сегодня в семь вечера.

– Меня можно на «ты».

– Не засни, Леня, раньше времени.

Как же, засну я. Едва моя цыпочка за ворота, я к телефону. Собрался гипотезу проверить насчет Цокотухина. Не лежит ли его книга сейчас в типографии. Вместо Степиной. А поскольку редакция газеты по совместительству является и издательством, то рукопись Цокотухина к производству должны готовить именно там.

– Алле, это из типографии беспокоят. Я по поводу книги Цокотухина…

Трубку видимо взяла редакционная секретарша.

– Сейчас вам дам Афанасия Петровича…

Это, наверное, зам по производству, а может техред. Я постарался исказить свой сочный баритон, сделав его тусклым и хриплым.

– Афанасий Петрович, это типография, наборный цех. Где листы оригинал-макета по Цокотухину с новой корректурой? Мы ж тут не можем фотопленки в десять приемов делать.

– Так разве вы ничего не получали? Я лично, бля, отдавал Никите Алексеевичу, вашему начальнику.

Конечно, отдавали, конечно, получали. Цокотухинскую книгу должны делать с прилежанием. Но я все-таки засек его, голубчика. А сейчас надо как-нибудь выпутаться.

– А… Никите Алексеевичу. Я, наверное, чего-то не врубился, первый день после больничного. Чего-то я промашку сделал. Вот неловкий. Извините, я тут сам все выясню.

Афанасий Петрович скептически хмыкнул, выставляя оценку «два» моим умственным способностям, и бросил трубку. Я тут же напечатал на машинке три страницы текста – так, всякую ахинею. Про то, как три мужика с оборонного завода сделали из двух танков гусеничный мотоцикл с коляской, добрались на рыбалку и сели обсуждать сравнительные достоинства виски, денатурата и одеколона, вдаваясь в химический состав и способы воздействия на нервные окончания. Потом у меня эти мужики подискутировали насчет любви, какие из дам стервознее – толстенькие или тоненькие, с большой или маленькой попкой. И закончили мужики спором на футбольную тему – мешают ли яйца футболистам. По-моему, такой эпизодий может в любой книжке иметь место, или я ничего не смыслю в большой литературе. Наконец я почиркал карандашом а-ля техредактор, указал, где какой кегль, где жирный шрифт, где курсив и такое прочее. Оделся попроще и дунул на велосипеде к типографии.

Там на вахте меня, естественно, стали тормозить.

– Я из газеты, с материалом от техреда, к Никите Алексеевичу.

Вохровка немного покумекала и, глядя на мое уверенное улыбчивое лицо, – а я как раз седуксеном зарядился – решила пропустить. Но надо было еще нагло выведать кое-что.

– Где он сидит-то, ваш Лексеич? Я ж впервые.

– Второй этаж, третья дверь налево.

Никита Алексеевич, начальник наборного цеха, весьма удивился моему появлению.

– Но Петрович твердо обещал, что больше никаких изменений.

– А вы будто не знаете – автор Цокотухин такой капризный. Вдруг ему до усрач… позарез понадобилось пару предложений переставить. Он же имеет право сколько-то процентов текста менять своими коррективами, понимаете.

– Да, но после получения гранок. Звякну-ка я Петровичу, побранюсь немножко или предела этому не будет, – решил начальник наборщиков.

Вот так развязка. Куда мне сейчас драпать? Прямо в окно сигануть или мимо вооруженной вохровки проскочить?

Я весь напрягся, как кот, случайно повстречавший бультерьера. Но обошлось.

– Что, Афанасия Петровича опять нет… где вы его прячете?.. да ладно, пустяки…

Никита Алексеевич не стал настаивать на разговоре с Афанасием Петровичем, звякнул в наборный цех и какой-то парень, – замызганный, словно им станок протирали, – провел меня туда. Там я и познакомился с рукописью Цокотухина. Причем сразу наткнулся на знакомый, хотя и искаженный кусок текста.

«…Пустая трата времени – самая страшная из потерь. А ведь святая наша обязанность постоянно раздувать в себе огонек милосердия. Эх, давно я не навещал свою старую учительницу Любовь Матвеевну, которая научила меня говорить и танцевать вальс. Чем же порадовать старушку в это смутное неприкаянное время? Конечно же не заморским токсичным „Сникерсом“, а пакетом наших российских пряников. Пошел я, вдыхая утренние ароматы ласковых лип и суровых дубов, в магазин на углу Нейтронной, и уже на расстоянии шагов в сто заметил народ. Люди, простые труженики, смирно стояли в длинной очереди и лишь кто-то вздыхал. Мол, опять сволочи из правительства обманули всех, обещали же, очередей не будет, пора скидать их, дармоедов. Я прошел мимо дисциплинированно стоящих людей и обратился к размалеванной продавщице, лениво жующей резинку.

– Почему не торопитесь, почему медленно отпускаете товар?

А она, не глядя в мою сторону, ответила, словно сплюнула.

– На всех не наторопишься. Сюда же полгорода кинулось, разве с такой оравой управишься, – она походя обозвала «козлом в кирзухе» старика-ветерана, протягивающего котомку. – Говорят, метеорит на город свалится, вот все спешно стали запасы составлять.

Я обернулся к людям:

– А что, правда метеорит на нас упадет?

– Конечно, правительство к зиме все окончательно развалит и метеорит на народ сбросит, – ответила за людей бабуся в ветхом зипуне, подпоясанном бечевой. – Они это умеют. Так что лучше запасаться. Но дерут, сволочи, за продукты втридорога.

И в самом деле, когда я достоял свою очередь, то кулек пряников обошелся мне в половину месячной зарплаты.

– Почему так дорого, женщина? – обратился я к наглой продавщице.

– Мало того, что все сюда кинулись, так и на дороге авария. Мост рухнул и подвоз еды прекратился… Вот когда товара мало, а народу много – цена и растет.

– При хищниках-буржуях даже мосты не стоят, – метко заметил кто-то из толпы.»

Нееловский текст. И авария на дороге, и очередь, и метеорит. Только не чувствуется моего литературного влияния. Кондово написано, по-советски. Но пора заняться тем, ради чего я собственно прибыл. Я выкинул главку, где герой, выспренно осуждая проклятую страсть к наживе, давит паровым катком коммерческие ларьки, зато вставил своих трех мужиков. Так-то лучше будет.

А вообще нахал этот Цокотухин. Не он в мою машину должен всаживать пули двенадцатого калибра, а я обязан зафуговать в его домик гранату, чтобы и от него, и от его строения только сопли обгоревшие остались. Он ведь злодей. Злодей и вор. Хотя скучно ему живется, ведь что ни выдавит из себя, все будет напечатано. Но как мне доказать лейтенанту Хороброву вредность товарища Цокотухина? Ладно, если не докажу, то хотя бы расшевелю мента, пускай дальше сам думает.

Я вышел на улицу и стал названивать из первого попавшегося таксофона в ГУВД. Дежурный меня остудил, что-де лейтенант на ответственном задании. Позвонил ему из дому, и опять то же самое. Похоже, рабочий день у товарища милиционера закончился. Ладно, подождем завтрашнего свидания. Надеюсь, до завтра Цокотухин не сроет из города.

Потом я нашел автослесаря, который готов был залатать капот и починить карбюратор. Кстати, это был братан по Афганистану, где мы оба служили вертолетными стрелками. Правда, такое обстоятельство сейчас не помешало ему запросить приличную сумму почему-то в баксах и взять на работу целых три дня.

Это меня расстроило. Значит, завтра утром я не смогу умотать в Свердловск. Еще три дня вместо того, чтобы культурно заниматься бизнесом, я буду и кипятиться, и горячиться, и пытаться отомстить негодяю Цокотухину. Хотя, собственно, говоря, какое мне до этого всего дело? Мне – никакого, а вот моему неврозу есть дело до всего.

Я так разволновался, что чуть не забыл звякнуть своей новой подружке. Она сама мне предложила сходить в кабак «У Далилы» и я согласился. Оправдание сразу придумал, что представителя прессы я все-таки должен залучить в союзники.

Когда я увидел Лену Тархову вечером, то, во-первых, мне захотелось потушить свет, а, во-вторых, оказаться поближе к ней. Среагировали мои нервные узлы на эту даму.

– Надеюсь, ты интересный собеседник, – сказала она, когда мы усаживались за столик.

– Конечно, я могу говорить на любую тему три часа кряду. Пожалуйста, об основных принципах кабалистического учения, о последних достижениях физической науки, о значении голубого цвета в творчестве Пикассо…

Я заметил, что официант подлетел к нам несколько быстрее, чем положено, похоже, к представителям фамилии Тархов здесь относились с подчеркнутым вниманием… Как-никак советская аристократия, неважно, что на дерьме выросшая…

– Ты что заканчивал, Леня?

Вопрос элементарный, но убийственный. Начинал я и заканчивал Свердловский Педагогический. Пятый пункт, благодаря маме, мне не мешал, поэтому подался в педвуз только оттого, что мужским особям там натягивали оценки, как на вступительных экзаменах, так и на всех прочих.

– Лена, я по профессии педагог. То есть меня так и тянет поставить «неуд» мальчику, который плохо себя ведет.

– И ты нашел такого мальчика здесь?

– Нашел. Его зовут Цокотухин. Он, конечно, из вашей советской обоймы, тоже расстроен, что «социализм не строится, не растет колхоз», но скоро вам придется смириться с тем, что он примитивный злодей. Я сегодня был в типографии, его так называемая книга передрана с ныне уничтоженной рукописи Степана Неелова.

На секунду ее лицо стало откровенно красивым, но как-то по-хищному.

– Я чувствую, Леня, ты воспользовался моим телефонным номером ненадлежащим образом. Похоже, что плохой мальчик – именно ты. А натянуть доказательства, что Цокотухин убил Неелова, дабы слямзить его роман – у тебя кишка тонка.

– Да, тонкая кишка тонка, а вот толстая – нет. Конечно, рукописей Неелова, скорее всего, больше не существует в физическом мире, конечно, Цокотухин передирал Неелова в своем кондовом стиле, но дело в том, что Степин роман обо мне. Там масса вещей, тиснутых из моей биографии. Он их знал, я ему рассказывал и разрешил пользоваться. А Цокотухин ничего такого не знал, не ведал. И я смогу доказать с помощью своих свидетелей, что и герой в изданной книжке – я, и события выписаны из моей жизни.

Я, конечно, блефовал, но это был единственный способ растормошить собеседницу.

– Я читала роман и Неелова, и Цокотухина. В самом деле… в обоих вещах главный персонаж закончил Свердловский педагогический институт… И служил потом в Афганистане, в вертолетных частях…

– У меня сорок боевых вылетов, был я не хухры-мухры, а бортовой стрелок. Здесь, в Свердловске-37, живет «братан», который может подтвердить.

– Главный герой любил метко стрелять по душманам.

– Вот здесь, Елена, исправление Цокотухина. Признаться, я не любил угощать из пулемета незнакомых людей, тем более, если они размером не крупнее букашки… Не любил, но приходилось.

Дама, как бы признавая некоторую мою правоту, придвинула ко мне свое дурманящее декольте и свою голую коленку… и тут я заметил Цокотухина. Оказывается, он культурно отдыхал в том же ресторане. За столиком был он, еще мужик с протокольной рожей и крепкотелая баба – такие раньше украшали горкомовские буфеты. Вот Цокотухин встал и направился к выходу из зала. Домой? Или только отлить?

– Погоди, Лена. Я хочу сделать алаверды одному своему знакомому.

И, прихватив рюмку с водкой, устремился вслед за писателем. Тут мне помешали танцующие пары, особенно толстый коротышка, ухвативший длинную девицу где-то в районе гениталий. Догнал я Цокотухина уже у входа в сортир.

– Спасибо вам, Вячеслав Сергеевич, что вы позволяете молодым авторам публиковаться под вашей фамилией. У них от радости даже душа от тела отделяется, – сказал я комплимент и выплеснул содержимое рюмки прямо писателю в глаз.

Вячеслав Сергеевич вблизи имел лет сорок пять, крепкое телосложение, лысую кочерыжку, жесткие скулы и бравую щеточку усов.

– Ах ты, жидовская морда, – сперва произнес он.

Вот это да. Угадал. Хотя я совсем не выраженный, русая бородка у меня совсем в маму, вернее в мамину родню.

– У вас хорошее чутье. Этого не отнимешь, – снова похвалил я и врезал левой ему под дых.

Писатель бросился на меня как зверь. Как раненый бешеный кабан. Я вообще перед такими людьми пасую и драться предпочитаю с существами стопроцентно разумными.

Он мог бы меня пришибить, если бы владел собой, а так только расквасил мою губу и зашиб грудную клетку. Ну а я вмазал расчетливо. Промеж крепких ножек. А потом еще элегантно вкатил в челюсть – как джентльмен. Он влетел внутрь сортира. Апперкот – и писатель растекся по полу. Спиной я вдруг почувствовал неладное, в самый последний момент вильнул в сторону, отчего чей-то кулак просвистел рядом с моим ухом. Тот мужик, который сидел с писателем за столиком, неожиданно оказался рядом, причем оказался новый противник больше меня по всем габаритам.

Пока наши вертолеты поддерживали с воздуха Джелалабадский спецназ, я кое-что успел узнать у тамошних ребят насчет рукопашного боя. Например, не стоит держать все тело напряженным, нельзя махаться с более сильным противником в одной плоскости. В частности, это означает, что если неприятель уверенно мочит кулаками на среднем и верхнем уровне, тебе лучше упасть самому и попытаться закатать снизу. Что я и сделал. Рухнул на руки и уцепив неприятеля одной ногой, вмазал другой по коленке. Он отлетел и захромал, переместил внимание на нижний уровень, тут я уж вскочил и зафитилил ему ботинком по верхушке.

И тут у меня в глазах померкло. Этот кабан Цокотухин очухался и налетел на меня сзади. По моему черепу не попал, но у меня перед физиономией мигом оказался кафельный неприятный пол. Невзирая на трагические обстоятельства, я почему-то подумал о необходимости соблюдения гигиены даже во время драки.

Не знаю, как бы дальше сложилась моя судьба, если бы в тесном помещении не появилось еще одно существо. Оно было широким, как джинн, и занимало все пространство от умывальника до писсуара. Местный вышибала просил любить его и жаловать.

– Кто виноват? – весомо спросил этот «агрегат», поднимая меня и Цокотухинского напарника за шиворот, одновременно отстраняя самого Цокотухина.

– Их двое против меня одного, – напомнил я.

– Немедленно извинитесь друг перед другом, помойтесь и идите в зал, каждый за свой столик… Иначе суну головой прямо в горшок, где дерьма побольше лежит.

Было видно, что его слова не пустая бравада.

– Извини меня, – охотно сказал напарник Цокотухина.

– Виноват, – прилежно добавил я.

– Извините, – буркнул писатель.

Вернулись в зал мы хоть не под ручку, но довольно мирно, – видимо были угнетены страшной угрозой.

Моя дама не стала ругаться, а довольно заботливо приложила салфетку к моей кровоточащей губе.

– Леня, ты, кажется, оступился и упал?

– Мы все втроем оступились… Эх, если бы мне вертолет иметь да пулемет…

Как ни странно, появившиеся болячки не мешали мне воспринимать Лену Тархову – в смысле, как женщину. И даже боль от побоев была в ее присутствии какой-то сладковатой. После кабака она сказала, что у нее сейчас живет подруга со своим мужем, поэтому мы прикатили к дому моего папаши и потихоньку забрались в комнату, где я когда-то готовился к урокам. Ныне время подготовки истекло, и Лена заставила меня сдавать сложный экзамен на секс-пригодность. Так что пришлось совершать подвиги некоторыми частями своего тела. Деловой костюм дамы, состоящий всего из трех изделий (такое уж видно у нее дело), пролежал на моем стуле до 8 утра, после чего она резко тронулась со спального места и умчалась на работу – клеймить московских злодеев. Я же смог наконец заняться подлинным отдыхом.