"Хоббит, или Туда и обратно (пер. З. Бобырь)" - читать интересную книгу автора (Толкиен Джон Роналд Руэл)

Глава 12. НА РАЗВЕДКУ

Карлики долго стояли в темноте перед дверью и спорили, пока в конце концов Торин не заговорил так:

— Теперь пора нашему уважаемому Бильбо Баггинсу, выказавшему себя хорошим товарищем в нашем долгом пути, Хоббиту, полному отваги и изобретательности, далеко превосходящих его рост, обладателю удачливости, если можно так выразиться, далеко превышающей обычный уровень, — пора ему выполнить то дело, ради которого он был включен в состав нашего отряда; пора ему заслужить свое Вознаграждение…

Вам уже знаком стиль Торина в важных случаях, так что я не приведу дальнейшей его речи, хотя говорил он очень долго. Случай, — конечно, и был важный, но Бильбо ощутил нетерпение. Теперь он уже хорошо знал Торина и понимал, к чему тот клонит.

— Если вы считаете, что мое дело состоит в том, чтобы войти в потайной ход первым, о Торин Дубовый Щит, да вырастет ваша борода еще длиннее, — сердито промолвил он, — то скажите это сразу, и дело с концом! Я могу и отказаться. Я уже дважды вытаскивал вас из затруднений; это едва ли было в первоначальном договоре, так что, мне кажется, я уже заслужил некоторое вознаграждение. Но «третий раз все решает», как говаривал мой отец, и я думаю почему-то, что не откажусь. Возможно, я начал доверять своей удаче больше, чем в прежние дни, — (он говорил о днях до того, как покинул свой дом, но с тех пор, казалось, прошли столетия) — но все же я думаю, что пойду поглядеть сейчас же и покончить с этим. А теперь — кто пойдет со мной?

Он не ждал услышать хор добровольцев, так что не был и разочарован. Фили и Кили казались смущенными и переминались с ноги на ногу, но прочие даже не трудились предлагать свои услуги, — кроме старого Балина, их дозорного, отчасти привязавшегося к Хоббиту. Он сказал, что войдет внутрь и даже пройдет немного, и будет готов звать на помощь, если понадобится.

Самое большее, что можно сказать о Карликах, — это вот что. Они намеревались хорошо заплатить Хоббиту за помощь; они взяли его с собой для того, чтобы он выполнил для них трудное дело, и только смотрели бы, как он его выполняет; но они сделали бы все, что могут, чтобы спасти его в случае затруднения, — как сделали они в приключении с Троллями, в самом начале своего пути, когда у них еще не было особых причин быть ему благодарными. Дело вот в чем: Карлики — не герои, но расчетливый народ, придающий деньгам большое значение; некоторые бывают коварными, вероломными и вообще скверными, но другие — довольно порядочными, вроде Торина и его спутников, и не нужно только ожидать от них слишком многого.

Звезды появлялись в бледном, с черной каймою, небе, когда Хоббит переступил порог потайной двери и стал прокрадываться вглубь Горы. Идти было легче, чем он ожидал. Это не были ходы Орков или пещеры Лесных Эльфов. Это был проход, сделанный Карликами в расцвете их сил и уменья: прямой, как стрела, с гладкими стенами и полом, идущий с постоянным небольшим уклоном прямо — к какой-то далекой цели во мраке внизу.

Через некоторое время Балин пожелал Хоббиту удачи и остался там, где еще мог видеть смутные очертания двери и, благодаря отголоскам в проходе, слышать перешептывание остальных за ее порогом. Тогда Бильбо надел кольцо и, стараясь двигаться так бесшумно, как лишь способен Хоббит, начал спускаться во мрак, все ниже и ниже. Он весь дрожал от страха, но лицо у него было решительное и мрачное. Это был уже совсем не тот Хоббит, что выбежал когда-то без носового платка из своего жилища в Тупике. У него давным-давно не было носовых платков. Он проверил, как вынимается меч из ножен, затянул потуже пояс и продолжал идти.

— Ну, вот ты и добился, чего хотел, Бильбо Баггинс, — сказал он сам себе. — Ты влип в это дело в тот вечер, когда принимал гостей, так теперь ты должен выпутаться. Ох-хо, каким же дураком я был и остался! — Это был голос наименее Туковской крови в нем. — Мне совершенно не нужны Драконовы сокровища, и все, что здесь лежит, пусть бы так и оставалось навсегда, — только бы мне проснуться и увидеть что это не гадкий темный туннель, а мой собственный холл в Тупике!

Однако, он не проснулся, а шел все дальше и дальше, пока дверь позади него не исчезла во мраке окончательно. Он был совершенно один. Вскоре ему показалось, что начинает становиться жарко. «Похоже, что я вижу впереди какой-то отсвет, вон там, внизу», — подумал он.

Так это и было. Чем дальше он шел, тем ярче становился отсвет, так что вскоре стал несомненным. Это был Красный свет, и он все время становился краснее. Несомненно также, что в проходе становилось жарко. Струйки пара вились над Хоббитом и вокруг него, и он начал обливаться потом. Ему начал также слышаться пульсирующий звук, какое-то бульканье, словно на огне бурлил большой котел, и оно смешивалось с рокотом, похожим на мурлыканье гигантской кошки. Потом все это превратилось в храп: это храпел какой-то огромный зверь, спящий там, внизу, в красных отсветах огня.

Тут Бильбо остановился. Когда он двинулся снова, то это было величайшим из всех совершенных им подвигов. То поразительное, что произошло потом, было ничем по сравнению с этим. Он выдержал настоящую борьбу с самим собою и лишь тогда понял, какая огромная опасность подстерегает его впереди. Так или иначе, — после короткой остановки он снова двинулся в путь; и вы можете представить себе, как он достигает конца туннеля, проема, по форме и размерам почти такого же, как и дверь наверху. В проем просовывается голова Хоббита. Перед ним открывается большой, самый нижний подземный зал древних Карликов, у самых корней Горы. В зале почти темно, и его огромность угадывается с трудом, но на каменном палу, ближе к двери, полыхают красные отсветы. Пламя Смауга!

Вот он лежит, огромный, крепко спящий, красно-золотой Дракон; из его пасти и ноздрей исходит рокочущий храп и струйки дыма, но его пламя пригасло во сне. Под ним, под всеми его лапами и огромным кольчатым хвостом, и вокруг него, рассыпаясь далеко по невидимым плитам пола, лежат несметные груды драгоценностей: золота в изделиях и слитках, самоцветов и серебра, отсвечивающего красным в красноватом свете.

Смауг лежал, сложив крылья, как огромная летучая мышь, слегка повернувшись набок, так что Хоббиту было видно его длинное белое брюхо, к которому, от долгого валянья на бесценном ложе, прилипли золото и самоцветы. Позади него смутно виднелись висящие на стенах кольчуги, шлемы и топоры, мечи и копья; у стен стояли рядами большие кувшины и сосуды, наполненные несметными богатствами.

Сказать, что у Бильбо занялся дух, — значит не сказать ничего. Нет слов, чтобы выразить его потрясение, ибо у Людей изменился язык, которому они научились от Эльфов в те дни, когда все в мире было чудесным. Бильбо слыхал песни и сказки о драконовых сокровищах, но никогда не мог постичь их блеска, их великолепия, их власти. Сердце у него до боли переполнилось восторгом и алчностью Карликов; и он смотрел, не шевелясь, почти забывая о чудовищном хранителе, на богатства, которым не было цены и счета.

Он смотрел так словно целую вечность; потом, как бы притягиваемый против воли, прокрался из тени прохода к ближайшему краю этой горы сокровищ. Спящий Дракон лежал наверху, — страшная угроза даже во сне. Хоббит вцепился в большую чашу с двумя ручками, которую едва смог поднять, и бросил наверх испуганный взгляд. Смауг шевельнул крылом, выпустил один коготь, рокот его храпа изменился в тоне…

Тогда Бильбо кинулся бежать. Но Дракон не проснулся, — пока, — и лишь перешел от одних видений алчности и жестокости к другим и продолжал лежать в захваченном им зале, пока Бильбо с трудом спешил вверх по длинному проходу. Сердце у Хоббита колотилось, а ноги дрожали еще сильнее, чем когда он шел вниз; но он не выпускал чашу из рук, и самой главной его мыслью было: «Я сделал это! Теперь я покажу им! Больше похож на лавочника, чем на вора , — вот как? Ну, теперь мы ничего такого не услышим!»

Он и не услышал. Балин очень обрадовался, когда снова увидел Хоббита, и его восторг равнялся только его изумлению. Он подхватил Бильбо и вытащил его на свежий воздух. Была уже полночь, и звезды спрятались за тучами; и Бильбо лежал, закрыв глаза, стараясь отдышаться и наслаждаясь ощущением свежего воздуха, и едва замечал возбуждение Карликов; а они восхваляли его, хлопали по спине и снова и снова отдавали ему к услугам самих себя и все будущие поколения своих потомков.

Карлики еще продолжали восхищенно передавать чашу из рук в руки и обсуждать возвращение назад своих сокровищ, как вдруг в недрах Горы под ними послышался раскатистый грохот, словно она была древним вулканом, вздумавшим сейчас снова начать извергаться. Дверь позади себя они почти закрыли и подперли камнем, но внизу по туннелю, из самых глубоких недр, до них доносились грозные отголоски рева и топота, заставившие почву задрожать у них под ногами.

Тут Карлики забыли свою радость и самонадеянное хвастовство и присели от страха. Со Смаугом, все еще нужно было считаться! Нельзя упускать живого дракона из своих соображений, если он близко.. Драконы могут совсем не пользоваться своим богатством, но обычно знают его с точностью до унции, особенно если владели им долго; и Смауг не был исключением. От беспокойного сна (в котором весьма неприятно фигурировал некий воин, незначительный по размерам, но обладающий острым мечом и великой отвагой) он перешел к дремоте, от дремоты — к полному пробуждению. В его пещере чувствовалось какое-то странное дуновение. Не тянуло ли это сквозняком из маленького проема? Смауг никогда не забывал о нем, несмотря на его малые размеры, и теперь взглянул на него подозрительно, сам не понимая, почему до сих пор не завалил его. Недавно ему послышались смутные отголоски каких-то стуков далеко вверху, доносящиеся оттуда в его логово. Он зашевелился и вытянул шею, чтобы принюхаться. И тут он заметил, что одной чаши не хватает!

Воры! Пожар! Разбой! Такого еще не случалось с тех пор, как он захватил Гору! Его ярость была неописуема; такую ярость можно видеть лишь у богачей, когда, имея гораздо больше, чем могут использовать, они вдруг лишаются того, чем долго владели, но что до сих пор им не было нужно. Он изрыгал огонь, наполнил зал дымом, сотряс корни Горы. Он тщетно пытался просунуть голову в устье прохода; а потом, свивая свое длинное тело в кольца, рыча, как подземный гром, он кинулся из своего логова в большую дверь, по высоким коридорам горного дворца к Главному входу.

Обыскать всю Гору, пока он не поймает вора, не разорвет и не растопчет его, — такова была его единственная мысль. Он выполз из Двери, вода зашипела, поднимаясь горячим паром, и он взлетел, сверкая, в воздух и опустился на вершину Горы в снопах зеленого и алого пламени. Карлики слышали громовой шум его полета и прижимаясь к стенам лощинки, прячась среди камней и надеясь укрыться как-нибудь от ужасных глаз ищущего добычу Дракона.

Все они погибли бы здесь, если бы не Бильбо. — Скорей! Скорей!—крикнул он, задыхаясь — В дверь! В проход! Здесь нельзя оставаться!

От этих слов они очнулись и уже были готовы забраться в туннель, как вдруг Бифур закричал: — Мои родичи! Бомбур и Бофур! Мы забыли о них, они там, в долине!

— Они погибнут, и все наши пони тоже, и все наши запасы! — застонали прочие. — Мы ничего не можем сделать!

— Чепуха! — возразил Торин, обретший снова все свое достоинство — Их нельзя бросать. Войдите в проход, Бильбо Баггинс и Балин, и вы, Фили и Кили, — Дракон не уничтожит нас всех. Остальные — где ваши веревки? Живо!

Это были, вероятно, самые худшие из пережитых ими минут. Страшные звуки Драконова гнева отдавались эхом в каменных пустотах далеко вверху; в любой момент он может низринуться на них или облететь Гору и увидеть, как они столпились у самого края обрыва и лихорадочно быстро тащат веревки. Вот поднялся Бофур, а они еще в безопасности. Вот поднялся Бомбур, а они еще в безопасности. Вот подняты кое-какие орудия и тюки с запасами, — тут опасность упала на них.

Они едва успели нырнуть в туннель, таща и волоча свои тюки, когда Смауг прилетел с севера, точно вихрь, обливая склоны Горы пламенем, хлопая своими огромными крыльями, шумящими, словно сильный ветер. Его жаркое дыхание опалило траву перед дверью, проникло в оставленную ими щель и обожгло их в туннеле. Заметались огненные языки, заплясали черные тени. Потом снова упала тьма, когда он пролетел мимо. Пони завизжали от ужаса, оборвали привязь и умчались галопом. Дракон повернул в воздухе, пустился в погоню за ними и исчез.

— Вот и погибли бедные животные! — произнес Торин. — Ничто не ускользнет от Смауга, стоит только попасться ему на глаза. Здесь мы очутились, и здесь должны остаться, если только кто-нибудь не вздумает пройти пешком все эти долгие мили до реки, по открытому месту, когда Смауг настороже.

Это была неприятная мысль. Они забрались глубже в туннель и лежали, дрожа, хотя там было жарко и душно, и пролежали так, пока в щель двери не проглянул бледный рассвет. Всю ночь они то и дело слышали, как шум от Драконова полета приближается, потом затихает, — Смауг рыскал в воздухе вокруг всей Горы.

Увидев пони и следы стоянки, он догадался, что от реки и озера появились Люди и поднялись по склону Горы из той долины, где он нашел пони; но дверь ускользнула от его ищущего взгляда, а маленькая, глубокая лощинка защитила ее от его самого свирепого пламени. Долго и тщетно он рыскал, пока рассвет не охладил его гнева, и он вернулся в свое золотое логово, чтобы уснуть и набраться новых сил. Он не забудет и не простит вора даже через тысячу лет, но он был готов ждать. Медленно, бесшумно вполз он в свою пещеру и полузакрыл глаза.

Когда настало утро, страхи Карликов уменьшились. Они поняли, что опасности такого рода неизбежны, когда имеешь дело с подобным хранителем, и что нет смысла сразу отказываться от своей цели. Не могли они и уйти отсюда, как правильно заметил Торин. Их пони исчезли или убиты, и им придется ждать некоторое время, пока Смауг ослабит свою бдительность достаточно, чтобы они отважились на долгий пеший путь. К счастью, из их запасов уцелело довольно, чтобы обеспечить их на некоторое время.

Они долго обсуждали, что делать дальше и не могли придумать никакого способа избавиться от Смауга, — это всегда было слабым местом в их планах, как любил подчеркивать Бильбо. Потом — как всегда бывает с теми, кто окончательно запутался — они начали сердиться на Хоббита и упрекать его даже в том, что сначала им так понравилось: в том, что он похитил чашу и вызвал у Смауга такой гаев.

— А как вы думаете, что еще должен был бы сделать вор? — гневно спросил Бильбо. — Я договаривался не убивать Драконов, — это дело воинов, — а украсть сокровище. Я и начал это, как мог лучше. Уж не ожидали ли вы, что я прибегу к вам со всеми богатствами Трора на плечах? Если тут и нужно кому-нибудь поворчать, то, мне кажется, я тоже мог бы сказать словечко. Вам нужно было привести сюда пятьсот воров, а не одного. Я уверен, что ваш дед достоин всякого уважения, но вы не можете сказать, что когда-нибудь давали мне ясное понятие о его огромном богатстве. Мне бы понадобились сотни лет, чтобы перетащить его сюда, будь я даже в пятьдесят раз сильнее, а Смауг — кротким, как ягненок.

Тогда Карлики стали просить у него прощения.

— Что мы, по вашему мнению, должны сделать? — вежливо спросил Торин.

— Если вы говорите о том, чтобы унести сокровище, то я сейчас ничего не могу придумать. Это, разумеется, целиком зависит от какого-нибудь нового оборота дел и от того, избавимся ли мы от Смауга. Уничтожать Драконов — не мое дело, но я постараюсь подумать и об этом. Лично у меня нет никакой надежды, и мне хотелось бы только быть уже дома.

— Сейчас об этом некогда думать. Что мы должны сделать сегодня, сейчас?

— Что ж, если вы действительно хотите знать мое мнение, то я скажу, что мы можем только сидеть на месте. Днем мы, конечно, сможем выползти наружу, чтобы подышать воздухом. Может быть, вскоре один или двое из нас смогут пробраться к реке, где склад, и пополнить наши запасы. Но по ночам все мы непременно должны быть в туннеле.

«Теперь я хочу предложить вам вот что. У меня есть мое кольцо, и я спущусь вниз нынче же днем, — вероятно, Смауг тогда отдыхает, — и посмотрю, как дела. Может быть, что-нибудь изменится. „У каждого Дракона есть свое слабое место“, — так говорил мой отец, хотя — я уверен — не по личному своему опыту.

Разумеется, Карлики с радостью согласились. Они уже научились уважать Бильбо, а теперь он стал их настоящим вождем. У него начали проявляться свои собственные соображения и планы. В середине дня он приготовился к новому походу в недра Горы. Правда, это ему было не совсем по душе, и хорошо только то, что он более или менее знал, что ему предстоит. Но если бы он был знаком с Драконами лучше и знал их коварство, то, вероятно, больше бы боялся и меньше надеялся застать Смауга спящим.

Солнце сияло, когда он отправился, но в туннеле было темно, как в полночь. Свет из двери, почти закрытой за ним, вскоре погас, когда он углубился в туннель. Он двигался так бесшумно, что в этом с ним поспорил бы только дым, уносимый легким ветерком; и он не мог не гордиться собою, когда достиг нижней двери. Внизу виднелся только самый слабый отсвет.

«Старина Смауг устал и спит, — подумал он. — Он не может увидеть меня, не сможет и услышать. Смелее, Бильбо!» Но он забыл, — или никогда не слышал, — о том, какой острый нюх бывает у Драконов; не знал и о том, что они умеют во сне оставлять один глаз приоткрытым, если встревожены чем-нибудь.

Смауг казался крепко спящим, почти мертвым и темным, и выпускал, похрапывая, едва ли больше, чем струйку тонкого дыма, когда Бильбо выглянул из проема. Хоббит уже готов был шагнуть в зал, как вдруг заметил тонкий, пронзительный красный лучик под нависшим веком Смаугова левого глаза. Дракон только притворялся, что спит! Он сторожил вход в туннель! Бильбо поспешно отступил и возблагодарил судьбу за кольцо. Тут Смауг заговорил.

— Ну, вот и ты, вор! Я чую тебя и слышу твой запах. Я слышу твое дыхание. Что ж, войди! Возьми еще что-нибудь, здесь на всех хватит!

Но Бильбо не был таким уж невеждой, если речь шла о Драконах, и Смауг был разочарован, если надеялся так просто приманить его поближе. — Нет, благодарю, Смауг Ужасный! — ответил он. — Я пришел не ради подарков. Я хотел только взглянуть на тебя и увидеть, действительно ли ты так велик, как говорят сказания. Я не верил им.

— А теперь? — спросил Дракон, несколько польщенный, хотя и не веря ни единому слову.

— Поистине, песни и сказания весьма далеки от действительности, о Смауг, величайшее и грознейшее из Бедствий! — ответил Бильбо.

— Ты детально учтив для лгуна и вора, — заметил Дракон. — Кажется, ты знаешь мое имя, хотя я не помню, чтобы когда-нибудь нюхал тебя. Могу ли я спросить, кто ты такой и откуда явился?

— Конечно, можешь! Я явился из-под Холма, и под холмами и по холмам лежал мой путь. И по воздуху. Я тот, кто ходит невидимо.

— Могу поверить, — произнес Дракон, — но это едва ли твое настоящее имя.

— Я тот, кто находит следы, кто прорезает паутину. Я жалящая муха, и я избран ради счастливого числа.

— Прекрасные названия! — фыркнул Дракон. — Но счастливые числа выпадают нечасто.

— Я тот, кто погребает своих друзей заживо и топит их, и извлекает из воды живыми. Я пришел из Тупика, но я не туп.

— Это звучит не столь вероятно, — заметил Дракон.

— Я — друг медведей и гость орлов. Я — носитель кольца, приносящего удачу; и я — тот, кто ездит на бочонках, — продолжал Бильбо, входя во вкус собственных загадок.

— Вот это уже лучше, — сказал Смауг. — Но берегись, чтобы твои выдумки не занесли тебя слишком далеко.

Именно так нужно разговаривать с Драконами, если вы не хотите открыть им свое имя (это было бы глупо) и не хотите разгневать их прямым отказом (это было бы еще глупее). Никакой Дракон не устоит перед чарами загадок и перед искушением их разгадывания. Здесь было много такого, чего Смауг не понимал (хотя вы-то, наверное, понимаете, так как знаете обо всех приключениях Бильбо, на которые он намекал); но он думал, что понимает достаточно, и возрадовался в своем злобном сердце.

— Я так и подумал вчера ночью, — сказал он себе. — Озерные людишки, кто-нибудь из этих жалких бочкогонов — Озерных людей, или будь я простой ящерицей!

Давным-давно уже я не летал вниз по реке, но теперь скоро полечу.

— Хорошо, Ездок на бочонках! — произнес он вслух. — Может быть, бочонками ты называешь своих пони; а может быть и нет, хотя они были достаточно жирные. Ты ходишь невидимо, но ты ходил так не всегда. Позволь сказать тебе, что я съел прошлой ночью шестерых пони, а вскоре найду и съем остальную восьмерку. В обмен на эту превосходящую еду я могу дать тебе один полезный совет: не якшайся с Карликами больше, чем это необходимо!

— С Карликами! — повторил Бильбо, притворяясь изумленным.

— Не возражай! — крикнул Смауг. — Мне знаком запах — и вкус — Карликов, как никому другому. Не думай, что я могу съесть пони, на котором ездил Карлик, и не заметить этого. Плохо ты кончишь, если водишься с такими друзьями, Вор-Бочоночник! Я не буду возражать, если ты вернешься и передашь им это от моего имени. — Но он не сказал, что там был еще один запах, которого он не знал: запах Хоббита; ему еще не приходилось чуять его, и он был крайне озадачен.

— Я думаю, они хорошо заплатили тебе за давешнюю чашу? — продолжал он. — Скажи, хорошо? Как — совсем ничего? Ну, это на них похоже. И они, наверно, притаились снаружи, а тебя послали сделать за них опасное дело и вытащить отсюда все, что сможешь, пока меня нет, — для них? И они тебе хорошо заплатят? Не верь! Если тебе удастся уйти живым, это уже будет счастьем.

Бильбо чувствовал, что ему становится не по себе. Каждый раз, когда Смауг, ища его взглядом в темноте, сверкал на него глазами, он вздрагивал, и его охватывало непонятное желание кинуться, сорвать свое кольцо и рассказать Смаугу всю правду. Ему грозила опасность попасть под чары Дракона. Однако он собрал все свое мужество и заговорил снова:

— Ты еще не знаешь всего, о Смауг Могучий, — сказал он. — Не одно лишь золото привлекло нас сюда.

— Ха-ха-ха! Так ты сознаешься, что вас много! — засмеялся Смауг. — Почему ты не сказал сразу, что вас четырнадцать, если ты — Счастливое Число? Рад слышать, что у вас есть и другие дела в этих краях, кроме моего золота. В таком случае ты, возможно, тратишь время не совсем бесполезно.

Не знаю, приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что если даже ты сможешь украсть все мое золото по кусочку, — на это тебе понадобится сотня лет или больше, — то ты все равно не сможешь унести его далеко. От него мало пользы на склоне Горы. Мало пользы и в лесу, — так ведь? Бедняжка! Ты никогда не думал об этом? Четырнадцатая доля или что-нибудь в этом роде, — такой был договор, да? Ну, а как быть с доставкой? Как быть с платой за перевозку? А вооруженная охрана, а пошлины? — И Смауг громко захохотал. Сердце у него было жестокое и злое, и он знал, что его догадки недалеки от истины, хотя подозревал, что основой всех планов были Озерные люди; и он думал, что большая часть добычи останется в прибрежном городе, который в дни его молодости назывался Эсгаротом.

Вы едва поверите этому, но бедный Бильбо был по-настоящему потрясен. До сих пор все его силы и помыслы сосредоточивались на том, чтоб добраться до Горы и найти потайной вход. Он никогда не задумывался над тем, как сокровище будет взято оттуда; никогда не думал о том, как доставить свою долю, какая бы она ни была, до самого Тупика под Холмом.

А теперь в душе у него начало возникать неприятное подозрение: забыли ли Карлики об этом важном пункте или же они все время втихомолку подсмеивались над ним? Так влияют Драконовы речи на неопытного слушателя. Бильбо, конечно, мог бы и поостеречься; но Смауг был в состоянии подавить своей личностью кого угодно.

— Я скажу тебе вот что, — произнес он, пытаясь устоять на своем и сохранить верность друзьям. — Золото для нас было скорей на втором плане. Мы явились по горам и под горами, по волнам и по воздуху, ради Мести. Конечно, о Смауг Несметно Богатый, ты должен понимать, что твой успех создал тебе заклятых врагов!

Тут Смауг снова захохотал, — ужасный звук, от которого Бильбо рухнул на пол, а у верхнего конца туннеля Карлики испуганно сбились вместе, думая, что Хоббиту пришел скорый и ужасный конец.

— Месть, — фыркнул Дракон, и блеск его глаз пролетел по всему залу, от пола до потолка, словно алая молния. — Месть! Король Горы мертв, а где его родичи, чтобы осмелиться мстить за него? Гирион, правитель Дола мертв, и я пожирал его народ, как волк пожирает овец, а где сыны его сынов, чтобы приблизиться ко мне? Я убиваю, где захочу, и никто не устоит передо мною. Я истреблял древних витязей, а в нынешнем мире нет никого, равного им. Тогда я был молодым и мягким. Теперь я стар и тверд, тверд, тверд, о Вор из мрака! — хвастался он. — Мой панцирь — как десятикратные щиты, мои зубы — как мечи, мои когти — как копья, удар моего хвоста — как удар молнии, мои крылья — ураган, а дыхание — смерть!

— Я всегда думал, — пропищал Бильбо тоненьким от страха голосом, — что Драконы снизу бывают мягкими, особенно в области… э… груди; но такой могучий, как ты, несомненно подумал и об этом.

Дракон прервал свое хвастовство. — Твои сведения устарели, — резко возразил он. — Я одет сверху и снизу в железную чешую и твердые самоцветы. Нет клинка, способного поразить меня!

— Я должен был бы догадаться, — сказал Бильбо. — Поистине, нигде не найдется равный Смаугу, великому и неуязвимому. Какое это великолепие! Кираса их лучших самоцветов!

— Да, Действительно, она прекрасна и удивительна, — ответил Смауг, глупо обрадованный. Он не знал, что прошлый раз Хоббиту удалось подметить особенности его нижней брони и что теперь у него есть причины присмотреться к ней поближе. Дракон перевернулся на спину. — Смотри! — приказал он. — Что ты об этом скажешь?

— Ослепительно! Бесподобно! Великолепно! Необычайно! — восклицал Бильбо, а сам в это время думал: «Вот старый дурак! Да ведь на груди у него, у левой подмышки, есть голое пятно, мягкое, как улитка без раковины!»

Теперь, когда он увидел это, его единственной заботой было уйти. — Ну, что ж, я не смею больше докучать Вашему Великолепию, — сказал он, — и мешать вашему заслуженному отдыху. Нелегко поймать пони, когда они убегают. И воров тоже, — добавил он на прощанье, кидаясь снова в туннель.

Это было неудачное замечание, ибо Дракон дохнул ему вслед длинным пламенем; и как бы он ни спешил вверх по уклону, ему не удалось уйти достаточно далеко, когда Смауг просунул в нижний проем свою ужасную голову. К счастью, вся голова не могла туда протиснуться, но из ноздрей вылетели вдогонку Хоббиту пламя и дым, так что он чуть не потерял создание и торопливо ковылял ощупью, мучимый болью и страхом. Он ощущал некоторое удовлетворение, вспоминая, как умно разговаривал со Смаугом, но неудачная последняя реплика заставила его одуматься.

— Никогда не смейся над живым Драконом, глупый Бильбо! — сказал он себе, и это стало его любимым выражением и превратилось в поговорку. — Ты еще не выпутался из этого дела, — добавил он, и это тоже было совершенно верно.

— День склонялся к вечеру, когда он выбежал из прохода, споткнулся на пороге и упал на траву без сознания. Карлики привели его в чувство и залечили его ожоги, как могли; но прошло много времени, пока волосы у него на затылке отросли снова такими, как были: они были опалены и сожжены до самой кожи. Тем временем друзья старались развеселить его; и они жаждали узнать, почему Дракон наделал столько шуму и как Бильбо удалось убежать.

Но Хоббит был смущен и встревожен, и им было очень трудно вытянуть из него что-нибудь. Размышляя теперь, он сожалел о некоторых вещах, сказанных им Дракону, и ему не хотелось повторять их. Старый дрозд сидел на камне поблизости, склонив голову набок, и слушал. И посмотрите, до чего Бильбо был не в духе: он подобрал камешек и швырнул в дрозда, который только отлетел в сторону и вернулся на прежнее место.

— Противная птица! — сердито сказал Бильбо. — Мне кажется, он слушает, и это мне не нравится.

— Оставьте его, — возразил Торин. — Дрозды — славные, дружелюбные, а этот дрозд очень стар; возможно, он остался последним из той древней породы, что жила здесь, прирученная моим отцом и дедом. Это были птицы долговечные и мудрые, и он может быть даже одной из тех, что жили тогда, лет двести назад или больше. Жители Дола умели понимать их и посылали их гонцами к Людям на Озере.

— Пускай тогда он отнесет новости Озерным людям, если ему так хочется, — сказал Бильбо, — хотя там едва ли остался кто-нибудь, чтобы понимать птичий язык.

— Но что же с вами было? — вскричали Карлики. — Говорите!

И Бильбо рассказал им все, что мог вспомнить, и признался, что у него такое неприятное чувство, будто Дракон отгадал слишком многое из его загадок, да еще после того, как нашел их стоянку и пони. — Я уверен, он знает, что мы пришли из Озерного города и что тамошние Люди помогали нам; у меня страшное предчувствие, что следующий свой ход он сделает в ту сторону. Уж лучше бы я никогда не говорил ему о бочонках: даже слепому кролику в этих краях стало бы ясно, что речь идет об Озерных людях!

— Ну, ну! Тут уж ничего не поделаешь, и трудно не проговориться в чем-нибудь, когда беседуешь с Драконом: я часто слыхал об этом, — сказал Балин, спеша успокоить его. — По-моему, вы поступили очень хорошо; во всяком случае, вы узнали кое-что весьма полезное и вернулись живым, а это может сказать о себе не всякий, беседовавший с такой тварью, как Смауг. Быть может, самым лучшим было узнать, что в алмазной кирасе Старика есть одно голое пятно.

Это изменило тему разговора, и все они начали обсуждать случаи убийства Драконов, исторические, сомнительные и выдуманные, всякие виды ударов и выпадов, всевозможные уловки и хитрости, с помощью которых они были нанесены. Общее мнение было таково, что застать Дракона спящим не так легко, как кажется, и что попытка напасть на спящего приведет к поражению скорей, чем смелая лобовая атака. Все время, пока они говорили, дрозд слушал; а когда в небе начали проглядывать звезды, он бесшумно взмахнул крыльями и улетел. И все время, пока они говорили, а тени удлинялись, Бильбо чувствовал себя все более подавленным, и злые предчувствия в нем нарастали.

В конце концов он прервал их. — Я уверен, что здесь мы в большей опасности, — сказал он, — и не вижу причин, зачем нам здесь оставаться Дракон сжег всю приятную зелень, да и ночь настает холодная. И я чувствую мозгом костей, что это место опять подвергнется нападению. Смауг знает теперь, как я проник в его зал, и вы можете мне поверить, что он догадался, где у туннеля другой конец. Он может, если понадобиться, разбить весь этот склон вдребезги, чтобы помешать нам войти, и если вместе с ним разобьет и нас, то будет только рад этому.

— Вы смотрите слишком мрачно, Бильбо Баггинс, — возразил Торин. — Почему же тогда Смауг не перекрыл нижний конец туннеля, если не хочет впустить нас? А он этого не сделал, иначе бы мы услышали.

— Не знаю, не знаю… Сначала, быть может, потому, что хотел заманить меня снова; а теперь, наверное, потому, что хочет сперва поискать нас нынче ночью, или потому, что не хочет портить свое логово без необходимости, — но я не хотел бы, чтобы вы спорили. Смауг может выскочить каждую минуту, и наша единственная надежда — в том, чтобы забраться в туннель и закрыть дверь за собою.

Он говорил так серьезно, что Карлики в конце концов уступили, хотя и медлили закрыть дверь: эта мысль казалась им отчаянной, ибо никто не знал, можно ли будет потом открыть ее изнутри, а им совсем не хотелось оказаться запертыми в таком месте, откуда уйти можно только через логово Дракона. И снаружи, и в туннеле все казалось совершенно тихим и спокойным. Поэтому они довольно долго сидели близ полуоткрытой двери и продолжали разговаривать.

Речь зашла о злобных словах Дракона насчет Карликов. Бильбо хотел бы никогда не слышать их или хотя бы быть уверенным, что Карлики говорят сейчас правду: они уверяли, что никогда не думали о том, что произойдет после того, как они отвоюют свои сокровища. — Мы знали, что это будет очень трудное дело, — сказал Торин, — знаем это и сейчас; но, я думаю — когда мы отвоюем его, у нас всегда будет время подумать, что делать с ним дальше. Что же до вашей доли, Бильбо Баггинс, то я заверяю вас, — мы более чем благодарны вам, и вы сможете сами выбрать свою четырнадцатую часть, как только у нас будет, что делить. Мне жаль, что вы тревожитесь относительно перевозки, и я слышал, что трудности здесь велики, — за это время страна не стала менее пустынной, скорей напротив, — но мы сделаем для вас все, что можем, и рассчитаемся за это, когда придет время. Можете мне верить или нет, — как хотите.

Потом разговор пошел о самом кладе и о предметах в нем, о которых помнили Торин и Балин. Они рассуждали о том, лежат ли еще эти вещи в подземном зале внизу: копья, сделанные для воинов великого короля Бладортина (давно уже умершего), — каждое с трижды откованным наконечником и хитрыми золотыми узорами на древке, но они так и не были оплачены и отданы; щиты, сделанные для героев, давно уже мертвых; большая золотая чаша Трора, двуручная, кованная, украшенная резьбой в виде цветов и птиц, у которых лепестки и глаза были из самоцветов; кольчуги, вызолоченные или посеребренные, неуязвимые для оружия; ожерелье Гириона, правителя Дола, состоявшее из пятисот зеленых, как трава, изумрудов; он дал его за то, что Карлики сделали для его старшего сына великолепную кольчугу, равной которой никогда не бывало в мире, ибо она была из чистого серебра с прочностью трижды закаленной стали. Но прекраснее всего был большой белый самоцвет, найденный Карликами у корней Горы, — Сердце Горы, Сердце-Камень Траина.

— Сердце-Камень! Сердце-Камень! — бормотал в полудреме Торин, положив подбородок на колени. — Он был как шар о тысяче граней; он сиял, как серебро при огне, как вода на солнце, как снег под звездами, как дождь в лунном свете!

Но волшебная алчность к сокровищу покинула Бильбо. Пока его спутники разговаривали, он почти не слушал их. Он сидел ближе всех к двери, прислушиваясь одним ухом ко всякому новому звуку снаружи, а другим — к отголоскам, иным, чем шепот Карликов, к любому шороху движенья далеко внизу.

Темнота сгущалась, а он тревожился все больше. — Закройте дверь! — умолял он. — Я чую Дракона в мозге моих костей. Эта тишина пугает меня гораздо больше, чем шум прошлой ночью. Закройте дверь, пока не поздно!

Что-то в его голосе встревожило и Карликов. Торин медленно стряхнул с себя сон и, встав, выбил ногою камень, подпиравший дверь. Они все принялись толкать ее, и она закрылась, звонко щелкнув. Изнутри не было и признаков замочной скважины. Они были заперты внутри Горы!

И как раз вовремя. Едва они успели отойти от двери, как на склон Горы обрушился удар, словно рука великана направила в нее таран, сделанный из могучего дуба. Дверь загудела, стены треснули, с кровли посыпались камни. Что произошло бы, если бы дверь была открыта, — страшно и подумать. Они кинулись вниз по туннелю, радуясь, что остались живы; а позади них, снаружи, раздавался рев и грохот Драконова гнева. Смауг разбивал камни вдребезги, рушил скалы ударами своего огромного хвоста, пока их хорошенькая площадка, и опаленная трава, и камень, где сиживал дрозд, и покрытые улитками стены, и узкий карниз, — пока все это не превратилось в мелкий щебень и не рухнуло каменной лавиной в долину.

Смауг потихоньку выбрался из своего логова, беззвучно взмыл в воздух, а потом, тяжело и медленно, как огромная ворона, полетел по ветру к западным склонам Горы, рассчитывая застать там кого-нибудь или что-нибудь врасплох и отыскать вход в туннель, по которому проникал к нему вор. Он пришел в бешеную ярость, не найдя никого, не увидев ничего даже там, где, как он догадывался, было устье туннеля.

Излив свою ярость, он несколько успокоился и подумал в глубине души, что с этой стороны его больше никто не потревожит. А кроме того — у него были и другие планы мщения. — Бочоночник! — фыркнул он. — Твои ноги пришли со стороны реки, и несомненно, что они шли по реке вверх. Твой запах мне незнаком, но если ты и не из Озерных людей, то они тебе помогали. Они сейчас увидят меня и поймут, кто настоящий Король Горы!

Он поднялся в пламени и полетел на юг, в сторону Быстрой реки.