"Программируемый мальчик (педагогическая фантастика)" - читать интересную книгу автора

15

…вдоль бесконечных каменных заборов, поругивая их нерациональные размеры. Наконец остановились у железных ворот, вернее, у небольшой дверцы в этих воротах, позвонили. Открыл, загородив проход, квадратный мужчина, сжимавший в руках нож для чистки картофеля.

Чего? — выдавил он, почти не шевеля губами.

Мы к товарищу Завгороднему,— сказал Хлумов и попытался прошмыгнуть внутрь. Квадратный остановил его, положив ладонь ему на голову.

Погодь. Спросить надо.

Потянулся куда-то вбок, нажал там на что-то и уже бодренько пробасил:

— Николай Степаныч, тута опять пацаны. А? Раздался щелчок. Потом невнятное бормотание.

— Ага, понятно,— сказал квадратный и, глядя поверх гостей, процедил:— 3-занят.

Дверца захлопнулась так, что чубчик у Токарева на лбу подпрыгнул от ветра. Хлумов терпеливо позвонил снова. Дверь и не подумала открыться, только донеслось глухое: “Смотрите, выйду”.

Неудача Хлумова не остановила. Он замер, как спаниель в стойке, поднял вверх палец, прислушиваясь.

— Скрипит гравий,— комментировал он.— Уходит. Хлопнула дверь.— А через минуту попросил: — Саша, ломай замок.

Ничего себе просьба! “Идем, значит, на чрезвычайные меры?..” Токарев досадливо поморщился. Как же он сам за два месяца не допер, что может любую дверь вскрыть!..

Сразу, правда, не получилось, пришлось три раза вихри пускать. Кажется, и звонок, и переговорное устройство раскурочил, только потом в замок попал. Там что-то хрустнуло. Запасливый Хлумов достал отвертку, отжал задвижку и толкнул дверь. Порядок!

Зашли во двор. Там был двухэтажный кирпичный дом с черепичной крышей, вылизанный садик, парники и еще деревянный домик с трубой. Направились по гравийной дорожке к крыльцу, но тут из деревянного домика возник квадратный мужик. Он вынес кастрюлю картофельных очистков,— наверное, собирался выбросить. А дальше началась комедия. Вернее, спортивное соревнование — бег за двумя зайцами. Он оторопело сказал: “Э!” — и бросился к детям. Те, ясное дело, от него в разные стороны. Квадратный мужик был намного быстрее, но ему мешала кастрюля в руках, кроме того, он бегал аккуратно по дорожкам, а невоспитанные гости повсюду. Он метался между ними, сотрясая землю хромовыми сапожищами. Страшно, конечно. Тем более местность незнакомая. Но у Токарева изнутри во лбу — там, где сегодня уже появлялось справочное,— невесть откуда взялась карта со стрелкой! Стрелка показывала, куда бежать. Поэтому Токарев ни разу не запутался среди всех этих парников, кустов… А потом топанье стихло и раздался оклик:

Грицко! Ты что, очумел? Работать мешаешь, болван!

Да я ж вот за ними, Николай Степанович,— обиделся квадратный и показал рукой.— Вы ж сами приказали…

А-а, молодые люди? Дядю Гришу разминаете? Правильно, а то он у меня степенный, как профессор.

Хлумов сделал Саше знак, и они подвалили к крыльцу. Там стоял седоватый мужчина в халате с драконами.

— Ну, что у вас? — весело спросил мужчина.— Только живенько, чур, сопли не жевать.— Он поежился.— И в дом, в дом! Гости вошли внутрь… “Прихожая у него, как у нас главная комната! — прикинул Саша.— Еще обделана каким-то черным деревом. И лестница на второй этаж — каменная…”

Хлумов принялся скороговоркой объяснять суть дела, но Николай Степанович долго слушать не стал. Засмеялся гулко, как из бочки:

— А детишки не дурачки, оказывается!

“Детишки” не спорили. Надо было срочно улаживать трудовой конфликт. Ведь бригада подключенцев, руководимая Сутягиным, целую неделю пахала на этого барина: землю в саду перекапывали, сарай красили,— в общем, уйму дел переделали. Хлумов заранее договорился об оплате — десять рублей валютой. А когда пришло время денежки выкладывать, Николай Степанович отстегнул Сутягину простой советский червонец и пакетик жвачки в придачу.

Я-то думал, у вас такой жаргон — наши родные рубли валютой называть,— сквозь смех сказал хозяин.— Забыл: как тебя зовут, мальчик?

Хлумов.

Так вот, братец Хлумов, если говорить серьезно, то никакой валюты у меня нет и быть не может. Я же не иностранец, правда, не похож? Поэтому давай считать по-другому. Один инвалютный рубль равняется десяти нормальным, согласен? Десять умножить на десять равняется сто. Минус то, что я уже заплатил твоему заместителю. Значит, я тебе должен девяносто рублей.

Он вынул из кармашка пачку денег, отсчитал, бормоча: “Я-то думал, совсем глупые дети, за десятку так вкалывать”, а потом размашисто вручил Хлумову заработанное.

— На, пионер, в расчете! Учись хорошо! Но Хлумов вежливо отвел его руку.

— Николай Степанович, ведь мы же договаривались. Поймите, я бы за рубли не посылал своих людей работать в такую даль, да еще семь дней подряд. Тем более валюта у вас есть. Пятнадцатого октября вы купили у господина Зенкуцу партию видеодисков, причем заплатили долларами.

Николай Степанович будто на кол сел.

Откуда ты зна…— И тут же нахмурился.— Ка-акой еще Зенкуцу! Ты что, подглядываешь? Да и зачем тебе доллары, пацан?

Я собираюсь приобрести у господина Зенкуцу блоки связи для вычислительной сети. А он советские деньги не берет, вы же знаете.

Ничего я не знаю! По-моему, советские самые надежные. И вообще, я вас сейчас выбросить прикажу, сопляки!

Не прикажете,— смело сказал Хлумов.— Вот он,— и показал на Токарева,— мощный экстрасенс. Выводит из строя технику на расстоянии. У вас в доме, наверное, много лишней аппаратуры?

Тут Николай Степанович наконец сообразил, что все это шутка, и снова развеселился. Он с готовностью забыл о валюте, о вскрывшихся делишках с японцем и переключился на личность “экстрасенса”. Взял двумя пальцами за нос, затащил в комнату, приговаривая: “Радость-то какая! Чего ж ты раньше не признался?..”

Комната нехилая была, как все в этом доме. Описывать не стоит, и так ясно.

Мужчина показал на зажженный торшер, распорядился:

— Погаси-ка! — И скверно захихикал.

“Совсем зажрался, гад!” — понял Токарев. Не стал он пререкаться. Быстренько настроился, держась рукой за горящий нос, и вмазал очередью. Кстати, обстановка способствовала: клетки отчетливо были видны, причем связывались между собой бесчисленными нитями. Интересная комната, он раньше ни у кого такую не видел. Будто паутиной затянута… Попал в торшер, как этот седой “паучок” и просил, а заодно — по музыкальному комплексу, по электрокамину, по какому-то ящику над диваном, от которого особенно много нитей тянулось, и по всяким мелким приборчикам, запрятанным в шторах, в дверях. Лампочка, конечно, вспыхнула и взорвалась. Тюнер в музыкальном комплексе, который что-то нежно напевал, выдал прощальный хрип и стал трещать, что твой сверчок. Электрокамин ухнул разрядом. А дальше началось то, чего Токарев никак не ожидал. Лопасти вентилятора, по которому он и не бил вихрем, бешено раскрутившись, слетели с оси и, пропоров обшивку, воткнулись в кресло. Шторы со зловещим шуршанием начали подниматься и опускаться, будто занавес в театре. Дверь так вообще взбесилась — тихонько откроется и ка-ак шарахнет, даже штукатурка сыплется. Приоткроется и снова — шарах! Вдруг включился телевизор, по экрану заскакал вертлявый Леонтьев, который почему-то уныло пищал голосом Капицы: “Да-да, это я тоже знаю”. Потом вместо одной программы телевизор выдал две одновременно, показав верхнюю половину известного ученого (голову, галстук, пиджак) и нижнюю половину неутомимого певца, обтянутую белыми рейтузами. От этой лавины ужасов Саша даже сам испугался, не говоря о Николае Степановиче, который давно перестал смеяться и метался, выдергивая штепсели из розеток. Комната словно рехнулась. Уж на что диван существо мирное, так и то поехал, раскладываясь в длину. Николай Степанович как раз пробегал мимо. Рухнул, ударенный по ногам, и был накрыт диваном до пояса.

А потом вовсе началась катастрофа. Откуда-то из-за стены послышался нарастающий шум туалетного бачка. Николай Степанович выкарабкался, проковылял в угол, прихрамывая, и рванул на себя книжный шкафчик. Оказалось, это замаскированная дверь в туалет. Оттуда стремительным ручейком потекла вода, заливая постеленный на полу ковер. Тут наконец Николая Степановича прорвало. Он взвыл:

— Грицко, ты где, подлец!

Ко всем этим звукам добавилось идущее отовсюду гудение, плавно переходящее в рев, и он принялся лихорадочно озираться, выкрикивая: “Водопровод! Или канализация?” Словно в ответ, с лестницы, ведущей в прихожую, донеслось сочное шлепанье босых ног. Женский голос нетерпеливо позвал: “Коленька! В ванной что-то со смесителем, кипяток хлещет, а у меня лицо в мыле, ничего не вижу!” Николай Степанович посмотрел на Токарева вытаращенными глазами, просипел:

Кисонька, я здесь! — И выбежал вон. Хлумов шепотом скомандовал из прихожей:

Токарев, быстро уходим!

Следом раздались тяжелые шаги хозяйского “Грицка”.

— Несу, несу… Осторожно, дядя Гриша, там дверь,— предупредил Хлумов. Но было поздно. Квадратный мужчина уже заходил в комнату, держа в руках поднос.

А вот и кофеек, Николай Степанович.

В этот момент взбесившаяся дверь захлопнулась. Когда она открылась, дядя Гриша лежал на полу прихожей, ворочаясь, как жирный червяк. Кофейная жижа расползалась у него по фартуку. Кроме того, судя по его заляпанному лицу, на подносе были еще и сливки. Саша перепрыгнул через тело, схватил Хлумова за рукав и потащил за собой. Выскочив за ворота, они на всякий случай пробежали метров сто. Когда перешли на шаг, Хлумов сказал:

— За валютой завтра зайду, пусть придут в себя. Ущерб подсчитают…