"День минотавра" - читать интересную книгу автора (Сван Томас Барнет)

ГЛАВА VIII БЫК, КОТОРЫЙ ХОДИТ, КАК ЧЕЛОВЕК

Перед боем все мелочи обычной мирной жизни начинают казаться чрезвычайно значительными. Зажженные светильники освещали заботливо распростершиеся над нашими головами корни моего логова, которые, казалось, говорили: наслаждайся, пока возможно, пикантным мускусным ароматом яичницы из яиц дятла и веселым янтарным пивом, разливаемым по чашам из бурдюков. Вкус обостряется, цвет становится ярче, и любовь, как добрый змей, доставшийся тебе от предков, оставляет свой след и в твоем доме. Тея и я поссорились в улье Эмбер и обрушили друг на друга град тумаков и жестоких слов. Но сейчас мы не думали о том, какие мы разные. После войны мы, может, вернемся вновь к своим обидам и ущемленному самолюбию и придем к выводу, что, действительно, надо было выговориться, но все же мы сказали друг другу слишком много. А сейчас, когда лес доживал свои последние спокойные дни, я понял, что так страстно люблю Тею, как только может любить мое некогда весьма непостоянное сердце. Говорят, когда Великая Мать была девушкой, стройной и невинной, она жила в доме, сделанном из ивовых ветвей, и звери приносили ей пищу и склоняли свои рогатые и безрогие головы, чтобы она могла дотронуться до них рукой. Как бы я хотел, чтобы Тея положила свою руку на мою спутанную гриву. Она ни разу не коснулась меня, но иногда ее рука, потянувшись в мою сторону, застывала в воздухе, и казалось, еще чуть-чуть – и она опустится на меня, как усталая бабочка. Не только застенчивость не позволяла мне дотрагиваться до Теи, но и страх, что однажды позволив себе это, я полюблю ее так, что приду от этой любви в полное отчаяние, а может, и погибну.

Каждое утро мы встречались в мастерской. Икар вырезал из липовых ветвей стрелы, а Тея надевала на них острые наконечники из кремня. Работники вместе со мной ковали для Икара щит.

– Я должна сдаться, – сказала Тея однажды. – Ахейцы хотят заполучить меня, а не тебя с Икаром. Это я разгневала Аякса и ущемила его самолюбие. Если пойти к нему сейчас, он забудет о вторжении.

– Он воин, – ответил я, – и любит битву. Любую битву. Его ущемленное самолюбие лишь предлог для начала нового похода. Ахейцы всегда говорят об ущемленном самолюбии, когда хотят развязать войну. Они держат его у себя над головой, как зонт, но стоит только упасть капле дождя, тут же начинают возмущенно размахивать мечом. Даже если ты придешь к Аяксу, это ничего не изменит. Ведь, кроме нашего золота, за нас можно получить еще целое состояние на рынке рабов. Давно уже паниски не появлялись при дворе египетского фараона.

– А минотавр, – вмешался в наш разговор Икар. – Ахейцы, наверное, заставят тебя услаждать свою королеву. Ты стоишь раза в два дороже, чем сестра.

– Но даже если бы ты и могла предотвратить войну, – быстро продолжил я, обратившись к Tee, – я все равно не отпустил бы тебя. Я хочу сказать, не отпустил бы к ахейцам, а не вообще из леса.

– Я и сама не хочу уходить. – Она наконец-то дотронулась до моей руки. – На что мы можем рассчитывать, Эвностий? Я видела этих ужасных ахейцев. Больше всего в жизни они любят воевать. Они очень сильные, безудержно храбрые и с ног до головы закрыты доспехами – наголенники, кирасы, шлемы, – до их тела не добраться.

– Кентавры тоже отважные воины, – сказал я. – Работа на земле помогает им поддерживать форму. Они лучше всякой кавалерии – конь и наездник одновременно. Вихрем налетают на противника и дерутся сразу и руками, и копытами.

– Мне кажется, нас мало. Сколько всего кентавров?

– Сорок мужчин.

– Ахейцев вместе с Аяксом не меньше сотни, и все вооружены до зубов. А у кентавров только дубинки и лук со стрелами.

– Не забывай о панисках и не принимай их всех за детей. Среди них немало взрослых, и они очень коварны. Их, наверное, около пятидесяти (паниски слишком не любят показываться на глаза, так что на самом деле пересчитать их невозможно).

– А сколько трий?

– Пятьдесят, но часть из них трутни, их не стоит принимать во внимание. Я думаю, королевы покажут ахейцам все потайные тропинки. Устроить засаду нам не удастся, разве что в самых густых зарослях, куда не могут залететь трии.

– Но у нас есть ты, – проговорил Икар с гордостью. – Ты стоишь целой армии ахейцев. И я буду сражаться вместе с тобой.

– Со временем будешь, – сказал я. – Со временем мы будем сражаться рядом, как два старых товарища. Но сейчас я хочу, чтобы ты остался с Теей и тельхинами сберегать наши запасы и охранять дом. Если мы с кентаврами проиграем первый бой, мне потребуется место, где я смогу зализать свои раны, а ты ведь знаешь, что это дерево надежно, как крепость.

Икар тяжело вздохнул, но не стал спорить. «Он действительно превращается в воина», – подумал я.

– Я буду охранять твой дом, – сказал он, – и сберегу все в полной сохранности.

– Посмотри, какой щит сделали для тебя тельхины! – сказал я, глубоко тронутый его клятвой.

Щит имел форму восьмерки и был украшен изображениями приносящих удачу золотых змей, прообразам которых явно послужил Пердикс. С таким щитом цари шли в битву, чтобы превратить свое имя в легенду. Икар принял подарок из двух передних лапок Биона, а затем, вытянув руку со щитом, другой рукой стал угрожающе размахивать, вообразив, что у него есть еще и меч.

– Хо, – кричал он, – хо! – Отступал и делал выпад, увертывался от удара и наконец пронзил мою грудь несуществующим мечом. Затем он вспомнил, что так и не поблагодарил тельхина. Он потрепал его по голове и сказал: – Щит очень красивый.

На тельхина его слова не произвели никакого впечатления.

– Это самый устрашающий и смертоносный щит, который я когда-либо видел, – продолжил Икар. – С его помощью я убью дюжину воинов и окроплю золотых змей их кровью. Я назову его в честь тебя – Бион.

Тельхин закивал головой, глядя на Икара с безграничной преданностью.

И тут появилась Пандия, сообщившая, что Хирон трубит в раковину, собирая свою армию, чтобы выступить против ахейцев.

Они вышагивали по полю, держа линию, хоть и не очень ровную. Их кожаные сапоги давили цветы гусиного лука и с хрустом ломали ивовые ветви, из которых был сделан наш планер. Они приближались к деревьям, как движущиеся столбы пламени, их бронзовые доспехи желтым огнем горели в лучах солнца, из-под гребней сияющих шлемов виднелись русые бороды. Пчелиные королевы, и среди них Эмбер, деловито кружили над солдатами. Мрачные работницы пока еще не появились, а трутни расположились на противоположном конце поля, вне досягаемости наших стрел. Хотя сами они едва виднелись, их оживленная болтовня доносилась до нас и казалась непрерывным жужжаньем.

Мы притаились среди деревьев. Тяжелые и грубые щиты из воловьей кожи, наскоро сделанные кентаврами в последние мирные дни, лежали у наших ног, как животные. По сигналу Хирона мы вышли из-за стволов, неторопливо прицелились и выпустили стрелы. Королевы трий осыпали нас угрозами и насмешками. Они трясли своими маленькими кулачками и мелодичными голосами выкрикивали непристойные ругательства. Эмбер, самая молодая из них, старалась больше всех, понося «вонючих лошадей» и «похотливого минотавра». Около сотни ахейцев быстро сбежались в круг и, упав на колени, подняли над головами свои большие щиты, став похожими на гигантскую черепаху. Наши стрелы со звоном ударили в этот огромный панцирь, не причинив никакого вреда. И вновь послышался скрип липовых луков и свист стрел, направляемых зелеными перышками дятла. И опять тот же непроницаемый, прочный панцирь. Шесть раз мы выпускали стрелы. Наконец некоторые из них проникли в щели между щитами и сначала один, а за ним другой, третий упали на землю, будто невидимый гигант наступил на черепаху и раздавил часть ее панциря. Но в наших колчанах оставалось уже мало стрел.

– Хватит, – сказал Хирон. – Позволим им войти в лес, там и атакуем.

Оказавшись среди деревьев, ахейцы стали продвигаться вперед маленькими группами, но ветви над их головами так плотно обвивал дикий виноград, что трии уже не могли помогать им, показывая, где мы прячемся. Правда, в таком месте и нам нельзя было пользоваться стрелами: кентавры с их вытянутыми телами и высокий минотавр не имели возможности проявить себя в полную силу. Зато среди плотно растущих деревьев незаменимыми воинами оказались подвижные паниски. Их маленькие волосатые тела полностью сливались с растительностью. Они проползали там, где не могли пройти кентавры, отступали, наступали, окружали и непрерывно стреляли из больно бьющей пращи. Они целились в незащищенные доспехами места – лицо, руки, бедра. Камни летали с такой скоростью, что казалось, это какие-то большие, не издающие ни единого звука насекомые. Но оттого, что они не убивали, а только выводили из строя, боль, испытываемая ранеными, не была слабее.

Первый же залп, данный панисками, был встречен изумленными возгласами. Ахейцы хватались руками за свои раны и тут же отдергивали их, заметив струящуюся между пальцами кровь.

– Это дети! – завизжал Аякс (я узнал его по описанию Теи). – Они послали своих детей воевать с нами!

– Да, как же, дети, Гадес их забери! – крикнул Ксанф, тот самый, который был без ушей. – Это козлы!

Он попытался увернуться от взметнувшегося в воздух копыта и тут же получил по зубам.

– Берегись копыт!

Один из ахейцев, доведенный панисками до полного изнеможения, остановился под дубом, чтобы перевести дыхание, и прислонился к его стволу. Слабый звук, доносящийся из дерева, встревожил его и заставил внимательно вглядеться в густую листву. Уж не прячутся ли в ветвях эти проклятые пращники, кто бы они там ни были – дети, козлы или демоны? В этот момент петля из лозы туго сдавила его горло, и он почувствовал, что отрывается от земли. Он бил ногами, размахивал руками, но закричать не мог. Когда товарищи вынули его тело из петли, они увидели, что он прокусил себе язык. А над их головами звенел женский смех, но никого не было видно – зеленые волосы полностью сливались с листвой.

Хитрые паниски и храбрые дриады не сумели остановить наступление. Последняя надежда была на нас с кентаврами. Но мы могли выиграть бой только на открытом месте, когда ахейцы выйдут из леса на просеку. Мы внимательно следили за тем, как неуверенным шагом, пошатываясь, выбираются они на поляну, выносят раненых и убитых, и только под лучами щедрого солнца к ним возвращается прежняя смелость. Мы подсчитали их потери: трое были убиты стрелами, четверо покалечены пращами панисков и еще троих вздернули на деревья дриады. Теперь настал наш черед.

По своей природе я не воин, а ювелир, немного садовник, в общем, тихий и мирный сельский житель и еще поэт. Но кто может спокойно работать или писать стихи, когда вооруженные захватчики топчут твою землю, насилуют женщин? Нельзя одновременно воевать и работать в саду, и все звери не задумываясь сменили свои мотыги на мечи. Конечно, мне милее мотыга, но никогда меня не пугал меч.

– Насильники! – закричал я во все горло. – Поджигатели, воры и мародеры, проклятые Зевсом северяне!

Ахейцы с ужасом ждали нашего наступления. От страха челюсти у них отвисли, будто сломанные, а широко раскрытые голубые глаза утратили всякое выражение. Им было от чего побледнеть. Сорок скачущих кентавров производят гораздо больше шума и грохота, чем сотня колесниц. Но затем я понял, что они смертельно испугались не кентавров, а меня, минотавра, быка, который ходит, как человек. При моем приближении воины побежали врассыпную, как цыплята от волка. Они готовы были отбиваться от копыт Мосха или Хирона, лишь бы не попасть в руки минотавру. Стоило мне один раз махнуть топором, как вокруг образовалась пустота. Двоих я уложил точным ударом, а остальные разбежались. Хватит. Зачем мне утомлять себя, бегая за ними.

– Аякс, – проревел я, – во имя принцессы Теи вызываю тебя на смертельную битву.

Ни один настоящий воин, и уж тем более ахеец, не оставит без внимания вызов на бой, а Аякс, несмотря на свое невежество, распутство и грязь, не был трусом. Он откликнулся мгновенно, хотя не собирался нападать на меня первым и, пропищав «Минотавр, я здесь!», приготовился защищаться.

Я атаковал его. Все мое вооружение состояло из боевого топора и щита. Щит из воловьей кожи был ненадежным прикрытием, зато топор, отлитый и заточенный в моей мастерской, являлся грозным оружием. С ним было не так легко управляться, как с мечом, зато, если уж я наносил удар, он был смертельным. Сражаясь топором, не надо делать резких движений, будто ты рыбак, прокалывающий гарпуном рыбу, а следует размахнуться и, описав рукой большой полукруг, ударить сплеча, сверху вниз или справа налево. Аякс отступал, тыча перед собой мечом, а я наступал, размахивая топором. Увидев, что его крепкий щит выдерживает мои удары, я отшвырнул в сторону бесполезное сооружение из воловьей кожи и стал быстро наседать на него. Он тоже бросил свой щит и схватился за меч обеими руками. Мои мускулы, которые когда-то привели в восторг Тею, напряглись и заиграли, перекатываясь под кожей, как крепкие и быстрые клешни краба. Знаете, в доме я кажусь очень неловким – задеваю за ковер, спотыкаюсь о ступеньки, могу опрокинуть кувшин с вином, а когда ем, роняю кости себе на колени. Но сейчас меня захватил яростный ритм боя, и я наносил удар и отражал его, наносил и отражал, продвигался на шаг вперед и удерживал эту позицию, еще продвигался и снова удерживал. Лязг металла звучал, как музыка, которая заставляла ноги, руки и все тело пуститься в воинственный пляс. Аякс начал уставать. Резким движением головы он стряхнул пот, застилавший ему глаза; он задыхался, подобно ныряльщику, вступившему в схватку с осьминогом.

– Ксанф, Плутон, на помощь! – крикнул наконец Аякс, и двое из его когорты, дравшиеся в это время с раненым кентавром, подскочили к своему командиру. Обратите внимание! Трое людей против одного минотавра. Когда мой топор описывал смертоносную дугу, Ксанф метнул мне в ноги свой меч. Он попал выше лодыжки. Я издал такой рев, что над полем боя воцарилась тишина. Ахейцы и кентавры замерли, так и не нанеся друг другу удары, и повернулись в мою сторону, кто с радостью, кто с тревогой. Все ждали, что зверь, который ходит, как человек, вот-вот рухнет на землю.

Пока Ксанф поднимал свой меч, Аякс и Плутон попытались атаковать меня. Они наверняка считали, что теперь я хромой и беспомощный. Но мой рев означал гнев, а не беспомощность. Топор впился в шею Плутона, и по топорищу мне передались его предсмертные судороги. Времени вынуть топор уже не было. Аякс шел на меня, зажав в руке смертоносное оружие. Он был похож на голодного сфинкса. Вонь ударила мне в лицо.

– Аякс, тебе надо вымыться, – крикнул я ему, а затем, пригнув голову, со всей силы боднул. И тут я услышал голос Хирона:

– Отступаем, отступаем в лес!

Отступаем? Невероятно. Ведь мои предки говорили: «Никогда не поворачивайся хвостом, пока у тебя еще целы рога».

Но я быстро понял причину такого приказа. На поле вышла еще одна армия.