"Семь верст до небес" - читать интересную книгу автора (Туманова Юлия)ЧАСТЬ ВТОРАЯУтро еще не окрепло, но, отодвинув накрахмаленную белоснежную занавеску, Ольга увидела осень, едва поспевавшую за поездом. Лысый ветреный ноябрь мелькал в окне, рассвет за забором худых деревьев казался узником, навсегда лишенным возможности стать новым днем. Но день этот настал, и с удовольствием выпив кофе — в вагоне СВ его готовили вполне прилично, — Ольга достала мобильный. — Кирилл, ты еще дрыхнешь? Мы подъезжаем. — Мы?! У тебя с этим Мишей все так серьезно? — Не с Мишей, а с Митей! — обиженно засопела сестра. — И одна я еду, не волнуйся ты так! — Я наоборот… обрадовался. Ага, обрадовался он. Просто не поверил, вот и все. Оба они — что Кирилл, что Ольга — длительных отношений с противоположным полом не признавали. Не хотели или не могли, она еще не поняла до конца. Так получалось. С тех пор как умерла бабушка и обнаружилось вдруг, что никому на свете они не нужны, началась бешеная гонка. Финиш в ней был невиден, приз — неведом. Но движение было обязательным, все время казалось: стоит остановиться — и случится непоправимое. Хотя что-то непоправимей бабушкиной смерти представить было нельзя. Дом в Русском Ишиме, где они выросли — грязь по колено, леса дремучие, поляны клубники, одна-единственная лавка с горами слипшихся леденцов и батареей кильки в томате, наглухо заколоченный клуб, покосившиеся избы и пара шведских домиков местных богатеев дяди Гриши и бывшего председателя бывшего колхоза Семена Карпыча — пришлось продать. Корову Белочку — тоже. Гусей и поросят сдали на ферму. Полкана — вихрастого задиру с вечными репьями на хвосте и надорванным ухом — доверили соседке тете Глаше. А что еще оставалось?! Ольга понимала, что — ничего. Всю жизнь в Пензу из села не наездишься. С этюдником вообще в автобус не влезешь. А когда она решила снять квартиру в городе, оставив на брата хозяйство, он взбунтовался. — Ты в художку поступила, чтобы потом в деревню вернуться, что ли? С Карпыча портреты писать? Вот и я говорю, что нет. Значит, ты сюда не вернешься. А мне одному с тоски, что ли, вешаться? Пожалуй, он мог бы. В доме, где каждая половица скрипела, будто вздыхая о бабушке, оставаться было невыносимо. Но бросить все это?! Год они промаялись кое-как, а следующей осенью Кир должен был пойти в армию. Ольга втайне надеялась, что убедит его не продавать дом — надо же будет ему, молодому и неприкаянному, где-то жить. Она чувствовала себя собакой на сене, не желая расставаться с домом и одновременно не представляя себе жизни в нем. Вот если бы Кирилл остался, обзавелся бы семейством… А она бы приезжала на выходные и в праздники, нянчилась с племянниками, гуляла в лесу… Это были настолько эгоистичные мечты, что ей становилось стыдно. Но от своего она не отступала, ненавязчиво, но упрямо внушая Киру, что продажа дома — это просто предательство. Кирилл в ответ на дипломатичные и тонкие намеки орал, негодующе размахивал руками и хлопал дверью, сбегая от разговора. А осенью вместо повестки в военкомат предъявил сестре студенческий билет. Ему удалось поступить на исторический в пединститут. — Молодец, — вздохнула тогда Ольга, — только ездить-то далеко… я вот вся прямо измучилась за этот год! — Измучилась она! — фыркнул Кирилл. — Давай объявление, и хватит уже друг друга мурыжить. В город нам надо перебираться. Дальше тянуть не имело смысла. Оки сняли «двушку» в Кривозерье у самой железной дороги, и с тех пор Ольга научилась засыпать, даже если бы рядом шли подрывные работы. Продажей дома занимался Кирилл, и так увлекся этим делом, что чуть было не завалил первую сессию. Зато нашел себе хобби помимо истории. Кто мог тогда предположить, во что это хобби выльется? Он просто играл в важного дядьку, осматривал дома, беседовал с соседями, помогал землякам находить нужные варианты обмена или купли-продажи. Безвозмездно, как выражался герой одного старого мультика. Вот и доигрался. Ни единого дня Кирилл не работал по специальности, хотя к пятому курсу у него было столько связей, что он мог бы легко устроиться в теплое и престижное местечко. Например, на местное ТВ, и передачу не мудрствуя лукаво назвали бы, допустим, «Тайны истории». Все равно каждую вторую программу провинциальные телевизионщики слизывали с ОРТ или с НТВ. На экране Кир смотрелся бы великолепно. Смуглый высоченный красавец с яркими синими глазами — настоящий мачо, да и только. Язык у него, опять же, подвешен. Только вот что-то не тянуло его в эту кухню. Мог бы навострить лыжи в только что отстроенную школу для ребятишек пензенской элиты. Поговаривали, что учителям там платят очень даже пристойно. Вот и преподавал бы себе историю. Сейчас так вообще школу лицеем назвали, забор вокруг поставили и педагогов на стажировку в Москву отправляют. Однако, и школьные будни Кирилла не привлекали. Связи свои он использовал исключительно для создания «Русского дома». И вместо телеведущего, учителя истории или профессора — чем черт не шутит?! — стал называться загадочным словом риэлтор. А потом уселся в кресло и начал руководить. Ольга хмыкнула, забавляясь поворотами судьбы. Ей бы тоже не поверилось, если бы лет семь тому назад, когда после училища она уехала в Нижний Новгород, кто-то сказал бы, что никакой художницы из нее не получится, а получится очень даже перспективный модельер. Что из квартиры на улице Ленина, где в гордом одиночестве она строчила наряды для местных модниц (без всякого дальнего умысла, лишь бы денег заработать), она переберется в Москву. Сначала — в полуподвал с тремя швейными машинками, шаткой гладильной доской и занавесочкой в горошек, за которой примеряла новые костюмы застенчивая девушка Надя — ее первая модель. Потом — в подмосковный городишко Лыткарино, где цены позволяли снять целое ателье. Жила Ольга здесь же, по принципу кота Матроскина «а я экономить буду!» В ее распоряжении теперь был большой гулкий цех и еще три комнатенки. Правда, с потолка сыпалась штукатурка, от стен тянуло сыростью, и модели приходилось хранить тщательно завернутыми в целлофан, а руки было помыть невозможно, потому как из крана лилось что-то совершенно невообразимое — бурое и густое. После «Модного Десанта» появились первые инвесторы, и Ольга арендовала приличную студию на Ленинском проспекте (опять Ленин, куда ж без него?), взяла еще двух моделей, познакомилась с Тимуром — восточного вида толстячком, который очень быстро стал незаменимым помощником, и млел, когда его называли «господин администратор», — и зарегистрировала торговую марку «Бабышина». Это была девичья фамилия матери, а стало быть — и бабушкина. Она казалась Ольге звучней, чем Панина, да и прославлять отца, из-за которого мама погибла, ей не хотелось. Последний факт нередко становился предметом ожесточенных споров между нею и братом, который никак не хотел считать отца виноватым в маминой гибели. Да, он бросил ее с двумя детьми, но Кир считал, что это не достаточно веская причина, чтобы в ответ этих самых детей оставить вообще сиротами. Ольга плакала, всегда плакала, стоило ему жестким, не своим голосом заговорить на эту тему. Ни отца, ни мать они не помнили, и каждый сам решал, кого в этом винить. Мужчину, который трусливо сбежал попытать счастья на стороне, подальше от деревенских «радостей»? Женщину, которая не смогла жить после этого? — У вас пепел падает. Ольга вздрогнула. И пепел снова упал на безупречный пиджак. Мужчина, чье появление в тамбуре она пропустила за экскурсом в прошлое, смотрел озабоченно поверх очков. — Вам нехорошо? — Нет, все в порядке. Спасибо, — добавила она зачем-то. Он не отводил взгляда. Вот пенек-то, сказали же — все в порядке! — Вы очень бледная, — доложил пенек. — Это сейчас модно, — криво улыбнулась она и прислушалась к собственной шутке, будто со стороны. Устала. Просто устала, вот и все. Перед отъездом пришлось дважды менять билет. В последний момент оказывалось вдруг, что ее присутствие в Москве просто необходимо, иначе настанет вселенский потоп — не больше, не меньше. Никто не хотел работать, вот в чем дело. Молоденькие девицы из бригады закройщиц то и дело норовили вылезти в модели, почитая шитье за своеобразный трамплин, который приблизит их к вожделенному «языку». Тимур Николаевич устоять перед ними не смог и уже все уши Ольге прожжужал, какие красотки пропадают в «цеху». Эх, что-то надо делать с администратором. Хороший он, конечно, мужик, и хваткий, и услужливый, и предприимчивости не занимать. Но слишком уж впечатлительный. Одна зазывная улыбочка, и Тимур поплыл. И нет ему уже дела ни до чего. И кто будет вместо этих амбициозных закройщиц работать, его не волнует. И что аренду подняли втридорога, как только стало известно, что коллекция Ольги получила первое место в «Русском силуэте». И что на последнем показе в Нижнем все едва не полетело к чертям собачьим из-за безалаберности моделей. И что… В общем, обо всем и сразу должна думать только она одна! И крутиться, как белка в колесе. В итоге она проторчала в Москве еще две недели. Митька радовался поначалу, что отъезд откладывается, но постепенно улыбка с его хорошенькой мордашки исчезала. Ольге было абсолютно некогда шататься по клубам или играть в теннис, чем Митя только и занимался. Едва доползая до постели, она встречала его обиженно надутые губы, что-то бормотала в свое оправдание и в который раз зарекалась связываться с ровесниками. Найти бы дядьку солидного, с умными глазами, и чтобы ласковый был, тетешкался чтобы с ней, до студии подвозил и наказывал нарочито строго: «Ты там поешь обязательно!», чтобы дарил к Рождеству не брюлики поддельные или диск «Зверей», а, например, уютный халат с капюшоном, и обнимал крепко, и командовал уверенно, и смотрел заботливо. Вот как этот — напротив. Которому почему-то было дело до того, что на ее пиджак сыпется пепел. Ольга вдруг поняла, что сама пялится на попутчика с любопытством. У него был хищный, крупный нос, на котором очень забавно смотрелись маленькие стильные очочки. Тонкая линия рта. Породистые, не слишком аккуратно выбритые скулы, залысины, а волосы — богатые, похожие на лоснящуюся шкуру диковинного рыже-седого зверя. — Вы до Пензы? — спросила Ольга, хотя вовсе не собиралась с ним разговаривать. Он чуть заметно двинул губами, будто раздумывая, не улыбнуться ли. Она подумала, что вопрос чрезвычайно глуп. Куда, кроме Пензы, мог ехать этот очкарик, коли фирменный поезд «Сура» уже в десяти минутах от конечной станции? — Да, домой возвращаюсь, — наконец, соизволил ответить он и, пристально глядя ей в лицо, спросил: — А вы точно нормально себя чувствуете? Господи, да что ж такое! На кого, спрашивается, она была похожа, ударившись в воспоминания?! Что он так перепугался-то, а? — Вы, что, врач? — ехидно осведомилась Ольга. Он подался назад. — Да. А как вы догадались? Ничего она не догадалась. Просто так спросила, из вредности. — Я подумал, у вас сердце больное. Вы то краснели, то бледнели, и руки у вас тряслись, пардон, как у бабки столетней. — Вот спасибо! — не сдержалась она. — Пардон, — повторил он, и Ольга вдруг расхохоталась. — Вы какой врач? — Хирург, — глядя на нее с беспокойством, доложил он. Ну да, решил, что припадочная. То краснеет, то хохочет-заливается. Всегда мужчины думали о ней что-то не то и не так. Одни были уверены, будто она — акула. Ими, бедолагами, закусывает. Не пожирает, нет, а так — попробует и выплюнет, словно побрезговав. Другие считали ее леди и обхаживали соответственно — долго расшаркиваясь и сморкаясь в кружевные батистовые платки, танцуя загадочные ритуальные танцы, соблюдая никому не нужные правила этикета, когда даме ни в коем случае нельзя входить в лифт первой или выходить из машины самостоятельно, не дождавшись мужской поддержки. Умереть можно с тоски! Еще попадались вроде Митьки — избалованные красавчики, требующие к своей персоне неугасаемого и постоянного внимания. А бабушка, между прочим, всегда говорила, что Оля своего не упустит. Имелось в виду как раз-таки удачное замужество. Но никакой семейной жизни — удачной или хотя бы спокойной — попробовать не удалось. Все было некогда и недосуг и, в общем-то… не с кем. Жаль, что бабушка ошиблась. Поезд качнулся и поплыл медленней, к тамбуру двинулся народ — в основном подтянутые, лощеные мужики с элегантными дипломатами и мобильниками, будто прилепленными к уху. Были и женщины — безупречно накрашенные, в стильных дубленках и коротеньких шубейках. СВ — все равно что закрытый клуб для избранных: ни челноков, ни разудалых студентов здесь не встретишь. Ольга с удовольствием наблюдала за попутчиками. Было приятно осознавать, что она — одна из них, этих самоуверенных, сильных людей, состоявшихся и состоятельных. — Вам помочь? Давешний очкарик, одетый поверх костюма в скромную куртейку неопределенного цвета, доброжелательно улыбался. От этой улыбки морщин на его лице поприбавилось, а настороженности в глазах — поубавилось. Ольга подумала-подумала и улыбнулась в ответ. Хотя куртка — обыкновенная куртка, наверняка с Черкизовского рынка — вовсе не располагала к обмену любезностями. Странно, что у него вообще хватило денег на СВ. — Было бы неплохо, — пробормотала Ольга. — У меня куча подарков, так что сумка неподъемная. Но вы не беспокойтесь, меня встречают… — Еще бы, — хмыкнул хирург. Или кто он там? И что значит это насмешливое «еще бы»? Ольга пожала плечами и двинулась из тамбура, затылком ощущая внимательный взгляд заботливого джентльмена. — Ты собралась дачу в Золотаревке строить? — осведомился Кирилл, таща ее чемоданы вдоль перрона. — А? — Ага! Кирпичи из Москвы перевозишь потихоньку, да? Или что у тебя в сумках? Бревна распиленные? — Дурак! Там презенты. Она посмотрела вокруг и далеко впереди увидела спину в мятой дешевой куртке. На ней болтался тощенький рюкзачок. Обладатель спины шел очень быстро, прижав руки к бокам. Где-то она читала, что если даже при стремительном движении человек не размахивает руками, в жизни его тоже не расшевелить. Он замкнут, невозмутим и предпочитает уединение. Черт, разве врач может рассчитывать на уединение?! Очкарику надо было стать сторожем или продавцом в затрапезном магазинчике на улице Калинина. Там за стеклянной витриной всегда было пусто. Или она что-то путает, и магазинчик уже давно не магазинчик, а вполне жизнеспособный торговый центр? В любом случае, при чем здесь очкарик?! — Ты кого высматриваешь? — спросил ее проницательный брат. — Никого, — покачала головой она. Он был разочарован. Пустить их в расход, что ли, этих безмозглых кретинов? Все равно ни на что не годятся! А он хоть потешится немного. Впрочем, смотреть на перепуганных амбалов, жмущихся к стене, тоже достаточно забавно. Обойдемся пока этим. Не время устраивать разборки в Бронксе. — Ну? — только и спросил он. Амбалы переглянулись с видом нашкодивших котят и приготовились оправдываться. — Коротко и внятно! — велел он, угадав по их физиономиям, что сейчас начнется. — Босс, мы его ищем, — выдавил один, пряча глаза. — Это понятно, — хмыкнул он. — Хотелось бы знать, какого черта вы его потеряли? Им явно хотелось возразить. Даже рты раскрыли, чтобы заявить, что приказа круглосуточно охранять Балашова не поступало. Он глянул в их сторону с любопытством. Неужели рискнут? Нет, захлопнули варежки, стали думать. — Да не мог он сбежать! — пожал мощными плечищами тот, что постарше. — Мы его так уделали!.. — Что?! — В том смысле, что запугали. Босс, да он трясся, как суслик, в штаны наложил! Видно же, что мужик все понял и осознал. Куда он после этого рыпнуться мог, если понимает, что башку ему снесут? — Однако, уже двое суток его нет дома, — напомнил он, впившись в них страшным взглядом. Парни снова притихли, мечтая слиться со стенкой. — И бабы, как я понимаю, тоже нет? Они помотали башками. Уроды! — Перестарались, значит, — насмешливо протянул босс. — Так запугали, что они всей семейкой подались в подполье. — А может, просто на дачу уехали, а? Или в гости там, — решился выдвинуть предположение тот, что помладше. — И почему же вы до сих пор на той даче не были? — поинтересовался босс таким голосом, что обоим немедленно захотелось оглохнуть, чтобы никогда больше таким испытаниям не подвергаться. — Виноваты, — едва слышно пробурчали они, склонив головы еще ниже. — Вот именно! — с удовольствием констатировал он и махнул рукой, свободны, мол. — С квартиры и с дачи глаз не спускать. Знакомых, родных проверить. Он мне нужен, ясно?! Они закивали поспешно и с облегчением ломанулись к дверям. Человек с волчьим оскалом тут же забыл об их существовании. — Мне надо уехать, — вот что он сказал тогда, аккуратно складывая в сумку рубашки и свитера. Алена сидела в кресле и сосредоточенно вязала шарф. Крючок все время застревал между нитками. И еще она никак не могла запомнить очередность петель. Все время приходилось сверяться со схемой. Она сама придумала этот узор, и он ей очень нравился, и будущий шарф тоже нравился. Но почему-то с каждой новой петлей возникала некая пауза. — Зачем, Алеша? — спросила она, ковыряясь с нитками и крючком. Ей хотелось посмотреть ему в глаза, но она не смотрела. — Что «зачем»?! — кажется, начал раздражаться он. — Зачем тебе уезжать? — Потому что так надо! Это мой свитер или твой? Дома она иногда любила носить свободные, широкие свитера. Но при чем тут это?.. Она все-таки взглянула на него. Все как обычно. Две руки, две ноги, голова и остальное на месте. Бородатый профиль. Чуть сгорбленная широкая спина, к которой так уютно было прижиматься. Стильная водолазка, которую они выбирали вместе в каком-то престижном магазине. Отглаженные ее руками брюки. Что еще? — Надо значит надо. Алена пожала плечами и снова уткнулась в рукоделие. О чем было говорить? Допытываться, почему он уходит? Куда? С кем? И так было ясно. Еще тем субботним утром, когда она обнаружила его записку, и стала придумывать ему оправдания. И сама почти поверила в них, и, придя сегодня с работы, уселась в кресло, и стала тихонечко дожидаться, пока он проснется, чтобы посмотреть ему в глаза, увидеть привычную теплую улыбку, вздохнуть с облегчением, посмеяться над собой и своими нелепыми подозрениями, прижаться к его сонным еще губам, как всегда слегка досадуя на колючую, щекотную бороду. Ничего этого не случилось. И в какой момент ей стало не интересно. Совсем, ни капельки. Навалилась вдруг усталость — тяжелая, безразличная ко всему. Алена прикрыла глаза, продолжая на ощупь возиться с вязанием. — Я позвоню, — услышала она из коридора. Звякнули брошенные на полочку ключи. Скрипнула дверь. Алена старательно вывязывала сложный узор и думала о том, что хорошо бы встать, включить свет, ведь за окнами уже совсем темно и ни черта не видно в этом дурацком узоре! И не вставала. Прискакала с улицы Ташка. — Ма, а Балашов в командировку укатил, что ли? Я его щас во дворе с сумкой видела… — Садись за стол. — А ты? — Иду. Она с трудом вылезла из кресла и удивленно взглянула на собственные ноги, которые отказывались двигаться. Что еще за шуточки? — Мам, ты чего? — Ташка влетела в комнату. Алена стояла на полусогнутых, опираясь рукой о косяк. — Мам! — Все нормально. Нога затекла. Я сейчас. Значит, все-таки я расстроилась, поняла Алена. Она была уверена, что спокойна. Конечно, жаль, что Лешка не захотел поговорить по-человечески. Но она держала себя в руках, она всю жизнь держит себя в руках и очень хорошо владеет этим искусством. Ноги тряслись, будто последние суток трое она поднималась в гору. Одна и без страховки. Впрочем, так оно и было. Просто ей казалось, что она не одна. — Он надолго, Балашов-то? Судя по сумке, месяца на два, а, мам? — Ташка… Ташка, я его очень люблю, — вдруг сказала Алена и неровной походкой двинулась в кухню. Дочь бросилась за ней, размахивая руками. — Ну извини, мамочка! Если это тебя так расстраивает, я не буду больше над ним издеваться. Правда, я стану паинькой! Только ты, пожалуйста, не бледней больше, ладно? Алена машинально кивнула и огляделась. В кухне все было по-прежнему. Странно. А чего, собственно, она ждала? Разгрома или наводнения? Следов разбушевавшейся стихии, которая прошлась по ее душе? Брось, какая еще стихия, шепнул ей кто-то. Любимый муж ушел — это не бедствие, не катастрофа, это просто очередное предательство. Какое страшное, окончательное слово. — Вареники, — объявила Алена, выставив на стол блюдо. Ташка облизнулась и достала сметану. Как они станут жить дальше, а?.. Алена смотрела на дочь, и жалость толкалась в горло, давила на веки, мешала дышать. «Но ведь Ташка не любила его. И никогда бы не полюбила. Она проживет. А ты сама?» «Запросто. Я ведь сильная. Я боюсь боли, но я — сильная! Я просто не стану обращать внимания на эту боль, вот и все. Я умею улыбаться сквозь сведенные судорогой губы, сквозь стиснутые зубы, сквозь разочарование и страх». Той ночью ей так и не удалось заснуть, а под утро раздался звонок. — Я тебя разбудила? — довольным голосом осведомилась Юлька. — Нет. Алена посмотрела в окно и решила, что надо умыться и почистить зубы. Утром надо умываться и чистить зубы. — Между прочим, я знаю, что у вас каникулы, — заявила Юлька, — так что никакие возражения не принимаются. — Ты о чем это? — спросила Алена, хотя ей было все равно. Юлька на том конце провода насторожилась, но виду не подала. — Я вас хочу! В смысле видеть! Мы второй этаж закончили, Влад горку поставил, говорит, надо опробовать. И вообще, я пирогов напекла на целую роту! И нечего вам в городе сидеть, пока каникулы! А Балашова на работу Влад может отвозить. Алена с трудом соображала, о чем говорит подруга. Только последняя фраза и отложилась в голове. — Балашова никуда отвозить не придется. Он теперь сам по себе. — Поругались? То-то я слышу, голос у тебя того… печальный. Вам просто отдохнуть друг от друга надо, вот и все. Собирайся давай, мы сейчас приедем. И решительная Юлька нажала отбой. Куда собираться? Зачем? Кто приедет? Алена не стала думать. Она вспомнила, что по утрам правилами установлено умываться, чистить зубы, делать зарядку и есть обезжиренный творог. Хорошо, когда точно известно, что надо делать. Ташка еще не встала, когда прогремел звонок в дверь и в прихожую ворвался тайфун. — Ну, что? У меня пироги остывают! Фу, зачем ты эту гадость жрешь? Аппетит, блин, только перебила! Где Ташка? Пока Юлька металась по квартире, расталкивая сонную Наташку, разыскивая Аленины джинсы и безостановочно тарахтя, Алена сидела в пижаме за кухонным столом и жевала творог. Действительно, гадость. Как это Юлька догадалась? Как она догадалась приехать именно сейчас, когда сегодняшний день так пугает, а завтрашний — не нужен совсем?! У Юльки с Владом они прожили целую неделю, и временами Алена думала, что это похоже на бегство. — У нас в салоне ремонт затеяли, — объявила Юлька, — так что на несколько дней я свободная женщина! Это надо отметить! И они отмечали. Алена несколько раз пыталась воспротивиться, но сил у нее практически не было, да и остановить подругу, которая решила устроить праздник каждый день, не представлялось возможным. Юлькино представление о празднике было весьма экзотичным. С раннего утра она волокла Алену с Ташкой на пробежку во двор. Влад потешался, глядя на них из окна, и демонстративно откусывал здоровенный кусок пирога, и громко прихлебывал ароматный чаек. Волей-неволей тянуло позавтракать. Наскакавшись вокруг яблонь, Алена неслась на кухню, будто там ожидала ее последняя спасательная шлюпка на «Титанике». Днем у Юльки были намечены культпоходы. — Пока есть время, надо просвещаться! — грозно сдвигала она брови, едва заслушав слабые возражения подруги. — И ребенку на пользу пойдет! — добавляла последний убийственный аргумент. Ребенок прятался на чердаке, не желая просвещаться. Но после парочки таких походов перестал. Культурно обогащаться Юлька предполагала никак не в Драматическом театре или в галерее Савицкого. И даже в Музей одной картины вести Алену с Ташкой не собиралась. Все было намного проще. И интереснее. Набрав бутербродов, они забивались в пригородный автобус и ехали куда глаза глядят. И глаза глядели, глядели, и наглядеться не могли. Алена, конечно, знала, что край родной богат всяческими красотами, и на экскурсии ездила, как все в пятом классе и еще, кажется, в девятом. Или в шестом тоже? Когда кажется… Голова становилось пустой и легкой, когда на горизонте вставали плотные леса, а перед ними лежал простор коротко стриженных полей, золотые травы, прижатые к земле, паутинки дорог, развалины монастырей, воскрешенные церкви, бревенчатые избы, откуда валил дым и доносился визг пилы, лениво бредущая корова в веселеньких пятнах по бокам, широкие звонкие ручьи, срывающиеся с холмов. И не было больше ничего на свете. Только это приволье, взволнованное осенними ветрами. Алена думала, что не любит осень. Что она знала об осени? И что она знает о себе? Была уверена, что все. Ведь давным-давно сделана работа над ошибками — кропотливо, очень-очень старательно, с высунутым языком и капельками пота на висках. Все учтено, законспектировано, разложено по полочкам. Правда, оставались еще мечты. Она старалась запихнуть их подальше, но они норовили вылезти на первый план, хватали ее за руки, пихали в спину, подгоняя и сбивая с намеченного пути. Вкрадчивым шепотом осенней листвы и густого дождя, воспоминаниями о том, чего не было, случайной упоительно нежной мелодией они предлагали другой, совсем другой путь. Вдоль набережной Сены в белом пальто. В то кафе, где можно дождаться чуда. А ей было до тридцати лет уже всего-ничего, и она не верила в чудеса. Оказалось, правильно делала. Какие еще чудеса, если она не нужна собственному мужу?! Любимому мужу, вот как. Нельзя, нельзя об этом думать! Она умеет забывать, разве нет? Она будет есть Юлькины пироги, дышать осенью, смотреть на горизонт, где рыжеют холмы, и все само собой пройдет. Вечерами топили баню — маленькую, старенькую настоящую баню, привалившуюся боком к забору между Юлькиным двором и соседским. Ташка фыркала и визжала, убегая от Юльки с веником. Алена сидела на раскаленной лавке, закрыв глаза. Пожалуй, она могла бы просидеть так всю жизнь. Но в дверь начинал долбиться Влад, и Юлька спохватывалась, орала, что так долго париться нельзя, и пироги, должно быть, сгорели давным-давно, и самовар поспел, хотя, конечно, вовсе не самовар это был, а обыкновенный чайник. Они выползали, рассаживались за столом, пили чай из обыкновенного чайника с необыкновенными пирогами, и все казалось не так уж страшно. Если кажется, нужно что? Вот то-то и оно. И все-таки она иногда забывала, что рано или поздно придется возвращаться и привыкать к двум тарелкам на столе, к пустым полкам в шкафу, к свободному пространству в постели. Можно было рассказать об этом подруге и остаться в ее доме на всю жизнь. Очень конструктивная идея. Как странно и страшно думать, что собственная квартира — обожаемая до последнего гвоздика! — кажется теперь отвратительной. Если кажется, то что?.. Он торчит здесь уже вторую неделю и будет торчать еще неизвестно сколько! Вся жизнь коту под хвост! Все планы в тартарары! Ха-ха, он прячется под юбкой у бабы! Бабы, доступной любому, у кого в кошельке завалялась лишняя сотня баксов. Подумать только! Он хрюкнул в стакан, едва не расплескав водку. Очень смешно, очень. Аж в голове трещит от хохота! Или это похмелье?! А как все здорово начиналось!.. Он все время смаковал эти воспоминания и кусал губы в бессильной злости, оттого что не может их вернуть. Наверное, он отдал бы все на свете — а что у него есть-то?! — чтобы отыграть назад. И провести свою партию совсем иначе, и получить все, что заслужил и о чем так долго мечтал! Может, зря он испугался? Может быть, стоило подчиниться правилам игры, не валять дурака, не паниковать раньше времени… Ага, и ждать пули в затылок. Или, в лучшем случае, щелчка наручников. Нет, он все сделал правильно. По крайней мере, он жив и здоров, и пока никто не собирается упечь его за решетку. Те бравые ребята, что остановили его у вокзальной кассы, вряд ли подсуетились бы, если бы он оказался под колпаком. Им-то плевать. Их интересовало только одно — «Русский дом». Все, что происходит и будет там происходить. Все, чем дышит Кирилл Иванович Панин, будь он трижды неладен! Вот кто их по-настоящему волнует! Он подчинился, куда ему было деваться в самом деле! Не вырываться же силой! Они проводили его до дома, не считая нужным теперь устраивать банальную слежку. И всю дорогу Балашов обдумывал план побега. И мало-помалу его возмущение сдувалось, словно мыльный пузырь. Остался только страх. Страх, который подзуживал и сбивал с ног четкой формулировкой: «Тебе некуда деваться!». Почему? Да потому! С чего он взял, что можно вот так просто смыться и жить себе припеваючи в каком-нибудь тихом городишке? Кто ж его отпустит? С другой стороны, не станут же они нести круглосуточное дежурство на вокзалах! Однако на прощание конвоиры подтвердили его опасения, весьма убедительно объяснив, что скрываться от них бесполезно. Они всего-навсего назвали фамилию. Балашов наконец-то узнал, кому обязан честью, и это было последним, сокрушительным ударом. Подобной информацией не делятся просто так, и он почувствовал себя приговоренным. Пока им нужны его услуги, он будет в безопасности, но как только именитый заказчик разделается с Паниным, надобность в Балашове отпадет. Вряд ли на прощание его благословят и помашут белым платочком. Как говорится в таких случаях в детективных сериалах: «Он слишком много знал!» Все, финиш. Оказавшись дома, он уселся в углу прихожей и стал думать. Алены с Ташкой не было, хоть на том спасибо. Но ничего спасительного в голову не приходило. Из города они его не выпустят, это как пить дать! И напрасно убеждать их, что он станет держать язык за зубами и вообще будет вести себя, как паинька. Это все равно, что со стенкой разговаривать. Как они там сказали? «Вы еще не выполнили свою работу!» Вероятно, хлопотно найти еще одного такого же придурка, готового подставлять свою задницу. Козлом отпущения выбрали Балашова и не позволят ему ни на йоту отступить от этой роли! Он застонал от отчаяния. Согласиться на их условия — значит лишь отсрочить приговор. Пытаться бежать — значит получить свою пулю прямо сейчас. Просто так, в качестве порицания за неоконченную работу! Его затошнило и, поднявшись, он едва добежал до туалета. Страшно было, как никогда в жизни. Однако уже через некоторое время Алексей полностью успокоился. Он умел убеждать себя в чем угодно. Ему легко удавалось закрывать глаза на очевидное. Так он сделал и на этот раз. Почему сразу — пулю?! Они его просто пугают, вот и все. Не станут они заморачиваться из-за какого там риэлтора! И потом, он же может вернуть им гонорар. Послать, блин, по почте, и всех делов! Эти мысли — абсурдные, трусливые, — помогли ему взять себя в руки. У него не было другого выхода, кроме как поверить в них и действовать соответственно. К приходу жены он выглядел спокойным, уверенным в себе человеком и был очень деловит. Конечно, никаких денег возвращать он не станет. И в офис не пойдет, это точно. Он просто уползет на дно и станет выжидать. Жаль упущенных возможностей, ох, как жаль, однако своя шкура дороже трехуровневого коттеджа на берегу Суры. На полученный гонорар вполне можно безбедно существовать некоторое время. И на постой у Беллочки хватит. Там его никто искать не станет, уж точно. В «Тарханах» их, конечно, видели вдвоем, но это ничего не значит. Она для них случайная шлюха, которую он снял на выходные. Найти ее не проблема, но только пока она сама в стадии поиска очередного богатого папика. А Балашов с удовольствием возьмет ее на содержание, избавив от надобности высиживать клиентов по кабакам. Абонент временно недоступен. И на-ка, выкуси! Ободряя себя подобными мыслями, он улегся в постель, решив выспаться хорошенько до вечера, когда в темноте можно будет прошмыгнуть мимо «охраны». Если таковая имеется. Когда он проснулся, Алена сидела в кресле с вязанием. Вот об этом он не подумал. Забыл. Объясняться с женой не было никакого желания. Даже не поужинав, он стал собирать вещи. Стараясь не смотреть ей в глаза, бросил какие-то пустые, ненужные слова. Зачем-то пообещал звонить. Всем существом он был уже далеко отсюда, судорожно решая, как поступить, если обнаружится слежка. Слава Богу, ее не оказалось! Во всяком случае, до сих пор его не нашли. А может быть, уже и не ищут?! И можно выйти из подполья и начать жить в свое удовольствие? Черт, никто ведь не придет и перемирие не объявит! Собственное бессилие раздражало невероятно, и оставалось только накачиваться водкой, чтобы хоть немного скрасить бессмысленное ожидание свободы. Хм, вместо муниципальной тюрьмы он заимел свою личную, домашнюю камеру. Как же так вышло?! Все прошло нормально, и она даже не побледнела, войдя следом за Ташкой в коридор. По крайней мере, отражение в зеркале выглядело вполне нормально. Все бы ничего, только зачем-то пришел новый день. Зачем, зачем? Она привыкнет, конечно. Это неизбежно — привыкание. Сначала надо научиться не замечать, не ставить на стол три тарелки, не ждать скрежета ключа в замке. Потом — не вспоминать. Наука трудная, кто ж спорит. Словно бы она всю жизнь была левшой, а теперь вынуждена писать правой рукой. Постоянно одергивать себя и следить, чтобы левая ни в коем случае не бралась за карандаш. Утром в понедельник Ташка спросила вдруг, почему не звонит Балашов. Вы, говорит, что, так серьезно поругались? Алена посмотрела на нее с удивлением. Разве Ташка не знает? Разве она ей не сказала? Дочь имеет право знать, а как же! Алена, наверное, просто забыла. Такое бывает… Что-то творилось неладное. Зловеще хмурилось небо, в стекло, будто предупреждая о чем-то, бились ветки березы, Все, все вокруг дышало угрозой. Будто за каждым углом подстерегала опасность. Жизнь готовила очередную подлость. Куда уж? Может быть, хватит? Лешка ушел, и она еще не вполне готова защищаться. Пожалуйста, дайте время! Ей надо совсем немного — отдышаться, осмотреться, залатать дыры в бронежилете. Ну, пожалуйста! Неизвестно, кого она умоляла, глядя на Ташку растерянными, больными глазами. Дочь ждала чего-то. Ах да, почему не звонит Балашов. — Вообще-то он обещал, — вспомнила Алена и достала с полки забытую им пачку сигарет. Повертела в руках, вынула одну штуку, огляделась в поисках огня. Ташка покосилась недоуменно. — Мам, ты чего? Куришь, что ли? — протянула она, когда Алена чиркнула спичкой. Алена кивнула и затянулась. — Значит, и правда, здорово поцапались, — догадалась Ташка. — И ты теперь решила травануться с горя? — Мы не ругались. Он ушел совсем. Мы характерами, наверное, не сошлись. — Чего? Чего? — Знаешь, доченька, так бывает. Люди слишком поздно понимают, что не могут друг с другом жить, ну, не получается. И приходится рушить семью. — У вас с Балашовым была семья? — уточнила Ташка, разводя руками дым. Алена прищурилась, подозрительно поглядывая на нее. — Ты что? — Ничего. Ты про семью говорила, мам. Разве в семье так бывает? — Ташка повела головой, будто мычащий бычок. — Как это «так»? — нетерпеливо дернулась Алена и, глубоко затянувшись, принялась кашлять. Ташка хлобыстнула ее по спине, выдернула сигарету и с отвращением придавила в пепельнице. — Мам, чего ты прикидываешься? Ты мне всегда говорила, что главное — любовь. И в книжках вон пишут только про любовь. И по телевизору про любовь. Все кругом врут, что ли?! Глаза, как выстрел. Алена снова закашлялась, заморгала, словно долго сидела у костра, и дым въелся в лицо и забился в горло. Взгляд дочери не отпускал ее. — Почему врут-то? — нарочно распаляясь, выкрикнула Алена. Было совершенно непонятно, что она станет говорить, если успокоится. — Мам, ты папу любила? О, господи! Редко у них случались разговоры на эту тему. Однако Ташка знала прекрасно, что мама папу любила, а вот говорить об этом не любит. — При чем тут это? — сердито пробурчала Алена. — А Балашова? — Что Балашова? — Ты его любишь? — Конечно! Ташка с невиданной злостью стукнула худенькой ладошкой по столу. — Мама! Алена достала еще сигарету. Едва не спалила ресницы, темпераментно щелкнув зажигалкой. Ей вдруг показалось, что она увидела себя со стороны. Будто бы марионетка с выверенными, дергаными движениями, продуманными кем-то сверху. — Ташка, о чем мы говорим, а? Хорошо, что он ушел, правда? Нам вдвоем будет намного лучше! Ты только потерпи немного, я сейчас не очень хорошо себя чувствую, но это пройдет. — А меня ты учишь быть честной, — протянула дочь и вышла в коридор. — В смысле? — оторопела Алена. И кинулась следом, едва не врезавшись в дверь. — Ташка! Ты что имела в виду? Разве я тебе лгала когда-нибудь? — Сейчас. — Да ты что?! — Если нам вдвоем лучше, зачем Балашов здесь жил? — усмехнулась дочь. — И если ты его любишь, почему вы не поженились? Алена смотрела на своего ребенка почти с ненавистью. Ей всего десять лет. Всего десять! Как она смеет задавать такие вопросы, когда уже все почти уложилось в голове, готовы новые оборонительные валы, заштопаны прорехи, и сердце входит в привычный ритм, и боль отступает, отступает, отступает… — Женятся, если хотят родить детей, — тусклым голосом сообщила Алена, — мне достаточно тебя. — Ты просто его не любишь! — Замолчи! Не рано ли тебе рассуждать о любви, моя дорогая! — Устами младенца глаголет истина! — сообщила ее начитанная дочь. Алена не знала, что творится с ней. С ней самой, а не с Ташкой, которая абсолютно не понимает, о чем говорит. — Хватит. Я твоя мать, и я лучше знаю! О Боже, Боже! Никогда она не опускалась до этого! — Может, ты и знаешь, только ни хрена не делаешь! — Наталья! Что ты себе позволяешь?! — А ты?! Рыдаешь постоянно, курить вон начала, и все прикидываешься! И Балашов твой прикидывается. Я ему никогда не верила, никогда, я ненавижу его! Он же все время врет, слова добренькие говорит, а у самого морда перекошена! Он же меня терпеть не может, а подлизывается, лишь бы хорошим казаться, чтобы все его любили, вот чего ему надо! А ты мне сама говорила, что любят не за что-то. И не было у нас никакой семьи никогда, и не любишь ты его, все вы врете, врете!.. Звука пощечины было почти не слышно, так Ташка орала. Она медленно поднесла ладонь к щеке, но трогать не стала, отдернула руку, спрятала за спину и попятилась. Алену трясло. — Ташенька, миленькая, солнышко мое, прости меня… Прости, я не хотела… Господи, как же так… Она схватилась за худенькие плечи и прижала Ташку к себе, и тискала, и бормотала, и гладила встрепанные рыжие вихры, и вглядывалась в родное лицо. Потухшие темные глаза наполнились влагой. Глаза ее ребенка, которого она только что ударила. Ударила, черт побери все на свете! Алена посмотрела на собственную ладонь, проклиная себя, свою трусость, свою жизнь, с которой в очередной раз не сумела справиться. Она — никудышная мать! Она — никудышная жена! Ноль. Пустое место. Ничему не научилась, ничего не может, никому не нужна. Вот в чем дело. И Балашов тут ни при чем. — Ух ты! Ольга осторожно погладила стальные рога «Ямахи», будто это на самом деле был дикий, невиданный зверь. — Как это тебе в голову пришло? — обернулась она к Кириллу. Он стоял, облокотившись на кожаное потертое сиденье. Усмехнулся и пожал плечами, будто удивляясь сам себе. — Сам не знаю. Второй раз уже сажусь, как будто кто под руку толкает… — Это бес, не иначе, — хихикнула Ольга, — ты ж у нас только с виду такой правильный и цивильный, а на самом деле как был шалопаем, так и остался! Кирилл поспешно протянул ей шлем, словно опасаясь, как бы сестренка не развила тему его шалопайства до бесконечности. Едва он устроился и нацепил шлем, в кармане задергался мобильник. Кирилл чертыхнулся, пытаясь нащупать кнопку вызова. — Алло?! — наконец раздраженно выпалил он и вспомнил, что наушник хендз-фри отключен. Вот и поговорили. И почему он совсем телефон не отрубил, спрашивается?! Сестра постучала в спину и громко заявила, что пора бы тронуться с места. — Мне звонят! — бросил он через плечо. — Что? — заорала Ольга из шлема. — То! Сиди смирно! Ну, кому там неймется?! У меня выходной, черт побери! Где телефон? Где наушник? Оль, хватит по мне барабанить! — Чего?! — снова заинтересовалась сестрица. Дурдом, блин! Наушник обнаружился в кармане рубашки. Еще некоторое время ушло на то, чтобы пристроить его как положено. — Слушаю! — рявкнул Кирилл. — Весело живешь, — хихикнул в ответ кто-то, смутно знакомый. — Чего вы опять с Ольгой не поделили? — Ромка, ты, что ли? — успокаиваясь, спросил Кирилл. — Кому Ромка, а кому Роман Геннадьевич, — снисходительно пожурили на том конце провода. — Ты что, правда выходной взял? С каких это пор, Кирюха? Ты же ни суббот, ни воскресений, ни праздников ни признаешь. — Готовился к семейной встрече, — пояснил Кирилл с удовольствием. Ромка — тот, что Роман Геннадьевич! — сто лет назад в этих встречах принимал самое непосредственное участие. На правах Ольгиного кавалера. Или как это сейчас… бойфренда, вот. Потом что-то там не срослось, но с Кириллом они продолжали весьма плодотворно общаться. Во-первых, потому как прониклись взаимным уважением. Во-вторых, все сделки «Русского дома» проходили через банк «Тарханы», где Ромка — тьфу, Роман Геннадьевич! — был начальником отдела экономической безопасности. Внушительная должность абсолютно не соответствовала внешнему виду несостоявшегося Кириллова зятя. Всю жизнь Ромка носил обычные джинсы с широкими свитерами, документы таскал в холщовом рюкзачке и ездил на скрипучей «шестерке». Почему-то ему было плевать на статус. И Кирилл этому обстоятельству слегка завидовал, при встречах с Ромкой стеснялся своих галстуков, безупречных костюмов и дурацкого дипломата, с которым он так и не научился обращаться правильно. Вечно бил им по ногам или норовил запихать под мышку. Зато — имидж, как справедливо заметила Анжелика. Тьфу! Сидит же он сейчас на старой «Ямахе» и великолепно себя чувствует! — … так что привет ей передавай и поцелуй. — Кого? — опомнился Кирилл. — Что «кого»? — Кого поцеловать? — Кирюха, я не понял, вы с утра уже встречу отметили, что ли? Как-то туго ты соображаешь. Говорю, Ольге передавай от меня пламенный поцелуй. И прощения попроси. Кирилл потер лоб под шлемом. — За что прощение-то? — А я у нее сейчас брата украду. Не думаю, что она обрадуется. — Что-то случилось? — моментально насторожился Кирилл. При всей своей несерьезной внешности, Ромка шутить не любил и по пустякам никогда его не дергал. — Вроде нет. Но надо встретиться. — В голосе приятеля ясно прозвучала озабоченность. — А… Отложить нельзя никак? — протянул Кирилл разочарованно. Роман Геннадьевич твердо заявил, что дело не терпит, но пообещал, что надолго Кирилла не задержит. Ольга, конечно, обиделась. Принялась с постной физиономией сосредоточенно швырять с багажника свои сумки. Кирилл в ту же секунду почувствовал себя негодяем. — Ну, хочешь, я перезвоню ему и приглашу к нам? — отпихнув ее от сумок, придумал он. — Не хочу! Он приставать начнет, а я девушка слабая и легко внушаемая. — Олька, хватит дурить! Пойдем, я тебе такси поймаю. Нет, правда, что у тебя в сумках такое? — Книжки тебе везу, — насупленно пробухтела она. — Ты же просил… Кирилл догнал ее и свободной рукой с чувством притиснул к себе. — Вот спасибо! А я забыл совсем! — Ты кроме своих договоров скоро и читать ничего не будешь! — ворчливо откликнулась она, но уже было заметно, что сердиться перестала. — Ладно, иди, такси я уж как-нибудь сама поймаю. Иди, иди. Только хотя бы к ужину поспей, договорились? Он чмокнул ее в макушку и проворковал: — Хорошо, что ты не замужем, зануда моя любименькая! В могилу бы мужика свела! Ольга погрозила ему кулаком, но тоже рассмеялась. Через полчаса Кирилл вошел в ресторан, где обычно они встречались с Ромкой для неофициальных бесед. Официант проводил его в отдельный кабинет, стараясь не слишком откровенно пялиться на мотоциклетный шлем в руках вип-гостя. Роман уже сидел за столиком, задумчиво попыхивая сигареткой. — Шикарно выглядишь, — оценил он, когда Кирилл снял пальто. Кирилл быстро оглядел себя. Ну да. Ездить в деловом костюме на мотоцикле, наверное, глупо. Брючина задралась, галстук болтается на плече, пиджак почему-то наполовину заправлен в брюки. — Вот, осваиваю новое транспортное средство, — почти смущенно объяснил он, бросив в кресло шлем. — «Харлей Дэвидсон»? — деловито поинтересовался Роман. — Нет, трехколесный велосипед, — хмыкнул Кирилл. Лениво перебрасываясь ничего не значащими репликами, они дождались, пока принесут заказ. Дверь за официантом закрылась, и Кирилл взглянул на приятеля с ожиданием. — Я думал, мы тебя устраиваем полностью, — произнес Ромка с некоторой обидой в голосе. — И вообще мог бы предупредить. — Ты о чем? — не понял Кирилл. — Ты мне даже не сообщил, что начал работать с «Волгой-кредит». Или с Комбанком? Кирилл перестал жевать и уставился на него в полном недоумении. — Ромыч, я не въезжаю. Какой к черту Комбанк, там проценты бешеные! И вообще, у вас все наши операции проходят. — Не все, Кирюха, не все. — Да скажи ты толком! — разозлился Кирилл. Ромка, нахмурившись, внимательно посмотрел ему в лицо. — Ты полгода назад на Кижеватова бизнес-центр продал, помнишь? — Какой еще бизнес-центр… А! Торговый комплекс это был, Ромыч. Еще недостроенный. Мне итальянцы всю плешь проели, пока договорились! — Хрен с ними, с итальянцами. Скажи, ты когда его купил? — В смысле? Я его с нуля начал, инвестировал по полной программе. Ты что, не помнишь, что ли? Сделку-то «Русский дом» вел как собственник, а не как посредник. Роман неожиданно разозлился, выскочив, как мячик, из кресла. — Все я помню! Но чтоб его Митрофанову продать, ты ж сначала должен был его у итальянцев снова выкупить! А? Не так? — Он потряс у Кирилла под носом фигой. — А мы вот что поимели! Хотя бы предупредил, что решил банк сменить! — Да ничего я не решил! — заорал Кирилл, которому надоело слушать весь этот бред. — Ну, значит, пока присматриваешься, — тяжело дыша проговорил Ромка и плюхнулся обратно в кресло. Кирилл залпом выпил стакан сока. — Давай все сначала и спокойно! — велел он. Ему всегда удавалось оставаться невозмутимым, когда речь шла о чем-то непонятном и неизвестном. Злился и орал Кирилл исключительно от глупости окружающих. Или от своей собственной. Ромка поскреб в затылке. — Митрофанов под твой комплекс, то есть, теперь уже под свой, решил взять у нас кредит. Мы его сейчас проверяем. Только не в том дело, понимаешь? Я как узнал, что… — Не начинай даже! — оборвал Кирилл. — Лучше поясни, кто такой Митрофанов и почему комплекс теперь принадлежит ему? Он осекся на полуслове, увидев, как Ромка замер, смешно раскрыв рот. Будто ребятенок перед экраном, где показывали «очевидное-невероятное». — Ты что? — Кирилл нахмурился. Роман Геннадьевич с трудом приходил в себя. — Э… Сейчас. Погоди минутку. Едва не опрокинув вешалку, он стащил с нее рюкзак и стал сосредоточенно рыться в холщовых недрах. — Гляди! — наконец выпалил он, выложив перед Кириллом стопку бумаг в прозрачной папке. Бумаги оказались из области фантастики. Договор купли-продажи торгового центра. Собственник — «Русский дом». Покупатель — некий И. Н. Митрофанов. Копия лицензии. Печать. Подписи сторон. Ну да. Автограф И. Н. Митрофанова, а рядом — К. И. Панина. Вот она, фантастика! Кирилл никогда под этим документом не подписывался. Более того, никакого Митрофанова он не знал. Более того, торговый центр уже целых полгода ему не принадлежал, и, соответственно, никому продать его Панин не мог. Ни возможности не имел, ни права. И главное — непонятно, что говорить бедняге Ромке, который оскорбленно сопит напротив, уверенный, что Кирилл решил по-тихому сменить банк. — Ну? И ты спрашиваешь, кто такой Митрофанов? Уж раз в жизни ты с ним точно встречался! Когда вот эти писульки рисовали! — Ромка раздраженно похлопал по бумагам. — Не ожидал от тебя, Кирюха! Я думал, может, ты сам не в курсе, может, кто-то из ребят твоих сделку оформлял и в другой банк обратился. А потом документы-то гляжу, елы-палы! Твоя же подпись! Значит, никому из риэлторов ты это дело не доверял, сам переговоры вел, сам… — Постой, не тарахти, — досадливо поморщился Кирилл. Какая-то мысль — почти догадка — мелькнула в голове. Стоп! Действительно, как могли оформить сделку, если продавец не присутствовал? Подпись его стоит, а самого-то не было! Уж это Кирилл знал доподлинно. Какой же кретин так лопухнулся?! Ему заочно подписали договор, а он уши развесил! — Ромыч, давай потом поговорим, о’кей? Мне нужно время! Тот посмотрел озадаченно, наконец-то заподозрив что-то неладное. И, кажется, даже понял немного. — Лажа, да?! — ахнул он и как-то по-старушечьи прикрыл рот ладошкой. — Я пока ничего тебе не скажу, — твердо заявил Кирилл. — И этого Митрофанова пока не трогайте. Я сам все проверю! — Да что все-то? Кирилл резко поднялся и сунул бумаги приятелю под нос. — Это не моя подпись! Понимаешь? Роман Геннадьевич только ошеломленно крякнул. — Босс, здрасте. Баба явилась. Но она одна. Вернее, не одна, а с дитем… Докладчик был вынужден прерваться, оглушенный гневной тирадой по ту сторону трубки. Машинальным движением он отодвинул руку с телефоном как можно дальше, и весь смысл начальственной речи прошел мимо. — Хорошо, босс, — на всякий случай сказал он, когда снова решился приложить трубку к уху. — Что хорошо, чертовы кретины?! Вы что не понимаете, он — свидетель! К тому же мне нужны еще сведения! Если к утру его не будет в офисе, ты у меня побежишь поломойкой к Панину наниматься, ясно?! — Будет сделано, босс. Он подождал, не последует ли еще указаний, но в трубке раздались гудки. Амбал за рулем покосился на своего напарника сочувственно. — Ну что? Идем к бабе? — Да хрен его знает! — с досадой поморщился тот. — Он толком и не сказал ничего, только вопил! Человек на другом конце города преувеличенно осторожно положил трубку на рычаг. Ярость клокотала и требовала выхода, но он никогда не позволял ярости брать верх. Как ничему и никому не позволял одерживать над собой победу. И никогда! Одна или две мелкие промашки не в счет. Эту партию он тоже выиграет, во что бы то ни стало! А недоумка, из-за которого дело пошло наперекосяк, он просто сотрет в порошок! Еще не успокоившись окончательно, он вызвал секретаршу и с удовольствием поорал на нее некоторое время. Красавица тряслась от страха, прятала глазки, вытирала потные ладони о шикарный костюмчик, и это зрелище так забавляло его, что уже через пять минут он был в полном порядке. — Ладно, иди, — разрешил он, — может, я тебя и пожалею, посмотрим. Она попятилась и вскоре скрылась из кабинета. С одной стороны, он пугал ее ради кайфа. Контролировать насмерть перепуганных людишек всегда проще. А с другой, проговаривая вслух угрозы, он думал. Может быть, действительно сменить козла отпущения и отправить девчонку прямиком в «стан врага»?! Заслышав о такой возможности, его красотка аж спала с лица. Прекрасно знала, что никакой поддержки в случае провала она не дождется. А провал более чем реален. Одно дело купить сотрудника, которому уже более-менее доверяют. И совсем другое — засланный казачок. Что случись, первое подозрение на него. Стало быть, как ни крути, нужен Балашов. Это чмо болотное, возомнившее себя Джеймсом Бондом! Непонятно, кто его прикрывает? У жены — старенькие родители, их проверили. Больше родственников нет. Он вообще сирота казанская. Друзей-приятелей кот наплакал, их ребята в первую очередь пошерстили. Из города он не уезжал, это известно точно. Ну, и где тогда прячется?! Они неплохо проводили время. Ташка валялась на пузе, Алена, пристроившись с боку, щекотала ее за пятки. Только это чрезвычайно увлекательное занятие пришлось прекратить, потому как Ташка, в очередной раз дрыгнув ногой, звезданула мать по уху. — Ой! — испугалась она. — Ай! — растерялась Алена, схватившись ладонями за голову. И они посмотрели друг на друга влюбленными глазами. — Мам, ты как? — Устала! — честно призналась Алена, заваливаясь рядом. — И я вся такая уставшая, уставшая! Мам, а ты меня как любишь? — Очень! — А я тебя крепко! — А я тебя очень крепко! Посопели с присвистом, восстанавливая дыхание. Алена вдруг хихикнула слабым голосом. — Чего, мам? — Спроси, как я тебя люблю? Ташка заинтересованно подняла голову и послушно спросила: «Как?» — Я тебя люблю по-мамски! — ответила Алена. — Супер! А я тебя… а я тебя люблю, как дочка из пупочка! Они хором прыснули и снова принялись обниматься, тискаться и ворочаться, словно мишки в берлоге, по всей кровати. Вообще-то, Алена этого не одобряла. Кровать же существует для сна, это правило такое. В остальное время суток она должна быть аккуратно застелена и никем не потревожена. Каждый раз, когда Ташке приходило в голову расположиться здесь с учебниками, Алена долго и занудно объясняла, почему этого делать не надо. А дочь цитировала дурацкую рекламу. Что-то вроде «Правила существуют, чтобы их нарушать». Ну, вот и нарушили. Ощущение такое, будто она опять — впервые и единственный раз в жизни! — сбежала с уроков в кино. Точно знаешь, что расплата неминуема, а отступать ужас как не хочется, и ты пробираешься к запретному удовольствию. Ха! Теперь уж точно никто и ничего не может ей запретить! И ожидать расплаты просто глупо. Она взрослая женщина и сама решает, валяться ей на кровати или, чинно сложив руки на коленях и выпрямив спину до ломоты в позвоночнике, слушать Шопена. Как учили в детстве. Оно давно позади, и слава Богу! Может, если бы тогда кто-то объяснил ей, что отступать от правил не страшно и не стыдно, все было бы намного проще. Может быть, она решилась бы поговорить с Лешкой — так, как хотела, а не так, как должна была. Даже возможно, что она впала бы в истерику, била посуду, требовала бы объяснений. И — кто знает?! — вдруг стало бы легче? Но никто не объяснил. Она точно знала, что выяснять отношения на повышенных тонах — нельзя. Ведь при любых обстоятельствах нужно сохранять собственное достоинство, а значит — нужно выглядеть невозмутимой и… равнодушной. Мама говорила, что многие люди не понимают истинного значения этого слова. Равнодушие — вовсе не болезнь души, а просто ровное отношение ко всем окружающим. Стоит чуть сдвинуться от него в сторону — и тебе конец! Слезы, истерики, беспричинное веселье, дикий смех — фу, это же вульгарно, в конце концов! В их доме всегда было тихо. И она почти поверила, что тишина и спокойствие — синонимы счастья. И, сама того не замечая, старательно создавала себе такое же. И не понимала, почему не чувствует восторга и упоения, ведь все по правилам и как должно быть. Она никогда не кричала на него. Не устраивала скандалов. Не жаловалась на плохое самочувствие или на то, что в школе ее снова обошли с премией. Она все делала, как надо. И продолжала бы в том же духе. Какое счастье, что Ташке пришло в голову поваляться на кровати! — Давай петь! — острый маленький кулачок пихнул Алену в бок. Та, прежняя Алена, которая существовала по правилам, наверное, растерялась бы. А нынешняя только задумчиво почесала нос. — А что петь-то? Я модных песен не знаю. — Ну их, модные! — отмахнулась Ташка. — Народные давай. В общем-то, она и народных никогда особо не пела. Но они затянули «По Дону гуляет». Честное слово! А потом — «Калинку». И еще что-то бравое. Пели вдохновенно, прикрыв глаза, и, помогая себе, водили руками в воздухе, словно дирижеры. Когда забывали слова, прочувствованно начинали мычать или блеять и одновременно срывались на хохот. — Ты что? — А ты что?? — Я слов не знаю! — Я тоже. Давай вот эту… как там… И все начиналось снова. Они дошли до «Во поле березонька стояла», когда в стену загрохотали соседи. Алена с притворным ужасом прижала палец к губам и кивнула на часы. Было одиннадцать вечера. Не сговариваясь, они почему-то ринулись на кухню, перегоняя друг друга. Алена плотно прижала кухонную дверь, привалилась к стене и облегченно расхохоталась — такого с ней не случалось уже давно. Ташка постанывала где-то рядом, в изнеможении упав на табуретку. Они не сразу услышали звонок в дверь. А услышав, уставились друг на друга. — Нас решили обезвредить, — догадалась Ташка. — Соседи ОМОН вызвали. Или скорую. У Алены от смеха закололо в боку. — Позвонят-позвонят и уйдут, — обессиленно пробормотала она, махнув рукой. Но в дверь продолжали ломиться. — Однако они сами уже ведут себя неприлично, — взяв себя в руки, Алена пошла в прихожую. Ташка поплелась следом — оказывать моральную поддержку. — Извините, пожалуйста, мы уже все поняли! — проговорила Алена, открыв дверь. На пороге стояли неизвестные плечистые парни. Среди жильцов своего дома она таких никогда не встречала. — Мам, закрывай дверь быстрее! — пискнула за спиной Ташка. — Это же бандиты натуральные! Парни на бандитов не отреагировали, но один всунул огромную лапищу в дверной проем, и теперь при всем желании закрыть дверь стало невозможно. — Надо поговорить, — заявил между тем второй. — О чем?! Вы кто? Мы больше шуметь не будем! — Конечно, не будете, — улыбнулись оба сразу, и от этих улыбок Алене сделалось нехорошо. Незваные гости впихнули ее в квартиру и вошли следом. В коридоре моментально стало тесно. Алена таращилась на них и ровным счетом ничего не соображала. Это милиция? Или, на самом деле, их пришли грабить? Но тогда надо звать на помощь, орать во весь голос. Она набрала воздуха в грудь, открыла рот и… ничего не случилось. Из горла вырвалось какое-то шипение, словно там вода в чайнике выкипала. Черт подери, они же весь вечер распевали русские народные песни! Может, просто сделать вид, что ничего особенного не происходит? Затаиться в уголке и переждать, пусть себе грабят, жалко, что ли? Господи, да ведь Ташка здесь! В считанные секунды Алена пришла в себя. Орлиным взглядом она окинула прихожую и метнулась в сторону к обувной полке. Лешка почему-то предпочитал хранить там молоток. Она не знала, как смогла вспомнить об этом, и не поняла, что произошло в следующий момент. Рука ощутила приятную тяжесть, Алену бросило вперед, что-то темное мелькнуло перед глазами, раздался громкий мат, запястье вдруг словно обожгло, но она успела вложить всю силу в бросок, и молоток не просто упал, а ударил кого-то… Этот кто-то издал поросячий визг, подогнув ногу. — Мама! Мамочка! — Ташка билась в углу, стуча в соседскую стену маленьким красным от натуги кулачком. — Караул! Пожар! Спасите! Это невозможное что-то! Алена услышала, будто со стороны, собственное звериное рычание, увидела, как пальцы снова сжали молоток, а потом перед глазами поплыла красная дымка. Она не подпустит их к Ташке!!! Хотите грабить — пожалуйста, а ребенка пугать она не позволит, ясно?! — Уходим! Уходим, я сказал! Две тени метнулись к двери, одна подвывала, другая материлась страшным шепотом. В подъезде раздался топот, и через минуту все стихло. — Ташка? — прохрипела Алена. Куда она делась? Дочь выскочила из кухни, утирая слезы. — Я в милицию хотела звонить, и забыла как — ноль один или ноль три? — Ноль два, — сказала Алена нормальным голосом, закрыла дверь на все замки и заплакала. Почему-то Ташка сразу поняла, что пугаться этих слез не надо, а только прижалась к материнскому боку и сладко запыхтела. — Все хорошо, — уверенно пробормотала Алена, гладя рыжие вихры. — Ну, что? Шефу будем докладывать? — Да ты охренел! Мало мне эта сука ногу отбила, еще шеф добавит! — А чего делать? — Е-мое! Че ты ко мне пристал, а? Говорил я тебе, пушку возьми, говорил? А ты! «Че светиться! Там одна баба с дитем, поговорим ласково, сразу расколются!» Баба, твою мать! Она мне чуть коленную чашечку не раздробила, падла рыжая! — Да кто же знал, что она за молоток станет хвататься? — Никто! Соображать надо было! А ты привык, что девки только от твоей морды в столбняк впадают, и делать ни хрена не надо, знай себе рожи страшные корчи! Горилла, бля! — Хватит орать-то! Думать надо. — Че думать? Щас приду в себя, и пойдем. Объясню этой дуре популярно, что к чему. — Да ты че! Она небось на уши всю ментуру подняла, странно, что еще никто не приехал. Помолчали. Поскребли в затылках. Один все продолжал охать, держась за коленку. Другой раздраженно стучал пальцами по рулю. — Ладно, давай до утра подождем, — решил старший. — И че? — Конкретно с ней побазарим, а то еще подумает, что мы чисто грабить ее приходили, идиотку! Расскажем, что почем, она к муженьку и побежит. Другого выхода-то у нее не будет. Ольга, скрестив по-турецки ноги, сидела у камина и листала альбом с фотографиями. — Ой, смотри, какой ты тут толстый, Кир! А эту помнишь? Сколько нам тогда было? А это кто? Ба, Новый год в Кривозерье, какие мы все смешные! Глянь, Катька Лисова на тебя так и вешается! Ты не знаешь, она сейчас как, где? Кирилл у нее за спиной пробурчал что-то невнятное. — Ну, что ты насупился? — разозлилась Ольга. Весь день после Ромкиного звонка пошел насмарку, чтоб Ромке пусто было! Конечно, мы теперь люди деловые, круче не бывает, и плевать мы хотели, что к другу сестра приехала, с которой он, между прочим, несколько месяцев не виделся! Надо встретиться, и все тут! Неотложные, блин, дела! В воскресенье! А после встречи Кирилл приехал бледный, дерганый и теперь все время морщился, о чем-то сосредоточенно размышляя. И обед проглотил в один присест, даже не заметив, что Ольга слегка пересолила салат, а жаркое и вовсе подгорело. Зато кофе выпил три чашки подряд. Потом принялся куда-то звонить, что-то требовать, извиняться, а сам злился ужасно и ноздри раздувал, будто норовистый жеребец. Звонки, должно быть, не дали никакого результата, и Кирилл, с отвращением отшвырнув от себя телефон, снова сел обедать. О том, что он только что слопал блюдо почерневшего мяса и тазик салата, Ольга решила не напоминать. Авось, поест побольше и успокоится. Но братец продолжал хмуриться и что-то бурчать себе под нос. Все это время она развлекала его беседой, но это было то же самое, что пытаться разговорить, например, статую в городском саду. Эти трудоголики в могилу ее сведут! Тут Ольга хихикнула, внезапно вспомнив, что сама такая же. — Кир, ну сделай лицо попроще, — нежно проворковала она и уселась рядом с ним на подлокотник кресла. Брат внезапно с сильным раздражением хлопнул по другому подлокотнику и выкрикнул: — Они что ж, меня за лоха держат? Думают, это им с рук сойдет?! — Кир… — Нет, ну какая наглость, а?! И главное — непонятно, на хрена я держу службу безопасности! Где эти дармоеды, спрашивается? — Наверное, отдыхают в кругу семьи, — робко выдвинула предположение Ольга. — Что? — встрепенулся Кирилл, словно только что заметил ее. — Ты о чем это? — Я говорю, может, выпить надо? Расслабимся, а? Он недоуменно вскинул брови. — Оль, ты извини, но мне ехать надо. — Куда еще ехать? Ты обалдел совсем! Время — десятый час! — Да? — удивился он. Она сочувственно покачала головой. — Заработался вусмерть! А говорят, это влюбленные часов не замечают. Кстати, Кирюш, ты еще не влюбился? — А? — Та-ак! Братец мой разлюбезный, все-таки стоит выпить! Может, начнешь разговаривать, как человек. А то слова из тебя не вытянешь. Она решительно двинулась к бару. — Оль, да не влюбился я, не влюбился, — торопливо ответил Кирилл, осознав, что если он и дальше будет молчать, сестрица действительно накачает его спиртным. — У меня на работе проблемы! — А у кого их нет? — усмехнулась она, задумчиво перебирая бутылки. — Ты виски будешь или коньяк? — Мартини я буду, — обреченно вздохнул Кирилл. — Э, нет, это баловство. Давай уж вмажем по-серьезному. И они вмазали. Первые полчаса Кирилл еще хорошо помнил, что должен найти того героя, который решился подделать его подпись. Найти и обезвредить. Заодно устроить разнос службе безопасности. И еще постараться не слишком затягивать процесс в суде. Вот чего ему не хватало для полного счастья, так это разборок с неизвестным прохиндеем, который по поддельным документами продал когда-то принадлежавший Кириллу торговый комплекс! Полная засада! Где-то после пятого или шестого бокала коньяка вместо определенных планов на будущее осталась только горечь и острое чувство собственной неполноценности. — Как же я прошляпил, а? И печать-то не украли, понимаешь, не украли, а только взяли попользоваться! Кретин, вот я кто, полный кретин! В сейфе, блин, запонки храню, а печать валяется себе где попало! И документы на нашем бланке отпечатаны, понимаешь? Во! Значит, пришли в гости, взяли что надо, и всех дел! А я теперь расхлебывай, по судам ходи. Мало мне геморроя!.. — …а я ей говорю, если Тимур вам что-то обещал, то с него и спрашивайте. Стой-ка, у тебя что, правда геморрой?! Ольга всхлипнула и потянулась гладить несчастного братца по голове. — Еще какой! — ловко увернувшись, простонал он. Ему не хотелось, чтобы его жалели. Он — сильный и умный, а временные трудности бывают у любого человека. Кирилл предложил выпить за это, и после очередного глотка речь его наполнилась пафосом. — Я их всех уделаю, ясно?! — Я тоже! — вторила ему Ольга. — Не дам мое честнее имя порчить. Прочить. Е-мое… Порочить не дам! — Да! Не дадим! Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! — подтвердила она. Кирилл икнул и растерянно уставился на сестру: — Это что такое? — Это песня, — пояснила Ольга и добавила, нерешительно пожав плечами: — Вроде бы. — Не, — он помотал головой, — какая ж это песня? Вот я знаю песню! Мм… Я знаю много песен, правда! Сейчас. Он покачался из стороны в сторону, а сестра в это время с огромным вниманием смотрела ему в рот. — От улыбки станет всем светлей, от улыбки в небе радуга загнется! — затянул Кирилл и с досадой хлопнул себя по колену. — Нет! Запнется! — Зажмется! — подсказала Ольга. Он недоверчиво сморщил нос. — Дурацкая песня! — махнула рукой сестрица. — Давай вот эту споем, помнишь, бабушка ее всегда пела. Ну, про коня! И они, закатывая глаза от восторга, заорали вразнобой, путая слова и сбиваясь с мотива: — Ой, мороз, мороз, не морозь меня! Моего коня, ла-ла-ла. У меня жена ой красавица! Ждет меня с войны, ждет, печалится! Я приду с войны, ла-ла-ла, напою коня, обниму жену! В этом месте Ольга, растрогавшись, принялась всхлипывать. — Ты что, плачешь? — насторожился Кирилл и подполз к ней поближе. Ковер, на котором разгоралась стихийная попойка, сбился в кучку и пополз за Кириллом. Он с досадой лягнул его, почувствовав некое неудобство передвижения. Заметив его неловкие попытки освободиться, Ольга расстроилась окончательно и заревела в голос. — Ты… ты… ты ногу вынь, — посоветовала она сквозь слезы. — Какую ногу? — Свою. Он внимательно осмотрел собственные конечности, наполовину скрытые ковром, и задумался. — Левую или правую? — Обе! — рыдала Ольга. Кое-как разобравшись, он дополз до нее, прижал к боку и стал убаюкивать. — Ты не плачь, слышишь? Не надо плакать. Все будет хорошо. — Не будет! — Я тебя когда-нибудь обманывал? — спросил он сердито, точь-в-точь с интонацией «ты меня уважаешь?» Ольга потрясла головой. — Я замуж хочу, Кирилл! Мне тридцать два года, понимаешь? — Нет, — честно ответил он. — Я детей хочу, — попыталась внести ясность она. Это желание показалось ему вполне обоснованным. И о чем-то смутно напомнило. Кажется, он сам недавно думал на эту тему и примерно такими же словами. Или нет? — Роди! Тьфу, рожай! — разрешил Кирилл. — Я буду дядей! — А папой кто будет? — строго поинтересовалась Ольга. Он огляделся, но достойных кандидатур поблизости не обнаружилось. Недостойных тоже. Кирилл разочарованно присвистнул и потянулся к бокалу. — Ну, пусть этот твой… Витя. — Митя он. Да какой из него папа? Ну почему мне всегда попадаются одни козлодуи? — Кто-кто? — уточнил Кирилл, едва не расплескав коньяк. — Или это я коза? — пожала плечами сестра и тоже взялась за бокал. — Нет, ты не коза! — убежденно возразил Кирилл. — Просто тебе не везет, вот и все. Ты еще не встретила свою эту… половинку. Она закашлялась, и ему пришлось аккуратно постучать ей по спине, отчего Ольга ударилась носом об его коленку. — Сила есть, ума не надо! Какая еще к черту половинка?! Ты мне тут еще про любовь расскажи! — И расскажу! — упрямо заявил он, хотя сказать по этому поводу ему было нечего. — Ну-ка, ну-ка, интересно послушать? Она устроилась поудобней и сделала еще глоток. Кажется, зря. В голове было горячо и звонко, перед глазами что-то прыгало, а разговор пошел такой интересный, что требовалось сосредоточиться. — Значит, так, — начал Кирилл и надолго замолчал. Ольга терпеливо ждала, но сидеть было неудобно, и она, вытянув ноги, прилегла к брату на колени. Прямо перед ней свесилась его голова с закрытыми глазами. Ольга хотела спросить, почему он закрыл глаза, и кто, собственно, будет рассказывать про любовь, и зачем так громко храпеть. Но ничего не спросила, а только всхлипнула в последний раз и тоже заснула. Заснули они вместе, в обнимку, и на удивление быстро, хотя Алена подозревала, что всю ночь придется нести вахту у двери. Но потом махнула рукой. С утра вчерашнее происшествие показалось еще страшней, и ненужные, бессмысленные вопросы поползли в голову, и воображение рисовало, что бы было бы, если бы… Глупо! Может быть, стоило все-таки позвонить в милицию? Ну да, и признаться, что звезданула молотком незнакомого бугая. Просто так. Ведь он ничего даже сказать не успел, а уж сделать — тем паче. Милиция, наверное, очень обрадуется, узнав, что еще «есть женщины в русских селеньях!» Да и отправят ее подальше, вот и все. Странно, конечно, но кроме вопросов — кто и зачем приходил, — в голове время от времени радостно вспыхивала мысль о собственной смелости. «Как же это я так решилась?!» — изумлялась Алена, и жутко ей делалось, и весело. Защищаться она никогда не умела, что уж говорить о нападении? Когда в школе ее дразнили «рыжим клоуном», она затихала в уголке и тоненьким голосом просила Юльку, которая принималась в ответ орать на одноклассников, не вмешиваться. Профессора в институте вечно срывали на ней плохое настроение, точно зная, что она стерпит молча. В очередях ее отпихивали назад, а потом она еще выслушивала хамство продавщиц, и улыбалась смущенно, будто просила прощения за покупки. С премией ее постоянно обходили, на курсы повышения квалификации отправляли всех, кроме нее, а когда старшеклассникам приходило в голову сорвать урок, Алена только разводила руками и терпеливо ждала, пока в учениках проснется совесть. Наверное, и вчера она бы позволила бандитам вынести все из ее дома, а сама отсиживалась бы в уголке и потявкивала тихонько, что так делать нехорошо. И грозила бы пальчиком. Если бы не Ташка. — Мам! Возьми телефон, я в ванной! Алена встрепенулась и выбежала из комнаты. — Алле? — Добрый день, будьте добры Алексея, — попросил вежливый мужской голос. Она присела на тумбочку. — Его нет. — А когда он будет? — кажется, даже не дождавшись ее ответа, быстро спросили в трубке. Алена потерла висок. Сказать, что никогда? Она была уверена, что — никогда. Но нужно ли говорить об этом незнакомым людям, которые знать ничего не знают об их семейной жизни. То есть теперь уже не семейной, а раздельной. Сказать или нет? — Я не знаю. Вы ему на мобильный позвоните, — осторожно произнесла она. На том конце провода произошло какой-то движение, потом раздался кашель, и голос, вроде бы уже совсем другой, но все так же вежливо сказал: — Мобильный у него отключен. А вы, наверное, жена, да? — Да, — чтобы не вызвать новых расспросов, обреченно согласилась она. — А вы кто? — Вы ему, пожалуйста, передайте, что он немедленно должен выйти на работу. Понимаете? Сегодня же! — Так вы с работы? — вздохнула Алена. Ну, Балашов дает! То сутками в офисе пропадал, то вот — сачкует. Наверное, его новая семейная жизнь настолько увлекательна, что о работе и не вспоминается. — Мы не с работы, — вдруг резко рассмеялись в телефонной трубке. Смех показался зловещим и пренебрежительным. Словно человек на том конце провода над Аленой потешался, а заодно и пугал. Фу! Да может у него просто голос такой. Или настроение плохое. Алена пробормотала в трубку «до свидания» и отошла от телефона подальше. Это вчерашний шок возвращается. Адреналин спал, и теперь стало страшно, и повсюду мерещится опасность. Даже в телефонных недрах почудилась угроза. Надо кофейку выпить. На творог и прочие полезности плюнуть, слопать огромный бутерброд с сыром и… Тут телефон зазвенел опять, и Алена сильно вздрогнула, моментально забыв о бутерброде. — Слушаю. — Слушай, сука, слушай! — отозвался уже знакомый голос. — Ты, наверное, вежливых-то слов не понимаешь! Я тебе иначе скажу. Давай ноги в руки и дуй к муженьку, иначе у твоей девки вместо рыжих хвостиков будут бантики гвоздями к голове прибитые, ясно?! Алена задышала часто-часто, обеими руками вцепившись в трубку. — Чтоб сегодня же он в офисе был! — рявкнул мужик и отключился. Она потрогала холодный лоб. Что это значит, Боже мой? Что все это значит?! — Мам, воду выключать? Или ты еще не умывалась? — Выключай! Соображай же, идиотка! Ну, давай, давай, думай! Кто это был и что им надо? На последний вопрос ответ имелся однозначный. Им нужен Балашов. При чем тогда здесь Ташка, о которой надрывалась трубка противным, страшным голосом?! Не смей, не думай об этом, успокойся. Дурацкие угрозы, только и всего. Люди всегда угрожают, если не уверены в своих силах. Уверенные же просто приходят и делают что хотят. Как вчерашние ублюдки. Ого! Да это же они и есть! Поговорить хотели лично, да не получилось, а сегодня решили навести шороху по телефону. Какая она умная, а! Только зачем все это?! Кто они такие и зачем им Балашов? Во что он вляпался? — Мам, ты чего там сидишь? Я кофе сварила, пойдем… — Что? — Алена с силой потерла глаза и сфокусировала взгляд на дочери. — Ты сварила кофе? Плиту уже можно выкидывать или хоть один шанс на спасение у нее есть? — Да ладно, мам! — Сделай мне бутерброд, Ташка. Я сейчас приду. Алена скрылась в комнате, а дочь осталась в коридоре с раскрытым ртом. Бутерброды Алена любила готовить, но не есть. И доверяла Ташке возиться на кухне только под своим чутким руководством. К тому же, сегодня впервые в жизни Ташка не обнаружила на кухне завтрака, и все это очень, очень странно. Все выглядит очень странно, решила в свою очередь Алена, устроившись в кресле со спицами. Вязание всегда помогало сосредоточиться. Итак, что мы имеем? Внезапный уход мужа. Вчерашних посетителей бандитского вида. Звонки с угрозами и неясными требованиями. Как в кино. У тебя вымогают что-то, грозят расправой, шантажируют, преследуют, врываются в квартиру и кривят наглые морды, а ты знать ничего не знаешь и даже предположить не можешь, о чем идет речь. Надо просто позвонить Балашову, пусть он сам с ними и разбирается! Проще некуда. Это его проблемы! Кто-то внутри Алены хотел было возразить, но она задушила этот голос в зародыше и решительно пошла к телефону. Она не станет волноваться из-за него, еще не хватало! Она даже не будет спрашивать, что случилось. Его жизнь ее не касается! Точка! Лешкин мобильный не отвечал. Ах да, ей же сразу сказали. Кретинка! Едва она повесила трубку, как телефон захлебнулся новой трелью. Что, опять?! О, Господи!.. Боковым зрением она увидела свое отражение в зеркале. В отражении отчетливо проступила паника. Поднять трубку и услышать тот же голос, небрежно рассуждающий о Ташкиных хвостиках, было очень страшно. Но еще страшней — не поднять, не услышать и мучиться неизвестностью. Возьми себя в руки. Ты можешь. — Алло? — Не думай, что это шутки, коза! Быстро звони в свою школу, отпрашивайся или что там, и бегом к мужу! Сейчас же! Иначе пеняй на себя! Надо ответить что-то. Рявкнуть изо всех сил. Пока она набиралась этих самых сил, в трубке пошли гудки. В груди стало тесно, и, держась ладонью за сердце, будто больная старушка, Алена вернулась в комнату. Надо сесть. Успокоиться. Откуда они знают про школу?! Она что, сама того не зная, попала в детективный сериал?! За ней следили? Так, еще раз все сначала. Что делать? В милицию звонить, конечно, бесполезно. Даже смешно. А Лешка на звонки не отвечает. Она сама никому не нужна. И Ташка не нужна. Им подавай Балашова. Ну зачем, зачем? С кем он связался? А может… может, деньги украл? Он всегда хотел много денег, он страстно мечтал о них. А она над ним смеялась и искренне полагала, что это просто мальчишество, не более чем игра, в которой ему нравится участвовать. И что победа в этой игре не так уж ему необходима. Значит, ошиблась. Не в первый и, должно быть, не в последний раз. Ну и что? Украл или нет, это еще вопрос, к тому же не первостепенной важности. Главное — как его найти, Лешку-то? Найти и сдать этим бугаям, которые осмелились угрожать ей и пугать ее дочь. В груди шевельнулось что-то, чрезвычайно похожее на жалость. Но Алена и не подумала обратить на это внимание. Она его найдет и сдаст. Тогда их с Ташкой оставят в покое. И плевать на все остальное. Не прикидывайся, ехидно велел ей внутренний голос, ничего-то тебе не плевать, и никаким бандитам мужа ты не отдашь. Он не муж, возразила Алена сама себе. А вот это не принципиально. Значит, что? Спасать его, что ли? Очень надо! Надо, не надо, а придется. С совестью у тебя пока все в порядке, так что нечего прикидываться, нечего! Черт бы ее побрал, эту совесть! Что именно они говорили? Вспоминай точно, ну же! Что-то про его работу. Он должен сегодня же быть в офисе, вот как. Иначе… А вот об этом она думать не станет. Значит, в офисе и сегодня же. Спрашивается, почему они так уверены, что без ее подсказки Балашов туда не пойдет? Может, вовсе и не уверены, а просто подстраховываются. Господи, не о том она! Ни к чему эти дурацкие рассуждения! — Мам! Плиту я вымыла! Бутерброды уже остывают! Ну, мам! — Ташка, ты сегодня в школу не пойдешь, — вдруг решила Алена, появляясь в кухне. Веснушчатая мордашка удивленно вытянулась, а потом расплылась в довольной улыбке от уха до уха. — Правда?! Вот здорово! — Давай, доедай побыстрей и иди собираться. Ты еще немного поживешь у Юли с Владом. И, будь добра, не задавай вопросов. Ташка захлопнула рот. Пожалуй, действительно, лучше помолчать. У Алены было такое выражение лица, что дочь даже немного струхнула и принялась тщательно жевать бутерброды. Так, и что дальше? Ташку, допустим, она спрячет, и это главное. Но всю жизнь от бандитов не пробегаешь. А вдруг они сейчас проследят за ними, и вся эта затея с возвращением к Юльке потеряет смысл?! Как узнать, будет за ними хвост или нет? Может, Ташку вынести из дома в рюкзаке? Переодеть дряхлой старушкой? Господи, Господи, во что они вляпались?.. — Влад? Привет, это Алена. Нет, нет, Юльку мне не надо. Мне как раз нужен ты. Слушай, ты можешь сейчас подъехать к Центральному рынку? Я потом все объясню. Жди меня там у палаток с шаурмой, ладно? Ташка подняла голову от тарелки и смотрела на мать, не отрываясь. — Кажется, я просила ни о чем не спрашивать, — напомнила Алена резким голосом. — Ты готова? — Как пионер, — пробурчала дочь, вылезая из-за стола. Во дворе Алена поминутно оглядывалась, всматривалась в костлявые тополя, пыталась заглянуть за лавочки и в окна машин, но так и не смогла решить, что из всего этого подозрительно и опасно. Может быть, ничего? Или все?! Ташка хранила молчание, только обиженно сопела всю дорогу до рынка. Увидев светлую «ауди» Влада, радостно взвизгнула, и о матери тут же забыла. Впрочем, о том, что нужно поздороваться, тоже не вспомнила. — Порулить дашь? — сверкая глазами, спросила она, плюхнувшись на переднее сиденье. — Привет, Влад, — отрывисто сказала Алена и велела, не глядя на дочь: — Пересядь! — Почему?! — Марш назад, я сказала! Влад обескураженно наблюдал за ними. — Алена, что случилось, а? — Ты вроде город хорошо знаешь? — спросила она, игнорируя его вопрос. И мимолетно удивилась самой себе. А как же вежливость, а? Оказывается, можно наплевать на воспитание, необходимость быть любезной и во что бы то ни стало сохранять на лице доброжелательное выражение! Оказывается, можно! Влад кивнул, и она продолжила — быстро и тихим голосом: — Вы сейчас покатаетесь. Долго. И желательно не по центральным улицам. Потом езжайте к Юльке, но не как ты обычно добираешься, а через мост. Там плохая дорога, но проехать можно. Постарайся, Влад, хорошо? Он хотел как-нибудь пошутить на тему шпионских игр, но, увидев ее глаза, не стал. — Может, деньги нужны? Алена облизала губы. Может, и нужны. Откуда ей знать? — Мам, а ты куда? — спросила притихшая на заднем сиденье Ташка. — К Балашову, — честно сказала Алена. И дочь разочарованно отвернулась к окну. Вот, значит, ради чего все затеяно. Они помирились, а ребенок пока лишний, вот и сплавляют его на время. И вся эта беготня лишь для отвода глаз. Скучно. — Все. Пока. Юльке я позвоню. Она выскочила из машины и нырнула в толпу, чувствуя себя героиней какого-то сериала. Пробравшись сквозь гурьбу народа, Алена очутилась на крытом рынке, отыскала туалет и, нервно озираясь, прошла внутрь. Даже здесь почему-то чудилась западня. У зеркала она остановилась, достала из сумочки шарф — конечно, связанный собственными руками, — и кое-как затолкала под него волосы. А потом нацепила черные очки и скептически оглядела себя. Ну, конечно. Преображение, можно сказать, свершилось на все сто. Она просто неузнаваема. Другой человек. Алена гневно топнула ногой, чего никогда с ней не случалось. Идиотка! Очки искала в серванте, подготавливалась! Уж тогда и пальто надо было другое с собой прихватить. Белое, например. И сумочку сменить неплохо бы, для полной конспирации. А то — шарф и очки! Кретинка! Какая-то дамочка, яростно намыливавшая руки по соседству, покосилась на Алену с неодобрительным изумлением. И плевать! Кретинка так кретинка. Она выбежала из туалета, стараясь внимательно глядеть под ноги. Ей еще не доводилось разгуливать поздней осенью в солнечных очках, и это грозило обернуться катастрофой. Все вокруг было темным и расплывчатым, а сапоги у нее, между прочим, на высоких каблуках. Еще одно свидетельство очевидной тупости! На таких только и убегать от бандитов! Злая до невозможности, Алена замедлила шаг у остановки и принялась возбужденно трясти рукой. Когда она села в такси, ей показалось, что позади осталась долгая многотрудная дорога. — Куда? Э… Адреса она не знала. Ну точно идиотка! А название? Ведь должно быть название, и Лешка точно его говорил! Вспоминай, балда, приказала она себе. — «Русский дом»! — выпалила Алена радостно. Шофер обернулся. — Это гостиница, что ли? У нас вроде нет такой… — Это риэлторское агентство. — Ишь ты! — подивился тот, пенсионер старой закалки, очевидно, с трудом разбиравшийся в модных иностранных словечках, которыми напичкали город да и всю страну целиком и полностью. — Вы не знаете, случайно, где оно находится? — без надежды спросила Алена. — Ну, ты даешь, дочка! Откуда ж мне знать? Вот к пельменной на Коммунистической я тебя отвезу, лучшую баню в городе покажу, даже в Теплицах любой закоулок найду! А этот… как ты его назвала… «Русский дом» знать не знаю. Алена ткнулась лицом в колени. Значит, не судьба. Справочника городских предприятий и учреждений она с собой не носила. Странно, конечно, но — не носила. Зачем, спрашивается, она туда вообще собралась? Что она там скажет? Верните мужа, а я его потом бандитам отдам! Вот уж глупость несусветная. А больше-то пойти некуда, вот в чем фигня. Это невероятно, но в последнее время она иногда думает подобными словечками! Наверное, экстремальные ситуации влияют на словарный запас человека. Угомонись, прикрикнула на себя Алена. Куда тебя понесло? — Так что, дочка? Будем искать твой «Русский дом»? — Будем! — сказала она решительно. — Только я не знаю как. — А давай я попробую с диспетчерской связаться, там должны знать. Загадочная диспетчерская действительно была в курсе. И вскоре отзывчивый старичок доставил Алену к небольшому, сверкающему свежей краской зданию за железной оградой. Стильная вывеска сообщала, что это как раз и есть «Русский дом». Наверное, попасть внутрь не так-то просто. Судя по ограде и будке охранника. Но больше-то идти некуда, вспомнила Алена. Так что, здравствуйте вам, «Русский дом». Кирилл, придерживаясь рукой за ванну, пытался побриться. Лицо оказывало сопротивление, дергаясь и морщась, норовило съехать в сторону. В голове что-то ровно гудело и время от времени раздавались хлопки, будто лопалась кукуруза. Поп-корн, вот как это называется. — Как мне плохо! — пожаловался Кирилл зеркалу. И не дождавшись сочувствия, спросил: — Может, и так сойдет, а? Ну правда, подумаешь — щетина! Все продвинутые мачо ходят со щетиной, и никого это не шокирует. Даже, наоборот, вызывает бурные женские восторги. Стало быть, Кирилл сегодня переквалифицируется в мачо. А сотрудники и клиенты пусть думают, что хотят. Тормозни-ка! Клиенты. Сотрудники. Вчера он узнал, что кто-то из чужих сотрудников подделал его подпись. А кто-то из чужих клиентов купил торговый центр по документам с этой самой подписью. Поп-корн в голове продолжал взрываться, оглушительно и больно, раскидывая по закоулкам сознания всякие мысли. И выгребать их из этих закоулков у Кирилла не было сил. А должны были быть! Дело-то пахнет керосином! Дело пахнет коньяком, а вовсе не керосином. И думать никак невозможно, пока в воздухе висит этот запах. Душ, вот что его спасет! — Кир? — вдруг послышался совсем рядом страдальческий стон. — Я, — откликнулся он точь-в-точь таким же голосом. — Мне в душ надо, — медленно и отчетливо произнесла сестра, словно на уроке чтения в первом классе. Кирилл открыл дверь и увидел, что Ольга стоит, привалившись к стене в коридоре. Он подумал несколько секунд, а потом сказал. Тоже медленно, но не слишком отчетливо: — На втором этаже есть ванная, иди туда. Сестра — бледная, всклокоченная и еле живая — издала какой-то булькающий звук. Должно быть, означавший возмущение. — Что? — не понял Кирилл. — Там лестница, — сообщила Ольга. — Я не дойду. Он опять задумался — на этот раз надолго. — Тогда потерпи. У тебя отпуск. А мне на работу. Я должен выглядеть. И еще подумать. Я быстро. И Кирилл решительно потянул дверь на себя, оставив сестру маяться в коридоре. — Мне плохо! Мне так плохо! — простонала она оттуда, еще надеясь разбудить в нем совесть, но Кирилл уже залезал в ванну. Через некоторое время он, обернутый в полотенце, стоял перед шкафом-купе и задумчиво глядел внутрь. Душ не слишком-то уж и помог. Надо позвонить. Позвонить и вызвать Терехина сюда. Он — начальник службы безопасности, а Кирилл — его начальник. Имеет полное право принимать подчиненного дома, а не переться в разгар похмелья в офис. Разве нет? Да, но… Чем поможет Терехин? Вряд ли он помнит наизусть список всех посетителей «Русского дома». А именно это интересует сейчас Кирилла в первую очередь. За последние два месяца никаких крупных сделок не было, и печать из кабинета он не выносил. Стало быть, где-нибудь по дороге или, скажем, в банке, ее вытащить не могли. Конечно, если не брать во внимание, что это могли сделать раньше. Три месяца или год назад. Тогда вообще караул. Никаких концов не сыщешь. Или сыщешь? Он — не начальник службы безопасности, это не его забота. Ему просто надо собраться с духом, запихать себя в машину, добраться до офиса и повесить всех собак на Мишу Терехина. Пусть разбирается. Кирилл именно за это платит ему зарплату. Вот он пускай и ищет. Значит, собираться. Брюки. Рубашка. Галстук. Или обойдемся без галстука? И без брюк? Вон Ромка ходит в джинсах и прекрасно себя чувствует. Да нет, в брюках удобней. Но к ним полагается галстук. Или все-таки сегодня можно без галстука?! Эдак он вообще никуда не уедет. — Кофе будешь? — умирающим голосом осведомилась из глубины дома сестра. — Как ты думаешь, могу я галстук сегодня не надевать? — вместо ответа жалобно проскулил Кирилл. — На твоем месте, — сказала она, появляясь в дверях комнаты, — на твоем месте я вообще ничего бы не надевала и никуда не ходила, а лежала бы весь день с полотенцем на голове и думала, что никогда больше не возьму в рот ни капли спиртного. Столь длинная и осмысленная речь так удивила Кирилла, что он развернулся от шкафа и уважительно посмотрел на сестру. — Да! — сказала она. — Я бы так и сделала, если бы была таким большим начальником, как ты. — Я не большой, — с грустью возразил Кирилл, — я самый главный начальник. И мне придется ехать, потому что в моей конторе случилось ЧП. Самые главные начальники всегда должны быть на месте, если случается ЧП. Ольга махнула рукой. — Тогда пойдем — кофе попьешь и поедешь. — Ну да, — обреченно кивнул он, — вопрос только, надевать галстук или нет? Она закатила глаза и скрылась из комнаты. Кряхтя, он снял вешалку. Кое-как облачился в брюки и рубашку. Потом решительно достал свитер и надел сверху. — Как хочу, так и одеваюсь! — прокомментировал Кирилл для своего отражения в зеркале шкафа. В кухне он хищно огляделся, и сестрица, понимающе хмыкнув, протянула ему бутылку с водой. — Или в стакан налить? — с вежливой издевкой поинтересовалась она, сжимая бутылку. — Отдай, — скрипнул зубами Кирилл. Может быть, стоило для таких вот случаев запасаться алкозельцером? Или чем-то вроде того? В следующий раз он так и сделает, накупит в аптеке самых дорогих и эффективных и горя знать не будет! Правда, при мысли о следующем разе что-то протестующе тренькнуло в голове. Нет, все-таки справедливо было замечено в фильме всех времен и народов: «Так пить нельзя!» Он больше не будет. — Поешь что-нибудь? — спросила Ольга, подвигая в его сторону блюдо с фруктами. Он посмотрел с омерзением и сказал сестре, что хватит издеваться. — Тетя Маруся придет сегодня? Мария Савельевна — тетя Маруся — была у него домоправительницей. Приходила через день и правила. Бумаги в кабинете перекладывала на свой лад, рубашки и галстуки развешивала каким-то загадочным образом, после чего Кириллу приходилось выуживать их из разных концов шкафа, на стол накрывала со всеми полагающимися атрибутами, что требовало больше времени, чем сам процесс готовки. Еще тетя Маруся любила поговорить, и, пока она занималась делами, в доме не смолкал ее зычный деревенский голос. Коим посвящала она Кирилла в подробности своей личной жизни, а также жизни всех своих родственников и знакомых до пятого колена. Анжелику и ее предшественниц тетя Маруся демонстративно не замечала и каждый раз выговаривала Кириллу, что «в твоем-то, Кирочка, положении, можно найти женщину и поприличней!» Зато она пекла изумительные ватрушки, смотрела на «Кирочку» ласково, и в прошлом году, когда он валялся с гриппом три недели, тетя Маруся до приезда Ольги ходила за ним, как за родным. Не по обязанности, а по зову души, так сказать. И главное, она — маленькая, сухонькая, ироничная, с седой косицей вокруг головы — очень была похожа на бабушку. Кирилл с удовольствием подумал бы о тете Марусе еще немного, но точно знал, что этим только оттягивает момент, когда нужно будет думать о другом. Поэтому он доложил сестрице, что домоправительница обязательно сегодня придет, и спасет их обоих от голодной смерти, и от похмелья заодно, предложив какой-нибудь народный, безотказный способ против этой напасти. После чего он немедленно вышел из дома, сел в джип и, стараясь не замечать головокружения и тошноты, выехал с участка. В офисе Кирилл не стал подниматься к себе, а сразу свернул в комнатку охраны. Он бывал тут раза два, да и то — мимоходом, и поэтому совершенно не представлял, чем может заниматься охрана в комнате. Ну, ночью, понятно, отдыхать. Валяться на диванчике. А днем? На этот раз он понял. В комнате можно мучиться от безделья. Слава — один из ребят Терехина — сидел в кожаном кресле и вращался, при этом лицо его отражало те самые муки праздности. — Добрый день, — вежливо поздоровался Кирилл, стараясь не смотреть на кресло. — Ой, — подскочил Слава, — здрасте, Кирилл Иванович. — Миша где? Миша в этот момент охмурял Людочку Феоктистову, но докладывать об этом шефу было как-то не с руки. Поэтому Слава пожал могучими плечами и предложил: — Поискать его? — Да. И побыстрей. Он убежал, а Кирилл осторожно сел на диванчик. Не заснуть бы. Ему еще расследование проводить! — Добрый день, — возник в комнате Терехин, и Кирилл с облегчением вспомнил, что он проводить расследование не должен, а должен как раз Михаил Терехин. — Добрый, — попытался улыбнуться Кирилл. — Вызывали? — солидно повел плечом Миша. Кирилл кивнул. Следовало рассказать, зачем. Но тут внезапно кончились силы, зато возникло нестерпимое желание самостоятельно найти тех уродов, что решились ему напакостить. Похмелье отпускало, вот что. И голова начинала работать в привычном ритме, и возмущение уже перло из ушей, и толкало в грудь, прикрикивая: «Ну, что же ты! Так и будешь помирать? Давай, найди их и начисть им морды!» Сам! Ведь это твой офис, твоя печать и твоя подпись, черт побери, которую они посмели подделать! Неужели ты скинешь это на Терехина, а сам спокойно будешь дожидаться результатов? Да никогда! У тебя уже свербит во всех местах сразу, и кулаки чешутся, и шестеренки закрутились, так что пар едва не валит. Вот какой азарт одолел! — Миш, где у вас хранятся кассеты? — Какие, Кирилл Иваныч? Те, что наружку пишут или внутренние? — Всякие. Миша, ничем не показав удивления, раскрыл дверцы металлического шкафа. Внизу и вверху. И там и сям плотно стояли ряды кассет. — Вот. — Угу, — сказал Кирилл. И что? Теперь он будет смотреть все эти кассеты и выяснять, кто из посетителей мог выкрасть фирменные документы и печать? Каким, интересно, образом? Методом тыка, если только. — Кирилл Иваныч, что случилось-то? — наконец полюбопытствовал Миша, уловив во взгляде шефа некоторую сумятицу. — Надо найти одного человека, — хмуро объяснил тот. — Запросто, — пожал плечами Терехин. — Приметы, явки, пароли? Кирилл посмотрел на него исподлобья, не приняв шутки. — Что? Все так серьезно? — заволновался Миша. — Он украл что ли чего, этот человек? — Почти. Взял на время. Мне надо посмотреть, кто приходил в офис в последние два месяца. Терехин не сдержался и присвистнул. Мог бы и не свистеть! Кирилл и так понимал, что план его никуда не годится. Но другого пока не было. Хотя… Он трижды идиот! При чем тут наружка и три месяца?! Ему нужно посмотреть только те кассеты, на которых его собственный кабинет! Ведь печать-то хранится именно там. Болван! Так пить нельзя! — Миш, давай-ка отберем те, где мой кабинет, — Кирилл спрыгнул с дивана и даже потер ладони в нетерпении. Терехин кивнул и принялся вываливать на стол стопки кассет. Следующие два часа продолжался киносеанс, из которого стало ясно, что в кабинете Кирилла побывала куча народу, и почему-то никто из посетителей не оставался там в одиночестве ни на секунду. — Кирилл Иваныч, — сказал Миша, устало потирая шею, — зря вы это, мы ж все кассеты просматриваем, если бы кто в вашем кабинете похозяйничал, мы бы мигом… — Погоди-ка. А ночью камеры работают? — Ну Кирилл Иваныч! — протянул Миша, обидевшись окончательно. — Работают, конечно, только там не видно, извиняюсь, ни хрена. Да и зачем? Я всегда говорил, что камеры это фуфло. Извиняюсь. Ребята мои работают дай Бог, а по ночам особенно. Вон летом сигнализация на окнах на кошку сработала, так они такого шороху подняли, помните? Кирилл бедную кошку помнил. Ей вздумалось погрызть цветочки на подоконнике, а в итоге весь офис к утру на ушах стоял. Охрану-то никто всерьез не принимал — что у них охранять-то? Чай не военный объект, не банк и даже не магазин, где можно разжиться мелочью из кассы. Денег в офисе вообще не хранилось. Так что охрана скорее была для понту, как считали сотрудники. И очень сильно потешались, когда кто-то из ребят Терехина проговорился про кошку — единственное существо, посягнувшее на офис. Смешно, блин. А сейчас что делать? — Но теоретически-то охрана могла его и прошляпить, а? — задумчиво проговорил Кирилл. — Теоретически — да, а практически — нет! Значит, пустышка. Днем в кабинете камеры никого не запечатлели. Ночью — не видно, но ночью все на сигнализации, опять же и кабинет на замке. Хотя, нет, сам кабинет Кирилл не запирает — растяпа! — а вот приемную Машка всегда закрывает на ключ. И что получается? Днем никто этого сделать не мог, и ночью — тоже. Печать, стало быть, отрастила ноги и самостоятельно выбралась из офиса. Может, Кирилл ее как владелец не устраивал. Или просто прогуляться вышла, развеяться. Ну, хватит! Самое время — шутки шутить! — Вообще, камеру в кабинете можно отключить, — с сомнением произнес вдруг Терехин. Кирилл поглядел на него с умеренным удивлением. — Разве вы за этим не следите? — Следим. Но теоретически-то можно, — цитируя недавнее предположение шефа, пояснил Михаил. — А, вот так, значит. И наружку тоже можно отключить, да? И охранника вырубить, а? Терехин насупился и промолчал. — Ну, вот что, Миша, давай-ка посмотрим кассеты за последнюю неделю. Все подряд, не только мой кабинет. — Как? Опять? — ужаснулся тот. — Опять, — хмуро подтвердил Кирилл, — только пока выйди на минутку, мне позвонить надо. Начальник службы безопасности насупился еще больше, возмущенный таким недоверием. Кивнув на телефон, мрачно сообщил: — Это внутренний. Вы с него в город позвонить не сможете. — Миша! У меня мобильный, — Кирилл ткнул пальцем себе в ухо, где посверкивала гарнитура блу-тач. Миша проворчал что-то невразумительное и вышел. Кирилл набрал сотовый Ромки — Романа Геннадьевича, вот как! — Это я, привет. Слушай, какая дата на тех документах? Ромка сказал какая, даже не задумываясь. Память у него была не в пример Кирилловой. — Спасибо, — сдержанно поблагодарил Кирилл и попрощался. Ромка с некоторой обидой в голосе бросил «удачи тебе» и больше ничего не стал говорить. Ясно. Ему не терпелось узнать, что такое творится в «Русском доме», но выспрашивать и навязываться с советами он считал ниже собственного достоинства. Кажется, Кирилл только что испортил отношения с хорошим парнем Романом Геннадьевичем. Ладно. Потом он подумает об этом более детально и обязательно надумает, как исправить положение. А сейчас — кассеты, кассеты и снова кассеты. Он выглянул в коридор и помахал рукой Терехину, который смирно сидел на подоконнике в тупичке между первым и вторым этажом. — Смотри внимательно, — с просительной ноткой в голосе велел Кирилл, когда они снова уселись перед экраном. — Дверь запер? Терехин кивнул. — Чего смотреть-то, Кирилл Иваныч? Втемную работать ох как трудно! — Никто не говорил, что будет легко, — пробурчал Кирилл, но все-таки навел кое-какую ясность: — Нам нужен человек, который бывает в офисе достаточно часто, который хорошо здесь ориентируется, имеет контакт со служащими и знает, что мой кабинет не запирается. Понятно? Миша Терехин вздохнул и сказал, что понятно. Хотя шеф выражался так, что понять его могли только выпускники спецслужб. КГБ, например. Или что-то вроде того. Миша к спецслужбам отношения не имел. У него просто был черный пояс по каратэ, несколько дипломов с соревнований по легкой атлетике и опыт тренерской работы. Вот и все. В «Русском доме» он не работал, а так — ерундой занимался, поигрывал мускулатурой и наводил страху на посетителей непроницаемой каменной физиономией. Этакое огородное чучело для отпугивания ворон. Ну, чучело так чучело, ему плевать. Вот только мышцы скучали, поэтому приходилось после работы ехать в спортзал и там наверстывать упущенное. Надо сказать Иванычу, пусть поставит в комнате охраны какие-нибудь простенькие тренажеры. Ребята хоть делом займутся. — Миш, кино включай, а! — пихнул его в бок шеф. — Ага, ага. И пошло-поехало с начала. Кирилл взял за аксиому, что печать сперли за несколько дней до той даты, что стояла на документах. Так было проще. Ну, не могли же эти ублюдки точно знать, когда Дмитриев — нет, кажется, Митрофанов — решится на сделку. Ее могли назначить за неделю, но никак не раньше. Во всяком случае, Кириллу так хотелось думать. Остальные возможности он рассмотрит позже. — Если в кабинете у меня никто не оставался, значит, либо камеры отключили, либо действовали ночью, — бормотал он, глядя, как по офису туда-сюда мельтешат сотрудники и томятся в ожидании клиенты. Рядом задумчиво сопел Терехин. — Не мог сюда ночью никто пролезть, Кирилл Иваныч, — упрямо заявил он. — Значит, пролез днем, а действовал все-таки уже ночью, — почти машинально возразил Кирилл и вдруг резко подскочил. — Точно! — Он хлопнул Мишу по плечу так, что тот едва не свалился со стула. — Ну, точно! — Что, Кирилл Иваныч? — почему-то испугался Терехин и отодвинулся от греха подальше, но постепенно его физиономия просветлилась, озаренная догадкой. — Вы думаете, что они… — Вот-вот, — кивнул Кирилл. — Только не они, а он. Вряд ли тут шуровала целая компания. Один человек пришел в офис, спокойно устроился где-нибудь в туалете или, например, в кладовке у Агриппины Петровны. Агриппина Петровна была уборщицей. — Или в столовке! — возбужденно добавил Миша. Столовка была, конечно, не столовкой, а просто огромным кабинетом, оборудованным под кухню. Кирилл Иванович очень заботился о своих сотрудниках и их желудках. Так что помимо Агриппины Петровны была еще Клавдия Ивановна, которая кормила борщами и жареной картошкой весь офис. — Ну, в столовке вряд ли, — протянул Кирилл с сомнением. — Почему это? — жарко возразил Терехин. — Там тоже кладовка! За ящиками с печеньем и всякими полуфабрикатами запросто можно схорониться. — Ладно, это не главное, — Кирилл почесал нос. — Главное, что он мог где-то спрятаться и дождаться конца рабочего дня. А ночью спокойно порыться у меня в кабинете. — Кирилл Иваныч, он сейф взял, да? В смысле вскрыл? Терехин смотрел на шефа горящим взглядом, будто мальчишка, который допытывался у приятеля, где был зарыт клад, уведенный из-под носа такими же точно мальчишками — конкурентами с другой улицы. Для него это была просто игра. Ну, конечно, это же офис Кирилла. Сейф Кирилла. Печать Кирилла. А Миша Терехин просто получает зарплату за свои мускулы и каменную морду, которая внушает клиентам уважение. Все предельно ясно. — У меня в сейфе, Миша, хранятся запонки и бутылка «Хенесси», — ледяным тоном сообщил Кирилл Иванович, — это я тебе для информации, на будущее. Там грабителям делать нечего. — А кого ж мы вычисляем? Пьяницу-дебошира? — Смотри кассеты, понял? Нам нужен посетитель, который пришел в один день, а ушел только назавтра. Наружную камеру он ведь не мог отключить, правильно я понимаю? Миша проворчал, что мог, но это сразу бы заметила охрана. За камерами в офисе почти никто не следит, ребята же на территории работают. Так что за внутренние он не ручается, а вот наружка всегда в порядке, это точно. — Ну, вот и здорово! — обрадовался Кирилл. — Заряжай машину. Они снова уперлись в экран. К этому времени от похмелья и следа не осталось, и Кирилл соображал вполне сносно, и со зрением все было в порядке. Но это не помогло. Все, кто являлся в офис, в тот же день и уходили. Надо было придумывать новый план. Или рассказать Терехину все, пусть отрабатывай зарплату. Или нанять настоящих сыщиков. А можно еще просто пойти в ментуру и написать заявление. Все равно рано или поздно он это сделает, и судиться будет, и бельем грязным на публике трясти. Все так и будет. Только сначала ему необходимо самому прищучить того гада, а не ждать, пока его найдут люди в форме или частный детектив. Он же работать не сможет, как пить дать! Значит, думай голова, думай! — Может, кофейку, Кирилл Иваныч? — жалобно простонал Миша Терехин, когда они просмотрели те же кассеты по второму кругу, и снова ничего подозрительного не обнаружили. — Тащи, — разрешил он. Надо смотреть все подряд. Зря он решил про неделю — просто облегчил себе задачу, а толку получил ноль. Интересно, секретарша Маша его совсем потеряла или Терехин уже доложил, что шеф мается дурью в комнате охраны? Еще интересно, почему не звонит Анжелика. Обычно к обеду от нее поступает десяток звонков и Кирилл тихо звереет, не решаясь отключить мобильный. Что-то случилось с его девочкой-припевочкой. А может, она просто решила сменить партнера для изучения Камасутры? Интересно, что делает Ольга? И пришла ли уже тетя Маруся? И как заставить самого себя не думать обо всех этих глупостях, а сосредоточиться на деле. Наверное, надо поесть. Но в «столовку», где полным-полно сотрудников, идти не хотелось. Попросить что ли Мишку сгонять еще раз туда-сюда и вернуться уже с настоящим обедом? Будут хлебать щи и по новой смотреть кассеты. Нет. Ему нужен перерыв. И свежие мозги в придачу. — Я пройдусь, — сообщил он Терехину, когда тот явился с кофе и пакетом печенья, — ты поешь пока по-человечески, а потом все начнем снова. Миша сделал вид, что очень рад. А Кирилл быстро выбрался из офиса, стараясь не попадаться на глаза сотрудникам и клиентам, чтоб не дай Бог не пристали с каким-нибудь делом, не заставили утрясать какие-нибудь глупые вопросы, проводить переговоры или еще хуже — тренинги, улаживать конфликты, согласовывать, решать, короче — руководить. Мимо будки с охранником он прошел с мрачным выражением лица, давая понять, что беседовать не намерен и никаких расспросов не потерпит. Его уже тут как будто нет. Вот и все. До свидания. Один день поработаете и без чуткого руководства. А потом он всем задаст, как следует! — Рыбу, овощи и много холодной минералки без газа, — велел Кирилл, устроившись в кафе неподалеку от «Русского дома». В ожидании заказа он хмуро огляделся. Кафе было абсолютно пустым, если не считать бармена за стойкой. Ах, пардон, еще в углу, боком к Кириллу, сидела девица. Она была в темных очках и замотана в шарф, один край которого свесился со стула. На столе перед ней стояла только чашка. Судя по аромату, с натуральным, хорошо сваренным кофе. Все бы ничего, но как можно пить кофе в полумраке кафе в солнечных очках? Как и зачем? Кирилл брезгливо поморщился и отвернулся, решив, что девица позволила поколотить себя не в меру разгоряченному бой-френду. У них у всех нынче бой-френды. Наверное, Анжелика тоже считает, что у нее бой-френд. То есть он, Кирилл. Настроение упало ниже плинтуса. Боевой дух вообще сгинул. Зато официант принес ведерко со льдом, откуда торчала минералка, ароматную камбалу, красиво оформленную в корзине тушеной морковки, спаржи и стручках фасоли. Кирилл обожал тушеные овощи, и пока ел, слегка приободрился. Краем глаза он заметил, как девушка в очках и шарфе нервно озирается, пытаясь что-то разглядеть в окне. Кирилл вдруг развеселился, представив, что она занимается промышленным шпионажем и легко может оказаться тем самым загадочным посетителем, который попользовался его печатью. А что? Версия хоть куда! Очки опять же и общая нервозность. И кафе рядом с его офисом. Может, с ней познакомиться? И в лучших традициях шпионских фильмов она влюбится в него по уши, и станет терзаться угрызениями совести, не зная, как теперь быть — то ли любимого обманывать, то ли своих работодателей — невозмутимых и страшных людей в черных костюмах и с ракетной установкой в заднем кармане брюк. Довольно хрюкнув, он отпил еще минералки и покосился на девицу с неожиданным сочувствием. Вряд ли она услышала его мысли, но нервничать стала как будто еще больше. Отставила чашку, стащила с носа очки и принялась с остервенением грызть дужку. Кирилла она даже не заметила, поглощенная своими переживаниями, и он наблюдал за ней без всякого стеснения, оттягивая момент, когда нужно будет вернуться в офис. Она перестала дергаться и как будто задумалась. Потом достала телефон и стала что-то шептать в трубку. Ну, точно шпионка! Кому еще придет в голову шептаться в пустом кафе? Кирилл усмехнулся собственным мыслям, а девица между тем закончила разговор и решительно поднялась. Проходя мимо него, она испуганно шарахнулась в сторону, едва не опрокинув стул. Наверное, в солнечных очках передвигаться было не слишком удобно. Все-таки сразу она зайти не решилась, а теперь чем дольше думала, тем больше убеждалась, что идти вообще не надо. Бессмысленно. Алена огляделась вокруг, заметила на углу вывеску кафе и решила подумать еще, устроившись в относительном спокойствии за чашечкой кофе. Неизвестно, сколько она там просидела, пока поняла, что даже не помнит имени Лешкиного начальника. Ведь если все-таки идти, то именно к начальнику. Уж он-то точно должен знать, чем занимался ее муж. То есть, бывший муж. То есть, и не муж вовсе. Эдак ее занесет неизвестно в какие дебри! Вспоминай, приказала себе Алена. Балашов про начальника рассказывал очень часто и на повышенных тонах. Называл его «богатым засранцем», «буржуем недобитым» и просто «скотиной». Вряд ли начальник в жизни откликается хотя бы на одно из этих имен. Алена бы на его месте уж точно не стала бы. Когда Лешка поминал «скотину» и «буржуя», она хмурилась и шлепала его по шее легонько, но настойчиво. Тонкая натура. Лучше бы спросила, как зовут начальника на самом деле. А может, ее пропустят и так? Например, она скажет, что пришла покупать квартиру. Ведь риэлторское агентство занимается именно этим. Или чем? Даже если этим, ее пошлют как раз таки к риэлтору, а не к начальнику. Ну и ладно, зато она попадет внутрь, а там уж видно — будет. Интересно, был за ней хвост или нет? И если был, удалось ли ей от него избавиться? Окна кафе выходили в узкий проулок, где совсем не было прохожих, зато почти друг на дружке стояли автомобили. В каком-то из них вполне могли сидеть те самые бугаи. Алена глотнула кофе и заставила себя не думать о машинах, бандитах и слежке. Надо узнать, как дела у Ташки с Владом. Остальное подождет. — Вы где? — сипло прошептала она в трубку. — Катаемся, — весело сообщил Влад. — А ты? — Неважно. Алена вдруг вспомнила, что Влад занимается каким-то бизнесом, вроде бы прибыльным, если судить по ремонту в Юлькином доме. Может быть, этот его бизнес вполне соотносим с бизнесом «Русского дома»? И Влад за партией в бильярд пересекается иногда с Лешкиным начальником, а? Или хотя бы слышал что-нибудь о нем. О начальнике, то есть. Чем черт не шутит! — Влад, у тебя есть знакомые в «Русском доме»? — еле слышно поинтересовалась Алена. — Погоди, я припаркуюсь, а то не слышно ни хрена. — Влад! — возмутилась она, но лекцию по русской речи читать не стала, а повторила тем же неразборчивым шепотом название агентства. — «Русский дом»? — уточнил Влад. — Где твой Лешка работал? — Ну да, да. — Так вот он и знакомый. А чего ты там хочешь? — Мне нужен директор! Или кто он там… Самый главный. — Панин? А зачем он тебе? — подивился Влад. Точно, вспомнила Алена. Панин Кирилл Иванович. Лешка именно так и говорил. Не прощаясь, она отключила телефон и рванула к выходу. Если раздумывать и дальше, то решимости не останется совсем. Надо идти и хотя бы попробовать что-нибудь выяснить. У столика возле окна сидел темноволосый мужчина и глядел на Алену в упор. Зря она не переодела пальто! Напрасно не постриглась налысо, не приклеила усы и бороду, не воспользовалась накладным горбом или, на худой конец, костылями. Тогда бы ее точно не узнали бы! И этот мужик не смотрел бы на нее с издевкой! Она его точно где-то уже видела. В квартиру к ней приходил не он, но все-таки где-то она его видела! Может, во дворе? Он ее караулил, прикидываясь вшивым интеллигентом с газеткой. Или на рынке? Или в такси, где он, владеющий в отличие от нее навыками преображения, был старичком, умудренным сединами, в мятой кепке и с деревенским выговором? Весьма сомнительно. Но где-то же она его видела, черт побери! Она выскочила из кафе стремительно и остановилась только у ворот «Русского дома». Оглянулась затравленно, но никого не увидела. Яркие глаза, насмешливый излом губ, встрепанные очень черные волосы, и все остальное — высшего качества, первого класса — осталось в кафе. Или уже пристроилось за углом, наблюдая за ней незаметно. Да бред! Этот мистер Совершенство не может следить за ней! И вообще надо запихнуть поглубже страх и заняться делом. Пойти и вытрясти из Панина Кирилла Ивановича всю правду о Лешкиной работе! Интересно, каким образом? Жаль, у нее нет с собой паяльника, а то бы допрос прошел на «ура»! Вот дура-то! Алена невесело рассмеялась и зашла в ворота «Русского дома», предварительно нацепив на физиономию выражение крайней деловитости. Может, охранник побоится приставать к столь занятой даме? Осталось неизвестным, побоялся охранник или просто был слишком занят разгадыванием кроссворда, но Алена беспрепятственно вошла в здание и сдернула, наконец, очки с носа. Тут все было красиво и благородно. Высокие потолки, сдержанно сверкающие лампы, узкие диванчики напротив ресепшена, за которым сидела строгая очкастая дама лет шестидесяти. — Добрый день. Вы к кому? — зычным голосом сказала она, не отрываясь от монитора компьютера. — Мне нужен Панин Кирилл Иванович, — четко проговорила Алена. — Он всем нужен, — горько вздохнула дама, неожиданно становясь похожей на заботливую бабушку, ждущую внука к обеду. Алена не знала, что надо отвечать на это и надо ли вообще. Дама вроде как потеряла к ней всяческий интерес, еще больше приникнув к монитору. Алена боком продвинулась вглубь и высунулась в коридор. Там мелькнула чья-то здоровенная спина в кашемировом свитере. Процокала очень деловая девушка, загруженная папками так, что было не видно лица. Ну? Почему господин Панин не цокает и не мелькает? И не выходит хлебом-солью встречать? Алена нерешительно свернула в коридор и пошла по нему, всматриваясь в двери кабинетов. Хоть какие-то разъяснительные таблички отсутствовали, только за углом обнаружился закуток с двумя плакатами «М» и «Ж». Вернуться что ли к лестнице? А вдруг дама в очках опомнится и займется своими непосредственными обязанностями, то бишь, не допустит Алену к главному боссу? Разве не этим должны заниматься девушки на ресепшене? Даже если они очень похожи на бабушек? Ох, что-то творится в голове неладное!.. Кирилл вернулся в комнату для охраны очень злой. Сначала его перехватила Лола Борисовна на ресепшене. На лице ее была такая неподдельная радость от встречи, что он не смог пробежать мимо. Пришлось забрать почту, выслушать, что все — буквально все! — сбились с ног, разыскивая начальника, узнать, что Лена Дементьева наконец-то вышла из декрета, а Леша Балашов, наоборот, на работу не явился, и его разгневанный клиент уже достал бедную Машу и Лолу Борисовну непосредственно. Кирилл выразил надежду, что Балашов-то уж никак не мог уйти в декрет, а стало быть вскоре появится. Раздраженный, с журналами и письмами под мышкой, Кирилл двинулся по коридору и столкнулся с Леной Дементьевой, благополучно вернувшейся в строй. Приторно улыбаясь, он хотел было проскочить мимо, но опять-таки не смог. Лена для начала завела рассказ, как чудно делает ее малышка «гули-гули», а потом плавно свернула к ценам на памперсы и приходящую няню. Кирилл томился и не понимал, причем тут он, и еще недоумевал, почему до сих пор никто из сотрудников не знает, что к шефу следует относиться с подобострастием и некоторым даже священным ужасом. Как это он не объяснил им?! Упустил из виду, должно быть. Болван и пьяница! Каким-то чудом ему удалось отцепиться от Лены и добрести все-таки до комнаты с вожделенными кассетами. Последней каплей явился Миша Терехин, мирно посапывающий после обеда на диванчике. Целиком здоровяк Миша на диванчике не помещался, поэтому одна его половина находилась на предусмотрительно придвинутом стуле. Это зрелище Кирилла доконало. — Что за дела?! — завопил он так, что стопка кассет подпрыгнула на столе, а Терехин подпрыгнул на диване. — Кто отбой объявлял, а? Я вам за что деньги плачу, едрена вошь? Миша вытянулся в струнку и хлопал глазами, пытаясь проснуться окончательно. На лице его постепенно проступал тот самый священный ужас. Оно, начальство, было очень даже ничего себе, если в хорошем расположении духа. С ним и за жизнь потолковать было можно, и аванс легко получить, и на дачу к теще отпроситься. Но ежели встало начальство не с той ноги… Ого-го! Лучше молчать и хлопать глазами. Миша молчал и хлопал. Кирилл очень быстро выдохся. Орать на застывшего с виноватой мордой человека было неинтересно. Да и вообще — долго орать Кирилл не умел. Утомлялся, и надоедало. — Включай. Все те же двухнедельной давности. Он пялился в экран до белых точек, до боли в глазах и звона в ушах. И сердился пуще прежнего. А так как орать было уже неинтересно, оставалось только думать. Злость накрыла с головы до пят, обдала жаркой волной адреналина, и Кирилл внезапно увидел то, чего не хотел видеть до этого момента. Не хотел или не мог. — Миш, давай еще раз вот эту прогони, — хрипло приказал адреналиновый Кирилл. Да. Так и есть. — Ты видел? — спросил он у Терехина, который сосредоточенно сопел рядом. — Что?.. — Человек пришел в офис утром, а вышел только на следующий день. Миша покосился на начальственный профиль с пренебрежением. Перетрудился шеф, мерещится теперь всякое. — Да где, Кирилл Иваныч? Вы посмотрите, клиентов в тот день всего ничего, я их сразу запомнил. Вон дамочка с башней вместо прически дольше всех просидела, остальные на полчаса заходили. Вон парень с плеером выходит, вон курьер пошел, вон толстяк, он к Людочке приходил… Щас тоже выйдет… Людочку Терехин помянул с беспредельной нежностью, и Кирилл решил, что с него хватит. Начальник службы безопасности ни черта не соображает! И не видит ни хрена, очарованный и влюбленный. — Это клиенты, Миша, — высказался Кирилл и нервно потер шею. — А я тебе разве говорил, что тот человек клиент? — В смысле?! — оторопел Терехин. — Ну, может, сначала и говорил, — поправился Кирилл быстро, — я и сам так думал. Ты повнимательней погляди, а? Может, я чего придумываю? Может, мне мерещится? В общем-то, Миша так и думал. Но вслух соглашаться не стал. — Вы хотите сказать, что это кто-то из офиса? Из наших?.. — Балашов пришел в одиннадцать, — медленно проговорил Кирилл, — потом ушел в три часа, а потом снова вернулся в шестнадцать тридцать две. Останови-ка. Вот. Шестнадцать тридцать три, я ошибся. Больше он в этот день из офиса не выходил. Кирилл зачем-то постучал согнутым пальцем по экрану. Терехин завороженно посмотрел на этот палец, а потом в лицо шефу. — Нормаль-но! — протянул он. — Ты считаешь? — А… Ну, как же так? Что он сделал-то, Кирилл Иваныч? Что ему теперь будет? Кирилл внезапно вспомнил Лолу Борисовну. — Пока ничего, Миш, — скрипнул он зубами. — Балашов сегодня на работу не явился. Ты его найди и приведи. Там посмотрим. Миша задумчиво прошелся вдоль комнатки. Вид у него был растерянный и жалостливый. — Миш, ты хорошенько его ищи, — уточнило начальство. — Дело серьезное, я просто говорить не хочу пока, слухи пойдут, а это нам ни к чему сейчас. Только если ты Балашова не найдешь, может статься, что завтра останешься без работы. Терехин кисло улыбнулся. — Нет, — потряс головой Кирилл, — я тебя не пугаю и увольнять не собираюсь. Просто последствия могут быть… мм… необратимыми. Возможно, это преувеличение. Возможно, нет. Он подумает еще на эту тему. Ясно одно — Балашов легко мог затаиться в той же кладовке, к примеру, легко заглянуть в кабинет шефа, легко взять печать, шлепнуть, куда надо, и легко же переждать ночку на корпоративном диванчике. И теперь у Кирилла только один выход. Найти его и заставить все это признать. Иначе «Русский дом» надолго зависнет в судах. Как это он раньше об этом не подумал? Вернее, думал, но без особого волнения. Наверное, разгорячившись от поисков и погони. Сейчас более-менее остыл и начал соображать. Последствия вот даже представил. И дело, действительно, запахло керосином. Понятно, что экспертиза в момент определит, что подпись не его. Но шуму будет предостаточно. И подозрения останутся. И никакой суд полной реабилитации не даст. И репутация к чертям собачьим полетит. Все это можно свести к минимуму, если предъявить Балашова на блюдечке с голубой каемочкой. Калемочкой, как говорила в детстве Ольга. — Иди, Миш. Прямо сейчас иди. Конечно, дома он вряд ли, так что придется всех родственников и друзей ставить на уши. Одноклассников, случайных подружек… Ну, не мне тебя учить. Вообще-то сейчас Миша не отказался бы, чтобы его поучили. Как-то не доводилось ему расследования проводить. С другой стороны, лиха беда начало. Попадись ему этот Балашов, набил бы морду без зазрения совести. У своих воровать — это ж какую надо иметь, блин, харизму?! Или как ее? Карму, что ли? Людочка очень такие слова любит и верит во всякие ауры, астральные путешествия и все такое прочее. С кем поведешься… Терехин воровато взглянул на шефа, понимая, что думает не о том, о чем следовало бы. Панин смотрел на него серьезно и с ожиданием. Значит, доверяет все-таки. Спецслужбы погодим еще вызывать, сами разберемся. И хрен с ней, с аурой и харизмой. Найдем гада и прищучим. — Найдем, — вслух пообещал Миша, окончательно проникнувшись возложенной на него миссией. И ушел в отдел кадров выяснять всю подноготную гада Балашова. Кирилл отхлебнул остывший кофе, пожевал печенюшку и подумал, не отправиться ли за помощью к Ромке. К Роману, то бишь, Геннадьевичу. Никогда ему этот Балашов не нравился. Все-таки работает интуиция, значит? Чуйка, как выражался бывший председатель бывшего колхоза Семен Карпыч. И что это его на воспоминания сегодня тянет? Погодим еще Ромке звонить. Сами справимся, подумал Кирилл, как давеча его начальник службы безопасности. Главное ведь не профессионализм. Главное — вдохновение. Не за страх, а за совесть, как говорится, будем работать. Он поднялся на второй этаж, решив, что неплохо бы разобраться с делами, пока Терехин ищет подступы к Балашову. — Я вам в сотый раз, девушка, повторяю, что сегодня Кирилл Иванович не придет, — услышал Кирилл терпеливый Машкин голос. Ну-ну. Может, и правда не идти? Если уж собственная секретарша отчаялась увидеть шефа на рабочем месте, не стоит, наверное, ее разочаровывать. — Я все же подожду. Он мне срочно нужен, — сказала невидимая Машкина собеседница, и Кирилл ухмыльнулся. Приятно все-таки, когда ты кому-то нужен. Даже если это незнакомая девица, штурмующая твою секретаршу. — Здрасте, — весело сказал Кирилл, входя в приемную. Машка скривилась. Она не любила выглядеть вруньей. А именно так получилось. Но когда до нее дошли слухи, что начальник заперся в комнате охраны и что-то серьезное обсуждает с Терехиным, — случай беспрецедентный! — она решила, что сегодня всех посетителей смело можно отправлять подальше. — Здрасте, Кирилл Иваныч, — обиженно протянула она. — Это вот к вам. По личному делу. «Я все, что могла, сделала. А если вам приспичило явиться в неурочный момент, когда я уже почти отшила эту настойчивую девицу, то и разбирайтесь с ней сами! А я умываю руки!» — вот что означал Машкин тон. Проницательный Кирилл улыбнулся секретарше всепрощающей отцовской улыбкой и перевел взгляд на кресло, в котором устроилась уже посетительница. — Добрый день, — пискнула она оттуда. И Кирилл обомлел. Это была та самая. Из кафе. В длинном, бледно-зеленом шарфе, с нервным румянцем на щеках, но уже без очков. Очень темные, круглые глаза смотрели на него с ужасом. Хотел бы он знать, что она тут делает. — Кофе подать? — осведомилась Маша, и Кирилл не сразу понял, что это она у него осведомляется. Он здесь начальник. Ага. Все так и есть. Только слишком много всего-то. И бумаги поддельные, и Балашов сбежал, и девица загадочная — ну, шпионка, точно шпионка! — сначала в кафе, а теперь в кресле в его приемной! — Вы кофе будете? — душевно поинтересовался Кирилл. Этого просто не может быть! Честное слово, она удивилась бы меньше, если бы увидела сейчас собственными глазами, как в приемной секретаря «Русского дома» приземляется летающая тарелка и по лесенке спускаются к ней маленькие, зеленые человечки. Никаких человечков не было и не предвиделось. Алена даже потерла глаза для пущей уверенности. Ничего не изменилось. Тип из кафе — супергерой, сериальный мачо, великолепный, шикарный, будто шагнувший с обложки «Менс-хелф», высший слой, элита! — стоял перед ней и был не кем иным, как Паниным Кириллом, едрит его, Ивановичем. Она не могла так думать. Она никогда в жизни не ругалась, даже на фиг не посылала никого. А сейчас в голове назойливо вертелась известная и неизвестная брань. И когда он спросил у нее, — каким-то странным заторможенным голосом, — будет ли она кофе, Алена едва не ответила, куда ему следует этот кофе запихать. Сдержалась в последний момент, слегка успокоенная мыслью, что Панин не стал бы следить за ней сам. Наверняка у него для этого целая команда специально обученных людей. — Я буду кофе, — сказала она и вылезла из кресла. Следующая мысль была о том, что он очень высокий. Гораздо выше всех ее знакомых мужчин. Потомок Петра Первого или брат Филиппа Киркорова, не иначе. Опять же смуглый, и волосы цвета вороного крыла. А глаза синие. Васильковые. Изумительные васильковые глаза. Зачем он за ней следил, а? Или это была обыкновенная случайность? Она никак не могла сосредоточиться и подумать нормально. Все в голове перемешалось. И Лешка ушел, и песни они с Ташкой пели, и бандиты на пороге стояли, и телефонный невидимка угрожал ей страшным, ненавидящим голосом. Да так и сбрендить не долго!.. Особенно, если смотреть в синие глаза того, кого меньше всего на свете ожидала увидеть здесь и сейчас. — Присаживайтесь, пожалуйста, — сказал он. Алена оглядела кабинет, но все было, как в тумане, и она решила, что обстановку оценит потом. Устроилась на диване. Он сел за стол, хотя места рядом с ней было предостаточно. О чем она думает, разрази ее гром?! — Кофе, — доложила секретарша, вкатив маленький серебристый столик. — Спасибо, Маш, — откликнулся он, и на этот раз его голос прозвучал совсем иначе — спокойно, уверенно, доброжелательно. В эту секунду Алена вспомнила. Ну конечно, вот почему он показался ей знакомым! И слежка тут ни при чем, зачем бы ему следить за ней! Это она, идиотка, от страха последних мозгов лишилась! Ташка тогда затащила ее мерить пальто. А он стоял рядом. И, кажется, даже налетел на нее, и Алена, не в силах оторваться от пальто, не разглядела сначала ни васильковых глаз, ни безупречно выбритых резких скул, ни угольно-черных вихров, задорно торчащих в разные стороны. Художественный беспорядок, вот как называла такие прически Юлька. Она в этом понимает. А вот Алена нет. Ни прическу, ни глаза, ни высокомерный подбородок она тогда не оценила. Нет, не так. Оценила, но тотчас же выкинула из головы. Еще бы! Ей ведь прекрасно известно, что такие красавчики всегда оказываются первостатейными подлецами или, на крайний случай, слабаками и трусами. Именно это имела в виду мама, когда говорила, что под внешним лоском чаще всего скрывается гнилое, с душком нутро. Брр… Не все то золото, что блестит — вот что в подобных случаях говорит народная мудрость. Суть одна. Блестящая синева в глазах и мужественный подбородок не есть показатель душевной красоты. Опять же — с лица не воду пить. И еще много всего разного. Алена верила этим истинам на слово, возможности убедиться на собственном опыте не возникало. Да и желания тоже. Впрочем, на секунду-другую тому богатырю удалось все же поразить ее воображение. Чисто визуально. Но потом его фифа купила белое пальто! А он стоял с безучастным высокомерием, будто принц голубых кровей среди уличной шантрапы. Ни пальто его не волновало, ни собственная любовница, ничего. Ташка тогда расстроилась. Нахамила даже красавчику. Если честно, Алена расстроилась тоже. Какая-то общая жизненная несправедливость поразила в самое сердце. И почему пригожие богатыри с синими печальными глазами достаются фифам? И пальто тоже им. Впрочем, она утешилась, вспомнив мамины пророчества, и фильмы, и книжки, и даже истории приятельниц, где пригожие богатыри — сплошь негодяи и обманщики. А пальто… Пальто она обязательно купит когда-нибудь, и в Париж поедет, и будет сидеть в кафе и ждать… богатыря. Пусть вовсе даже не красивого!.. Но, конечно, хорошо бы, если бы у него оказались синие печальные глаза. И печаль бы уходила каждый раз, когда он смотрел на Алену. А она бы смотрела на него. Не отрываясь. — Что вы так на меня смотрите? — услышала она и отшатнулась, вжавшись в спинку дивана. Кирилл Иванович Панин с испуганным выражением лица сидел напротив и напряженно размешивал сахар в чашке. — Берите кофе, — велел он. Алена взяла, хотя сильно опасалась, что не удержит сейчас даже листка бумаги. — Итак, какое у вас ко мне дело? — откашлявшись, спросил он, глядя в чашку. Она тоже закашлялась. Он тотчас взглянул на нее снова, и Алена кашлять перестала, схватившись рукой за горло. Шарф царапнул кожу. Странно, шарф был мягким и очень тонким, и никогда раньше… Впрочем, сегодня постоянно происходят вещи, которые никогда раньше не происходили. Вот, например, она смотрит на красивого мужчину с синими — по-настоящему синими, васильковыми! — глазами, и никакие прежние убеждения, что все красивые мужики оказываются мерзавцами, не имеют силы. Ну, вообще не имеют! Так ей нравится на него смотреть! Не иначе, как свихнулась она все-таки на почве расследований и преследований. Как же начать разговор-то? Может, напомнить ему, что они уже почти знакомы? Глядишь, дело пойдет веселей. Куда уж веселей?! Обхохочешься просто! — Понимаете, — произнесла Алена осторожно, вернув чашку с кофе на столик, — я пришла по поводу мужа. Он работает у вас. Она помолчала, ожидая, не задаст ли синеокий красавец какой-нибудь наводящий вопрос. Но тот сидел молча, внезапно поскучнев. — Мне сегодня звонили и угрожали! — выдохнула Алена с силой. — Сказали, что он должен явиться на работу, иначе… Иначе… Она резко встала и шлепнула ладошкой по столу, нависнув над Паниным. — Вы должны разобраться с этим! Вы его начальник, а мне некуда больше пойти! У меня дочь, понимаете? Тут ее заколотило. Всю сразу — с головы до пят. И этот колотун мешал выговаривать слова четко и внятно. Она все же продолжала бормотать, и собственный голос показался ей далеким, очень тихим, и кашель вдруг напал, и в горле скрутилось спиралью раздражение на саму себя, недотепу и трусиху. Чужое, синеглазое лицо качалось перед ней, и за пеленой слез было не разобрать его выражения. Да и какая разница? Главное, чтобы выслушал. Выслушал и помог. Она с силой провела ладонями по щекам, сглотнула рыдания, но внутри все еще было ознобно, а вокруг — туманно и страшно запутанно. Внезапно она поняла, что рассказывает о том, как Ташка любит валяться на кровати и горланить песни. — Я… Извините, — перебила сама себя Алена, нетерпеливо утирая бесконечные слезы, и вскрикнула беспомощно: — Они все про Ташку знают, понимаете?! Они сказали, что ее… что ей… Голова качнулась вдруг в сторону, потом в другую, и Алена увидела очень близко синее море, и поняла, что он стоит, облокотившись одной рукой на стол, а другой отвешивает ей пощечины. — Хватит! Тихо! Ну, тихо! Той самой рукой он выдвинул ее из-за стола и пихнул в кресло, с которого только что спрыгнул. — Выпейте. Под носом у нее оказалась бутылка воды. — Ах, да. Погодите-ка. Он стал отворачивать крышку, а она все не поддавалась, и тогда Кирилл Иванович Панин вцепился в нее зубами, дернул, поднажал, половину пролил на свой шикарный свитер, а оставшееся отдал Алене. Она машинально промокнула его свитер своим шарфом. Потом приложила бутылку к щеке. — Извините, — сказал Панин, — вы так визжали, а я не знал, как вас успокоить. Попейте водички, а? — Хорошо, — кивнула она и забулькала. Очень странная была дамочка, очень. В свете последних событий, пожалуй, стоит с ней переговорить немедля. Вдруг в кафе рядом с офисом она оказалась не случайно? И эти очки. И шарф, закрывающий половину физиономии. И нервный румянец. Очень подозрительно. Когда она устроилась на его диване и отпила кофе, Кирилл впервые увидел ее лицо целиком. Губы у дамочки дрожали, и подбородок тоже трясся. Пьянчужка, такая же, как он сам, решил Кирилл с мрачной ухмылкой. Рыжие брови щеточкой, наивные светлые ресницы, веснушки на длинном носу в этот образ не укладывались. Ну, значит, ошибся. С кем не бывает. Но девица странная, это факт. И потом, кажется, он где-то ее видел. Не в кафе, а еще раньше. Следила она за ним, что ли? При ближайшем рассмотрении оказалось, что эта шпионка никак не могла быть им соблазненной, как он воображал в кафе. Кирилл не стал бы ее соблазнять, вот и все. С такой внешностью надо идти не в шпионки, а в учительницы. Скромненько и со вкусом. Очень, очень скучно. До зевоты. И шарфик-то скучный, и лицо унылое, и взгляд как у старушки, упустившей последнюю электричку в город. Теперь добираться пешком — и тяжело, и страшно, а надо!.. Когда она заговорила о муже, Кирилл окончательно занавесился равнодушной учтивостью и смотрел на нее только из любопытства. Не шпионка, не лазутчица. Да и в кафе оказалась случайно. А нервная, дрожащая поза все из-за того же мужа. Проза жизни. Ему было неловко и утомительно слушать ее жалобы, а она, кажется, собиралась именно жаловаться. Интересно, кто ее муж? У них только шестидесятилетний Сан Саныч женатый да Коля Шнуров — студент на последнем курсе журфака. Конечно, в жизни всякое бывает, но в здравом уме представить себе трудно, что кому-то из этих двоих веснушчатая мадам стирает носки и рожает детей. Хотя… Совершенно непонятно, сколько ей лет. В полумраке кафе он решил, что она — совсем молодая, девчонка просто. Теперь, когда видны морщины на лбу, горькие складки у рта и общая унылость лица, ясно, что ей за сорок. Так что, Сан Саныч вполне сойдет за мужа. Но фигурка у нее — очень даже. Ноги так вообще блеск. Когда это ты успел заметить, ехидно осведомился Кирилл у Кирилла. И все-таки, ноги — высший класс. И Шнуров Коля, наверное, тоже мог пасть жертвой. Особенно, если учесть, что в этом сочном возрасте дамы обожают юношей в два раза моложе себя. Так кто у нас муж?.. Остальные офисные мужики вроде как свободные. По крайней мере, про супружескую жизнь от них Кирилл ничего не слыхал. И колец обручальных не видел. Впрочем, это еще ни о чем не говорит. Нынче кольца не в моде, как и сам официальный брак. Вот венчаться стало престижным делом. А расписываться да свадьбу гулять широко, как у них в деревне — с выкупом невесты да драками, да расшитыми трусами для жениха, да тройкой гнедых с бубенцами, да дружным «горько!» — нет, не модно. Жалко. Он бы на такую сходил. А то сплошь постные физиономии и безуспешные попытки нанятого тамады развеселить народ. Если бы Кирилл женился, он бы не стал нанимать тамаду, он бы позвал Ромку — Романа Геннадьевича. А шафером — Игоря Лыкова, с которым они на первом курсе в походы ходили, на втором сессию заваливали, на третьем усы отращивали, на четвертом ко взрослой жизни готовились, а на пятом этой жизни нахлебались и изображали из себя циников. Да так и продолжали изображать. Он, Кирилл, точно изображает. Вот только перед собой фиг изобразишь. Про свадьбу вон размечтался. Чтобы все чин чином, и невесту на руках до загса, а потом в украшенную ленточками телегу и на край света. Вдвоем. Какой уж тут цинизм, ну? Баранки гну! Может, пора закругляться с этим самоедством? То на воспоминания его сегодня проперло, то другая напасть. Свадьбы, блин, захотелось. На край света, блин, потянуло! И чтобы женщина рядом — страшно сказать! — любимая. Да у него это слово только к ручке «паркер» да джипу относятся. Вот их он любит. Холит, лелеет и точно знает, что они не подведут. Не станут приставать с походом за новым манто. Не полезут целоваться, когда он только-только проснулся и еще не пришел в себя, и зубы нечищеные, и в туалет хочется, и голод одолел — все сразу! Они-то уж точно не потребуют ежесекундных уверений в своей неотразимости, и не будут называть его «пусиком», «моим мальчиком» или «слоненком», и ни слова не скажут о том, как именно он должен поддерживать имидж, кому обязан улыбаться, а кого — посылать подальше! Любимая… Как только в голову такое пришло?! Ну, сестру, он, понятное дело, любит. Бабушку любил. На этом точка. Ничего другого для него не придумано, вот и все. Не предусмотрел кто-то там наверху, в кого он смутно верил, хотя для этого имелись весьма сомнительные основания. Ну, не предусмотрено, и ладно. Вон, дамочка из тех, кому, по всей вероятности, в этом плане повезло. За мужа пришла хлопотать, это ли не любовь? Совсем недавно он говорил сестре, что все про любовь знает. Даже восемь бокалов коньяку его не оправдывают. А ведь раньше так нагло не врал!.. Знал бы — пожалуй, не мечтал бы о свадьбе с бубенцами и трепетном безумии поцелуев. А он и не мечтает! Это просто вернулось похмелье! Ясно? Интересно все-таки, сколько ей лет, этой странной мадам? И чего она хочет? Чтобы ее неизвестному супругу Кирилл повысил оклад? Или, наоборот, уволил, дабы супруг больше внимания уделял семье? Орет чего-то. Ах ты, черт, да ей совсем худо! Кирилл подскочил в кресле, когда незнакомка уже совсем колотилась в истерике. Что-то надо делать. Что? Он понятия не имеет, как успокаивать истеричек. Это не его проблемы. Если девицы начинали психовать и биться, словно в ознобе, он просто уходил. И никаких тебе угрызений совести! В самом-то деле, он же ни при чем! У него своих дел по горло! Лихорадочно горевшее лицо оказалось прямо над ним, и издавало какие-то страшные звуки, — не то рыдания, не то звериные вопли! И Кирилл больше не раздумывал. Ладонь сама собой поднялась и отвесила этому лицу оплеуху. Потом еще. Голова в шарфе помоталась туда-сюда, словно у куклы. — Хватит! Тихо! — приказал кто-то его голосом, и Кирилл обнаружил вдруг, что очень сильно волнуется. С чего бы?.. Потом он долго возился с бутылкой воды, облил свитер, а эта истеричка вытерла пятно своим шарфом. Он отодвинулся на всякий случай, дожидаясь, пока она попьет и придет в себя окончательно. — Ну? Успокоились? — Да. Спасибо. Извините, пожалуйста. Столько всего навалилось за один день. Мне очень неловко. Я пойду. Выпалив все это, она поднялась. Но Кирилл вдруг пихнул легонько ее в плечи, и дамочка снова оказалась в его кресле. Он никогда, никому не позволял сидеть в своем кресле! Еще не хватало! — Подождите, — сердито проговорил он, — сначала вы мне расскажите, кто и каким образом угрожает вам и вашему мужу. Надо же. Он все слышал. Еще минуту назад Кирилл был убежден, что думал исключительно о своих делах. Какие к черту дела? Сидел и бредил наяву! Сам неврастеник почище этой мадам! Ладно, это потом. — Начинайте! — приказал он, облокотившись на край стола. Она сосредоточенно почесала нос. Сколько же ей лет, черт возьми? — Понимаете, — сказала Алена, — я даже толком не знаю, зачем к вам пришла. Просто это связано с его работой, вот я и решила, что нужно переговорить с вами. Но о чем, сама не понимаю. Еще немного, и она снова сорвется на истерику, подумал Кирилл, глядя, как ее тонкие пальцы суматошно стучат по коленям, собираются в горстку, снова расцепляются и пляшут, пляшут, пляшут. Он никак не мог сосредоточиться. — …и сказали, что если он не явится сегодня же в офис, то… понимаете, у меня дочь… а Лешкин телефон не отвечает… и я не знаю, где его искать… Скажите, он… может, он был здесь сегодня? — Где? — потряс головой Кирилл. — Ну, на работе. Господи, что у нее с руками? Что у этой женщины в голове, если руки так нервничают? Он с трудом перевел взгляд на ее лицо. Нет, вряд ли ей уже сорок. Скорее, они ровесники. Надо помочь ей, надо выслушать ее, кретин! О чем ты думаешь, а?! — Как зовут вашего мужа? — неожиданно спросил Кирилл, хотя как раз это следовало узнать уже давно. — Я же говорю! — простонала она, и снова ей стало сорок. — Алексей! Алексей Балашов. Он работает у вас риэлтором. Такой… ммм… бородатый, сутулится… Ну, вспомнили? Кажется, он даже не слушал ее, осознала вдруг Алена. Но в этот миг он переменился в лице, и она облегченно вздохнула. Стало быть, слушает. Еще бы понял что-нибудь, было совсем хорошо. И что это он так побледнел? Может, ему тоже звонили с угрозами?.. — Балашов, значит, — протянул Кирилл. Тон его не предвещал ничего хорошего. В синих глазах вместо васильков обнаружились айсберги, и Алена невольно поежилась. — Балашов, — на всякий случай еще раз повторила она. — И вы рискнули сюда прийти, мадам? — гоняя желваки туда-сюда, осведомился господин Панин, неприятно улыбаясь. — После того, что сделал ваш муж? Алена открыла рот, чтобы уточнить, что именно сделал Лешка, но тут господин его начальник наклонился к ней близко, схватившись за подлокотники кресла. Западня. Может, он сумасшедший?! — Что же вы замолчали, голубушка? Пришли на разведку, так разведывайте! Заявку на участие в Оскаре, надеюсь, вы уже подали? Будет обидно, если такой талант останется без признания. Простите великодушно, но от аплодисментов я воздержусь! Он нес потрясающую чушь и сам это знал. Но замолчать и подумать не представлялось возможным. Злость скрипела на зубах, лезла в глаза, забивалась в подкорку. Нет, он подумает после. А сейчас он скажет этой актрисе погорелого театра все, что о ней думает! И ручками-то она трясла. И губки-то покусывала. И зубками стучала о край бутылки. Вот как волновалась, бедняжка! И Кирилл забыл, что чужие проблемы его не касаются, и пощечин ей отвесил, стараясь успокоить, и воду подавал, и в глаза заглядывал! А казачок-то засланный оказался. Тьфу! Противно как! Голос, отдельно от Кирилла, продолжал надрываться и выкрикивать какие-то бессмысленные слова, взывать к совести, грозить всеми карами небесными, возмущаться и сетовать, а он сам в это время корчился от тошноты. Тошно было смотреть на нее, вот что. Нездоровый румянец пропал, и теперь сна сидела перед ним бледная и ошеломленная. Не ожидала такого приема, нет. Не предполагала даже, что он так быстро узнает правду. Пришла обстановку разведать, а попала, как кур в ощип. Дура! Мымра очкастая! Чувырла! Крупные, ненакрашенные губы беззвучно шевелились, шарфик съехал на лоб — ну монашка в молитве ни дать, ни взять! Скромница, твою мать! Как это Балашов с ней живет, с такой? Сам, конечно, тот еще гусь, никогда он Кириллу не нравился, и оказалось, что не напрасно, но девка его вообще атас!.. Теперь видно, что именно — девка! Соплячка длинноносая, прикинулась этакой матроной, страдалицей несчастной, а сама вон не выдержала — глазами молнии так и мечет! Только успевай уворачиваться! Да ей лет шестнадцать, этой нахалке! Зыркает она на него! Ну, зыркай, зыркай, всю операцию-то завалила, балбеска! Дураком его посчитала, да? Наверное, муженек так и говорил. Мол, шеф-то наш — дурак! Когда он еще спохватится. А ты сходи, мол, разведай на всякий случай, вдруг еще чего можно взять попользовать?! Белье его поносить, допустим. Или там на джипе покататься, пока он, дурак распоследний, делами занимается! А может, не мелочиться, а? Прихватить уж целиком фирму? Зачем она ему, полудурку убогому, который дальше своего носа ни черта не видит?! — Хватит орать! — услышал внезапно Кирилл и только тогда понял, что все это озвучил в полный голос. Страстно и без перерыва. — Что вы себе позволяете, в конце концов? С ума сошли, так лечиться надо! — прошипела Алена, едва не задевая губами его подбородок, который еще дрожал от негодования. — Уберите от меня свою физиономию! — велела она, тяжело дыша, и резко сдернула с головы шарф. Перед глазами вспыхнул огонь. Кирилл отшатнулся, взялся ладонью за лоб. И увидел. В рыжем всполохе кудрей — гордый лоб, тонкие фарфоровые скулы, теплый свет на ресницах, рябиновую спелость губ. И ярое, немыслимое, черное пламя в глазах. — Ну же! Отодвиньтесь, грубиян! Он увидел, что ей не сорок, не шестнадцать, и она не старушка, опоздавшая на электричку. Увидел ее гнев, ее растерянность, ее неуверенность в завтрашнем дне, где на завтрак обезжиренный творог, а на ужин — «Весна на Заречной улице» или «Приключения Шурика». На каком он свете, черт подери?! Что здесь творится? — Да отойдите же! — И она, рассвирепев окончательно, ткнула в его плечи раскрытыми ладонями. Кирилл едва устоял на ногах. — Что это вы орете? — осведомился он, хотя ему было плевать, почему она орет, и волновало только одно — куда делась давешняя мымра? — Гхм… — от возмущения она некоторое время хватала ртом воздух. — Вы еще спрашиваете? Да вы сами минуту назад орали так, что стены тряслись! Дайте пройти! Что вы уставились? — У меня были все основания на вас орать! — доложил Кирилл, не двигаясь с места, и постепенно обретая почву под ногами. — Или вы думали, что вам это так просто сойдет с рук? Конечно, вам, наверное, даже в голову не пришло, что я уже все знаю! — Когда вы говорите, такое ощущение, что вы бредите, — пробормотала Алена себе под нос цитатой из любимого фильма. Ни единой самостоятельной мысли — во всяком случае, внятной! — в голове не было. После гневной отповеди, в которой она ни слова не поняла, ее трясло и распирало во все стороны от желания двинуть по его смазливой физиономии. И мир сузился до размеров его кабинета, где хотелось немедленно устроить последний день Помпеи. Она даже огляделась с предельным вниманием, весьма смутно сознавая собственные порывы. — Сядьте! — приказал вдруг Кирилл. Внутри у него все тряслось, а перед глазами плыло. От бешенства. Тише, тише, уговаривал он себя. Не хватало еще сесть за решетку из-за этого мымрястого утенка, неожиданного превратившегося в лебедя! Прихлопнуть которого прямо-таки чесались руки! И будет тебе — преступление в состоянии аффекта! Успокойся! Как она смеет так смотреть на него?! Стерва рыжая! Будто это он — засланный казачок, пожаловавший в стан врага вынюхать все, как следует! Будто это его муж украл печать, подделал документы и так далее… Подумав так, Кирилл понял, что свихнулся. Она тяжело дышала ему в лицо, и от этого соображать было вообще невозможно. Голова кружилась от запаха кофе, корицы, смутного аромата духов и холодка зубной пасты. Наверное, «Колгейт». Или «Тридцать два» — ваши поцелуи будут свежими двадцать четыре часа в сутки! Проверить? Реклама часто врет! О, Господи! Чьи это мысли?! Почему они в его голове? По какому праву? И зачем? И куда их девать? Он все нависал над ней, а она все сопела ему в лицо — громко, с присвистом, словно не в силах выговорить от возмущения ни слова. И тут Кирилл заставил себя вспомнить, что происходит. Она — жена Балашова. Балашов — его подчиненный, паршивая овца в стаде, предатель, иуда, слизняк!.. — Быстро! Диктуйте мне номер телефона! — рявкнул Кирилл. — Что?! — Шоколад в ее глазах загустел до черноты, и из этой черноты плеснуло на Кирилла презрением. — Вы совсем чокнутый? Уберите руки! Уберите, я сказала, я на вас в суд подам за оскорбления и издевательства! И пусть вообще разберутся, чем вы тут занимаетесь!.. — Браво! — Кирилл уважительно присвистнул. — Что значит талант! Ни на минуту не раскололась! Космодемьянская отдыхает! Алена покрутила пальцем у виска. Не подлец, не трус — красавчик оказался просто сумасшедшим. Очень жаль. — Лечиться вам надо, любезный. — Довольно! — Он со всей дури врезал кулаком по подлокотнику, но ожидаемого эффекта не получилось. Кресло было кожаным и мягким. Глухой удар никого не напугал. Девица смотрела с жалостью. — Телефон! — просипел Кирилл на последнем издыхании. — Чей телефон? — с некоторой заминкой уточнила она, неожиданно осознав, что лучше с ним не спорить. — Жириновского Владимира Вольфовича! — любезно ответил он. Алена в панике огляделась. Все значительно хуже, чем показалось сначала. А ей до последней секунды не хотелось верить, что он — на самом деле чокнутый. Уж лучше бы оказался мерзавцем. — Диктуйте ваш номер телефона, — медленно проговорил чокнутый господин Панин. Ах — это! Он за ней решил приударить. А что тогда орал? Или за сегодняшний день она совсем разучилась думать и не понимает теперь элементарных вещей? Может, он орал, чтобы темперамент продемонстрировать?.. — Зачем вам? — пискнула Алена, запутавшись окончательно. В висках звонко били колокола. Очень хотелось хлебнуть кофе, но из его чашки она не решилась, а свою оставила на подносе. Вопрос — обыкновенный, женский вопрос — довел господина Панина до исступления. Левая щека у него принялась дергаться, синева в глазах затянулась седыми тучами, челюсть клацнула, зубы скрипнули, и Алена поняла, что он сейчас ее убьет. — Не хочешь по хорошему, да? Думаешь, успеешь еще муженька предупредить? Да мои ребята уже… Нет! С нее довольно! — Не тыкай мне! — психанула Алена. — Не ори! — Сам не ори! Мужлан неотесанный! — Что?! — Он приблизил к ней бордовое от гнева лицо. Ни секунды больше не раздумывая, Алена нырнула у него под рукой, застряла, дернулась изо всех сил, шарахнула наугад каблуком и попала ему по ноге. Господин Панин взревел, как дикий буйвол. А что, бывают разве буйволы домашние, промелькнуло у Алены в голове. И больше никаких мыслей не было. Вот так, без мыслей, она обогнула стол, споткнулась о какие-то коробки, боком врезалась в кофейный столик, коротко мявкнула от боли, и понеслась к двери. — Ах ты дрянь! — ударилось в уши, и Алена припустила еще быстрей. В приемной от нее шарахнулась испуганная секретарша, прижимавшая к груди телефон с явным намерением немедленно вызывать ОМОН, скорую помощь и пожарных одновременно. — Кирилл Иваныч? — услышала Алена ее тоненький печальный вскрик и помчалась дальше. Коридор. Чья-то спина, в которую едва не втемяшилась. Лестница. Тут едва не сломался каблук. Была бы почти Золушка. Толпа народа на ресепшене. Как быстро подоспел ОМОН! Или это пожарные? Надо сделать лицо. В смысле, привести себя в порядок. Нет, лучше побыстрей прошмыгнуть мимо. Какой уж порядок, если руки трясутся, а в голове — колокольный звон?! Будка охранника. Ворота. Еще чуть-чуть. Уже можно отдышаться или еще рано? Опомнилась она в каком-то переулке. Вокруг была осень, шуршал в ветвях ветер, худая дворняга поскуливала возле мусорного бачка. Алена нервным движением поддернула сумку на плече. Все нормально. Все будет хорошо. Дворняга подняла на нее обеспокоенную морду. Приняла Алену за конкурентку. Нет, милая, нет. Может, зря она убежала? Надо было дождаться скорую и вместе с господином Паниным пройти курс лечения. Или ее случай безнадежен? Или это просто магнитные бури, а? Целый день творится что-то странное и страшное. Ко всему прочему она где-то потеряла шарф. Свой любимый зеленый шарф. Он так шел к волосам. Очень обидно, очень! Если он остался в кабинете, хоть какое-то утешение. Может, Кирилл Иванович Панин догадается на нем повеситься, а? Иначе ей самой придется это сделать. В смысле, удавить его собственными руками. Вот она успокоится, все тщательно обдумает и обязательно удавит. Не станет же она спускать ему с рук эти вопли! Он был ее последней надеждой, черт побери! Единственной, если быть честной. Больше некуда было пойти, и она пошла к нему. И что? Он имел наглость оказаться полным кретином! Да еще и с припадками! Везет ей, ничего не скажешь. Впервые в жизни встретила человека с немыслимыми синими глазами, и — пожалуйста. Идиот. На кой черт тебе идиот, подумалось Алене. Ответить было нечего. Жаль, что все так, а не иначе. Они могли бы познакомиться тогда, в магазине. Он, допустим, не позволил бы своей фифе купить белое пальто из Алениной мечты. Придумал бы что-нибудь, наврал, что оно ей идет, как корове седло. Фифа от обиды бы разревелась и пошла бы топиться в Суре. А они бы остались и смотрели друг на друга смущенно, как заговорщики. И пальто он бы купил для Алены. Она, конечно, не приняла бы — как можно! Но ей было бы приятно. Или нет… Все было совсем не так. В магазине ничего не случилось, и ладно. Но сегодня-то могло бы случиться. Он мог бы выслушать ее и помочь. Нашел бы Лешку. Хотя, черт с ним, с Лешкой, зачем его искать? Нашел бы бандитов, вот что! Браво выхватил бы кольт из кармана безупречных брюк и пальнул бы по ним по всем сразу. Или нет. Хуком слева уложил одного, хуком справа — другого, а потом подошел бы к Алене и устало сказал: «Теперь тебе ничто не угрожает, дорогая!» И они бы отправились в ресторан праздновать победу добра над злом. А потом он бы ее провожал и набивался на чашечку кофе. А она бы стеснительно пыхтела, потому что мечтала именно об этом. Ну куда, куда ее занесло?.. Мечтала же она вовсе о другом! О белом пальто и парижском кафе. И господин Панин тут ни при чем! Особенно если учесть, что он на Алену даже внимания не обращал. То есть, обратил, но как-то не так, как хотелось бы. Хотелось? Кому хотелось? Она споткнулась об эту мысль и дальше думать не стала. Вернее, приказала себе не думать. Только это очень плохо получилось. Совсем не получилось, если честно. Миша Терехин не зря имел черный пояс по каратэ и разряд по боксу. Реакция у него была моментальной. Когда у двери квартиры Балашова обнаружились два амбала, настойчиво пинающие дверь, Миша мигом сориентировался и с очень деловым видом стал подниматься на следующий этаж. Амбалы проводили его хмурыми взглядами. — У! Падла! Отсидеться решила! — услыхал Миша. — Тише ты, придурок. Охота с соседями разбираться? — Да я всех урою! Последняя фраза Мишу развеселила. Уроет он! Думает, массой возьмет, а мы его — умением! Ишь ты — Кин-конг недобитый! — Хорош барабанить. Открывай давай. Послышался скрежет. Миша понял, что амбалы пошли на крайние меры и теперь вскрывают дверь отмычкой. Елы-палы, что здесь происходит, у этого Балашова? Не похожи парни на домушников, хоть ты тресни! И эти загадочные фразы про падлу! Нет, явно ребята пришли потолковать по душам с бывшим риэлтором. — Глянь-ка по этажам, нет никого? А то нарвемся на какую активную старушенцию, вмиг ментуру вызовет. Миша вздрогнул и отлепился от стены, затопал ногами, будто спускался сверху, а потом быстрым шагом снова прошел мимо амбалов. При этом лицо его хранило крайнюю степень озабоченности. Торопится человек по своим делам. И плевать ему, кто тут что взламывает. Один из амбалов привычным жестом взялся за бок, характерно выпирающий. Ха. Видали мы такие игрушки. Краем глаза Терехин увидел, как напрягся второй, тот, что постарше, но команды не давал, замер в ожидании. Миша, это ожидание оправдывая, незаинтересованным мимолетным взглядом скользнул по ребяткам и тотчас отвел глаза, снова будто погрузившись в свои многотрудные размышления. Амбалы еще смотрели на него с некоторой настороженностью, но он проскакал между ними сосредоточенно-торопливой походкой, и старший махнул рукой. — Давай, продолжай, — разрешил строгим шепотом своему напарнику. Снова раздался тихий скрежет в замке. Миша спустился во двор и стал думать. Если эти двое сейчас застанут Балашова, к бабке не ходи — будет ему весело. Так весело, что начальство может успокоиться и наслаждаться местью, которую за него другие осуществили. Но… У Балашова еще имеется жена и дочка. Вдруг все вместе сидят в подполье? Миша Терехин был человеком гуманным и вовсе не желал беды балашовскому семейству. Дети за отцов не отвечают, так вроде. В намерениях амбалов Миша не сомневался, у них на мордах отчетливо эти самые намерения прорисовывались. В причины вдаваться было некогда. Да и ни к чему. И так ясно, что Балашов попал в нехорошую компанию и подвел не только шефа, но и компаньонам чем-то не удружил. На повестке дня вопрос — вмешиваться сейчас или попозже? Если сейчас, то чем это грозит ему? Всего-навсего мордобоем. Амбалов он уложит на счет три. Ну, на пять, в крайнем случае. А если попозже, то чем это грозит Балашову и его родственникам? Надо было оставаться на тренерской работе, вот что. Никаких тебе тараканов. Он раздумывал минуту, не больше, но тут из подъезда выскочили братки с перекошенными от злости физиономиями, и Миша понял, что время размышлений кончилось. Оставшись незамеченным, он шмыгнул за ближайшую скамейку. Хорошо, что так холодно и промозгло. Дворовые бабульки носа на улицу не кажут, сериалы глядят, а детвора у компьютеров виснет. Хорошо. Пусто. Амбалы, сердитые как черти, протопали к замызганной «шестерке». Однозначно, поход не удался. Стало быть, Балашова дома нет. Стало быть, есть возможность еще встретиться с ним — живым и невредимым. И тут Мишу осенило. Зачем бегать по родственникам и старым подружкам? Зачем выпытывать у друзей и случайных приятелей? К Балашову его приведут эти шустрые ребятишки, которым ничего не стоит дверь взломать и носить за пазухой пистолетики. Наверняка, Балашов нужен им даже больше, чем Терехину. То есть, больше, чем Кириллу Иванычу. Иначе стали бы они скрежетать зубами и зеленеть мордами, не застав его дома! Значит, будут искать. С их методами — обязательно найдут. И он, Терехин, тоже найдет. Чего уж проще? Проследить за этими гориллами, уверенными в своей безнаказанности и силе. Как говорится, сила есть — ума не надо. Да и вот еще — на каждую силу найдется другая сила. Зря только сидит он за этой чертовой лавочкой. Если обнаружат — гикнулась его конспирация и никакой слежки не предвидится. Станут осторожны. Надо придумать что-то. Можно газетку взять, устроиться на скамейке с умным лицом. Я не я, и корова не моя. Только газет Миша Терехин не читал и по этой причине их с собой не носил. Как назло и томика Ахматовой с собой нет! Только вот единый проездной да квитанция из ЖЭКа. Может, их почитать, издалека ведь и не разберешь. Миша нерешительно двинулся вокруг скамейки на корточках, намереваясь легализоваться. Окно в «шестерке» было приоткрыто, и он услышал, как амбалы ругаются между собой и решают, звонить ли шефу. Столь важная беседа полностью поглотила их внимание, и Терехин осуществил свой план вполне удачно. Сел, достал проездной, принялся вертеть в руках. А что? Может, у него хобби такое — проездные рассматривать! Амбалов его хобби не заинтересовало никоим образом. Решив, что шефу звонить все-таки надо, они теперь спорили, кто именно это сделает. Миша презрительно хмыкал, ощущая свое полное превосходство. Утро началось со звонка босса. — Ты сделала хоть что-нибудь? — без предисловий спросил он. Стараясь не зевать, она доложила обстановку. Где искать Балашова, она понятия не имела, поэтому докладывать пришлось весьма туманно. Мол, есть люди, которые помогут, но не сразу. Мол, надо к ним сначала попасть, в доверие войти, заплатить и т. д., и т. п. И вообще, не ее это дело. Чем там служивые доберманы занимаются? Их забота Балашова найти, а она всего-навсего красивая дурочка для прикрытия, разве не так? Конечно, последние рассуждения она озвучивать не стала. — Плати, кому хочешь, только чтобы к вечеру он был здесь. Я хочу с ним сам поговорить! Босс нервничал. Злился. И даже не догадывался, что его водят за нос, ведь ни малейшей зацепки у нее не было. Может, срубить с него денег и свалить уже из города? Надоело все, хоть вой. Но — нельзя. Найдет, волчара, у него повсюду связи и кореша. Тупик. Стараясь не думать об этом, она приготовила себе завтрак и улеглась с подносом на диван. Пощелкала пультом, наткнулась на какой-то сериал и вскоре забыла о своих проблемах. Сериал был детективный, «нашенский» и очень захватывающий. Какие-то дядьки гонялись за проституткой, которая случайно оказалась в неурочный час в ненужном месте. Не повезло, словом, девушке. Красавице этот сюжет что-то напомнил. Когда серия кончилась и пошла реклама про «его попка всегда остается сухой», от скуки она догадалась, что именно. Может, удача? Чем черт не шутит! Все равно других версий нет, и не предвидится. Она взяла телефон. — Привет, это я. Вы где? — Все там же, — зло откликнулся собеседник. — Что босс? — Башку оторвет, если Балашов сегодня же не будет у него. Я кое-что нарыла. Работаем вместе. — Да мы всегда рады! — голос в трубке чуть не сорвался до поросячьего визга от восторга. — А то торчим тут, а толку нет. Думали, к бабе в школу податься. Так школа не простая, хрен ее знает, что там с охраной. Сидим вот, козла забиваем. Как думаешь, может, баба уже к нему подалась? — К козлу-то? — хихикнула она. На том конце провода недовольно посопели, размышляя, шутка это или жестокое издевательство. Ничего не надумав, уже серьезно спросили: — Чего ты нарыла-то? — С кем он ездил в Тарханы, знаете? — Да шлюху какую-то снял в «Эдеме». — Найдите ее. — А че ее искать? Небось, там же и ошивается. Ты что, думаешь… Да лажа! Станет она свою жопу подставлять! И денег же ей надо зарабатывать. — У него была возможность ей заплатить, — задумчиво произнесла красотка. — Ладно, давай не спорить, а дело делать. Езжайте в «Эдем». Хотя, я уверена, что ее там не будет. Сразу, конечно, вы ее проверить не удосужились? — Почему это? — обиженно прогундосил собеседник. — Я тогда Балашова вел, а Митька бабу проводил на всякий случай. Девушка с досады едва не запулила трубку в стену. — А чего ты тогда мозги мне пудришь?! Значит, адрес ее вы знаете? — Ну. Митька вон говорит, что помнит, как ехать. — Кретины! Ее надо было проверить в первую очередь! — Че ты орешь? Кто ж знал, что шлюху в расчет нужно брать? Босс ниче не говорил! Красавица с удовольствием выругалась, помянув черта и его бабушку. — Быстро туда. Босс про вашу тупость ничего не узнает, если вы скажете, что Балашова нашла я. Понятно? Убедитесь, что он там, позвоните. Я жду. — А если босс сам позвонит? Че говорить-то? Тьфу ты! Как выражается один сатирик — «Ну-у, тупые!» Правда, он про иностранцев, а эти двое вроде русские Иванушки-дурачки. — Скажете, что он пока не появился, — велела она, стараясь изъясняться спокойно и просто, — но вы, мол, несете трудовую вахту. Ясно? В ответ пробурчали, что более или менее. На радостях красавица позволила себе слопать калорийный бутербродик. Вышло все просто классно! И пусть кто-нибудь посмеет после этого утверждать, что все красивые женщины — идиотки! Она — и умница, и красавица! И сегодня же вечером получит за это награду. Да, да, пусть только босс попробует не раскошелиться! Она одна приведет ему Балашова. Только благодаря ей босс получит этого кретина! Он опомнился на первом этаже, увидев толпу сотрудников на ресепшене, бурно обсуждающих Балашова, Терехина и… начальство. Ах да, еще незнакомую дамочку, полминуты назад пролетевшую мимо. Кирилл затормозил пятками и попятился назад. Устраивать выход царя Ивана Грозного к опричникам он не собирался. Пусть обсуждают, жалко, что ли? Бабушка говорила: «На чужой роток не накинешь платок». Народная мудрость. Он верил в народные мудрости. Да и что могут знать подчиненные, кроме досужих сплетен? Ну, начальство с Мишей Терехиным решали какие-то вопросы. Ну, Миша Терехин после этого занялся изучением биографии и трудовых подвигов Балашова. Судя по возбуждению народа, этот факт без внимания не остался. Кирилл продвинулся назад еще на шаг. — Кирилл Иваныч, выпейте! — умоляюще простонала за спиной запыхавшаяся верная Машка. Он резко обернулся, едва не выбив у нее из рук стакан с водой и пачку таблеток. — Маша! Уйди! — прошипел Кирилл, мечтая остаться незамеченным и подслушать самую интересную часть беседы. Про девушку, только что выбежавшую из кабинета шефа. Из его, то есть, кабинета. — Но Кирилл Иваныч! — взмолилась Маша, насмерть перепуганная преображением начальства в ополоумевшего психа, который сначала орет на незнакомую дамочку, потом, чертыхаясь во весь голос, гонится за ней, опрокидывая казенную мебель, а сейчас вот стоит и прячется от толпы. Кирилл с досадой тряхнул головой, но таблетки и стакан у Маши забрал. — Кыш отсюда! Что теперь делать? Продолжить все-таки погоню? Или дослушать до конца весь бред, что несут его подчиненные? Версии, которые они выдвигали, были достаточно абсурдны. Предполагалось, например, что Кирилл Иванович обсуждал с начальником службы безопасности причастность Балашова к террористам. А девушка с перекошенным лицом была заслана конкурирующей фирмой. Ну да, ну да, тогда Лола Борисовна — законспирированный агент ЦРУ. Кирилл понял, что ничего не понял, залпом осушил стакан и поплелся в кабинет. — Кирюш! — вдруг раздался радостный вопль. Он обернулся, и в толпе тоже произошло движение. Начальство заметили, наконец, и теперь переводили взгляды с него на девушку у входа в офис. Девушка была сногсшибательна. Широкополая красная шляпа украшала ее темноволосую голову. В распахнутом длинном лилово-розовом плаще с заплатками ярко-фиолетового цвета виднелись длинные ноги, едва прикрытые леопардовой юбочкой, и высокая грудь в кофточке-кольчуге. Ольга любила иногда эпатировать публику. — Кирюша, — повторила она призыв елейным голоском капризной старой девы. — Привет, — невольно улыбнувшись, отозвался он. Толпа синхронно развернулась в его сторону. — Почему не работаем? — ласково осведомился Кирилл, направляясь к сестре с намерением хорошенько треснуть ей по заднице, чтобы впредь не смущала народ. Народ, толкаясь, ринулся по кабинетам. Только Лола Борисовна осталась сидеть за своей конторкой, едва не выпрыгивая из штанов от любопытства. — Это Оля, моя сестра, Лола Борисовна, — напомнил Кирилл, — вы ее уже видели. Конечно, видела. Только в прошлый раз эта самая Оля была примерной девочкой в обычных джинсах и простенькой курточке. А теперь, видимо, от хорошей жизни на панель подалась. Все это явственно нарисовалось на физиономии Лолы, и Кирилл поспешил отвернуться, чтобы не начать спорить. Может, сегодня бабы специально сговорились трепать ему нервы?.. — Сдурела, да? — прошипел он, таща сестрицу за собой по лестнице. — Чего ты? Я пришла тебя проведать, может, думаю, на обед вместе сходим. — А это? А это что? — Он потыкал поочередно в шляпу и в плащ. — Между прочим, последний писк моды. — Сама пищала? — уточнил Кирилл. — Плащик сама, а шляпка из коллекции Иванченко. Ничего, правда? Ольга кокетливо поправила алый шедевр модного дизайнера. — Безвкусица! — из вредности ответил Кирилл. Они зашли в приемную, и бедная Маша, которой сегодня пришлось пережить столько потрясений, только обессиленно пискнула при виде Ольги. — И вам здрасте, — улыбнулась та. — Вы меня помните? Я… — Оль, пойдем, — Кирилл силой затащил ее в кабинет. Она недовольно пробурчала, что можно было бы обойтись и без грубостей, и посетовала на то, что похмелье очень плохо влияет на манеры отдельно взятых индивидуумов. — Это не похмелье, — пробурчал Кирилл, плюхаясь в кресло. И вдруг подскочил, будто укушенный. — Что? — встрепенулась Ольга, которую уже давно тревожил внешний вид братца. Даже с похмелья нельзя быть таким бледным, сердитым и растерянным. Что-то у него тут происходит. Что-то странное. — Какая мерзость, — скривившись, сообщил Кирилл, держа двумя пальцами нечто длинное и зеленое. Слава Богу, неживое, подумалось Ольге, и она смело перехватила у брата эту штучку. Штучка была вязаной, почти невесомой, с выпуклым узором по краю, и в редких капельках перламутра. — Какая прелесть! — восхитилась Ольга и с удивлением посмотрела на брата. — Откуда у тебя? — Слушай, Оль, ты извини, но мне сейчас некогда. Давай ты тут тихонько посидишь, журнальчики полистаешь… — Журнальчики я и дома могу полистать, — оборвала сестрица. — Мне некогда! — повторил он с силой. — Откуда шарфик, а, Кирюш? — задумчиво повторила она. Кирилл с отвращением выдернул шарф и бросил на подоконник. — Надо же. У тебя появилась девица со вкусом, — прокомментировала Ольга, — и ты, конечно, уже успел с ней поругаться! — Это не девица! — пылко возразил брат. — Что? Ты хочешь сказать, такую прелесть носит мужик? — Иди в баню! — Ну уж нет, — невозмутимо отказалась она. — Лучше расскажи, как вы познакомились. Кирилл громко подышал, стараясь упокоиться. И почему всегда сваливается все сразу? Он даже посчитал до десяти, но раздражение не утихало. Может, стоит продолжить счет до тысячи? Хоть до триллиона! Болван! Просто отправь сестру домой, а сам займись делами! — Ну? Расскажешь? — Да о чем? — зло выкрикнул он. — Очень все запущено, — решила Ольга. — Может, ты влюбился? — Она меня подставила! Несчастную тут изображала, сопли на кулак наматывала, а я ее кофе поил и в себя приводил. Вон, свитер облил, видишь? А она меня подставила! Печать сперла! Подпись подделала! Ольга зачарованно слушала с открытым ртом, будто он рассказывал сказку. — Это ты про нее? — уточнила она, взяв в руки шарф, и потрясла им перед носом Кирилла. Он яростно потряс головой и отодвинулся. — Убери. — Хватит дурить-то! Женщина, которая носит такую прелесть, не могла украсть или что-то там подделать. Ты совсем не разбираешься в людях! Ольга расправила шарф и еще некоторое время любовалась на него. Потом принюхалась. — И духи у нее хорошие. Нежные такие… — Помолчи, а? — взмолился Кирилл. — Что ты так нервничаешь? Теперь она свернула шарф, и он легко уместился в ладони. — Девушка, наверное, переживает. Надо ей вернуть… — Задницу ей надо надрать, вот что! — взбеленился Кирилл, выскакивая из кресла. — Ты меня слушаешь вообще или нет? Эта девка меня подставила! — Девки в поле! — резонно возразила Ольга. — Впрочем, им тоже не понравилось бы, если бы ты их так назвал. — Хватит демагогии! Иди домой! Мне работать надо! У меня из-за этой… из-за девицы теперь проблем куча! Ольга ласково погладила брата по волосам. — Бедный ты, бедный, все время у тебя какие-нибудь кучи! Успокойся, Кир, а? Ну, подумай логически… — Мне некогда думать! У меня … — Я уже поняла. У тебя — кучи. И шарфик. Его надо вернуть. Кирилл посмотрел на сестру исподлобья, и тут она поняла, что зашла слишком далеко. Сейчас он станет ее убивать. Просто возьмет и грохнет по черепушке степлером. И, возможно, будет прав. У него же — кучи проблем, а тут она еще привязалась. Но ей просто не верилось, что все то, о чем он орал, могла натворить девица с таким шарфом. Шарф был потрясающий. Мягкий, легкий, изысканный. Словно из сказки про спящую царевну, которая вполне могла таким вот шарфиком повязывать свою царственную шейку. — Тихо, тихо, — произнесла Ольга, на всякий случай отодвигаясь от братца. — Ты расскажи мне все по порядку, глядишь, сам лучше поймешь. Когда вслух проговариваешь, легче становится. Кирилл еще немного подергал желваками, решаясь. Действительно, может, рассказать? Уж сестрица-то точно к этому отношения не имеет, сплетничать не станет, кудахтать от волнения не примется. И вообще, она человек здравомыслящий. Когда речь не заходит о моде и эпатаже. И еще о шарфиках. Тьфу ты! Он рассказал. По окончании повествования Ольга молча поднялась с дивана и выглянула из кабинета. — Машенька, сделай нам кофейку, пожалуйста. Пока Машенька делала, Ольга все молчала. И только отхлебнув горячего ароматного кофе, спросила у хмурого брата: — А почему, собственно, ты решил, что она замешана в этом? Кирилл, которому ни на йоту не стало легче от размышлений вслух, психанул окончательно. — Как это почему? Ты что, идиотка совсем? Я тут распинался, рассказывал, а ты ушами хлопала! Почему? По кочану! Он метался по кабинету, а сестрица спокойно пила кофе и разглядывала между делом узор на шарфе. Очень красиво. Будто венок из одуванчиков. И змейкой трава стелется. Интересно, девица шарф сама вязала или купила у бабушки-мастерицы? — Ну! — выдохся Кирилл. Теперь он ждал покаяния от сестры, которая ни черта из его рассказа не поняла. Но она поняла и каяться не желала. — Все твои обвинения гроша ломаного не стоят! — заявила Ольга. — Ты думаешь: раз муж — подлец, то и жена — стерва! Слишком слабый аргумент, Кирюш. — Если б ты ее видела! — возразил Кирилл очень убедительно. — Внешность еще ни о чем не говорит. Если она и выглядела как стерва, это еще не значит… — Она выглядела, наоборот, как ангелочек, — с ехидцей вставил Кирилл. — Вернее, сначала как психопатка ненормальная, потом как бабка больная, а после… — Она что — переодевалась?! — ахнула Ольга, для которой все изменения в облике ассоциировались только со сменой наряда. Самой же ей удается выглядеть по-разному, стоит вот только костюмчик переодеть. — Дура! — не сдержался Кирилл. — Она просто актриса гениальная, как все бабы! — Попрошу не обобщать! — взъярилась сестра. — А ты не лезь не в свое дело, ясно? Заладила одно и то же! Если хочешь знать, она свою вину сама признала! И деру дала! Ольга перевела дыхание. — Да ты ее, небось, испугал до полусмерти своими воплями. Человек неподготовленный вообще с тобой дольше минуты разговаривать не сможет! Особенно если ты с похмелья и злишься. — Я не злился! Это она меня разозлила! — С таким-то шарфиком? Она должна быть красоткой! С каких это пор тебя злят красотки?! — Достала ты со своим шарфиком! — простонал Кирилл и, выпив кофе из ее чашки, рухнул рядом с сестрой на диван. Помолчали, глядя друг на друга упрямо. Было ясно, что ничего не ясно. Ольга никогда не видела, чтобы брат так бесился из-за женщины. Пусть бы даже эта женщина в чем-то виновата перед ним. Хотя в это верилось с трудом. Из того, что Кирилл рассказал, она поняла, что муж дамочки с шарфом что-то украл и что-то подделал. Но это же еще не основание кидаться на его жену! То, что муж и жена — одна сатана, Ольга во внимание не принимала. Народной мудрости она, в отличие от Кирилла, доверяла с большими оговорками. Итак, что мы имеем? Взбесившегося братца. Неизвестную мадам. Ее супруга, который подлец и вор. — А чего ты с ним не разберешься? — спросила Ольга. — Чисто по-мужски. — С кем? — дернулся Кирилл. — А… Он под юбкой прячется. Я же тебе говорю, он ее послал, чтобы разведать, как дела обстоят. А сам прячется. — У тебя служба безопасности есть, — напомнила Ольга. — Ребята работают, — устало вздохнул Кирилл. И тут раздался звонок, подтвердивший его слова на сто процентов. — Может, ты пока тоже останешься у меня? — А школа? Я уже пропустила один день, завтра меня вообще могут уволить, — вяло возразила Алена. Юлька пожала плечами. — Так езди от меня, в чем проблема? — Проследят, — убежденно заявила подруга. Обе уставились в окно, где гонялись друг за другом беззаботные Ташка и Влад. — Я иногда думаю, что он отстает в развитии, — хихикнула Юлька. — Просто в детстве не наигрался, — отмахнулась Алена. — К тому же все мужики без исключения — большие младенцы! Большие и глупые! Даже орут так же! Без причины, зато громко! Сделав это заявление, она уткнулась в чашку и надолго замолчала. Юлька бросила на нее подозрительный взгляд. Что же это такое творится? Неужели непонятная слежка и угрозы по телефону так подействовали на Алену, что она стала рассуждать о мужчинах? Раньше копаться в психологии сильного пола она терпеть не могла, и каждый раз, когда Юлька с умным видом заводила разговор на эту тему, Алена только хихикала. И никогда — никогда! — не называла мужчин младенцами! И ни разу — ни разу! — не упоминала ни об одном из них с таким выражением лица, словно вот-вот разревется и захохочет одновременно! — Аль, ты чего? Ты мне все рассказала? — уточнила проницательная Юлька. — Все! — отрезала Алена. Так оно и было. Про бандитов и звонки Юлька знает, про посещение «Русского дома» — тоже. Алена ничего не скрыла. Но не могла же она рассказать то, о чем сама не знала. Вернее, знала, но не понимала. Так, пожалуй, она снова запутается. Панин, конечно, сумасшедший. Поэтому вовсе не обязательно рассказывать подруге, как он поил Алену водой, как орал на нее и как она отдавила ему ногу, а потом мчалась по офису со скоростью курьерского поезда. Рассказывать — не обязательно, а думать — тем более! Прекрати сейчас же, прикрикнула она на себя. — Алька, ты зачем пирожок в чай макаешь, а? И вообще зачем тебе два пирожка сразу? Мне, конечно, не жалко… — Да?! — удивилась Алена и покосилась на собственные руки. В одной был зажат пирожок, наполовину потонувший в кружке. Другая со страшной силой сдавила еще один, из которого на стол аппетитно капала начинка — вишневое варенье. — Я уберу, — встрепенулась Алена. — Сиди уж, — сердито молвила Юлька и с обидой продолжила: — Лучше бы толком объяснила, что с тобой стряслось! Ты же не бандитов боишься, я вижу! — Ничего со мной не стряслось! — заявила Алена и стала прикуривать сигарету с фильтра. — Ну да, — кивнула Юлька и сигарету вытащила. Алена тяжело вздохнула, обхватив щеки ладонями. — Какая я дура! Юль, я полная дура! — Конечно! — радостно воскликнула та. — Наконец-то, поняла! Гоняешься за Балашовым, спасти его хочешь, дуреха! Да тебе всего-навсего надо было тем амбалам объяснить, что вы больше вместе не живете! — А вдруг они его раньше найдут? — Вот и хорошо! — Я хотела его предупредить! — всхлипнула Алена, не слушая подругу. — Ты бы видела их морды! Они же его убьют! Юлька с изумленным ахом опустилась на стул. — Что ты сказала?! — Убьют! — Алена для пущей убедительности чиркнула себя ладонью по горлу. — Да нет, раньше. Что ты сказала до этого? — Юлька состроила жуткую физиономию и гаркнула на весь дом: — Ты сказала «морды»! Ты так сказала, Аль! Сама! «Морды»! — Алена скромно потупилась, а подруга все продолжала разоряться. — Ты никогда раньше не ругалась, — выдохшись, подвела она итог. — День такой, — смущенно оправдалась Алена. — Не, — Юлька потрясла головой, — что-то с тобой такое… Непонятное… Может, влюбилась? Алена погрозила ей пирожком и сказала, что жестоко и глупо подозревать ее во внезапной страсти к бандитам. — Кто говорит о бандитах? — удивилась Юлька. — Может, ты кого встретила в «Русском доме», а? И еще сама не поняла. Кстати, а как этот буржуй выглядит? — Какой буржуй? — Ну, про которого Балашов все время распинался. Мол, скотина, богатый слизняк и так далее. Ну, самый главный ихний! — Ты еще скажи «евоный», — прыснула Алена, лихорадочно придумывая, как уйти от описания господина Панина. Очень не хотелось произносить вслух, какие у него глаза, рот, брови, голос, плечи, улыбка… Ай, ай, остановись! Как там? Постой паровоз, не стучите колеса! Она не готова к этим воспоминаниям! Пусть идут к черту! И улыбки и глаза! И голос, которым он на нее орал! — Так что? Какой он из себя? — Юль, отстань. Он совершенно необыкновенный. То есть, я хотела сказать, наоборот. Обыкновенный. Какая разница?! — О! — Юлька закатила глаза. — Все понятно. — Иди к черту! — А! — Юлька закатила глаза еще раз. — Впервые в жизни ты посылаешь меня по этому адресу, да еще из-за какого-то мужика! Алена взмолилась, чтобы подруга замолчала, и принялась тарахтеть, что никуда ее не посылает, и вообще не то имела в виду, и что никакой мужик тут ни при чем, тем более богатырь с синими изумительными глазами, впоследствии оказавшийся придурком и неврастеником. — Значит, синие глаза и бешеный темперамент, — резюмировала подруга, и Алена запустила-таки в нее надкушенным пирожком. — Лучше давай придумаем, что мне делать, — жалобно простонала она. — А что тут думать? Такие вот личности с синими глазами… погоди, не бей!.. Так вот, такие личности очень любят помогать дамам. Тем более, что твой Балашов у него работал. — Юль, эта самая личность не станет мне помогать! Он — психопат! Решил, что я — воровка и шпионка! Телефон Жириновского требовал. Алена все-таки закурила. А Юлька, задумчиво почесав затылок, потребовала с этого места рассказать поподробней. — Я тебе уже рассказывала. От «Русского дома» помощи ждать не приходится. Меня выперли. — Почему он решил, что ты воровка? — А я знаю? — вскинулась Алена. — Может, у него паранойя! Юлька попросила слово в слово вспомнить, как именно эта паранойя проявлялась. Процитировать всю трогательную речь Панина. Алена возмутилась и заявила, что подобные глупости не откладываются у нее в голове. Добавлять, что глупости не откладывались, потому что в этот момент она думала о том, кто эти глупости говорит, ей не хотелось. Все запуталось еще больше. Хотя, куда уж?! Мало-помалу, Юлька все-таки добилась своего, и Алена кое-что вспомнила. Рассказала. Юлька молчала в глубокой задумчивости, а потом завопила, как резаная. — Поняла! Я поняла! Он решил, что ты с Балашовым заодно! Как говорится, муж и жена — одна сатана! — И? — пискнула Алена, немного напуганная взрывом эмоций. — Он на меня орал, потому что не признает брачных союзов? — Дура! — радостно объявила Юлька. — Он орал, потому что вы с Балашовым — два сапога пара. Тебя он не знает, но Балашов, видимо, ему очень сильно не нравится. — Это не повод, чтобы… — Погоди-ка! Еще какой повод! Он тебя шпионкой называл? В воровстве обвинял? Значит, это Балашов у него что-то стибрил, а начальник его подумал на тебя. Раз жена… — Это я уже слышала, — остановила ее Алена. — Ты думаешь, Лешка в чем-то Кирилла подставил, и поэтому… Юлька замерла перед ней с раскрытым ртом и погрозила пальчиком. — Что? — пожала плечами Алена. — Ты сказала «Кирилла». — Его так зовут, — как ни в чем не бывало пояснила она. Юлька поцокала языком. Алена сидела красная — до ушей. Уши были не красные. Уши были бордовые. — Ну? Продолжай! — разрешила подруга. — Ни слова больше не скажу. — А и не надо, — легко согласилась Юлька, — и так все понятно. Балашов подложил этому Кириллу свинью. И одновременно чем-то не угодил бандитам. Ты попала со всех сторон. Бандиты тебя напугали, ты пошла к начальнику Балашова, а там нарвалась на грубость. Потому что начальник — Кирилл! — уверен, что ты с мужем заодно. Ко всему прочему тебя угораздило в него влюбиться. Она потянулась, словно только что закончила трудную, но интересную работу. И добавила с упорством зануды в климаксе: — Не в мужа влюбиться, а в начальника, которого зовут Кириллом. Алена постучала кулаком по голове. — Очень глупая ты женщина, Юлия! — Не-а, — хохотнула подруга, — я умная, а ты злишься, потому что он на тебя внимания не обратил. Брось. Ему просто не до того было. Вот с Балашовым разберетесь, тогда сможете присмотреться друг к другу внимательней. На этот раз Алена потрясла в воздухе кулаком и молча выбежала из кухни. На том конце провода оказался Миша Терехин — запыхавшийся, но торжествующий. Из его доклада Кирилл понял только, что все сошли с ума и следят друг за другом непонятно зачем. — Миш, давай так, — перебил он начальника службы безопасности, который все балабонил и балабонил, — я у тебя буду спрашивать, а ты отвечай. Только, пожалуйста, короткими предложениями, в которых нет слов больше чем из пяти букв. — Понял, — ответил Миша, хотя понял не все. — Ты был у Балашова дома? — Был. — А он? — Его не было. — Та-ак… А где он? — Я же говорю, Кирилл Иваныч. Они за ним тоже следили, а я за ними, а им кто-то позвонил, а я подслушал. И когда они поехали, я… — Не надо, — оборвал его Кирилл и задал следующий вопрос по существу. Про адрес. Миша Терехин продиктовал его с удовольствием. — Только поторопитесь. Я не знаю, чего эти амбалы ждут, может, главного своего, но ясно точно, что они Балашову сейчас башку снесут. А вы не успеете. — Успею, — пообещал Кирилл. И стал думать. Ольга тоже сидела и думала. Больше заняться все равно было нечем. Таким образом она додумалась до того, что шарф, столь ее заинтересовавший, просто произведение искусства. И она будет дурой, если не найдет мастерицу, его изготовившую. И будет трижды дурой, если… На этом ее размышления были прерваны, потому что брат тоже додумался до чего-то и яростно принялся вопить. Она налила ему водички и заставила выпить залпом, после чего Кирилл самым бессовестным образом выгнал ее из кабинета, сославшись на важный разговор. Ольга хотела подслушать. Ей казалось, что братец обязательно будет толковать с той девицей, которая оставила шарфик. В их отношениях было что-то очень загадочное, а Ольга очень любила разгадывать загадки. Но секретарша Маша ей не позволила. Взглянув на сестру босса доброжелательно, она, тем не менее, оттеснила ее от двери и буквально впихнула в кресло. Хорошая девочка. А главное — предана начальству до самозабвения. Может, услать ее за кофе? Но оказалось, что кофе Маша готовит прямо у себя на рабочем месте, в маленькой изящной кофеварке. И чашечки достает из сервиза, обитающего во встроенном шкафчике. Все как в лучших домах Лондона, отчаянно подумала Ольга и прикинула, куда бы еще и за каким чертом послать секретаршу. Потом в голову ей пришла замечательная идея, смысл которой заключался в том, что Машу посылать никуда не надо. А надо просто с ней поговорить. — Машенька, у вас замечательный кофе, — издалека качала Ольга. — Спасибо. Пейте на здоровье. — А какая блузка на вас интересная! Такой… ммм… оригинальный покрой. Вам очень идет. Маша улыбнулась шире, хотя лесть была явной и грубой. Но под строгим видом опытной секретарши билось чувствительное девичье сердечко. Спустя пять минут они болтали, как закадычные подружки. — Маш, а что за девица недавно к Кириллу Иванычу приходила, а? Ты ее знаешь? — Ой, Ольга Ивановна, впервые видела! Я, конечно, ничего такого не хочу сказать, но странная она какая-то, эта Балашова. — А как ее зовут? Наверное, не трудно будет найти девицу, зная инициалы и фамилию. Конечно, хорошо бы еще разжиться номером телефона и подробным адресом, но на такую удачу Ольга даже не надеялась. Спрашивать у брата бесполезно. И опасно, учитывая, что одно только упоминание о хозяйке шарфа лишало Кирилла самообладания. Придется довольствоваться Машиными показаниями. Но та на вопрос об имени досадливо нахмурилась. — И знать не знаю, Ольга Ивановна! Понимаете, я даже не в курсе откуда эта мадам взялась и по какому делу приходила. Я и фамилию-то ее совершенно случайно узнала. Просто Кирилл Иванович так вопил… то есть, кричал, все слышно было. Он, по-моему, очень был сердит на ее мужа. Этот Балашов на самом деле подозрительный тип… Но Балашов Ольгу не интересовал. Интересовал ее шарф балашовской супруги. А если точнее, не сам шарф, а его непосредственный создатель. То есть, создательница — скорее всего какая-нибудь старушка Божий одуванчик с золотыми руками. — Так значит, она замужем, эта девица, — будто удивленно протянула Ольга. — А мне показалось, что у них с Кириллом… ну, ты понимаешь, Машенька… «Вона как!» — отчетливо нарисовалось на хорошеньком личике Машеньки. Теперь понятно, что они в кабинете так орали! Практически служебный роман! Наверное, никак не могли решить, что делать с одураченным супругом. — Маш, ты ведь знаешь всех сотрудников, да? Дай мне, пожалуйста, телефон этого Балашова, я обязательно должна поговорить с его женой! И прояснить, в конце концов, ситуацию, — выпалила Ольга, старательно изображая из себя грымзу-сестрицу, озабоченную нравственным обликом брата. — Сейчас, конечно, конечно. У меня-то его телефона нет, но ребята наверняка знают… — Погоди-ка, — задумчиво прищурилась Ольга, — а может, сразу домой к ним поехать? Поговорить с ней с глазу на глаз, с этой нахалкой? — Точно! — Тогда узнавай сразу и адрес, — велела хитрюга. Эта игра ей очень нравилась. Мало того, что Ольга вообще любила самой себе усложнять жизнь, так сейчас еще занималась этим не просто так, а с некоторой даже пользой. Правда, не совсем понятной. И неоднозначной какой-то. Во-первых, ей хотелось вернуть шарф владелице. И почему-то Ольга была абсолютно уверена, что та окажется очаровательной женщиной. Это была иррациональная, интуитивная уверенность, взявшаяся, однако, не с пустого места. Просто Ольга хорошо знала своего брата. Если он так орал из-за полузнакомой девицы, значит, девица сильно его зацепила. Либо удивила, либо рассердила. В первом случае, она — милая барышня, каковых он давным-давно не встречал, потому что в его окружении остались только бизнес-леди, женщины-вамп и клевые герлы из богатых семейств. Либо же она — стерва. Первосортная и настоящая. Но такие не носят зеленых воздушных шарфов. Стервы предпочитают пурпурные шляпки или стильные кожаные кепи. Уж ей ли не знать! Стало быть, безымянная Балашова все-таки не стерва, а барышня, поразившая воображение Кирилла наивностью и чистым блеском в фиалковых глазах. Или изумрудных, не важно. Ольга вернет барышне шарфик, и это хорошее дело обязательно где-нибудь зачтется. Хотя, конечно, возню с Машей затеяла она не ради благородства. Ольга весьма смутно представляла себе, зачем ей понадобилась мастерица, ткущая шарфы. Или она их не ткет, а вяжет? Или вышивает? Техника создания шарфика была не очень понятна. Но он явно был сделан вручную. А вещи, сделанные вручную, Ольгу завораживали. Особенно, если они выглядели как этот шарф. Просто и вместе с тем изысканно, тонко, благородно. Вот что значит старая дева, хихикнула над собой Ольга. Столько бурных восторгов, столько нежности к какой-то тряпке! И все же: что она будет с ним делать? Вернее, с бабулькой, которая такие чудеса творит собственными руками? Назначит ее своим личным шарфоведом? Пополнит гардероб нарядами из глубинки? Холодно, холодно. А когда будет горячо — неизвестно. В отличие от брата, Ольга не предпринимала ничего, не продумав операцию до конца, не просчитав все ходы и не будучи уверенной в результате. Но она привыкла доверять своей интуиции. Которая сейчас настойчиво требовала, чтобы шарф был возвращен, а его создательница найдена. И бесполезно спрашивать, зачем именно. — Вот, держите, — Маша закончила переговоры и протянула Ольге листок с адресом и телефоном Балашова. Почти сразу стало ясно, что за Балашовым кто-то стоит. Кто-то сильный, предприимчивый и осторожный. С этого момента процесс расследования застопорился. Потому как было не совсем понятно, зачем сильному и осторожному зарабатывать на случайных незаконных сделках. Кирилл был уверен, что эти махинации на поток не поставлены. Иначе давным-давно риэлторы забили бы тревогу. Значит, случай единичный. Значит, что? А ничего. Ерунда какая-то получается. Лечиться надо, вот что. Как девица посоветовала. — Ну, только этого не хватало, — пробормотал Кирилл. — Самое время для воспоминаний. Тем более, о жене кретина Балашова. И стерве по совместительству. На чем он остановился? Кто-то сильный и большой решил срубить денег с помощью Кирилловой конторы. Почему? В городе прекрасно известно, что «Русский дом» — самое перспективное и крепкое агентство. И связи Кирилла тоже хорошо известны. Зачем же было рисковать и связываться именно с ним? Куда уж проще провернуть свои черные делишки через какую-нибудь мелкую контору? Странно. Неправдоподобно. Но результат налицо. Впрочем, это результат, который виден Кириллу. А что видит его противник? Вот он, самый главный вопрос. Мотив. Надо узнать мотив, и станет ясно, кто преступник. В книгах всегда так. А книгам Кирилл привык доверять. Конечно, если это не любовные романы. Значит, мотив. Кому выгодно продать торговый центр по подложным документам? Да любому, кто хочет поживиться. А может, мотив это вовсе и не деньги? Что тогда? Например, любовь. Великое безумство. Если он, Кирилл, не способен на безумства, еще не значит, что все такие. Рыжая бестия, устроившая полчаса назад спектакль одного актера и одного же зрителя, наверняка пошла бы ради любви на любое сумасбродство. Сделав такой вывод, Кирилл принялся мрачно размышлять, с чего он это взял. Причины должны идти впереди следствия. Так где причины? А глаза — горячий шоколад? А волосы — пламя? А ладони — длинные, тонкие, нервные? Это ли не причины подозревать в ней страстность, решительность и наивную веру в могущество любви? Хватит, умоляюще обратился он неизвестно к кому. Итак… Может, хотели подставить Балашова? Заставили его подделать подпись, украсть печать, и теперь имеют на руках все доказательства его вины, и могут использовать этого козла в любых своих целях. Очнись! Разуй глаза, идиот! Подставляют тебя, а не Балашова! И деньги ни при чем! Больше всего в этой ситуации страдаешь ты! Конечно, тюрьма, как Балашову, тебе не грозит. Но репутация фирмы летит к чертям собачьим! Вспомни, ты уже думал об этом и перешагнул через эту мысль, словно слепенькая старушка в поисках очков, которые все время были у нее на лбу. Ох, каков же болван! Права была рыжая, когда называла его дебилом. Дебил и есть. Ты и твой «Русский дом» — их главная цель. Ну, понял? Окончательно он понял только тогда, когда раздался звонок Терехина. Пробираясь сквозь его запутанный рассказ, Кирилл выцепил самые главные детали, и понял все. Почти все. Потом выгнал Ольгу и понял еще немного. Это бой без объявления войны. Бой за клиентов и рынок. Значит, надо искать среди тех, кто есть на этом рынке. Список не такой уж длинный. Настоящих конкурентов у Кирилла было всего двое. И он позвонил обоим. — Вы запишите для начальника вот что, — самым вежливым тоном говорил Кирилл девицам на ресепшене, и диктовал, будто по бумажке: — «Если вам понадобится Алексей Балашов, вы можете перезвонить в компанию „Русский дом“. Спросите Панина Кирилла Ивановича. Он вам поможет». Да, это все. Спасибо. Всего хорошего. Конечно, это сильно смахивало на мальчишество. Ну и плевать! Может, потом он пожалеет, что тщательно не взвесил все «за» и «против». А сейчас от нетерпения и гнева чесались кулаки. Права была бабушка — горячий и вспыльчивый! Кто-то из этих двоих должен был отреагировать. Другой же, непричастный, просто не поймет о чем речь. Балашова не тронут, побоятся. А Кирилл сейчас же поедет к нему, чтобы лично плюнуть в бородатую физиономию этого ублюдка. Интересно, рыжая знала обо всем или ублюдок ей выдавал только крупицы информации? Еще один вопрос очень беспокоил. Станет ли она носить мужу передачки, а? И еще один — где все-таки он видел ее раньше? И еще вот — сколько же ей лет на самом деле? И как ее зовут, а? Ну, и самое главное — почему ему так приспичило найти ответы на эти дурацкие вопросы?! Допустим, сама она может в школу и не ходить. Потеряет работу, только и всего. Конечно, жалко и обидно, но — не смертельно. А как быть с Ташкой? Ребенок должен учиться, причем каждый день! Уж в этом-то Алена уверена на сто процентов. Пожалуй, это вообще единственная вещь, в которой она еще уверена. Все остальное вызывает сомнения, подозрения и опасения. Какой ужас! Она совершенно сбрендила! — Я ухожу, — решительно сказала Алена, проходя мимо кухни, где Юлька размышляла над бедами подруги. — Куда?! Совсем ополоумела? — Буду ждать их дома. Постараюсь объяснить, что к Лешкиным делам не имею никакого отношения и знать не знаю, где он сейчас. Ну невозможно же нам с Ташкой прятаться всю жизнь! — А если они не поверят? — простонала Юлька. — Придется поверить, — пожала плечами Алена. И все. Удержать ее было немыслимо. Влад, правда, по Юлькиному наущению, попытался перехватить Алену во дворе и провести беседу. Беседы не получилось. Алена, использовав навыки недавней борьбы с Кириллом, вынырнула из крепких объятий Влада и была такова. Ташка решила, что взрослые свихнулись. В общем-то, она была недалека от истины. Дома Алена первым делом вооружилась молотком. И принялась ждать бандитов, подбадривая себя тем, что другого выхода все равно нет. Вечером раздался звонок в дверь. И хотя она ждала именно этого, дернулась так, что молоток выпал из рук. Ну что ж. Она подняла его и на всякий случай прихватила еще и нож. Судя по всему, переговоры должны были пройти в теплой, дружественной обстановке. За дверью обнаружился господин Панин, и Алена поняла, что на этот раз ей не убежать. …Кирилл пришел извиняться. Во всяком случае, для себя он придумал именно эту причину. Потому как оказалось, что Ольга права, а он — полный дурак. Это стало очевидным после душеспасительной беседы с Балашовым, который с жалостливыми подробностями изложил историю своего грехопадения. Выяснилось, что рыжая бестия не принимала в ней никакого участия. Эта новость показалась Кириллу ошеломительной, и он, буквально не приходя в сознание, совершил очередную глупость: Балашов был отпущен на все четыре стороны с условием никогда больше не появляться в Пензе. Миша Терехин попытался было шефа вразумить, толковал что-то о показаниях и следствии, но Кирилл сделался добрым и снисходительным до такой степени, что плевать хотел на мелочи вроде суда. Ему было стыдно и вместе с тем легко, и не хотелось думать о будущем и о последствиях, которые повлечет за собой отъезд Балашова. Думалось только о том, что рыжая обижена зря, и что, возможно, она не уедет вместе с мужем, раз у того имеется брюнетка с весьма легкомысленной наружностью. Не уедет, и Кирилл тогда сможет извиниться. По дороге он даже репетировал проникновенную речь. Но увидев Алену с молотком в одной руке и с ножом в другой, не смог произнести даже вступления. Все, на что он был сейчас способен, уложилось в междометия: — Ой… Э… Ах… Ик… Со своей стороны она внесла в беседу некоторое разнообразие, пробормотав нечто вроде: — Угхм… Содержательный диалог продолжался минуты две, потом они разом опомнились и одновременно воскликнули: — Добрый вечер! И еще минут пять глядели друг на друга с сомнением. А действительно, что ж тут доброго-то? Алена думала, что он пришел ее убивать. Кирилл был такого же мнения о ней, косясь на колюще-режущие предметы в ее руках. Наконец, вспомнилось, что он — мужчина, что ему — тридцать шесть, что опыт общения с женщинами у него не так уж мал и что надо приступать к активным действиям. Иначе он так и состарится на коврике возле ее двери. — Разрешите войти, — утвердительно произнес он и оттеснил Алену в прихожую. Она отерла пот со лба той рукой, в которой был молоток. А той, где нож, гостеприимно махнула в сторону вешалки. — Раздевайтесь. — Благодарю вас, — галантно поклонился Кирилл. — Вы принесли мне мой шарф? — вдруг догадалась Алена. Ведь убивать ее он не спешил. И орать вроде бы не собирался. Значит, заскочил на минутку вернуть забытый шарфик. Иначе — зачем? Затем. Были у нее мысли на этот счет, но она запихнула их глубоко-глубоко. В тот угол, где хранилось белое пальто, Эйфелева башня и ветер с набережной Сены. — Шарф? — переспросил Кирилл с кривоватой улыбкой. — Ну да. Эта такая длинная вязаная штука, которую обматывают вокруг шеи. Или на голову повязывают. — Спасибо, — поблагодарил он за объяснение. Длинную вязаную штуку он не видел с тех пор, как выставил из кабинета Ольгу. Помнится, сестрица рвалась вернуть шарф владелице, а Кирилл все возмущался и грубил. Вот сволочь! Сестра оказалась права, а он — болван! Как всегда. Сначала наорал, потом подумал. Сначала сделал, теперь пришел прощения просить. Впрочем, ничего особенно страшного он и не сделал. Только теперь рыжая девица знает, что Кирилл Иванович Панин умеет орать, стучать кулаками и топать ногами, как стадо слонов в маразме. Вряд ли эти его навыки произвели хорошее впечатление на веснушчатую барышню с глазами, круглыми, как орешки. Ну и откуда снова чужие мысли в его голове, хотелось бы знать? Какие еще к черту «орешки»?! Пришел извиняться — извиняйся. Конечно, тебе стыдно. Конечно, ты виноват. Скажи это вслух и скатертью дорожка! Барышня и так дрожит от страха. Ну, зачем ты приперся-то? Говори уже! Ох, если бы он знал… Бабушка всегда называла девиц барышнями. Только с тех пор как Кирилл закончил школу, в его жизни барышень не встречалось. Были подружки. Были бизнесвумен. Были соплячки, возомнившие себя женщинами-вамп. Барышень — не было. — Так что, шарф принесли? От страха и растерянности Алена запиналась, но смотрела вызывающе. — Нет, не принес, — пробормотал Кирилл. — Я просто… извиниться пришел. Мне очень неловко. Еще бы ему было ловко! Эта рыжая стоит тут, молотками размахивает, а он забыл, что подготовил целую извинительную речь, и только бормочет себе под нос что-то невнятное. Коньячку надо было для храбрости, вот что. В последний раз Кирилл принимал для храбрости в десятом классе, когда ходил с ребятами на местное кладбище девчонок пугать. — Я не понимаю, — призналась Алена, — вы что, пришли, потому что вам неловко? — Да. Я вел себя отвратительно. Орал на вас. Извините. Детский сад, штаны на лямках. Еще упомяни, что никогда так больше не будешь! Мямля! — Извиняю, — сказала Алена. — Пожалуйста, уберите молоток, а? — вдруг попросил Кирилл. — И ножик тоже. Если вас не затруднит. Она покосилась на оружие с удивлением, будто не узнавая. — Конечно. Это я приготовила… не для вас, в общем. Проходите. Кофе будете? — Буду. Я пропала, подумала Алена. Сейчас нагрянут амбалы, а в кухне пьет кофе неизвестный мужик с синими глазами. То есть, известный, конечно, но она-то о нем ни черта не знает. Кроме того, что он громогласный и с припадками. Несчастные бандиты! Может, предупредить их? Еще бы неплохо скорую вызвать. Лучше поздно, чем никогда. В голове, похоже, навеки обосновался театр абсурда. — Как вас зовут? — затормозив в коридоре, обернулся к ней Кирилл. — А… Алена. — Очень приятно. Меня — Кирилл. — Я знаю, — застеснялась она. Дура! Идиотка! Возьми себя в руки! Тебе не пятнадцать лет и ты не на первом свидании! Это вообще не свидание! «А что же?!» — оскорбленно удивился кто-то в ее голове. Отвечать было нечего. — Садитесь, пожалуйста. Вам кофе черный или со сливками? Вон сахар. Вот печенья. Меня, к сожалению, сегодня не было дома, и ничего приготовить я не успела, но… О Боже! Что она несет?! Лучше бы она прикусила себе язык от страха, еще тогда, при амбалах! Кирилл во все глаза таращился на нее, позабыв, что надо дышать. Сколько ей лет? Перед ним была школьница, жутко смущенная, с пунцовыми щечками и ускользающим взглядом, будто впервые в жизни забыла выучить урок. Нет. Она — не школьница, мысленно возразил он самому себе очень сердитым тоном. У нее — муж. Хоть вор, негодяй и бабник, и в данный момент уезжает из города навсегда, но — муж. Значит, когда-то — ему хотелось думать, что очень давно, — они с Аленой — что за дивное имя! — встретились и поженились. Поженились, ясно тебе, болван? Оставалось надеяться, что свадьба у них была без бубенцов и путешествия на край света. Это не твое дело, подвел итог Кирилл. И спросил все-таки, разглядывая узор на шторах: — Вы знали, где ваш муж? — Что?! — Вы знали? — Нет. А что, вы нашли его? Кажется, она обрадовалась. Сейчас попросит свидания. — Нашли. Я пришел, потому что он все рассказал и стало известно, что вы в его махинациях не участвовали… Алена с тяжелым, бабьим стоном опустилась на стул. — Ка-каких махинациях? Что он натворил? Хм… Как будто о сыне-проказнике, который снова запулил мячом в соседское окно. Кирилл напомнил себе еще раз, что все это — не его ума дело. Он пришел извиняться. И каждую секунду думает о том, как бы подольше не уходить. Хватит об этом, решил он. Серьезно — хватит! Барышня даже не в его вкусе! Ну, смотри — рыжая, веснушки, нос длинный, ноги… Ноги хороши! Просто блеск! И волосы… Нет, нет, нет, она точно не в его вкусе. Конечно, если закрыть глаза на волосы и ноги. И на тоненький голосок, которым она предлагала ему кофе. И на немыслимый огонь, который вспыхивал в ее взгляде тогда, в кабинете, где они орали друг на друга. Эдак придется жить с закрытыми глазами. — Что вы молчите? Расскажите, что с Лешкой? С кем он связался? — Ему не пять лет, чтобы он связывался с кем-то! — рассердился Кирилл. — У него все отлично. Но ему пришлось уехать и, возможно, навсегда. Так надежней. К тому же он сам виноват. Его, конечно, подставили, но не надо было лезть на рожон! В синих глазах мелькнуло злорадство, и Алене стало противно. — Зачем вы пришли? Обсуждать поведение моего мужа? Мы не на парткоме, ясно? Уходите! Ну же, убирайтесь! Вон из моего дома! — Что вы его защищаете?! — возмутился Кирилл. Ну, конечно! Про украденную печать и подделанную подпись ей ничего не известно. К тому же она и про шлюху, у которой жил Балашов, не знает. Можно рассказать, предложил ехидный голосок у него внутри. Поди к черту, велел ему Кирилл и вылез из-за стола. — Аленушка, — вырвалось вдруг, — вы не волнуйтесь… — Я вам не Аленушка! — А кто же? — он сделал удивленное лицо, смутно желая рассмешить ее, — Иванушка?! Но Алену шутейный тон покоробил и, оскорбленно дернув подбородком, она вскрикнула: — Убирайся! Тут тебе не цирк, понятно? — А почему вы мне тыкаете? — На сей раз искренне изумился он и плюхнулся обратно на стул. — Потому! — выдохнула она и с силой провела по волосам, будто успокаивая саму себя. Он проследил за ее жестом мимолетным, бездумным взглядом. И почему-то перестал дышать. На секунду, на один миг, но услышал отчетливо, как пусто внутри него, как страшно тихо. Ни понять, ни осознать целиком это было невозможно. И заглохшее сердце, будто почувствовав, что дальше молчать нельзя, надавило на грудь, встопорщилось и поскакало, как прежде. Тогда мелькнуло почти ликующее: «Она тоже волнуется!» — Может, присядешь? — осторожно спросил он. Алена ощетинилась моментально, услышав издевку, которой и не было в помине. — Что вы распоряжаетесь в моем доме, а? И так весь день коту под хвост из-за вас! — Из-за меня?! Ну, да. Вообще, да. Но я же извинился. Он улыбнулся вдруг, но она на него не смотрела. Уткнулась в окно и пробурчала оттуда: — И шарфик не принесли. Мой любимый, между прочим. Все кувырком! — Ну, простите меня! Найду я шарфик! — Да идите вы к черту со своим шарфиком… — Это ваш шарфик, — напомнил Кирилл. — Как вы мне надоели! — А я думал, мы друг другу нравимся. Им овладело вдруг жутковатое веселье, когда точно не знаешь, почему смеешься, зато уверен, что скоро вместо смеха останется пустота. И полынная горечь во рту. Ну, зачем, зачем? Что ты тут сидишь, в который раз спросил у себя Кирилл. И вдруг отчетливо понял. Словно кто-то подсказал, внятным, горячим шепотом: «Она волнует тебя». Как-то странно волнует. Прикоснуться к ней вроде не хочется. Или хочется все-таки? Нет, не в этом дело. На нее невозможно смотреть спокойно. И слушать ее тоже спокойно нельзя. То и дело его прошибает электрическим разрядом, и не разберешь, злость это или восхищение. Чем восхищаться-то, а? Обычная девица. Нет, женщина. Но ведь — совершенно обыкновенная. Затюканная домашним хозяйством и мужем, охочим до богатства. Ребенок опять же. Кажется, она говорила, дочка. До самой себя давно нет дела, и руки не доходят, и времени жаль, и надежда кончилась. Крупными буквами на лбу: «Мне все равно!» Глаза можно спрятать за темные очки. Волосы запихать под шарфик. И юбку до колен, раз уж никак нельзя спрятаться целиком и полностью в скафандре! И осторожно топтаться на месте. Потому как шаг в сторону неизвестно к чему приведет. Вот и все. Ничего особенного. Остальное он просто придумал. Взгляд с робким ожиданием чуда. Детское лукавство веснушек. Беспокойный рот. Творог на завтрак, комедию на ужин. Одиночество пощечиной в тишине повседневных хлопот. Неверие. Доверчивость. Слабость зябких пальцев. Сила темных, внимательных глаз. Неразделенность случайной улыбки, неприкаянность беспричинных слез, слякотной лысой осенью — надежда на лето. Ничего подобного. Очнись, ну же! Ты просто чувствуешь себя виноватым, вот и наплел невесть что! — Может быть, достаточно шуток на сегодня? — учительским тоном произнесла Алена. — Что вы расселись? Уходите. — Конечно. Извините, — он суетливо вскочил и, едва не вихляя задницей, боком протиснулся в коридор. Краем глаза уцепил молоток и нож на полочке. Озабоченно крякнул. — А для кого эти штуки? — запоздало поинтересовался Кирилл. — Будете шута горохового изображать, так и для вас сгодятся, — устало откликнулась она. Он помрачнел, но не от ее тона, а — догадавшись. — Вы ждали тех бандитов? Не бойтесь, они не придут больше. — Откуда вам знать? — отмахнулась Алена. — Я же говорю, Балашов уехал из города, а вы их интересовали только из-за него. И вообще, дело закрыто. Почти закрыто. Вас больше никто не побеспокоит. Алена согласно кивнула. Это точно подмечено. Никто ее не побеспокоит. В первую очередь — он сам. Чудеса — странные, нелепые, страшные — кончились. Как он сказал? Дело закрыто… Какое дело? Почему закрыто? Меньше всего на свете она хотела думать о Балашове, но заставляла себя, чтобы не сверзнуться мыслями в бессмысленное и прекрасное ничто. В пустоту, никуда ни ведущую. Значит, дело закрыто. Балашову ничего не грозит. И главное — Ташке тоже. Все хорошо. Все замечательно. Восхитительно и чудесно. Еще как? Придумай, ты же филолог, ну! — Всего доброго, — безыскусно попрощалась она. Он молча кивнул, задев ее раздраженным взглядом. Злится, что пришел, поняла Алена. Сожалеет. Когда он ушел, она села на кухне, уткнувшись в окно. Было видно, как в полумраке двора размашисто движется высокая фигура. Богатырь. Илья Муромец просто, только коня не хватает. Впрочем, вот и он, железный да о четырех колесах. Пискнула сигнализация, уютно зажглись фары, и Алена проводила взглядом выезжающий со двора джип. Она встала и подошла к зеркалу. Очень хотелось влепить самой себе затрещину. А лучше — две. Может, полегчало бы и в голове прояснилось. Почему, почему она его выгнала? Неужели нельзя было просто поговорить? На один вечер забыть, что есть другая, настоящая жизнь, где богатыри с синим блестящим взглядом, на джипах, в свитере от «Армани» (да хоть от черта лысого!), устроенные, уверенные, не ведут разговоров с учительницей русского языка, рыжей и длинноносой. Если только, конечно, их дети не учатся у нее в классе! Интересно, есть у него дети? На вечер — на один лишь вечер! — даже об этом можно было забыть. И вести неспешную беседу за чашечкой кофе. Болтать ни о чем, вспоминать первую — ах нет, уже вторую! — встречу, когда друг друга совершенно не поняли, а только орали. Можно было подружиться. Хи-хи. Домами. Семьями. Ну, или хотя бы обменяться телефонами и время от времени перезваниваться. «Как там мой шарфик? Не нашелся еще?» — «Увы! Такая утрата! Но я куплю тебе новый, хочешь?» Обычный треп. Почему бы и нет? Почему бы и — да? Когда это у нее было «да»? С ней не случается «да»! Ничего похожего на «да». Только «не знаю», «наверное» или «быть может». А потом все равно выясняется, что — не может, не может быть! Как в анекдоте про поезда, шедшие навстречу друг другу. Шли они, шли, а не столкнулись. Потому что — не судьба. Вот и ей — не судьба, стало быть. Так что лучше уж сразу: «Убирайся, пошел вон!» и все такое. От звонка Алена машинально схватилась за молоток. Это уж точно амбалы. Хотя теперь — все равно. Нет. Так нельзя. У нее Ташка, и все равно быть не может. Стоп, а какие еще амбалы? Он же сказал, что все выяснилось и теперь никто ее не побеспокоит. А если… если вернулся? И к бесу судьбу! Молоток она отложить забыла, помчалась к двери, про глазок снова не подумала, вялыми, внезапно обессилевшими пальцами долго возилась с замком. — Здрасте, — весело сказала девушка, обнаружившаяся на пороге. И попятилась, оглядев Алену с ног до головы. Чертов сосунок! Он думает, что может играть с ним?! Потешаться взялся?! Когда секретарша принесла записку от этого ублюдка, злость все-таки вырвалась из-под контроля, злость швырнула клочок бумажки этой дуре в лицо, злость расплескала кофе ему на брюки, злость — убийственная, сверхъестественная, бесконечная! Он был взбешен. «Если вам понадобится господин Балашов, позвоните…» Что он себе позволяет, этот сопляк, этот молокосос, эта сволочь?! Или ему жить надоело? Кое-как успокоился. Понял, что сопляк выиграл этот сет. Причем провел свою партию безукоризненно. Ничего теперь не поделаешь, он все правильно продумал — лезть на рожон и убирать Балашова, когда о нем все уже известно, было глупо. Проучить самого сопляка тоже пока не получится. Сладкое слово «пока» помогло прийти в себя окончательно. Осталось выяснить, кто виноват и что делать сейчас. Он позвонил. Сначала тем придуркам, что следили за Балашовым. Разговор был коротким. Теперь, когда он точно знал, что они — придурки, проворонившие все на свете, их дальнейшая судьба его нимало не интересовала. В качестве гонорара предлагалось пустить себе пулю в лоб немедленно, иначе это сделают другие, более квалифицированные специалисты. Он не сомневался, что уже к вечеру обоих кретинов в городе не будет. Что и требовалось доказать. Совершенно ни к чему, чтобы эти кретины, выполняющие черную работу и не справившиеся с очередным ее этапом, теперь ошивались где-то поблизости. Скатертью дорожка. Потом он позвонил своей карманной красотке и разговаривал очень долго. Она была вовсе не дура, и сопротивлялась из последних сил, пока, наконец, не рассказала, какова ситуация на самом деле. Узнав, что Балашов уплыл буквально из-под носа, он снова впал в неистовство. И велел красавице явиться в офис получать заслуженную порку, а сам принялся раскидывать по кабинету бумажные катыши и даже пепельницей, случайно попавшейся под руку, запустил в стенку. Вот до чего докатился! Но это пока, пока. Он возьмет себя в руки и непременно придумает страшную, мучительную, сногсшибательную месть. К черту Балашова! Он как был, так и остался пешкой, пусть считает, что ему повезло. А вот с господином Паниным поговорим отдельно. Чуть позже, может быть, но разговор этот обязательно случится, вот тогда-то и посмотрим, кто смеется последним. Хо-хо! Тем более, что этот сопливый идиот решил, что обошел его, осмелился издеваться над ним, чувство юмора, твою мать, демонстрировал. Теперь он расслабится. Вот и возьмем самоуверенного молокососа тепленьким и неподготовленным. Куда уж проще? И репутация «Русского дома» так или иначе все равно останется подгаженной, ничего Панин с этим не поделает. Надо ждать. Терпеливо ждать, и в самый темный, тихий, благодатный час выйти на тропу войны, уже настоящей, а не — хи, хи! — партизанской. А пока… Запастись терпением и оружием. Что там нам известно про него самого? Не женат, детей вроде нет — это узнать поточней. Девиц меняет часто, но как будто неохотно. Ленивый придурок. Родная сестрица живет в Москве. Близких больше никого, или это просто не афишируется. Он потер ладони и вызвал давешнюю красотку, зализывающую раны от предыдущей встречи с боссом. — Панин Кирилл Иванович, — сказал он ей сиплым от ненависти голосом. — Так мы же и так про него все… — Я говорю, Панин Кирилл Иванович! Собрать свежую информацию, ясно? Что он делает в данный момент, кого будет трахать сегодня ночью и во сколько завтра отправится в сортир! Выполняй. Ну, вот и все, господин Панин, вот и все. Если ты будешь сопротивляться и дальше, тебе придет конец. Не твоей конторе, заметь, на которую давным-давно положили глаз большие люди. А тебе самому, как биологическому виду. Так что лучше тебе уйти с дороги! — Я так сначала перепугалась, — в сотый раз вспоминала Ольга, уминая горячие бутерброды, — слушай, а ты правда, сразу поняла, что я — его сестра? — Вы же похожи, — пожала плечами Алена. Тот же блеск антрацита в волосах, та же синева глаз, только у нее позадорней и с лукавинкой. А его… Нет, она не станет об этом думать. — Знаешь, у меня на самом деле к тебе просьба, — голос Ольги вытащил из опасности, — скажи, где ты взяла этот шарфик, а? — Так ты же принесла, — растерялась Алена. Принесла, извинилась за свинское поведение брата, не зная, что он сделал уже это самостоятельно, в две минуты выпытала подробности загадочного дела Балашова. Естественно те только, что были известны Алене. Устоять под натиском панинской сестры она не смогла. Та подобно Ташке лезла напролом, со слоновьей неуклюжестью и очарованием маленького беззащитного кутенка. Алена хотела рассердиться на бесцеремонность, а вместо этого развеселилась и вот уже час поит чаем сестру господина Кирилла Ивановича. И безумно ей благодарна за это. Возвращение шарфа, конечно, сыграло свою роль. Но второстепенную. Гораздо лучше другое. Что бы она делала, спрашивается, оставшись сейчас одна? Сорвалась бы за Ташкой, и старалась бы сдержать слезы, и перепугала бы всех, и ничего бы толком не смогла рассказать, и пришлось бы отворачиваться от родных, теплых лиц, не умея, не смея произнести вслух то, чего сама не понимала. С Ольгой проще. Особенно если забыть, чья она сестра. И слово «судьба» выбросить из головы. Только что-то про шарф она не поняла. — Понятно, что я тебе его принесла, — нетерпеливо заговорила Ольга, — ты мне расскажи, кто тебе его продал? Или, может, подарил? Бабушка, да? Алена моргнула. — Какая бабушка? — Ну, кто шарфик связал? — ласково и медленно, как у ребенка, спросила Ольга. — Это же вязанный, правильно я понимаю? — Правильно. Это я вязала, — сказала Алена и хихикнула, обнаружив, что Ольга сидит с открытым от изумления ртом. — Ты что? Не веришь, что ли? Пойдем-ка. Она решительно потянула Ольгу в комнату, открыла шкаф и выгрузила оттуда пакеты с шарфами и шалями. С чего бы вдруг? Хвалиться никогда не любила. Но детское, простодушное удивление на лице, так похожем на его лицо, Алену будто заворожило. — Ты хотела себе такой же заказать, да? — догадливо осведомилась она у ошеломленной гостьи. — Выбирай любой. — Значит, не бабушка, — пробормотала Ольга. — Не-а, — покачала головой Алена, — не бабушка! Это меня дед научил. Он уже совсем старенький был, ходил плохо, вот и пристрастился вязать. Знаешь, я его почти не помню, а вот вяжу с детства, как он первый раз мне спицы дал, так и пошло. Крючком я уже сама научилась, дедушка не успел… Алена улыбнулась виновато. — Ты не слушай меня, ты выбирай. — А я деда ни разу даже не видела. Киру года два было, когда он умер. Нас бабушка растила. Она не вязала, хотя, умела, наверное. С нами некогда было. А как же родители, хотела спросить Алена, но не стала. — Кирилл, наверное, смешной был маленький, — поспешила сказать она. Ольга повернулась к ней, просветлев лицом. — Это точно! Я недавно фотографии смотрела, он там такой забавный. Толстый, румяный, и уши торчат! Куда что делось?! Сейчас и поглядеть не на что, ходит серый какой-то, высохший… — Да что ты! — пылко воскликнула Алена. — Какой же он серый?! Ольга посмотрела на нее внимательно. — А он тебе понравился, да? — Он? Ну, да, в общем, да, — она принялась перекладывать шарфы с места на место, — представительный мужчина. Щеки горели, и Алена наклонялась все ниже и ниже, чтобы скрыть нелепое, девичье смущение. Ольга у нее за спиной лукаво хихикнула. — Значит, представительный? А больше ты ничего не заметила? — В каком смысле? — Ну, вообще-то женщины от него обычно в полном восторге! Фигура внушительная, с лица симпатичный, да и богат опять же. Полный набор. Так что? — Ты о чем? — Да так, — смилостивилась Ольга, — давай шарфики посмотрим. Ого! Какая красота! А этот вообще блеск! Узоры сама придумываешь? Алена тоном отличницы отрапортовала, что сама. А в голове билось неумолимое: «женщины от него в восторге!» Ну да, это же очевидно. Наверное, он тоже в восторге от женщин. Но что это значит? Неужели его до сих пор никто не захомутал окончательно и бесповоротно? — Оль, а ты замужем? — будто мимоходом осведомилась Алена, подбираясь издалека к главному вопросу. Ольга крутилась перед зеркалом, замотавшись в тонкую бледно-голубую шаль с помпонами вместо кистей. Судя по всему, была очень занята. Но, перехватив в зеркале напряженный взгляд Алены, помотала головой: — Никогда не была. У меня, знаешь, характер очень противный. Я от самой себя иногда волком вою, куда уж мужику справиться. — А причем тут характер? — тихо удивилась Алена. — Как это? Что ж, по-твоему, можно жить с грымзой? — Легко. И с грымзой, и с грымзом. Если любовь. У меня родители такие. Если бы ты мою маму знала, сразу бы выкинула из головы эту дурь про характеры. Я всю жизнь удивлялась, как папа маму терпит. А потом поняла. Если любишь, плевать! Что это она тут про любовь разговорилась? Откуда ей про нее знать? Из семейной жизни? Романов у нее никогда не случалось, даже мимолетных, даже платонических. Таких, чтобы поджилки тряслись только от звука его голоса, и дрожь по телу от одного лишь касания пальцев, и нетерпение, и ожидание, и неуемный восторг. Не было этого. А впрочем, это и не любовь, наверное. А что тогда любовь? Самое время об этом думать, в двадцать девять-то лет! «Кака любовь?!» — вспомнилось простодушное изумление Надежды Кузякиной из старой комедии. Вот-вот. Никакой. Во всяком случае, Алене про нее не известно. Каждый раз, когда казалось, что вот-вот раскроется эта волшебная шкатулка с секретом, то замок ломался, то ключ не подходил, то руки повисали непослушными плетьми. И дальше — ничего. Ничего, кроме осени в чужом, любимом городе, осени, в которую она никогда не войдет. — Слушай, давай еще чайку попьем, а? Ольга встревоженно глядела на нее, забыв про шарфы. — Пойдем, — равнодушно пожала плечами Алена. Напрасно она думала, что с Ольгой проще. Остаться бы одной, нареветься вдоволь, придумать, как вкусно пахнет жареными каштанами, и ветер приносит с Сены прохладу и свежесть, и в узком проулке к маленькому кафе подъезжает мотоцикл. Придумать в подробностях, ярко, сочно. И заснуть, устав от слез и фантазий. Одной. — Ты из-за мужа переживаешь, да? — решилась спросить Ольга. — Я слышала, он что-то с Кириллом не поделил. А где он сейчас? Алена пожала плечами. — Извини. Это, конечно, не мое дело. Просто, может, помочь надо, я могу с Киром поговорить. — Я с ним уже сама поговорила, — призналась, наконец, Алена, — он был здесь, до тебя. Ольга удивилась несказанно, забросала вопросами, причитала, словно старушка, обнаружившая, что внук-шалопай умеет нормально себя вести, не сморкаться в пальцы, например, и даже говорить «добрый вечер» вместо пренебрежительного «здрсти». — Вообще-то, Кирилл умеет ошибки признавать, — задумчиво пробормотала она, слегка утомившись, — но чтобы вот так прийти, извиняться, это на него не похоже. Скорее он бы прислал курьера с букетом да коробкой конфет. — Но курьер бы не рассказал мне про мужа, — возразила Алена, — а Кирилл… Иванович пришел именно для этого. Я же не знала, что там произошло с Балашовым. — А должна была? — Да нет. Он вообще-то ушел от нас незадолго до этого. Я сейчас думаю, что ушел не просто так. Наверное, боялся нас подставить, понимаешь? А теперь уже обратно не вернешь. Ему нельзя было в городе оставаться. Опасно. Ольга подумала, что в таком случае он мог бы позвать жену с собой. Не все ли равно где жить, если вместе? Наверное, это не ее дело. К тому же звучит, как фраза из романа. «За тобой на край света и все такое». Еще неизвестно, какие отношения были у Алены с мужем. Да и обручального кольца, кстати, у нее что-то не видно. Или сняла? Остался бы след. — Ты шарф-то себе выбрала? — перебила Алена ее размышления. А вот это был уже совсем другой разговор. Его следовало бы продумать тщательно, не с бухты-барахты. Все-таки Ольга деловая женщина. Стоит ли сейчас заводить об этом речь? Когда у самой еще не полностью сложилась картинка, а только смутные перспективы маячат. Но с другой стороны времени в обрез. — Ты мне, знаешь, что скажи, — с начальственными нотками в голове заговорила Ольга, — долго тебе приходится с ними возиться? — С вязанием, ты имеешь в виду? — Меня интересуют только шарфы. Сколько времени у тебя уходит на один? Ну, примерно… — Ты научиться хочешь? — удивилась Алена. — Или что? На заказ что-нибудь связать? Ольга глядела на нее серьезно. — Именно. На заказ. Я сегодня заберу у тебя две штуки. Тот, салатовый, и шаль с помпонами. Пока просто прикинуть. Хорошо, что я с собой каталоги взяла, — добавила она горделиво, — как знала, что отдыхать не придется. Алена хлопала глазами, ничего не понимая. Может, изъясняться загадочным образом — это отличительная черта семейства Паниных? Она постаралась шутливо намекнуть на это, но Ольга только рассмеялась. — Не знаю, как у Паниных, я взяла другую фамилию, бабушкину. Так что, приятно познакомиться, Ольга Бабышева. Я — дизайнер. Стало чуть-чуть понятней. Даже если фамилии у брата с сестрой разные, тяга к профессиям с европейскими названиями — одна. Тот — риэлтор, эта — дизайнер. Час от часу не легче. И причем тут Алена? Ольга объяснила причем, но попросила пока не слишком обольщаться. Шарфы, конечно, у Алены классные, сказала она. И качество отменное, и узоры оригинальные, но нужно что-то еще. Изюминка. Однако, те два, которые она уже выбрала, могут участвовать в показе в первозданном виде. Над остальными придется еще поработать. Для новых тоже нужно будет придумать общую концепцию — Ольга так и сказала «концепцию»! — и отличительную черту. Практически бренд. Слушала Алена невнимательно, обескураженная и сбитая с толку обилием профессиональных словечек и выражений. Окончательно ее добило мимолетное упоминание о парижском доме моделей, куда Ольга уже несколько раз пыталась попасть со своими коллекциями и все никак не попадала. — Может, в этом году получится, — нахмурилась Ольга, — у меня эта «осень-зима» удалась на все сто, без лишней скромности скажу. Правда, Париж — это тебе не Москва, там такой геморрой предстоит, жуть просто! Это у нас показы — вечный праздник, а в Европе люди работают. Как представлю, что девицы могут выкинуть, дурно становится! И Тимур не дай Бог как всегда с бумагами напортачит! — Кто такой Тимур? — зачем-то поинтересовалась Алена. — Палочка-выручалочка. В некоторых вопросах. А в остальном… Бабник! Ладно, давай не будем о грустном. Ты скажи, если все у нас сложится, у тебя со временем как? Алена попила водички, после чего смогла более-менее внятно ответить, что времени у нее навалом. Ольга вздохнула. — Ты же говорила, что в школе работаешь. На первых порах, может, совмещать и получится, а потом… Не люблю загадывать, — она тряхнула головой и посмотрела уверенно, — но у меня все обычно выходит, как планирую. Целеустремленная потому что. И очень скромная. Алена хохотнула. — Не веришь, — резюмировала Ольга, — и правильно делаешь. Скромность в нашем деле — не помощник. Значит, так. Ты подумай еще, а завтра давай мы с тобой встретимся, поговорим конкретно. Хорошо? — Хорошо, — согласилась она, чувствуя себя Золушкой, чье умение вытирать пыль внезапно оценили. Причем цена была явно завышенной. Как это объяснить, Алена не знала. И пришлось смириться, что иногда нелепые случайности очень похожи на чудеса. |
||
|