"Французская революция, Бастилия" - читать интересную книгу автора (Карлейль Томас)

Томас Карлейль

Французская революция. Бастилия

История

Перевод с английского части I выполнен: Ю. В. Дубровиным

и Е. А. Мельниковой; сверка - А. И. Петиновой (часть II)

и А. М. Баргом (часть III)

Комментарий в конце книги написан кандидатом исторических наук Л. А. Пименовой; примечания, обозначенные звездочкой, написаны Ю. В. Дубровиным, Е. А. Мельниковой и Л. А. Пименовой.

Классический труд, написанный выдающимся английским историком в 1837 г., вышел на русском языке в 1907 г. и теперь переиздается к 200-летию Великой французской революции. Его сделало знаменитым соединение исторически точного описания с необычайной силой художественного изображения великой исторической драмы, ее действующих лиц и событий. Книга полна живых зарисовок быта, нравов, характеров, проницательных оценок представителей французского общества. Это захватывающее и поучительное чтение, даже если сегодня мы не во всем соглашаемся с автором.

Глава пятая. ASTRAEA REDUX БЕЗ ДЕНЕГ

Взгляните, разве там, по ту сторону Атлантики, не зажглась заря нового дня? Там родилась демократия и, опоясанная бурей, борется за жизнь и победу. Во Франции с радостью и сочувствием поддерживают вопрос о правах человека, во всех салонах только и слышно: что за зрелище! И посмотреть действительно есть на что: сюда, к сентиментальным и легкомысленным, как дети, поклоняющимся языческим богам французам, которые живут в монархическом государстве, прибыли американские представители Дин и Франклин[102], потомки пуритан, воспитанные на Библии и сохранившие издревле присущую англичанам выдержку и хладнокровие, вкрадчивый Сайлас[103] и вкрадчивый Бенджамин, явившиеся сюда лично, чтобы просить о помощи. В салонах над ними, естественно, зубоскалят и потешаются. Ну а, например, император Иосиф, которого спросили, как он к ним относится, высказался довольно неожиданно для человека, сочувствующего философии Просвещения: "По профессии я роялист"[104] (Mon metier a moi c'est d'etre royaliste).

Такой же точки зрения придерживается и ветреный Морепа, но философы и общественное мнение поворачивают его в противоположном направлении. Правительство Морепа приветствует демократию, некоторые частные лица тайком изготавливают для нее оружие. Поль Джонс[105] экипирует свой "Bon homme Richard", контрабандно провозит в Америку (конечно, англичане не дремлют и часто проводят конфискации) оружие и боеприпасы, причем за кулисами всего этого дела стоит Бомарше, теперь уже как великий организатор контрабандной доставки оружия, не забывающий, конечно, пополнить при этом свой тощий карман[106]. Разумеется, Франции пора иметь военный флот. И разве теперь не самый подходящий момент для этого, ведь у гордой владычицы морей, этой английской мегеры, как раз сейчас связаны руки? Так-то оно так, но где взять деньги на его постройку, ведь казна пуста. Как по мановению руки (Бомарше говорит, что его руки), то в том порту, то в этом торговцы начинают строить корабли и преподносят их в дар королю. На воду спущены прекрасные суда, и среди них настоящий левиафан - корабль "Ville de Paris".

На корме стоящих на якоре трехпалубных гигантов развеваются вымпелы, голоса поддерживающих борьбу за свободу философов становятся все громче разве может какой-нибудь Морепа устоять против такого ветра? За океан отправляются добровольцы. Суровые генералы-янки, такие, как Гэйтс или Ли, "носящие под шляпой шерстяные ночные колпаки", встают на караул при виде представителей французского рыцарства, а новорожденная демократия не без удивления видит, что "деспотизм, умеряемый эпиграммами" встал на ее защиту. Да, так это было. Рошамбо, Буйе, Ламет, Лафайет (одни служили раньше в королевской армии, другие нет) - все они обнажили шпаги, приняв участие в святой борьбе за свободу народа. Им предстоит сделать это еще раз, но уже по другому поводу.

С Уэссана доносится гром корабельных орудий. Ну а чем занимался в это время наш юный принц, герцог Шартрский, - "прятался в трюме" или, как герой, своими действиями приближал победу? Увы, во втором издании события описываются несколько иначе: оказывается, никакой победы не было, говоря точнее, победил англичанин Кеппель[107]. Громкие аплодисменты, которыми наш юный принц был встречен в Опере, сменились насмешливым шепотом и взрывами смеха, и это приносит принцу нескончаемые огорчения, ведь ему так хотелось стать адмиралом.

А тут еще беда, которая случилась с "Ville de Paris", левиафаном морей! Англичанин Родни захватил корабль, а с ним еще несколько других[108], успешно применив "новый маневр прорыва неприятельской линии". Вспомним, что говорил Людовик XV: "У Франции никогда не будет флота". Храбрый Сюффрен[109] вынужден возвратиться из Гай-дер-Али, покинув индийские воды. Единственная его заслуга в том, что он вернулся, не испытав горечи поражения. Если, однако, учесть поддержку, которая была ему оказана, то, надо сказать, он вел себя как герой. Теперь наш прославленный герой морей мирно отдыхает в своих родных Севеннах, выпуская кухонный, а не пороховой дым из труб старого замка Жолес, которому еще суждено приобрести иную славу, но в другое время и в связи с другим человеком. Храбрый Лаперуз снимается с якоря и отплывает в дальние моря[110] для блага людей и своего короля, который интересуется географией. Увы, все и здесь кончается неудачей. Храбрый мореплаватель бесследно затерялся в голубых просторах морей, и все попытки найти его тщетны. Долго еще в умах многих людей будет жить его печальный и таинственный образ.

Между тем война продолжается, но Гибралтар по-прежнему не сдается, и это несмотря на то, что среди осаждающих и Крийон, и Нассау-Зиген, которым помогают искусные военные инженеры и к которым в конце концов присоединяются принцы Конде и д'Артуа. Согласно франко-испанскому семейному договору, на воду спущены плавучие батареи. Крепости в галантной форме передан ультиматум, но Гибралтар отвечает на него, словно Плутон, тучей раскаленных ядер. Казалось, скала Кальпе превратилась в жерло ада. В грохоте пушек прозвучало столь решительное "нет", что этот ответ дошел до сознания каждого

Итак, с этим последним взрывом прекратился шум войны, и, надо думать, теперь наступит век благожелательности. Из-за океана вернулись благородные волонтеры свободы и теперь всюду проповедуют ее. Не имеющий себе равных среди своих современников, Лафайет блистает в версальском Oeil de Boeuf, его бюст установлен в Парижской ратуше. Непобедимая и неприступная, гордо стоит демократия в Новом Свете во весь свой гигантский рост, занеся ногу уже и в Старый Свет. Отметим, что все случившееся отнюдь не пошло на пользу французским финансам, которые в настоящее время явно больны.

Что делать с финансами? Это, конечно, теперь самый главный вопрос, и никаким лучезарным надеждам не прогнать маленькую тучку, чернеющую на горизонте. Мы видели, как Тюрго прогнали с поста генерального контролера из-за того, что у него не было кошелька Фортуната. Еще меньше способностей проявил на этом посту де Клюньи, который, заняв "свое место в истории" (кто хочет, может обнаружить его скучающую бесполезную тень и сейчас на этом месте), предоставил делам идти как им заблагорассудится и исправно получал причитающееся ему жалованье. Но быть может, такой кошелек есть у женевца Неккера? Во всяком случае он умен и честен, насколько это позволяет профессия банкира, и пользуется всеобщим уважением, поскольку является автором нескольких эссе, получивших премию Французской Академии. Он много сделал для индийской торговой компании, устраивал обеды в честь философов и "сумел в течение двадцати лет составить себе состояние". Это был очень серьезный, молчаливый человек - черты характера, свойственные как глупцам, так и мудрецам. Вероятно, селадон Гиббон[111] был очень удивлен, когда, встретившись в Париже в большом свете с мадам Неккер, узнал в ней мадемуазель Кюршо, за которой он когда-то ухаживал и брак с которой не состоялся потому, что его отец "и слышать не хотел о подобном союзе". Его удивление еще более усилилось, когда он узнал, что "Неккер[117] не знает чувства ревности"[112].

Автор "Истории упадка и разрушения" весело играет с другой молоденькой девушкой, которая впоследствии прославится под псевдонимом мадам де Сталь[113]. Тем временем, пока мадам Неккер основывает больницы, дает торжественные обеды в честь философов, пытаясь таким образом развлечь утомившегося на службе супруга, дела идут все хуже и хуже - бедность, несмотря на советы философов и управление маркиза де Пезе, стесняет действия даже самого короля. И все-таки Неккер, подобно Атласу, поддерживает здание французских финансов в течение пяти лет, отказавшись от полагающегося ему жалованья и во всем получая поддержку своей благородной супруги. Полагаем, в его голове родилось множество идей, которые он из-за свойственной ему робости не высказал открыто. В его опубликованном с разрешения короля Compte Rendu (вот, кстати, еще один образчик новой эры) обещаны чудеса, осуществлению которых на практике мешает, очевидно, гениальность таких вот Атласов-Неккеров. Неккер, подобно другим, обдумывает план мирной революции во Франции, ведь в его глубокомысленной тупости или в неразговорчивом тупом глубокомыслии так много честолюбия.

Ну а пока что его кошелек Фортуната оборачивается древним, как мир, режимом скаредной экономии. Более того, он додумался до всеобщего налогообложения, включая дворянство и духовенство, до создания собраний в провинциях и еще многого другого, до чего додумался и Тюрго! Умирающий Морепа волей-неволей поворачивается по ветру в который раз, и Неккер уходит, о чем многие сожалеют.

Оказавшись не у дел, в, положении частного человека, Неккер ждет своего часа и внимательно наблюдает за происходящим со стороны. Восьмидесятитысячный тираж его новой книги "Administration des finances" расходится в несколько дней. Он ушел, но он опять вернется (эта ситуация повторится), потому что его поддерживает возбужденное общественное мнение. Не правда ли, удивительно интересная личность этот генеральный контролер финансов, начинавший свою карьеру всего лишь банковским клерком в Телюссоне!