"Медведь и Дракон" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 11 Вера отцов

Его звали Ю Фа Ан, и он сказал, что является христианином. Христианство в Китае было редкостью, и потому монсеньор Шепке сразу пригласил его войти. Он увидел перед собой китайца возрастом за пятьдесят, сутулого, с причёской, представляющей странную смесь чёрных и седых волос, что редко встречается в этой части мира.

— Добро пожаловать в наше посольство. Я монсеньор Шепке. — Он быстро поклонился и затем пожал руку гостя.

— Спасибо. Я преподобный Ю Фа Ан, — ответил мужчина с достоинством человека, говорящего правду. Так один священник обращается к другому.

— Вот так. Какого вероисповедания?

— Я баптист.

— Вы посвящены в духовный сан? Неужели такое возможно? — Шепке сделал жест, приглашая китайского священника следовать за ним, и через несколько секунд они стояли перед папским нунцием. — Ваше преосвященство, это преподобный Ю Фа Ан — из Пекина? — запоздало поинтересовался Шепке.

— Да, это так. Мои прихожане живут главным образом на северо-востоке города.

— Добро пожаловать. — Кардинал ДиМило встал, тепло пожал ему руку и проводил священника к удобному креслу, предназначенному для гостей. Монсеньор Шепке пошёл готовить чай. — Я очень рад встретить в этом городе брата-христианина.

— Нас здесь не так много, ваше преосвященство, — ответил Ю Фа Ан.

Монсеньор Шепке быстро вернулся с подносом, на котором стояли чайные приборы, и поставил его на низенький столик.

— Спасибо, Франц.

— Мне казалось, что вас должны встретить здесь местные граждане. Полагаю, что Министерство иностранных дел оказало вам формальный приём, который приличествовал вашему сану и был… несколько холодным? — спросил Ю.

Кардинал улыбнулся и передал чашку чая гостю.

— Как вы справедливо заметили, приём был вполне корректным, но мог бы оказаться и более тёплым.

— Вы скоро узнаете, что правительство обладает вежливыми манерами и уделяет должное внимание протоколу, но в их словах не хватает искренности, — сказал Ю на английском языке, но с очень странным акцентом.

— Вы происходите из?..

— Я родился в Тайбее. Юношей я уехал в Америку, чтобы получить образование. Сначала учился в университете Оклахомы, но потом студентов начали призывать в армию, и я перевёлся в университет Орала Робертса в том же штате. Там я получил свой первый диплом инженера-электрика, затем продолжил обучение и защитил степень доктора богословия, там же был посвящён в священный сан, — объяснил он.

— И каким образом вы попали в Народную Республику?

— Давно, в семидесятых годах, правительство председателя Мао охотно приглашало сюда жителей Тайваня, чтобы они поселились здесь, отвергая, таким образом, капитализм и принимая марксизм, понимаете, — добавил он с насмешливым огоньком во взгляде. — Моим родителям было трудно, но постепенно они поняли. Я встал во главе своего прихода вскоре после возвращения. Это причинило немало неприятностей Министерству государственной безопасности, но я работал одновременно инженером, и в то время государству были нужны квалифицированные инженеры. Поразительно, с чем готово примириться государство, если вы обладаете чем-то, нужным для него, а тогда оно отчаянно нуждалось в людях с моей квалификацией. Но теперь я являюсь настоящим пастором и все время посвящаю своему приходу. — Заявив, таким образом, о своём триумфе, Ю взял чашку и отпил глоток чая.

— Что вы можете рассказать нам о местной обстановке? — спросил Ренато.

— Правительство страны по-настоящему коммунистическое. Оно не терпит никакой иной лояльности, за исключением лояльности по отношению к нему самому. Правительство жестоко подавило учение Фалун Конг, которое даже не являлось, по сути дела, религией — то есть оно не представляло собой вероисповедание, как это понимаем мы с вами, — а моих прихожан подвергли преследованиям. Редко бывает суббота, когда больше четверти моего прихода собирается на религиозную службу. Мне приходится ходить от дома к дому, чтобы принести веру в господа нашего в каждую семью.

— На что вы живёте? — спросил кардинал.

На лице Ю появилась безмятежная улыбка.

— Это самая простая из моих проблем. Американские баптисты обеспечивают мне щедрую поддержку. В Миссисипи находятся несколько церквей, которые особенно щедры — как оказалось, многие из них имеют чернокожих прихожан. Только вчера я получил от них несколько писем. Один из моих однокашников по университету Орала Робертса имеет большой приход недалеко от Джексона, в штате Миссисипи. Его зовут Джерри Паттерсон. Во время учёбы мы были хорошими друзьями, и теперь он мой друг во Христе. Его приход большой и процветающий, так что он по-прежнему заботится обо мне. — Ю едва не добавил, что у него гораздо больше денег, чем он может потратить. В Америке такое благополучие выразилось бы в «Кадиллаке» и отличном доме пастора. В Пекине оно означало хороший велосипед и пожертвования нуждающимся прихожанам.

— Где вы живёте, мой друг?

Преподобный Ю покопался в кармане, вытащил оттуда визитную карточку и передал её кардиналу. Подобно многим визитным карточкам китайцев, на обратной стороне была нарисована схема, руководствуясь которой можно найти дом владельца.

— Может быть, вы будете так добры, что согласитесь поужинать со мной и моей женой? Я имею в виду вас обоих, ваше преосвященство, — добавил он, переводя взгляд на монсеньора Шепке.

— Мы будем рады этому. У вас есть дети?

— Двое, — ответил Ю. — Оба ребёнка родились в Америке и потому не подпали под действие зверских законов, установленных коммунистами в этой стране.

— Мне известны эти законы, — заверил своего гостя ДиМило. — Но перед тем, как добиться их отмены, нам нужно, чтобы в стране стало больше христиан. Я молюсь ежедневно об этом.

— Я тоже, ваше преосвященство, я тоже. Полагаю, вы знаете, что ваша резиденция, понимаете…

Шепке постучал пальцем по уху и обвёл им всю комнату.

— Да, это нам известно.

— У вас есть шофёр, назначенный управлять вашим автомобилем?

— Да, это очень любезно со стороны министерства, — заметил Шепке. — Он католик. Разве это не удивительно?

— Неужели? — задал риторический вопрос Ю, выразительно покачивая головой из стороны в сторону. — Ну что ж, я надеюсь, что он лоялен и к своей стране.

— Разумеется, — заметил кардинал. В этом не было ничего удивительного. Он находился на дипломатической службе Ватикана в течение длительного времени и встречался почти со всеми уловками, по крайней мере, один раз. Несмотря на всю хитрость китайских коммунистов, католическая церковь возникла намного раньше, как бы неприятно ни было китайским коммунистам признаваться в этом.

Разговор продолжался минут тридцать, и затем преподобный Ю ушёл, получив на прощание ещё одно тёплое рукопожатие.

— Как твоё мнение, Франц? — спросил ДиМило, стоя снаружи резиденции, где сильный ветер делал бесполезными микрофоны, установленные на улице.

— Я впервые увидел этого человека, хотя слышал его имя, когда приехал в Пекин. Правительство КНР действительно преследовало его, причём не один раз, но он является человеком крепкой веры и незаурядной твёрдости. Мне ничего не было известно о том, как он получил образование. Мы можем проверить.

— Хорошая мысль, — согласился папский нунций. Это совсем не означало, что он не верил Ю, просто неплохо убедиться в достоверности рассказа китайского священника. Он упомянул имя своего однокашника Джерри Паттерсона, являющегося теперь пастором, посвящённым в духовный сан, где-то в Миссисипи, США. Все будет просто. Послание в Рим ушло через час по Интернету, методу связи, так удачно приспособленному для разведывательных операций.

В этом случае разница во времени работала на них, что нередко случается с запросами, направленными с Востока на Запад. Через несколько часов донесение было получено, расшифровано и поступило в соответствующий отдел. Скоро из Ватикана было отправлено в Нью-Йорк новое послание, тоже зашифрованное, где его сразу после завтрака получил кардинал Тимоти Маккарти, архиепископ Нью-Йорка, возглавляющий все разведывательные операции Ватикана в США. Теперь все было ещё проще. ФБР всегда оставался бастионом ирландско-католической Америки, хотя позиции ирландского католицизма здесь несколько ослабли после тридцатых годов, когда в состав бюро влилось несколько итальянцев и поляков. Мир — это несовершенное место, но когда католической церкви нужна информация, не подрывающая национальную безопасность Соединённых Штатов, она получает её обычно очень быстро.

В данном случае события развивались с особенной быстротой. Университет Орала Робертса был весьма консервативным учебным заведением и потому всегда готов сотрудничать с запросами, поступившими из ФБР, официальными или нет. Клерк университета даже не обратился к своему супервайзеру, настолько безобидным был запрос заместителя специального агента ФБР по региону Оклахома-Сити Джима Бреннана, переданный по телефону. В результате изучения материалов, занесённых в компьютер, было установлено, что некто Ю Фа Ан окончил университет, сначала получив звание бакалавра по электрическому машиностроению, и затем, после ещё трех лет учёбы в университете, получил учёную степень доктора богословия, причём оба звания получены им «с отличием», сообщил клерк Бреннану. Это означало, что студент в течение всей учёбы в университете не получал отметок ниже «В+». Из отдела бывших выпускников добавили, что в настоящее время адрес преподобного Ю — Пекин, Китай, где он бесстрашно проповедует веру Христову в земле язычников. Бреннан поблагодарил клерка, сделал записи, ответил на запрос из Нью-Йорка, поступивший по электронной почте, и отправился на утреннюю встречу со старшим специальным агентом, целью которой было рассмотреть мероприятия полевого отдела ФБР, направленные на проведение в жизнь федеральных законов в штате Землезахватчиков[24].

В Джексоне, штат Миссисипи, дело обстояло несколько иначе. Сам старший специальный агент ФБР поехал к преподобному Джерри Паттерсону, пастору Первой Баптистской церкви, расположенной в престижном пригороде столицы штата. Церковь была построена больше сотни лет назад и обладала самым процветающим приходом во всем регионе. Преподобный Паттерсон вряд ли мог выглядеть более импозантно в своей белой рубашке с голубым полосатым галстуком. Ввиду жаркой погоды его тёмный пиджак висел в углу. Он приветствовал приехавшего чиновника ФБР с царственным видом, проводил его в свой роскошный кабинет и поинтересовался, чем он может помочь представителю закона. Услышав первый вопрос, он сразу ответил:

— Ю! Ну как же, отличный человек и мой хороший друг по университету. Мы звали его Скип — потому что Фа звучало слишком комично и напоминало песенку из кинофильма «Звуки музыки». Превосходный человек и отличный проповедник христианства. Он мог бы давать уроки веры самому Джерри Фалвеллу[25]. Переписываюсь ли я с ним? Конечно! Мы посылаем ему примерно двадцать пять тысяч долларов в год. Хотите посмотреть на его фотографию? Она находится в самой церкви. В то время мы были гораздо моложе, — с улыбкой добавил Паттерсон. — Скипу смелости не занимать. Совсем не просто быть христианским проповедником в стране китайских язычников. Нам могла бы пригодиться ещё тысяча таких священников.

— Значит, он производит на вас хорошее впечатление? — спросил старший специальный агент Майк Лири.

— Он был хорошим студентом в университете и стал теперь хорошим проповедником христианства, исполняющим очень ответственную работу в исключительно трудных условиях. Скип является для меня героем, мистер Лири. — Это было внушительное свидетельство от столь важного члена баптистской общины. Первая Баптистская церковь никогда не обращалась за ссудой, даже на памяти стариков, несмотря на свою внушительную электростанцию и удобные, обшитые бархатом, скамейки в храме.

Агент ФБР встал.

— Это все, о чём я хотел спросить вас, сэр. Спасибо.

— Могу я поинтересоваться причиной ваших вопросов?

Лири ожидал этого вопроса и потому заранее сформулировал ответ на него.

— Всего лишь формальный запрос, сэр. Вашему другу ничто не угрожает — по крайней мере, со стороны правительства Соединённых Штатов.

— Рад слышать это, — ответил преподобный Паттерсон, улыбаясь и пожимая руку. — Вы знаете, что мы не единственный приход, который заботится о Скипе.

Лири повернулся.

— Вот как?

— Конечно. Вы знаете Исайю Джексона?

— Преподобного Джексона, отца вице-президента Джексона? Мы не встречались, но я слышал о нем.

Паттерсон кивнул.

— Да. Исайя — отличный проповедник, я не встречал человека лучше его. — Ни один из собеседников не упомянул то обстоятельство, что всего сорок лет назад подобная похвала со стороны белого пастора в адрес чёрного была бы невозможна. Однако штат Миссисипи за эти годы разительно изменился, может быть, быстрее, чем остальная Америка. — Я был у него в гостях несколько лет назад, мы говорили о разном, и всплыла эта тема. Приход Исайи тоже посылает Скипу пять или десять тысяч долларов каждый год, и он убедил несколько чёрных приходов тоже заботиться о Скипе.

«Итак, белые и чёрные прихожане штата Миссисипи заботятся о китайском проповеднике», — подумал Лири. Куда движется мир? Он решил, что в христианстве должно быть что-то, если о священнике в далёком Китае и его прихожанах проявляется такая забота. Лири сел в свой служебный автомобиль и вернулся обратно в офис, удовлетворённый тем, что сам занимался расследованием, хотя и не совсем по запросу ФБР.

Кардинал Маккарти узнал от своего секретаря, что ответы на оба его запроса поступили ещё до ланча. Это было удивительно быстро даже по стандартам союза между ФБР и католической церковью. Вскоре после обеда кардинал лично зашифровал оба ответа и послал их обратно в Рим. Он не знал, чем вызваны эти запросы, но решил, что со временем узнает, если причина важная, а если нет, то это не имеет значения.

Он с улыбкой подумал, что стал главным разведчиком Ватикана в Америке.

Если бы он знал, что этим странным обменом информацией заинтересовалось Национальное агентство безопасности в Форт-Мид, штат Мэриленд, это не показалось бы ему таким забавным. Сейчас их чудовищный суперкомпьютер, расположенный в огромном подвальном помещении под главным зданием АНБ, занимался расшифровкой.

Эта машина, разработанная и изготовленная в единственном экземпляре компанией «Думающие Машины, Инкорпорейтед», которая обанкротилась несколько лет назад, была одновременно гордостью и величайшим разочарованием в огромном собрании компьютеров АНБ. Так продолжалось до недавнего времени, когда один из математиков агентства не додумался наконец до того, как использовать суперкомпьютер. Это была огромная параллельно обрабатывающая машина, при этом предполагалось, что она функционирует в точности как человеческий мозг и теоретически способна решать многостороннюю проблему, как это делает, по-видимому, мозг человека. Сложность заключалась в том, что никто не имел представления, как в действительности работает человеческий мозг. В результате создание программного обеспечения, которое позволяло бы использовать все колоссальные потенциальные возможности этой невероятно мощной машины, было невозможным в течение нескольких лет. В конечном итоге этот впечатляющий и дорогой памятник приносил не больше практической пользы, чем обычная рабочая станция. Однако затем кто-то пришёл к выводу, что квантовая механика может быть использована для того, чтобы раскрывать иностранные шифры, задал себе вопрос, почему так происходит, и начал рассматривать проблемы с помощью программирующего устройства. Прошло семь месяцев, и этот временный перерыв привёл к появлению первой из трех новых действующих систем думающих машин. Все остальное превратилось в предельно засекреченную историю. Теперь у АНБ появилась возможность взломать любой шифр в мире, как основанный на ключевой книге, так и созданный компьютером. Аналитики агентства, внезапно обогащённые новой информацией, даже скинулись на то, чтобы поручить плотнику установить перед действующим теперь суперкранчером нечто вроде языческого алтаря для воображаемого жертвоприношения их новому богу. (Предложение приносить в жертву девственниц было отвергнуто из опасения оскорбить женщин, работающих в агентстве.) В АНБ было в ходу эксцентричное чувство юмора, присущее этому закрытому учреждению. Чего действительно боялись в АНБ, так это того, что мир узнает о разработанной в агентстве шифровальной системе «Чечётка». Эта система была полностью основана на случайном подборе букв и потому абсолютно не поддавалась расшифровке. К тому же ею было просто пользоваться — но одновременно она являлась административным кошмаром, и это будет непреодолимым препятствием для большинства иностранных государств, задумавших воспользоваться ею.

С донесений кардинала, переданных по Интернету, сняли копии. Такие действия АНБ были нелегальными, но рутинными, затем их ввели в суперкранчер, который быстро выплюнул чистый расшифрованный текст, тут же поступивший на стол аналитику агентства. Было заранее решено, что работать с донесениями будет специалист, не являющийся католиком.

Это интересно, — подумал аналитик. — Почему Ватикан так заинтересовался каким-то китайским священником? И почему, черт побери, Ватикан обратился в Нью-Йорк за сведениями о нем? Ах да, конечно, он получил здесь образование, у него друзья в Миссисипи… и всё-таки, что это за чертовщина? Предполагалось, что он знаком с такими вещами, но это была всего лишь теория, на основе которой работал аналитик.

Очень часто он не имел ни малейшего представления об информации, попадавшей к нему на стол. Тем не менее аналитик был достаточно честен, чтобы сказать об этом своим супервайзерам. Таким образом, его отчёт о дневной работе был послан по электронному каналу супервайзеру, который прочитал его, зашифровал и направил в ЦРУ. Там над ним склонились ещё три аналитика, пришли к выводу, что не знают, как истолковать это, и послали в архив по электронному каналу. В данном случае информацию записали на видеокассеты, одна из которых поступила в контейнер хранилища документов, а другая оказалась в Грампи (Ворчуне) — в компьютере ЦРУ было семь запоминающих устройств, и каждое называлось по имени одного из семи гномов Диснея. Номера донесений поступили в универсальную вычислительную машину, для того чтобы компьютер знал, где искать информацию, которая ещё не нашла применения в одном из агентств правительства Соединённых Штатов. Подобная ситуация была, разумеется, хорошо известна, и по этой причине ЦРУ хранило каждый бит информации в индексе, компьютеризованном и тщательно оформленном перекрёстной ссылкой, мгновенно доступном, в зависимости от классификации, любому в Новом или Старом здании Белого дома, расположенного на противоположном берегу реки Потомак. Большинство данных в Семи Гномах так и оставались там вечно, они представляли собой ссылки к ссылкам, ими никто не интересовался, даже самые погруженные в науку учёные не проявляли к ним интереса.

— Итак? — спросил Чанг Хан Сан.

— Итак, нашим русским соседям чертовски повезло, — ответил Фанг Ган, передавая папку старшему министру без портфеля. Чанг был на семь лет старше Фанга и занимал должность ближайшего советника премьер-министра КНР. Но он не был намного выше Фанга в иерархии китайских министров, и они не соперничали между собой. — Подумать только, что могли бы мы сделать с такими благами… — Его голос становился все тише.

— Действительно. — О том, что любая страна могла использовать нефть и золото с пользой для себя, можно было и не говорить. Значение имело лишь одно обстоятельство: Китай не мог воспользоваться этим упавшим с неба богатством, а Россия могла. — Как ты знаешь, у меня подготовлены планы на этот случай.

— Твои планы великолепно разработаны, мой друг, — произнёс Фанг, сидя в кресле и доставая из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет. Он поднял пачку, спрашивая разрешения у хозяина кабинета, который бросил курить пять лет назад. В ответ он увидел небрежный взмах рукой, вытащил из пачки сигарету и прикурил её от бутановой зажигалки. — Все могут потерпеть неудачу.

— Сначала японцы предали нас, и затем этот религиозный дурак в Тегеране, — проворчал Чанг. — Если хотя бы один из наших так называемых союзников выполнил своё предназначение, эти нефть и золото были бы сейчас нашими…

— Несомненно, это было бы полезно для решения наших задач, но я что-то сомневаюсь по поводу того, что мир легко согласится с нашим неожиданным статусом процветающего государства, — заметил Фанг, глубоко затягиваясь табачным дымом.

Ответом был ещё один небрежный жест.

— Ты думаешь, капиталисты руководствуются принципами? Им нужны нефть и золото, а тот, кто поставит их по более низкой цене, займёт главное место на рынке. Посмотри, у кого они покупают сырьё, мой старый друг, — у любого, кто готов продавать его. В Мексике столько нефти, а у американцев даже не хватает смелости захватить её. Трусы! Что касается нас, то японцы, как нам стало известно, к сожалению, не имеют никаких принципов. Если они могут покупать нефть у страны, которая сбросила атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, то делают это и называют свой поступок реализмом, — презрительно закончил Чанг. Автором этой идеи был Владимир Ильич Ульянов-Ленин собственной персоной, который предсказал, не без здравого смысла, что капиталистические страны будут драться между собой за то, чтобы продать Советскому Союзу верёвку, на которой русские потом их и повесят. Однако Ленин не ожидал, что марксизм в его стране потерпит неудачу. Даже председатель Мао не предполагал, что его идеально разработанное политическое и экономическое видение будущего Китая ждёт провал. Это стало очевидным из таких его лозунгов, как «Большой Скачок», который, помимо всего прочего, поощрял крестьян плавить железо у себя во дворе. О том, что шлак, получающийся в результате, не годился даже для производства решёток в домашних печах, старались утаить как от Востока, так и от Запада.

— Увы, фортуна отвернулась от нас, и поэтому нефть и золото принадлежат кому-то другому.

— Пока принадлежат, — пробормотал Чанг.

— Что ты сказал? — переспросил Фанг, не расслышав комментария Чанга.

Чанг поднял голову, прервав ход своих мыслей.

— Что? А-а, ничего, мой друг. — После этого они принялись обсуждать проблемы внутренней политики КНР. Прошло семьдесят пять минут, прежде чем Фанг вернулся к себе. Предстояла обычная работа.

— Минг, — позвал он секретаршу, проходя во внутренний кабинет. Секретарша встала и послушно побежала за ним, закрыв за собой дверь, прежде чем опуститься на стул.

— Новый раздел, — произнёс Фанг усталым голосом, потому что это был продолжительный рабочий день. — Встреча с Чанг Хан Саном, в ходе которой мы обсуждали… — Министр начал говорить, излагая содержание вопросов, которых они коснулись во время встречи. Минг должным образом записывала рассказ Фанга для его официального дневника. Китайцы являются неисправимыми почитателями дневников, а члены Политбюро считают, кроме того, что дневники представляют собой их обязанность (перед учёными, изучающими историю) и личную потребность (для того, чтобы выжить и не погибнуть от козней внутренних врагов). По этой причине они документируют каждый свой разговор по вопросам, касающимся политических проблем и национальной политики, чтобы убедительно продемонстрировать свою точку зрения и осторожное суждение на случай, если один из них совершит серьёзную политическую ошибку. Это означало, что его личный секретарь, как, по сути дела, личные секретари всех членов Политбюро, получал доступ к самым чувствительным секретам страны. Это не имело никакого значения для возможного разглашения государственных секретов, поскольку эти девушки являлись просто роботами, машинами, записывающими и транскрибирующими всё, что слышат, и не больше этого. Впрочем, может быть, несколько больше, подумал Фанг.

Ведь невозможно заставить диктофон делать минет. А Минг делала это особенно хорошо. Хотя Фанг и был коммунистом, но у него всё-таки было сердце, и он испытывал привязанность к Минг, как к любимой дочери… разве что обычно вы не спите со своей дочерью… Его диктовка для занесения в дневник продолжалась двадцать минут, тренированная память воспроизводила каждую значительную деталь разговора с Чангом, который, вне всякого сомнения, делал в этот момент то же самое. Если только Чанг не поддался западной практике использовать для этой цели диктофон, что ничуть не удивило бы Фанга, потому что Чанг, несмотря на все притворное презрение к капиталистам, во многом подражал им.

Им также удалось проследить имя Климентия Ивановича Суворова. Он оказался ещё одним бывшим офицером КГБ, служившим раньше в Третьем Главном управлении. Олег Провалов знал, что это управление занималось одновременно несколькими задачами: начать с того, что они следили за бывшими советскими военными. Кроме этого, вели наблюдение за специальными операциями, проводимыми их силовыми подразделениями, такими как спецназ. Провалов перевернул несколько страниц в досье Суворова, увидел его фотографию и отпечатки пальцев, а также обнаружил, что сначала он служил в Первом Главном управлении (ПГУ), известном под названием Иностранного управления из-за деятельности, связанной со сбором информации в других странах. «Интересно, — подумал Провалов, — чем был вызван перевод из одного управления в другое?» Обычно при службе в КГБ офицер оставался в том управлении, куда его первоначально назначили. Но один из высокопоставленных руководителей Третьего управления обратился с просьбой о переводе Суворова из ПГУ к нему… почему? Генерал-майор Павел Васильевич Копинет специально назвал имя Суворова в своём запросе о его переводе.

Генерал-майор Копинет… это имя заставило Провалова задуматься. Он слышал это имя, но не мог припомнить, где именно, — необычное явление для опытного следователя. Провалов сделал пометку в блокноте и отложил его в сторону.

Итак, у него есть имя и фотография этого Суворова. Интересно, знал ли он Амальрика и Зимянина, предполагаемых — и теперь покойных — убийц сутенёра Авсеенко? Вполне вероятно. Как офицер Третьего управления, он мог иметь доступ к спецназу, но, с другой стороны, это могло быть обычным совпадением. Третье Главное управление КГБ занималось главным образом надзором за состоянием умов в Вооружённых силах, но сейчас государство больше не нуждалось в этом. Все огромное войско политических офицеров, или замполитов, которое в течение столь длительного времени отравляло жизнь советским военным, теперь практически исчезло.

Где они теперь? — спросил Провалов у раскрытой папки. В отличие от Центрального архива Министерства обороны, архивные документы КГБ обычно точно указывали, где живут их бывшие офицеры и чем они занимаются. Этот обычай сохранился от предыдущего режима и использовался милицейскими агентствами, но не имел отношения к данному случаю. Где ты, Суворов? Чем зарабатываешь на жизнь? Ты стал преступником? Или убийцей? Расследование убийств по своей природе вызывало больше вопросов, чем ответов, и часто заканчивалось множеством подобных вопросов, так и не получавших ответов. Действительно, невозможно заглянуть в душу убийцы, и даже если бы это удалось, всё, что вы сумеете обнаружить, не имело никакого смысла.

Расследование с самого начала было сложным, и чем дольше оно продолжалось, тем запутаннее становилось. Пока ему было известно лишь то, что Авсеенко мёртв вместе со своим шофёром и проституткой. А теперь он знал ещё меньше. Почти с самого начала Провалов исходил из того, что истинной целью покушавшихся был сутенёр, но если этот Суворов нанял Амальрика и Зимянина для совершения убийства, то почему бывшему — капитан проверил — подполковнику Третьего Главного управления КГБ так понадобилось убивать сутенёра? А вдруг именно Сергей Головко был настоящей целью убийц? Разве это не объясняет последующую смерть двух наёмных убийц, виной которых явилось устранение не того, кого требовалось? Капитан детективов выдвинул ящик письменного стола и достал бутылочку с таблетками аспирина. Не в первый раз у него возникала головная боль при расследовании этого преступления и, судя по всему, не в последний.

Если настоящей целью покушения был Головко, то кем бы ни был Суворов, не он принимал решение убить директора СВР. Суворов был всего лишь посредником, а это значит, что решение принимал кто-то другой.

Но кто?

И почему?

Cui bonuo[26] являлся древним вопросом, причём настолько древним, что это изречение пришло из мёртвого языка. Кому это нужно? Кто получит выгоду от убийства?

Провалов позвонил в Санкт-Петербург Абрамову и Устинову. Может быть, им удастся выследить Суворова, и тогда капитан полетит в Северную столицу, чтобы допросить его.

Он составил текст факса и отправил его в Санкт-Петербург, затем вышел из кабинета, чтобы ехать домой. Провалов посмотрел на часы. Задержался всего на два часа. Совсем неплохо для такого расследования.

Генерал-полковник[27] Геннадий Иосифович Бондаренко обвёл взглядом свой кабинет. Он уже довольно долго носил три золотые звезды на погонах и иногда думал о том, сумеет ли продвинуться дальше. Вот уже тридцать один год он был профессиональным военным и всегда мечтал стать во главе Российской армии. Такую должность занимало немало хороших людей, а также немало и мерзавцев.

Например, Георгий Жуков, человек, который спас страну от немцев. В России было воздвигнуто в его честь множество памятников. Ещё зелёным курсантом Бондаренко присутствовал на его лекциях и видел тупое бульдожье лицо с ледяными голубыми глазами прирождённого убийцы, настоящего русского героя. Политические деятели так и не сумели унизить его, а имя Жукова вселяло в немцев ужас.

То, что Бондаренко сумел продвинуться так высоко, удивляло не только его. Он начал свою карьеру офицером-связистом, на некоторое время был откомандирован в спецназ, где ему дважды удалось избежать смерти. Оба раза он принимал на себя командование в безнадёжной ситуации, подавлял панику и с честью выходил победителем. Несколько раз был ранен, ему приходилось убивать собственными руками, что редко выпадает на долю полковников и о чём они не любят рассказывать, разве что в баре офицерского клуба в компании верных друзей и после изрядного возлияния.

Как многие прежние генералы, Бондаренко являлся чем-то вроде «политического» генерала. Он продвигался наверх, «держась за фалды» Сергея Головко, но, по правде говоря, не добился бы звёзд генерал-полковника без собственных несомненных заслуг, а храбрость, проявленная на поле боя, ценится в Российской армии так же высоко, как и в любой другой. Не меньше ценился и интеллект. Сейчас Бондаренко занимал должность, которую американцы называют J-3, то есть был начальником оперативного управления. Это означало, что в мирное время он готовил солдат, а в военное посылал их на бойню. Он объехал много стран, знакомясь с тем, как готовят солдат в других армиях, процеживал полученную информацию через сито своего интеллекта и применял её к своим солдатам. В конце концов, единственной разницей между штатскими людьми и солдатами является подготовка, и Бондаренко стремился довести уровень подготовки армии до такого острого как бритва и твёрдого как гранит состояния, какой была армия при Жукове и Коневе, когда она стояла у ворот Берлина.

Этой цели он ещё не достиг, но генерал говорил себе, что сумел заложить надёжное основание. Лет через десять его армия достигнет цели, и он с гордостью увидит это.

К этому времени он будет, разумеется, в почётной отставке, со множеством орденов и медалей, будет возиться с внуками… и время от времени давать советы коллегам, изучать обстановку в армии, выражая свою точку зрения, как часто делают отставные генералы.

В данный момент у него не было срочной работы, но отсутствовало и желание вернуться домой, где жена сидела за столом с жёнами других высокопоставленных армейских офицеров. Бондаренко всегда казались скучными такие вечеринки. Военный атташе в Вашингтоне прислал ему книгу «Стремительный меч», написанную полковником американской национальной гвардии Николасом Эддингтоном. Эддингтон… да, вспомнил генерал, это был тот самый полковник, который занимался учениями со своей бригадой национальной гвардии в калифорнийской пустыне, когда был получен приказ перебросить бригаду в район Персидского залива. Там его солдаты — по сути дела, штатские люди, одетые в военную форму, — хорошо проявили себя. Лучше, чем просто хорошо, сказал себе русский генерал. Они осуществили на деле волшебство мифической Медузы, уничтожая все, к чему прикасались, действуя совместно с Десятым и Одиннадцатым мотомеханизированными полками регулярной американской армии. Сражаясь в тесном контакте друг с другом, это соединение, силой в одну дивизию, сумело уничтожить целых четыре корпуса механизированных войск, как стадо овец, загнанных в загон для убоя. Национальные гвардейцы полковника Эддингтона действовали великолепно. Геннадий Иосифович знал, что эта победа объяснялась отчасти мотивацией американских солдат. Нападение на их страну с применением биологического оружия привело их в ярость, а такая ярость способна превратить даже плохого солдата в героя, словно щёлкнув переключателем. Техническим термином, объясняющим явление, было «желание сражаться». Говоря более прозаическим языком, это была готовность солдат рисковать жизнью. Для старших офицеров, ведущих их в бой, такое состояние солдат имеет огромное значение.

Бондаренко перелистал книгу и увидел, что этот Эддингтон является также и профессором истории, так говорилось на обложке, — разве это не интересно? Так вот, и он придавал большое значение этому фактору. Ну что ж, не исключено, что Эддингтон умный человек, а не просто везучий командир. Ему повезло, что в составе его бригады оказались резервисты, прослужившие много лет в армии, и хотя они проходили всего лишь временную подготовку, они попали в стабильные подразделения, где каждый солдат знал другого, а это фактически недоступная роскошь для солдат регулярной армии.

Кроме того, они пользовались новой американской аппаратурой ИССЭ, которая произвела настоящую революцию в ведении боя. Вообще-то это была простая система обмена информацией, позволявшая всем экипажам и машинам на поле боя точно знать, что известно их командиру, часто в мельчайших подробностях… и, в свою очередь, сообщать своему командиру, что видят его подчинённые. Эддингтон говорил, что это изобретение намного упростило его обязанности по сравнению с любым командиром механизированного подразделения прежних времён.

Американский полковник писал о том, что он не только знал, о чём говорят его командиры, но также подчёркивал важность того, что он знал, о чём они думают, поскольку часто у них не было времени высказать это вслух. Под этим подразумевалась важность преемственности внутри офицерского корпуса, а это, отметил Бондаренко, делая пометку на полях, — исключительно важный урок. Он собирался тщательно изучить эту книгу и, может быть, запросить Вашингтон о покупке ещё сотни экземпляров, чтобы дать их прочесть остальным офицерам… а может быть, получить право на перепечатку книги в России?