"Поединок страсти" - читать интересную книгу автора (Торн Александра)

Глава 3

Кэйт, потрясенная до глубины души рассказом Команчо, удрученно смотрела в окно автомобиля. Услышать о болезни Хэнка от Мимс было гораздо легче, чем говорить об этом с человеком хорошо знавшим отца.

Ей казалось, что еще немного и она не выдержит, развернет «кадиллак» к аэропорту, уедет в Нью-Йорк и уже никогда не вернется к этой ужасной правде.

Прошли годы с тех пор, как они с Хэнком сказали друг другу «прощай». Но забыть его, вычеркнуть из своей жизни Кэйт не могла, как ни крути. Хэнк был ей отцом, пусть и никудышным, но отцом. Думая об этом, она вдруг поймала себя на мысли, что не представляет своей жизни без Хэнка. Кэйт безумно хотелось плакать, она с трудом держала себя в руках.

Вид из окна автомобиля был довольно однообразный, но, проведя десять лет вдали от дома, Кэйт смотрела на все широко раскрытыми глазами. По дороге домой ей вдруг стало ясно — она приросла к этой земле всем сердцем, ведь и в ее жилах течет кровь Прайдов.

Чем ближе было до Кервилла, тем невыносимее становилось затянувшееся молчание Кэйт. В конце концов это стало надоедать Команчо. О чем она думает, что чувствует?

О том, насколько он сам был взволнован встречей, говорить не приходилось — горящий взгляд и пересохшие губы свидетельствовали о сильном душевном потрясении: Кэйт выглядела замечательно. Она казалась ему сошедшей с обложки одного из журналов. О, этих журналов у Команчо было великое множество! А если добавить к ним рекламные плакаты, которые ему пришлось повидать на родео в городах и городишках Америки, то без труда можно представить себе, какое впечатление произвела на него живая Кэйт. Ее близость просто сводила Команчо с ума.

Внезапно вспыхнувшая страсть была не чем иным, как чувством потерянной любви. Но почему? Они с Кэйт вместе росли и были всегда, в лучшем случае, соперниками… всегда, кроме одной ночи.

Это произошло перед его отъездом в университет в Оклахому. Хэнк Прайд устроил прощальный обед. Приглашенными были Дельта, Берт Макклейн и Орри (отец виновника торжества). Дельта тогда превзошла саму себя: креветки «Этуффе», плов и тающий во рту ореховый пирог были украшением стола. Но Команчо едва прикоснулся к еде — он думал только о Кэйт.

На днях она вернулась из Хьюстона, где окончила элитарную частную школу. Кэйт сидела за столом рядом с Хэнком и в задумчивости постукивала каблучком своих очаровательных туфелек о ножку стула…

Раньше, до восьмого класса, они учились в одном классе. Но после того как Кэйт ушла в частную школу, он видел ее очень редко. Боже, как она изменилась! Вместо привычных джинсов и рубашки на ней был свитер, подчеркивающий тонкую талию, и юбка, облегающая длинные стройные ноги. К своему удивлению, Команчо обнаружил, что Кэйт симпатичнее Бобби Рэй — Силен, а ведь все говорили, что Рэй — самая красивая девушка. Каждый раз, когда их глаза встречались, его бросало в жар. Будь это не Кэйт Прайд, он поклялся бы, что они будут вместе этой же ночью…

После обеда Команчо ушел на другую прощальную вечеринку с прислугой. Но мысли его по-прежнему были заняты Кэйт. В полночь, когда уже все спали, он выскользнул из дома к побежал к запруде на Гваделупу, надеясь, окунувшись, успокоить проснувшееся желание.

Когда Команчо увидел Кэйт у реки, у него зарябило в глазах. С высоко закатанной юбкой, она сидела на берегу, болтая в воде ногами. Он попытался придумать что-нибудь мудреное, дабы завязать разговор, но вместо этого одними губами, словно рыба, прошептал дрожащее «привет»

В ответ она медленно подняла голову и улыбнулась так мило и очаровательно, что у Команчо захватило дух.

— И ты не можешь уснуть? — спросила она. — Жарко, правда?

Онемев от неожиданности, он пожал плечами и присел рядом, искоса глядя ей в глаза и пытаясь угадать, что будет дальше.

Кэйт продолжала смотреть прямо перед собой, изящной ножкой водя по воде.

— Я бы удивилась, если бы ты не пришел.

— Сомневаюсь, что ты обо мне вспоминала. Все эти годы у нас не было ничего общего, — сказал Команчо, не скрывая своего недоумения.

— Это естественно. Мы росли как родные… а братья и сестры часто дерутся.

— Может, ты и права, — согласился он, однако в этот момент он испытывал к ней далеко не братские чувства. Слава Богу, шум реки заглушал стук его сердца.

Команчо никак не мог прийти в себя — вместо испорченной болтливой девчонки перед ним сидела хорошенькая молодая женщина.

Волею судеб детьми они всегда были вместе, но ему не очень-то это нравилось. Команчо недолюбливал Кэйт. Она имела все, о чем он так страстно мечтал: дом, устойчивое положение в обществе и отца, которым гордился бы любой мальчишка. Но ей постоянно чего-то не хватало: «Ах, я никогда не знала своей матери, ах, мой отец не любит меня!» Он выходил из себя, думая об этом.

— Ты уже сдал экзамен по специальности? — спросила Кэйт.

Команчо никогда не думал, что она может интересоваться его делами. Однако теперь ему хотелось про» извести на нее впечатление.

— Я рассчитываю получить сразу две специальности, — не без кокетства ответил он, — бизнес и сельское хозяйство. Мне удастся неплохо заработать, работая на ранчо.

— Звучит так, будто все уже обдумано и решено.

— Если знать моего отца, то мне на волю случая полагаться не стоит.

— Знаешь, такой уверенности в себе можно позавидовать, — сказала она. — Ты красив, пользуешься популярностью, и все — включая моего отца — думают, что этот мир просто создан для тебя.

Команчо хотел было ответить ей колкостью, но вовремя одумался — в этот вечер, вернее ночь, ему не хотелось выводить ее из себя.

— Как ты относишься ко мне? — боясь разозлить Кэйт этим, мягко говоря, бестактным вопросом, спросил он.

— Честно говоря, я приучила себя считать тебя ничтожеством.

— А теперь?..

— Теперь, — она наконец повернулась к нему, — я хотела бы поцеловать тебя перед тем, как ты пойдешь спать.

Их глаза встретились. Боже мой, и это Кэйт Прайд! Она потянулась к нему. Не долго думая, Команчо обнял ее и поцеловал.

Он был почти уверен, что Китти его оттолкнет. Вместо этого она ответила на поцелуй.

Крепче прижимая ее к груди, Команчо почувствовал, что неудержимая страсть влечет его за собой, что он дрожит от напряжения, что если сейчас не остановиться, то в скором времени ему влепят хорошую оплеуху.

Но Кэйт, вопреки ожиданиям, и не собиралась сопротивляться. Поняв это, Команчо повалил ее на песок, стягивая с нее свитер.

Она застонала, и это был самый возбуждающий звук, который ему приходилось когда-либо слышать.

— Если ты не хочешь, — задыхаясь от волнения, пробормотал Команчо, — лучше скажи сразу.

Звезды застыли в небе и тревожно затрещали цикады, словно в ожидании ее ответа, — ответа, от которого теперь зависела вся его жизнь.

— Пожалуйста, не останавливайся. Я хочу, чтобы мы были вместе, — Кэйт закрыла глаза.

— Ты уверена? — волнуясь как никогда, спросил он.

С другими девушками, все было бы проще, но ни одну из них Команчо не хотел так сильно, и это пугало его.

— Да, — прошептала она.

Услышав долгожданное «да», Команчо страстно приник к ее губам. Ничто не могло сравниться со страстью этого поцелуя… Открытость и доверчивость Кэйт глубоко тронули мужское самолюбие Команчо. Отвечая на интимные ласки с неподдельным восторгом, она, словно читая его мысли, угадывала его желания. Не совсем соображая, что делает, он одним движением лег меж ее бедер.

Когда до Команчо дошло, что Кэйт невинна, то уже никакая сила Вселенной не могла сдержать его страсти, и он проник в нее так глубоко, что показалось, их тела сплелись воедино навеки.

Кэйт снова застонала, и Команчо вдруг понял, что неожиданно для себя он наконец нашел то, к чему стремился всю жизнь.

Пережив шквал наслаждения и агонию страсти, он все еще сжимал ее объятиях, потрясенный силой своих только что проснувшихся сил.

— Почему ты выбрала именно меня? — минуту спустя срывающимся от волнения голосом спросил Команчо.

— Я всегда знала, что это будет именно так, — прошептала в ответ Кэйт.

Тогда ему казалось, что он понял ее. Но потом, тысячу раз мысленно возвращаясь к той ночи, Команчо проклинал себя за подростковую самонадеянность. Как он мог подумать, что Кэйт с детства влюблена в него? Ведь он не знал ее тогда. Не знает и теперь.

«Да, глупо получилось, — размышлял Команчо, глядя на Кэйт. — В одно мгновение найти и потерять то, о чем даже и мечтать не посмеешь».

Но старого не вернуть, и стало быть, придется утешать себя мыслью, что та ночь — давно уже забытое прошлое.

Оставшийся путь они ехали молча — ни Кэйт, ни Команчо не проронили ни слова.

«Как славно просто так молчать», — думала Кэйт.

«Хорошо, что она не спрашивает больше про Хэнка», — рассуждал про себя Команчо. Вскоре они въехали в Кервилл. В детстве дорога от города до ранчо казалась Кэйт неимоверно длинной. Сейчас же она не успела оглянуться, как ее взору, открылись массивные каменные колонны Пансиона Прайдов.

«Вот и приехали», — пронеслось у нее в голове, комок подступил к горлу, на глаза навернулись слезы.

За десять лет, помня лишь горечь обид, Кэйт забыла красоту родного дома.

Дом стоял на вершине холма. Розовые и белые бутоны только что расцветших мирт окружали его со всех сторон. Казалось, этот дом был создан самой природой.

Здание, принявшее форму латинской «г», строилось и преображалось согласно нуждам пяти поколений. Как могло это случиться? Ведь в глубине души она гордилась своим родовым гнездом, гордилась своими предками. Кэйт перебрала в памяти имена и титулы живших до нее Прайдов. Все они были для нее героями.

Фасад дома и его роскошное крыльцо из кедра возвел сто пятьдесят лет назад Патрик Прайд, Внутри дома — огромный холл, задолго до изобретения кондиционера служивший хранилищем влажного прохладного воздуха. По левую сторону находились двери, в гостиную и в комнаты членов семьи, по правую — в столовую и кухню. Восточное крыло было достроено сыном Патрика, Уилиссом. На первом этаже были кабинет, библиотека и комната для музицирования. Этажом выше находились спальные комнаты. Западное крыло тоже заслуга Уилисса Прайда. Нижний этаж предназначался для служебного пользования: здесь разместились контора и комнаты для прислуги. Наверху должны были жить швея и нянька. В конечном итоге в доме насчитывалось восемнадцать комнат, семь каминов и две лестницы. Кэйт невольно улыбнулась, вспоминая, как в детстве не раз пыталась догнать Команчо, лихо удирающего от нее на чердак.

«Кадиллак» подкатил к дому. По-прежнему не говоря ни слова, Команчо выскочил из машины и, распахнув дверцу, со стороны Кэйт, подал ей руку. Это было как нельзя кстати — за сегодняшний день она безумно вымоталась как физически, так и душевно и с трудом держалась на ногах.

Дельта Будрокс ждала Кэйт и Команчо в гостиной. Увидев из окна подъезжающий автомобиль, она, нервничая, пригладила волосы и расправила складки нового платья, купленного у Билла к приезду гостей.

До того как увидеть Кэйт, Дельта была очень довольна своим внешним видом. Но теперь ей стало очевидно, что все ее старания — новое платье и торжественная прическа — пустая трата сил. Красота Кэйт затмевала все вокруг.

Дельта никогда не имела ничего против Кэйт, напротив, она всегда хотела, чтобы они помирились с Хэнком. Но., глядя на поднимающуюся по ступенькам крыльца Кэйт, Дельта вдруг поняла, что сейчас, когда последние дни человека, с которым она прожила бок о бок десять лет, сочтены, ей будет трудно уживаться с другой женщиной. С дочерью, сестрой, с племянницей, все равно с кем. Хотя… может быть, им удастся перешагнуть через взаимонеприятие, возникшее еще двадцать пять лет назад? Тогда Дельта только поступила работать на ранчо. И с первого дня она полюбила Хэнка больше жизни. Если события вынудят ее выбирать между дочерью и отцом, она, не задумываясь, встанет на сторону второго. А пока ничего не поделаешь: надо мириться с тем, что уже есть…

— Здравствуй, дорогая, — отбросив сомнения, сказала она. — Добро пожаловать домой. Я уж не верила, что доживу до этого дня.

— Как и я, — ответила возбужденная встречей Кэйт.

— Ты, наверное, сильно устала с дороги?

— Нисколько. Я чувствую себя великолепно.

Кэйт хотелось выглядеть весело, но по всему было видно, что перелет дался ей нелегко.

Дельта с сочувствием глядела на нее. Прайды, бесспорно, обладали талантом усложнять даже такие простые вещи, как возвращение домой.

— Где Хэнк? — спросила Кэйт.

— Он ждет тебя в комнате для музицирования. Мы с Команчо переделали ее в палату для больного. Так удобнее — не надо всякий раз карабкаться по ступенькам на второй этаж, да и Хэнку повеселее — ему из окна теперь виден двор, конюшни, луг… Мы поменяли там кое-какую мебель. Поставили, кстати, кровать, у которой регулируется высота…

Когда Дельта нервничала, то превращалась в надоедливую болтушку. Но Кэйт, казалось, не заметила этого. Уже входя в дом, она обернулась и посмотрела назад с таким выражением лица, что Дельта тоже невольно обернулась. У машины, доставая из багажника вещи Кэйт, суетился Команчо.

— Я присоединюсь к вам через минуту, — прокричал он им вслед. Его голос прозвучал вполне нормально, но что-то одинаково странное было в их лицах. «Только этого еще не хватало», — подумала Дельта, переводя взгляд с одного на другую.

Она вдруг вспомнила до мельчайших подробностей, как они впервые встретились. Казалось бы, одногодки — и к тому же у обоих нет матерей — должны были бы стать близкими друзьями. Но нет, с самого начала они жили как кошка с собакой. То, что Хэнк быстро привык к мальчику и стал относиться к нему как к родному, только ухудшило дело.

Судя по всему, с той поры мало что изменилось в их отношениях.

— Отнеся вещи мисс Кэтлин к ней в комнату, — крикнула она Команчо и, обернувшись к Кэйт, добавила:

— Сначала я думала приготовить для тебя одну из комнат для гостей, но потом решила, что намного проще разобрать твою детскую.

— Я надеюсь, это не принесло много хлопот? — вежливо спросила Кэйт.

— О, дорогая, это приятные хлопоты, — улыбнувшись в ответ, сказала Дельта.

Радушие Дельты тронуло Кэйт. Она была признательна ей за добрые слова, за заботу. Еще немного, и Кэйт со слезами благодарности бросилась бы Дельте на шею, но, услышав вдруг звуки музыки, она замерла на мгновение — в соседней комнате кто-то играл на пианино, и этот «кто-то» мог быть только Хэнк.

Прайды любили музыку. Испокон веков в их доме по вечерам музицировала вся округа. Хэнк всегда играл рахманиновскую «Рапсодию на тему Паганини». Он играл ее громко, он играл ее тихо, он играл ее яростно — играл до тех пор, пока Кэйт не приходила в бешенство. Сейчас, оглядываясь по сторонам, она чувствовала, как от знакомой мелодии у нее холодеет внутри.

— Хочешь принять ванну? — спросила Дельта.

— Нет, спасибо. Я пролетела полстраны, чтобы увидеть Хэнка, и теперь не вижу причины откладывать нашу встречу.

— Вот и славно. Если бы ты знала, как он тебя ждет…

— Не хочешь ли ты мне что-нибудь сказать перед тем, как я войду туда?

— Дорогая, будь с ним поласковее. — С этими словами Дельта ушла, оставив Кэйт наедине с самой собой.

Дверь в комнату Хэнка была приоткрыта и, прежде чем войти, Кэйт успела заметить, что кровать больного пуста. Отец сидел у старого пианино, самозабвенно барабаня по клавишам. «Как он изменился, — подумала она, — Боже мой, как он изменился!» Хэнк был бледен и печален. Он так похудел, что его прежние рубашки, должно быть, болтались на нем как на вешалке.

Кэйт чуть не разрыдалась, глядя на изможденного болезнью Хэнка. Господи, как она ошибалась, думая, что не любит отца, что может жить без него! Неожиданно Хэнк обернулся, и у Кэйт отлегло от сердца — несмотря на болезнь, его взгляд, запомнившийся с детства, остался прежним.

— Ты, как прежде, играешь Рахманинова, — неожиданно для себя сказала она.

— Да, теперь я вряд лн сгожусь на что-то еще. — Хэнк улыбнулся. — Спасибо, что приехала. Признаюсь, не думал увидеть тебя вновь.

Он встал, и Кейт вздрогнула от мысли, что ему хочется обнять ее. Не вместо этого Хэнк подошел к окну и сел в кожаное кресло, вплотную придвинутое к окну.

— Присаживайся, — он указал на стул у пианино. Кэйт послушно села и, разглаживая складки на юбке, думала, как начать разговор. Она совершенно не готова к встрече. Простота и хорошие манеры частенько спасали ее в подобных ситуациях. Но на этот раз никакие правила этикета не в силах были ей помочь. Затянувшееся молчание действовало ей на нервы. Хэнк пристально посмотрел на Кэйт.

— Ты очень похожа на мать, — казалось, это и радовало и удивляло его.

— Не ожидала от тебя услышать подобное, — растерянно пробормотала Кэйт.

— Мне следовало поговорить с тобой о твоей матери намного раньше.

— Да, действительно.

Кэйт изо всех сил старалась справиться со злостью, неожиданно закипевшей в ней, словно ядовитое зелье в ведьминском котле, но тщетно — даже теперь она не могла простить Хэнку детских обид. Кэйт вдруг отчетливо вспомнила, как, впервые придя в школу, она узнала, что другие дети отмечают дни своего рождения» Ее удивлению не было предела. И, вернувшись домой, она спросила отца, можно ли ей пригласить одноклассников к себе на день рождения.

— Пока ты живешь в этом доме, — резко оборвал ее Хэнк, — я посоветовал бы тебе забыть об этом. Ничто на свете не заставит меня превратить в праздник день смерти твоей матери. Ты уже достаточно взрослая, чтобы узнать, из-за кого она умерла. — Ты сердишься, не так ли? — спросил Хэнк, глядя, как хмурится Кэйт.

— Мне очень жаль, — отринув воспоминания, начала Кэйт, — я понимаю, ты болен, но… Да, я сердита! — кусая губы, чтобы не расплакаться, воскликнула она.

Хэнк, пытаясь успокоить Кэйт, неловко развернувшись, ваял ее за руку. Случайно локтем он задел журнал, лежавший на подоконнике. Журнал с шумом упал на пол. К немалому удивлению Кэйт, думавшей увидеть очередной выпуск «Прогрессивного фермерства», это был последней номер модного журнала «Эль» с ее фотографией на обложке.

— Когда это ты начал читать женские журналы? — она истерически расхохоталась.

Хэнк нагнулся, поднял журнал и снова положил его на подоконник.

— С тех самых пор, как в них появились твои фото. До того как заболеть, я часто ездил с этими журналами на могилу твоей матери. Там, на кладбище, мне казалось, что мы вместе — ты, Лиззи и я.

— Даже не знаю, что сказать… — Кэйт была смущена откровениями Хэнка.

— И не надо. Это я должен говорить. Прости меня. Из меня вышел никудышный отец. Я привык говорить самому себе, что из-за работы мне некогда заниматься тобой. Сломанные заграждения, больные стада, разыгравшаяся стихия — я постоянно был занят, я избегал встреч с тобой. А в те редкие минуты, когда все было в Порядке, я не знал, как заговорить с собственной дочерью!

Кэйт не верила своим ушам — или она совсем не знала своего отца, или он сильно изменился, или ему что-нибудь нужно от нее. Кэйт боялась обмануться, и потому ей проще было думать, что Хэнк решил использовать ее в своих интересах.

— Когда думаешь, как много упущено…

Он отвернулся к окну, но Кэйт успела заметить, что Хэнк плачет. Отцовские слезы и испугали и растрогали ее.

— Ты сказал, что хочешь поговорить о маме, — стараясь отвлечь Хэнка от грустных мыслей, прошептала Кэйт.

Хэнк улыбнулся в ответ.

— Твоя мать была удивительной женщиной. Я не стоил даже ее мизинца. — Казалось, он помолодел, как только заговорил об Элизабет. — Если бы Лиззи не решила в свое время стать учителем, она, я думаю, состоялась бы как музыкант, у нее был талант… Ока, именно она, ноту за нотой научила меня играть Рахманинова. Мы любили с ней подшутить над знакомыми: я играл одно и то же на вечеринках, а после притворялся вдохновенным артистом, отказываясь исполнить на «бис» еще. После ее смерти Рахманинов напоминал мне о лучших минутах моей жизни.

Кэйт с трудом удавалось представить Хэнка тем веселым добродушным человеком, каким он, оказывается, был до смерти Элизабет. Она сидела спокойная и усталая, с удивлением слушая, как Хэнк рассказывает ей историю их знакомства.

Это произошло в тот год, когда он вошел в школьное правление, а Лиззи приехала в Кервилл работать учителем музыки. Дочь фредерикбургского юриста, она была самой очаровательной, самой красивой женщиной в Хилл Кантри.

— С первого взгляда я понял, что Элизабет женщина моей мечты. — Взгляд Хэнка был устремлен в

Пустоту, казалось, он не замечал сидящую напротив Кэйт, — Но до взаимности было куда как далеко. Я завоевывал ее медленно, боясь совершить опрометчивый поступок. Надо сказать, соперников у меня хватало. И все же я решился сделать ей предложение. Список моих недостатков был гораздо длиннее списка достоинств — слишком стар, слишком консервативен, слишком замкнут. Но Лиззи, вопреки, как мне казалось, здравому смыслу, согласилась стать миссис Прайд. Мы оба хотели ребенка, но, после того как последняя ее беременность окончилась преждевременными родами, доктор Вильямс настоял на том, чтобы мы прекратили наши попытки. Я до смерти боялся потерять Лиззи, поэтому сразу же согласился.

— Почему ты никогда не говорил со мной об этом? — перебила его Кэйт.

Хэнк замолчал, по-прежнему напряженно глядя вдаль. Тиканье старинных часов, казалось, разрывали Кэйт душу. Затянувшееся молчание стало невыносимым.

— Почему ты не отвечаешь? — прошептала она.

— Мне очень стыдно, — тихо произнес он.

— Чего?

— Того, что Элизабет все же забеременела. Но в те времена считалось, что, только женщина несет ответственность за контроль над рождаемостью. Лиззи знала, как много для меня значит наследник. Так же много это значило и для нее. Она родилась в городе, но, как и я, любила землю. Может быть, даже больше: Когда Лиззи вновь забеременела, она так обрадовалась, что у меня язык не повернулся сказать ей, как я боюсь за нее. Но когда прошло пять месяцев без каких-либо проблем, то даже доктор Вильяме перестал волноваться. Чем больше Хэнк рассказывал, тем бледнее становилось его лицо. Теперь он казался еще более больным и беспомощным, чем в тот миг, когда Кэйт вошла в комнату.

— Когда у Лиззи начались схватки, я был в Далласе. Если бы мы знали, что это может случиться на пять недель раньше срока! В больницу ее отвез Берт Макклейн. Она умерла до моего возвращения… Доктор Вильямс не смог остановить кровотечение.

Видя, как слезы текут по впалым щекам Хэнка, Кэйт чуть было не расплакалась сама.

— Если бы не моя мечта о наследнике, твоя мать осталась бы жива. Я, и никто иной, виноват в ее смерти. Когда доктор сказал, что оставляет тебя на несколько недель в инкубаторе, я вздохнул с облегчением. Мне надо было привыкнуть к мысли, что Лиззи больше нет. Когда тебя привезли домой, мне жутко было войти в детскую. Я едва не сошел с ума. Легче сделалось только после того, как я решил, что во всем виноват ребенок. Сначала тебя воспитывала няня, потом появилась Дельта.

Кэйт было горько думать о том, как страдал Хэнк все эти годы. Но, несмотря на жалость к нему, она не могла забыть своего сиротского детства; судьба лишила ее матери, Хэнк отказался стать ей отцом.

— Вместо того чтобы смириться со смертью Элизабет, — продолжал Хэнк, — я решил спрятаться от мира за непроницаемой стеной, где не было места даже для тебя. В тот день, когда ты сказала мне, что решила участвовать в конкурсе моделей, я не сомневался в твоей победе. Но отпустить тебя в Нью-Йорк я не мог.

— Мне очень жаль, — в растерянности обхватив голову руками, сказала Кэйт, — мне жаль нас обоих. И я счастлива, что наконец узнала правду.

— Ты думаешь, мы можем начать все сначала?

Кэйт не верила своим ушам. Неужели Хэнк хочет, чтобы она бросила карьеру и осталась с ним? Да какое он имеет право просить об этом?!

— Я не понимаю — о чем ты? — резко спросила Кэйт.