"Райское место" - читать интересную книгу автора (Туманова Мария)

ГЛАВА 5

Я шел по бульвару Сансет, разглядывая девушек, и лениво представлял, что скажет Энни, когда, явившись из телестудии за полночь, обнаружит у меня в постели вот эту цыпочку с грудью на зависть Памеле Андерсон… Или ту, с красивыми ногами… Нет, вон ту, у которой в придачу к роскошной груди и длинным ногам еще и длинные светлые волосы. Да это же Айлин! Айлин О'Доннел собственной персоной прогуливалась по ночному Лос-Анджелесу, и я автоматически окликнул ее, пошел навстречу, уже готовый услышать, что обознался. Но это действительно была Айлин, и никто, глядя на ее раскованную походку, гордо вскинутую голову и сверкающий стразами топ, туго натянутый на груди, не посмел бы назвать ее деревенской девчонкой.

— Привет, Уолт, — сказала она, протягивая мне руку. Я услышал, как тихо поскрипывает ее юбка, миниатюрный намек на одежду из блестящей и словно позолоченной кожи. Юная баядера, дорогая проститутка, предмет восхищения и зависти — Айлин улыбалась так же открыто, как в Моухее. И серо-голубые глаза сохранили то же приветливое выражение.

— Откуда ты тут взялась? — пробормотал я.

— Приехала посмотреть большой город. — Айлин ! пожала загорелыми плечами, и ее собственная кожа блеснула апельсиновым переливом. — Мистер Риденс нарисовал мне план пути. Вот…

Я не представлял, как может между ее юбочкой и телом поместиться карман, но она провела рукой вдоль бедра и вытащила из незаметного разреза в золоченой коже сложенный вдвое листок. Я узнал почерк Джейка: «прекрасная инопланетянка подошла ближе и положила ладонь на грудь капитану»… Ну, как обычно. Айлин развернула бумагу; нарисованный план очень походил на тот, что Джейк прислал мне.

Это и есть тот план, это мое письмо!

— Я смотрела на него всю дорогу, — улыбнулась Айлин.

Я чуть не вскрикнул: «Ты украла его у меня!» Но девушка повела себя еще более странно: взмахнула листком перед моим лицом и пронзительно закричала:

— Разорви это! Разорви сейчас же!

Я схватился за листок, но он скользил в пальцах, извивался, как живой, а Айлин снова кричала:

— Разорви это! — и ее голос стал грубее… мужским. Я проснулся, дернувшись, и сообразил, что сжимаю вместо листа край одеяла. Но крик не оборвался. За стенкой Джейк истошно вопил: «Разорви это!» Черт его знает, какой раз он выкрикивал эту фразу. Вскочив, я чуть не врезался в стул, стоящий спинкой к кровати, пробежал до двери, толкнул ее, опомнился и дернул на себя, а крик стал громче. Да что тут творится?!

Дверь в комнату Джейка подалась мгновенно. Я сощурился от света: под потолком горела люстра. Джейк сидел в постели, подтянув колени к груди и низко опустив голову, будто боялся увидеть перед собой что-то жуткое. Он отмахивался обеими руками от пустоты и вопил, как оглашенный.

— Джейк! — гаркнул я. — Какого черта?! Что случилось?

— Уолт! — он буквально взвизгнул. — Разорви это!

— Что?!

— Это! — Трясущаяся рука ткнула в стопку листов на тумбочке около кровати. — Все это! Скорей!

Я подошел и поднял верхний лист. «Сермахлонка указала на отверстие в скале. «Наш вождь ждет вас, — сказала она. — Не принуждайте его ждать, иначе он выйдет после первого дождя». Астронавты переглянулись. Джон Рассел первым пошел ко входу в пещеру».

— Рви! Рви, я сказал!

Да ради бога! На Нобелевскую премию это все равно не потянет. Пусть Джон Рассел катится к черту. Лист разорвался с шуршанием, как будто застегнулась «молния» на курточке гнома.

— Все! Все, Уолт, скорее!

Я уже не читал перлы, записанные на листах… на половинках листов… на мелких обрывках. Звук рвущейся бумаги успокоил Джейка. Он поднял голову и исподлобья смотрел, как я уничтожаю новую главу его романа; покрасневшие глаза опухли, темные круги под ними стали шире. Полубезумный, встрепанный Джейк с приоткрытым ртом и трясущимися губами сейчас выглядел именно тем существом, увидев которое возле своей кровати нормальный человек завопит и попытается спрятаться.

— Хорошо, — бормотал он. — Хорошо, Уолт, хорошо, вот так…

— Что с тобой происходит? — я бросил на пол пос-ледние клочки рукописи и присел на край его кровати. — Чего ты испугался?

Джейк помотал головой. Сильно потер глаза и обхватил себя руками, но, когда глянул на разбросанные обрывки, улыбнулся. От этой его улыбки мне стало холодно.

— Выпить хочешь? Он кивнул.

— Я сейчас принесу.

— Уолт…

— Что такое?

— Шоколада у тебя нет?

— Есть. Подожди.

Я включил свет в коридоре и на кухне, нашел в шкафу не допитую днем бутылку, а в кармане пиджака — шоколадку, купленную в придорожном кафе. Содовую мы вроде бы прикончили. На столе стоял пустой стакан, из шкафа я вытащил рюмку побольше. Покрытый линолеумом пол был холодным,

как дно могилы

и у меня уже замерзли ноги. Подумав секунду, я взял еще одну рюмку, сунул бутылку под мышку, набрал в стакан воды из крана и вернулся к Джейку. Он слегка расслабился, привалился спиной к стене и прикрыл глаза.

— Как тебе разбавить? — спросил я, сгружая свою ношу на тумбочку.

— Лей чистое. И давай сюда шоколад.

Выполнив его просьбу, я плеснул немного виски себе, долил рюмку водой до краев и стал наблюдать за весьма экстравагантным способом питья: Джейк с быстротой и методичностью машины отламывал от шоколадной плитки маленькие кусочки, совал их в рот и проглатывал, почти не жуя, но запивая каждый кусок глотком чистого виски.

— Вкусно? — поинтересовался я.

Джейк кивнул. Его ужас отступил, а когда от шоколадки остались только крошки на фольге, в глаза вернулось полностью осмысленное выражение. Вздохнув, Джейк протянул мне рюмку и жестом попросил наполнить ее еще раз.

— Я писал перед тем, как уснуть, — сказал он, не дожидаясь расспросов. — Помнишь, как раньше…

Я помнил. Джейк, еще будучи школьником, приловчился писать лежа и, если укладывался в постель один, обязательно записывал несколько строк, а иногда и пару страниц, сбив подушку комом, чтобы голова оказалась повыше. Я прекрасно помнил, как тысячу раз засыпал в нашей комнате в университетском кампусе, повернувшись лицом к стене, чтобы свет от настольной лампы Джейка мешал меньше, и сквозь дрему слышал, как шуршит его ручка по бумаге, как он ерзает, устраиваясь поудобнее, шелестит черновиками, бормочет — и снова торопливо карябает. А иногда он вслух смеялся над собственными выдумками, даже будил меня и, выслушав мою ругань (чего, спрашивается, я тогда сердился? лучше просыпаться от смеха, чем от крика), извинялся и снова писал. Это была не просто работа, но молитва на сон грядущий. Наверное, самая искренняя молитва, на какую только способен писатель.

В кампусе Джейк подкладывал под листы какую-нибудь книгу побольше, чаще всего оксфордский словарь. Интересно, чем он здесь пользуется? Справочником садовода? Поваренной книгой?

— Лежал и писал, — продолжал Джейк. — Положил бумагу вот на эту штуку…

Он сунул руку под одеяло и вытащил доску для резки хлеба. Я не удержался от смеха.

— Если кто-то из твоих врагов это увидел бы, тебя объявили бы не только графоманом, но и извращенцем.

— Сами они козлы, — автоматически огрызнулся Джейк. Значит, полностью оклемался. — Будешь слушать или перебивать? Тогда вали спать.

— А ты опять заорешь?

Взгляд Джейка в который раз метнулся к обрывкам.

— Не заору, не бойся. Самому, что ли, кошмары никогда не снились?

Я разлил по рюмкам остатки «Уайлд теркл», положил пустую бутылку на пол и ногой толкнул ее к Джейку под кровать.

— К мусорному ведру идти не буду, сам утром вынесешь. А если пообещаешь больше не вопить, утром и поговорим. Я спать хочу.

— Нет! — Джейк вскинулся, будто это не он только что предлагал мне «валить». — Не уходи! А то опять… Не уходи, пожалуйста!

— У тебя снотворное есть?

— Нет. Слушай, я все объясню. Только выслушай! Я ерзнул на твердом стуле, отпил глоток и кивнул.

Испуг, уходя, уволок за собой бодрость, меня действительно начало клонить в сон. Если рассказ затянется, усну прямо здесь. Спой мне колыбельную, дружок… Впрочем, на таком сиденье не уснешь. Который час? За окном темно, хоть глаз выколи, часы я вечером снял, а Джейковы где? Ни на руке, ни на тумбочке нет.

— Мне так хорошо писалось, — сказал Джейк. — Мысли потоком шли, у меня тут почти все время так. Думал, сегодня после выпивки усну быстро, а сам часа два писал без передышки, даже рука заныла. И так здорово получалось!

Он поднял правую руку и продемонстрировал мне красное пятно на пальце, след давления ручки. Удивил, нечего сказать: у него эта «профессиональная мозоль» и в Эл-Эй месяцами не сходила.

— А потом уснул — и все, о чем писал, увидел. — Джейк поежился. — Только не на чужой планете, а тут, в Моухее. Вот этот дом, спальня, а со страниц инопланетяне лезут. Как из луж выныривают. И вождь их…

Теперь он не просто поежился: вздрогнул и еще раз по-детски мотнул головой.

— Я его боюсь, Уолт. До смерти боюсь. А он с листа выбрался и прямо на меня попер.

— Как он выглядел?

— Не знаю. Большой, темный… мохнатый, кажется.

— Медведь, что ли?

— Тебе бы такого медведя увидеть! — Джейк подтянул одеяло, завернулся в него и глубоко вздохнул. — Я свихнусь, Уолт. Если это не прекратится, точно свихнусь.

— Значит, чтобы не свихнуться, не будешь пару дней ничего сочинять. Утром погуляем до завтрака, потом — до обеда. Покажешь мне местные достопримечательности.

Джейк слушал меня, кивая, как ребенок, и это было неприятно. Я всегда питал уважение к бунтарям и не хотел видеть, как вечный бунтарь, проколотившись ночь в кошмарах, становится готовым на что угодно, лишь бы больше их не видеть.

Я пожалел, что в самом деле не купил по дороге снотворного. Ничего, завтра… то есть сегодня днем, выясню, есть ли в Моухее аптека, и если нет, съезжу в Гэлтаун. А заодно запасусь там виски. Почему-то вспомнилось предупреждение Делберта. Не пейте виски сегодня вечером… Джейк пил много. Может, здесь принято к виски добавлять, кроме содовой, какое-нибудь наркотизирующее вещество? Поэтому мальчишка и не удивился, что я глюки ловлю. А Джейка вот теперь пробило. Корчится, как конченый торчок.

— Ложись и успокойся, — твердо сказал я. Примерно таким тоном говорила со мной в детстве мама, если я капризничал. — Все в порядке, не из-за чего психовать. Не думай об этом романе и сам не заметишь, как уснешь. Почитай про себя стихи, если хочешь.

Джейк покорно улегся. Натянул одеяло, опять-таки по-детски сунул ладони под подушку и, зажмурившись, пробормотал «спокойной ночи». Но когда я протянул руку к выключателю на дверном косяке, он крикнул:

—Не надо!

Я дернулся от испуга и рассердился.

— Хватит дурака валять!

— Извини. Но я подумал, ты сейчас свет выключишь. Не надо. Я здесь с первой недели сплю только при свете.

— Я днем найду телефон и позвоню Терри. Он знает пару дельных психоаналитиков.

Джейк хихикнул, показывая, что оценил шутку. Черта с два это была шутка! Но заводиться я не стал. Пусть хихикает. Пусть спит или орет, я в няньки не нанимался.

Кстати, может, в мой роман ввести няньку? Симпатичную молодую женщину, которая понимает героя… Нет, делает вид, что понимает, а на самом деле просто хочет отхватить себе богатого мужа. Герой поддастся, поверит и уедет с ней на уик-энд, а его жена…

Я уснул, не придумав, что бы такого подлого или благородного могла сделать жена. Она, между прочим, представлялась мне теперь похожей на Кэтлин О'Доннел. Хоть меняй все прежние описания! Может, и изменю… Когда проснусь.

Разбудил меня трубный голос миссис Гарделл. Она за что-то выговаривала Джейку, беззлобно, как любящая мать, но громко, как кавалерийский полковник. Что он отвечал, я не слышал. Поднялся, потянулся… Можно было бы еще часок поспать, я все равно не признаю пословицу о ранней пташке и червячке с тех пор, как мне Билли Родвэй растолковал, что сожранный червячок тоже рано поднялся, кретин. Но спать под тирады миссис Гарделл, наверное, и Рип Ван Винкль не смог бы.

Что-то стукнуло в окно. Я обернулся и увидел Делберта Энсона. Мальчишка запрокинул голову, пытаясь разглядеть мой силуэт за занавеской. На нем были джинсы и, кажется, та же рубашка, что и вчера вечером.

Откинув гардину, я не меньше минуты дергал окно, пытаясь его открыть. Честное слово, поступить в университет было легче! Наконец рама со скрипом подалась. На лице Делберта сразу засияла счастливая улыбка — как вчера днем, когда он подтверждал, что Джейк живет здесь.

— Добрый день, мистер Хиллбери! — выпалил он.

День? А куда, в таком случае, девалось утро? Насколько я знаю, день наступает во время ланча, а не в момент, когда человек только-только продрал глаза.

— Привет, — ответил я. — Я не заметил, как солнце взошло.

В глазах Делберта сверкнула лукавинка, но на язык он ее не пустил.

— Отец позволил мне побродить с вами, пока он с ланчем управится. Идете, сэр?

— Я тоже не прочь бы позавтракать. А ты?

— Я утром плотно поел. — Он не отвел глаз. Я уже оценил его талант честно врать. — Но если вы сейчас не можете выйти, придется перенести прогулку на вечер. Когда мы работу закончим.

— Снова камни таскаете?… А без тебя отец не обойдется?

Делберт улыбнулся еще шире.

— И спрашивать нечего.

— А если я лично его попрошу на пару часов тебя отпустить? — красоты природы я, конечно, сам мог рассмотреть и, честно говоря, вообще плевать на них 1 хотел, но еще раз освободить мальчишку от изматывающего труда, который ему не по силам, казалось неплохим делом.

— Тогда… может быть, — Делберт передернул плечами. — Вы моему отцу понравились, сэр.

Дверь у меня за спиной открылась с каким-то похрустывающим звуком. Понятно, что я не обратил на него внимания ночью, когда мчался к Джейку, но вчера дверь вроде бы не скрипела.

— С кем это вы болтаете, мистер Хиллбери? — поинтересовалась миссис Гарделл. — А ну, пошел отсюда, паршивец!

Я представить не мог, что дама ее возраста и ее комплекции способна с такой скоростью промчаться по комнате.

— Пошел вон! — повторила она, уставившись на мальчика яростным взглядом. — Дел у тебя других нет, что ли? Ишь, взял привычку: под чужими окнами шнырять! Выродок!

Делберт не огрызнулся. Отступил, опустив голову, и пошел к отцовскому полю, ускоряя шаг. Ссутуленная спина показалась мне совсем хрупкой.

— Зачем вы так, миссис Гарделл? — ошарашенно спросил я. — Это я попросил мальчика показать мне окрестности, он выполнял мою просьбу, а не шнырял…

— Нечего вам с ним возиться, — отрубила хозяйка. — Надо уважение к себе иметь, мистер Хиллбери! Он же выродок! Вот свалилось горе на мою голову, думала, хоть один взрослым окажется, а вы с мистером Риденсом два сапога пара.

Пояснений я не дождался. Миссис Гарделл удалилась, громко сетуя на городских растяп, которые ничего в жизни не понимают, можно подумать, у них матерей не было, чтобы элементарные правила человеческих взаимоотношений объяснить. Слышала бы ее моя мама, ух, и поднялся бы скандал! До свистящих в воздухе полотенец точно бы дошло.

Но как бы миссис Гарделл ни сердилась на горожан, готовых с любым выродком сюсюкать, на приготовленных ею блюдах это не отразилось. Я давно так вкусно не ел. Будь здесь Энни, сразу начала бы жаловаться на количество холестерина и ковырять еду вместо того, чтобы с удовольствием набить желудок. Дожевывая стейк и щедро политую маслом картошку, я серьезно усомнился в том, что люблю Энни. Она тоже вряд ли обо мне переживает. А хоть бы и переживала, телефонов, по словам Джейка, здесь нет. Не ехать же в Гэлтаун ради теплой беседы с ее автоответчиком.

Миссис Гарделл принесла и бутылку виски, которое показалось мне слегка мутноватым. На бутылке была этикетка «Четыре розы», но, рассмотрев содержимое, я решил, что оно имеет мало общего с названием.

Больше похоже на самодельное пойло. Правду Делберт говорил: лучше обойтись без этого угощения.

— Для аппетита рюмочка — самое лучшее, — безапелляционно заявила дама. — Тогда и мясо быстрее пройдет по горлу.

Не спрашивая нашего мнения, она достала две рюмки и налила больше чем наполовину.

— Вам теперь и без меня есть компания, мистер Риденс, так что пейте вдвоем, а я не буду.

— Я не пью с утра.

Она уставилась на меня, будто услышала, что перед ней опасный маньяк. Взгляд напомнил мне миссис Энсон. Того гляди, в ближайшие две минуты окажусь под замком, а старуха побежит за врачом. Хотя тут, наверное, врача нет.

— Для аппетита, — повторила она. — Мистер Хиллбери, да вы что? Опьянеть от одной рюмки боитесь?

— Нет. Но я никогда не пью до вечера. Из принципа.

— Никогда? — миссис Гарделл перевела взгляд на Джейка. — Он не врет?

— Нет.

На настоящего друга всегда можно положиться! ' Держится так, будто забыл, как мы вместе надирались в университете, не посмотрев на часы, и как в тот день, когда Терри Прескотт сообщил, что мою вторую книгу берет «Схоластик Инк» (позвонил он, между прочим, в девять утра), я, не успев положить трубку, жестами показывал Джейку, чтобы он открывал шампанское. Через час мы перешли от шампанского к коньяку, и к тому времени, когда Терри приехал рассказать о договоре с издательством подробнее, подающий надежды молодой писатель лыка не вязал.

Но сказанному Джейком «нет» миссис Гарделл поверила. Слову, произнесенному настолько веско, сам Эдгар Гувер поверил бы. Кроме того, Джейк, кажется, забыл о своем ночном кошмаре. Ел картошку, держа вилку в левой руке, а в правой, естественно, была ручка—и сермахлонцы снова приглашали астронавтов на встречу с вождем.

Когда мы добрались до кофе (миссис Гарделл, не прекращая ворчать, удалилась, сообщив, что в обед принесет жаркое, и посоветовав нам погулять, вместо того чтоб глупости выдумывать), я убедился, что «кажется» было лишним приложением к слову «забыл». Джейк стал зачитывать мне написанное за завтраком и фразу «Джон Рассел первым пошел ко входу в пещеру» я не мог не узнать.

— Ты что, дословно помнишь, что ночью карябал? — спросил я.

— Ночью? — вытаращился Джейк. — Да я почти ничего ночью не написал. Перебрал вчера на танцах с выпивкой.

— А те листы, что я порвал?

— Какие листы?

Пришлось в двух словах объяснить, о чем я говорю. Джейк захлопал глазами:

— Что, правда? Наверное, миссис Гарделл обрывки убрала, пока я спал. А ты не врешь?

Я прикусил ноготь в качестве клятвы и показал на лист в его руке:

— То же самое, слово в слово.

— Да ну? — приличия ради Джейк изобразил удивление. И тут же расплылся в улыбке. — Такое с гениями случается, знаешь?

Гений! Со склада удобрений… Не соображает, что ли, что Нобелевку «за самый гениальный заскок» пока еще не дают?

— Сейчас не боишься, что со страниц монстры полезут? — хмыкнул я.

— Со страниц? — но он быстро сообразил, что к чему. — Это мне снилось? Ничего не помню, Уолт. Раньше помнил, а теперь — ничегошеньки. Видишь, как хорошо ты на меня влияешь.

— Ага. Амнезирующий окружающих живой организм. Можешь это куда-нибудь вставить.

Скажите, пожалуйста, кто меня за язык тянул? У Джейка глаза засверкали, как у ребенка, который в коробке с надписью «макароны» обнаружил модель звездолета.

— Амнезирующий окружающих, — пробормотал он. — Блин, Уолт… Живое существо, контакт с которым приводит к частичной… нет, к полной потере памяти… Уолт, ты тоже гений. Мы с тобой гении. На Сермахлоне будут такие животные. А чтобы восстановить память… Чтобы восстановить, надо…

На меня уставились уже ничего не видящие глаза. Звать этого одержимого на прогулку не имело смысла. Для очистки совести я все-таки предложил побродить часок, но ответа не получил: Джейк наискось по листу записывал названия сермахлонских растений, из которых можно приготовить зелье для восстановления памяти. Красавица сварит это зелье для капитана, и он вспомнит, что значит слово «Земля», а Джон Рассел в это время изловит амнезируюшего зверька, и зверек сам полезет к напитку, а когда он его выпьет, он станет… Черт, чем же эта сволочь станет? Ладно, потом. Пока зелье… Красавица пошла собирать травы…

Хотел бы я знать, а для восстановления психической нормальности на Сермахлоне ничего не растет? Я бы слетал за пучком такой травки, заварить Джейку вместо чая.

По накатанной колее я дошел до поля, которое расчищали Энсоны. Они не сразу заметили меня, двумя ломами выворачивая из земли настоящий валун. Как я вчера эту каменюгу не заметил? И почему отец обоих сыновей не берет работать? Пусть Дилан — любимчик, но хоть немного помочь мог бы. Впрочем, и без Дилана дело шло в хорошем темпе. Груда камней на краю поля по сравнению со вчерашним днем заметно выросла.

Я остановился возле нее и стал рассматривать серые бока камней, отмеченные выбоинами и украшенные прилипшей травой. На нижних травы было особенно много, она буквально облепила неровную поверхность. Слишком густой слой для обычных стебельков, налипших, когда камень катился по полю. Присев на корточки, я обнаружил, что эти куски валунов обросли мхом. Толстые пушистые стебельки не длиннее дюйма покрыли камни до половины, будто в махровое полотенце укутали. Я отщипнул один стебель, на ощупь оказавшийся не мягким, а колючим, поднес его к носу, но уловил только запах пыли. Крохотные иголочки кололи мне пальцы. Вот и верь после этого, что мох всегда мягкий. Книги обманывают нас с детства: все мои знания о мхах укладывались в несколько предложений из сказок вроде «устал Джек и прилег поспать на мох». Посмотрел бы я, как Джек на этом мху выспится!

Земля дрогнула, принимая вес нового камня, катящегося в мою сторону, и, едва я поднял голову, громоздкий валун дополнил кучу, тяжело ударившись о другую глыбу. Роджер Энсон выпрямился и вытер со лба пот. Его лицо налилось краской, дыхание сбилось. Я видел, как поверх набухших мышц на руках пульсируют вздутые вены.

— Самый здоровенный, — выдохнул Роджер. — Теперь быстрее дело пойдет. День добрый, мистер Хиллбери. Погулять вышли?

Делберт молчал. Он тоже запыхался и раскраснелся: валун они с отцом толкали вместе. Но если Роджер шумно дышал и массировал себе руки, его сын отвернулся, низко опустив голову. Спина слегка подрагивала, но мальчик старался не издать ни звука. Снова синдром побитого щенка.

— Здесь смотреть не на что, — сказал Роджер. — Голая земля да камни. Вы бы за холмы прошлись, там красивые луга. И небольшая рощица есть. Вон туда, к востоку идите.

— Если отпустите со мной Делберта.

— Ему работать надо. И так вместо завтрака где-то шлялся.

— Это моя вина. Поверьте, Роджер, он мне очень нужен, — я постарался вложить в голос максимум убеждения.

— Зачем?

Пришлось повторить вчерашнюю выдумку о «консультации» насчет местной природы.

— Вы мне здорово помогли, —улыбнулся я под конец. — Хорошо бы, и сын ваш помог.

— Я помог? — искренне удивился Роджер. — Чем это?

Я выложил идею насчет сборника рассказов «Кроличья жизнь» (приятно уверенный, что Энсон не кинется тут же за ручкой или диктофоном. Общаться не с писателями — одно удовольствие).

— Почему кроличья, если вы о людях писать собираетесь? — Роджер удивился еще сильнее.

— Это метафора. В характере многих людей есть кроличьи черты. А у других — волчьи. Или змеиные. Понимаете?

Он повертел головой. То ли показывал, что я не совсем нормальный (ну и пусть, все равно в сравнении с Джейком я образец здравомыслия), то ли шея затекла.

— Один черт знает, мистер Хиллбери, зачем людей называть кроликами. Но если вы это помощью считаете, так я могу тысячу таких названий придумать. А что вы из них сделаете — ваша забота.

— Может, вас опишу.

— Зря, — он усмехнулся. — Я ведь обычный деревенский работяга, про таких читать никто не станет. И кино не снимут. Сейчас ведь книги зачем пишут? Чтобы потом кино сняли, верно?

Я пожал плечами.

— Для меня изданная книга дороже.

— Ясное дело, — кивнул Роджер. — В кино-то ваша фамилия в начале и в конце на секунду мелькнет, а на книжной обложке ее люди сто раз прочтут — каждый раз, как будут книжку открывать и закрывать.

Мне это преимущество книгоиздания перед кинематографом никогда в голову не приходило, и теперь я рассмеялся. Роджер тоже хохотнул.

— Небось большие деньги получите, когда книжку напечатают? — спросил он. — Сколько за название полагается?

— Тысяча, — улыбнулся я. — А за консультации — три.

— Так, может, я вас и проконсультирую? Чего будете на этого выродка время терять?

Он оглянулся и небрежно, походя хлопнул Делберта по затылку. Мальчишка вздрогнул, но пикнуть не посмел. И я тоже потерял дар речи. Ну ладно, миссис Гарделл вопила «выродок», многие старухи так себя ведут. Когда я был подростком, наша соседка-пенсионерка как только ни называла нас с Билли. Может, и «выродок» пару раз мелькнуло. Но чтобы отец вот так ни с того ни с сего обругал, еще и ударил! Я ничего не понимал.

— Не хотите? — по-своему истолковал мое выражение лица Роджер. — Тогда берите его на здоровье, мы в Моухее гостям ни в чем не отказываем. Но на три тысячи он вам точно ничего рассказать не сможет.

— Я подсчитаю, на сколько расскажет.

Шутить мне не хотелось, но и читать нотацию о гуманном воспитании человеку, который лет на двадцать меня старше — тоже. Лучше потом Джейка расспрошу, может, он знает, почему на мальчишку все отрываются.

— Иди! — приказал сыну Роджер. — И если будете идти мимо дома Маккини, скажешь Чарли и Дольфу, чтобы пришли мне помочь.

— Хорошо, папа, — пробормотал Делберт.

Маккини жили в доме с полосатыми гардинами, в том, что стоял за домом О'Доннелов. Близняшки сегодня не прогуливались по улице и во дворе не сидели, зря я заглядывал через деревянный забор. Делберт тоже посмотрел в ту сторону, но ничего не сказал. Мы с ним вообще шли по деревне, как похоронная процессия в миниатюре: ни улыбки, ни слова друг другу. Делберт смотрел себе под ноги и молчал, я тоже не мог придумать, с чего начать разговор. Не спрашивать ведь: «Рад, что от работы избавился?» Или: «Надеюсь, ты не рассчитываешь на гонорар?» Еще обидится. И расспрашивать о жителях Моухея тоже казалось рискованным. Если мальчишка унаследовал материнскую подозрительность, он беспардонного любопытства не потерпит. Об урожае, что ли, заговорить? В деревнях вроде бы положено обсуждать урожай и погоду. Погода отличная. В видах на урожай я разбираюсь меньше, чем во внутренней политике республики Конго. Ну и проблемка! Как бы до вечера молчать не пришлось.

Во дворе у Маккини, как и во всех остальных, было пусто. Я предоставил действовать Делберту, хватит с меня вчерашних приключений в чужих дворах. И черт его знает, принято здесь сразу идти к дому или из-за забора звать хозяев. Может, если войдешь, на тебя псина выскочит, которой рахитичный щенок, бегавший по болотам за сэром Баскервилем, в подметки не годится. Мне здорово повезло, что Энсоны во дворе волкодава не держат, а то остались бы от меня вчера одни ошметки.

Но Делберт не спешил входить или окликать хозяев. Остановился перед калиткой и тупо смотрел на дверь — Тезей-недоросток перед входом в лабиринт, который вдруг обнаружил, что потерял подаренный подружкой клубок мохера.

— Долго ты намерен тут стоять? — спросил я.

В ответ мальчишка дернул плечом, вздохнул и взялся наконец за калитку. По дорожке к крыльцу он буквально тянул ноги. Убедившись, что держать волкодавов здесь не в моде, я пошел следом. Перед дверью Делберт снова застыл. Пару секунд простоял в полном ступоре, потом вдруг закрыл лицо ладонями и стал тереть щеки и виски. Господи, здесь что, вся деревня — филиал сумасшедшего дома?

— Мистер Хиллбери, — негромко сказал Делберт, — может, вы постучите? Если старуха выйдет и меня увидит, она снова крик поднимет. Постучите, пожалуйста, а я вас на улице подожду.

— Твой отец не знает, что она на тебя кидается?

— Знает.

С чувствами этого мальчишки в деревне, похоже, вообще никто не считался. Значит, я буду первым. Достижение слабее литературной премии, но все-таки быть первым — звучит неплохо.

— Ладно. Иди прячься.

Он выскочил со двора и, наверное, присел за забором. Я не уловил этот момент; видел, как он проскочил мимо меня, а когда оглянулся, парня уже не было. Точно, как вчера: пустая улица, ни людей, ни хотя бы голосов издали. Темная дубовая дверь требовала, чтобы я стучал наконец. Надо позвать Дольфа и… Как же его отца зовут, забыл… А, да — и Чарли.

Я стукнул по дверной филенке костяшками пальцев. Никто не отозвался, но когда я положил на дверь ладонь, она, такая тяжелая с виду, чуть ощутимо качнулась. Легкое нажатие — и подалась.

— Мистер Маккини! Миссис Маккини! Миссис Гарделл!

Никакого ответа. Из полутемной прихожей тянуло запахом сухих цветов. Я разглядел небольшой столик на трех гнутых ножках, на нем — керамическую вазу с охапкой пшеничных колосьев. Под столиком стояла пластмассовая лейка.

— Мистер Маккини! Миссис Гарделл! — еще раз подал голос я. Тишина. Хоть бы кот замяукал!

Я оглянулся на пустую улицу и переступил порог.