Ноябрь в этом году выдался отвратительным. Сергей не мог припомнить еще одного такого холодного, дождливого и ветреного ноября. Зима отчего-то не торопилась вступать в свои права, и на Питер уже третью неделю обрушивались всевозможные малоприятные катаклизмы осени. Обычно в "трубе" на Петроградке можно было спокойно играть почти в любую погоду - теплый ветерок, доносящийся из постоянно открывающихся и закрывающихся дверей метро, не позволял заледенеть даже пальцам - но не в этом треклятом ноябре.
Волчонок закончил песню, перебросил гитару на потертом ремне из дермантина за спину, и сунул ладони под косуху. Он чертовски замерз, время перевалило за полночь, а мелочи, которую случайные прохожие набросали в открытый чехол, едва хватало, чтобы добраться до трассы и купить сигарет. Случайно - не иначе - оброненная кем-то сотня навевала на мысль, что поесть сегодня все же удастся, но интуиция подсказывала - оставь надежду, всяк в "трубе" поющий… Впрочем, этот день не был менее удачным для гитариста, чем любой другой день за последние полгода. Сергей все больше и больше отдавался во власть черной депрессии, накатившей еще в апреле, и не отступающей по сей день.
- Ваши документы, молодой человек! - прозвучала ненавистная фраза. К Волчонку приближались трое ментов в форме.
- Пожалуйста, - он достал из внутреннего кармана паспорт в потертой обложке, и военный билет. Один сотрудник милиции принял документы и начал просматривать их, второй с усмешкой обратился к гитаристу:
- Законы нарушаем?
- Что же я нарушил? - безнадежно поинтересовался тот, уже понимая, что неприятности только начинаются.
- Курите под запрещающим знаком - раз, распиваете крепкий алкоголь в общественном месте - два… - мент кивнул на пустую "четвертинку" дешевой водки, брошенной каким-то алкашом в паре метров от гитарного чехла.
- Находитесь в городе без прописки и регистрации - три, - добавил тот, что смотрел паспорт. - Сергей Константинович Листьев, одна тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, родился в селе Груздево московской области, прописки не имеет… Служил в Чечне, уволен по неуказанной причине в звании лейтенанта запаса… Что же вы так, Сергей Константинович? Без прописки-то?
- А вот так, - тяжело вздохнул лейтенант запаса.
- Ну что, на месте дело решим, или пройдем в отделение? - поинтересовался третий мент, лысый верзила с поросячьими, масляно блестящими в предвкушении наживы глазками.
- Пройдем, - покорно согласился Волчонок и наклонился за чехлом. В следующую секунду тяжелый сапог верзилы ударил его под ребра.
От перелома гитариста спасли лишь оставшиеся со времен службы рефлексы. Он отпрянул назад, увернулся от метящего в челюсть кулака, подхватил чехол, вырвал из рук первого мента документы, и, не обращая внимания на то, что сотня легко выпархивает на грязный пол перехода, побежал к входу в метро. Чуть не сбив с ног какого-то парня студенческого вида, Листьев перемахнул через турникет, и опрометью бросился вниз по эскалатору.
Лишь рухнув на сиденье очень кстати подъехавшего в направлении Горьковской поезда, Сергей позволил себе немного расслабиться. Зачехлил гитару, обнаружил потерю сотенной, пересчитал мелочь, которая не высыпалась во время "бега с препятствиями" - семь рублей. Тихо выматерившись про себя, лейтенант запаса откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
Тридцать один год. Ни жилья, ни работы, ни семьи… Пока два месяца был в плену в Чечне, ушлые родственники подсуетились, заплатили денег какому-то адвокатишке, и в обход всех законов лишили Сергея дома в Груздево, оставшегося от родителей. Любимая, обещавшая ждать и писавшая первый месяц проникновенные письма о любви, спустя еще месяц вышла замуж за парня с квартирой в Москве, и родила ребенка. Волчонок выяснил через знакомых, которые еще не успели забыть о его существовании, что ребенок у Алины - не от мужа. С одной стороны, гитаристу тяжело было осознавать, что его сына воспитывает чужой человек, а с другой… Он сам никогда не гнался за материальными благами, да и не хотел ради машины, квартиры и счета в банке рвать кусок из горла другого, идти по головам, и так далее…
Сергей предпочел нелегкую судьбу бродячего гитариста, ездил автостопом по России, иногда задерживался в разных городах, но ненадолго. Давно поставив на себе крест, он все же остался человеком. И считал, что когда придет пора предстать перед Богом, ему нечего будет стыдиться. Волчонок был человеком верующим, но верующим не в церковь. Некрещеный, ни разу в жизни не ходивший на исповеди, но, как сказал Егор Летов: "Не бывает атеистов в окопах под огнем…" Когда выжил после двух месяцев у "духов", когда снайперская пуля содрала кожу с виска, когда отделался ушибами и ссадинами после взрыва в горах, а весь его отряд погиб… Сложно было не поверить в Бога. Не понимал лейтенант запаса лишь одно - для чего Господь оберегает его, и спасает раз за разом от неминуемой, казалось бы гибели…
- Звездная, следующая станция - Купчино, железнодорожная станция Купчино, - объявил по громкоговорителю механический голос. - Осторожно, двери закрываются.
Выходя в "Купчино" из метро, Листьев бросил взгляд на часы - без пятнадцати час. До последней электрички оставалось минут десять. Купив за семь рублей у запоздалой бабушки-торговки дурно пахнущую сосиску в тесте, а в ларьке сигареты на последнюю, оставленную на черный день, мятую десятку, гитарист отправился на железнодорожную платформу.
На электричку он, как ни странно, успел.
Пока тащились одну остановку до "Шушар", Волчонок проглотил сваренную в вонючем масле булку, так и не обнаружив внутри сосиску, и выкурил сигарету в пустом вагоне.
Оказавшись на продуваемой всеми ветрами платформе "Шушары", Сергей поежился, застегнул воротник косухи, закурил, и, обходя полузамерзшие лужи, направился через канавы, овраги и кусты к трассе.
Злой ветер трепал длинные волосы, гитарист спрятал их под косуху.
Поток машин был вполне плотным, обычно при таких условиях Серей не задерживался на трассе более получаса, но в этот раз ни дальнобойщики, ни водители легковушек, припозднившиеся в дорогу, не торопились взять промокшего насквозь попутчика в черной потрепанной кожаной куртке и с гитарой за спиной.
К двум часам ночи Листьев замерз окончательно. Зашел в магазинчик при заправке, но согреться не успел - двухметровый охранник с физиономией братка-неудачника невежливо выставил его на улицу. Сергей отметил про себя, что вполне мог бы размазать эту самодовольную тушу по асфальту за две секунды, но… Зачем?
В четыре часа он выкурил последнюю сигарету. Ни рук, ни ног Сергей уже не чувствовал, даже не голосовал, когда мимо проносилась очередная машина.
Около пяти утра гитариста вырвал из странного ступора долгий, громкий гудок автомобильного клаксона. С трудом подняв голову, он увидел, что метрах в двухстах впереди мигает стопорами фура. Мысль о том, что, возможно, удастся хотя бы согреться, придала сил, и эти двести метров Волчонок преодолел почти бегом.
Дальнобойщик ждал его, приоткрыв дверь.
- В сторону Москвы подбросишь, если по пути? - прохрипел Сергей.
- До Москвы не довезу. Только до Твери.
- Пусть до Твери.
- Да уж, парень, тебе бы сейчас согреться, а в каком направлении - это как-то по фигу, - протянул водила. - Залезай!
Повторное приглашение гитаристу не понадобилось. Обежав фуру, он вскарабкался по лесенке в кабину и захлопнул за собой дверь. Дальнобойщик глянул на замерзшего попутчика:
- За тобой на полке поллитра валяется. Закуси, извини, не водится. Звать тебя как?
- Сергей.
- Я - Юрий. Рад знакомству.
- Взаимно, - кивнул Волчонок, и полез за водкой.
За окном проносились едва заметные в предрассветной темноте заснеженные леса, дворники ползали по лобовому стеклу, из динамиков несся голос Олега Медведева:
И снова двенадцать унций в лицо летящего серебра,Но надо опять вернуться, забыть на время, кем был вчера.Но надо опять вернуться, когда вся ботва отойдет ко сну,Чтобы не дать им скатиться в яму, чтобы не дать им пойти в отходы,Ты должен вернуть им свою луну.И то, что ты готов на прыжок - это уже хорошо.Жить по полной луне…Вытри слезы - ведь волки не плачут,Не к лицу им притворяться людьми.Завтра снова полнолуние, значитТы вернешься, чтобы вернуть этот мир.
Сергей вздохнул. Волчонок… Пусть даже ему тридцать один год, но сути это не меняет. Он остался Волчонком, а волком так и не стал. И порой упрекал себя за это. Листьев взял сигарету из пачки, валявшейся на торпеде, закурил, и с отсутствующим видом уставился в лобовое стекло.
И словно ток от локтя к запястью, течет отмеренное сполна,Звенит нелепое твое счастье, твоя нейлоновая струна,Гремит фугасная медь латыни, летит слепой мотылек к огню,Ты слышишь, звездами золотыми небо падает на броню.Браво, парень - ты не грустен нисколько,Завтра в дальний путь, а пока…Все по плану - ты становишься волком,Ты знаешь все, что нужно в жизни волкам.Все по плану - ты становишься волком,Ты знаешь все, что нужно в жизни волкам.
Было стыдно за понимание - он знает все, что нужно в жизни таким волкам, но так и не использовал этого знания. Потушив докуренную до фильтра сигарету, Волчонок достал из чехла гитару, и начал подстраивать струны.
Юра трепался о чем-то, Сергей автоматически отвечал, но мысленно он был далеко отсюда. Фура мчалась на скорости около восьмидесяти километров в час через очередную полумертвую деревушку, которых лепилось к трассе огромное количество.
- …вылезаем, значит - а у нашего полуприцепа шесть колес свинчено! Думаем, ну ни фига себе посмотрели… Стой, козел, куда ты прешь!
Последние его слова были обращены к человеку, закутанному в тулуп, который пытался перебежать дорогу перед разогнавшейся фурой. Естественно, крика водилы человек не услышал. Юра вывернул руль, пытаясь избежать столкновения, ударил по тормозам, колеса многотонного грузовика заскользили по мокрому снегу, обильно покрывавшему трассу… Сергей слетел с сиденья, ударился головой и плечом об ящик, стоящий между пассажирским и водительским местами, на мгновение потерял сознание.
Проскользив по мокрому асфальту метров сто, фура слетела с дороги, сметя перила моста. Почти вскарабкавшийся к тому времени обратно на сиденье Волчонок успел заметить лишь побелевшее лицо Юры, губы которого беззвучно шептали не то матюги, не то молитву, и понял, что сорвавшись с трассы, грузовик летит с обрыва вниз. В следующее мгновение несколько десятков тонн рухнули с высоты на камни, метров десять не долетев до реки.
В сознание его привел жар. Открыв глаза, Сергей понял, что машина горит. С трудом нащупав ручку двери, он распахнул ее и выпал на снег. Оглянувшись, Листьев увидел, что полыхает вся фура. "Сейчас рванет…" - мысль пронеслась со скоростью снайперской пули, что в свое время содрала кожу с виска лейтенанта - тогда еще не запаса. И Волчонок пополз прочь от грузовика, превратившегося в машину смерти. Он не задумывался, почему ползет, а не идет, и хорошо, что не задумывался.
За спиной грянул взрыв. Волной горячего воздуха Сергея снесло на несколько метров, протащило по заледенелым камням, он ударился о черный валун, которого отчего-то не коснулся снег, и вновь отключился.
На сей раз из забытья Волчонка вырвал голос:
- Не смей умирать! Я тебя не для того полтысячелетия искал и от всего оберегал, чтобы ты сдох, не доползя до меня полметра!
Сергей ошалело завертел головой. Непонятно откуда звучавший голос, отчего-то казался смутно знакомым. Очень смутно, словно знаком он был не самому Волчонку, а кому-то… непонятно кому.
Острая боль в ногах заставила гитариста посмотреть вниз… и он понял, почему полз. Правой ноги не было по колено, от левой осталась верхняя половина бедра.
- Не думай об этом! - резко вклинился голос. - Все поправимо! Повернись налево.
Тупо выполнив указание, Листьев увидел, что из-под валуна, к которому он прислонился, торчит рукоять ножа. В ней была какая-то странность, и он понял, какая - рукоять была слишком длинная для ножа, на ней могло поместиться две мужских ладони. Повинуясь непонятному, подсознательному импульсу, он протянул правую руку и, сомкнув пальцы, потащил рукоять на себя. Та на удивление легко поддалась, и спустя мгновение Сергей сжимал в руке Меч. Не меч, а именно Меч.
Длинное, чуть больше метра, лезвие из черной стали с серебристо-синеватым проблеском, покрывали непонятные, узорчатые символы. Даже на вид оно было бритвенно острым. В последней трети клинок почему-то резко сужался, словно бы от него откололи два узких, но длинных, сантиметров по двадцать, куска. В перекрестье, на концах гарды и в яблоке сверкали полупрозрачные черные камни, кроме них Меч ничто не украшало. Но Волчонку сразу показалась какая-то вопиющая неправильность в том что он увидел. И на мгновение перед его внутренним взором возник тот же Меч, но…
В роли гарды выступали два мощных кожистых крыла дракона, тело которого служило рукоятью. Хвост ящера оплелся вокруг верхней части клинка - на сей раз целого, а вместо яблока рукоять венчала украшенная витыми рогами голова. В следующий миг наваждение пропало.
- А где дракон? - тупо спросил он вслух, не особо рассчитывая на ответ.
- Шляется где-то. Все ему на месте не сидится, - неожиданно отозвался невидимый собеседник. - Стоп, а ты откуда про дракона знаешь?
- А черт его знает, - хмыкнул Сергей. И начал умирать.
Это было странно. Реальный мир вокруг поблек, Волчонок на миг увидел себя со стороны - жутковатое зрелище. Безногий мужчина, истекающий кровью, держит в руках черный Меч и глупо смеется. А в следующий миг он положил на лезвие под рукоятью вторую руку, поднял клинок над головой и с размаху всадил его себе в загривок.
Адская боль моментально швырнула Листьева обратно в истерзанное тело. Он почувствовал, что позвоночник его разрывает нечто чужеродное - но в то же время понял, что оно уже не является чужеродным. Меч стал частью его.
- Вот теперь все будет в порядке, - вновь прозвучал голос. И мир вокруг Волчонка померк.