"Жемчужина Нила" - читать интересную книгу автора (Уайлдер Джоан)

Глава 8

Серебристый «Боинг-727» компании «Пан Америкой» совершал посадку в международном аэропорту Судана. Служащий наземной команды направил огромный авиалайнер на отведенное ему место рядом с одноэтажным зданием вокзала. Человек в синей ветровке, оранжевой шапочке и наушниках сидел за рулем машины, тянувшей трейлер с переносным трапом для пассажиров. Последними из самолета вышли Ральф, Тарак и Джек.

Терминал был переполнен чернокожими мужчинами и женщинами, одетыми в национальные костюмы и несшими дорогие кожаные чемоданы. Джек осмотрел сравнительно современный аэропорт. Скорее всего, он появился лет восемь назад и был возведен меньше чем за неделю какой-нибудь американской нефтяной компанией для своих рабочих и служащих. Стены аэропорта светились плакатами фирмы «Херц и Авис», рекламировавшими «Хоуст интернэшнл» и «Макдональдс». Джек увидел американский кондитерский бар и автоматы, продающие сигареты, а также кафе, где были в избытке горячие сосиски с булочками. Все это больше напоминало Аризону, чем Африку.

Джек вышел на улицу, где такси, автобусы и лимузины ждали пассажиров. Темнокожие старики в фесках наблюдали, как местные жители и пассажиры проходили через терминал. Водитель автобуса, суданец в красной феске, держал табличку, на которой было написано «Г-н Тортелли». По мере того как пассажиры проходили мимо, лицо его становилось все более озабоченным и встревоженным, и Джек решил, что господин Тортелли не прилетел.

Джек, Тарак и Ральф пробирались сквозь шумную толпу.

Ральф расстегнул пуговицу на вороте рубашки.

— Жарко. Почему в этих дырах «третьего мира» всегда так жарко?

Услышав английскую речь, к ним подбежал водитель автобуса.

— Господин Тортелли? — справился он у Ральфа. Ральф оттолкнул табличку.

— Пошел к черту, болван! Джек повернулся к Тараку.

— Где ваши братья?

— Должны быть здесь, — обнадежил его араб. Тарак встал как вкопанный, закинул голову и издал высокий, пронзительный крик дервишей. Джек закрыл уши руками, чтобы не лопнули барабанные перепонки. На крик Тарака откликнулось несколько голосов.

Группа пустынных дервишей, одетых в традиционные халаты, бросилась к Тараку. Их лица светились от радости, когда они кинулись обнимать друг друга, задевая лицо Ральфа разноцветными накидками.

— О, Коултон, — фыркнул Ральф, — вижу, мы поставили себе высокую цель.

— Мы направляемся к Омару, — неожиданно объявил полный энергии Тарак, позабыв о раненом плече. Дервиши заспешили. Ральф посмотрел на Джека.

— Хорошо бы этот камень стоил целое состояние. Когда пассажиры заняли места в автобусах и такси, погрузив свой багаж, и многочисленные африканцы разъехались, Джек заметил, что водитель-суданец нашел наконец своего Тортелли. Автомобили последних моделей, припаркованные на крытой стоянке возле аэропорта, тоже разъезжались, увозя американских бизнесменов, наслаждавшихся кондиционированным воздухом.

— Представляю, как эти психи водят машины, — сказал Ральф, гадая, где же Тарах оставил свою.

Дервиши миновали последний автобус. Джек сошел с дороги, услышав, как водитель запустил чихающий двигатель. Ветхая колымага пофырчала и со скрежещущим звуком тронулась.

Увидев, как дервиши пересекли парковочную площадку и подошли к группе ожидавших верблюдов, Джек положил руку на плечо Ральфа.

— Держись. Путешествие обещает быть не из легких.

Под палящим солнцем, заливавшим Сук, Джоан пробиралась от лавки к лавке. Она рассматривала отрез синего китайского шелка с золотой каймой и подумала, что Элейн он очень понравится и подойдет к ее глазам. Она попробовала торговаться с продавцом, но тот не знал языка. Заплатив за покупку, она по выражению его лица поняла, что могла бы купить материал значительно дешевле. В следующей лавке торговали красивыми зелеными нефритовыми и жадеитовыми бусами. Женщина, продававшая их, жестами объяснила Джоан, что она может сама придумать рисунок ожерелья и выбрать понравившиеся ей камни, а женщина нанижет их и приделает застежку. Джоан потратила немало времени, тщательно отбирая камни. Для застежки она выбрала самоцвет, который напомнил ей тот изумруд. Протягивая камень, она подумала о Джеке.

Ей хотелось, чтобы он сейчас был с ней. Ему бы здесь понравилось. Сук привел бы его в восторг, поскольку он обожал экзотику. Она не верила своим глазам, не верила, что находилась здесь, покупала сувениры, предаваясь его любимому занятию, которое считала банальным и таким.., сентиментальным.

Кафе на Суке располагались в зданиях без окон, и монотонность их сплошных стен нарушалась лишь дверным проемом, над которым красовалась надпись, выполненная вязью. Рано утром владелец выставлял на улицу два-три небольших круглых стола и стулья. На них усаживались старики в ярких халатах и пили кофе. Это был крепкий, густой напиток, который официант наливал из медного длиниогорлого кофейника с высоты почти четырех футов. Все его действия смотрелись как представление.

Бродя по рынку, она видела заклинателя змей, мастера по плетению корзин, гравера, наносившего рисунок на стекло, и повсюду ей бросались в глаза подозрительные, настороженные лица. Она не знала, объяснялось ли это недоверием к американке, или тем, что ее видели вместе с Омаром. Люди просто шарахались в сторону, если только она не подходила к продавцу с явным намерением купить что-то. Некоторые даже поворачивались спиной, чтобы не разговаривать. Никогда в жизни она не чувствовала себя таким изгоем.

В толпе не было других американцев или белых, но она была уверена, что национальная принадлежность ни при чем. Повернувшись, Джоан увидела, что местные жители со страхом смотрят на пятерых телохранителей, сопровождающих ее.

Она не могла шагу ступить без них. Однажды она встала среди ночи в надежде найти кухню во дворце, чтобы поесть. Когда она подошла к двери, один из охранников предложил принести ей все, что надо.

Она объяснила, что хотела бы заглянуть в холодильник, но он не понял. Не понял и того, что она голодна, но не знает, что именно хотела бы съесть, что она не собирается стоять перед раскрытым холодильником и созерцать его содержимое, словно это ее любимое занятие. В конце концов, голодная и разочарованная, она вернулась в постель.

Утром она решила пройтись по двору — они последовали за ней; она села завтракать в полном одиночестве и молчании — они наблюдали за ее трапезой.

Джоан повернулась к охранникам. Зачем им в таком количестве ходить за ней? Неужели одного недостаточно?

— Вы не возражаете, если я пройдусь по рынку одна? Один из охранников махнул рукой, показывая, что она может идти, и радушно улыбнулся.

— Спасибо, — сказала Джоан, тоже улыбнувшись и вздохнув с облегчением от того, что вся эта свора не будет висеть у нее на хвосте.

Она подошла к лавке, где торговали медными изделиями, и стала рассматривать их, позабыв о времени. Джоан взяла масляную лампу необычной формы и подняла ее к солнцу, отчего та напомнила лампу Аладдина. Вдруг она поняла, что охранники все-таки не оставили ее без присмотра, положила лампу и пошла дальше.

Джоан свернула за угол — телохранители не отставали от нее ни на шаг. Впереди она увидела мальчика лет двенадцати, который, разбрызгивая из баллона желтую фосфоресцирующую краску, выводил что-то на глиняной стене. Джоан не смогла прочитать надпись, поскольку никогда не была сильна в арабской графике.

Неожиданно один из охранников закричал что-то мальчику. Тот обернулся и увидел устрашающую форму и блестевшее оружие. Мальчик тут же уронил баллон с краской и бросился бежать.

Вопреки ожиданиям Джоан охранники не кинулись вслед за ним, а встали на одно колено, подняли свои автоматические винтовки, прицелились и открыли огонь по исписанной стене.

В воздухе засвистели пули, от ударов которых глиняная стена разлетелась на куски. Джоан вздрогнула от неожиданности. Она хотела закричать, но не смогла произнести ни звука и стояла, зажмурившись, пока рядом трещало и грохотало оружие. Она слышала, как деревенские жители пронзительно закричали от ужаса и бросились бежать, стараясь укрыться за столами, коробками и повозками, запряженными волами.

Стрельба велась непосредственно вокруг Джоан, но спрятаться ей было негде. Она была уверена, что какая-нибудь пуля рикошетом обязательно попадет в нее.

Глядя на стену, она поняла, что от той скоро ничего не останется.

Джоан зажала уши руками.

— Прекратите! — закричала она охране. — Что вы делаете? Остановитесь!

Но они не слышали или не хотели слышать. Кусок глины ударил ее по лицу. Джоан дотронулась до щеки и ощутила на пальцах кровь.

Наконец охранники прекратили стрельбу. К этому времени вся улица была окутана огромным облаком дыма. Не спеша люди вышли из своих укрытий и вновь занялись работой как ни в чем не бывало. Все происшедшее казалось Джоан невероятным: ведь это их деревня, так почему же они позволяют солдатам запугивать себя?

Джоан решительно подошла к старшему из охраны. Оказавшись с ним лицом к лицу, она не испытала страха.

— Почему вы стреляли по стене? Что он написал? Что значит эта надпись?

Лицо солдата сохраняло жестокую холодность и бесстрастность. Не проронив ни слова, он ушел.

Джоан схватила за руку старую женщину, продававшую манго.

— Почему они расстреляли надпись? Что она означает?

Но старуха лишь покачала головой и вывернулась из ее рук, притворившись, что не понимает. Но Джоан видела выражение ее лица, она заметила страх в глазах старой женщины.

Джоан не собиралась сдаваться. Она схватила молодого крестьянина лет тридцати. Он производил впечатление человека семейного, ответственного и основательного.

— Что он написал? — настойчиво спрашивала у него Джоан. — Что он написал?

Человек отшатнулся от нее и скрылся. Ярость в его взгляде боролась со стыдом. Джоан чувствовала, что подбирается к истине. Может быть, он скажет ей потом, когда не будет охраны?

Позади нее из гущи толпы раздался голос.

— Требуем возвращения Алмаза!

Джоан повернулась в тот момент, когда голова старика, произнесшего эти слова, скрылась в толпе, и она не разглядела его.

— Алмаза? Какого Алмаза? — вопрошала она толпу и вдруг поняла, что никакого языкового барьера не существует.

Охрана подошла к Джоан и подхватила под руки. Они приподняли ее и понесли.

— Эй, что вы делаете? Пустите, пустите меня! Я же гость!

Один из охранников прокладывал дорогу сквозь толпу, орудуя прикладом, а другие двигались сзади, неся Джоан. Чем энергичнее она отбивалась, тем сильнее ей сжимали руки: порой казалось, что еще немного — и у нее захрустят кости. Джоан стала вырываться, требуя опустить ее на землю, но они не ослабили железной хватки.

Омар не отрываясь смотрел на свое отражение в освещенном зеркале. Он наблюдал за работой гримера, который осторожно наложил слой темной тональной пудры под высокие скулы, а затем плоской кисточкой из верблюжей шерсти покрыл все лицо бронзовым блеском. Омар придирчиво осмотрел себя: кожа сверкала, но выглядела естественно. Очень важно, чтобы макияж не был заметен. Его народ не поймет этого: они вообще не допускают мысли, что мужчина может пользоваться косметикой. Но он хитрее их. Омар улыбнулся, глядя на свое отражение, и остался доволен, решив, что сегодня красив как никогда.

Гример подчеркнул рисунок бровей, затем наложил краску для век вокруг огромных круглых глаз, после чего кисточкой из верблюжей шерсти убрал лишнее. Трудными в работе оказались густые черные ресницы.

Он открыл глаза.

— Достаточно. Я не Валентине.

Гример поклонился и снял с Омара полиэтиленовую накидку, которая защищала его форму — очень дорогую и искусно сшитую. Второй такой формы не существовало во всем мире. Омар заказывал ее у Ива Сен-Лорана.

Материал, из которого были сшиты брюки и китель, отличался изумительной чистотой синего цвета и был изготовлен из смеси хлопка и шелка. Необычайный цвет напоминал синеву темных ночей над Сахарой или небо во время заката. В центре каждой пуговицы, сделанной из куска золота, сверкал сапфир. На талии мундир перечеркивал огненно-красный пояс, а плечи украшали золотые эполеты. Омар никогда не служил в армии, но был уверен, что многочисленные войны, которые он вел в юные годы на улицах родного города, дают ему право носить ордена и медали, красовавшиеся на груди. По сей день он не уставал поражаться, что никто так и не спросил его, откуда эти награды и за что они получены. Но если бы такое произошло, он бы их — любопытствующих, а не ордена — убрал.

Закрыв шею Омара полотенцем, гример осмотрел свою работу, пробормотал: «Так, так», — повернулся и обмакнул тоненькую кисточку в баночку с коричневыми тенями. Легкими движениями он нанес тени, отчего глаза Омара стали казаться еще более проницательными. Омар снова придирчиво осмотрел себя. Он был доволен своим видом, однако боялся, что грим будет все же заметен.

В следующий момент постучали, и, обернувшись, Омар увидел Джоан.

Она была одета в свободный комбинезон, перехваченный малиновым поясом. У нее оказалась очень тонкая талия, и Омару понравилось, как красиво лежит ткань на ее бедрах. Белокурые волосы были распущены и рассыпались по плечам. Ему импонировала манера западных женщин одеваться, но, в то же время, он усматривал угрозу в развитии своей страны по западному образцу, желая одного: чтобы его народ — и мужчины, и женщины — оставался тем, чем был — его собственностью.

Джоан выглядела взволнованной, когда решительными шагами подошла к Омару. Тот почувствовал недоброе.

— Проходите, Джоан, садитесь. Мне накладывают макияж перед выступлением по телевидению. Мой народ желает знать о моих делах и мыслях. Как вам кажется, у меня не очень затемнены глаза?

— Нет… — ответила она, посмотрев на Омара. До этого ей не приходило в голову, что он пользуется косметикой. — Они прекрасны.

— Отлично. Вы хорошо проводите время? — спросил он вежливо. Его сверкающие глаза смотрели с заботливым участием, давая понять, что она должна чувствовать себя как дома и что все ее желания будут исполнены.

Джоан показалось, что он говорил, скорее, как управляющий отелем, а не Божий избранник. Нехорошо если он заметит ее огорчение. В жизни она наделала немало ошибок, но никогда не была столь глупа. Поддавшись очарованию Омара, она позволила заманить себя в ловушку и теперь подвергалась огромной опасности.. Он сыграл на ее чувствах, как на музыкальном инструменте, воспользовавшись замешательством из-за книги, и заманил сюда. Все это было так не похоже на нее: Джоан никогда не принимала скоропалительных решений. Все знали, что она несколько дней обдумывала, какой фильм посмотреть во время уик-энда, а тут меньше чем за два часа приняла предложение Омара.

Инцидент, произошедший днем, лишь подтвердил ее ночные предчувствия. Может быть, Шана Александер и могла бы получить удовольствие от такой работы, но для Джоан лучше убраться с этой земли притворства и обмана.

У нее еще оставалась слабая надежда выбраться отсюда.

— О да, все.., замечательно, поэтому не сочтите меня невежливой. Я вдруг вспомнила, что в четверг вечером должна быть в Нью-Йорке. Вы понимаете, что, путешествуя и встречаясь со множеством людей, и все такое.., в общем, я перепутала все назначенные встречи, и двадцать третьего должна присутствовать на книжной ярмарке. Она проводится всего раз в год, и от этого зависит, как будут расходиться мои книги. Как бы я ни хотела присутствовать на вашем торжественном провозглашении, боюсь, мне придется уехать.

Джоан старалась, чтобы ее слова прозвучали искренне, непринужденно и в них не чувствовалось страха.

— Вы не можете уехать, — ответил он спокойно.

— Но мне нужно. Если вы пришлете мне необходимую информацию, я с радостью напишу эту книгу.

Она старалась не задеть его самолюбия. В конце концов, этот человек только что спросил ее, не слишком ли сильно подведены его глаза.

— Сожалею.

— Поймите мои чувства, — засмеялась она, но улыбка быстро сползла с лица: ей не удалось обмануть Омара.

— Вам придется остаться.

— Если уж там должны присутствовать Мейлер, Беллоу и Апдайк, то мне сам Бог велел. — Она сделала еще одну попытку, понимая, однако, что играет со смертью.

Омар встал и взял Джоан за руку. Он опять был прежним обаятельным Омаром — спокойным, улыбающимся, страстным.

— Джоан, я не похож на тех людей, с которыми вы привыкли иметь дело. Я избран Небом, чтобы стать Спасителем. Через два дня вы все увидите.

— Я не могу. Мне бы очень хотелось, но… Вдруг его глаза сузились и налились кровью — она зашла слишком далеко.

— Если вы расспросите окружающих, то поймете, что я не признаю слова «нет».

Значит, это — сделка, от которой она не может отказаться? Как же он собирался поступить с ней в противном случае?

Омар снял с шеи полотенце и бросил его — скорее, швырнул — на стул. Заговорив, он тоном дал понять, что гневается на Джоан.

— Теперь, если вы позволите.., мой народ должен услышать меня.

Он развернулся и направился к двери.

— Что такое алмаз? — выдохнула Джоан. К своему огромному удивлению, она произнесла это вслух. Она просто обязана была это сделать: поскольку Омар и без того был зол на нее, терять было нечего.

Он остановился и повернул к ней голову. Глаза смотрели сурово, губы не улыбались.

— Алмаз, вы сказали? Алмаз — это легенда. А я — живой, настоящий.

В Мексике, когда полуденное солнце нещадно палит, накаляя рыночную площадь, жители и торговцы имеют обыкновение отдыхать. В деревне Омара, когда торговля на Суке полностью замирала, наступало время просмотра американского телесериала «Династия». На всех базарах включались американские и японские телевизоры, настроенные на дублированный фильм, в котором Алексис Каррингтон выяснял отношения с Кристаль. Жуя фрукты, шоколад «Херши» и хрустящие кукурузные хлопья с острыми специями, подданные Омара, не отрываясь, смотрели на экран, поглощенные разворачивающимися на нем событиями. Женщины рассматривали платье Кристаль из серебряного ламе от Нолан Миллер, одобряя широкие подложенные плечи. Молодая женщина поправила свое покрывало, чтобы было лучше видно, а женщина постарше отметила, что американки позволяют себе много вольностей в одежде.

В тот момент, когда Алексис бросился на Кристаль и, как предполагалось, собирался сцепиться с ней в рукопашную, экран потемнел. Вместо драки между Алексисом и Кристаль — события, которого селяне ждали не одну неделю, — появилось улыбающееся лицо Омара.

На всех базарах, из каждой палатки и лавки раздались стоны, вопли, злобные выкрики. Народ Омара не жаждал услышать речь своего правителя.

Мириады песчинок, укладываясь в продолговатые барханы и разбегаясь волнами, образовывали великолепные золотые горы Сахары. В лучах огромного заходящего солнца, которое, казалось, вот-вот поглотит Землю, пустыня походила на хамелеона, постоянно меняющего свою окраску и пламеневшего огненно-красным, оранжевым и красновато-коричневым. По раскаленному песку, над которым плавился воздух, шел караван более чем из дюжины верблюдов. Снаряжение, манера передвижения, повадки животных сформировались и дошли до наших дней от древних цивилизаций.

Неожиданно первый верблюд остановился и окинул необъятные пески торжественным высокомерным взглядом: при этом золотые кисточки и уздечка мерно покачивались вокруг его серьезной морды. Наездник откинул голову назад и издал пронзительный крик дервишей. Тишина Сахары рассыпалась, нарушаемая раскатистым, долгим эхом, но никто из каравана не отреагировал на это, кроме двух человек, ехавших на последнем — самом маленьком — верблюде.

Джек ударил пятками по бокам животного, надеясь, что движение возобновится, но это не сработало. Видимо, следовало прихватить с собой шпоры. Вот уже несколько часов они ехали по пустыне, сделав всего одну остановку у оазиса около полудня. Раньше Джеку как-то не доводилось много размышлять об оазисах. Даже в Колумбии он старался не слишком удаляться от деревни, где всегда мое достать пива. Поэтому, достигнув наконец крошечной территории, поросшей травой и окруженной пальмами, он решил, что попал в рай. Никогда еще вода не казалась такой вкусной. Они отдыхали почти два часа. Тарак предупредил, что скоро полуденный зной станет нестерпимым. Джек дотронулся до своего носа: он обгорел и уже покрылся коркой, хотя голову и лицо прикрывала шляпа. Тут он снова вспомнил о Джоан и о защитных кремах, которыми она мазала нос.

Джек снова ударил пятками верблюда. Он думал о ночах любви под звездным небом, о том, как она смеялась над безделушками, которые он покупал в различных рыбацких деревушках. Он вспомнил, как они были в Париже, как она примеряла платья «от кутюр», как ели рогалики в крошечном кафе на левом берегу Сены. Он вспомнил, как она любила наблюдать за его утренним туалетом и как щекотала ему пятки. Но чаще всего он вспоминал, как обнимал Джоан, ощущая биение ее сердца, тепло ее тела, чувствуя, что она принадлежит ему. И на протяжении всего путешествия он слышал ее голос, который говорил, что любит его. Когда-нибудь, возможно, он и забудет, как она выглядит, но голос ее будет постоянно его преследовать.

Уже после захода солнца они прибыли на стоянку дервишей. Лагерь был большой, в нем насчитывалось более полудюжины разноцветных шатров, возведенных прямо посреди пустыни. Самый большой был украшен красивыми золотыми и черными кисточками, свисавшими с зубчатых навесов. Джек предположил, что этот шатер принадлежит Тараку и его братьям, поскольку они были вождями племени. Гудели гигантские костры, выбрасывая в ночное небо длинные языки пламени. Потрескивая, в воздух взлетали искры, которые кружились над лагерем, как светлячки.

Путешественники слезли с верблюдов, и Джек обратил внимание, что бежавшие к ним женщины и дети были одеты в набивные покрывала и туники из натурального шелка. На женщинах было много золотых украшений, даже с шарфов свисали медальоны.

Он слышал звуки флейты, тамбуринов, барабанов и деревянных духовых инструментов. Со всех сторон высыпали танцоры, жонглеры и исполнители танца с саблями. Молодые мужчины в тюрбанах, одетые в шаровары и обнаженные до пояса, размахивая в воздухе длинными сверкающими клинками, начали исполнять древний ритуальный танец, к которому присоединились все, даже дети.

Джек видел, как все, кланяясь, приветствовали Та-рака, пока он шел от своего верблюда к лагерю. Один из его братьев спрыгнул на землю, и к нему бросились красивая женщина и мальчик. Брат Тарака взял свой рюкзак и достал переносной стереоприемник и кассетный магнитофон. Мальчик завизжал от восторга и замахал руками, подзывая своих. Подбежали еще шесть ребятишек и стали обнимать отца. Дети взяли стереоприемник, магнитофон и убежали. Брат Тарака посмотрел на красивую женщину, поднял прозрачное покрывало и крепко поцеловал ее. Джек отвел глаза. В этот момент Тарак подошел к Джеку и Ральфу.

— Пойдемте, подкрепим наши силы.

— А туалет? — полюбопытствовал Ральф. Тарак оставил его вопрос без внимания и повернулся к племени.

— Эти люди — наши друзья из Америки. Они помогут нам возвратить Алмаза.

Слова Тарака вызвали радостное ликование толпы. Люди бросились к верблюду, чтобы помочь Джеку и Ральфу спуститься на землю.

Несколько девушек с закрытыми лицами взяли Джека за руки.

— Вот так. Очень трудное путешествие. Теперь самое время размяться, — саркастически заметил он, растирая свой зад. Он надеялся на продолжительный отдых, прежде чем опять придется сесть на верблюда.

Девушки хотели помочь и Ральфу, но тот отмахнулся от них.

— Пошли прочь! Не троньте меня! Не хватало только, чтобы мне опять делали уколы!

Ральф последовал было за толпой, но с каждым шагом все больше убеждался, что его зад не просто болел — он был стерт. Потребуется целая неделя отдыха и лечения, чтобы он зажил. Но у него нет этой недели, если он хочет получить заветный алмаз. Неожиданно на него фыркнул верблюд. Ральф посмотрел вокруг, убедился, что никто не видит его, и ударил верблюда по голени.

— А это вам, господин главный редактор.

Верблюд не стал дожидаться, когда обидчик уйдет, а плюнул ему прямо в лицо. Рыча, Ральф достал носовой платок и вытерся. Этот камень должен компенсировать все мучения, через которые ему пришлось пройти.

В лагере царило оживление, звучала ритуальная племенная мелодия, сопровождавшаяся ритмичным пением Чака Кана, страстный голос которого доносился из стереоприемника.

Повскакали дети и начали исполнять кочевой вариант брейк-данса. Несколько братьев Тарака схватили ярко раскрашенные мячи и биты и начали жонглировать ими в такт музыке.

Тарак пригласил Джека и Ральфа в свой шатер, стены которого изнутри украшали шелка и золотые цепи. Ночи в пустыне были холодными, поэтому Тарак дал Джеку шерстяную полосатую накидку. Вокруг переносной латунной жаровни сидели старейшины племени. Хотя они были представлены Джеку, он не запомнил имен, но оказалось, что все они отзывались на обращение «сэр».

Тарак хлопнул в ладоши, и в шатер вошли красивые женщины в шароварах, которые внесли огромные медные подносы, полные еды. Здесь были финики, начиненные орехами пекан, сыр, фрукты, дыни, ягоды и орехи, мясо, приправленное сказочными специями, так что Джек не мог разобрать, свинина это или баранина, запеченное мясо, а также мясо, обваленное в муке и зажаренное, необыкновенные колбасы, козий сыр и много вина.

Неожиданно в воздух взвились кинжалы, ножи, фрукты и куски мяса. Сначала Джек не понял: то ли он попал в очередной переплет, то ли это была застольная драка. Потом до него дошло, что эти люди не передавали друг другу еду, а перебрасывались ею. Он присоединился к всеобщей забаве, хватая фрукты, куски мяса и овощи, чтобы тоже приготовить себе шиш-кебаб. Нанизав все на кинжал, он положил его на жаровню и протянул золотой кубок девушке, которая наполнила его вином.

Тарак беседовал с мужчинами и женщинами. В комнате появились танцующие девушки, которые аккомпанировали себе на тамбуринах и флейтах. Джек ошалело наблюдал, как перед его носом летала различная посуда и как танцовщицы начали сбрасывать с себя одно покрывало за другим.

Подвыпивший Тарак нагнулся к Джеку.

— Мы танцуем, мы поем, мы празднуем наше единство с Небом. Это — путь дервишей. Ральф толкнул локтем Джека.

— Посмотри на этих ребят. Сегодня ни одна овца не может чувствовать себя в безопасности.

Тарак отпил большой глоток вина, и неожиданно протрезвел.

— В пустыне живет много племен, которые придерживаются различных традиций. Однако до того, как люди Омара организовали похищение нашего Алмаза, мы все жили дружной семьей. Теперь же нас разделяют подозрение и несправедливость.

Джек лишь кивнул, внимая каждому слову Тарака, который продолжил:

— Мы с братьями доставим вас на окраину деревни. Дальше идти нельзя: мы считаемся врагами, и, если попадемся, нас застрелят. Помогите нам, и мы отдадим вам все, что у нас есть.

— Слышишь, Коултон? — зашептал Ральф Джеку. — Ну и влипли. Мы находим их булыжник и в награду получаем набор ножей для мяса.

— Ты лучше будь начеку. Если эти ребята поймают тебя с камнем, то разорвут пополам и будут преследовать на протяжении следующих шести жизней.

Ральф грубо засмеялся и отмахнулся от Джека. Кто такой этот Коултон, чтобы пугать его всякими дурацкими россказнями? Ральф прекрасно помнил дни, проведенные в Колумбии с Золо. Там были враги пострашнее, чем кучка арабских невежд. Размышляя над этим, он решил, что страх Коултона — весьма кстати. Это увеличивало его шансы смыться с камнем, прихватив еще и двадцать тысяч Джека.

Ральф достал сигарету.

— Предоставь мне самому беспокоиться об этом. Он поискал зажигалку, но карманы были пусты. Черт возьми! Неужели он обронил ее у оазиса? Он еще раз проверил карманы пиджака.

Араб, сидевший рядом, повернулся к нему и дунул на сигарету. Изо рта дервиша вырвалось гигантское пламя, которое зажгло сигарету Ральфа.

В ночном воздухе над головой Джека поднимались идеально правильные кольца дыма. Он жадно затянулся, выпустил еще несколько колец и взглянул на луну. Они находились близко от экватора, поэтому луна была похожа на планету, стремительно приближающуюся к нему. Он слышал о том, как выглядит луна в пустыне, но всегда скептически относился к рассказам о ее размерах, считая их преувеличенными.

Джек окинул взглядом затихший лагерь. Все удалились в полосатые шатры. Костры догорали, потрескивая угольями. Кругом царило безмолвие, изредка нарушаемое похрапыванием верблюдов.

Джек никогда не считал себя героем, но эти люди смотрели на него как на человека, который вернет им их драгоценный камень. Он покачал головой. Как же он оказался в нынешнем положении?

Он занимался кладоискательством в Колумбии, пока не влюбился в Джоан. Теперь он опять гнался за сокровищем, хотя знал наверняка, что не получит его. На сей раз ему не достанется ни цента. Он был очень серьезен, когда говорил Ральфу, что случится, если тот попытается смыться с драгоценным камнем дервишей. Его разорвут на куски. Джеку не хотелось, чтобы с Ральфом что-нибудь случилось. Забавный парень Ральф. Джек почему-то считал своим долгом защитить его.

Джек подумал, что в последнее время в нем что-то перевернулось. Всего два дня назад он избегал всяких разговоров о необходимости жениться на Джоан. А теперь здесь, в пустыне, взял на себя роль старшего брата Ральфа, а заодно — спасителя кочевников, которых едва знал, и своей Джоан.

Если только она останется с ним… Из бумажника Джек достал ее фотографию. Это было все, что осталось от «Анджелины». На снимке, освещенном лунным светом, лицо Джоан выглядело рельефно. Он — чокнутый, если отпустил ее. Он должен был воспротивиться этому прямо там, перед Омаром, Глорией и всеми этими литературными снобами. Неужели ей нужны были лишь приключения, которых с лихвой хватало в Колумбии? Неужели ей их не хватило? Он должен был спросить, почему она его отвергает.

Он не хотел выглядеть героем ни в глазах дервишей, ни перед Джоан. Он хотел быть обыкновенным человеком. Но может быть, в этом и было все дело: Джоан мало обыкновенного мужчины, просто Джека.

Теперь его не интересовали ее желания. Она ему просто нужна, и Джек был полон решимости вернуть ее. Из слов Тарака он понял, что это рискованное дело. Ему не составит труда проникнуть во дворец: куда сложнее будет выбраться оттуда.

Джеку очень хотелось надеяться, что с Джоан все в порядке, что Омар не причинит ей вреда… Рука сжала снимок. Если хоть один волос упадет с ее головы…

Джек снова посмотрел на луну. Теперь ему оставалось одно — молиться.