"Удар из прошлого" - читать интересную книгу автора (Троицкий Андрей)

Глава шестнадцатая

Несмотря на поздний час, Тимонин начал сматывать удочки, твердо решив, что больше не останется в этой душной клетке ни одной минуты. Но не уходить же из больницы в женской пижаме в цветочек или в дырявых залатанных портках дяди Коли. Светлая ему память. Значит, придется воспользоваться одеждой пожарника.

Тимонин подошел к стулу, на котором висела форма, примерил брюки. Почти в самый раз, в поясе можно убавить пару сантиметров. Он застегнул ремень на последнюю дырку. Натянул на себя рубашку, галстук на резиночке, облачился китель с наградными колодками.

Ботинки пожарника немного жали в подъеме, но и такая обувь лучше больничных тапочек, пошитых из старого валенка. Он отошел к раковине, перед зеркалом примерил фуражку: немного великовата, козырек съезжает на лоб. Но, в общем и целом, вид бравый, хоть сию же минуту на пожар отправляй. Бороться с огненной стихией. Белобородько заворочался на своей кровати, перевернулся на спину, отрыл рот и сказал: «уму-му-уму».

– Не поминай лихом, – ответил Тимонин.

Подхватив портфель, он высунул голову из палаты, соображая, в какую сторону идти. Верхний свет уже погасили, только лампа на столе сестры осталась включенной.

Тимонин пересек коридор, нырнул в дверь черного хода. На лестнице стоял полумрак, пахло мышиным пометом и залежавшимися окурками. Дверь со стороны лестницы имела широкую металлическую задвижку, но Тимонин не стал запираться. Прямо перед ним на чердак поднималась вертикальная лестница, сваренная из кусков арматуры. Лестница упиралась в деревянный люк, закрытый на висячий замок.

Вверх пути не было. Остается идти вниз. Тимонин обхватил ладонью перила, осторожно, ступенька за ступенькой, стал спускаться по темной лестнице.

…В это время Байрам Фарзалиев ухватил мертвого охранника за руки, волоком оттащил тело за турникет, дальше – за стойку. Ногой распахнул дверь в служебную комнату, включил свет.

Маленькая темная конура, в которой едва хватает места для одного человека, заполненная больничной рухлядью. Короткая металлическая кровать вдоль стены, тумбочка у окна, двухстворчатый шкаф с облезлой полировкой, рукомойник. Под ним пластмассовое ведро. Куда же деть, куда запихнуть этого черта? Байрам с ненавистью посмотрел в обезображенное ударами кастета, потерявшее человеческие черты лицо охранника.

Дернул за ключ, вставленный в дверцу шкафа. Внутри какие-то тряпки, связки старых газет, перехваченные веревками. Даже если выкинуть на пол весь хлам, тело внутрь не влезет, шкаф слишком узок. Встав на колени, Байрам подогнул колени трупа. Поднатужился, затолкал туловище, а затем ноги под кровать.

Он переложил кастет в карман брюк, стащил с себя и бросил на кровать заляпанный кровью пиджак. Погасив свет в служебной комнате, вернулся к дверям.

Пару секунд Байрам думал, что делать с лужицей крови, растекшейся на кафельном полу, с широкими багровыми следом, оставленными телом охранника. Ведро под рукомойником, – вспомнил Байрам. Чуть не бегом вернулся в комнату, подставил ведро под струю воды. Выудил из угла тряпку. Через пару минут кафельный пол перед входной дверью сиял чистотой.

Выскочив из парадного, Байрам взмахнул руками: путь свободен. Из машины выбрались Валиев и Нумердышев с тяжелой сумкой на плече. Валиев зашел первым в больницу, бегло осмотрел водяные разводы на кафельном полу и все понял без слов. Нумердышев перекинул сумку через стойку, бухнул на письменный стол, расстегнул «молнию». Байрам вытащил камуфляжную куртку с нашивкой «охрана» на рукаве, просунул руки в рукава.

– Оставь себе ружье, – сказал Валиев.

– Не требуется.

Байрам вынул из-за пояса и переложил в карман куртки пистолет «ТТ». Нумердышев схватил сумку и пошел к лестнице. Валиев зашагал следом. Про себя бригадир произносил последние слова молитвы.

Байрам, облаченный в камуфляжную куртку, несколько минут сидел на стуле, изображал из себя охранника и нервно барабанил пальцами по столешнице.

На душе было тоскливо и, главное, очень тревожно. В больнице стояла гулкая ровная тишина. Но Байраму мерещились тихие неразборчивые шумы, шорохи неизвестного свойства и происхождения. То ли крысы грызли деревянный пол, то ли в палате наверху беспокойные больные, неожиданно спятившие с ума, двигали кровати. Поселившийся внутри страх грыз душу Байрама.

Чтобы отвлечься, он стал наблюдать, как по циферблату наручных часов ползет секундная стрелка. Однако шорохи продолжались. Странные такие, царапающие звуки, будто кто-то скребется ногтями в закрытую дверь. Байраму стало казаться, что охранник каким-то чудом остался жив.

Удары кастета просто оглушили его, и теперь мужчина, лежа под кроватью, приходит в себя. Вот-вот выйдет из двери служебной комнаты и…

Байрам оглянулся назад. Он успокоил себя логичным доводом: после таких ударов человек не может выжить. У охранника четыре дырки на лбу, а нижняя часть лица, вмятая кастетом, просто отсутствует. Но легче почему-то не стало. Хотелось подняться, вытащить из-под кровати тело и ещё раз убедиться, что человек мертв. А заодно уж, для верности, вмазать ему пару раз кастетом в левый висок. И в правый…

Подавив тяжелый вздох, Байрам запустил руку в карман брюк, вставил пальцы в кольца кастета, сжал кулак. Рука мелко вибрировала. Нервы, проклятые нервы. Он выпустил кастет из руки, провел ладонью по лбу, смахнув на стекло, покрывающее стол, капли пота. Так, сидючи на стуле, можно с ума спятить, запросто.

Интересно, что происходит наверху, в палате Тимонина? Не плохо бы взглянуть на все это хоть одним глазом. Байрам пожалел, что бригадир не взял его с собой. Наверняка сейчас Валиев, орудуя садовыми ножницами и тесаком, режет этого хрена на мелкие кусочки. А тот медленно исходит кровью и скулит, как подыхающая собака.

За окном прокричала незнакомая птица. Байрам вздрогнул от этого крика.

Нет, нельзя себя мучить неизвестностью. Он поднялся со стула, замер, прислушался. Монотонная гудящая тишина. Ступая на цыпочки, Байрам подошел к двери, потянул ручку на себя. Он не стал включать свет, чтобы оставаться незаметным с улицы. Плотно прикрыл за собой дверь. Приблизившись к койке, опустился на колени, протянул вперед руку.

Черт, почему так дрожат пальцы? Байрам пошарил ладонью по полу, нащупал складки одежды.

Вот он, охранник. Лежит и, кажется, не дышит. Байрам водил в потемках ладонью, ощупывая тело. Вот вздувшийся перетянутый ремнем живот, наверняка мужик успел поужинать перед смертью. Вот под тонкой материей рубашки ещё чуть теплая мякоть дряблой груди. Пара-тройка пуговиц отлетела, когда Байрам волочил тело по полу. Наружу вылез левый сосок, упругий и скукоженный, как весенний гриб сморчок.

Редкие плотные волосы, покрывавшие грудь, словно встали дыбом во время короткой предсмертной агонии. Байрам проглотил стоявший в глотке тошнотворный удушливый комок. Передвигая ладонь вверх, добрался до шеи. Он ощутил пальцами холодную липкую кровь, ещё сочившуюся из бесформенной раны на левой челюсти, вдавленной в голову.

Он потрогал холодные глазные яблоки. Безотчетный страх судорогой свел сердце.

– Мама, – прошептал Байрам. – Мамочка…

Байрам провел кончиками пальцев по тонким всосанным внутрь губам охранника, ощупал глубоко запавший рот, напоминающий глубокую дыру. Над этой дыркой торчали слипшиеся от крови колючие усы. На секунду показалось, что охранник сейчас намертво сомкнет зубы, тяпнет своего убийцу на пальцы.

Байрам инстинктивно отдернул руку от лица, ударился локтем о железную перегородку кровати.

Дотронулся ладонью до плеча охранника, обтянутого форменной курткой. Вот запястье, рукав задрался чуть не по локоть. Кожа на запястье в мелких пупырышках, она уже выпустила из себя человеческое тепло, сделалась почти холодной. Все в порядке, охранник больше не встанет, он готов на все двести процентов.

Такой мертвый, что мертвее не бывает.

Тимонин спустился по черной лестнице на первый этаж, остановился на площадке и огляделся. Грязь и полумрак. Под потолком в стеклянном запыленном плафоне, похожим на огромный стакан, едва теплится полудохлая лампочка. В темном углу паук меряет лапками серую паутину, направляясь к запутавшейся в его сетях мухе.

Не любивший замкнутых помещений Тимонин решил, что отсюда надо выбираться, и поскорее. Он подергал дверь в коридор первого этажа. Заперто. Он прошел по узкой площадке, спустился на три ступеньки вниз к обитой железом двери, выходящей на улицу. Здесь даже ручки не было. Тимонин навалился на дверь плечом, но не сдвинул её ни на миллиметр. Даже ржавые петли не скрипнули.

Тимонин вгляделся в темноту лестницы, уходящей в подвал. В нише на стене он заметил электро рубильник и выключатель. Дернул ручку рубильника вверх, надавил пальцем красную кнопку выключателя. В подвале загорелось несколько тусклых лампочек, осветились лестничные ступени, светлые стены в ржавых разводах протечек.

Минуту Тимонин колебался, решая, возвращаться ли ему назад или попробовать выбраться из здания через подвал. Он остановил выбор на последнем варианте.

Подвал, сообщавшийся под землей с какими-то хозяйственными постройками, оказался куда длиннее самого здания больницы и напоминал собой кривой узкий коридор, конец которого терялся где-то в полутьме водяных испарений. По стенам и потолку коридора проходили трубы разного диаметра, местами проржавевшие, сочившиеся влагой, пускавшие пар.

Тимонин долго брел по подвалу, переступая через черные лужи. Наконец, он уперся в кирпичную стену. Но это не был тупик, коридор поворачивал в сторону под углом девяносто градусов. Это ответвление вело к административному зданию больницы.

Пройдя шагов двадцать, Тимонин остановился. Слева от себя он обнаружил некий аппендицит, комнатку метров в шесть, лишенную окон. Под потолком светилась голая лампочка. Вдоль стены расставили деревянные козлы, положили на них несколько досок, сверху бросили тюфяк. Получилось нечто вроде кровати.

На этом ложе, подогнув колени к животу, подложив под голову свернутую робу, лежал лохматый мужик в голубой майке и брезентовых штанах. Возле кровати валялись пустые бутылки из-под портвейна, стояли резиновые галоши и ящик со слесарным инструментом. Противоположную от самодельной кровати стену украшали несколько плакатов с голыми красотками, большая многоцветная репродукция картины Васнецова «Грачи прилетели» и непристойная надпись, выполненная красной краской из распылителя.

Мужик заворочался во сне, сладко застонал и прошептал: «Маруся». Затем он запустил пятерню в лохматую шевелюру и с настроением почесался. Видимо, спящего водопроводчика одолевали эротические сны и бытовые насекомые. Тимонин не стал тревожить отдыхающего человека. Полюбовавшись на небогатое убранство комнатенки, пошел дальше. Однако ему не пришлось проделывать весь путь до конца. На середине тоннеля он остановился под окном, без стекол и решеток.

Вырубленное под самым потолком окно оказалось узким, как крепостная бойница, но ловкому человеку пролезть можно. Тимонин притащил два пластиковых ящика из-под бутылок, на которые он натолкнулся по дороге сюда, поставил ящики один на другой. Поднял портфель на уровень лица, установил его на трубе.

Вскарабкавшись на ящики, поставил ногу на трубу. Крякнул от напряжения, переместил на ногу тяжесть тела. Потянулся рукой вверх, чтобы зацепиться за кирпичи.

Но тут гладкая подметка ботинка соскользнула с сырой осклизлой трубы. Тимонин взмахнул в воздухе руками, словно огромная птица, готовая взлететь. Но полетел не вверх, а вниз. Фуражка соскочила с головы. Тимонин перевернулся в воздухе. Он грохнулся грудью на бетонный пол, ударился лбом о нижнюю трубу и потерял сознание.

Валиев и Магомет Нумердышев поднялись на второй этаж больницы. Перед тем, как двинуться вперед, выглянули в коридор. Запах нашатыря и ещё какой-то дряни, полутьма. Лишь над письменным столом, на другом конце коридора, склонилась женщина в белом халате, видимо, дежурная медсестра.

Валиев вышел из-за угла, через несколько секунд он дошагал до стола Сомовой. Медсестра сняла очки, закрыла журнал «Крестьянка», прищурив глаза, поднялась со стула. Из-за света настольной лампы она в первую минуту не разглядела тех, кто идет по коридору. Решила, что двое военных, целый день торчавших возле постели полковника, почему-то надумали вернуться.

Валиев шел первым. За ним неторопливо следовал Нумердышев, тащивший на плече сумку с оружием.

Сомова поняла, что перед ней не военные, а какие-то посторонние люди, кавказцы. Медсестра, женщина не робкого десятка, за годы работы в больнице видевшая разные виды и умевшая общаться с трудными людьми, не подумала испугаться. Она уже открыла рот, чтобы задать свой вопрос, но Валиев опередил её.

– Как наш герой? – бодрым голосом спросил он. – Как его самочувствие?

Сомова, не понявшая, о каком именно герое речь, на секунду замолчала. Возможно, перед ней какая-нибудь шишка из районного управления здравоохранения? Или, на ночь глядя, кого-то из центральной больницы принесло? Начальство не часто заворачивало в маленькую больницу на городской окраине. Но раз такое дело, раз беда с этим вертолетом, надо быть готовой к любым визитам. Даже визитам из области.

– Герой? – переспросила Сомова.

Нумердышев спокойно поставил сумку на пол, зашел за спину сестры.

– Герой, конечно, герой, – улыбнулся Валиев.

– А, Тимонин, – догадалась сестра. – Кажется, он спит. Я ещё не заглядывала в четырнадцатую палату.

Было видно, как в неярком свете настольной лампы заблестели обнаженные в улыбке белые зубы бригадира. Сестра стояла лицом к Валиеву. Нумердышев потерялся где-то в темноте коридора.

– А вы, простите, кто? – спросила Сомова.

– Я-то? – переспросил Валиев. – А ты чего, сама не видишь? Я Красная Шапочка.

– Что вы тут, что вам тут на…

Она затревожилась, но не успела даже сформулировать вопрос до конца.

Подкравшийся сзади Нумердышев заткнул тяжелой, как лопата, ладонью открытый рот сестры. Другой рукой вцепился ей в волосы, дернул голову на себя. Валиев шагнул веред, выхватил из кармана заточку. Это была примитивная, сработанная из трехгранного напильника заточка с деревянной рукояткой и коротким двенадцатисантиметровым клинком. В основании клинок был подпилен ножовкой по металлу.

Валиев ткнул заточкой в грудь Сомовой.

– Чи-чи-чи-чи, – прошипел Валиев. – Тихо, тихо. Люди спят. Вот так, вот так. Вот и умница. Вот и все.

Медсестра закряхтела, кашлянула и стала тяжело, подогнув набок ноги, валиться к ногам мужчин. Нумердышев подхватил её под плечи. Валиев, чтобы из женской груди не брызнул кровяной фонтан, не стал выдергивать заточку. Он резко потянул рукоятку вниз, обломил подпиленное лезвие.

Нумердышев раздвинул руки, Сомова, ещё живая, тяжело повалилась на пол. Мужчины, схватив медсестру за ноги, отволокли её на черную лестницу. Нумердышев вернулся в коридор за сумкой.

Остановившись на лестничной клетке, перевели дух.

Нумердышев выглянул в коридор: ни души. Валиев достал сигареты, прикурил. В эту секунду ему показалось, что в подвале раздались тяжелые шаги. Такого быть не может, этих шагов в подвале. Не водопроводчик же ночью блуждает в потемках.

Бригадир, чуткий на ухо, прислушался внимательнее: ничего, тихо. Чудится всякая муть. Валиев присел на перила лестницы, затянулся табачным дымом.

– Не хочешь с ней позаниматься?

Валиев показал пальцем на женщину, распростертую на полу.

Руки над головой, язык вылез изо рта и съехал на сторону. Все лицо как-то неестественно искривилось. Застиранный медицинский халат задрался высоко, чуть не до живота. Платье под халатом не прикрывало ни трусов светло фиолетового цвета, ни пухлых рыхловатых бедер, совсем не аппетитных.

С левой стороны груди, под сердцем, расплылось небольшое кровавое пятно. В свете слепой электрической лампочки пятно выглядело совсем черным, напоминая бесформенную чернильную кляксу, посаженную неаккуратным школьником. В эту минуту, когда до цели оставалось шаг ступить Валиев, не позволявший подчиненным ничего лишнего во время дел, настроился на волну щедрости и благодушия.

– Можешь её взять.

– С ума сошел?

Нумердышев едва сдержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. Он подумал, что бригадир слегка тронулся после того, как ему отхватили палец на руке. Конечно, лишиться пальца неприятно. Но мозгов лишиться, это ещё хуже.

– А чего? – пожал плечами Валиев. – Пару минут у нас есть в запасе.

– Что я успею за пару минут? – округлил глаза Нумердышев. – Палку из штанов вынуть? Пара минут…

– Пару минут на такое дело – нормально, – сказал Валиев. – И женщина из себя сочная, добрая.

Нумердышев пришел к окончательному и твердому выводу, что бригадир сильно вольтанулся после травмы. И, как ни странно, вольтанулся на сексуальной почве.

– Какая она к черту добрая баба? – спросил Нумердышев. – Старая старуха. К тому же – мертвая.

– Ну, почему мертвая? – покачал головой Валиев, оставляя за собой право на противоположное мнение. – Еще дышит. Слегка дышит. Может, подмахнет тебе немножко. Перед смертью.

Валиев тихо засмеялся. Нумердышев, считавший себя чистоплотным и даже нравственным человеком, поморщился и сплюнул на пол. Плевок попал на шею умирающей медсестры.

– Так не будешь? – последний раз спросил бригадир. – А то время идет. Некогда тут…

– Не буду, – покачал головой Нумердышев. – Вот привязался. Что я, совсем что ли… На помойке что ли нашел?

– Тогда бери сумку, пойдем.

В темной служебной комнате на первом этаже установилась такая тишина, что, казалось, было слышно, как ветер на улице колышет сохлую траву. Байрам, стоя на коленях перед изуродованным трупом охранника, тщательно вытер окровавленную руку о его куртку.

И тут входная дверь хлопнула так громко, так неожиданно, что Байрам подскочил, словно подброшенный катапультой.

Он сделал шаг вперед, обо что-то споткнулся впотьмах, чуть не упал. Байрам протиснулся в дверь, зажмурился от света. Перед турникетом стоял мужчина средних лет в спортивной куртке, за его спиной переминался с ноги на ногу молодой человек болезненного вида с усталым, каким-то серым лицом.

Кого это принесло на ночь глядя? Неурочный посетители, нечего волноваться, – решил Байрам. Бедные родственники выбрались навестить умирающего дедушку. Байрам поправил сбившуюся на сторону камуфляжную куртку. Стараясь выглядеть спокойным, сел на стул, поднял голову.

– У нас карантин, – сказал Байрам. – Вот висит объявление.

– Уже прочитал объявление, – кивнул Девяткин.

Он шагнул к стойке охранника, вытащил из нагрудного кармана куртки милицейское удостоверение и развернул его перед носом азербайджанца. «Девяткин Юрий Иванович», – прочитал Байрам.

– Милиция, – сказал Девяткин.

Сердце Байрама забилось громко, как церковный колокол. Милиция. Откуда? С какой стати? Сколько их тут, только двое? Или есть ещё люди, на улице.

– Сегодня к вам поместили человека по фамилии Тимонин, – продолжал Девяткин. – В какой он палате? Номер?

– В какой палате? – переспросил Байрам. – Ах, в какой палате. Он в палате. А как же… Тимонин.

«Только не надо суетиться, – сказал себе Байрам. Побеждают спокойные люди». Но слова остались словами, он не смог справиться с волнением. Для пущей убедительности Байрам хотел заглянуть в журнал регистраций, оставленный раскрытым на столе.

Так делал убитый охранник. Когда его спрашивали, в какой палате больной, он заглядывал в журнал. Конечно, нельзя же помнить каждого больного по фамилии…

– Сколько вас? – спросил Байрам. – В смысле, сколько посетителей к больному?

– Нас двое, – ответил Девяткин.

Тут Байраму подумалось, что бурые пятна крови остались на внутренней стороне ладоней. А, возможно, и на пальцах. Конечно, он трогал труп, кровь отпечаталась на руках, не стерлась. Байрам вытащил руки из карманов брюк и спрятал под столешницей.

– Я и так помню, без журнала, – сказал Байрам. – Тимонин в четырнадцатой палате. Проходите, пожалуйста. Второй этаж. В конце коридора.

– Спасибо, – кивнул Девяткин.

Он пропустил Боков вперед себя. Молодой человек повернул турникет, дошагал до лестницы. Девяткин последовал за ним. Прошел через турникет, но остановился, бросил косой взгляд назад и зашагал дальше.

«Только не надо суетиться», – повторил про себя Байрам. Черт и откуда этот внутренний колотун? Эта трясучка?

Он сунул руку в карман куртки, обхватил рукоятку пистолета, положил палец на спусковой крючок. Рука играла от волнения. В эту минуту он жалел, что не оставил себе ружья. Трехкилограммовый помповик гасит дрожь, из него так просто попадать в цель.

Байрам привстал со стула.

Теперь он видел только спину Девяткина, обтянутую короткой спортивной курткой. Если играют руки, если не уверен в себе – не целься в голову. Это плохая мишень. Выбирай ту цель, куда легко попасть. Хорошо бы пуля вошла в самый центр этой спины, в позвоночник. Чтобы сразу… Чтобы насмерть.

Сопляк, шагавший впереди, не в счет. С ним успеется. Первым надо валить старшего. Байрам вытащил из кармана пистолет. Его и Девяткина разделяли метров десять, не больше. С такого расстояния Байрам едва ли промахнется. Левой рукой он обхватил запястье правой руки, начал поднимать ствол.

А дальше глаза Байрама словно туманом заволокло. Он видел, как Девяткин резко повернулся к нему лицом. Раздался выстрел. Пуля обожгла левое плечо, раздробила ключицу.

В первую секунду Байрам не понял, кто стрелял, и откуда прилетела эта пуля. В руках милиционера не было оружия. Байрама шатнуло, но он устоял на ногах, не выронил пистолета. Простреленная ключица загорелось огнем. Боль совершенно адская. Словно бешеный ишак в плечо укусил.

Байрам отступил к двери в служебную комнату. Теперь он сообразил, что Девяткин стрелял через карман куртки. Байрам поднял правую руку и дважды выстрелил в ответ. Первая пуля застряла в перилах лестницы. Вторая по касательной прочертила по стене и, разбив двойные стекла, ушла в окно, расположенное между лестничными пролетами.

– Ложись, – Девяткин обернулся к Бокову.

Но, кажется, Боков не слышал. Испуганный, оглушенный пальбой он, опустился на корточки, вжал голову между колен, прикрыл затылок ладонями.

Девяткин стал вытаскивать пистолет из кармана, чтобы произвести решающий прицельный выстрел. Он спустился на две ступеньки ниже, наконец, выдернул пистолет из кармана, вскинул руку.

Пуля, выпущенная Девяткиным, разорвала правую щеку Байрама. Брызги крови попали в глаз.

Байрам расстрелял в ответ три патрона. Все выстрелы оказались неточными. Байрам боком шагнул к двери в служебную комнату, толкнул её плечом. Девяткин спускался по лестнице и стрелял. Одна пуля расщепила дверной наличник, вторая застряла в стене. Байрам успел захлопнуть дверь, задвинул щеколду с другой стороны.

Девяткин занял позицию за стойкой, наискосок от двери.

Он поднял пистолет и выпустил три пули через дверь. В стороны разлетелись острые щепки. Девяткин левой рукой вынул из кармана снаряженную обойму и только после этого сделал последний восьмой выстрел в дверь.

Байрам вскрикнул. Он уже растворил обе створки окна, готовился выпрыгнуть из комнаты, когда проклятый восьмой выстрел достал его. Пуля врезалась в левый бок, под ребра, отбросила Байрама на койку.

Девяткин вытащил расстрелянную обойму, загнал снаряженную обойму в рукоятку пистолета. Передернул затвор.

– Выходи с поднятыми руками, – крикнул он.

Байрам хотел ответить каким-нибудь ругательством, но не смог. Он полусидел на кровати, прислонившись спиной к стене. Он чувствовал, как колючее шерстяное одеяло быстро пропитывается его горячей кровью.

– Выходи, – ещё громче крикнул Девяткин.

Байрам чуть слышно застонал. Всю свою недолгую жизнь он был фартовым, на удивление везучим парнем. И вот в незнакомом городке, в убогой больнице, словно смеха ради, его пристрелил какой-то мент. Байрам опустил голову на грудь. Из разорванной щеки, кажется, кровавый кипяток лился. Нагрудный карман куртки был уже доверху полон крови. Байрам дышал неглубоко, но часто, с нутряным свистом.

Рука ещё сжимала пистолет. Байрам изо всех сил старался поднять руку и сделать хоть один выстрел. Но рука сделалась слишком тяжелой, неподъемной. Пистолет выскользнул из ладони и грохнулся на пол. Байрам всхлипнул.

Девяткин обогнул стойку, прижался спиной к стене, сделал пару шагов вперед, до самой двери. Он выпустил из себя воздух, задрав ногу, с разворота сделал выпад. Каблук врезался в дверь.

Вывернутая ударом щеколда полетела под кровать. Девяткин дважды выстрелил в темноту. Первая пуля врезалась в стену, точно над головой Байрама, посыпав его каштановые волосы сухой штукатуркой. Вторая пуля пробила лобную кость над правой бровью и вышла из затылка.

Девяткин нащупал выключатель на стене, включил свет. На черном от крови матрасе лежал мертвый кавказец. Из-под койки торчали чьи-то ноги, обутые в высокие башмаки на шнуровке.