"Нарисованное Радугой" - читать интересную книгу автора (Ринпоче Тулку Ургъен)

О ТОМ, КАК МОЖНО ЗАБЛУДИТЬСЯ

В моей традиции истинная шаматха не является результатом концентрации, успокоения или фокусировки ума. Истинная шаматха — изначальное, пустое и ни на чём не основанное состояние, являющееся природой нашего восприятия. Шаматха — не продукт; это не есть что-то, сохраняемое или поддерживаемое медитацией. Совсем нет. Шаматха — это узнавание изначального состояния, которому мы позволяем длиться.

Наше мышление можно разделить на три вида. Первый называется «мысли на поверхности». Это обычное грубое мышление, при котором мы даём названия разным объектам в поле нашего жизненного опыта и оказываемся вовлечены в эмоциональную реакцию на них. Второй тип мышления — это «подводные потоки мысли». Это постоянно происходящий умственный комментарий, которого мы реально не замечаем. Есть и третий тип рассудка — движение мысли, в которое мы оказываемся вовлечены, когда «медитируем». Мы сидим и разделяем субъект и объект: вот «я», или то, что замечает; а вот состояние, ощущение ясности и осознавания. Так создаётся ощущение: «Вот оно, это состояние; оно продолжается!». Это не слишком явное и несформулированное ощущение. Но очень часто практика медитации является не более чем упражнением в поддержании этого измышления. После чего мы думаем, что состояние медитации продолжалось довольно долго. На самом деле довольно долго продолжалось тонкое разделение субъекта и объекта, казавшееся нам ясностью, ярким светом или непрерывным вниманием. Это не является состоянием истинной шаматхи; истинная шаматха полностью свободна от самодельных мысленных построений. Ключевые слова здесь — «изначально пустое и ни на чём не основанное»; истинная шаматха не нуждается в том, чтобы мы её создавали.

После такого рода «умствующей медитации» люди часто испытывают определённую усталость. Степень усталости находится в прямой зависимости от того, сколько усилий было приложено к поддержанию этого состояния. Как только мы выходим из него, мы замечаем, как мы устали. А попытайтесь теперь ничего не поддерживать во время своей практики медитации. Нужно освободиться не только от «внешних» и «подводных» мыслей, но также и от глубоко скрытых мысленных построений, которые и обусловливают состояние медитации.

Главный аспект воззрения — это не иметь никаких идей по поводу воззрения. Любая идея по поводу воззрения подобна оковам. Какую цепь не нацепи на птицу, она всё равно не сможет взлететь. Любое представление о медитации подобно кандалам.

Особенно важно быть свободным от идеи «того, что поддерживается, и того, кто это поддерживает». «То, что поддерживается», — это то, о чём мы слышали или читали; некое осознавание, состояние полной пробужденности. «Тот, кто это поддерживает», — это внутренний «свидетель», судящий о том, происходит это, или нет. Если этого не происходит, то мы пытаемся восстановить это, т. е. «поддерживаем» это. Истинная тренировка в медитации должна быть свободна от «того, что поддерживается», и «того, кто это поддерживает».

Абсолютное воззрение — одно и то же в любой системе, вне зависимости от того, называем мы его Дзогчен, Махамудра или Мадхьямика. Часто его ещё называют «рассечение» или «прорыв». Как этот шнурок (У Ринпоче в руках шнурок-защитник), шнур мыслеобразований не даёт сансаре прерваться. Если говорить о пяти совокупностях, то наше мышление постоянно поддерживает совокупность становления. Это — один из трёх видов мышления, упомянутых выше. Когда мы садимся медитировать, мы очищаемся от обычных грубых мыслей. Сохраняя непрестанное внимание, мы можем справиться с «подводным течением» незамечаемых мыслей. Однако потом происходит следующее: мы остаёмся с идеей: «Вот оно; оно здесь; я не отвлечён». Или: «Да, вот оно; всё в порядке». И так продолжается на протяжении всей медитации. Мы сами не замечаем, что формулируем нечто и постоянно держим это нечто в голове. Как это утомительно!

Думать: «Вот истинно пустое состояние», — это тонкое движение мысли, происходящее во время медитации. Находясь в истинном созерцании, мы не нуждаемся в каких-либо формулировках. Природа ума уже сама по себе пуста и ни на чём не основана. Нужно просто признать это, и дать этому продолжаться: это и будет созерцание. Чем больше расслабление, тем лучше медитация.

А расслабление должно происходить не только на поверхности, но и идти глубоко изнутри; нужно полностью дать всему быть, как оно есть. Это — не то же самое, что однонаправленность тела, дыхания и ума.

Как я уже говорил, одним из ключевых положений практики Дзогчена является «короткий момент, повторяемый многократно». Практикуя не подолгу, мы не успеваем слишком устать. Практиковать же не «короткими моментами, многократно», а пытаться поддержать непрерывное состояние — форма привязанности. Но это не простая бытовая привязанность, которую мы отбрасываем во время медитации. Вместо неё мы порождаем привязанность ко «вкусу» созерцания, его ощущению. Мы боимся, что созерцание уйдёт, как вода сквозь пальцы, пропадёт и исчезнет из-за того, что мы отвлекаемся. Чтобы не дать этому случиться, мы держимся за идею воззрения и пытаемся непрерывно поддерживать это состояние. Это — всё ещё привязанность, а привязанность является причиной существования сансары.

Я не виню вас в этом. Просто такова сансара. Сансара — это непрерывно длящиеся пять совокупностей. Мы должны освободиться от всех пяти путём подлинной тренировки в медитации. Поэтому нет смысла сидеть в позе медитации, продолжая при этом поддерживать совокупность становления.

Пять совокупностей очень тонки — ощущение, различение, омрачённое сознание и т. п. Пять совокупностей поддерживаются тончайшим образом — моментальным формированием мыслей.

Пока вы не сможете выйти из этого, вам не уйти от создания дальнейшей сансары. Это — крайне существенный момент.

Важнее всего — освободиться от очарования, тонкого пристрастия к чувству медитации. Сначала мы полностью расслабляемся. Мы настолько расслаблены и наслаждаемся таким ровным и свободным ощущением, что иногда даже перестаём ощущать своё физическое тело. Мы чувствуем: «Это настолько лучше моего обычного состояния! Мне это нравится! Я хочу всё время быть в этом состоянии! Я не хочу его терять! Посмотрим, смогу ли я его поддержать!». Такой настрой — не что иное, как привязанность. Разве это — не то, от чего мы хотели избавиться? Лучше всего практиковать короткими периодами, многократно их повторяя.

Эта тонкая привязанность, ежесекундное «восстановление» сансары, может казаться очень безопасной, поскольку мы считаем это медитацией. Однако привязанность, как бы тонка она ни была, — наш главный враг, старый бес, снова и снова возвращающийся раздувать сансарические бури беспокоящих эмоций.

Во всех существах есть природа будды. А что такое, собственно, эта «природа будды»? Это изначальная пробужденность. Физическое пространство пусто. Наша природа тоже пуста, но она отличается от пространства присутствием качества знания. Если бы наша природа совершенно ничем не отличалась от пространства, не было бы ни пробужденности, ни двойственного сознания. Но в нас есть и то, и другое. Хотя мы и владеем будда-природой изначальной, недвойственной пробужденности, нам кажется, что она в нас побеждена, захвачена нашим двойственным сознанием, всегда переживающим всё в терминах субъекта и объекта. Даже во время медитации есть «поддерживающий» и «то, что он поддерживает». Этим мы сильно отличаемся от будд. Склонность к двойственному сознанию не даёт будда-природе оставаться стабильной самой в себе. А «будда» означает просто, что двойственное сознание не перебивает будда-природу. Сама по себе природа будды стабильна, без всякой двойственности.

Когда дело разбирается в суде, идут споры о том, что истинно и что ложно. При этом обычно существуют две противоположные точки зрения. Во время заседания суда они подробно разбираются, и в итоге суд приходит к единому мнению о том, что было истинным и что ложным. Таков же и приход к воззрению. Состояние сансары — с одной стороны зала суда, а состояние просветления — с другой. Мы должны решить, что истинно и что ложно. Окончательный приговор суда таков: двойственное сознание несовершенно, а изначальная пробужденность совершенна, и дело решается в её пользу.

Тренировка в истинной шаматхе начинается после окончания такого суда; после суда можно тренироваться в том, что истинно. Для того, чтобы добраться до истины, мы просто должны смотреть очень внимательно. После этого мы действительно можем решить вопрос о том, какова природа нашего ума. Если мы пытаемся найти её, нам это не удаётся. Природу ума невозможно найти, как мы могли бы найти какую-нибудь «вещь»; как некое «что-то», находящееся в определённом месте и ожидающее, когда мы его откопаем. Даже если мы миллиард лет будем искать эту «вещь», называемую «природа ума», мы не сможем найти её в конкретной, материальной форме. Почему? Да потому, что она пуста. Если мы начнём искать свой ум, мы убедимся в этом на своём собственном опыте. Мы лично убеждаемся в этом и говорим: «Да, он пуст. Я сам искал его и нигде не смог найти».

При этом он не является полным ничто, абсолютным отсутствием чего бы то ни было, поскольку мы всё равно можем чувствовать, знать и переживать. Это очевидно, не так ли? Этот вопрос тоже можно считать решённым. Следовательно, не может оставаться никакого сомнения, что природа нашего ума пуста и осознаёт. С уверенностью решите для себя этот вопрос раз и навсегда.

Слово «решённый» по-тибетски буквально означает «касающиеся рогами». Когда два яка сталкиваются лоб-в-лоб, их рога касаются друг друга. Один як этого не может; для этого нужны два яка. Должны присутствовать два утверждения: истинное и ложное. Они сталкиваются рогами, и становится ясно — что есть что.

Когда Будда говорит: «Природа ума пуста», — недостаточно просто услышать это. Мы должны сами открыть это для себя. Когда мы ищем природу ума и нигде не находим её, мы лоб-в-лоб сталкиваемся с истиной. Ум не только пуст; он ещё и осознаёт. При этом, воспринимая, он продолжает оставаться пустым. Должны ли мы сами добиваться того, чтобы сделать ум пустым? Мы ли это делаем? Нет, он пуст сам по себе. Вот что называется «изначально пуст и ни на чём не основан». Всё, что мы должны сделать, — это признать, что вещи таковы, каковы они есть. Суть медитации не в том, что нужно сесть и сделать нечто, чтобы ум стал пустым и ни на чём не основанным. Нам нужно просто позволить всему быть, как оно и без того есть. Это и есть тренировка. Признание этого факта нас не утомит.

Вот почему так важно узнать истинное воззрение. В момент подлинного узнавания созерцания существует лишь одна сфера, одно тождество трёх кай. В момент этого узнавания нирвана перестаёт быть чем-то, чего нужно достичь, а сансара — чем-то, что нужно отбросить. Именно так нирвана и сансара «сливаются воедино» и существуют в единой сфере. Рассуждая теоретически, сансара определённо должна быть отброшена, а нирвана — достигнута. Но практически — как нам избавиться от сансары и достичь нирваны? Тут-то и пригодится важная фраза: «Знаешь одно, освобождается всё».

Когда мы выходим за пределы принятия и отвержения, всё — едино. До тех пор, пока мы принимаем и отвергаем, ещё остаётся некоторая толика привязанности. Тибетцы иногда говорят о практикующем медитацию: «Вот это да! Этот йогин действительно лишился фиксации! Он ничего не принимает и ничего не отвергает. Его фиксация рухнула. Он подобен небу!». Если мы думаем, что нужно избавиться от мыслей и достичь мудрости, то в нас ещё сохраняются две мысли: об отказе от одного и о достижении чего-то другого. Это значит, что мы ещё что-то принимаем, а что-то отвергаем. Мы всё ещё прикармливаем эту двойственность — уничтожить одно, достичь другого. Принятие и отвержение — это всё ещё тонкое мышление. Как только мы расстанемся с фиксацией, не будет ни принятия, ни отвержения.

В предыдущей главе я приводил слова Вималамитры о трёх типах освобождения. Первый — когда мысль освобождается так, как будто встречаешь знакомого человека. Второй — как змея, завязанная узлом, которая развязывается сама по себе. Третий — как вор, забравшийся в абсолютно пустой дом. Разговор здесь — о степенях стабильности в естественном состоянии. Иначе практика получится, как в старинной фразе: «Если знаешь, как медитировать, но не знаешь, как быть свободным, — чем ты отличаешься от медитативных божеств?». Божества медитации — это существа, застрявшие в высочайших уровнях сансары, называемых «пик бытия». Они медитируют, но не будьте такими, как они.

В Бангкоке есть несколько несчастных примеров медитационных божеств, теоретически называемых архатами. Тела нескольких монахов сохраняются в состоянии, в котором они не живы и не мертвы; совершенный пример умения медитировать, но при этом неумения быть свободным. Прошло уже несколько лет с тех пор, как они «отошли» и остаются в заблокированном состоянии. Они находятся в «замороженной пустоте», в состоянии прекращения, которому не дают раствориться. Это состояние прекращения происходит перед тем, как человек действительно «отходит».

Когда я был в Малайзии, из Бангкока вернулся монах и сказал: «Мой учитель всё ещё находится там в своём теле. Он выглядит точно так же. Он не гниёт. Он не разлагается. Я не осмеливаюсь сжигать его, поэтому я вернулся». Такие люди находятся в медитации, а не в освобождении. Когда говорят, что невозможно достичь просветления путём шаматхи, имеется в виду именно это. У шаматхи всегда есть точка отсчёта. Эти существа застыли в этой точке отсчёта, которую ничем не сломать, как только вы напрактикуетесь в ней. Конечно, такое состояние медитативной поглощённости производит сильное впечатление, но пребывание в одной стабильной мысли нельзя назвать освобождением.

Пребывание в таком состоянии после того, как мы по всем внешним признакам «отошли», означает, что наша длительность жизни, заслуги и сила — исчерпаны, но мы сами ещё здесь. Если вы сжигаете такое тело, вы создаёте себе плохую карму тем, что убиваете его. А оживить такую личность крайне сложно; для этого требуется йогин, подлинный мастер медитации. Лучше всего в этом случае провести перенос сознания. Такое состояние прекращения имеет свой предел по времени; когда-нибудь этот человек снова просыпается. И тут он понимает: «О господи! Я впустую потратил всё это время. Всё это было бессмысленно. В этом не было никакого толка!». Тут в таком человеке появляются неправильные взгляды, сожаление и гнев; подобная горечь может легко «отворить двери» для перерождения в аду. «Я потратил все эти годы на медитацию, а пользы от этого — ни на грош!» Подобное состояние прекращения, в зависимости от силы и стабильности человека, может длиться много лет.

Подобных медитаторов было много в восточной части Тибета. Китайские рабочие в этом районе иногда заходили в пещеры, где сидели тела людей, попавшихся в инертную шаматху. Они взрезали им желудки и доставали из них вещество, используемое для приготовления пороха. У некоторых из них внутренности были, почти как свежее красное мясо. Сердце, кишки — всё было на месте. Я слышал, что в некоторых пещерах сидело по пять-шесть таких тел. Они могут оставаться в таком состоянии тысячу лет. Они сидят, не глядя, с закрытыми глазами. Тела неподвижны, как замороженные. Однако состояние сознания при этом равносильно тупости. Я сам не был там, но другой тулку из Кхама был и рассказывал мне, что сам видел трёх-четырёх таких «сушёных медитаторов». Он не знал, с каких пор они там сидят. Китайские рабочие порезали и испортили немало таких тел.

В Тантрах существует определённая техника, называемая «метод оживления риши». Нужно долго отмачивать такое тело в тёплой воде. Тогда тело начинает чуть-чуть шевелиться, энергии начинают циркулировать в нём. В желудок наливается лекарство. Человеку делается искусственное дыхание. Мало-помалу он опять начинает дышать. Тогда мастер, делающий это, шепчет ему на ухо: «А теперь выходи из состояния прекращения. Ты шёл неверным путём». Я не видел этого текста, но он существует.

Текст такого рода является одновременно указующим наставлением по випашьяне. В принципе, в нём говорится: «Очень хорошо; у тебя всё получилось. А теперь — хватит шаматхи. Теперь нужно начинать практиковать суть этого состояния шаматхи, которая называется — випашьяна». Я не знаю точно, сколько, но такое замороженное состояние имеет свою продолжительность, свой предел. Когда исчерпывается вся сила или истощается весь запас блата в человеке (потому что по-своему это состояние держится на запасе благого в человеке), человек естественным образом просыпается, приходит в себя. Как ото сна. Они просыпаются и очень скоро умирают.

В похожей истории принимал участие мой отец Чимей Дордже. Однажды он присутствовал на церемонии долгой жизни в одном доме, повар в котором, судя по всему, был усердным практиком инертной шаматхи. В то время в Восточном Тибете подавали чай в больших глиняных чайниках. Во время церемонии повар вошёл с таким чайником. И замер в дверях, не проходя ни туда, ни обратно. Он застрял в состоянии инертной шаматхи. Мой отец сказал: «Не будите и не тревожьте его. Иначе он уронит чайник и зальёт всю комнату». Такие чайники бывали очень горячими. Так что мой отец позволил ему так и стоять в дверях с горячим чайником в руках. Отец сказал: «Не трогайте его. Посмотрим, как долго это будет продолжаться». Прошло три-четыре часа. Все начали уже бояться, что он не придёт в себя или уронит чайник.

Отец встал со своего места и подошёл к нему. Позвал шепотом по имени. Повар очнулся. Тогда мой отец спросил у него, что случилось. Повар сказал: " Что вы имеете в виду — что случилось? Я иду и несу чай». Он был очень усердным и вероятно, достиг хороших результатов в практике состояния инертной шаматхи.

А вот ещё одна история про то, как люди теряют путь в шаматхе. Один лама из провинции Голок в Восточном Тибете приехал к великому Джамгону Контрулу Лодрё Тайе. Лама рассказал Джамгону Ринпоче, что девять или десять лет провёл в ритрите, медитируя. «Теперь моя практика стала весьма успешной, — сказал он — иногда я достигаю определённой степени ясновидения. Когда я концентрируюсь на чём-то, моё внимание непоколебимо; я чувствую полную ясность и покой. Я испытываю состояние, в котором нет ни умопостроений, ни мыслей. Подолгу я переживаю блаженство, ясность и не-мысль. Я сказал бы, что моя медитация очень успешна!»

«Какая жалость!» — был ответ Джамгона Контрула.

Лама ушёл в лёгком расстройстве и вернулся на следующее утро. «Честное слово, Ринпоче, моя практика шаматхи хороша. Мне удалось уравновесить все мысленные состояния удовольствия и боли. Три яда гнева, желания и тупости более не властны надо мной. Я медитировал девять лет и мне кажется, что это — достаточно хороший уровень».

«Какая жалость!» — ответил Джамгон Контрул.

Лама подумал: «Говорят, что он — выдающийся мастер без тени зависти, но мне сдаётся, что он немного завидует. Возможно ли это?». Тогда он сказал: «Я пришёл сюда расспросить вас о природе ума, зная о вашей выдающейся репутации. С моей медитацией в течение дня всё в порядке; об этом я и не спрашиваю. Я бы хотел спросить, как практиковать ночью; именно ночью я испытываю некоторые сложности с медитацией».

Джамгон Контрул опять сказал только: «Какая жалость!».

Лама подумал: «Он действительно завидует мне! У него, наверное, нет и доли того ясновидения, которое есть у меня».

Он рассказал Джамгону Контрулу о своём ясновидении:

«Мне совсем не трудно видеть будущее на три-четыре дня вперёд».

«Какая жалость!» — вновь повторил Джамгон Контрул.

Лама ушёл в свою комнату. Но, вероятно, он начал сомневаться в себе, потому что через несколько дней он опять пришёл к Джамгону Ринпоче и сказал: «Я возвращаюсь в свой ритрит. Что мне делать теперь?»

Джамгон Ринпоче сказал ему: «Не медитируй больше! Начиная с сегодняшнего дня, забудь о медитации. Если хочешь следовать моему совету, возвращайся домой и оставайся в ритрите ещё три года, но без малейшего намёка на медитацию. Ни чуточки не вызывай в себе состояние покоя».

Лама подумал: «Что он говорит? Что он имеет в виду? Что это значит? С другой стороны, говорят, что он — великий мастер. Попробую и посмотрю, что будет». Поэтому он сказал: «Хорошо, Ринпоче», — и удалился.

Вернувшись в ритрит, он столкнулся с тем, что не медитировать ему очень тяжело. Всякий раз, когда он пытался просто быть, без попыток медитировать, он обнаруживал, что снова впадает в медитацию. Позже он рассказывал: «Этот первый год был самым тяжёлым! На второй год стало полегче». Тогда он обнаружил, что медитацией просто удерживал своё сознание в состоянии занятости. Теперь он понял, что имел в виду Джамгон Контрул, когда говорил: «Не медитируй».

На третий год он достиг подлинной не-медитации, целиком отрешившись от сознательного её поддержания. Он обнаружил состояние, свободное от медитации; состояние, с которым ничего не нужно делать; состояние, в котором осознавание просто оставляется, как оно есть, само по себе. В это время в его практике не происходило ничего эффектного; ни даже следа какого-нибудь специального ясновидения. Более того, исчезли даже былые медитационные переживания блаженства, ясности и не-мысли. Тогда он подумал: «Вот теперь моя практика совсем потеряна! Лучше я вернусь к нему и попрошу ещё советов».

Он снова пришёл к Джамгону Контрулу и рассказал, что с ним происходит.

Ринпоче ответил: «Правильно! Правильно! Эти три года сделали твою медитацию успешной. Правильно!» Джамгон Контрул продолжал: «Не нужно медитировать, сознательно удерживая нечто в уме, но не нужно и отвлекаться».

Лама сказал: «Может быть, это происходит из-за моей прежней тренировки в неподвижности, но, на самом деле, периоды отвлечения очень коротки. Я не так много отвлекаюсь. Я чувствую, что открыл то, что вы имели в виду. Я переживаю состояние, которое не создано медитацией, и, однако, оно длится некоторое время само по себе».

" Правильно! — сказал Джамгон Контрул, — Теперь тренируйся в нём всю свою оставшуюся жизнь!»

Такова история ламы из Голока; известно, что впоследствии он достиг весьма высокого уровня реализации.