"Одинокие в толпе" - читать интересную книгу автора (Томсинов Антон)ГОРСТЬ СНЕГА. АНТЕЙ...Иногда мне хочется вернуться в Сентополис. Снова пройти по его улицам. Подняв глаза, смотреть на тонкие длинные шпили, венчающие периметры домов, на каменных горгулий над дверями. Хочется оставлять свою уродливую тень на стенах его зданий. Отражаться в витринах, расцвеченных неоном. Идти в толпе – и одновременно в одиночестве. Купить пакетик конфет и свернуть с сияющих главных улиц в маленькие переулки, где верхние этажи нависают гигантскими скалами, скрывая небо. Поймать в ладонь дуновение ветра. Смотреть из своего окна на море огней – холодных огней, не дающих тепла. Я люблю холод. ...//From: Antei То: Miter Subject: Response Beginning of message: quot;Здравствуй, Митер! Получил от курьера твой диск с письмом и диск с подарком для Анри. Передаю его благодарность. Заочно, потому что он ещё не вернулся. Дело в том, что он на днях поменял тело. Просто позвонил мне и сказал: «Антей, зайди сегодня часов эдак в 18, забери мою плату, я решил умереть...» Его новое тело пока не видел, но скоро надеюсь лицезреть. Разумеется, сразу отпишу тебе подробности. До приезда курьера ещё семь дней, думаю, что как раз успею. Хочешь спросить, с чего это ему взбрело в голову поменять тело? Вспомни на досуге его любимую притчу о двух людях. Один пил, гулял, прожигал жизнь, а второй – следил за здоровьем и хранил его бережнее, чем хранят информацию харды от Terabyte. А через пять лет обоих сбила машина. Случайность из тех, какие постоянно происходят в нашем мире. Вот только перед смертью один наслаждался жизнью на полную катушку, а второй – наоборот. Жить вредно, как говорит Анри, от этого умирают. Его самого машина не сбивала – просто ночью в подворотне над ним знатно поработала арматуринами компания каких-то подростков. Конечно, никто из них живым не ушёл: Анри превосходно владеет своим Phoenix #32G, и каждый получил по пуле в голову. Headshot, как он выражается. Но ему успели перебить левую руку, серьёзно повредили черепную коробку и грудную клетку. Так что он, не соглашаясь на роль инвалида, решил умереть и поменять тело. И его имплантант отправился в Клан на переустановку. А я жду не дождусь, когда он придёт в новом физическом носителе – довольный и красивый. Скучно без него. Теперь что касается меня. Недавно закончил обживать новое место обитания. Мой дом – один из лучших в Мидиаполисе, тридцатидвухэтажный монстр – белая башня с двумя подъездами. Квартира на семнадцатом этаже. От моих дверей до дверей Анри, который живёт в соседнем доме, ровно шесть минут ходу. Установил в своих трех комнатах электрообои, на которых можно менять рисунок через компьютер, подключаясь к небольшому разъёму в стене. Плакаты вешать не стал – зачем? Можно сделать всю комнату белой (кстати, смотрится просто замечательно: белые стены, пол, потолок), тогда она кажется огромной и холодной; а можно приказать ей стать непроницаемо чёрной, отгораживающей тебя от внешнего мира. Сейчас сижу в удобном кресле в самой большой из моих комнат – светлой и чистой. Окна фирмы Apex имитируют солнечный свет за окном, поэтому нет надобности в лампе. У меня никогда не заходит солнце. За спиной у стены тихо бухает на стеклянном столе акустическая система от FG – ты знаешь, я неравнодушен к изделиям этой фирмы. Никто не может сделать звучание басов лучше, чем FG. Обычно либо они провалены, либо напоминают утробное гудение. A y FC басы тягучие, плотные... Так и хочется сказать «сочные», но надо следить за собой – я слишком часто использую это слово... Итак, звучит что-то из классики. Я готов молиться на того безымянного кланера, который во время Апокалипсиса вынес на своём жёстком диске гигабайты музыки. Несколько гигабайт – из того богатства, которое веками создавалось талантливейшими и чувствительнейшими людьми. Вечная слава ему, ведь классика – самая лучшая часть моей коллекции. Нет, я не согласен, когда ты говоришь, что после Апокалипсиса не создано ничего хорошего: изюминки есть, но их мало... В общем, у меня есть диски и с современной музыкой. Именно в тот момент, когда я пишу эти строки, играет Паганини, Sonatina in E minor. Ax, как я люблю эту композицию! Сначала одинокая скрипка звучит печально, словно тонкое лезвие синего пламени танцует на ветру. Но потом в самой себе она находит источник для смеха, и струны начинают обреченно смеяться. Так затянутый в чёрный шёлк мим с выбеленным лицом шутит над собой и над зрителями, шутит из последних сил, сжигая себя – чем шире улыбка, тем меньше видно, как дрожат от боли тонкие губы... Там-та-дам-та-там-та-там-та-там-та-дам... Уже поздно, и я собираюсь прогуляться по городу. Надеваю свою старую добрую куртку из плотной кожи – мои вкусы не изменились. На голову – замшевый чёрный берет. Сейчас довольно холодно вечерами. Я обязательно расскажу тебе почему: это непосредственно связано со мной. Сейчас спускаюсь вниз на шикарнейшем лифте. В нём потолок и стены из тёмных зеркал, сенсорные клавиши с зеленоватой подсветкой. Очень тихий, но быстрый ход. Совсем не возникает обычного при спуске ощущения, что желудок пытается вывалиться через рот... Ты, кстати, наверное, удивлён, что я так многословен. Всё очень просто: я никуда не выхожу без портативного жёсткого диска с интерфейсом OED. (QED, по-моему, пройденный этап. Скоро весь мир перейдёт на стандарт OED.) На этот винт я и надиктовываю мысленно тебе письмо. Могу даже сбрасывать звуки, которые проходят через мои барабанные перепонки в плату, а также всё, что вижу своими глазами. Однако не рассчитывай на аудио и видео: винт забит почти полностью всякой необходимой мне информацией и для записи видеофайла нужно стереть что-нибудь. Не надейся на это. Максимум – несколько слайдов. Ты интересуешься, чем я забил целый винт? Во-первых, он не такой уж и большой – чуть толще обычной авторучки, которую можно положить в карман. Пачка тончайших пластин, похожая на столбик монет, надёжно укрыта металлическим чёрным корпусом. За секрет принципа записи любой техник продаст душу. Во-вторых, тут вся моя коллекция аудиофайлов На винте хранится ещё куча всего полезного – ну, ты меня понимаешь: у каждого кланера имеется немало разных программ, без которых он ни шагу. Когда я ехал в Мидиаполис, то по пути заглянул в Клан и сделал себе новую операцию. Мне полностью закрыли кожей имплантант – чтобы люди поменьше пугались, ведь даже из-под длинных волос нет-нет да и поблескивал металл. К тому же парикмахеры всегда проявляли нездоровое любопытство, и приходилось вечно сочинять байки про вставки в позвоночник после недавней тяжелейшей травмы... Контакты теперь выведены прямо к моим ногтям, отчего последние приобрели серый металлический цвет. Это не бросается в глаза – многие сейчас красят ногти гризом. К тому же в принципе серые ногти можно замаскировать накладками. Зато связь с беспроводными разъёмами стала гораздо лучше. Так что я доволен операцией и тебе тоже советую... Выйдя из лифта, я встретил Алису. Представь себе организм ниже меня на голову, прямые золотые волосы до плеч (крашеные), никаких манер, на безупречное лицо натянута резиновая улыбка, в красивых серых глазах ни проблеска интеллекта... В общем, из тех, на кого приятно смотреть, особенно с выключенным звуком... Алиса – моя соседка, поэтому мы говорим друг другу «Привет!» и расходимся: она – в лифт, а я – в гараж. Сегодня, как обычно, пройдусь по парку... Ах, да, ведь ты ещё не знаешь! Так вот – главной особенностью Мидиаполиса является то, что в нём организованы такие места, где можно просто побродить: осенний парк, лесная поляна, набережная и т.п. Для их создания муниципалитет привлёк огромные средства, зато теперь горожане могут снять стресс как бы «на природе». Я предпочитаю прогулки по осеннему парку. Пересекать ровные, аккуратные аллеи, сбивать ногой рыжие листья, нагибаться, проходя под ветками, смотреть на огоньки окон, мерцающие из-за деревьев, слушать стук космического метеорита, отсчитывающего оставшееся ему до смерти время, впитывать своим мозгом строго дозированные приятные ощущения, думать ни о чём... После десяти минут прогулки появится желание носиться по парку, сшибая ветки и заниматься акробатическими упражнениями на свежем воздухе. Но ещё через десять минут, если собрать волю в кулак и продолжить неторопливый шаг, придёт полное и безоговорочное разочарование в концепции здорового образа жизни, появятся неземное спокойствие и одухотворённость. Захочется заложить руки за спину, бубнить себе под нос нравоучения и чтоб шёл позади карлик с крючковатым носом, записывающий каждое твоё слово, как божественное откровение, изредка нисходящее на неразумных смертных... Я достану из кармана леденец, осторожно разверну прозрачную обёртку, потом буду идти, легонько касаясь его языком и поражаясь необъяснимо нахлынувшей уверенности в том, что Жизнь всё-таки не такая уж и плохая игра – надо лишь правильно создавать свой персонаж и умело настраивать программное обеспечение. Попросту говоря, софт привести в соответствие с хардом. Какая разница, что вокруг полис, это гигантское существо, в котором мы подобны бактериям. Мы просто кишим в его теле, рождаемся и умираем, становясь перегноем времени. Я пока сделаю паузу в письме: ничто не должно отвлекать меня от тихой прогулки. Из тысяч звуковых файлов я выберу один, наиболее подходящий под настроение – ненавижу рандомизатор, предпочитаю, чтобы как можно больше явлений в мире были предсказуемыми. В моих ушах опять звучит классика: вялое буханье барабанов, спокойная мелодия одинокой электрогитары, флегматичный голос певца... Я знаю: нехорошо называть классикой всё, что было до Апокалипсиса, но так уж принято. Музыка – вязкая, плавная, гармоничная, словно медленно слетающий на землю платок из фиолетовой прозрачной ткани, похожий на сплетённые вместе струйки газа. Эти прогулки подобны медитации. Очищение души, высшее блаженство и кристальное спокойствие. В парке сейчас никого нет – тем лучше: не терплю людей, когда не хочу их видеть. То есть почти всегда. Я эгоист – ты ведь знаешь это... Пока машина едет прочь от парка, медленно продвигаясь среди бесконечного конвейера других, я позволю себе немного пофилософствовать... Итак, эгоизм. Это, IMO [2], главная движущая сила жизни. Он противоположен состраданию. Сострадание угнетает организм, а эгоизм поднимает тонус. Все мои поступки продиктованы эгоизмом. Приведу несколько простых примеров. Когда меня просят о помощи, я помогаю не потому, что хочу оказать услугу другому человеку, а потому что есть некоторые люди, которым приятно оказывать услуги, и я получаю удовольствие, помогая им. Я предпочитаю дарить подарки, а не получать их – только потому, что дарение доставляет большее наслаждение. В подземке я не сажусь, потому что обязательно появится кто-то, кому следует уступить место. Мне противно сидеть, в то время когда мучается женщина или старик. Я не пройду мимо человека, на которого в переулке напали бандиты – потому что мне лучше получить чужую пулю, чем уйти, подняв воротник куртки, и помнить о том, кому я отказал в помощи... Всё завязано на личное удовольствие человека – такова моя философия. Кстати, уместна и изнанка вопроса. Принято считать, что когда обычный человек встаёт на защиту избиваемого, то это поступок более великий, чем если то же самое делает кланер. Отчасти нельзя не признать справедливость такого утверждения. Обычный человек рискует своим единственным телом и своей единственной жизнью, а для кланера смерть – лишь незапланированная перезагрузка, временное недоразумение. Имплантант отобрал у нас право на самопожертвование. И это единственное, в чём я должен признать превосходство людей. Правда, проявляется оно крайне редко. Действует психологический эффект понимания необратимости собственной смерти, заставляющий нормального человека слишком сильно ценить жизнь. Никто, к примеру, не вмешался в драку, когда избивали Анри... Кланеры же, зная, что со смертью теряют лишь свой физический носитель, гораздо больше склонны к самоотверженным поступкам. Конечно, бывают и исключения – в виде людей-альтруистов или кланеров, которые ведут себя, как обычные смертные. Но в основном схема работает безотказно... В отличие о тебя, Митер, я не склонен винить тех, кто, услышав выстрелы, ускоряет шаг и уходит прочь. Даже если пули направлены в меня... Того же обычного человека часто ждёт семья, у него есть близкие люди, которым причинит страдание его смерть, и потому он не вправе распоряжаться своей жизнью. Крайняя степень эгоизма: вообще не терплю помощников. Предпочитаю справляться с неприятностями один. Я самоуверен, как ты прекрасно знаешь, и ношу с собой только Holtzeramp;Shultz #321 – такой же, как у тебя. Тринадцати FMJ патронов в обойме и трёх запасных обойм на поясе мне достаточно, чтобы чувствовать себя уверенно. Лишь если я точно знаю, что намечается перестрелка, беру Abuser. И не говори мне про его сильную отдачу – просто не надо по-пижонски выворачивать руки в плоскость, параллельную земле. В таком положении, конечно, кистевые суставы выворачивает. Ну скажи, Митер, чем тебе не нравится Abuser? Тридцать пять пуль в обойме, 7-й калибр, скорость стрельбы – 7 выстрелов в секунду, мощность – просто ужасающая. В недавней перестрелке мои парные Abuser'ы легко порвали на консервы пятерых Бионов, а я не получил ни царапины. Кстати, о Бионах и других Кланах. Здесь, в Мидиаполисе, все старательно маскируются. Мы не знаем никого из враждебных Кланов, а когда неожиданно встречаемся, то знакомство длится столько, сколько надо мгновений, чтобы достать пистолет и надавить на курок. Недавно мы с Анри были в гостях у двух хороших людей, которые оказались Бионами. Они нас раскусили раньше, и вся пища была отравлена. Мы же опознали их лишь во время разговора за ужином и пристрелили обоих. Одно слово – ламеры, то есть неудачники и глупцы, не желающие учиться на собственных ошибках. Вернувшись домой, по моему предложению провели проверку: ведь Бионы обожают яды, они просто помешаны на них. Нас отравили куандо – ядом, безвредным для самих Бионов. Он выжидает часами, словно хищник, ничем себя не выдавая, а потом убивает почти мгновенно. Есть у него одна особенность, которая пришлась мне по душе. Запросив базу данных о противоядии, я с радостью узнал, что он рассасывается на бегу. Поэтому отправился в пробежку по полису. А Анри выбрал пачку сильнодействующего лекарства с побочным эффектом слабительного и не вылезал из клозета все три часа до моего возвращения. Он сидел там весь зелёный, с полупустой пятилитровой пластиковой банкой воды, уже третьей по счёту... Я прибежал выжатый, как лимон, красный и сопящий после долгого бега... Мы излечились оба, но, согласись, философский подход был совершенно различным. Ты не можешь представить, какой приток адреналина мы испытали сначала, когда ноут обработал результаты тестов и выдал диагноз. И потом, когда он искал противоядие, анализируя химический состав отравы: вполне можно было наткнуться на строчку «No info found» – как на некролог и надгробие одновременно. Проклятые Бионы научились делать яды, повреждающие имплантант, тем самым отказывая нам в надежде на возрождение. Не знаю, какие химические процессы тут задействованы, но у отравившегося вся плата коррозируется до такого состояния, при котором информацию восстановить практически невозможно. Единственный выход – дать физическому носителю команду на смерть немедленно, пока процесс в самом начале. При этом кто-нибудь другой должен быстро достать плату из головы – иначе яд продолжит действие и в мёртвом теле. Нас с Анри было двое, никто приехать не успевал, поэтому спастись мог только один из нас – если бы яд был неизлечим. Смертник бы вынул плату из головы друга, а вот его имплантант ожидало полное уничтожение. Так вот, когда я отвернулся от монитора, найдя противоядие, успел краем глаза заметить, как Анри, стоявший за моей спиной, убрал пистолет во внутреннюю кобуру. Видимо он, зная, что я не соглашусь спастись ценой его жизни, решил безо всяких споров убить меня, чтобы достать мою плату и погибнуть. Он был готов к абсолютной смерти. Безоговорочной. К растворению в вечности. Когда жёсткий диск не только форматируют, а ещё и проходятся по нему напильником. Методично, не спеша, чтобы не оставить ни миллиметра неповреждённой поверхности, исключая любые попытки восстановления даже толики информации. Имплантант даровал нам возможность новой жизни, мы свыклись с мыслью, что в любой момент способны начать всё сначала. А Бионы нанесли коварный удар по этой иллюзии. И выяснилось, что мы боимся абсолютной смерти больше обычного человека, на которого никогда не дышала искрящимся паром вечная жизнь... Или, всё же, не боимся?.. Ты, наверно, не веришь в поступок Анри, но я, разбираясь в людях лучше тебя, могу сказать: заранее был уверен в его реакции. И пока ноут искал противоядие, думал: успею ли выхватить свой пистолет и выстрелить первым?.. Как в тех дуэлях, когда двое стоят друг против друга, а стволы упираются в их лбы... Наша вечная жизнь – это существование без зависимости от наших тел, которые мы низвели до уровня простых физических носителей, легко заменимых и потому ценимых не больше любимой куртки, с которой свыкся за много лет. Вечный respawn, перезагрузка в игре, после которой можно снова бежать по уровням, преодолевая знакомые опасности... Кто-то не поймёт нас. Кто-то посмеётся над ТАКОЙ жизнью... Что ж, не у всех есть достаточно силы воли, чтобы видеть, как стареют любимые и друзья, как вчера еще сильные юнцы сегодня шамкают беззубыми челюстями и не могут разогнуть спины, а свежие, как роса, девушки неотвратимо превращаются в морщинистых старух. О, они бы ненавидели нас, если б знали, что глазами нового знакомого на них смотрят годы обшей жизни, общего счастья, общего горя... Ведь только мы можем сойти с поезда и посмотреть вслед вагонам, несущимся к пропасти... Да, это повод ненавидеть нас, но они не знают всей правды. Нас не за что ненавидеть. Мы – Нейроманты. На наших губах – усмешка, как разряд электричества. В наших глазах – низвергающиеся в вечность воспоминания, преобразованные в цифры. В наших ладонях – тепло сгорающих предохранителей. Нам подвластна Виртуальность – мы Её короли, Её пророки, Её слуги, Её мученики. Мы учимся воспринимать Информацию в чистом виде, не обманываясь формой. Сколько раз, случайно знакомясь с хорошим человеком в Сети, я легонько касался его компьютера, выясняя сведения о пользователе. Тем, кто прикрывал меня в игре от чужой стрелы своей грудью, бывало и 12 и 50 лет; той, кто нежными словами прогонял депрессию и ослаблял боль в сердце, – и 16 и 40... Теперь в Сети я никогда не задаюсь вопросом, кто мой собеседник или собрат по оружию. Вот только мозг продолжает автоматически анализировать слова и поступки, чтобы с уверенностью судить об истинной сущности человека. Обычные люди пытаются выглядеть как можно лучше. Они переживают из-за каждой морщины, потому что не любят своих лиц... А нам всё равно, каков физический носитель. Он может быть нечеловечески прекрасен – или по-человечески безобразен. Дело-то вовсе не в этом. Тут, в Сети, человека оценивают не по внешности, а по его делам и словам. По взглядам на жизнь и культуре. В старости тоже нет ничего неприятного – у каждого ведь была мать, и её ладони с возрастом не теряли тепла... Да, красивая теория... В Клане она стала канонической. Пусть. Но принять её безоговорочно я не в силах. Еретик? Возможно. Ничего не могу с собой поделать, но мне не нравятся определённые люди именно за их физические носители. Подожди, не ругай меня. Я всё объясню. Внутренняя сущность человека всегда оставляет отпечаток на его внешности. Если ты ламер внутри, то ламер и снаружи. Так коротко выражается Анри. Поясняю: если человек неаккуратен, склонен к нечистоплотности, то его внешний облик уж никак не будет сиять и радовать глаз. Главное – не одежда, а как её носят... Чёрт, опять цитата из Анри. Если человек груб и необразован, он никогда не будет выглядеть аристократичным и утончённым. И я признаю за собой право не любить тех, чей запах мне не нравится, кто носит одежду в грязных пятнах, у кого грязные уши, кто громко чавкает за столом и зевает, не прикрывая рот рукой... Может, я слишком чистоплотный. Может, это врождённая психическая болезнь. Но я не терплю неаккуратных, грязных людей. Достаточно ноздрям моего аристократического носа уловить хотя бы малейший неприятный запах, как ноги сами начинают передвигать меня куда-нибудь подальше от его источника. Помятые воротники, залоснившиеся рукава, давно не чищенные ботинки, перхоть на спине... Это нечто земное, обыденное и естественное. Что ж, тогда пусть меня осудят за презрение к таким людям, пусть припомнят старинную фразу – кто сам без греха... Мне всё равно. Какое дело мне до того, что у человека на душе, здоров он или болен? Держи фасон, другие должны видеть тебя цветущим, спокойным и уверенным. Улыбайся, чтобы скрыть дрожь губ, прячь за спину дёргающиеся пальцы, бери бокал левой рукой, если правая синеет от боли... Ненавижу людей, которые всем рассказывают о своих болезнях и болячках. Мне неприятны те, кто говорит о своих проблемах каждому встречному. Вообще, утончённость и аристократичность – вот только где их найти в современном обществе? – привлекают меня больше, чем открытость и прямота. Холодный, вежливый кивок мне приятнее нежного пожатия потной руки. (Ведь ты заметил, Митер, что я никогда не здороваюсь за руку со своими друзьями? Словно никогда с ними не расстаюсь. Так что очень просто, зная этот секрет, понять, кто мои настоящие друзья.) Может, просто я сам скрытен по натуре? Ну и не приставайте ко мне со слюнявыми объятиями и разговорами по душам... Пора сделать перерыв в записях – моя машина почти доехала до дома. Сейчас я поднимусь к себе, переоденусь и захвачу несколько необходимых вещей. Потом проеду пару улиц – до следующей остановки в этот вечер. Я расскажу тебе о ней, когда вернусь обратно домой. Скорее всего, правда, это произойдёт только утром. Итак, винт ложится на мой стол рядом с ноутом – сегодня больше не хочется ничего писать... ...На часах 10 утра. Меня разбудило утреннее солнце в 8 часов: окна имитируют солнечный свет, хотя в полисе всегда сумерки. Вот только когда окна включены, улицу не видишь: они отражают всё, словно зеркала. Впрочем, у меня нет никакого желания смотреть на пейзаж за окном: высокие коробки домов – сталепластик и стекло – расцвеченные огнями любых цветов. Если символом Сентополиса можно считать огромные шпили с подсветкой, то символом Мидиаполиса является витой металл. Я уже умылся, почистил зубы, побрился, позавтракал. Еду покупаю внизу. На первом этаже есть магазин и ресторан. Никаких полуфабрикатов, только продукты класса А. Мой дом, как видишь, хорошо приспособлен к безвылазной жизни. Теперь сижу перед ноутом. Сначала партия в шахматы. Уровень компьютерного игрока, как всегда, выставил немного выше своего... ...В последний раз оглядываю стройные ряды своего воинства. Скоро этим безупречным порядкам предстоит смешаться в горниле битвы с извечным противником, который замер на другой стороне поля в не менее красивом ожидании. ...Что ж, в следующий раз я снова попытаюсь выиграть у заведомо сильнейшего противника. А пока можно полазить по Сети – просто так, без цели. И одновременно продолжить письмо. Итак, вчера я заехал домой, переоделся и оставил OED-диск на столе рядом с ноутом. Свою машину, в которой езжу по полису, я держу в подземном гараже – не удивляйся и помни, что дом у меня в хорошем районе. Рядом с дежурной стоит моя вторая машина – матово-серого цвета Rondo Extremo, полноприводная двухместная зверюга, на которой я рассекаю между полисами. Ах, да, ты же не понимаешь, какая радость иметь машину в загруженном транспортом полисе, если можно попасть в любую точку подземкой. Прости – не люблю ездить в метро и толкаться среди людей. Лучше в одиночестве потрачу на своей машине лишние двадцать минут, чем доеду быстрее, но в толпе. Однако в этот вечер я покинул свою машину – лазурного цвета заднеприводную Ghyula 546. Это замечательная тачка для тех, кто не выезжает из полиса, имея для загородных поездок отдельный автомобиль. В неё поэтому не устанавливают фильтры и воздухоочистители: в полисе атмосфера вполне пригодна для дыхания. Я заказал себе модифицированный вариант – бронированные корпус и стёкла, так что когда я попадаю в аварии – дураков на дорогах много – то обычно машина получает лишь пару царапин. В этот раз я не воспользовался ею, потому что идти мне было минут десять. Люблю, знаешь ли, прогулки в полном одиночестве по ночному полису. Выпускать облачко пара изо рта, чувствовать падающие на ресницы снежинки... Именно так, у нас в Мидиаполисе с недавнего времени идёт замечательный снег, а температура на ночь падает до минус 5. Это моя заслуга перед городом, и я тебе сейчас расскажу, как всё происходило. Как ты знаешь, я зарабатываю тем, что создаю виртуальные миры. Комнаты для чата, пространства для игровых серверов, места для отдыха и релаксации и т.п. Один из моих миров – если помнишь, мой самый любимый – ледяная пустыня с чёрным небом над головой, усеянном серебряными шляпками звёздных гвоздиков. Кто-то из администрации полиса заинтересовался им. Ведь сейчас в нашем распоряжении только искусственный снег, который используется в хозяйственных или медицинских целях. Этому человеку пришла на ум идея, и он попросил меня рассказать ему о снеге подробнее. Да, я многое мог бы ему поведать – про скрип снега под сапогами, про колючее зимнее дыхание, про метель, швыряющую в лицо осколки льда, про иней на стёклах, про руку, примерзающую к металлу... Но ему надо было совсем другое,.. Теперь к ночи температуру в полисе снижают и выпускают снег. Под куполом защитного энергоэкрана он еще белый, но, спускаясь на жестокую землю, сереет... Серый снег серого полиса... Просто он очищает атмосферу, впитывает вредные вещества и снижает радиацию. Он опускается на улицы и дома серым пеплом, который исчезает к утру... Что ж, если нет настоящего, сгодится и серый. По крайней мере, мне подарили трепетно-холодный Мидиаполис – невыносимо-приятный, снежный Мидиаполис, обрастающий кристаллами льда, похожий на хрустальный шар Мидиаполис. Спасибо. Всегда любил прохладу. В своих комнатах я специально настраиваю тепловой режим так, чтобы с утра было холодно, и лишь потом комната прогревалась, но несильно: Анри, когда заходит ко мне в гости с большими бутылками газировки, всегда ёжится и смотрит сочувствующе на весёлого меня, встречающего его в шортах и летней майке... Но это в скобках. Я остановился на том, что шёл, сметая снежинки, по знакомому маршруту, хотя хожу в это место не особо часто. Просто практически всё, что мне надо, расположено в моём районе. До той же администрации города всего пятнадцать минут ходу. Здесь стоят самые престижные дома. Ни грамма бетона, ничего серого или коричневого: в моде разноцветные стёкла, прозрачные, если смотришь из квартиры, небольшие огоньки по контуру здания, чёрный мрамор с белыми узорами, гладкий пластик, минимум украшений... Да, тут чувствуешь себя как будто в другом городе – по сравнению с менее престижными районами. Это не Сентополис, где на каждый дом норовят поставить островерхую башенку и прилепить над дверью каменную горгулью. Здание, к которому я сейчас направляюсь, уходит в небо на пятьдесят этажей. Оно похоже на детский конструктор: пять кубиков – первый этаж, четыре – второй... самый верхний этаж – один кубик. Будто ставили коробки одна на другую – маленькие набольшие. Дом переливается бирюзой, блестит лазурью, сверкает ультрамарином. Благодаря контурным огням видишь всё здание целиком. Огоньки верхних этажей сливаются, поэтому кажется, что над домом зависла маленькая персональная россыпь звёзд. Вот и подъезд. Небольшой коридор, где дует приятный после улицы тёплый ветер, потом роскошный вестибюль, откуда возносятся вверх более десятка лифтов. Мне – на 40 этаж, расположенный в предпоследнем элементе структуры. Над ним – десять маленьких этажей «стакана». Две минуты – и я выхожу из лифта. Вставляю в щель замка кодовую карточку, за дверью начинает играть мелодия, оповещая всех о том, кто пришёл. У каждого – своя мелодия. В прихожей я снимаю плащ, кладу на полку пару перчаток из черной мягчайшей кожи, смотрюсь в зеркало, поправляя причёску. Я сегодня в шикарном чёрном костюме. Как гласит старая истина, человек во всём чёрном всегда кажется чуточку круче, чем есть на самом деле... Не люблю галстуки и рубашки – хотя некоторые в них смотрятся просто замечательно. Я предпочитаю что-нибудь тонкое, с воротом «под горло»... Кобура с Hamp;S – на ремне с правой стороны. Она здесь никого не удивит. Я обычно вешаю кобуру справа, если её невозможно спрятать: пусть никто не знает, что я левша. Чем меньше о тебе сведений у окружающих, тем свободнее дышишь. Меня встречают – это Алина, хозяйка заведения. Вспомни Алису, прибавь три сантиметра роста, перекрась волосы в чёрный цвет, добавь немного великолепных манер – и ты получишь портрет леди Мины. Кожаная жилетка со шнуровкой на груди, шёлковая рубашка с широкими рукавами, переходящими в узкие манжеты, так что шёлк струится при каждом движении, – она, как всегда, элегантна и безупречна. Легонько касаясь рукой моего плеча, хозяйка ведёт меня в главную залу. В воздухе витает тонкий аромат её духов, распространяющийся примерно на метр вокруг. Или же это моё подсознание настолько привыкло генерировать запахи виртуальности, что занимается этим и в реальной обстановке, ассоциируя каждый зрительный образ с определённой гаммой чувств? Я всё же должен рассказать тебе поподробнее об этом месте. Я прихожу сюда раз в три дня, хотя некоторые бывают здесь каждый день. Тут собирается элита Мидиаполиса – ключевые фигуры политики, культуры и коммерции. Непринужденно и легко можно выйти на нужного человека, узнать последние новости, поговорить и отужинать в приятной компании. Теперь понимаешь, Митер, зачем я сюда хожу?.. Кстати, «снежный» человек из администрации полиса нашёл меня именно через дом Алины. Вообще, здесь я часто знакомлюсь с клиентами, обсуждаю детали заказов, передаю диски с выполненной работой. Я отличный актёр, ты знаешь. Здесь я играю роль весёлого человека, вечно улыбающегося, готового пошутить и ободрить, человека настолько беспечного, что никто даже не поверит в чёрную тень, закрывающую его сердце своими крыльями. Это так легко – казаться весёлым... К тому же, кто станет опасаться рассеянного, беззаботного человека, который никому не скажет дурного слова? Таким доверяют... Кто догадается, что на самом деле я анализирую каждую фразу разговора и потому знаю о других всё? Естественно, здесь никто ничего не знает о кланах. Пару раз лишь мне довелось встретить тут других кланеров: один раз Биона – его я уложил потом на улице одним выстрелом в затылок, второй раз Хранителя – с ним мы хорошо побеседовали и теперь регулярно видимся, при встрече искренне приветствуя друг друга. Хранителя зовут Эдгар Ален, ему недавно стукнуло 50, и седина начала покрывать его короткие чёрные волосы. Он всегда учтив и вежлив, в руках – трость из чёрного дерева с серебряными кольцами и набалдашником. Наверное, из всех присутствующих лишь я знаю, что в ней скрывается превосходно сбалансированный смертоносный клинок, а в обшитом парчой рукаве спрятан самострел, заряженный отравленной стрелкой. Единственное, что мне не совсем нравится в этом человеке, – это его лакированные чёрные туфли с блестящими пряжками из тускло-белого металла. Что касается остального – манер, голоса, жестов, мимики лица, вкуса в одежде – я не имею никаких претензий. Хранители всегда мне импонировали своей аристократичностью. Они – самые тонкие ценители искусства, настоящие эстеты, действительно хорошо разбирающиеся в живописи, музыке, архитектуре. Помнится, мы с Эдгаром как-то битый час проговорили о новом здании финансовой компании. После нашего объединения с Пауками привычная пентаграмма разбилась. Четырёхлучевая звезда не состоялась: с Бионами у нас началась кровавая война, а Оружейники и Хранители следят за новым Кланом с великой опаской. Баланс нарушен, будущее не ясно... Теперь забыт обычай представления новичков остальным кланам. Все и стараются скрыться друг от друга. Вот только рано или поздно каждого можно раскусить. Нас, Виртуалов (я никогда себя так не назову – был и останусь Нейромантом; это пусть подрастающая молодёжь забудет о том, что в прошлом существовали рядом Кланы Пауков и Нейромантов), обычно узнают по маниакальной страсти к компьютерам и электронике. Отдельные счастливчики замечают плату на затылке. Хранителей можно вычислить по ненависти к любым проявлениям технического прогресса, по страсти к предметам искусства, по утонченности манер и безупречной речи: в наше время редко встретишь человека, говорящего, как в пыльном 20-м или заплесневевшем 19-м веках. С Бионами всё понятно – задвинуты на своём здоровье до умопомрачения, из-за широких плеч в двери с трудом пролезают, имеют мозг на уровне инфузории. Оружейников раскусить сложнее всего. Знания в области техники легко скрыть, а великолепные образцы оружия видишь только во время перестрелки, после которой мало кто из их врагов остается в живых... Однако вернёмся к моменту моего появления в зале. Но сначала несколько слов о... Впрочем, никогда не умел подробно описывать помещения и не стану этого делать. Схематично: есть одна главная комната – около 50 метров площадью, есть помещения поменьше – в них очень хорошо вести конфиденциальные переговоры. Здесь не тепло и не холодно – просто спокойно. Иногда возникает чувство, что стены впитывают звуки, снимая резкость обертонов, но слышимость прекрасная. При этом не давит на уши многоголосый шелест, приходит спокойствие, расслабленность. Всё, хватит. Лучше расскажу немного о тех, кто меня встретил в главной комнате. Конечно, благодаря тренировкам в Клане я легко запоминаю все мелочи – вплоть до фирмы ботинок каждого посетителя, но писать об этом скучно. Я больше люблю передавать свои ощущения от обстановки и людей. На это и сделаю упор. Первым был Эдгар. Он удобно расположился в пурпурном кресле в углу. Одну руку, как всегда, держал на набалдашнике своей трости; во второй руке дымилась сигара, пепел которой он аккуратно стряхивал в пепельницу, стоявшую рядом на стеклянном столике. Напротив, в таких же точно креслах, устроились два его собеседника: Джорган и Фиона – без тросточек и сигар. Джорган – маленький, коренастый, с коротко стриженными белокурыми волосами, смешными глазами навыкате и небольшим тонкогубым ртом. В своём вечернем костюме он выглядел нелепо. Скорее его можно представить в махровом халате перед телевизором. И уж никто бы не поверил, что он – брат Ренальдо Нортона, владельца сети магазинов модной одежды. Джорган говорит плохо, обрывками, постоянно пытаясь выразить больше, чем может его неповоротливый язык. В принципе он неплохой человек и вызывает не очень большое раздражение. Фиона – с изящным кукольным личиком, подвижная и непосредственная. Она обычно одевается во всё светлое, коротко стрижёт льняные волосы, не использует косметику (терпкий запах, витавший в воздухе, был запахом Джоргана, пользующегося отвратительными дезодорантами). В разговоре о ней очень сложно удержаться от слов «милая» и «добрая», потому что они лучше всего её характеризуют. Встречаются иногда такие существа, которых нельзя назвать красивыми – просто милые и приятные. Она смотрит на всех, весело приподнимая подбородок – как могла бы смотреть на солнце, если б его было видно в наше время. Непослушные прядки волос падают ей на лоб, словно весёлые лучики, не доставая до очень прохладных серых глаз. Фиона... Само имя – как случайно задетая струна, как капля, стекаюшая по хрусталю, как... Но это я отвлёкся. Увидев меня, Эдгар поднял в аристократическом приветственном жесте руку с сигарой: – Que encuentro, amigo mio! Ojala sera eterno la luz de las constellaciones, que hon cruzado las espadas de nuestros destines otra vez este dia! Да уж, поприветствовал: какое, понимаете ли, счастье, что вновь скрестились клинки наших судеб... Я процитировал очень грубо, не обижайся на возможные ошибки... Здесь язык его клана не вызывает недоумения: элита общества говорит на наречиях своих предков, а не на мусорной смеси улиц. Согласно этикету должно отвечать на том языке, на котором к тебе обращаются. Но я перехожу на общепринятый – чтобы Фиона тоже могла понять: – Я тоже этому рад. Как дела? Всё в порядке? Ничто не омрачает жизни? Фиона вскочила с кресла и легко подбежала ко мне: я обещал принести ей диск с маленьким виртуальным мирком собственного изготовления – он называется «Весенний садик». Я заслужил немного благодарности и чудесную улыбку – вирус меня побери, не могу разобрать: то ли это радость от подарка, то ли от моего прихода? Фиона действительно очень милая и приятная, а её улыбка – не маска, в отличие от моей. Она не знает моего истинного лица, я его и не покажу: незачем травмировать наивное сознание – чистое, словно хрустящий крахмалом платочек... В комнате находился и Альф Мерило – неизвестно чем занимающийся молодой бизнесмен. Ох, как же он мне неприятен! Всегда держит нос в направлении модных поветрий. Стоит кому-нибудь сделать стильную причёску, начать использовать оригинальный одеколон, надеть ботинки нового дизайна, костюм нового покроя – Альф раздобудет себе то же самое на следующий день. В разговоре он предпочитает молчать, поблескивая белесыми глазами, или важно излагает то, что сам узнал только сегодня от кого-то. Стоило мне появиться, Альф подошёл пожать мою руку. Есть у него такая вредная привычка. Он ещё бросил вызубренную им замысловатую фразу, кажется: «Welcome, Antey, let me greet you cheerfully, for long has been your absence and thou art e'en as just a man as e'er my conversation coped withal!»[3] На это я ему, насколько помню, ответил грубо и резко, цитатой из того же источника: «Thou pray'st not well. I prithee take your fingers from my throat, for though I am not splenitive and rash, yet have I in me something dangerous, which let my wiseness fear; hold off thy hand!» [4] Он, могу тебя уверить, Митер, не понял и половины из сказанного мной, но многозначительно ухмыльнулся и отошёл к другой компании, где обсуждали последние выборы в администрацию полиса. Держу пари, он даже не догадывается, из какого великого произведения эти строки. Каков невежда! Именами остальных организмов, бывших в тот вечер в гостях у Алины, я твой мозг засорять не буду. Исключительно из любви к описательно-психологическим упражнениям отмечу ещё двух неразлучных друзей. Один – высокий и худой. Он любит заматывать шею шарфом, потому что у него постоянно болит горло – или он просто думает, что болит. Его драматический шёпот и лёгкое покашливание хорошо сочетаются с редкими фразами его друга, который всегда носит чёрную одежду с высоким воротником, поверх которой бросает презрительные взгляды. Он плохо следит за своей внешностью, ботинки у него почти никогда не бывают чистыми, а одежда частенько порядком измята. Но говорит он иногда дельные веши, поэтому его не грех и выслушать. Да, чуть не пропустил ещё одну занимательную парочку. Это политики. В углу у окна они о чём-то беседовали вполголоса, поглядывая на остальных присутствующих только тогда, когда наполняли свои бокалы изумрудным ликёром из плоской бутылочки толстого стекла. Один – с тонкими чёрными усиками и острым подбородком – заместитель Управляющего по экономике в администрации полиса. Второй – белолицый и высокий – его начальник. Вокруг Алины собралась целая толпа восторженных людей, которые что-то наперебой рассказывали ей. Но когда говорить начинала она, остальные тут же замолкали. Каждое слово, вылетающее из её тонко очерченных губ, лично мне почему-то напоминает птицу, перед полётом расправляющую крылья. Может быть, поэтому окружающие готовы часами слушать её. Даже я вынужден признать, что речь у нашей хозяйки хорошо поставлена – плавная, чистая, образная и интересная. К тому же Алина обладает обширным словарным запасом, что является редкостью в наше время. При всём том она не любит болтать впустую, но чётко придерживается темы. Поймав мой взгляд, она улыбнулась мне, «кивнув головой столь искусно, что каждый присутствующий подумал, что её улыбка предназначалась именно ему». Она договорила то, что хотела сказать, и слушатели возобновили словесные упражнения, перебивая друг друга в борьбе за её внимание. Одна дама в длинном алом платье громко вещала о каком-то ресторане, недавно открывшемся в полисе. Как я понял из обрывков долетевших до меня фраз, владелец нанял для оформления кучу дизайнеров и не прогадал, обустроив своё заведение в самом модном стиле... Слушать это дальше было выше моих сил, и я вернулся к Эдгару и Фионе. Были вчера и новые лица, которых я здесь ещё не видел: печальная девушка, в одиночестве пившая кофе за столиком в углу; господин со шляпой в руках, с белоснежными манжетами и улыбкой, а также в блестящих ботинках – больше о нём ничего не запомнилось: Мы с Эдгаром и Фионой чудесно поговорили, попивая коричневую руалу с кубиками льда, вокруг которых весело бежали пузырьки газа. Судачили о сущих пустяках: о волне преступности в полисе, о повышающихся тарифах на доступ в Сеть, об интересных сайтах, на которые нам посчастливилось наткнуться, о новых материалах, из которых шьет одежду Джакомо Коэмпо, недавно показывавший свою коллекцию, о сером снеге на улицах, о неудобных воротниках, предписанных теперешней модой... Джорган смотрел на нас детскими смешными глазами, иногда в забывчивости открывал рот и переводил взгляд с одного на другого... Вот так я иногда провожу свои вечера. Совершенно не напрягая серое вещество, заботясь только о том, чтобы хорошо сыграть свою роль, получая удовольствие от холодного стакана в руке, от вкуса свежеприготовленной руалы, от искорок в глазах Фионы, от изящной её руки на подлокотнике кресла... Как ловко крутит пальцами свою трость дон Эдгар!.. Право, здесь собираются нормальные люди. Нет кричаще-ярких цветов, нелепых причёсок, странных татуировок, которыми развлекаются подростки... Простые, практичные костюмы, стоимостью не ниже 4000 кредитов, подобранные индивидуально духи, умеренные голоса, отработанные слова и жесты... Просидел я у Алины, как обычно, до 23 часов. Потом вернулся домой, потратил час на физические упражнения. Многие из нас не любят этого, но я всё же предпочитаю поддерживать свой физический носитель в хорошем состоянии – чтобы управлять им без проблем. Час – это максимум. Больше жертвовать временем в угоду мускулам я не могу – лучше что-нибудь почитаю. Но и меньше никак нельзя. Поэтому одну из своих комнат я переоборудовал в спортзал: установил хорошую вентиляцию, купил несколько тренажёров... Дело в том, что импульсы, идущие в мозг от мышц, вырабатывают вещество, влияющее на самочувствие и способность восстанавливать силы после умственных перегрузок. Учёные провели даже такой опыт. Как известно, лишь 10% нашего мозга занимаются мыслительной деятельностью, а остальные 90% заняты контролем за внутренними органами и железами. Когда у подопытного животного хирургическим путём прерывали все сигналы, идущие в мозг от мыши, то очень скоро мыслительный процесс замедлялся, появлялась стойкая сонливость... Ты сам, Митер, возможно, замечал, уставая от работы головой, что несколько физических упражнений быстро поднимают тонус. Например, берёшь и отжимаешься от пола раз 50 в медленном темпе. И сразу чувствуешь себя отдохнувшим – потому что мышечные импульсы в мозг усиливаются. Ну и, конечно, нельзя забывать о восполнении дневной потери воды парой литров минералки... Итак, о вчерашнем вечере я тебе рассказал. Писал я медленно, периодически отвлекаясь на что-нибудь интересное в Сети. А сейчас вообще сделаю паузу, потому что уже 17 часов – время моего регулярного визита в мир Shaqe – игры, которая уступает только шахматам в моём личном хит-параде. Да, я знаю: ты больше не интересуешься играми. Но позволь тебе заметить, что ты несправедлив к тем, кто остался им верен. Детская забава? А если я тебе по секрету скажу такую вещь: нечто похожее на Shaqe использует полиция для подготовки новобранцев. Я сам разрабатывал для их тренажёра кучу виртуальных пространств, имитирующих различные уголки полиса. И вообще: у каждого своя жвачка для мозгов. Одни увлекаются политикой, другие обсуждают достоинства своих тусовок, третьи до посинения готовы спорить о шинах и коробках передач... Каждому своё, мой Друг, и пусть каждый получает удовольствие от жизни так, как хочет. Естественно, не ущемляя при этом интересов других людей. Таков закон нашего общества – самое большое достижение Апокалипсиса. И не следует считать, что можешь указывать другим, как им себя вести и чем заниматься. Не бери на себя смелость судить о предметах, возможно, не совсем тебе понятных, а может быть, и не вполне доступных. Кому какое дело, просижу ли я три часа за Shaqe'ом или до утра буду гулять в клубе в компании товарищей? Моё и только моё право выбирать! Почему-то каждому хочется, чтобы другие были такими же умными, как он, делали всё так же замечательно, одевались в том же стиле... Ну что хорошего в инкубаторе? Лично мне больше по душе разнообразие... А помнишь ли ты Shaqe? Он немного изменился, прогресс не стоит на месте, но основа та же: убиваешь врага – получаешь очки, которые здесь называют фрагами. Кто первым наберёт заранее установленное количество фрагов, считается победителем раунда. Или другой вариант: устанавливается лимит времени, по истечении которого побеждает тот, кто накопил фрагов больше всех. Нет, не люблю я игр, использующих элементы реальности, где умираешь от одной пули, а после долгого бега дрожат руки и сбивается дыхание. В Shaqe можно принять на грудь две ракеты – и остаться в живых; разрядить в лицо врагу оба ствола дробовика – и получить от него в ответ из какого-то немыслимого излучателя, про который доподлинно известно только то, что в действительности его не существует – и слава Вирусу!.. Здесь можно носить на себе два вида тяжёлого вооружения и немного мелочи на поясе, но ведь в других играх не дают и этого! Ну почему я не могу бегать с сотней ракет? Ведь это fun, a fun в игре – главное! Помнишь ли ты Shaqe?.. Несутся в лицо коридоры, лестницы, галереи, анфилады, храмы, пещеры... Палец скользит по гашетке, скользкой от крови... С каждым новым убитым врагом, помимо добавления в копилку ещё одного фрага, экстатируюшее сознание плещет раскалёнными каплями в стенки черепа... Захлёстывающий восторг, квинтэссенция счастья, отпускаемого строго дозированно и под расписку! Ощущения реальности смерти и бессмертия – почти равны. Торчащие кости, яркие капли чужой крови на лице, хруст разламывающихся позвонков, ни с чем не сравнимый звук раздираемой плоти – это лишь составляющие адского наркотического коктейля, что-то вроде зонтика на соломинке или дольки лимона на краю бокала. Нам не нужны эти ужасы, чтобы получать удовольствие. Они – лишь внешние раздражители, созданные не для нас, а для ламеров, чайников и прочих новичков, наивно полагающих, что в Shaqe играют именно с целью выплеснуть бурлящую жестокость, накопленную за день. Спроси любого, кто играет в Shaqe серьёзно, кто не мыслит своей жизни без того, чтобы вечером не покрошить десяток-другой врагов, если не веришь мне. Не знаю, что именно тут замешано: скрытые ли инстинкты зверя, радость ли от собственного превосходства, может, какие-то нервные импульсы?.. Но когда я играю на победу или веду дуэль с Анри, то выключаю большинство графики. Я выключаю кровь и кости, мясо и стекающие по стенам мозги – и игра, до того неотличимая графически от реальности, становится полигоном, высокоточным инструментом спортивного соперничества. Любой из нас использует кучу индивидуальных хитростей – вплоть до подбора мышки и особой настройки звука. Активизируются все центры, и всё начинает работать на результат. Моя методика – моё оружие: никто не сможет использовать её столь же эффективно. Как с клинками Хранителей: дай их меч обычному человеку – он не перерубит и пластиковый брус. А Хранитель тем же мечом рассекает пополам человека в защитном панцире! Что касается насилия... Пусть надрываются и брызжут слюной борцы за его истребление, пусть бесконечно они говорят нам, что Shaqe воспитывает жестокость – мы рассмеёмся в ответ, потому что жестокость человек воспитывает в себе сам. Можно убрать из Shaqe'a кровь. А что делать с непотребными сайтами Сети? С политической демагогией и отрыжками культуры? Что? Нам говорят: в Сети каждый находит лишь то, что ищет... Но ведь и в Shaqe'e тоже находят то, что ищут. Если индивид испытывает ненависть к своему противнику, игра здесь ни при чём. Нормальный человек воспринимает кровь на экране монитора, как досадную дань реальности. Она не нужна в жёстких спортивных единоборствах, но без неё будет ощущение выдуманного, ненастоящего мира. Мой тебе совет: вспомни Shaqe. Ты когда-то был неплохим игроком... Всё, хватит дискуссий. Пора в бой. Я, естественно, играю не на ноуте. Чтобы не выслушивать докучливых вопросов редких гостей, установил себе и обычный компьютер – с клавиатурой и мышкой, которыми, впрочем, никогда не пользуюсь. Смешно: несмотря на обилие устройств, заменяющих эти допотопные устройства, большинство людей им верны... Shaqe на сегодня завершён, он становится лишь плоской картинкой на мониторе. Рдеет его логотип – буква S, пронзённая гвоздём. За спиной по моей команде включается аудиосистема, звучит подходящая к случаю песня. Бешеные трели барабанов, скрежет гитар, органная подложка, рычащий голос – именно так, это Tauros – молодая современная группа, играющая в лучших традициях классики. Если долго слушать тяжёлую музыку, то рано или поздно мозг отращивает себе психический аналог двадцатисантиметровой стали, защищающей его от болезненных перегрузок. Тогда самая мощная музыка обретает красоту, непонятную простым людям, и травмирует психику не больше, чем стук капель дождя по другую сторону оконного стекла. Итак, Митер, ты – свидетель! Этот негодяй играл не в своём скине и не под своим именем – как будто я не могу распознать манеру его игры! Я тут же связался с Анри, и в Сеть полетели слова. Мы с ним не любим виртуальный чат: когда он включен, нельзя работать в других программах. Лучше старая добрая звуковая связь. Передаю тебе наши точные диалоги – со своими комментариями, конечно. – Ты, никак, вернулся? Голос Анри изменился (в новом теле, естественно, другие голосовые связки), но нечто знакомое всё равно пробивается. Какие-то неуловимые интонации, построение фраз позволяют безошибочно угадать Анри. – Угу. – Тогда давай, заходи ко мне. – На фига? – На века! – Зачем? – Я хочу посмотреть на твой новый физический носитель. Митер тут тебе подарок прислал. Заодно притащишь новости и диски. Ты ведь захватил в Клане что-нибудь для меня? – Может, лучше ты ко мне зайдёшь? – Тебе до меня ближе, чем мне до тебя. – А-а... Ну, если так... Через шесть минут я – у твоей двери. Как и обещал, он был через шесть минут, сжимая в одной руке пузатую бутылку газировки, а во второй – пластиковую коробку с дисками. Новый его физический носитель сильно отличается от старого. Анри выбрал себе тело приятного, в меру упитанного круглолицего человека, излучающего веселье и доброту. Круглые чёрные глазки лукаво смотрят блестящими маслинами. Гладкую лысину так и хочется протереть тряпочкой. – Фи! -я не мог сдержать эмоций. – Неужели в Клане не нашлось ничего получше? – Тебе не нравится? – мигом отреагировал Анри. – Зря. А вот я устал от того, что вокруг все такие красивые и совершенные. Главное ведь– когда внутри человека так же хорошо, как снаружи. Чаше, к сожалению, после разговора с нынешними красавчиками и красавицами – хоть волком вой! Он бесцеремонно протиснулся в дверь, разулся, вручив мне газировку и диски, снял куртку. Под ней оказалась кожаная жилетка необъятных размеров поверх серого свитера. Потом он отобрал газировку и прошествовал в комнату. – Так, здесь, как всегда, всё запушено. Выключи солнце. Нажатие на кнопку – и вместо солнечного света комнату освещает стильная плоская лампа под потолком, а за окном – непроглядная темнота с разноцветными огнями полиса. Анри бухнул бутылку на стол и провозгласил густым басом: – Неси стаканы, друг мой, а заодно и немного пассивной протоплазмы, чтобы как следует пожевать. И не жадничай! – Это уже вдогонку. – К тебе пришёл твой самый большой друг, поэтому неси всё! Когда я вернулся с печеньем, бутербродами и бутылочкой руалы, Анри уже устроился в моём кресле на колесиках перед компьютером, и лазил по жёсткому диску, нахально поедая мою шоколадку, которая, как всегда, лежала рядом с монитором. – Куда ты запрятал леденцы, негодный человек? Шоколадка здесь, а где конфетки? Или ты изменил своим привычкам? – поинтересовался Анри, не отрываясь от экрана. – О, кстати, вот эту программку я у тебя скачаю!.. – Леденцы ты сожрал в последний свой визит! Пей газировку и рассказывай новости! – Ну и жадина! Вы только на него посмотрите! Сам ест по три пачки леденцов в неделю, а для друга, для лучшего друга, самого большого друга – жалеет! Зря я вернулся в этот полис... Надо было в другой направление выпросить... – Анри нехотя крутнулся и подкатил в кресле к столу. – Что нового в Клане? – Да всё по-старому, – поделился страшной тайной Анри. – Воспитывают малышню, проводят эксперименты, строят заговоры... Скука... Вот – задание тебе привёз. Говорят, в нашем полисе близки к завершению опыты по копированию разума человека в компьютер. Мы подобное делаем давно, для нас это совсем легко, но обычные люди до сих пор оставались в неведении... Представляешь, что будет, если изобретение состоится? – он многозначительно глянул мне в глаза. – Ничего хорошего, – мрачно откликнулся я. – Именно. Клан решил, что надо бы избавиться и от изобретения, и от изобретателя. – Убить? – Конечно. Какая разница? Ведь обычные люди для нас – лишь NPC. Нам нет до них дела... Лучше, конечно, доставить изобретателя в Клан. Убивать разрешается только при невозможности захвата. Клан хотел бы изучить новую технологию. Выдавливаю на лице улыбку. NPC – Non-player character – так называют программных ботов, которые призваны создавать ощущение многолюдности в сетевых играх. Они действуют неотличимо от реального человека, и ты никогда не разберёшься, кто же твой противник: человеческий разум или горстка байтов? В настоящей жизни всё проще: есть кланеры и есть NPC. Третьего не дано. – Итак, Клан решил, что лишь он должен обладать технологией сохранения разума и привилегией дарить бессмертие. Простые смертные недостойны этого... – Всё так. Даже в наших клиниках, проводящих дорогостоящие операции по имплантированию искусственных органов, никогда и ни за какие деньги не предлагают спасти разум. А какое мнение у тебя по этому поводу? – Анри искоса смотрит на меня. – Я согласен с Кланом. Людям опасно доверять бессмертие. Мало, что ли, зла они успевают натворить за свою короткую жизнь? Представляю, что начнётся, если они почувствуют вкус вечности. – Ну и ладно... Никакой конкретной информации пока нет, так что придётся узнавать всё самим. Тут тебе и карты в руки: ты ведь у нас постоянно вращаешься среди элиты полиса, а сложные эксперименты можно проводить, лишь обладая серьёзной экономической базой... Кстати, это задание из всех местных кланеров доверили только нам. Догадываешься почему? Я усмехнулся, мгновенно напряг и расслабил нужные мышцы, надевая на лицо маску весельчака, и сказал: – Естественно. Это ещё раз доказывает, насколько высоко в Клане ценят талантливых людей с актёрскими способностями. Анри тут же подыграл, приняв вид добродушного толстячка, и ответил благостно и густо: – Да, мой друг, ты прав. Именно в среде Нейромантов воспитываются самые тонкие ценители художников, чьи краски – человеческие чувства! – Точнее выглядит сравнение с компьютерными шахматами, когда шахматист выступает на поле в роли одной из фигур, а остальные даже не догадываются, что это его воля направляет их действия. И жертвует ими при необходимости. Мы невольно взглянули на фигурку в углу стеклянного столика, изображающую свернувшуюся змею. Она сплетена их тончайших металлических нитей и потому изгибается, как желает владелец. Хорошая стилизация – любую форму принять может. Символ бесконечности... Анри откинулся в кресле, взял в руки бутылку руалы. – Ты хоть знаешь, из чего её делают? – спросил он, рассматривая этикетку. – Из фруктов и трав. Главным образом из яблок и персиков. Перегоняют по специальной системе, добавляя различные вещества, потом закладывают ароматическую основу, которая определяет и цвет напитка. Наиболее популярны розовый и светло-коричневый оттенки. Пить можно либо в охлаждённом состоянии, либо в нагретом – вкус, конечно, сильно различается, но что-то общее сохраняется всё равно. Иногда делают с газом, но я предпочитаю без. В холодном виде. – Ладно, наливай. Мы отлично посидели с Анри пару часов, душевно распивая руалу и разговаривая о последних событиях в Клане. Вспомнили и о тебе, Митер. Я сообщил Анри о том, что произошло нового за время его отсутствия. Потом он ушёл, а я стал исследовать принесённые им диски. Особо тщательно – красный. На нём было пять файлов. Три из них скрывали вирусы. Такова ещё одна наша любимая игра: мы обмениваемся дисками с вирусами и в минимальный срок стараемся обезвредить чужой. Единственное ограничение – нельзя безвозвратно стирать информацию или портить оборудование. Таким образом, мы тестируем свои вирусы, в которые при надобности можно вставить самую серьёзную начинку. Логика проста: если уж Нейромант не смог обезвредить вирус, то его не обезвредит никто. Итак, мне необходимо определить, в каких файлах спрятан вирус. Очень смешно. Попробуем первый. Ничего не происходит, антивирусная система спит глубоким сном. Запускаю дополнительные модули, устраиваю полное сканирование. Как я и думал, молчание. Ладно, потом разберёмся. Уже пора спать. Проснувшись, я ещё раз протестировал файлы, нашёл два вируса, но третий будто испарился. К обеду я наконец сдался и связался с Анри. Сбрасываю тебе логи нашего разговора: / «.Сдаёшься?» Log interrupted. N Этот негодяй завалил мне весь экран окошками с надписью «Прювет!», а потом компьютер сказал «Пуфф!» и выключился. После перезагрузки вирус самоуничтожился. Каналья всё-таки наш Анри, честное слово, каналья! К счастью, ещё не создали вирус, который может повредить физические составляющие компьютера. Конечно, об этом часто говорят, а ламеры просто уверены, что вирус всесилен и способен, например, сжечь процессор. Дилетанты. Для чего, спрашивается, предусмотрены тумблеры, которые приходится регулировать вручную при установке нового процессора? Если бы значения напряжения не выбирались индивидуально пользователем для каждого проца, то так бы все и ломали компы. Выставить вместо 3,5 вольт для XD-шного процессора 7, как для GTY – и всё, капут! Хотя сейчас уже и это не проблема: умные люди специально предусматривают, что найдётся неумеха, который даже процессор вставить не в состоянии. Поэтому нормальный проц, изготовленный не на коленке в кустарной мастерской, не расплавится от перенапряжения. А вообще, по-моему, пусть лучше вирус испортит аппаратное обеспечение, чем уничтожит информацию, хранящуюся в компьютере. Плату можно легко заменить, причём на более совершенную, а вот информацию не восстановишь. Кто-то скажет: не существует баз, которые нельзя возобновить!.. На это я могу ответить: если у человека нет таких файлов, то либо он ламер, пользующийся компьютером только для развлечений, либо очень осторожен и часто делает архивные копии. Но нам, кланерам, запрещено копировать архивы. Наши ноуты просто так не включишь, а с физического носителя прочитать легче лёгкого – туда сложный код не поставишь, и умелец в конце концов его расколет. Нам вдолбили за годы учёбы: информация, касающаяся Клана, не должна попадать ни в чьи руки!.. Иногда даже своим товарищам нельзя её показывать. Никто из соклановцев, кроме Анри, не знает, где я живу. Мы общаемся через Сеть или на нейтральной территории. Ни с кем я не поддерживаю тесных отношений – только в пределах совместной работы, когда требуется помощь. И всё! Не удивляйся, Митер, и постарайся понять. Ты всегда считал своим долгом регулярно посещать дружеские тусовки, общие собрания... Скажу тебе честно: если бы здесь оказался ты и постоянно справлялся о состоянии моих дел, о самочувствии, зазывал на праздники, я бы немедленно перевёлся в другое место. Никто не имеет права без спросу стучаться в мою жемчужную раковину. Никто не имеет права лишать меня иллюзии одиночества. И так постоянно приходится помнить, что я – один из байтов гигантской программы, имя которой Клан. Прогулки с самим собой доставляют удовольствие только когда они не необходимость, когда этого не требуют твои дела. В наше время мало кто понимает их красоту... Есть куча развлекательных мест, есть Сеть, где всегда можно найти друга, поэтому каждый сам выбирает степень своего одиночества. И далеко не всякий может позволить себе такую роскошь – остаться наедине с собой. Видимо, потому что собственное наполнение частенько дурно попахивает. Ты меня знаешь давно, тебе всё это можно объяснить, так что без обид. Я зову тебя своим другом. И это говорит о многом. Лишь двое людей на всей планете так закодированы в моём сознании: ты и Анри. Две Противоположности... Мне больше не нужен никто другой. Я самодостаточен. Пусть этого не поймут обычные люди, готовые удавиться, когда болезнь запирает их дома, лишая возможности увидеться со своими друзьями или любимой. Что ж, их проблемы... Считал и буду считать: то, что держится само по себе, всегда крепче, чем то, что надеется на поддержку других... На свою дверь я поставил нейрозамок. Конечно, никакая дверь не устоит против взрыва, но, учитывая, что я живу в приличном районе, подрывникам придётся обеспокоиться тем, чтобы заранее предусмотреть бесплатные места для полиции, которая обязательно явится на этот спектакль. После того как Анри придумал устройство, без труда взламывающее любую систему, основанную на пластиковых карточках, пришлось поразмышлять, прежде чем я сделал выбор. О механических и кодовых замках речь, как ты понимаешь, даже не шла. Входные системы, сканирующие сетчатку глаза, анализирующие отпечаток ладони или произнесённую фразу, ненадёжны и неудобны. Во-первых, кланеры иногда меняют свои физические носители, во-вторых, при необходимости нельзя открыть доступ другому, находясь далеко от двери. Мой нейрозамок устроен совсем по иному принципу, исключающему возможность проникновения внутрь не-кланера. Дело в том, что для его отпирания требуется сбросить по беспроводному входу заранее заложенный образ. Ни одна программа на это не способна. Даже другой кланер, зная в принципе мою кодовую картинку, не сможет войти в дверь. Например, это бокал с изумрудным напитком. Но точный оттенок цвета жидкости, толщину и прозрачность стекла ёмкости, расположение пузырьков угадать просто немыслимо. Если я хочу, чтобы кто-то вошёл, сбрасываю ему свой образ, переводя его в цифры и символы. Я могу отослать шифр даже в виде обычного сообщения на коммуникатор. Кланер способен восстановить мой образ, и дверь откроется. Здесь, как видишь, использована идея виртуальности. Компьютер воспринимает лишь комбинации цифр (даже не цифр, если быть точнее, а электрических импульсов}. Человек же переводит цифры в образы, пользуясь программами, работающими с подсознанием. В конечном счете, всё – лишь импульсы. Электрические импульсы внутри процессора или человеческого мозга. От одного провода к другому, от дендрита к аксону. Мы, Нейроманты, насколько я понимаю принцип действия нашего имплантанта, используем зашитую в память платы программку, автоматически переводящую образы в цифры и наоборот. Вспомни, Митер: «погружаясь» при взламывании программы, мы видим то потоки цифр, то сияние, то скрещивающиеся клинки света... Что это, как не конкретные цифры, принявшие вид, воспринимаемый человеческим разумом? Решив задачу, мозг с помощью имплантанта трансформирует их обратно в цифровой код, удобный для компьютера. Взаимодействие платы и мозга влияет на подчинённые подкорку и психологию. Поэтому я утверждаю, что мы представляем собой другой биологический вид по сравнению с обычными людьми. Вопрос только – биологический ли? Мы изначально, с самого первого дня сознательного существования в соединении с имплантантом, не можем стать такими же, как люди. Воспитание и учёба кланера заполнены тренировками по контролю платы, по использованию всех её возможностей, которые иногда кажутся безграничными. Безумный старик Альфред Ла Норд, изобретатель платы, был по легенде слеп, когда создавал её, и мог подключаться к компьютеру лишь напрямую, через нервы. Он заплатил за это тем, что лишился всякой возможности двигаться, зато ему покорилась виртуальность. По его замыслу, из бункеров, где укрылась от радиации наземного мира горстка спасшихся, должны были выйти уже не люди, а более совершенные создания. И всё же пока люди нам необходимы... Ты ведь не знаешь, Митер, что стало с детьми, которых ты спас в Даунполисе? Я расскажу тебе, поскольку по статусу в Клане имею более широкий доступ к информации. Ты никогда не задумывался, откуда мы берём физические носители, в которые вставляем платы, переселяя разум и сознание погибших кланеров? Думаешь, здесь замешано клонирование или выращивание эмбрионов в пробирках? Инкубаторы? Спешу тебя огорчить: клонирование и всякие генетические штучки – это к Бионам... Мы такими вещами не занимаемся. Мы выращиваем физические носители, а потом стираем их память и вставляем платы кланеров. До операции они живут в специально отведённом комплексе, ничего не зная об окружающем мире. Даже то немногое, что остаётся у них от первых лет жизни, затем стирается и заменяется фальшивыми воспоминаниями. Мы работаем с их мозгами, словно с жёсткими дисками, по своему усмотрению закладывая нужную информацию. Есть у нас физические носители на любой вкус, любого пола и возраста. Выбирай, кого хочешь... Знаешь, многие дети родились уже в этом белостенном комплексе... Аморально? Компьютеры не знают слова «мораль». Жестоко? Мы не чувствуем к ним ненависти, наоборот, они живут лучше, чем 90% людей на поверхности. Мы формируем их тела, не заботясь об уме: всё равно управлять этими физическими оболочками будут наши платы. Нет, люди нам исключительно полезны, потому что после каждого перерождения кланер всё меньше и меньше боится смерти. Он, естественно, не стремится к ней – процесс привыкания к новому телу довольно неприятен. Но ведь всего не предусмотришь, и на все случаи жизни не застрахуешься. Переродившиеся кланеры нам особенно ценны, и понятно желание дать им самые лучшие носители. Без изъянов и физических недостатков. С такой внешностью, какая понравится. Те, кого мы выращиваем в Клане, принадлежат нам целиком, до последней клетки. Ты думаешь, это несправедливо по отношению к ним? Давай разберёмся. На поверхности средняя продолжительность жизни – 40 лет. Максимальная зарегистрированная – 60. Сказывается плохое питание, сказывается воздух, не до конца очищаемый от вредных примесей, и многое другое... А в нашем питомнике пока никто ещё не умер от старости! Из 47 лет после Апокалипсиса мы как минимум четыре десятилетия занимаемся выращиванием физических носителей. Кандидаты хорошо питаются и постоянно тренируются, поэтому кланеры для возрождения получают сильные, здоровые тела. Ты можешь возразить: почему бы не брать случайных людей с улицы? Но там нельзя найти ни одного, кто был бы полностью здоров! Возьми даже нас. Когда я иду по полису, мне кажется, что я физически ощущаю, как с каждым вдохом вредные частицы, незримо присутствующие в воздухе, оседают во мне. Некому нас винить за то, что мы выращиваем людей, как бездушный материал. Мы не признаём за этими организмами права на самостоятельную жизнь. Иногда высказывались предложения, что можно и их детям имплантировать плату. Но одна из основополагающих наших заповедей гласит: правом на имплантант обладает только рождённый от кланера. Мы не гонимся за количеством кланеров, нам важно качество. Мы привыкли считать всех некланеров низшими существами, которых и людьми-то называть нельзя – в лучшем случае организмами. Мы каждый день видим своё превосходство над ними. Ну и что с того, что оно получено благодаря лучшей подготовке в детстве и имплантанту? Это реальность, с которой нельзя не считаться. Я иногда думаю: а ведь и до Апокалипсиса человеком называли не всякого! Обычно только тех, кто получал хорошее образование, совершенствовал свой мозг... Да, они бы были с нами на равных – не считая, конечно, возможностей, обусловленных имплантантом. В наше же время кто сравнится с кланерами в умственном развитии? Очень и очень немногие! Это я и имею в виду, когда говорю о людях-организмах. Вот и выходит, что предпочтительнее общаться с нашим врагом-кланером, чем с обычными человекообразными. Последние ощущают свою общность как исключительную уязвимость и стремятся слиться в какое-нибудь маленькое сообщество. Они боятся быть одинокими – эти слабые, глупые люди. Кланеры же, наоборот, привыкли сознавать свою элитарность. Я думаю, что смог бы ужиться с большинством тех, кто населял землю до Апокалипсиса. Сегодня перед нами совсем другой биологический вид. Доброта, уважение и милосердие уничтожены, правят миром жестокость и ненависть. Поэтому некоторые наши поступки, которые старшему поколению кажутся аморальными, на самом деле вовсе не таковы. Просто старшие судят нас применительно к тому времени, когда они воспитывались. Но нам достались другие условия и другой мир. Теперь лишь в Клане мы имеем подобие прошлой жизни, только кланеры внимательны друг к другу. Мир нельзя построить на любви к ближнему – мы построили его на уважении. Лишь в родных пенатах меня видят настоящим, без привычной маски. Вне Клана – я таков, каким заставляет быть мир. Скучно всегда играть одну и ту же роль – потому у меня много масок. Клан приказал уничтожить изобретателя и его изобретение. Люди никогда не узнают о том, что можно переносить разум живого человека на цифровой носитель. Они могут только мечтать об этом. Так было уже не раз: Клан следит за всем, что происходит в мире, пресекая в зародыше то, что ему не нравится. Клан приказал – и я убью изобретателя, хотя даже не знаю его и не чувствую к нему ненависти. Просто так решил Клан. Задумайся об этом, Митер. Мы поступаем так, как нам предписывает Клан, не потому, что жёстко связаны приказом, а потому что нас воспитали считать все решения Клана единственно правильными и справедливыми. Клан мудр и дальновиден. Его сила – это наша сила. Его судьба – это наша судьба... Сигнал о запросе на связь вывел меня из задумчивости. – Ты сейчас пишешь письмо Митеру? – спросил Анри. – Передай ему мою сердечную благодарность. Ничто не сравнится с удовольствием от беседы с хорошим человеком. А ты себе сделал копию подарка? – Да. Просто чтобы ещё раз поговорить с Натой, проститься. Потом стёр. Спасибо тебе ещё раз, Митер. Отпечаток сознания Наты, который ты нам прислал, – это самый ценный подарок из всех, какие я получал. Она была хорошим товарищем, и я от всей души желаю тебе скорее найти способ перевода сознания из компьютера на имплантант. Анри удалил с ноута своё виртуальное создание, теперь там будет жить Ната. Ты не обидишься, Митер?.. – Надо бы нам к Кверу зайти... Представишь ему старого приятеля... Самое плохое в новом физическом носителе – необходимость заново устанавливать контакты со знакомыми людьми, опять приобретать их дружбу... – делится сокровенными мыслями Анри. – Так как, ты готов? Меня одного он ведь не впустит, этот конспиратор? – Договорились. Через десять минут на углу дома. Чёрт, придётся ехать в подземке. Ненавижу общественный транспорт. – Ладно, до встречи. Link aborted... Никаких шикарных костюмов – простые чёрные джинсы, чёрный балахон и кожаная куртка с косым воротником. Holtzeramp;Shultz скрыт во внутренней кобуре под правой подмышкой. На голову – замшевый берет. Всё как обычно. Максимум удобства и практичности. Из ящика стола выгреб кучу разных дисков, проводков и разобранных плат, минуты две распихивал всё по карманам куртки. За что люблю вещи – так это за наличие огромного количества карманов. Мои диски, провода и платы уместились, не выпирая и не мешая. Оправив куртку и немного повертевшись на месте, я убедился, что до пистолета дотянуться легко, ничто не стесняет движений. Когда я вышел к условленному месту, золотая стрелка на моих часах показала, что я, как всегда, не изменил своей пунктуальности и пришел вовремя. Выплывшая из темноты фигура подтвердила, что и Анри остался таким же точным. Отлично. Некоторые люди думают, что им позволено опаздывать, и очень удивляются, когда обнаруживают, что я никого не жду дольше 15 минут. – Прювет... – Анри вышел под свет яркого уличного фонаря. Я молча приветствовал его затянутой в чёрную перчатку рукой, и мы без лишних слов двинулись в путь. Три часа дня. Город ещё не активизировался: люди либо сидят на работе, либо только недавно проснулись после ночных оргий. Небо уже сменило цвет с утреннего тёмно-серого на почти чёрный, иногда можно различить голубоватые переливы защитного купола над полисом. Глубокое, бесконечное небо... Если в него долго смотреть, запрокинув голову, вглядываться в этот кусочек, не закрытый громадами зданий, то может показаться, что на самом деле падаешь в него. В такие моменты начинаешь ощущать, что наша планета и вправду вертится... Мы шли с Анри быстрым шагом, надеясь миновать большую часть пути до столпотворения. Нижние этажи – словно световые мечи: там либо вестибюли, либо витрины – в любом случае всё блестит и переливается. Говорили о каких-то пустяках: обсуждали преимущества проца ALLiD над процами фирмы ITON. Анри советовал мне поставить на второй комп пару дополнительных кулеров на основе жидкого азота. На это я резонно возражал, что комп и так занимает много места – прямо какой-то короб по сравнению с изящным ноутом. В современных системах охладительные агрегаты занимают иногда больший объём, чем обслуживаемая ими мощнейшая аппаратура. Через десять минут мы были в вестибюле подземки. Сине-серые тона его оформления и освещения всегда вызывают во мне неприятные ощущения. Ну, тут хотя бы относительно чисто, и воздух довольно свеж. Некоторые другие станции я совершенно не мог выносить. Здесь, по счастью, мало пассажиров. Район респектабельный, и большинство жителей предпочитает собственные автомобили. Мы проехали несколько станций в практически пустом вагоне, не пожелав присесть на тёмно-синие жёсткие сиденья. Редкие попутчики неодобрительно смотрели на молодых людей в хороших костюмах, стоявших рядом с нами. На нас с Анри никто не обращал внимания. Всё правильно – многие теперь носят кожаные куртки. Но вряд ли в подземке сыщется знаток, способный определить, что наши сделаны из настоящей кожи, а это автоматически поднимает цены в десять раз. Вдобавок – из самой мягкой кожи, которая не скрипит, что тоже немаловажно в смысле стоимости. Уже перебравшись на линию В, мы услышали по репродуктору неприятный дребезжащий голос: «Внимание! На станции В-14 поезд останавливаться не будет. Временный запрет связан с беспорядками в городе в районе станции. Просьба соблюдать спокойствие. Полиция ведёт операцию по уничтожению преступных элементов. Постарайтесь не появляться в этом районе в течение суток». Я повернул лицо к Анри, он усмехнулся: – Обычная история. Массовая перестрелка. Пара банд делит территорию. Я только кивнул в ответ и запустил с переносного харда одну из своих любимых песен. Меланхолическая вязь мелодии, много густых, протяжных аккордов, появляющиеся и затухающие гудки... Да, это несравненный Morphin, жутко медитативный, бесконечно печальный Morphin... . ...Анри тоже слышит через свою плату мелодию, льющуюся из моего харда. Он согласно улыбается и прищёлкивает пальцами. Наша станция – В-15... Как ужасно скрежещут поезда в подземке... Администрация полиса, видимо, считает так: те, у кого есть деньги, обычно ездят на собственных машинах, а о тех, у кого денег на машину нет, не стоит и беспокоиться... Нет, никогда нам не дождаться чистых, светлых, бесшумных поездов... Мы с интересом наблюдаем пару мгновений за станцией В-14, мимо которой поезд проносится без остановки. Промелькнула толпа людей с горящими от животного страха глазами. Снуют полицейские – в чёрной броне, кислородных шлем-масках, с тяжёлыми автоматами в руках. Поезд заглушает своим гулом все звуки, но сознание с готовностью домысливает крики и глухую пальбу, доносящиеся с поверхности... Световое пятно станции В-14 снова сменяется мраком, напоминая к чему-то старую легенду о проклятом поезде. Ты, наверно, тоже слышал, Митер, «показания очевидцев», которые видели, как к станции подходил обычный поезд, в него салились пассажиры, и всё это пропадало, неизвестно куда. А на других станциях потом другие «свидетели» замечают проносящийся без остановок призрак и поражённые ужасом лица, прильнувшие к стёклам... Такие поезда появляются на разных линиях примерно раз в месяц, вызывая кучу репортажей и газетных публикаций... На станции В-15 из всего поезда вышли только мы. Очень дрянная станция – одна из самых грязных и тёмных в полисе. Тусклые лампы в проволочных сетках освещали обрывки газет и разорванные коробки, носимые туда-сюда ветром тоннелей. Не хватало только крыс из канализационной системы города. Кстати, до Апокалипсиса звучали прогнозы, что крысы – единственные живые существа, которые переживут возможный катаклизм. Ошибочка вышла. Крысы эволюционировали. Сказались способность поедать друг друга при недостатке пиши, а также радиация. По сравнению с сегодняшними крысами те, прежние, показались бы добрейшими пушистыми зверьками. Регулярно специальное подразделение полиции полиса отправляется под землю с огнемётами. К большинству ядов и отравляющих газов у крыс иммунитет, а к новым они его моментально вырабатывают, так что единственное спасение – напалм. К счастью, я уже так много видел в этой жизни, что привык абстрагироваться от грязи. Тем более что любая станция всё равно приятнее дребезжащего вагона. Скрипящие решётчатые дверцы, серые ступени, неизвестно кем исцарапанные... Полис встретил нас пронизывающим до костей ветром. Где-то за домами, в районе В-14, до которого отсюда пятнадцать минут хода, надрывались полицейские сирены: город стонал за нашей спиной. Пока идём, я расскажу тебе, Митер, про человека, к которому мы направляемся. Его зовут Квер. Это, конечно, псевдоним, настоящего имени не знает никто. Квер – единственный из обычных людей, кого я могу назвать своим другом. Он – компьютерный гений, мой бессменный поставщик, к которому я обращаюсь, когда надо прикупить что-нибудь для компа: Квер достаёт всё, что угодно, и продаёт недорого. Он может, наверное, устранить любую поломку. Но основное его занятие – не торговля оборудованием и не помощь друзьям. Ты сам поймёшь, чем он зарабатывает на жизнь. Пока лишь намекну, что полиция Мидиаполиса дорого бы дала за его адресок. Квер – просто уникальный человек. Единственный из всех, кого я знаю, кто не знаком с чувствами зависти, ненависти, ревности, мести... Как мог он выжить среди всех остальных, готовых рвать друг друга зубами? Квер всегда поймёт и всегда порадуется за другого. Он – настоящее сокровище, и даже в Shaqe играет лишь немного хуже нас с Анри! Но и общаясь с ним, я тоже надеваю маску... Играю роль меланхоличного человека – в меру весёлого и неплохо разбирающегося в компьютерах, у которого мало проблем и ещё меньше причин быть недовольным жизнью... Тёмные переулки не более обитаемы, чем станция подземки, с которой мы выбрались на поверхность, а автобуса на ветхой остановке можно было ждать до утра. Районы В-8-В-20 могли считаться респектабельными разве что лет пятнадцать назад, когда их только построили. Теперь же здесь селятся те, у кого нет денег на приличную квартиру, а также те, кто избегает ненужного внимания общества. Здесь все магазины похожи на тот, что был рядом со станцией – там мы с Анри купили по бутылочке газировки, чтобы веселее было идти – одноликие коробки с прилавками и ярко освещёнными витринами. Продавцы в них пронизывают каждого покупателя глазами насквозь, а из приличной еды есть только пирожки с мясом неизвестного происхождения. Через десять минут блуждания по закоулкам мы постучали в ржавую металлическую дверь подвала одного из домов. Из прикреплённого к двери двумя блестящими болтами динамика раздался бодрый голос Лестера: – Hay, menz. Antey, wat da peper zer wis U? (Привет, чуваки. Антей, что за перец там с тобой?) – It's Corax, a trend da ya. Chill out, Lester, hi's da cul hosser. Com'on, laisse nus in! (Да это же Коракс, мой камрад. Успокойся, Лестер, он хороший человек. Давай, впускай нас!) – ответил я, повернувшись к скрытой в темноте видеокамере. Анри-Коракс изобразил улыбку и помахал дружественно рукой. В двери что-то щёлкнуло, и открылся проход в тёмный коридор. Когда дверь за Анри закрылась, включился свет. На какое-то мгновение мы ослепли – да, отличная мера предосторожности! Непрошеный гость сразу оказывается обезоруженным! Мы прошли в комнату, где нас встретили Квер и его команда. Квер – очень худой, выше меня на голову. Несмотря на худобу, обладает немалой физической силой. Иногда мне кажется, что стальные мышцы прячутся внутри его костей. Он, как обычно, одет в облегающий фиолетовый (это его любимый цвет) комбинезон с пластиковыми вставками на груди и плечах, на массивном поясе – набор маленьких отвёрток и всевозможных инструментов, включая пачку дисков первой необходимости. Он улыбнулся, завидев меня... Да что там – он всегда улыбается! Незнакомец может подумать, что Квер – сущий добряк, которого легко обвести вокруг пальца. Однако, скажу тебе по секрету, Митер, Квер необыкновенно собран и целеустремлён, в сложных ситуациях – быстр и решителен. Вовсе не за красивые глазки он стал главарём своей банды. Лестер – ближайший помощник Квера – совершенно обычный молодой паренёк: стандартное лицо, незапоминающийся голос, в меру добр, в меру трудолюбив... Единственное, что сразу привлекает в нём внимание, – это уши, которые торчат на его коротко стриженной голове, словно плавники гигантской рыбы. Он и подвижен, будто рыба в воде! Надо видеть, как порхают его пальцы над клавиатурой, как ловко он находит неожиданные решения!.. Эмили – высокая темноволосая девушка в шикарной кожаной одежде – копалась во внутренностях компьютера. Она лишь приподняла голову на звук наших шагов, кивнула и тут же погрузилась снова в сплетение проводков, торчавших из распотрошённого системного блока. Несколько плат, извлеченных из чрева блока, лежали на пустых пластиковых коробках. Эмили ковырялась каким-то маленьким инструментом в одной из них, время от времени поглядывая на монитор. Мерцание его то усиливалось, то уменьшалось, не желая пропадать полностью. Комната, в которую мы попали, освещалась синеватыми лампами, висевшими под потолком по всему периметру. Стены носили следы мощных уларов чем-то металлическим. Кое-где виднелись странные надписи – как будто писавший внезапно узнал важные сведения, но под рукой не оказалось ничего, чтобы зафиксировать их... Вокруг находилось, по крайней мере, десять компов разной степени собранности. Стояли они на обычных чёрных столах, весьма удобных для работы. Имелись в комнате и четыре кресла на колесиках: в них легко перемешаться от компьютера к компьютеру, не вставая. На полу валялись всевозможные пакетики и пакеты, полупустые бутылки с газировкой и алкогольными напитками, а в углу живописно громоздились пустые коробки. Я усмехнулся: не будь Эмили, обитатели этого помещения просто утонули бы в мусоре, потому что ленивы во всём, что не касается их электронных друзей. Квер, отвернувшийся от своего компа, подкатил к нам на кресле с самой дружелюбной улыбкой, на какую только был способен: – Hay, menz! It's great to see ya. Parlez me da trend da tu, Antey, I wanna nou hi'wel! (Привет, друзья! Мне очень приятно, что вы ко мне зашли. Жду не дождусь, когда ты мне расскажешь про своего друга, Антей!) Я раскрыл ему военную тайну, рассказав, что Коракс – большой мой друг, которому я верю, как самому себе, что он был большим другом Анри и поселился в квартире Анри, потому что тот завещал её именно ему. Анри, стоявший за моим левым плечом, предпринимал отчаянные попытки не рассмеяться, глядя на кивающего сочувственно Квера. – Oki, ya can calc da me. Any time, anizin (Хорошо. Ты можешь целиком рассчитывать на меня), – сказал Квер Анри. – Wanna some hardware? I can get any! (Может, хочешь какое-нибудь оборудование для компа? Достану любое!) Я отдал Кверу всё, что принёс по договорённости, и сообщил, что пришёл за кулером, потому что старый совсем испортился и больше гремит, чем охлаждает проц. Кулер нашёлся в шкафу у Лестера, и я быстренько откачал ему сотню кредитов (это вполне божеская цена: в фирменных салонах такие кулеры улетают по полторы сотки). Заодно, как бы невзначай, я расспрашивал Квера о городских новостях. Мы с Анри сидели на коробках, пили газировку и слушали нескончаемый поток информации, исходивший от Квера. Начав с краткой характеристики недавно появившейся на компьютерном рынке аппаратуры, он продолжил сведениями о взломе системы выборов в администрацию полиса, потом рассказал о глючной карточке, которая ему недавно попалась, похвалил меня за пару новых миров, выложенных в Сеть на прошлой неделе, и наконец замолк. Только и ждавший этого момента Анри спросил, не слышал ли Квер чего интересного по работам над копированием разума человека в компьютер. Тот пожал плечами и посоветовал обратиться к Эмили. Девушка на миг оторвалась от своей работы и, хитро подмигнув, заявила, что с удовольствием нам поможет, если только у нас ещё осталась газировка. «Ещё как осталась!» – ответил я, быстро допивая свою и отбирая бутылку у Анри. «In a freim (Я мигом)!» – Эмили отложила плату и отключила свой полуразобранный комп. Взмахнув приглашающе рукой, она пошла в соседнюю комнату, где стоял самый мощный, наверное, в полисе агрегат. Рядом с ним поддерживалась стерильная чистота, а порядок, в котором лежали диски и оборудование, сразу говорил о том, кому всё это принадлежит. Пока мы волокли пару кресел из главной комнаты, Эмили налила себе газировки, достав из серого шкафчика матовый синий стакан. Загрузив операционную систему, Эмили подключилась к общей базе данных, куда сбрасывали информацию все хакерские группы полиса. Любой парень из отдела сетевой безопасности отдал бы правый глаз за возможность хотя бы час в ней покопаться. Ты будешь смеяться, Митер, но даже я не смог дорваться до неё. Они пользуются какой-то маломощной передающей системой, в которой передатчики соединены с основным сервером по-старинке – проводами. Так что войти в базу можно только с нескольких терминалов во всём полисе. Ломать систему, чтобы подключиться – слишком хлопотно. Да и защита у них совсем не слабая. Остаётся только вздыхать, глядя на богатство информации, до которого руки коротки дотянуться. Эмили быстро заработала пальчиками – она пользуется вместо клавиатуры новейшим устройством: на руку надевается сенсорный браслет, на пальцы крепятся чёрные стильные колечки. Каждая клавиша продублирована движением, словно в азбуке немых. Говорят, если потренироваться, то можно печатать текст быстрее, чем с клавы. Ну, нам-то это ни к чему: диктовать из мозга через имплантант всё равно быстрее. Через полчаса мы всё-таки натолкнулись на короткую заметку, брошенную кем-то под ником LOO!n. В ней сообщалось, что некто L3ssy ищет препарат под названием Morgana... Вроде бы, ничего интересного, но Анри заявил, что этот препарат – сильный наркотик, стимулирующий умственную деятельность. Обладает кучей побочных эффектов. Запрещён к открытой продаже. Широко используется в полиции. Там с его помощью вводят преступника в транс и, подключив сканеры к голове, ведут допрос, получая ответы вопреки воле пациента. Препарат действует таким образом, что защитные барьеры мозга резко ослабевают, тем самым появляется возможность напрямую контактировать с компьютером – как было сказано в информации из Клана, к этому выводу пришли и те изобретатели, которых мы искали. Там, Митер, ещё сообщалось, что эти орлы прилетели к нам из Анерополиса, который в ста шестидесяти километрах отсюда. Тамошние кланеры доблестно завалили операцию, спугнули дичь, а теперь расхлёбывать придётся нам с Анри, имея лишь несколько имён и название этой вот Морганы. Поиск на имя L3ssy сразу дал какие-то ссылки. Эмили щедро сбросила нам всё на диски, и мы собрались к себе – анализировать полученную информацию. Уже в дверях столкнулись с 2tre22, говоря попросту, Стрессом. Это последний незнакомый тебе член команды Квера. Стресс – пухлощёкий человечек с горящими глазами, про которого так и хочется сказать – «налит жизнью». Он очень язвителен, и лишь близкие друзья, выработав нечто вроде иммунитета, могут безболезненно переносить его шуточки. Единственный, кто умеет поставить Стресса на место, это Анри. Ну, ты, Митер, и сам знаешь, что большей язвы, чем наш Анри, просто не бывает. Стресс пришёл с пакетами еды, купленной для всей команды, и, увидев новое лицо, спросил, что это за пузан. Анри оч-чень вежливо заявил, что он – продавец лекарства от чесотки, и тут же предложил Стрессу пару баночек. Стресс, как оказалось, чесотку лечить не хотел, равно как тиф, оспу и геморрой. На что Анри, пожав плечами, ответил: «Конечно, ведь с ними лучше...» С этими словами мы и покинули поле боя, оставив Стресса в полном недоумении. По дороге обратно обсуждали наше задание. Чем мне особенно любезен наш Клан, так это обилием информации, которая щедро предлагается исполнителям! – Не ной, – сурово заявил Анри, во всю хрустя чипсами. – Информацию просто надо уметь добывать... Посуди сам: исследования требуют дорогущей аппаратуры, да и Моргана недёшево стоит... Отсюда вывод?.. – Они должны просить у кого-нибудь помощи или быть очень богатыми! – проявил я чудеса сообразительности. – Правильно. Иногда, мой друг, ты бываешь исключительно догадлив... -. не скупился на комплименты Анри. – Богатых мало...Вращаются они в определённых кругах.. Если ты очень напряжёшь свои скудные мозги, то даже вспомнишь, кто из нас с ними общается. – Уж не я ли? – Браво, ты сегодня в ударе! – восхитился Анри. – Я бы с удовольствием тебе поаплодировал, но руки чипсами заняты... Эй, это не повод, чтобы без зазрения совести брать такими большими горстями!.. А я пока продолжу поиск через свои каналы. По счастью, большинство знакомых знают лишь бесподобный стиль моих электронных посланий в Сети, не имея представления о физическом носителе... – скромно заключил он. – Сейчас к тебе заскочим, скинем инфу, которую нам Эмили дала... Вот, собственно, и всё о «прогулке». Кое-что прояснилось. Заметь – без всякой стрельбы и насилия! Я знаю твою точку зрения, Митер. Ты считаешь примерно так: пусть тебе попадётся побольше бандитов, из которых ты вышибешь дух. Это, Митер, юношеский максимализм! Мы не в полиции работаем. И чем меньше используем свои пистолеты, тем лучше. К тому же, если часто берёшь в руки оружие, то должен быть готов к тому, что рано или поздно найдётся человек, стреляющий быстрее и точнее тебя. Горе побеждённым!.. Вечер... Shaqe... Стакан руалы рядом с монитором... Свежая пачка леденцов с лимонным вкусом... Лунная соната за спиной... Жизнь прекрасна и удивительна, а Бетховен гениален!.. Ты умеешь так отдыхать, Митер? За полчаса восстанавливать душевные силы?.. Пожалуй, лишь владеющие искусством медитации Хранители могут понять и оценить моё одиночество... Молчит коммуникатор, медленно чистится диск ноута, различные программы уничтожают всякий мусор тщательнее, чем моюсь я, вернувшись с улицы. Мне не надоедает регулярно переустанавливать систему. Она быстро забивается хламом – обрывками файлов, половинчатыми сбоями, отработанными данными и т.д. Тогда я стираю всё, возобновляя лишь необходимое. Так и просится на язык аналогия с Апокалипсисом. Мир стал грязным, он кишел людским мусором, потребовалось очиститься... После Катастрофы оставалось только необходимое для выживания, ничего лишнего. Но постепенно возврашалось многое из того, что было 47 лет назад. Теперь жизнь практически восстановилась в прежнем объёме. Снова необходима очистка... Так и с диском: приведёшь его в порядок, а через месяц глядишь – он опять грязный... Обои на стенах приобретают приятный зелёный цвет, колышется трава... Слайды напомнили один из моих миров – давно я там не был, пора навестить... ...Небо цвета ультрамарин. Ни единого облачка. Совершенство цвета. ...Я провёл всего десять минут на лесной поляне, но замечательнейшим образом отдохнул. Всё же программы, которые я использовал в работе над этим миром, весьма удачны. Пауки после объединения кланов передали нам несколько своих новинок в области гипнотического воздействия на мозг человека. Как ты помнишь, с помощью этих программ они даже могли убивать противника. Правда, эффективность сильно зависела от того, входит ли человек в Сеть обычным образом или в виртуальном шлеме. Мои миры посещают в самых лучших виртуальных костюмах, так что здесь эффективность на максимуме. Я обычно пользуюсь программами подбора цветов, задавая желаемый результат. В свои миры я также встраиваю программы успокоительного характера, способствующие глубокому погружению в виртуальность, хотя полного разрыва с реальностью, чреватого разрушением психики, стараюсь избегать. У меня иногда возникает чувство, будто я всегда внутри своей компьютерной программы – ее главный персонаж. Я начинаю путать виртуальность и реальность – не вполне обычное дело для Нейроманта, не так ли? Поэтому я избегаю копировать материальные миры. К примеру, велик соблазн создать детальный аналог своего дома, но тогда я точно сойду с ума. Боюсь стать игрушкой психоза, боюсь полного отождествления виртуальности и реальности на уровне подсознания, и так деформированного частыми погружениями... Нет, для нормальных людей чувствовать разницу между реальностью и виртуальностью необходимо. Сама идея виртуальности зависит от этого. Ведь если воспринимать виртуальность как реальность, то и реагировать придётся соответствующим образом! О какой же релаксации, о каком сбрасывании эмоций тогда может идти речь? Возобладают расчёт ходов и анализ ситуации. А это – прямая дорога к психическому срыву! Я не голословен: тот же Shaqe – всего лишь игра, но при ответственных дуэлях нервное напряжение позволяет нормально стрелять только час, потом падают реакция и точность. Правда, нельзя не учитывать и следующее обстоятельство. Есть два вида людей. Одним не хватает эмоций в реальной жизни, и потому они играют «на результат», напрягая все свои силы. Другие играют, отдыхая от напряжений обыденности – «на красоту». Лично я отношусь ко вторым. Игра (шахматы или Shaqe) – лучшее средство разгрузки мозга. Десять минут – и он свеж, как после пробуждения ранним утром!.. Проблема многих в том, что они не умеют его снова быстро включить в работу, отсюда распространённое заблуждение – дескать, игры отвлекают от жизни... Ладно. Сегодня надо лечь спать пораньше – предстоит тяжёлый день... Проснулся я за десять минут до 8 часов. Просто лежал, глядя в потолок. Таяли секунды, падая на лоб и глаза. В 8 включилась аудиосистема, с постепенным нарастанием громкости зазвучала песня... Плотный звук, очень плотный и сочный, который сразу бодрит просыпающееся сознание. Эффект шипучего напитка, бьющего пеной через край бокала... Бутылочка молока из холодильника приятно обжигает язык, уничтожая вкус зубной пасты. На столе остаются несколько непослушных крошек от мягкой булочки... Пока я шатаюсь туда-сюда по квартире, собираясь с мыслями, ноут включает радио, идёт краткий обзор новостей. Я не терплю телевидение, и телевизор себе покупать не стал. Новости лучше узнавать по радио – там им отводится всего пять минут, ведущие лишь сообщают факты, не пытаясь навязывать свою точку зрения. quot;Вчера около 15 часов в районе станции метро В-14 произошла перестрелка между полицией и преступными элементами. Комиссар Гарри Леоне заявил, что никакой опасности для жителей района больше нет и можно вернуться в свои дома. Переходим к новостям на финансовых рынках...quot; – Внезапно зазвучал сигнал получения сообщения. Несколькими скупыми строчками кто-то из кланеров извещал, что этим утром нашли тело убитого ночью Дориана. Он был одним из немногих Нейромантов, к которым я не испытываю дружеских чувств. Никогда этого, конечно, не показывал, и он считал меня своим товарищем... Перед глазами возник образ высокого, худого человека с коротко стриженными чёрными волосами и мощными линзами в глазах – Дориан почему-то не мог ничего сделать: несколько операций закончились безуспешно, зрение неизменно падало до минус четырёх, поэтому он и ходил с линзами. Дориан был разрублен пополам – от ключицы до бедра. Так убивают Хранители... Плата осталась неповрежденной, всё обойдётся заменой физического носителя... Ума не приложу, что делал Дориан ночью в каком-то переулке?.. Если убивал Хранитель, то почему не уничтожен имплантант, как обычно? Может быть, он не знал, что перед ним Нейромант? Тогда почему напал? Загадка... В том, что напали именно на Дориана, а не наоборот, сомнений не было: пистолет он даже не успел достать из кобуры... Я выключил ноут и вышел из дома... Проклятая пробка на шоссе 34-70! Испортила всё это утро! Лучший час дня, а с места я не могу сдвинуться ни на дюйм. Остаётся одно: рассказать тебе, куда я еду в такую рань. Дело в том, что я делаю свои виртуальные миры, в основном по заказам некой мощной компании, другие работы – временные. Пришлось сказать, что нас целая группа, которую я и представляю. Иначе бы в фирме не поверили, что я один за неделю справляюсь с тем, над чем два месяца бьются сотни две высококлассных программистов. Выбранная роль – обычный деловой человек, который своего не упустит, очень насмешлив и желчен, хотя и не больше других. Я неплохо зарабатываю – ведь плата рассчитана на коллектив компьютерных знатоков. Заодно ставлю защиту на свои миры, проверяю их работоспособность, вношу некоторые изменения... В общем, есть чем заниматься дома. В компанию я езжу сдавать новые наработки. Сейчас в кармане моей куртки лежит пара дисков с солнечным городом в арабском стиле. Я использовал несколько энциклопедий, взятых в Клане. В результате появились глиняные дувалы, резные минареты и изумрудная мозаика... Я скажу, что это – просто работа моего воображения, никогда не существовавший фантастический мир. Город сегодня загрузят в Сеть, и за смешную плату – 20 кредитов в месяц – люди получат возможность гулять по раскалённым улицам, отдыхая душой... Новый мир поддерживает все существующие на сегодняшний день устройства для погружения в виртуальную реальность, плюс я вставил туда пару притягивающих программ. Сами по себе они не обладают никаким наркотическим эффектом, лишь немного раздражают нужные центры мозга. Если человек доволен своей реальной жизнью, то эти программы не вызывают эффекта привыкания. Но если он ненавидит кружащиеся по ночам снежинки, то каждый день будет окунаться в мой солнечный мир. На счёт компании соответственно закапают денежки, толика которых перепадёт и мне. Слава Анри, в своё время обучившего меня таким словам, как «процент от сборов»: я смог выбить из компании вдесятеро больше, чем они мне предлагали... Пробка наконец рассосалась, и через двадцать минут я окажусь в окружении накрахмаленных воротничков и очков в золотой оправе. Маленький автомобильный радар сканировал загруженную улицу и, найдя подходящее по габаритам место, бортовой компьютер самостоятельно втиснул туда мою машину. Страдающий катарактой секретарь похвастался новыми очками. В них планка движется вертикально со скоростью 50 раз за секунду: глаза, больные катарактой, лучше видят в узкую шёлку и при рассеянном свете. Этот человек очень невезуч: месяц назад ему сделали операцию по трансплантации почки, ткань не прижилась, началось отторжение. Теперь ему придётся судиться, чтобы по гарантии сделали другую операцию бесплатно. Ещё один повод напомнить тебе, Митер, насколько мы гуманнее обычных людей. Последние лечатся, используя органы, которые получены либо против желания пациентов, либо за мизерную плату. Мы же всегда обходимся без насилия и не угнетаем волю будущих физических носителей: у них её просто нет изначально... Господин Перкинс, начальник отдела, уже был на своём месте. Это тучный, неповоротливый человек импозантного вида. Великолепный кожаный пиджак, сверкающая белизной рубашка, бриллиантовая булавка в галстуке и роскошные запонки, отделанные серебром... Внешний вид свидетельствует о хороших отношениях с женой. Приятная женщина, она прямо-таки холит своего мужа, потому что аккуратности Перкинс никогда не учился. Стоит ей не досмотреть, и он появляется на работе в неподобранном под костюм галстуке или в несвежей рубашке. Хорошие веши он очень любит, вот только ухаживать за ними не умеет. Перкинс дохнул мне в лицо дымом из замечательной трубки красного дерева с золотым мундштуком и показал распечатку годового баланса. Он вынужден был признать, что с каждым моим новым миром прибыли компании увеличиваются. Я усмехнулся и похвалил его работу. Этот человек просто волшебник цифр. Он может, наверное, перевести в цифры даже гнев, печаль и любовь! Совсем как компьютер. И почти как я. Ничего удивительного: в конце концов всё замешано на импульсах... Был здесь и мой любимый объект для наблюдений – некто Кристофер, мелкий курьер. На каждое действие (физическое или умственное) у него выставлена трёхсекундная задержка. Когда при нём рассказывают нечто забавное и все начинают смеяться, он лишь морщит лоб, вникая в суть анекдота... Когда ему что-нибудь говорят, он обязательно переспрашивает, но не успеет собеседник повторить последнюю фразу, как до Кристофера, что называется, «доходит» – это выражается блаженной улыбкой на его лице и понимающим «А-а...». Хотя, может быть, просто сам я думаю слишком быстро, отчего остальные и кажутся тугодумами. В компании я просидел до 15 часов. Сначала вкачивал новый мир в Сеть, потом проверял работу старых. Эти хакеры – сущие бестии: уже раз пятнадцать ломали защиту сервера и заходили бесплатно или «вешали» всю систему. Если ты думаешь, что достаточно быть Нейромантом, чтобы играючи защищаться от их атак, то ошибаешься. Не надо путать инструмент и умение. В конце концов никакой имплантант не заменит вкус дизайнера или глаз художника. Обедать я заехал в неплохой тихий клуб, где посетители имеют обыкновение пить маленькие рюмочки коктейлей, одна капля которых, кажется, может заставить мертвеца вскочить и исполнить чака-чаку. Я предпочитаю минералку с лимоном. Каждый день выпиваю около пяти литров её – это благотворно влияет на общий тонус и работу мозга. Наконец, мне просто приятно. Если тебе интересно, клуб называется «Октос». Его эмблема – изящная октограмма, начертанная тонкими линиями на деталях интерьера и высоких стаканах с напитками. Обстановка здесь модерновая – несколько стеклянных, пронизанных светящейся паутиной плоскостей пересекают друг друга под причудливыми углами. Зайди сюда, если когда-нибудь окажешься в Мидиаполисе. Только тут умеют хорошо готовить пропитанное соусом филе поросёнка в обрамлении разнообразных сортов сыра, декорированного зеленью. Мясо в соусе обретает мягкость и неповторимую нежность, оно просто тает во рту, не теряя при этом природного вкуса. В качестве закуски можно взять и прелестные жульены, лучшие из всех, что я пробовал в других клубах и ресторанах. Дома я первым делом сыграл пару партий в шахматы. Победил, как всегда, компьютер, но я сопротивлялся гораздо яростнее. Скоро, кажется, побью очередной уровень, придётся снова поднимать планку искусственного интеллекта. Потом я творил новый мир. Этот мир – мой собственный, вряд ли он понравится ещё кому-нибудь... ...Небо кажется низким, словно это стеклянный купол, на котором нарисованы луна и звёзды. Его цвет – чёрный бархат. Было очень трудно подобрать именно такой оттенок чёрного – печальный и спокойный. Проклятье, хотел провести в своём мире час, а просидел весь день! У Алины меня, наверное, уже заждались... Когда я вошёл в вестибюль здания, по лестнице, покрытой тёмно-синим с серебром ковром, спускались, весело болтая, Эдгар и Фиона. – О, Антей! – воскликнула Фиона, едва стеклянные двери пропустили меня внутрь. – Какая удачная встреча, мой друг! Уже целый час мы с доном Эдгаром ждём вас, только представьте! – Разве что-то произошло? – Нет-нет, – мягко улыбнулся Эдгар. – Просто мы решили сегодня не сидеть здесь, а прогуляться ради разнообразия... Я недавно в районе станции F-4 нашёл замечательный ресторан и буду чувствовать себя последним негодяем, если не свожу туда своих друзей! – Вот как? – Да-да, – поддержала Фиона. – Мы вас ждали, а потом нам надоело, и мы собрались идти вдвоём. – Предлагаю ехать на моей машине, – предложил Эдгар. – Думаю, возражений не будет? Возражений не было, хотя на ум и пришло воспоминание, что Дориан убит вчера ночью Хранителями... Но Эдгар слишком благороден и не станет заманивать меня в западню столь безыскусно... Если, конечно, его благородство – не комедия с самого начала. Посмотрим... Вскоре мы уже неслись через чёрные улицы среди тысяч других машин. Фиона восседала на переднем сиденье шикарного Dorn ATT. Я с удобством устроился на заднем и вёл непринуждённую беседу с Эдгаром и девушкой, положив локти на высокие спинки их кресел. Ужин в ресторане на троих не входил в мои сегодняшние планы: было бы неплохо хорошенько прощупать элитарных гостей, дабы скорее выяснить что-нибудь по заданию Клана... С другой стороны, почему бы не доставить себе удовольствие? Яркие огни шоссе чередовались непроглядным мраком коротких переулков, когда Эдгар мастерски срезал дорогу. Через пять-десять минут мы уже сидели в ресторане. В голове опять мелькнула мыслишка, что по своему почину Эдгар меня вряд ли убьёт, а вот по приказу Клана – запросто. У них ведь жёсткая иерархия и беспрекословное подчинение... Мне не очень пришлись по душе низкие потолки помещения и чересчур вычурный дизайн – сплошь золотые завитки и тёмный бархат. Эдгар заказал загодя столик в углу, и мы по достоинству оценили мягкие удобные диванчики. Пока исполняли наши заказы, Эдгар достал из кармана небольшую шахматную доску. – Вы как-то обмолвились, что неплохо играете, – сказал он, расставляя искусно сделанные золотые и серебряные фигурки. – А вы хотите проверить мои слова? – Да, это будет неплохим развлечением. Фиона, ты умеешь играть в шахматы? Фиона ловко подхватила серебряную фигурку королевы и усмехнулась: – Я знаю, какая фигура как ходит, но не более того. – Начинайте белыми, мой друг. Я так привык играть чёрными, что прошу вас уступить их мне, – великодушно предложил Эдгар, выстроив шеренги. Я двинул серебряную пешку на d4 и спросил как бы невзначай: – А что за новости у Алины? О чём говорят, кто пришёл сегодня? Вы даже не дали мне поприветствовать хозяйку, так что удовлетворяйте теперь мой информационный голод! Эдгар поставил коня на f6. Индийская защита. Что ж, вторая пешка на с4. – Сегодня был господин Кларенс, помните его? – спросила Фиона. – Нет, хотя где-то слышал это имя, – ответил я, наблюдая за тем, как Эдгар перемешает свою пешку на e6, и тут же занял конём поле c3: в индийской защите я дока!.. Ставлю тысячу против одного, что следующим ходом офицера на b4 Эдгар свяжет моего коня! Так и есть. – Ну как же, Антей, вам его представляли две недели назад! Он еще загорелся идеей поработать с вами! Моя пешка на a3. Агрессивный Эдгар съедает коня. – Не помню что-то, чего он хотел... – мне лень напрягать память. – И вообще, кто он такой? – Великолепный музыкант. Один из немногих, кто работает с живыми инструментами. Своей игрой на скрипке Кларенс вводит меня в транс, – вмешался Эдгар, оглаживая бородку. – О, вы всё-таки съели моего несчастного офицера!.. Ладно, будем спокойнее. Пешка на b6. – Кларенс предложил вам написать программу, передающую музыку в цветовых образах, – вспомнила Фиона. – Он собирается выступить в Мальтин-холле через неделю. Там установят огромный экран, на котором будут сплетаться самые неожиданные узоры в такт скрипичной музыке. – Но ведь есть уже много таких программ... Пешка на e3! Эдгар тут же выдвинул свою пешку на d5 и сказал: – Кларенс считает, что все они неточно передают настроение и нечётко реагируют на звук. Я вывел офицера на g5 и позволил себе удивиться: – А при чём тут я? Никогда не считал себя спецом по звуковым программам! Пешка Эдгара замерла на h6, а Фиона объяснила, что Кларенс находится под впечатлением многочисленных восторгов по поводу меня. – Пока вы отсутствовали, только и разговоров было, что о ваших мирах! – улыбаясь, закончила она. – Вот как? – Офицер отодвинулся на Ь4. – Да-да, ведь они просто замечательны! – Не стану вам сейчас читать лекцию, но виртуальность пагубно влияет на психическое здоровье личности, – проворчал Эдгар, с раздражением ставя своего офицера на a6. Конечно, Хранитель не мог не высказаться. – С чего бы это? – спросила его Фиона, весело откидывая со лба волосы. – Чем не нравится вам виртуальность, Эдгар? Она может успокаивать нервы, снимать стрессы... Посидишь минут десять в садике Антея – и тоска вдруг отступит... Я поставил пешку на е4 и тихо произнёс, переходя на «ты» и не отрывая глаз от доски: – Разве ты, Фиона, знаешь, что такое тоска? Разве ты не всегда такая светлая? Быстрый неожиданный взгляд – и я успеваю заметить, как она на мгновение смутилась, а щёки покрылись лёгким румянцем, который был бы не виден, не будь рядом с нею яркого светильника. Эдгар молча съел своим офицером мою пешку на с4. – Вы не ответили, Эдгар, что вам не нравится в виртуальности? – быстро спросила Фиона, прерывая затянувшуюся паузу. Очень досаждает мне этот золотой офицер на с4!.. Нет, его определённо надо снимать! Своим офицером! Заодно ослаблю позицию противника. Как и ожидалось, Эдгар офицера съел пешкой, оставляя мой центр полным сил и непробиваемым. Теперь надо подумать... Если я пойду е4-е5, Эдгар обязательно ответит g5, а потом, что бы я ни сделал, выведет своего коня на d5. А если я... шах королевой на а4? Всё-таки Эдгар ведёт на одну пешку, недостачу надо компенсировать... – Виртуальность – это суррогат, который заставляет человека меньше внимания уделять настоящей жизни. Это подмена реальных чувств выдуманными, – наставительно изрёк Эдгар, закрываясь от шаха королевой. Моя королева сбивает его пешку на с4. – Виртуальность не подменяет чувств, она – иная реальность. Полноценный мир со своими законами! – не выдерживаю я. – Люди из-за неё уже не могут полноценно мыслить и бороться в реальном мире. Они бегут от проблем, населяют своё сознание выдуманными образами, в то время как ловкие политиканы ведут их туда, куда им надо! – с этими словами Эдгар поставил свою королеву на c6, предлагая обмен. Он мне сейчас совершенно невыгоден: Эдгар сможет прорваться своим конём к с4, и тогда мой центр будет уничтожен. Поэтому лучше просто отойти на d3. – Виртуальность негативно влияет на психику человека. Сколько уже зарегистрировано случаев, когда люди умирали от сердечных приступов во время нахождения в виртуальности!.. Молодое поколение, проводящее большую часть времени за мониторами, растёт слабым и неприспособленным к жизни. Оно безоговорочно верит всему, что говорят по телевизионным каналам; оно следует идеалам, которые ему навязали; оно полагает ценностями иллюзорные суррогаты! – Эдгар поставил коня на d7. – Случаи, когда человек умирал перед экраном, вовсе не связаны с виртуальностью. Тут действуют причины личного и имущественного характера, провоцирующие суициды безотносительно к компьютеру, – ответил я Эдгару, решительно водружая своего коня на е2. – В том, что нынешнее поколение растёт более слабым, чем предыдущие, виновато не увлечение компьютерами, а кардинальные изменения социума. В частности, в современном обществе резко уменьшилась роль физической силы. Те же болезни, от которых можно спастись поддержанием тела в хорошей физической форме, теперь легко излечиваются препаратами. Так что виртуальность и здесь ни при чём... Более того, она не навязывает никому свою точку зрения, потому что у неё нет ни точки зрения, ни морали, ни разума. Она бестелесна и безлика... Что касается политики... сегодня она состоит не из инструментов подчинения воли граждан, а из средств формирования такой воли, которая нужна власти. С самого детства ведётся планомерное зомбирование и сведение к общему – однородной толпой легче управлять, проще удовлетворять её потребности! Эдгар провёл свою ладью на d8 и сказал довольно раздражённо: – Но вы ведь не будете отрицать, что виртуальная реальность пагубно воздействует на психику и порождает различные заболевания рассудка? – Какие же? – Виртуальность невозможна без мощных устройств, которые волей-неволей влияют на мозг, заставляя его принимать реальность нереального. Всё больше появляется больных, которые не уверены, реальна их жизнь, или она – виртуальная оболочка сознания, галлюцинирующего внутри неподвижного тела. Я ответил на его ход рокировкой, а на его слова – старинной легендой про человека, которому приснилось, будто он – жук. Потом человек никак не мог понять, кто он на самом деле: жук, которому снится, что он человек, или человек, которому снится, что он жук. Фиона тут же поинтересовалась, что такое жук, и Эдгару пришлось долго объяснять ей... Да, в наше время, кроме людей, существуют лишь микробы да хищные крысы подземного полиса. Мы даже мясо выращиваем искусственным путём в специальных лабораториях. Эдгар пешкой на а5 пресёк возможность проникновения моей королевы на a6. – Виртуальность, – сказал он, беря у официанта бокал светлого вина, – это наркотик, отличающийся от остальных только тем, что не оставляет явных следов в организме. Виртуальность ближе к гипнотической разновидности наркотиков... слышали, конечно, об устройствах мигания света с большой частотой?.. Я наблюдал как-то за одним моим знакомым – фанатом всяких компьютерных технологий. Однажды у него сломался компьютер и пришлось отдать его в починку. Этот человек, лишившись любимой игрушки, бесцельно слонялся из комнаты в комнату, не зная, чем себя занять. Процесс сопровождался резким спадом мыслительной деятельности, подавленным состоянием, потерей сна и аппетита. Налицо были практически все признаки наркомана, лишённого очередной дозы. Я взял холодный стакан минералки с газом и плавающей долькой лимона, потянул освежающую жидкость через трубочку. Потом медленно, плавным движением руки, поставил королеву на с2, наслаждаясь покоем, вкусом воды, мягким сиянием серебряной фигурки в пальцах... Как, в сущности, легко получать от жизни удовольствие – от каждого её мига, наполненного бесконечным букетом ощущений! Именно мелочи, осколки впечатлений формируют единственное и неповторимое настроение, которого я стараюсь добиться в своих мирах. Я стремлюсь, чтобы мир был целостным, не распадался в деталях, а совокупно воздействовал на человека, навсегда оставляя в памяти яркий отпечаток... – А что скажете вы, Фиона? Наша тихоня сегодня что-то почти не вмешивается в разговор! – попытался я разрядить атмосферу. Девушка отпила немного из своего бокала – она заказала какой-то жёлто-оранжевый сок – и улыбнулась: – Мне просто приятно вас слушать... Я даже не знаю, чью сторону принять... – А как ты думаешь, Фиона, благотворно ли влияют виртуальные миры на психику человека? – спросил Эдгар. – По-моему, они прекрасно успокаивают нервы. – Разве нет других способов успокоиться и расслабиться? Разве нет великих картин, берущих за сердце произведений музыки, книг, которые поглощают тебя всего без остатка? Разве культура, которую сохранило человечество, не способна лучше успокоить человека, чем виртуальность?.. Не верю, что иллюзии не уступают лучшим образцам искусства! Королева Эдгара заняла с4. – Я не могу вам сказать, чем виртуальность лучше искусства, – признала Фиона. – Дело, Эдгар, в подсознании человека, – вступился я. – Мне по роду деятельности пришлось познакомиться с многочисленными исследованиями по психологии. Есть определённое противопоставление классического искусства и виртуальности, которую я тоже считаю искусством... Вы впадаете в серьёзное заблуждение, когда пытаетесь определить своё отношение ко всей виртуальности сразу. Ведь вы не можете сказать, что вам нравится любая литература и любые картины? В каждом виде художественного творчества есть массовая часть, понятная большинству, а есть немногочисленные шедевры... Виртуальность не имеет за своей спиной столько столетий развития, как другие виды искусств, но Апокалипсис устранил в значительной степени диспропорцию. В первые годы после него необходимо было лишь то, что приносит практическую пользу и помогает выжить. Поэтому в контраст высокому уровню всем доступной науки, культура и искусство стали уделом избранных, сохранившись лишь в сердцах тех, кто истинно любил их и мог себе позволить больше думать об умозрительном, чем о насущном... Вот вы, Эдгар, говорили о картинах, книгах... Неужели вы думаете, что все знают шедевры и преклоняются перед ними? Люди забыли имена художников, писателей, музыкантов... Лишь элита общества ещё помнит их... А виртуальность не требует знания имён её основателей, основных направлений и т.п. Человек просто воспринимает её. Схожая ситуация с кино и телевидением. По этой причине виртуальность находит очень широкий круг потребителей, становится коммерчески выгодной, и потому появляются такие её виды, которые сделаны не ради искусства, а ради денег. Это попса – обычное явление в любом творчестве. Она есть везде! Но ведь за простенькие книжечки вы не будете ругать всю литературу в целом?.. Пешка на f4. Эдгар допил вино и улыбнулся: – А чем тогда вы объясните состояние моего знакомого?.. Ладья на с8. – Вы совершаете ошибку, Эдгар. Виртуальность не виновата в грехах людей. Если ваш знакомый не смог найти в жизни занятия по душе, кроме компьютера, то это говорит лишь о его ущербности. Например, для меня виртуальность не заменяет радости общения с приятными людьми, чтения и музыки – она вообще ничего не заменяет! А если и отвлекает человека от реальной жизни – тем лучше, потому что его не зомбируют, не формируют исподтишка его сознание. Пусть лучше фанат целыми днями сидит в Сети, чем таращится в телевизор, глотая чужое мнение о жизни... Рассмотрим проблему с другой стороны. А что такое сон, Эдгар? Почему люди так любят о них рассказывать, пытаются толковать их? Многие и просыпаются-то с неохотой. Покидая сны, проклинают жестокий мир... А виртуальность даёт возможность управлять своим сном, при этом психическое и нравственное развитие личности не останавливается. Виртуальность пробуждает бездействующие клетки мозга, она выявляет в человеке беспредельность его возможностей!.. И третье. В виртуальности больше необъяснимого, чем в других видах искусства, в ней очень много интуиции, инстинктов, подсознательных действий. Она позволяет забыть о теле, сделать первый шаг по пути превращения в нечто большее, чем обычный смертный!.. Я осёкся и, чтобы заполнить паузу, сделал ход на f5. Вот ведь чуть было не проболтался об открытии, которое недавно сделал! Впрочем, о нём чуть позже... Сейчас на доске развернётся самая интересная часть партии. Фиона об этом и не догадывается, наблюдая за передвижениями фигур. Я сделал ход, которого так долго ждал Эдгар, и теперь он начнёт свою атаку на центр. Всё решится в зависимости оттого, сработает ли сюрприз, который я для него приготовил. Или в позиции есть нечто, чего я не предусмотрел? Эдгар выпил ещё глоток вина, поставил бокал и склонился над позицией. Его умные глаза засветились искорками близкой победы. Рука уверенно протянулась к доске и сделала шаг пешкой на с5. Я тут же съел её, будто решил отдать в жертву свою пешку на е4. Эдгар, естественно, её убил королевой, нацелясь на мою – беззащитную. В его начинающей седеть бородке спряталась торжествующая улыбка, готовая вырваться наружу. Я в ответ взял пешкой его коня на f6 Мой конь атаковал его королеву, открывая линию Е со стоящим в конце неё золотым королём. Эдгар вынужденно закрывается королевой – одна из моих ладей непринуждённо шагает с а1 на е1. Эдгару приходится защищать королеву, ставя коня на с5. Но я желаю крови – падает королева, сбитая ладьёй, которую уничтожает конь Эдгара. Моя последняя ладья прочно занимает линию Е. Эдгар съедает пешку на g7, но ничто его уже не спасёт: моя ладья на е4 ставит точку в этой партии. – Всё, дальше, я думаю, играть нет смысла. – Вы самоуверенны, – досадует Эдгар. – Но, к сожалению, на этот раз правы. Признаю своё поражение. В игре – не в споре. – Так и не верите в силу виртуальности.? – Наоборот. Верю – и боюсь!.. Мы просидели в ресторане ещё час, потом пошли к машине: рядом с рестораном стоянки были забиты, и Эдгар поставил её в соседнем переулке. Но то ли мы ошиблись переулком, то ли машину угнали – её мы не нашли. Эдгар сказал, что хорошо помнит место парковки, и мы углубились в темноту. Внезапно за спиной раздался шум железных шагов. Я попросил Эдгара и Фиону спрятаться в нишу в стене дома. Они не слышали ничего: звук улавливал мой имплантант, анализируя колебания воздуха. Но через несколько мгновений звяканье металла по асфальту сделалось отчётливым. Фонарь синим маревом осветил хромированную сталь человекоподобного киборга, вышедшего из-за угла. Высотой в два с лишним метра, оснащённый парой тяжёлых пулемётов с внушительным боезапасом... Таких поставляет в полицию полиса клан Оружейников. Наше счастье, что он был не на патрулировании улиц, а шёл куда-то, не отвлекаясь на окружающую обстановку: его тепловые сканеры мигом бы нас засекли. Мне не очень хотелось проверять, пробьёт ли пуля из Holtzeramp;Shultz легированную сталь оболочки его электронного мозга... Эти замечательные роботы сделаны по принципу нервной сети – по аналогии с человеческим позвоночником. Мыслят они, правда, шаблонно, но не промахиваются. Ходячий бот из Shaqe. Вот если бы программировать их интеллект дали нам, мы бы сделали непобедимых бойцов: нам ведь ничего не стоит вставить в электронную начинку киборга отпечаток сознания нашего опытного воина, который несравненно лучше любого искусственного интеллекта. Мы выбрались из углубления, когда стихли шаги, и благополучно дошли до машины Эдгара... На следующий лень я просидел дома до обеда, читая книги. Вот это действительно наркотик – не могу долго не читать что-нибудь интересное, причём художественную литературу не люблю. Все эти выдуманные сюжеты, поступки, показанные через кривое зеркало характера писателя, неправдоподобные чувства... Я предпочитаю книги по психологии и научные исследования в области электроники, а в качестве развлечения – труды по истории мира до Апокалипсиса. Потом я распечатал из Сети несколько юмористических рассказов, чтобы немного разгрузить мозг после чтения умных книжек, в которых нет ни картинок, ни диалогов. Удобно устроился на диванчике, украсил тумбочку руалой и коробкой шоколадных конфет, включил ненавязчивый ambient и не вставал до тех пор, пока коробка не опустела наполовину, а рассказы как-то неожиданно не кончились... Да, всё-таки есть в нашем мире писатели, способные заставить меня смеяться! Небось, довольно странное зрелище являла моя квартира – во всех комнатах тихо и темно, лишь в одной горит свет и оттуда временами раздаётся хохот... Отобедав, я немного порыскал по Сети в поисках чего-нибудь интересного, просмотрел новостные сайты и рекламу компаний, торгующих новинками электроники. В пять часов встал, оделся и ушёл на традиционную прогулку по городу. Я оставил машину в центральном районе и зашагал по улицам. С переносного жесткого диска в мозг лилась негромкая музыка. Её назначение – заглушать окружающие звуки, чтобы обрывки чужих разговоров не мешали прогулке. В маленьком магазинчике с серебряным колокольчиком над стеклянной дверью купил пакетик ирисок и дальше с удовольствием ощущал во рту замечательный аромат. Легкомысленно перепрыгивал из фиолетового в зелёное пятно, из зелёного в розовое – неоновые рекламы, как обычно, сопутствовали мне. На высоком небоскрёбе обнаружился огромный экран, по которому крутили ролики, рекламировавшие сигареты, вино, потом что-то ещё... Интересно, а если смотреть на улицу из окон, закрытых этим экраном, что увидишь?.. Надо бы спросить у Квера о принципе его работы... Рядом – столпотворение очередной автомобильной пробки. Даже сквозь музыку доносятся проклятия и смех. Некоторые водители, пользуясь случаем, выбегают из машин, чтобы заказать горячую пиццу в соседней пиццерии. Я прохожу мимо образовавшейся очереди, бросаю взгляд налево. Музыкальный магазин. Никогда не захожу в подобные заведения, предпочитаю покупать музыку в Сети, закачивая себе самые лучшие новинки... Ириски просто изумительны! Замечательный вкус... не прилипают к зубам... Надо будет как-нибудь купить ещё пару пакетиков... В этом районе не подсвечивают небоскрёбы снизу, поэтому верхние этажи просто невозможно разглядеть на фоне чёрного беспросветного неба. Окна горят, словно звёзды, которых мы никогда не увидим... Музыкальные композиции, летящие с жёсткого диска, меняются – бесконечный поток удовольствия, конвейер приятных эмоций!.. Завернув за угол, я стал свидетелем того, как полиция протоколирует случившуюся аварию. Искорёженные машины не потеряли своего шика и роскошно блестят в свете фонарей. По лицам собравшихся и по рукам полицейских бегают синие отсветы мигалки. Я разворачиваюсь и иду в другую сторону: сегодня – только положительные эмоции!.. Двигаюсь неспешно, не торопясь. Мало кто вокруг может позволить себе такую прогулку. Нет, меня не раздражает встречно-попутная спешка. Мне нравится ощущать себя бесплотным духом, незримо парящим среди толпы – всё равно никто не взглянет в мою сторону... Есть какое-то спокойствие в этой сутолоке – не меньшее, чем в тихих аллеях осеннего парка... Я зашёл перекусить в небольшое светлое кафе, где за круглыми хрупкими столиками сидело от силы человек двадцать. Нравится мне это место – у хозяев отменное чувство меры. Они не стали мудрить с украшениями и разноцветными лампами, а просто подобрали модные светильники, похожие на изгибающиеся стебли металлических растений, на концах которых цветут шарики света, прикрытые матовыми стеклами. Столики из прочного пластика, на котором не остаётся царапин. Большие окна с хорошим видом на улицу. Самое главное – здесь делают лучшие в полисе пирожные! Я заказываю пару – наугад: всё равно видов так много, что не успеешь перепробовать, как сменится меню... Беру бокал горячей тёмно-зелёной руалы... От неё поднимается призрачный дымок, несущий такой божественный аромат, что я безоговорочно верю в исключительную пользу для здоровья этого настоянного на секретных травах напитка... Я присаживаюсь за свободный столик и вступаю в безнадёжную борьбу с самим собой. Дело в том, что сам вид этих пирожных требует немедленно их попробовать, но руала ещё недостаточно остыла. Сомнительное удовольствие – есть пирожные всухомятку: они довольно сладкие – никаких заменителей, только чистый сахар! – и придётся, обжигаясь, пить эту огненную жидкость, которой сейчас можно плавить металлы... Чтобы отвлечься, рассматриваю других посетителей. За угловым столиком важный мужчина с элегантной дамой пьют кофе. Я не силён в знании ритуала, но здесь кофе подают в маленьких чашечках, без сахара и молока, и обязательно запивают холодной минеральной водой. Господин и дама о чём-то беседуют, он – спокойно и рассудительно, она – импульсивно и резко. Кажется, она чем-то раздосадована, а спутник её успокаивает. Рядом с ними за соседним столиком увлечённо беседуют парень с девушкой, ожидая, пока остынет чай в белоснежных фарфоровых чашечках. V обоих длинные волосы: у девушки – белые, словно фарфор их чашек, у юноши – тёмные, словно остывающий чай. Позволяю себе улыбнуться: очень уж хорошо они беседуют – глаз радуется! В другом конце ресторана за столиком сверлят друг друга взглядами два важных дельца. У одного костюм в серую полоску от Franco, если не ошибаюсь, Perelli, галстук от Gynoss и роскошная ручка Rhonsons с золотым пером. Второй не менее представителен – бесконечно стильная двойка от Bill Omni, такой же галстук, рубашка жутко престижной марки Davidson, а запонки на её накрахмаленных манжетах – чудо ювелирного искусства! Перед собой они разложили стопки бумаг, что-то обсуждают, иногда первый касается их своим золотым пером, ставя размашистую подпись. Я не вижу её отсюда, но не сомневаюсь, что и над его росчерком поработала команда имиджмейкеров, Сразу понятна главная ошибка этого человека – при взгляде на него тут же понимаешь, что шик-то привнесённый... По-моему, основная задача элиты в наши дни – выглядеть не просто красиво, а так, чтобы при взгляде со стороны не возникало мыслей о том, сколько стилистов принимало участие в укладке причёски, сколько дизайнеров продумывало детали костюма, сколько инструкций было получено от отдела связей с общественностью... Эти двое делали свою работу с удовольствием, попивая кофе осторожными глоточками, не тратя времени даже на ланч. Так действуют истинные профессионалы – без спешки, но успевая больше остальных. Кто-то хочет обвинить их в ограниченности? Не стоит. Не думаю, что многие из обвинителей отказались бы поменяться с ними местами. Каждый вправе выбирать форму проведения досуга и способ получения от жизни удовольствия. Всё дело в том, что эти ребята посвятили себя командованию людьми, а это никогда не становится рутинно-скучным. Желание власти живёт в каждом. Достигая поставленных целей, они получают удовольствие, которое тем больше, чем дольше преследовалась цель. Счастье – это преодоление сопротивления. Таково единственное определение слова «счастье», которое я принимаю. Отлично посидев в кафе, я погулял ещё пару часов и отправился домой, чтобы на сон грядущий провести несколько дуэлей в Shaqe против компьютера. Но мои радужные планы разбил, как стекло, звонок Анри в 23:29. Он потребовал, чтобы я немедленно отправился с ним куда-то. Похоже, он нашёл, кому была нужна Моргана... Анри посоветовал мне вместо обычного пистолета взять парные Abuser, а сам, как всегда, выбрал два Phoenix... Кстати, Митер, я думаю, тебе пора распроститься с твоим шотганом. Он слишком громоздкий, на мой взгляд, а по техническим характеристикам те же Фениксы его обходят. Есть, конечно, и у последних недостатки – маленькая скорость стрельбы, долгая перезарядка, мощнейшая отдача и необходимость покупать обоймы у Оружейников. Самому обойму не снарядить: Феникс стреляет маленькими цилиндриками по 79 мг, летящими со скоростью 5 км/сек. Пробивают они всё. Из-за большой скорости человека просто размазывает по ближайшей стене, а дырка от этого волшебного изобретения втрое превышает диаметр пули. В обойму десяток пуль накачивают под каким-то сверхдавлением; секрет взрывателя Оружейники не променяют даже на коллекцию нейрочипов. А как Феникс блестит – ну, истинно хирургический скальпель! Он и есть точнейший скальпель – в умелой руке, конечно... Анри, как обычно, ждал меня, поглощая чипсы. – Знаешь, сегодня мы поедем на твоей машине, – сказал он вместо приветствия. – Я поразмыслил и решил, что так будет удобнее. Район назначения – С-12. – Что? Самое злачное место полиса? – Самое весёлое место полиса. Я там иногда бываю. – Развратник! – Не надо сгущать краски. Там есть и приличные места. Именно в них мы и не пойдём... Хочешь чипсов? – Ты не мог пораньше позвонить? – Мог. Но сейчас – самое клубное время. Демонстративно не отвечая, иду выводить машину из гаража. Когда я выехал и остановился перед Анри, он, поедая чипсы, осмотрел машину со всех сторон, потом плюхнулся на соседнее сиденье со словами: «Ну и изуродовал же ты свою Ghyula!» Немного повертелся в кресле, устраиваясь поудобнее, потом заявил: – Езжай не слишком быстро и оч-чень аккуратно – я не хочу растерять здесь свои чипсы... Кстати, ты надел панцирь? – Я всегда его надеваю. Даже когда иду в магазин за кефиром. Мы плавно тронулись с места. Анри достал чипе и захрустел. – Знаешь, мы сейчас направляемся в суперклуб. Там на сегодняшний день одна из самых модных дискотек, куча кислотных перцев, много слабенького алкоголя и полно наркоты. Я раздобыл информацию, что Монроз, владелец этого заведения, заказывал Моргану. Думаю, он не откажется нам рассказать, зачем, если есть куча лучших и более дешёвых наркотиков! – А если откажется? – Напомни: я уже спрашивал тебя про панцирь?.. Кстати, я тут твой портрет нарисовал на досуге. Но не буду никому показывать, а то у истинных ценителей прекрасного сердца не выдержат... Тебе я тоже его не покажу – иначе плохо будет уже моему сердцу!.. Ненавижу район С-12. Это самое популярное место в городе – и там больше всего молодёжи. Имеются заведения на любой вкус – от гладиаторских боёв до грязных отелей. Многочисленные аляповатые вывески слепят глаза ядовитыми цветами. Здесь собирается народ, недалеко ушедший в своём развитии. Вечеринки, тусовки, дискотеки... Алкоголь, наркотики, разврат... – Останови, – попросил Анри. – Мне надо купить газировки, запить чипсы. Тебе чего-нибудь захватить?.. ...Эти люди мне непонятны. Так жить, как живут они – это просто. Никакой борьбы – ни с собой, ни за други своя... Иногда я изменяю своей толерантности и думаю всерьёз, что такая жизнь не должна иметь место. Все эти волосы, выкрашенные в салатовый... Декоративные металлические вставки под кожу лица... Более чем странная одежда, похожая на сон наркомана, получившего дозу после долгой ломки... По отдельности это может не раздражать, но взятое вместе – просто отвратительно! А ещё и мерзкая электронная музыка, под которую можно только дёргаться в припадке!.. Я люблю хорошую электронную музыку, интеллектуальную электронную музыку – а бесконечную долбёжку не переношу: она вызывает у меня неконтролируемые приступы агрессии и желание всех покрошить, чтобы потом усесться с кубком свежей крови и слушать что-нибудь величественное из классики... – Скажи, Анри, ты никогда не терял чувства реальности? Не видел снов, когда не думаешь, что это сон? Не путал виртуальность с реальностью? – спросил я, пока мы стояли в одной из пробок. Анри посмотрел на меня очень странно. – Что с тобой? Ударился в мистику? У Нейромантов никогда не пропадает чувство реальности. Это для нас так же естественно, как ощущать, где верх, а где низ. Мы можем управлять своими снами, мы не подпадаем под действие любых видов гипноза или машинок, влияющих на мозг, которые так любят наркоманы. Скорее мы разучимся дышать, чем перестанем чувствовать реальность. Пауза. Похлопывание руки по рулю. – Знаешь, иногда мне кажется, что я теряю это чувство. Не в том смысле, что попадаю под влияние виртуальности, как обычные люди. Просто перестаю воспринимать виртуальность тем, чем она действительно является – кучей байтов, совокупностью электрических импульсов... Я воспринимаю ее кажущуюся суть. Создавая свои миры, я замечаю, что почти не отдаю определённых команд программам. Хочу, например, чтобы по аллее катился оранжевый лист – и тут же он появляется... сам собой прилетает ветер нужной силы... Анри глядел на меня глазами, в которых мудрость неземная и доброта вселенская. Поколебавшись, я продолжил: – В реальности мне больно жить... Это не физическая боль– это нечто внутри мозга, щемящее и пронзительное... Я не могу ходить, я чувствую, как мне недостаёт чего-то неуловимого, чего не передать словами, тем более – цифрами... Я ощущаю себя персонажем книги, безликой личностью, порождением чужого сознания... Как будто я хожу по раз и навсегда начертанной ломаной линии, говорю придуманное творцом, делаю то, что предусмотрено сюжетом... Анри кивает, в глазах его ни тени улыбки: – Это значит, что ты достиг новой стадии в контроле над платой и в использовании её возможностей. Твой мозг преобразует образы в цифры так же автоматически, как компьютер переводит цифры в образы, показывая их на экране. Ты должен отдохнуть, вот и всё... Сегодня опять читал? Слишком перегружаешь свой мозг, постоянно самосовершенствуясь. Зачем? К какой цели ты стремишься? Ты мечешься, словно генератор музыки: снова и снова он смешивает файлы из указанного каталога, выстраивая изощрённую мелодию без конца... Но обычный слух предпочитает законченные фрагменты, которые можно прослушивать несколько раз, закрывая глаза и прищёлкивая пальцами в любимых местах... Тебе нужно действие. Тебе надо побывать на грани смерти... С момента приезда в этот полис ты старательно избегаешь дел и контактов с кланерами. Ведь ты даже не вспомнишь имена всех кланеров полиса навскидку. Зачем запоминать – они есть в твоей базе данных... Ты ни с кем не общаешься... Всегда один да один – в конце концов это даёт двух... – Это не твоя мысль. – Да, это Ниц Ше – китайский мыслитель. Мощный был старик. Что улыбаешься? – Да вот пробка рассосалась, пора ехать. Действие, говоришь? Машина взревела и рванулась с места... Через 23 минуты в двери клуба «Сандрио» вошли двое людей, выглядевших несколько чужими на этом празднике жизни. Они были во всём чёрном и в кожаных куртках – а здесь в моде лёгкие яркие цвета... Бесцеремонно расталкивая бесящуюся на дискотеке толпу, мы прошли к выходу из танцзала. Мой благородный нос был в высшей степени оскорблён букетом запахов сонма потных организмов, а цепкий глаз Анри – полнейшей нелепицей и безвкусицей нарядов. У стойки бара Анри нашёл высокого стройного мужчину, который неторопливо пил виски, поглядывая краем глаза на танцующих. Здесь музыка из главного зала била по ушам немного меньше, но всё равно приходилось говорить громко. Общался с Монрозом Анри. Я стоял поодаль, наблюдая, чтобы кто из окружающих не всадил исподтишка по пуле в наши фаршированные головы. Прямо скажу: клуб вызвал к жизни давно забытые мною клетки мозга, кровь чуточку быстрее заструилась по жилам, а пальцы немного подрагивали, ощупывая рукоятки пистолетов. Разговор с Монрозом, видимо, ни к чему не привёл. Он отмахнулся от Анри и пошёл по направлению к туалетам. Анри подождал, пока он войдет в двери, и двинулся следом, позвав жестом меня. Быстрый удар в основание черепа, ещё пара коротких ударов – Анри на все сто использует накачанные мышцы нового физического носителя. Обмякшего Монроза я прислонил к стене. – И куда его теперь? – В туалет, – ни секунды не задумываясь, ответил Анри. Я потащил Монроза, но туалет не пустовал. – Анри, там полно молодёжи. Развратники... Анри пожал плечами: – Сейчас освобожу. Дверь за ним закрылась на несколько секунд. Потом он приотворил её: – Заноси. За моей спиной он запер замок, а я в это время, присвистнув, пытался пройти к задней стене, не испачкав кровью ботинок. Не буду описывать, что творилось в туалетных кабинках. Мы с тобой, Митер, и так видели немало крови, чтобы упиваться представшим моим глазам зрелищем. – Ты идиот, Анри. Неужели не было других способов выпроводить развлекающиеся парочки? – На фига? Не переживай, их же всего ничего – два парня да две девки... Ты же не любишь кислотников? Наколются или наглотаются наркоты, потом их тянет на разврат и прочее непотребство. Они могли бы сказать: «Большое спасибо, Анри. Если бы не ты, то утром нам было бы мучительно стыдно за бесцельно прожитую ночь...» – И как это соотносится с твоими обычными словами о любви к людям? – саркастически спросил я. – Так одно дело – люди, а другое – эти отморозки, – резко парировал Анри. С этими словами он достал из кармана куртки чёрную пластиковую коробочку, откуда на свет появились две присоски необычного вида, соединённые проводами с цилиндрическим пультом управления. Смочив присоски водой, он ловко пристроил их на виски Монроза, потом включил устройство. Оно генерирует сконцентрированные пучки акустических волн высокой интенсивности – до 140 дБ в течение 1-2 секунд, в то время как болевой порог – 120 дБ. Монроз сразу пришёл в себя и задёргался. – Эта штучка бьёт по мозгам гораздо сильнее любой дискотеки, – улыбнулся Анри. – Дорогой наш Монроз, бьюсь об заклад, ты ни разу в жизни не ощущал ничего неприятнее. Wat da kest da morgana, Monroz? Ещё пара секунд болезненной процедуры... Монроз раскололся. Он выложил нам, что Моргана была нужна ему не для себя, её заказал мистер Стенс, потому что Монроз имеет широкие связи. Узнав сумму заказа, мы переглянулись: это явно не любительский интерес. Ситуация осложнилась. Стенс входит в регулярные рейтинги, которые обычно составляют люди в черно-синей форме, оформляющие стенды: «Самые Опасные Люди Полиса» или «С Ними Лучше Не Связываться». – Давай уходить отсюда. У меня такое чувство, что через дверь соваться не стоит, – сказал я. За дверью слышались голоса и шаги. – Как быстро они нас засекли. С чего бы это? – рассеянно спросил Анри, убирая коробочку в карман. – Уж не по струйкам ли крови, которые вытекают в щель? Напомни мне дома поаплодировать тебе за прекрасную идею пристрелить этих перцев, – я не упустил случая подколоть приятеля. – Не переживай, – Анри достал Phoenix, и я предусмотрительно отошёл, чтобы не забрызгало. Выстрел в сердце заставил тело Монроза вздрогнуть, но я уже этого не видел – я вынимал раму, встав на унитаз. – Не поскользнись, – усмехнулся Анри, прислушиваясь к голосам за дверью. Что я мог ему ответить, всецело занятый сотворением надёжного пути отхода?.. Подтянувшись на руках, я вылез ногами вперёд, мягко спрыгнул на землю и отбежал влево. За спиной послышалось пыхтение, потом тихие шаги удостоверили, что Анри тоже поспешает. Мы остановились через пару кварталов, шумно дыша и глядя друг на друга. – Моя машина! – вдруг осенила меня простая мысль. Анри улыбнулся: – Я подумывал, не предложить ли парковку не перед клубом, а в переулке, но решил, что тебе лучше знать. Ладно, брось её. – Мою лазурного цвета Ghyula 546?! Ни за что! Я в неё знаешь сколько денег вложил?! Там родного осталось – сиденья да форма корпуса! – Лады. Заодно покажу тебе, как надо ездить по полису. Пошли! – ехидно ухмыльнулся Анри. Мы понаблюдали за входом в клуб издалека, и успокоения нам это не принесло. Там уже стояла полицейская машина – обычный патрульный коробок, собралась толпа зевак. Неторопливой походкой, держа руки на рукоятках пистолетов под куртками, мы пересекли улицу, строя из себя обычных прохожих, которым не терпится посмотреть, что произошло. Анри щелкнул выключателем антиугонной системы. Машина мигнула фарами, но в бегающих бликах полицейских мигалок и реклам, отражаемых витринами, никто этого не заметил. Анри встал с левой стороны, я – с правой. Мы переглянулись. Анри кивнул. Открыв рывками дверцы, мы сели внутрь и захлопнули их. Народ забеспокоился, поворачивая головы. Какой-то полицейский выбежал из клуба, передёргивая затвор автомата и делая нам знаки выйти из машины. Анри ткнул кнопку автоматического открывания окна, выстрелил из Феникса, мгновенно завёл машину и поехал. Броня не спасла полицейского: силой выстрела его швырнуло назад, на стеклянные двери клуба, которые вежливо разошлись перед падающим телом. Чёртова автоматика испортила всё впечатление от падения. «Headshot,» – удовлетворённо пробормотал Анри, выруливая на дорогу. – Я уже думал, что придётся испытать прочность стёкол и корпуса. – Не лучшее время для испытаний, – сказал Анри, давая задний ход. – Тем более что у его автомата был подствольный гранатомёт. Огни клуба быстро удалялись. Анри, глядевший в зеркало заднего вида, присвистнул: – Готовься к большим скоростям. Сзади пара машин – видимо, их вызвал тот патруль, как только обнаружил пять трупов. С этими словами он утопил в пол педаль газа. Улица сразу превратилась в огненную змею. Потом Анри несколько раз продемонстрировал мне трюки высшего пилотажа, оставив за спиной всех полицейских. Я сидел и смотрел в лобовое стекло, как в экран телевизора, транслирующего ужастик. Только здесь адреналин и опасность были настоящими. Скорость. Сливающиеся в одно цветовое пятно улицы, сделавшиеся внезапно острыми и резкими, опасно узкими и смертоносно извилистыми. Огни на далёком здании складываются в подобие гигантского злобного лица... За время поездки я трижды успел пообещать себе никогда больше не доверять Анри руль своей тачки. Этот маньяк гнал так, будто решил ошеломить раззявивших рты прохожих и породить легенду о машине-призраке, проносящейся по полису в леденящей тишине и сметающей всё на своём пути. Свидетели-доброхоты потом будут клясться что за рулём сидел скелет, который им подмигивал. Как это получалось у скелета, учитывая его пустые глазницы, останется за кадром... Через десять минут Анри остановился – на слайде с ручником, развернув машину на 360 градусов. Я с удивлением обнаружил, что мы находимся перед нашим домом – на скорости пространство имеет свойство искажаться, и знакомые места кажутся чужими. – Всегда считал, что в заднеприводных автомобилях ручной тормоз нужен только для того, чтобы заруливать на стоянку! – попытался сострить я. – Кто сказал тебе такую глупость? – удивился мой друг. – Ты сошёл с ума, Анри! Зачем тебе надо было крошить клубных мозгляков? Теперь придётся взламывать базу данных полиции, чтобы подчистить наши следы. Самое плохое здесь то, что они в своих киборгов загружают сведения о всех преступниках в розыске. Если нас встретит один из этих сентинелов, то расстреляет на месте! – Успокойся. Это работа на пять минут. Просто постарайся не выходить на улицу следующие два дня... Лучше давай подумаем, как бы нам выйти на Стенса. Всё становится неприятным. У него есть где-то незаконно функционирующий оружейный завод, заодно являющийся базой его банды. Но туда полезет только безумец. А время-то идёт. Если изобретение распространится, уничтожить его будет исключительно сложно. Ты ничего не нашёл? – Нет пока. Но я ещё не все каналы задействовал. – Ладно. Всего хорошего, заходи в гости... Анри вышел из машины и направился к себе. А я, поставив тачку в гараж, решил позавтракать. На ноуте обнаружилось пришедшее за время моего отсутствия сообщение – ещё одного Нейроманта нашли мёртвым. Его отрубленная голова откатилась на десяток метров от туловища. Удар скорее всего был нанесён тонким и гибким клинком. Такие носят только Хранители, маскируя их под трости. Как мой добрый приятель Эдгар. Совсем нехорошо, что уже второй кланер погибает от рук Хранителей. А то, что это их работа, доказывает удар: ни один обычный человек не сможет отрубить голову столь искусно, да и клинков простые граждане не носят. Вопреки уверениям Анри, действие меня «не встряхнуло» и лучше не стало. Наоборот, навалилась глубокая хандра. Этот недуг тревожит меня периодически: месяцы хорошего настроения и бодрого духа чередуются неделями депрессии. Я не принимаю антидепрессанты – и вообще никогда не принимаю препараты и лекарства за редким исключением. Я даже научился наслаждаться своей депрессией. У меня она выражается в стремлении к тишине и неподвижности: я просто лежу и смотрю в потолок, либо сижу перед окном, следя за бесконечным потоком машин. В такие периоды нет сил ни работать, ни читать. Даже музыка раздражает. Успокаивают только леденцы в больших количествах. Чтобы уж совсем не раскисать, иногда я включаю весело бормочущее радио, занимаюсь медитативными занятиями – вроде вращения в руке пары зелёных керамических шариков с изображениями инь и ян. В них спрятаны то ли колокольчики, то ли что-то похожее: они издают приятный звон, успокаивающий нервы. Позвонил Анри, сказал, что уже подчистил всё, и мы опять невинны перед законом. Как только пришел, сразу засел за работу и взломал через час базу данных полицейского управления – всё-таки в Клане нас научили кое-чему полезному. В базе, кстати, имелись точные наши фотороботы и описание машины. На всех новостных сайтах появились сообщения о том, что неизвестные проникли в клуб и пристрелили Монроза, а заодно и ещё нескольких посетителей туалета. Поняв по моему голосу, что у меня хандра, проницательный Анри не стал меня тревожить и отключился. Одно из главных качеств моих друзей – умение уважать мои чувства. Я вдруг решил не выключать ноут, закрыл глаза и снова погрузился в свой мир... ...Небо кажется низким, словно это стеклянный купол, на котором нарисованы луна и звёзды. Его цвет – чёрный бархат. Было очень трудно подобрать именно такой оттенок чёрного – печальный и спокойный. Из дома я выбрался вечером. В этот день мне почему-то расхотелось бродить по улицам. Я просто купил себе пакет чипсов, бутылку газировки и отправился в кинотеатр смотреть самый последний фильм, который потрясает спецэффектами и неожиданными операторскими решениями. Он с драйвом идёт под чипсы и газировку, но уже на следующий день попытка вспомнить сюжет закончится скорее всего безоговорочным провалом. Читая моё письмо, ты можешь подумать, Митер, что у нас тут всё такое светлое и стерильное... Это не так. Ты смотришь на Мидиаполис моими глазами, а я не замечаю многих вещей. Анри упрекает меня, говорит, что я живу так, словно и не было Апокалипсиса. Чтобы ты понял, какова здешняя реальность, опишу тебе обычный кинотеатр. Билеты продают в помещении, где слишком яркие лампы режут глаза. В баре половина стульев изломана и изувечена. Пол усыпан хрустящими осколками бутылок, пластиковыми стаканчиками, рваными пакетами. Местами виднеются бурые лужи странного происхождения, в создании которых приняли участие напитки из бара и их переработка организмами людей. Сами люди там производят отвратительные звуки, облизывают пальцы после жирных продуктов, икают, обливаются пивом и другим пойлом, засыпают прямо на полу. Повсюду неприятный запах дрянной еды: большая часть посетителей питается вместо дорогих настоящих продуктов таблетками и капсулами – надо же иногда что-нибудь пожевать... Нравится? Так живёт большая часть населения. К счастью, я могу заплатить за билет в элитном кинотеатре, где всего этого нет. Верхушка полиса выстроила для себя всё необходимое, назначив за удовольствия высокую цену, чтобы очистить приличные места от уличного сброда, от неудачников и пьяниц. Здесь действительно можно жить так, словно не было Апокалипсиса. Я надел маску обычного человека и отличался от остальных в зале только тем, что газировку пил не из горлышка, а через соломинку. Потом я внезапно подумал, что неплохо бы после фильма пройтись по улицам, освежиться. Тем более что начал падать снег. Снегу всё равно – он всегда падает вечером. Он падает на живых и на мёртвых, на дома и на людей, на машины и на дорогу. Он справедлив – каждый имеет право на свою горсть снежинок. В других полисах вместо снега иногда для очистки атмосферы пускают дождь. Ненавижу дождь. Дождь – это лужи на асфальте, промокшие ноги и насморк. В дождь даже ежечасное протирание специальным раствором не спасает обувь от грязи. Единственное, чем хорош дождь – это стук капель о подоконник, но только в том случае, если подоконник находится по другую сторону стекла. А снег – он прекрасен. Нет никого, кто любил бы его больше меня. Не тот грязный снег, который под утро вычищают с улиц, а летящие, кружащие, парящие, порхающие снежинки, чёткие отпечатки обуви на земле, облачка пара изо рта и ноздрей... Можно продолжить ассоциативный ряд, уведя разговор в область поднятых воротников, колючих шерстяных шарфов и тёплых перчаток. Но я лучше просто пойду дальше по улице, борясь с желанием нажать на паузу, как в виртуальности, чтобы повертеть кадр со всех сторон, заставляя застывшие в воздухе снежинки описывать завораживающе правильные круги... На следующий день я провалялся на диване до обеда, слушая бессмысленно весёлые трансляции по радио, поглощая шоколадные конфеты и свои запасы руалы. Просветления сознания и в этот день не достиг. Около 15 часов прислал сообщение Эванс – ещё один Нейромант. Я уже говорил тебе, Митер, что стараюсь отделиться от остальных, избегая всяких дел. Я не поддерживаю контакты ни с кем из кланеров, кроме Анри. Но призыв Эванса не из тех, которые можно проигнорировать: он в больнице и при смерти. С негодованием я вновь вернулся в реальный мир, отложив на полку свои шарики. Нет никакого желания слушать музыку, но лучше она, чем пыхтение окружающих людей... Город вокруг в часы депрессии кажется мне человеком с больными зубами, вдруг случайно улыбнувшимся. Только что его лицо казалось приятным, но гнилые чёрные пеньки зубов и зловоние изо рта уничтожают симпатию в мгновение ока. Вокруг движутся толпы людей, с целеустремлённостью паразитов загрязняя окружающую среду продуктами жизнедеятельности. В каждом из людей есть свой внутренний мир, У единиц он большой и неповторимый. У большинства – маленький и стандартный: банальные мысли, идеалы, понятия красоты и морали... Два главных противоречия раздирают плоть ничтожных обывателей. Во-первых, чтобы остальные были такими же, как данный индивид: раздражает разнообразие человеческих красок! Никаких других точек зрения, кроме своей – единственно, как они полагают, правильной. Вторая тайная доминанта – серость всегда стремится выделиться из толпы, стать чем-то исключительным, из ряда ВОН ВЫХОДЯЩИМ. Эти два стремления – всех сделать одинаковыми, а самому обрести статус особенного – направляют, обусловливают низменную природу среднестатистического гражданина. И это обязательно следует иметь в виду, когда имеешь с ним дело. Я жесток. Моя философия – философия сильных. Не терплю слабости и считаю, что каждый должен винить только себя во всех своих неудачах. Слабовольный человек склонен случайности считать ответственными за то, что свалилось на его голову, забывая о собственных непредусмотрительности, нерасторопности, недостатке ума или решимости и т.д. При удаче он забывает благодарить тех, кто ему помогал, зато в несчастье весь мир виноват перед ним. Любой человек может достичь того, чего хочет, если воспитал в себе внутреннюю силу. Я убеждён в этом! Поэтому не жалею обитателей трущоб, бедняков и нищих – они могут работать, им есть где работать! Вопрос в другом: хотят ли они работать? Никогда не поверю, что им хватает ума только на прозябание... Да, мне неприятны эти организмы, которые могут запросто всадить тебе нож в спину, если им понравились твои часы; которые с радостью продают органы своих детей ради денег, предлагаемых в трансплантационных клиниках... Как их жалеть? К ним можно испытывать только отвращение, потому что это уже не люди, а живое мясо, второсортный материал, наличие которого мы вынуждены терпеть... Иногда полиция устраивает облавы и вычищает целые районы трущоб, отправляя всех их обитателей в подземные фабрики и заводы, в лаборатории и на другие опасные виды производств. Полиция делает то, что требуют работодатели, одновременно подчищая авгиевы конюшни общества. А некоторые мыслители лелеют мысль о «всенародном бунте»... Наивные чудаки! Дно полиса никогда не восстанет против элиты, хотя бы уже потому, что за деньги можно нанять половину люмпенов, и она с удовольствием будет убивать другую половину. И полис станет только чище от такой операции. Даже ничью вину не надо доказывать – каждый представитель дна, по определению, либо наркоман, либо вор, либо убийца, либо каннибал. У них нет даже права сгореть в крематории – ведь каждую часть тела можно использовать и получить прибыль. Нет, право на жизнь имеет лишь тот, кто приносит пользу людям – материальную или духовную – всё равно. Жизнь для собственного удовольствия доступна только элите... Мне смешны поступки людей, но это горький смех. Я в каждом вижу нечто необъяснимое с точки зрения здравого смысла. Например, ты, Митер. Я всегда считал, что знаю тебя даже лучше, чем самого себя, но ты разуверил меня в этом. Сейчас ты бешено ищешь способ перевести сознание Наты из ноута на плату. Если найдёшь, это будет величайшим открытием со времени изобретения способа копирования отпечатка сознания в компьютер. Но ведь ты ищешь решение не ради науки? Ты проявляешь одно из встречающихся у людей свойств, которому я ещё не придумал названия. Ты сконцентрировался на Нате, всё остальное для тебя потеряло краски, даже голоса друзей теперь для тебя звучат, как голоса призраков сна, о которых забываешь на утро. Вместо здорового, живительного эгоизма ты ударился в нечто иное. Будь это хотя бы альтруизм – я бы ещё смог понять тебя. Но альтруизм направлен на всех окружающих. То чувство, которое ты испытываешь, безраздельно принадлежит... одной Нате. Ты бы отдал жизнь за то, чтобы оживить её, ведь так? Это мне и непонятно. Риен писал, что опасается за твоё психическое здоровье. Он говорит, что ты стал рассеянным, плохо следишь за своей внешностью... Очнись, Митер! Стань прежним, развей туман в своём разуме. Вспомни, что ты должен всегда выглядеть прилично! Не для других должен – для себя! Если ты ещё помнишь, конечно, что такое самоуважение. Никогда не позволяй себе опускаться! ...Больница, в которую отправили Эванса, не самая престижная, но довольно чистая, в палатах светло и приятно пахнет свежестью. Если бы ещё не люди... Пока двигалась очередь, пока вежливая и улыбчивая девушка в регистрационном окошке искала для меня номер палаты Эванса, я стал свидетелем неприятнейшего события, которое в очередной раз заставило моё сердце заныть от глухой тоски и безысходности. В вестибюле сидела старушка – неплохо одетая, маленькая, сухонькая. Казалось, она старалась занимать как можно меньше места и быть незаметной. Она плакала. Её слёзы были из тех, что прожигают в душе глубокие раны, которые долго кровоточат и не заживают. Из разговоров врачей, холивших туда-сюда, я понял причину её слёз. Дочь и зять привезли эту женщину и просто бросили здесь, исчезнув без указания адреса. И теперь ей, больной и старой, оставалось только рыдать. Она понимала, что в тягость семье своей дочери, она простила дочь по-матерински. Всё, что она могла – оплакивать предательство самого близкого в мире человека, ради которого сама раньше терпела лишения... Больно, когда дети оказываются жестокими. Больно, что так, по-воровски, исподтишка её покинули на произвол судьбы. Сказали: «Мы скоро вернёмся...» И ушли навсегда... Как ты понимаешь, моё сердце наполнилось прямо-таки вселенской любовью к людям. Беспомощность ранит сильнее обиды. Сознание, что ничем не можешь помочь... Ведь не вернёшь ей семью, в которой её когда-то любили, оберегали, заботились о ней... ...В такие моменты я мечтаю растоптать Венец Творения, сжечь его на полях нового Армагеддона.... Длинные переходы, заполненные выздоравливающими больными, которые неуверенно делают первые шаги после долгой отлёжки. Спешащие доктора... Я иду, уступая дорогу санитарам, везущим пациентов на каталках... Интересно, есть ли здесь врачи, работающие во имя помощи людям, а не ради денег?.. Эванс бледен, подержится молодцом. Скулы чуть заострились, резче обозначился застарелый шрам через щёку. Обычно он двигался очень плавно, а мог быть и абсолютно неподвижным. Всегда серьёзный, собранный, сосредоточенный... Я уважал его за это. Вот только... Он не умел снимать напряжение – это был его единственный, пожалуй, недостаток. Мне он представлялся человеком вдумчивым, склонным к уничтожающей всякую радость рефлексии, ищущим тёмные стороны даже в счастье, человеком, у которого моменты увлечения жизнью сменяются часами горького презрения к ней... Я не люблю таких людей – с тяжёлой, неуклюжей душой, которая спотыкается обо всё. Они не способны наслаждаться жизнью и не хотят, чтобы наслаждались другие. ...Эванс ждёт, пока доктор, впустивший меня, оставит нас наедине. – Присаживайся, – он указал на белый металлический стул. Я сажусь и смотрю в его глаза. Один из самых интересных объектов для наблюдения – люди, которым скоро предстоит умереть и которые это знают. Каждый встречает смерть по-разному. Чтобы правильно оценить чью-то жизнь, надо знать о том, как этот человек принял смерть. – Что с тобой случилось? – спросил я. – Хранители. Меня чуть не убили на месте, но рана смертельна. Благодаря панцирю клинок прошёл мимо сердца. Врачи говорят – и я сам чувствую – мне не дожить до следующего дня. – Неужели такие опытные воины не поняли, что лезвие прошло мимо сердца? – Я успел достать оружие. Второй укол просто некому было нанести. Киваю. Его рефлексы всегда были на высоте. – Почему Хранители нападают на нас? Это ведь уже третий случай! – Четвёртый. Анну убили этой ночью... Как будто ты не знаешь, почему нас убивают! – Хранители никогда не были агрессивны... С чего бы это вдруг... Лично я стараюсь избегать прямых столкновений, поэтому и не знаю о том, что творится в полисе. У вас своё задание – у меня своё. Эванс прикусил губу – он никогда не одобрял моей отстранённости. – Мы проводим крупную операцию против Хранителей. Нам необходимо захватить кого-нибудь из них – таково задание. Клан приказал выяснить их планы. Есть подозрение, что Хранители готовят какую-то операцию, способную серьёзно изменить баланс сил. – Хранители? Они же консервативны и устремлены в прошлое! – не мог я сдержать эмоций. – И тем не менее. Они вместе с Бионами участвуют в создании ядов. – И как же вы хотите узнать их планы? – Посадить на электроды. Это ужасно. Так называется процедура раздражения центра удовольствия в человеческом мозге. Любой, даже я, даже ты, Митер, сломается, если хоть раз испытает этот экстаз, квинтэссенцию удовольствия, чистое наслаждение! Подопытный будет снова и снова стремиться пережить эйфорию, но Клан позволит ему это лишь в обмен на определённые услуги. Процедура быстро истощает нервную систему, раздражение мозга требуется всё чаше, а потом человек умирает. От первого экстаза до гибели проходит не больше трёх месяцев. – У вас ничего не получится. Любой Хранитель скорее умрёт. Вы недооцениваете их воспитание, ведь Клан Хранителей пропитан чувством долга и дисциплины. Выдумаете, что любовь к удовольствиям удержит Хранителя от самоубийства? Вы наивны. Это безумие. Так можно подчинить Биона, но не Хранителя. Эванс вонзил в меня свой тускнеющий взгляд: – Но мы не дадим им покончить с собой! Мы используем ускоренную процедуру! Нам не нужны долговременные шпионы, нам требуются совершенно конкретные сведения! И зря ты думаешь, что от нас отделился! Мы все – маленькие программы, работающие на большую. Ты ищешь тех, кто задумал переводить память человека в компьютер – копировать, словно с диска на диск. Но и эта технология нужна Клану, чтобы добывать сведения у кого угодно. И ты поможешь Клану достать изобретателя со всей документацией! Улыбка змеится на моих губах. – Но может случиться и так, что я не смогу захватить его. Тогда придётся уничтожить и изобретателя, и изобретение, чтобы никто не смог пойти вслед за ним. – Это возможно только в том случае, если изобретатель больше ничем не будет нам полезен, иначе ты обязан привезти его в Клан! Имеются сведения, что другие Кланы принимают деятельное участие в этом исследовании. Они заинтересованы в нём даже больше нас. Изобретение должно достаться либо нам, либо никому! – Убийство – самый простой выход. Это так легко – прицелиться и нажать на курок... – Я выдержал небольшую паузу. – Мне кажется, что другие Кланы не могут провести столь сложные исследования в принципе. Скорее всего их цель – сделать информацию достоянием общественности, чтобы по всему миру люди узнали о возможности сохранения сознания... Представляешь, какой психоз начнётся? Эванс самодовольно улыбнулся. – Считай, что ты получил приказ Клана: доставить изобретателя живым. Только так! – Клан велик в своей мудрости, – сказал я, вставая. – Да святится имя его! А что ты хочешь для себя? Ты ведь скоро умрёшь, – я умею быть жестоким. – Что станет с твоим имплантантом? Врачи не должны увидеть его. Ты обращался к кому-нибудь? – Нет, ни к кому... Прошу тебя достать имплантант сейчас. – Но как я выйду? Врач ведь проверяет состояние пациента после ухода посетителя! – Не беспокойся. Я уже договорился с ним. Тебя забудут, как будто бы ты здесь и не был. Тело через пять минут сгорит в крематории. Он повернулся на бок, позволяя мне вынуть плату из затылка. Я усмехнулся про себя, молча нажал ногтем кнопку сквозь прорезь. Тело Эванса дёрнулось и затихло. Я двумя пальцами извлёк плату, быстро смыл кровь в раковине, потом убрал имплантант в специальную коробочку. Взял диски из кармана его куртки. Врач появился, как только я взялся за ручку двери. Мы переглянулись, и он молча занялся трупом. Вечером я отправился к Алине, чтобы найти хоть какие-то сведения по заданию Клана. Сегодня нет Фионы, и зала кажется мне темнее. Я вращаюсь в ней, улыбаюсь, шучу, при этом не забывая пристально вглядываться в глаза людей. Не забываю и про Эдгара: почему-то мне мерещится, будто он внимательно следит за мной. Наконец, отвязавшись от всех, я присел в кресло в укромном уголке, немного утомившись. Внезапно от общей толпы отделилась незнакомая девушка и подошла ко мне. – Вы – Антей, который создаёт миры на сервере DirectSoft? – Да. Но вас я не знаю. – Меня зовут Марина. Я долго искала вас. Она непринуждённо присаживается в соседнее кресло, и я приглядываюсь к ней внимательнее. Первое, что замечаю – роскошные, слегка вьющиеся, светлые волосы почти до пояса, густые и шелковистые. Они практически закрывают лицо, когда она опускает голову. В манерах и осанке Марины преобладает мягкость: мягкий взгляд серых глаз, мягкая улыбка, плавные движения... Алина может дать ей десять очков форы в смысле элегантности одежды, но простота костюма Марины, насколько я могу судить, сочетается с тонким стилем и чувством меры. И ещё – странный запах: еле уловимый, почти не существующий в реальности... Мне почему-то кажется, что её волосы должны пахнуть мёдом... Эта девушка напоминает мне белую королеву моей шахматной армии – ту самую, на которую я часто запрещаю себе смотреть, чтобы не подчиниться сомнениям, когда надо будет жертвовать ею. – Мне нужна ваша помощь. Я тоже имею некоторое отношение к компьютерной графике и программам. Когда я увидела ваши миры, то была потрясена их могучей энергетикой! – Ну, это не только моя работа. Я представляю целую команду и делаю в основном компиляцию разных программ. – Но ведь вы и один создаёте миры? Маленькие? Мне Фиона рассказывала, мы даже попили с нею чай в виртуальном весеннем саду. – Да. Когда меня просят друзья, я берусь за работу и делаю то, что нужно конкретному человеку. Но я должен его хорошо знать. – Мне бы хотелось сделать вам заказ, но не совсем обычный. Не могли бы вы уделить мне немного времени и съездить в мой дом? Я должна всё показать и объяснить. Не знаю, чем она так на меня подействовала, но я согласился. А ведь нас специально тренируют не подчиняться чужому влиянию! Возможно, виной всему химические процессы в моём мозгу, которыми управлять я ещё не научился? Так или иначе, тело стало вдруг не более контролируемым, чем глубоко и надёжно влетевший в занос автомобиль, и я кивнул. ...Обширная квартира, в которой половина комнат ещё не обжита. Новая мебель и какие-то коробки стоят повсюду. Мы, однако, находим помещение, в котором уже чувствуется уют: декоративные растения, стеклянные столики и полки, пушистый белый ковёр под ногами... Компьютер в соседней комнате окружён странным оборудованием – нечто вроде кресла с разными проводками, электродами и сканерами. – Садись, – сказала Марина. – Я приготовлю чай. Тебе сахар класть? – Нет, лучше лимон, – я сначала ответил, а потом подумал, что она как-то слишком быстро перешла на «ты». Пока Марина ставила чайник, я осмотрелся. В квартире, насколько я мог судить, жил кто-то ещё – муж или брат? Привстав на цыпочки, я провёл пальцем по верхней полке. Палец остался чистым. Левая бровь от удивления начала подрагивать: нечасто увидишь такую аккуратность. Эта комната вообще может претендовать на звание самой чистой и уютной из всех, какие я видел! Каждая вещь – от пульта управления до блокнота на журнальном столике – имела такой вид, будто лежит на своём законном месте, и малейшее изменение её положения нарушит незримую гармонию, сравнимую с гармонией Сада камней. Полстены занимал экран телевизора, перед которым высилась ровная стопочка дисков. Я наугад взял один и открыл – диск размещался так, что надпись на нём была строго параллельна верху коробочки. В носу отчаянно защипало: до такой аккуратности, возведённой в культ, мне далеко! Осторожно, чтобы ничего не задеть, я присел на удобный белый диванчик. Через пару мгновений появилось такое ощущение, будто все веши уставились на меня, включая в обстановку комнаты. Выполненный из бирюзового хрусталя человечек на полке прямо-таки гипнотизирует маленькими рубиновыми глазами! Марина вышла из кухни с подносом в руках. На подносе стояли изысканный фарфоровый чайник, вазочка на тонкой ножке с конфетами и пара чашек из тончайшего материала, который мне показался чем-то средним между фарфором и мрамором. Марина ловко поставила поднос на столик, села напротив и взяла чашечку. Я посмотрел на оставшуюся и взмолился Вирусу, чтобы он помог повторить её манёвр: чашечка была наполнена аккурат по золотой ободок, то есть по самые края. Чтобы её поднять, не расплескав напиток, надо обладать стальными нервами хирурга. Или имплантантом в мозгу... – Отличный чай. Крепкий, горячий, – и где это я научился так бессовестно врать? Во всём виноваты железы, Вирус их побери, это всё они. – Правда? – Марина улыбнулась. – Спасибо. Как тебе здесь? Мы недавно переехали в этот полис, ещё не успели обжиться. Медитативно помешиваю чай ложечкой. Вежливо молчу. – Френсис сейчас на работе, но, думаю, скоро придёт, и ты с ним познакомишься. – Френсис – твой муж? – Нет, мы не регистрировались. Ты уже, наверно, заметил компьютер в соседней комнате? – Она отпивает немного чаю. Стук чашки, опускающейся в блюдце, звучит гипнотическим ударом в ритуальный барабан. – Да. А что это за оборудование рядом с компьютером? – Перестаю помешивать и делаю попытку отпить – чай уже должен был остынуть. Я ошибся. Марина улыбнулась и поставила свою чашку на стол. – Сейчас я всё расскажу, потому что работа, которую хочу тебе заказать, связана с этим. Антей, сначала ответь мне, во что ты веришь? Я имею в виду, что происходит с нами после смерти, как мы рождаемся, есть ли у нас душа? – Это обязательно? – Да. – Ничего оригинального. Обычный атеизм. Клетки, молекулы, атомы, генетика и всё такое. – А жизнь после смерти? – Она смотрит на меня взглядом шарлатанов-медиумов, в совершенстве владеющих искусством раскачивания перед чужим носом медальонов, «сакральная амплитуда которых совпадает с биоритмом космоса». – После смерти тела мозг умирает. Больше ничего. Конец. – Отлично. А как насчёт бессмертия? – Оно недостижимо. – Достижимость – понятие относительное. Но хотел бы ты стать бессмертным? Хотел бы, чтобы смерть перестала существовать в мире? Чтобы твои друзья никогда не умерли? – Ты говоришь загадками. – Возможно. Но ты не ответил. Хотел бы ты стать бессмертным? – В общем и целом, мой ответ обусловлен моей философией. Раз нет жизни после смерти, то надо достигать бессмертия на земле. Вот только клетки тела об этом другого мнения. – Но ведь есть нечто ещё, кроме тела – есть мозг! Он состоит из клеток, но он мыслит, он формирует то, что называется личностью. Молчу. Пусть продолжает. И пусть великий Вирус сделает так, чтобы мои подозрения не оправдались. – Компьютерные существа наделены подобием человеческого разума и обладают вечной жизнью. Они способны самосовершенствоваться и учиться на своих ошибках... Главная проблема при создании искусственного разума – добиться, чтобы процесс самосовершенствования ИР проходил быстрее или, по крайней мере, с такой же скоростью, как у человека. Ведь изначально и человек мыслит неким набором алгоритмов, подобным тому, что направляет действия ИР. Эти алгоритмы неуничтожимы, их зовут инстинктами. Часто исполняемые действия человек совершает автоматически – кратчайшим путём, руководствуясь рефлексами. Но человек очень быстро к первичным инстинктам добавляет другие алгоритмы, разработанные на основе взаимодействия с внешним миром. Потому так велика роль воспитания! Из одного и того же ребёнка можно вырастить как безжалостного убийцу, так и гениального музыканта. Или первое и второе вместе... ИР же свои алгоритмы пополнять и исправлять пока не умеет... А что если создать ИР по аналогии с мозгом человека? Ведь делают роботов по схеме работы нервной системы! Почему бы и ИР не построить, взяв за основу схему мышления человека? Это открывает массу возможностей! Подумай сам: личность – это набор определённой информации, заложенной в мозг, которая отвечает за действия и отношение человека к себе и к внешнему миру. Если создать точную копию человеческого мозга, то какая разница, с кем говорить – с живым человеком или с его копией? Скажем, близкие друзья через несколько лет замечают, что могут заранее предсказать ответную реакцию друг друга на стандартные вопросы. При копировании сознания человека будет примерно такой же результат. Сообразуясь с принципами человеческого мышления, копия должна рассуждать и действовать именно так, как если бы это был живой человек! – Но это не бессмертие в полном смысле слова. Если я скопирую своё сознание, а сам умру, какой толк, что для других я останусь как бы жив? – Скопировав сознание друга, ты всегда сможешь обратиться к нему за советом – даже если он умрёт. – Сказки. Проклятье, кажется, моё предчувствие начинает оправдываться. – Я уже давно работаю над способом копирования сознания в компьютер. Потом займусь тем, как переводить сознание из компьютера в тело человека. По крайней мере, скопировав сознание, можно будет беседовать, даже встречаться в виртуальности с его бывшим носителем! А можно загрузить сознание человека в киборга – как бы заменить одно тело на другое! Гипотеза стала реальностью. Sad but true. – За мной охотились сотрудники какой-то корпорации в Анерополисе, пришлось переехать сюда. Теперь я ношу с собой яд. Лучше умереть, чем попасть под власть какой-нибудь корпорации!.. Френсис нашёл фирму, которая с удовольствием дала деньги на завершение опытов. Она очень заинтересована в нашем эксперименте. Отставляю пустую чашечку на стол. – Тебе налить ещё чая? – спрашивает Марина. – Да, спасибо. Скажи, а чем я-то могу тебе помочь? – Мы с Френсисом перепробовали различные методы копирования сознания. Всё идёт к тому, что самым перспективным является введение человека в транс или похожее состояние и сканирование коры головного мозга томографами и F-лучами. Мы сначала пытались достичь необходимого эффекта с помощью наркотиков, но ни один не дал нужного результата. Фирма, через которую мы получали наркотики, достала даже Моргану. Этот препарат может подойти, но требуется кое-что ещё. Нужно полностью забыть о собственном теле, оттолкнуться и взлететь ввысь, ощутить себя чистым духом! Вот я и обратилась к тебе: из всех виртуальных реальностей твои – наиболее реалистичные. Они заставляют забыть, что ты в виртуальности, заставляют считать новый мир настоящим. Не знаю, как ты добиваешься такого эффекта, но это как раз то, что нам надо. Человек настолько привык к своему телу, что ему трудно с ним расстаться, он не забывает о нём ни на секунду, а в виртуальности ему подсовывают муляж. Он начинает считать это виртуальное тело настоящим, теряется связь с материальным объектом, что позволяет с высокой точностью копировать его сознание. – Один мой друг сказал мне, что в виртуальности всё фальшивое – и чувства, и эмоции. – Чувства и эмоции не могут быть фальшивыми. Если мы испытываем в виртуальности и ненависть, и любовь, то они настоящие. – Он говорит, что это – лишь суррогаты. Эмоциональная жвачка для тех, кто неспособен управлять собственной жизнью, предпочитая вечный сон. – Виртуальность имеет много общего со сном. Хотя бы потому, что и во сне мы уверены в реальности происходящего до тех пор, пока не проснёмся. Мне всегда было непонятно, как люди не могут различить, где сон, а где явь? Это странно для любого Нейроманта. Легче спутать реальность и виртуальность, чем реальность и сон. Я часто забываю об этом, и потому гипнотические программы, встроенные в мои виртуальные миры, видимо, могут быть опасными для психики обычного человека. – Какой же виртуальный мир нужен тебе? – Мне нужен мир, полностью – до мелочей! – повторяющий эту комнату. Чтобы человеку казалось, что он и не заходил в виртуальность. Моргана усыпит последние сомнения, и тогда он действительно поверит. Надо дать ему также возможность летать и проходить сквозь стены, чтобы он увидел своё тело в кресле. Пусть его затянет куда-нибудь вверх, в небо, к сияющим звёздам. Мы же в это время будем копировать его сознание. – Такая программа смертельно опасна для психики. – Мы проведём испытание. Она встала и отошла к окну, попутно сняв с полки бирюзового человечка. Сделала вид, будто его рассматривает. – Френсис будет добровольцем, – сказала она, помолчав. – Ему нечего терять. Один из нервов у него пережат опухолью, которая выросла в стволе головного мозга. Там, где головной мозг переходит в спинной. Опухоль выросла в тканях, окружающих головной мозг, и сдавливает его. Постепенно повышается внутричерепное давление. Потом отростки-метастазы двинулись в другие области мозга. Френсис страдает от головных болей, которые скоро станут невыносимыми. Ему осталось жить не больше двух месяцев. Но он говорит, что не сможет выдержать: если боли усилятся, он покончит с собой, ведь всё равно конец неотвратим. Так что за месяц мы должны успеть закончить все эксперименты и скопировать его мозг в память компьютера. Пауза. Молчание. Слышно, как звенит электричество в лампах. – Я не хочу его терять, Антей. Понимаешь? Я не знаю, что будет с моим изобретением после, мне оно нужно только чтобы не расстаться с Френсисом. Знал ли ты, что такое любовь? Поможешь ли ты мне? – Помогу... Прежде всего – Клан! Рядовой кланер, чуть не потерявший самообладания из-за запаха мёда, обязан исполнить его волю. Ниточки сплелись вместе. Марина хочет бессмертия для Френсиса. Мистер Стенс и его организация, кроме бессмертия, пожалуй, получат ещё и наивыгоднейший бизнес. Скажем, в боевых роботов загрузить вместо искусственных алгоритмов человеческое сознание – вот и готова непобедимая армия. А выпушенный в Сеть чистый разум, считающий виртуальность настоящим миром, будет подобен цифровому богу. Он будет думать, что отдаёт приказы игрушечным солдатикам, а на улицах города полицейские киборги сойдут с ума и начнут расстреливать всех вокруг. Их каждый день загружают новыми сведениями из полицейского компьютера. Взломать любую базу – раз плюнуть! Хорошая команда хакеров, нанятых мистером Стенсом, у которого очень много денег, без труда внесёт необходимые коррективы в стандартный искусственный разум. Тем более не будет никаких проблем для хакера, который станет свободным цифровым духом, получив в своё распоряжение всю мощь и скорость работы компьютера, все сведения Сети... Мы попрощались, условившись приступить к работе на следующее утро. Я вышел на улицу и пешком пошёл к своему дому – до него не больше получаса ходьбы. Очень плохо, что все у Алины видели, как я уехал с Мариной. В случае чего – подозрение обязательно падёт на меня. Значит, необходимо выждать. При случае – скопировать собранную Мариной информацию. Её Клан должен получить. И чем быстрее, тем лучше. По существу, мне нужно просто убить Марину и Френсиса, тщательно проверив их контакты и удостоверившись, что больше никто не владеет никакими данными и не сможет продолжить исследования. Я оказался в роли судьи. Мне решать, и мою ответственность не разделит никто. Что ж, посчитаем ещё разок возможные варианты и последствия. Я пускаю всё на самотёк, и опыты будут завершены. Марина сохранит Френсиса – это Клану ничем не грозит. Как говорится, восторжествует любовь... Мистер Стенс получит в своё распоряжение уникальнейшее изобретение, в перспективе позволяющее установить власть над миром... Что сделает Стене – неизвестно, но вряд ли что-нибудь хорошее, и такой вариант для Клана неприемлем. Можно доставить информацию и Марину в Клан. Таков приказ... Но мы и так можем копировать своё сознание. А вот выпытывать информацию из других людей... Не знаю... Конечно, Клану это даст неоспоримое преимущество перед всеми. Он даже сможет постепенно собрать воедино всё знание, накопленное другими Кланами, и обретёт ни с чем не сравнимое могущество. Мир снова изменится. Вот только в какую сторону? Скажем честно: тот мир, что существует сейчас, ужасен. Это мир без солнца. Мир, где можно использовать других людей в качестве материала. Мир, где под землёй работают рабы, производящие необходимые городам продукты. Мир, где 90% людей превратились в организмы, лишённые всего, что даёт право называться человеком. Я ненавижу этот мир. Я отторгаюсь от него, мне омерзительно каждое соприкосновение с ним. И всё же иногда я замечаю, что жизнь в тени обладает рядом преимуществ. Я замечаю, что получаю удовольствие от того, что не принимаю действительности этого мира. И этот мир будет разрушен до основания. Клан не удержится от соблазна создать свой вариант реальности. Я – творец виртуальных миров. Но к моему мнению вряд ли прислушаются. А я бы мог сказать Клану, что скучно жить, когда всё в мире происходит так, как ты хочешь. Когда растут только те цветы, которые тебе нравятся. Когда нет борьбы. Нет вызова, на который можно ответить. Это будет похоже на игру в шахматы с самим собой... Или на игру в Shaqe со включённым cheat-кодом бессмертия.... Кому-то это придётся по душе. Не мне. Но я всё-таки должен отдать эту информацию Клану! Я воспитан им, он дал мне всё, он сформировал меня, я не могу ответить ему неповиновением и неблагодарностью!.. Мы всегда боролись против других Кланов, и вот появился шанс обеспечить своему Клану безоговорочную победу. И больше не будет этой войны с Бионами и Хранителями... Но когда долго сражаешься с кем-то, враг становится ближе друга... Впрочем, враги всегда найдутся... Ведь в самом Клане вовсе не царят братская любовь и взаимопонимание. Начнётся свара внутри него – подобное уже было после Апокалипсиса. И единый организм снова распадётся на мелкие осколки, каждый из которых понесёт свою часть знаний... Вечный процесс рождений и смертей... Да, я буду колебаться лишь до тех пор, пока не придёт время действия, потому что по натуре никогда не жалею ни о чём, что совершил. Я буду следовать раз избранному пути. Но выбор тем сложнее, что есть ещё и третий вариант – просто убить изобретателей и уничтожить информацию. Не дать её никому – ни Клану, ни мистеру Стенсу... Не хочется убивать Марину... И нельзя оставлять её в живых... Потому что не Клан, так мистер Стенс, не мистер Стенс, так кто-нибудь другой – всё равно захватят её и заставят работать на себя. И выбора у неё не будет – существует много способов сломить любую волю. Страшно даже представить, что ей предстоит, попади она в руки «умельцев»... Милосерднее просто убить её. Вместе с Френсисом. Им не судьба познать вкус бессмертия... Итак, второй или третий вариант? Первый рассмотрению не подлежит: я всё-таки кланер! Третий мне неприятен... Против второго говорят обычные опасения: несмотря на все наши отличия от людей, мы ещё сохранили большинство из их стереотипов мышления. Страшно давать огромную силу в руки Клана. Огромная сила однажды уже была в руках человечества. То время теперь называют Апокалипсисом... Ладно. Есть время подумать. На следующий день я зашёл к Марине с видеокамерой, записывающей на совместимый с обычным компьютером диск. Познакомился с Френсисом. То ли у меня уже было предубеждение против него, то ли он действительно человек не очень приятный, но мне он не понравился. Ниже меня на голову, ярко выраженного астенотонического типа – у таких людей длинные конечности, плечи лишь немного шире бёдер, мышцы довольно слабые... Френсис плохо одевается – даже несмотря на облагораживающее влияние Марины. Плохо – в смысле неопрятно, неаккуратно. Эдгар, к примеру, скорее дал бы перерезать себе горло собственным мечом, чем согласился надеть такие потёртые синие джинсы с растянутыми коленками, чищенные год назад ботинки и мятую футболку, от которой шёл несвежий запах. Мне стоило больших усилий ничем не выказать своих мыслей, я даже пожал Френсису руку... Маска добродушного весельчака быстро расположила его ко мне, и вскоре мы уже о чём-то болтали. Между делом посмотрели и разработки, хранящиеся в памяти компьютера. Потом я тщательно снял на камеру всю квартиру, чтобы создать её точную копию. Марина уговаривала остаться на обед, но я отказался: надоело видеть глупую улыбку Френсиса и его вульгарно-собственническое отношение к любящей женщине. Вечером я отправился в музей изобразительного искусства, где собраны лучшие образцы современного творчества. Нужно было немного отвлечься, а это место, где я часто бывал, должно вызвать во мне приятные ассоциации. Здесь мы нередко встречались с Эдгаром, который, как и все Хранители, ценит живопись. Забредал сюда я и с Фионой – притворился, будто ни разу тут не был, и она решила провести для меня экскурсию. А самое главное – в оформлении музея принимал участие Анри. Поэтому если снаружи это обычная круглая стеклянная башня с дополнительными витыми пристройками, то внутри – самое стильное оформление в полисе, а то и во всём мире. Использованы два цвета – белый и синий. Анри добавил ещё блестящие хромированные спирали, вделанные в стены. В итоге из минимального набора элементов он создал шедевр. Я уверен, что сюда приходят не только смотреть полотна, но и постигать величие дизайна. В музее у меня есть любимый зал – в нём собраны работы Алессандро Марино, чей «Сумрак» украшал стену моей комнаты в Сентополисе. Зал оформлен по желанию автора в особом стиле: стены покрыты чем-то, напоминающим клубящийся туман, на потолке висит люстра – круглый диск, от которого загибаются вверх металлические рёбра. Этакий футуристический цветок... О картинах Алессандро бесполезно говорить. Надо просто тонуть в его «Сумраке», медитировать на «Лотос», цепенеть перед «Портретом девушки», и, конечно, здесь есть лучшая картина этого художника – «Рождённый на полях Армагеддона»... Тут лишь двадцатая часть всех картин Алессандро! Часто появляются новые – примерно раз в три месяца. Поэтому я имею обыкновение проверять: нет ли чего свеженького в Серой комнате? После порции эстетического экстаза я отправился в другое хорошее место – Мальтин-Холл, куда к 19 вечера соберется сотня-другая приятных интеллигентных людей. Мы знаем друг друга в лицо и по имени. Это похоже на секту – наши фразы мало кто из непосвящённых поймет. Эдгар тоже будет там. Проходя под зданием Финансового центра, выполненного в форме буквы quot;Пquot; из металла, бетона и лазурного зеркального стекла, я готовился насладиться живым исполнением классики. Не помню, что обещали сегодня, – то ли скрипичное соло, то ли скрипка с роялем?.. Всё равно будет великолепно! Тщательно подобранные цвета, элегантные платья и дорогие костюмы, тончайшие ароматы духов, бокалы с прекрасным вином или руалой, безупречные проборы и понимающие улыбки, дрожащая хрупкая тишина во время исполнения номера и звонкие аплодисменты после... Никогда не устаю от музыки и музыкантов. Часами могу следить за пальцами, с кажущейся легкостью демонстрирующими сложнейшие пассажи, по сравнению с которыми устройство компьютера кажется простым, как коробка из-под обуви... Домой я шёл в радужном настроении, практически изгнав чёрные мысли о неотвратимости убийства Марины. В кармане запищал коммуникатор, пришлось остановиться, чтобы принять вызов. На этих устройствах такие маленькие кнопки, что только девушкам с длинными изящными пальчиками под силу не нажать сразу четыре. К счастью, можно связываться с коммуникатором через имплантант. В свете витрин и фонарей я прочитал сообщение от Анри: quot;Прювет. Если ты сейчас идёшь домой, то остановись. Туда лучше не появляться. С полчаса назад меня встретили на подходе к дому несколько милых, приятных людей. По странному совпадению все они оказались Бионами. Намекнув на возможность летального исхода, меня отвели в переулок и объявили, что моя игра окончена. Эти негодяи давно заинтересовались нами и просто искали доказательств, что мы Нейроманты. Меня остановили с целью окончательно убедиться в этом. После того как я в свеженьком обличий возобновил контакты с остальными нашими, а в Сети опять возник некто Анри, их подозрения превратились в уверенность. Насколько я понял, они поджидают и тебя, поэтому не торопись. Поброди по полису, только осторожно – ты теперь известен каждому Биону, но, в отличие от них, не знаешь лиц своих врагов. Я всё-таки сумел вывернуться, – хвастался Анри. – По переулку шёл патруль, который я, естественно, услышал заранее, а своим новым знакомым ничего не сказал. Они попытались укрыться вместе со мной, но сканеры киборга были включены. Он нас обнаружил, идентифицировал кого-то из них, как преступника в розыске, а остальных, включая меня, обвинил в незаконном ношении оружия. После чего открыл стрельбу из пулемётов. Так и не пойму: нас расстреливали, потому что посчитали сообщниками преступника, или уже нельзя по полису с пистолетом ходить?! А может, я плохо зачистил наши следы в компьютере полиции?.. Панцирь меня уберёг, а Фениксы благополучно прострелили киборга. Я потратил лишнюю секунду, чтобы гарантированно превратить его электронный мозг в месиво, – не хочется, чтобы за мной охотились все киборги полиции, получив мой образ из мозга погибшего – и вскоре убежал. Теперь я в клинике Клана, залечиваю раны. Тебе тоже советую сюда добраться, если Бионы не перерезали подходы. Удачиquot;. Мне захотелось сказать что-нибудь хорошее своему другу. Я отправил Анри ответ с благодарностью за предупреждение. Дальше следовало подумать, куда отправиться. Место должно быть таким, где я не имел обыкновения появляться. Было бы совсем замечательно там посидеть, поужинать и подумать над создавшейся ситуацией. Чем меньше буду бродить по улицам, тем ничтожнее риск наскочить на Биона. Как раз рядышком обнаружилось заведение, которое я до этого как-то и не замечал. Оказалось – спортклуб. В комнатах висели большие экраны, транслировавшие всякие соревнования. Я выбрал зал, где показывали, как два громадных мужика увлечённо лупят друг друга кулаками. Заказал ужин и приготовился приятно провести вечер. Потом отправлюсь ещё куда-нибудь – ночью работает уйма всяких интересных местечек, так что будет чем заняться. А пока пораскинем мозгами. Ничего хорошего такая охота на нас не предвещает. Если они действительно всё разузнали, свели воедино факты, то придётся ответить за многих и многих Бионов, которых мы с Анри отправили в страну Вечного Вируса... Главное – сохранять спокойствие. Это хорошо у меня получается. Я должен быть, как глыба мрамора. Иначе полезут в голову всякие мысли вроде: «А не подмешали ли мне в минералку чего-нибудь нехорошего?..» Совет Анри дойти до клиники Клана, пожалуй, неисполним: если они действительно нас обложили, то клиника и подавно оцеплена незримым кольцом... Кстати, раз уж я тяну время, не позвонить ли мне Анри? – Доброго времени суток! – Прювет, Антей. Как самочувствие? – О, я пью минералку, поглощаю филе тунца, заедаю всё это сырным салатом, смотрю бокс. В общем и целом – неплохо провожу вечер! – А как адреналин? Ещё не хлещет из ушей? – с интересом осведомился Анри. – Учитывая некоторые особенности человеческой физиологии, из ушей он хлестать не может. Да и повода нет. Ни погони со стрельбой, ни напряжённого ожидания... Скучно... – притворно вздохнул я. – Знаешь, хорошо, что ты так от всех отделился. С меня они перешли на тебя, а с тебя им не выйти ни на кого – ведь ты ни с кем из кланеров не встречался. Мёртвое звено. Остальные должны сказать тебе спасибо. Ты в клинику не собираешься? – Рисковать не хочу. Да и зачем? Единственное, чего мне не хватает, так это моего ноута. Да и Abuser не помешал бы. А как твоё здоровье? Физический носитель менять будешь? – Пустяки! – с привычным оптимизмом откликнулся Анри. – Панцирь от пуль уберёг, но синяки приличные. Только плечо случайно зацепило... Тебе надо с кем-нибудь из воинов связаться. Пусть помогут добраться до квартиры, взять ноут и машину. Придётся нам из полиса уезжать... Не хочешь Митера проведать? – В Сентополис возвращаться? Ни за что! Мне бы лучше какой-нибудь тихий городишко... Например, тот же Анерополис. Но сначала надо закончить начатое дело. – Нашёл что-то? – Кое-что обнаружил, но пока только подозрения. – Лучше отдай работу кому-нибудь, а сам уезжай, – безапелляционно сказал Анри. – В этом полисе на нас будут охотиться, пока не убьют. Да и в другие тоже пошлют сообщения. Так что придётся делать пластические операции. Клан поможет выправить документы. Обоснуемся где-нибудь, может и здесь же, заново познакомимся со старыми друзьями... – Не забывай, что именно так тебя и вычислили. Начинать жизнь придётся с нуля. Ну, пару-тройку знакомых оставить – куда ни шло, а в остальном – всё по-новому. – Ладно. Ты, значит, в клинику не придёшь? – Нет. Я здесь посижу, потом куда-нибудь ещё двину. – Осторожнее. – Я всегда осторожен. Этим и славлюсь. Пока. – Пока, – сказал Анри и отключил свой коммуникатор. С другими кланерами я связываться не буду – зачем? Всё равно они ничем не помогут, зато я их могу раскрыть. Сама собой разрешилась и загадка, над которой я ломал голову последние часы. Информацию об опытах Марины надо доставить в Клан. Там можно будет узнать сведения обо всех Бионах полиса и спланировать операцию по их уничтожению. Иначе действительно придётся начинать новую жизнь. А я так привязался к Фионе и Эдгару! Иногда приятно провести с ними время за интеллигентным разговором на философские темы. Я расправился с филе тунца и уже готовился доесть салат, когда приятный голос произнёс: «Привет...» Я поднял голову: передо мной стояла стройная девушка, которая явно не знала, что существуют другие цвета, кроме чёрного. Рядом с ней громоздились двое мужчин атлетического телосложения в практичных куртках из политанара. – Можно присесть? – спросила девушка. Я кивнул, и вся троица удобно расположилась вокруг моего стола. Девушка напоминала чёрную королеву моих шахмат, от неё будто веяло холодным ветром ледяного виртуального мира. Кожа, сапожки, чёрный шёлк, шнуровка – полный набор. Талия затянута в корсет из чёрного матового латекса, который стал модным в последнее время. Кажется, будто её можно обхватить большим и указательным пальцами руки. Она медленно сняла тонкие перчатки, аккуратно сложила их и скрестила пальчики домиком. Никогда не доверял девушкам, которые предпочитают тонкие кожаные перчатки. Такие на всё способны. Её абсолютно чёрные глаза смотрят на меня, не отрываясь и не мигая. Один из её спутников одет в чёрную шёлковую рубашку, из нагрудного кармана которой изящно выглядывает уголок белоснежного платочка, пахнущего самыми модными мужскими духами этого месяца. Этот человек, видимо, старается достигнуть неподвижности статуи, настороженно скользят только зрачки глаз. Второй мужчина старше спутников. Его лицо покрыто сеточкой морщин, как у человека, который в молодости собирался стать актёром. Это лицо вызывает доверие и уважение, а неторопливые манеры несут отпечаток спокойной, уверенной силы, ничего никому не старающейся доказывать, а просто сметающей всё на своём пути. Этому человеку, я уверен, пришёлся бы по душе мой виртуальный сад камней. Несмотря на то, что и до их прихода я не нервничал, теперь и вовсе ощутил моральное удовлетворение и спокойствие. Это были лучшие воины Клана – Корпус Экзекуторов. Они не селились ни в одном из полисов, а просто появлялись в нужном месте в нужное время. Их немного – около пятидесяти. О них говорят, что это самая надёжная команда, которая ни разу не потерпела неудачи. Их тела напичканы самыми последними достижениями нейрохирургии, а мозги хранят целые серии боевых рефлексов. – Как вы меня нашли? По звонку с коммуникатора? Девушка кивает. Тот, который постарше, представляет своих спутников: – Это Кордел, это Кристин, а я – Дуглас. Как мы поняли, у вас тут появились проблемы. Разумеется, мы ехали сюда не потому, что предвидели это. Мы немного по другому вопросу. Давай проедем к тебе домой. С нами тебе нечего опасаться. Заберёшь ноут, а потом посетим клинику. Мы хотим провести несколько тестов. – Какие тесты? – Пошли в нашу машину. Там узнаешь. Он резко встал, подождал, пока я расплачусь, и вскоре мы были в небольшом фургончике. Кристин села за руль, а мы втроём расположились в салоне. Там стояли блестящие металлические ящики с оружием, ноут, какое-то ещё оборудование по мелочам. – Располагайся, – улыбнулся Дуглас и подал пример, присев на один из ящиков. – Мы посланы сюда, потому что произошли убийства наших кланеров Хранителями. Провели расследование и пришли к выводу, что среди Нейромантов полиса есть предатель. – Это невозможно. Ни один кланер не продастся другому клану. – По своей воле – не продастся. А как насчёт действия определённых препаратов? Бионы на это мастера. Захватывают человека, сажают на реактивы, обеспечивающие быструю потерю чувства реальности, проводят специальные процедуры, и человеком этим потом можно управлять. Тот день, когда проводилась операция, просто стирается из памяти кланера: он уверен, что его не захватывали, что он абсолютно свободен. Но на самом деле в его памяти – провал, битый сектор. Мы просто выкачиваем память о последних месяцах и просматриваем её с помощью специальных программ в поисках такого сектора. Обычная процедура, нечего бояться. Даже если обнаруживается у кого-нибудь подобное, достаточно поменять физический носитель, чтобы избавиться от действия препаратов. Наказания, естественно, нет – ведь не вина кланера, что из него выпытали сведения. Скажи, ты уверен, что твоя память чиста? – Абсолютно уверен. – Но как ты можешь быть уверен в этом? Откуда вообще ты знаешь, что все твои воспоминания – настоящие, а не фальшивка? Только проверка способна выявить лакуну! Мы доехали до моего дома, поднялись ко мне, я захватил бутылочку руалы, пару Abuser'os, ноут, несколько необходимых дисков. Никто из Бионов не появился, хотя воины Клана были готовы и ждали нападения. Потом, пока мы ехали к клинике, меня не покидала навязчивая мысль: если они просмотрят все события последних месяцев, всплывёт информация о Марине. Они обязательно решат действовать грубой силой и просто пошлют пару воинов, которые девушку с Френсисом захватят. Марина скорее всего не успеет и яд принять... Итак, нельзя допустить проверки памяти. История с Эвансом будет рассматриваться в Трибунале, пройдёт немало времени, и Марина с Френсисом к тому времени уже погибнут. А если я не докажу свою невиновность и судьи не оправдают меня, то наступит и мой черёд раствориться в вечности... Можно, конечно, заблокировать свою память, но ведь это расценят, как попытку сопротивления. – Я проходил, как вы, наверно, знаете, специальный курс тренировок в Клане и теперь могу запоминать громадные массивы информации, но из-за этого доступ к памяти сильно усложнён. Не думаю, что смогу ослабить контроль, – попытался я выкрутиться. – Что ж, – ответил Дуглас. – Придётся использовать метод пожёстче. С вводом в транс... Нейроманты переносят транс очень плохо, это довольно болезненно... Ты потренируйся, я бы не хотел прибегать к крайним мерам. Так. Отмазка не прокатила, как выражается Анри... За два района до больницы мы прочно и надолго встали в пробку. Кристин нервно постукивала по рулю рукой, затянутой в перчатку. Дуглас не отрывал глаз от меня. Кордел закрыл глаза и откинул голову назад. То, что было потом, заняло гораздо меньше времени, чем я потрачу на описание. Удар, сопровождающийся вспышкой, два взрыва, слившиеся в один. Кристин пригибается, а за треснувшим бронестеклом видны взлетающие в воздух автомобили. Фургончик мощно сотрясается и отправляется в непродолжительное путешествие по воздуху. Он бьётся о стену дома и замирает. Итак, симфония боя началась... Клубы чёрного дыма забивают нос и глаза. Дуглас и Кордел кое-как сориентировались в пространстве, полезли за своим оружием, я потянул рукояти Абьюзеров. По стенкам, обращённым к небу, грохочет дробь. Где-то рядом гремит ещё один взрыв. Ударом ноги отшвырнув дверь, Дуглас делает кошачий прыжок в сторону, откатывается за угол дома, вскидывает к плечу приклад новенького Thunderbolt E7, энергоячейки к которому идут на вес золота. Две нестерпимо белые молнии поражают двоих из стоящих на крыше противоположного дома людей. Кувырок в сторону – угол дома разлетается мелкой крошкой, а Дуглас снова делает два выстрела. Кордел, высунувшись из фургона, посылает три ракеты из шестиствольного полицейского гранатомёта, накрывая огневую точку в переулке – звучат скупые барабанные удары. Разлетаются машины, низвергаясь на землю кусками корпусов и стёкол, воспаряют в воздух смешные человечки, которые по приземлении превращаются в сломанных старых кукол – не правда ли, сразу вспоминаются творения Берлиоза? В его музыке я всегда слышал нечто, создающее в мозгу картину слепящего взрыва с громоподобным звуком и тысячей мелких частиц, разлетающихся во все стороны. Полицейский патруль тоже открывает стрельбу по невидимым мне врагам. Кто-то в чёрном плаще поднимает автомат – мой Abuser опережает его короткой очередью. Пули рванулись вперёд, оставляя за собой хвосты раскалённого дрожащего воздуха. Память запечатлевает краткий миг: витрина за спиной человека в плаще разлетается вдребезги, кажется, каждая частичка стекла живёт собственной жизнью, а перед витриной сгибается почти перерезанная очередью пополам фигура. Кто стреляет? Кто против кого? Не знаю. Только помню, как на землю грузно упал гранатомёт Кордела с шестью пустыми дымящимися стволами, а он поднял двуствольный шотган. Его не надо переламывать пополам для перезарядки? Великолепно! Зачем нужно такое оружие – ведь слоны давно вымерли. Двойная порция дроби щедро отменяет гравитацию для случайно выбежавшего из переулка прохожего – нервы отдали приказ стрелять до того, как глаз рассмотрел, кто бежит. Человек грациозно взлетает в прыжке назад, словно в балете, потом опускается на асфальт, а дробинки продолжают терзать его тело. Хорошая кучность у этого шотгана. Феерическими, волшебными фонтанами брызжут искры искорёженной светорекламы, тускло растекается по трубкам синий неон, бросая холодный отблеск на лица мертвецов. Большая часть рекламных светощитов уничтожена, но оставшиеся создают неповторимый фон, достойный украсить картину какого-нибудь великого художника. Впрочем, срок жизни этого художника с его планшеткой и ноутбуком на этой улице равнялся бы сроку жизни бумажного журавлика в огне камина. Подобно грому барабанов из Allegro Пятой симфонии Бетховена звучат автоматные и пулемётные очереди. По редкой живучести противников делаю единственно верный вывод – Бионы. Полиции тут нечего делать – им не вписаться в бешеные скорости. Один из патрульных бессильно распростёрся на земле, сжимая в холодеющих пальцах автомат с опустевшим магазином. В его лбу пузырится чёрной кровью дырка от пули. Второй пытается отползти в укрытие, волоча простреленные ноги. Казавшаяся хрупкой Кристин разворачивает пулемёт-вертушку – в дело вступает контрабас, столь нелюбимый большинством композиторов. Стволы начинают вращаться, выплёвывая дешёвую смерть для самых торопливых. Единственный недостаток таких пулемётов – перегреваются, канальи! Правда, обычно это происходит ленте, эдак, на третьей, и все мишени к тому времени уже давно превращаются в опилки, труху и корм для рыбок. Сзади стайка пуль жалит панцирь, швыряя меня лицом в асфальт. Панцирь выдержал – иначе бы я остался с перебитым позвоночником. Стрелявший успевает только отбросить пустую обойму – Кордел повергает его наземь дуплетом из своего шотгана. Бион ещё шевелится и пытается встать, но второй дуплет пригвождает его к земле. Перезвон серебряных колокольчиков на заднем плане, тревожный ambience – где-то за домами приближаются машины полиции. Чего у них не отнять – так это реакции. Кто-то стреляет по Корделу. Его тоже спасает панцирь, но лицо каменеет – пуля оторвала палец. Хорошо что не большой – тогда бы пришлось прикручивать шотган к руке проволокой. Дуглас делает несколько коротких выстрелов по показавшемуся прямо за моей спиной Биону. В память навсегда впечатываются два самых неприятных в мире звука – пули, продирающейся сквозь мясо, разрывая мышечные волоконца по ходу движения, и её коллеги, прогрызающейся сквозь кости и плоть к сердцу, чьё биение внезапно останавливается с еле слышным всплеском в районе левого желудочка. Я встаю с земли и молниеносно ухожу в переулок. Музыканты могут встать со своих мест и принимать поздравления, но я, право же, к этому равнодушен. Бодрым бегом петляю среди домов, пережидая в укромных закоулках звуки шагов, услужливо передаваемых мне имплантантом. Через несколько кварталов останавливаюсь, пытаясь хоть что-нибудь расслышать сквозь стук сердца. Сзади приближаются шаги. Погоня. Срываюсь с места, продолжаю петлять, потом прячусь в тени. Меня не видно со стороны – в этом я уверен. Но шаги, которые позиционирует моя плата, приближаются, идут за мной безошибочно и быстро. Видимо, этот Бион так развил своё чутьё, что преследует меня по запаху. Что ж, для таких есть в запасе один трюк. Снова петляю между домами, потом выхожу на открытую пустую улицу, освещённую редкими фонарями, иду спиной вперёд, наведя пистолет на угол, зигзагами поворачиваю, будто обхожу дома. Как я и ожидал, преследователь не знал этого приёма и потому не успел приготовиться. Он выскочил из-за угла, думая увидеть мою близкую спину, а я оказался напротив. Выстрел. Ещё и ещё – пока не щёлкнул пустой затвор. Вот так. Спокойно. Вынимаю пустую обойму, заменяю новой. Погони за мной больше нет. Есть время перевести дух. Знать бы только, через что его надо переводить, как говорил в таких ситуациях мой отец. Достаю коммуникатор и выключаю его. Теперь меня невозможно найти по сигналам связи. Чтобы уйти от экзекуторов, придётся приложить куда больше усилий, чем отрываясь от Бионов... Вокруг кружатся снежинки. В каждой – секунда чьей-то жизни. Подставляю ладонь – и несколько снежинок-секунд оседают на ней, находят своё место с неторопливостью старого джентльмена, пьющего свой утренний кофе. Я углубляюсь в переулки – без особой цели, просто чтобы удалиться от места перестрелки. Душевное равновесие уже восстановлено. Когда мозг спокоен, он гораздо оперативнее работает, поэтому в Клане нас терзали на психологических тренингах беспощадно, чтобы никакой стресс не мог лишить способности уверенно чувствовать себя при любом раскладе. Впереди, теряясь башенками в угрюмом ночном небе, застыл собор. Не очень большой, мастерски выполненный – точно такой, как я видел на картинке старой книжки по истории в Клане: взметнувшиеся шпили, узкие высокие окна с цветной мозаикой, отделка под каменные глыбы... Я так заинтересовался этим чудом, что даже зашёл за высокие металлические ворота, искусно заплетённые фигурками и растениями. Аккуратная дорожка мимо ухоженных клумб с цветами (ещё одно чудо!) привела к высокой двери, и я беспрепятственно проник внутрь. Эхо шагов тут же вспорхнуло к потолку испуганной птицей, запуталось в череде галерей и колонн. Здесь всего тебя пронизывает ощущение величия, вселенского спокойствия, и почти реальностью кажется мировой разум, для которого все люди – лишь букашки. Я медленно шёл, пристально рассматривая мозаику, мраморные барельефы, строгие лепные украшения. Храм казался лёгким, воздушным, словно вырезанный из бумаги игрушечный домик. Он словно ждал, когда соберутся все заблудшие, чтобы спасти их, поднявши на небеса. Я дошёл до огромного алтаря, провёл пальцами по клавишам стоявшего слева органа – легонько, чтобы не извлечь звука. Кто же вытирает здесь пыль с алтаря, со статуй, с высоких цветных витражей? – Можешь нажимать сильнее. Здесь хорошая звукоизоляция, снаружи слышно не будет ничего... – Слова эти были сказаны голосом настолько спокойным, что даже не полетели эхом под своды, а мирно достигли моих ушей. Я повернулся, машинально посылая руку за пистолетом, но отпустил рукоять, увидев стоящего в проёме небольшой двери человека. На лице его морщины уже слились в замысловатую картину, возраст которой колебался где-то в районе семидесяти лет. Глаза походили на кусочки зелёного стекла, какое используют в мозаике – спокойные и живые. Одет человек был в чёрный скромный пиджак – не новый, но опрятный, из-под него белела рубашка, чёрные брюки и ботинки завершали наряд. – Здравствуй, – сказал он, подходя к органу. – Позволь, я сыграю. Он сел на скамейку и погладил клавиши. – Ты хочешь что-нибудь заказать? Только не токкату Re minor Баха. Терпеть её не могу. – А что-нибудь из импровизаций Паганини? Старик кивнул и заиграл фрагмент. Звуки моментально наполнили собой всё пространство зала, потом отправились кружиться под свод. Играл старик превосходно. Даже в самых трудных местах его пальцы порхали над клавишами легко и непринуждённо, и когда он касался ножных клавиш, мне казалось, что для него это столь же просто, как для меня помешивать ложечкой чай. Внезапно оборвав мелодию Паганини, старик исполнил Фугу Фа мажор Баха, перешёл обратно на Паганини, сыграл Токкату Фа мажор, потом несколько пассажей Бранденбургского концерта. Он потряс меня до глубины души. Энергия так и била из этого человека, музыка струилась в каждой вене его тела вместо крови, и посредством старого органа он дарил её мне. Закончив играть, он повернулся ко мне и посмотрел своими зелёными глазами, напоминающими весеннюю траву, пронизанную солнцем. – Ты пришёл сюда молиться? – спросил он внезапно. – Молиться? – Мысль о том, что я могу кому-нибудь помолиться, показалась новой. В Клане нас воспитывали без религии. Поэтому слово «молить» я обычно связываю только со словами «пощада» и «помощь». – Да. Здесь, видишь ли, храм. Ты веришь в какого-нибудь бога? – Это обязательно? Старик засмеялся, словно рассыпал мелкие бусины. – Ну, ведь ты не можешь просто молиться... Если молиться, то кому-нибудь... – Я не умею. Как это делается? Старик пожал плечами. – Каждый делает это по-своему. Одни встают на колени и просят своего бога даровать им то, чего они хотят, например, излечить от болезни. Другие шепчут заученные наизусть старинные тексты. – А ты? – поинтересовался я. – Как молишься ты? – Это не имеет значения. – Но ведь ты, -я напряг память. – Э-э... ты ведь священник? – Ну и что? Тем более мне не надо молиться. – Кажется, я чего-то не понимаю в религии. – Тогда я тебе объясню. Пойдём. Он провёл меня в свою комнатку. Она находилась прямо в соборе, в одной из башен, надо было подниматься по винтовой лестнице, освещаемой электрическим фонариком в руках старика. Мозг механически отсчитал шестьдесят три ступеньки. – Наверно, трудно каждый день подниматься по такой лестнице в твоём возрасте? – Только не мне, – улыбнулся старик. – Я хожу по ней уже тридцать лет, как-то привык... Садись пока за стол, сейчас будет чай! – Он щёлкнул выключателем, зажигая свет. В чайник из жёлтого пластика хлестнула струя, раздалось жалобное дребезжание, когда электроподставка подключилась к сети. Пять минут, пока закипала вода, нельзя было нормально говорить, и я просто рассматривал комнату. Тяжёлый, изрезанный ножом, стол. Он был придвинут к единственному окну, через которое я видел кусок улицы и кусок неба. На столе – стопка бумаги, карандаши и ручки. В углу стояла низенькая кровать. Одну из стен полностью занимала уставленная книгами полка. Суля по переплётам, большинство книг изданы ещё до Апокалипсиса. На треногой вешалке висел потрепанный плащ и фетровая шляпа. Несколько полок. Небольшой шкафчик. Всё. Старик с интересом наблюдал за мной, а когда чайник, вскипев, выключился, сказал: – Этажом выше я устроил ванну и душ. Внизу есть склад и библиотека. Всё, что надо для жизни. Он разлил чай по стаканам толстого стекла, положил пакетики с заваркой, потом достал из шкафчика салфетку, в которую были завёрнуты чайные ложки. Из того же шкафчика появилась на столе коробка конфет. – Как тебя зовут, молодой человек? – Антей. – Меня зови Бернаром. Он погрузился в помешивание чая, и делал это со спокойствием древнего японца, только что написавшего мудрое трёхстишие о лепестках вишни, сидя в собственном саду камней. – Ты живёшь здесь? Он поднял голову на мой вопрос. – Да. Немного помолчал и добавил: – Мою жену и дочь убили двадцать лет назад. Когда я вернулся домой, то увидел сорванную с петель дверь, полицию, кровь в комнатах... Грабителей так и не поймали... Я перебрался сюда... Всё равно, кроме храма, мне больше нечем стало жить. – Извини... – Не извиняйся, – перебил он. – Я давно перестал вздрагивать и просыпаться от кошмаров. Старая рана заросла, рубец уже не ноет. – Ты ухаживаешь за садиком, вытираешь пыль здесь и отправляешь ритуал? – Да. Ты пришёл как раз после вечернего богослужения. – Твои службы посещает много людей? – По правде сказать, ты первый, с кем я разговариваю за последние пять лет. Прихожан становится всё меньше – люди умирают, переезжают, разочаровываются в религии. Молодёжь не приходит вовсе. Бог умер. Ты ведь даже не знаешь, что такое религия? – Знаю. Но я воспитывался... в особой школе. Остальные люди, согласен, уже всё забыли. Хорошо это или плохо?.. Старик покачал головой. – В конце концов остался только один прихожанин. Но ему сделали неудачную операцию по пересадке органов в дешёвой клинике. Произошло отторжение тканей, и он умер. С тех пор я всё делаю только для себя. – Так ты молишься в одиночестве? – Нет, не молюсь. Я просто совершаю ритуал. Могу признаться тебе, что я никогда не молился. И завидовал тем из прихожан, у кого была вера. Сильная, чистая вера... А я просто совершаю ритуал, механическую последовательность действий... Иногда даже сомневаюсь: верил ли я вообще в какого-нибудь бога, или это тоже было частью ритуала? Чем-то вроде церемониальных одежд? – Но если нет прихожан, то на какие деньги ты живёшь? – Когда строили собор, для меня положили в банк большую суму денег. Раз в год снимаю проценты. Этого хватает. Он неторопливо отхлебнул из чашки. – А ты никогда не подумывал снять со счёта всю сумму и уехать? Ведь больше нет ни одного верующего, а Бог умер. Бернар ласково улыбнулся: – А кто тогда будет вытирать пыль? Зажигать свет? Играть на органе? Да и куда я поеду? Думаешь, я долго проживу в мире, имея деньги? Для этого надо быть не менее жестоким, чем те, кто захочет их отнять. Я счастлив здесь... Понимаешь ли ты, как может быть счастливым одинокий человек? Мне не нужны телепередачи, шумные вечеринки, пустые разговоры с друзьями. Мир забыл обо мне. Он куда-то спешит, сбиваясь с ног и теряя в пути последние крупицы покоя, радости и счастья... Здесь стоит единственный в полисе орган. Настоящее сокровище, о котором не ведают обыватели. Они не поймут разницы между живым звучанием сотен труб и электронными импульсами цифрового инструмента... Я верю только в одно – что в других полисах ещё есть такие же соборы, где кто-то зажигает свет и стирает пыль со статуй. Они были построены в своё время. Не знаю, что случилось с ними теперь. Он выпил ещё немного чая. – Всё дело в том, – задумчиво произнёс Бернар, – что религия изжила себя. Жизнь стала слишком стремительной. Люди не могут себе позволить ползать на коленях перед иконами... Скажу тебе по секрету: не люблю икон и статуй, алтарей и кадил... От запаха ладана меня тошнит... Предпочитаю позу лотоса и медитацию на предутреннее небо. – Познавать беспредельное Дао? – И вставлять палки в Колесо Сансары... Но я сейчас о другом. Люди мало ценят то, чего много, они любят то, чего мало. Посмотри, – сказал он и придвинул мне свой полупустой стакан. – Два глотка. В этом стакане осталось два глотка чая. Они ничего не значат для нас, потому что можно налить себе ещё и ещё. Но для того, кто умирает от жажды... Он допил свой чай и закончил. – ...для того, кто умирает от жажды, два глотка значат ещё меньше: в раскалённой пустыне лучше и не видеть этих двух капель – они всё равно не утолят жажду... Подумай над этим. Мы помолчали немного. – Ты сейчас уйдёшь? – Да. Мне пора. – Заходи ещё. Я всегда буду рад видеть тебя. – Не знаю, получится ли... если останусь в живых, загляну обязательно. Я снова углубился в переулки. Надо дождаться утра. Просто дожить... 9 часов утра. Точно в назначенное время захожу к Марине. Перед тем как нажать на кнопку звонка, я почему-то останавливаюсь, прислоняюсь к стене и закрываю глаза. Я принял решение и не собираюсь его менять: яд приготовлен, развязка неотвратима... Но какое-то сомнение продолжает преследовать меня. Я обычно старался быть справедливым, добрым и терпеливым. Я никогда не был хладнокровным убийцей. Я обычно отправлял людей на тот свет в порядке самозащиты, либо в силу военных действий – тех же Бионов. Это так просто – нажать на курок, с удовольствием сознавая, что ты успеваешь быстрее. Тут нет выбора – убивать или нет. Вопрос стоит так – убивать или умереть!.. Я никогда не старался быть судьёй, избегал оценивать других людей, по крайней мере, не настаивал на своих оценках... Если подходить к ситуации объективно, я должен убить Марину и Френсиса, передать информацию в Клан и убедить руководство в необходимости проведения операции по уничтожению всех Бионов полиса, защищая себя и Анри от нависшей опасности. Убить – чтобы собственный мой Клан не использовал Марину против её воли. Ведь однажды она уже отказалась от сотрудничества, сбежав в наш полис, на этот раз ей так легко не выкрутиться. Да она в принципе и не нужна Клану: я знаю обо всех её опытах, я скопирую информацию и уничтожу оригинал. Марину жаль... Было бы понятно, если бы она проводила опыты ради денег, славы или ещё чего-нибудь... Но ради спасения Френсиса? Смешно! В конце концов это просто иррационально! Подобного мне никогда не понять... Может быть, здесь то же самое, что заставляет тебя, Митер, сжигать мозг в попытках оживить Нату? Такое мне недоступно. Это на уровне инстинктивного, подсознательного, а я каждое своё действие привык подчинять холодному расчету. Пора снять маску, которую знает Марина – маску весёлого, безобидного человека. А некоторые маски приходится отрывать, с мясом и кровью. Клан, давая мне это задание, заранее знал, как я поступлю, найдя изобретателя. Он просчитал всё – даже то, что я могу сорваться. Он уверен, что я в любом случае исполню долг и не стану мучаться совестью или кончать с собой. И мой выбор не зависит от того, кем мог бы оказаться изобретатель – ребёнком, стариком, мужчиной... Единственное, что я могу сделать для Марины – использовать яд, не причиняющий мучений. Звоню в дверь. Марина узнаёт моё лицо. Улыбается и открывает замок. Чувствую приятный запах. – Я к завтраку булочки приготовила. Сейчас угощу. С мёдом!.. Ты сегодня какой-то бледный. – Не выспался. Слишком поздно вчера лёг. Булочки – просто прелесть...Ароматный чай... Домашний уют... – А где Френсис? – спрашиваю я, держа в руке второй воздушный пирожок, – Вышел в магазин за продуктами. Скоро вернётся... А поставлю-ка я ещё чайку... Она берёт чайник и скрывается на кухне. Неторопливо достаю из кармана специальную коробочку. Она никак не желает покидать карман, цепляясь за ткань. Нажимаю на кнопку – и из небольшого отверстия в чашку Марины падает жёлтый шарик, моментально растворяется, не изменяя ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Убираю коробочку в карман и переглядываюсь с бирюзовым человечком. Он, как обычно, насупил брови. – Сейчас ещё по паре чашечек – и за работу, – говорит Марина, возвращаясь. – Попробуй вот эти булочки с курагой. Сегодня в первый раз испекла. Если получилось ужасно, скажи сразу. – Что-то они мне кажутся пресными. Марина отпила немного чая и взяла булочку. – Да нет, они сладкие. Ты шутишь? – Просто я, наверно, устал. Совсем не хочется есть. Молча пью чай. Марина сегодня разговорчива, как никогда. Рассказывает какие-то истории, обсуждает новости... Я лишь поддакиваю и исподтишка поглядываю на часы. Постепенно она теряет живость, от лица отливает кровь. – Что-то голова кружится, – говорит она и ставит чашку на поднос, неловко расплескав несколько капель. Подносит руку ко лбу, откидывается в кресле. – Потом вытру... Какая-то сонливость появилась... Медленно закрываются глаза, грудь вздымается и опадает пару раз, потом замирает, тело обмякает, рука бессильно свешивается вниз... Извини... Но даже сквозь боль я повторю: это лучший выход... Клан жесток с теми, кто не хочет работать на него. Электроды в центр удовольствия... деградация мозга... сведение жизненных сил к затмевающему всё экстазу, ради которого человек сделает то, что от него потребуют... Лучше уж так. Красиво и печально... Последний раз улавливаю медовый запах её волос, встаю и иду в комнату с компьютером – переносить на свой диск информацию, чтобы ничего не оставить другим. В завершение достал из системного блока жёсткий диск, развинтил и разломал, аккуратно выбросил обломки в мусорку. Все диски, какие только нашлись, рассовал по карманам. В холле послышались шаги. Это Френсис. Он проносит на кухню пакеты с продуктами, идёт в зал. – Что с ней? – успевает спросить Френсис. Затвор Hamp;S лязгает, пуля прочерчивает спираль до его лба, входит в стену, оставляя некрасивую чёрную отметину. Френсис отлетает в угол и там замирает, подвернув под себя ногу... Быстрым шагом выхожу из дома и иду к подзёмке. Мозг превратился в чёрную пустыню – как та, что за энергощитом полиса, он не воспринимает даже самые любимые песни, они звучат где-то далеко-далеко... Чувство самосохранения напоминает, что надо бы быть осторожнее, Бионы всё ещё ведут охоту... Но мне сейчас на это наплевать... .../ ...До клиники Клана я всё-таки добрался. Нудные объяснения с экзекуторами – детальная шлифовка версии последних событий ввиду предстоящей проверки. Я практически ничего не придумывал: меня ведь действительно пытались захватить Бионы, спасся я почти чудом, ну, и выполнил своё задание. Чем не образцовый адепт?! Проверка памяти. Все события бережно копируют и просматривают на мониторе. Мне остаётся только комментировать. Комментарии, естественно, не совсем соответствуют действительности – изменён ракурс подачи событий, по иному расставлены акценты... Никакого провала в моей памяти не обнаружено. Я чист. Сижу в уютном купе своей машины. Почти закончил письмо. Осталось доесть половину шоколадки, подписаться и передать моему курьеру набор дисков. Курьер пришёл на место встречи за три минуты до назначенного времени и теперь стоит, задрав голову – наблюдает за полётом снежинок-секунд в свете неоновых вывесок. У меня есть ещё полторы минуты. Ничего, как будто, не забыл тебе рассказать. С нетерпением буду ждать твоего ответа. Привет тебе от Анри, а Риену передай поклон от меня. Желаю, чтобы твоя мечта о воскрешении Наты сбылась. Надеюсь, Клан с умом использует ту информацию, которую я добыл. Опыты завершат дня через два, и тогда мы атакуем Бионов полиса. Будет жарко, но мне, как утверждает Анри, необходимо действие... Жаль, если всё закончат без меня. Хочу, чтобы едкая вонь дыма и пороха выветрила из моей памяти другой запах. Этот запах... запах свежего мёда...quot; Date: 21.2.47. From: Antei То: Miter Subject: Response End of Message.// |
||
|