"Великая Борьба" - читать интересную книгу автора (Уайт Елена)

Глава 6 Гус и Иероним

Евангелие проникло в Богемию еще в IX столетии. Библия была переведена, и общественное богослужение совершалось на родном языке народа. Но по мере увеличения папской власти Слово Божье все больше и больше заглушалось, становилось чем-то второстепенным. Григорий VII, который взял на себя задачу «смирить гордость царей», был не меньше предшественников заинтересован в порабощении народа и, преследуя эту цель, издал буллу, запрещающую проводить богослужения на чешском языке. Папа заявил, что «Всемогущему угодно, чтобы Его служение проводилось на незнакомом языке, а вследствие несоблюдения этого постановления появились различного рода заблуждения и еретические учения». Итак, Рим решил погасить свет Слова Божьего и оставить народ во мраке. Но Небо нашло другие пути для сохранения церкви. Многие вальденсы и альбигойцы, преследуемые во Франции и Италии, переселились в Богемию. Хотя они и не решались открыто проповедовать, но потихоньку все же трудились, и весьма ревностно. Таким путем из столетия в столетие передавалось и сохранялось истинное вероучение.

Еще до Гуса в Богемии находились люди, открыто порицавшие испорченность церкви и человеческие пороки. Их взгляды вызвали самый широкий интерес в народе. Напуганное духовенство поднялось против учеников Евангелия, и начались гонения. Вынужденные совершать богослужения в лесах и горах, они и здесь преследовались солдатами, и многие из них погибли. Позже был издан указ сжигать на кострах тех, кто не исповедует римскую веру. Но, отдавая жизнь, христиане уповали на торжество своего дела. Один из мучеников, «учивший, что спасение приобретается только через веру в распятого Спасителя», заявил перед смертью: «Теперь ярость врагов истины взяла верх над нами, но так будет не всегда: появится человек – без меча и власти, из среды простого народа, и против него враги будут бессильны». Время Лютера было еще далеко, но уже родился тот, чье свидетельство против Рима должно было пробудить целые нации.

Ян Гус происходил из простой семьи, он рано осиротел после смерти отца. Его благочестивая мать, которая считала образование и «страх Господень» самым драгоценным сокровищем, стремилась всеми силами приобрести это наследие для своего сына. Вначале Гус учился в уездном училище, а затем поступил в Пражский университет, куда был принят бесплатно. Гус отправился в Прагу в сопровождении матери; бедная вдова ничего не могла дать своему сыну, но, приблизившись к великому городу, она склонила колени и рядом с осиротевшим юношей умоляла Небесного Отца излить на него Свои благословения. Вряд ли она предвидела, какой отклик будет на ее молитву.

В университете Гус вскоре выделился своим неусыпным прилежанием и блестящими успехами, а непорочная жизнь и ласковое, дружеское обращение со всеми снискали ему всеобщую любовь. Он был искренним приверженцем римской церкви, истово стараясь получить ее благословение. Бывало, что по случаю какого-нибудь праздника он шел к исповеди, отдавал последние деньги и присоединялся к процессии, чтобы получить обещанное прощение. После окончания университета он стал священником и вскоре, отличившись и на этом поприще, был приглашен к императорскому двору. Он достиг профессорского звания и стал ректором того университета, в котором получил образование. Буквально в какие-нибудь несколько лет скромный ученик, не имевший средств платить за свое обучение, сделался гордостью страны, и его имя стало известно всей Европе.

Однако Гус начал дело Реформации на другом поприще. Спустя несколько лет после принятия духовного сана он был назначен проповедником Вифлеемской капеллы. Основатель капеллы ходатайствовал о разрешении проповедовать на чешском языке, придавая этому исключительно важное значение. Невзирая на сопротивление Рима, в Богемии все же кое-где проповедовали на родном языке народа. Но Библию знали еще очень немногие, и среди всех слоев общества царили самые гнусные пороки. Ссылаясь на Слово Божье, Гус беспощадно порицал зло, внедряя в сознание людей понятия истины и чистоты.

Один из жителей Праги – Иероним, который впоследствии оказался соратником Гуса, возвращаясь из Англии, привез с собой сочинения Уиклифа. Принявшая сочинения Уиклифа королева Англии до замужества была богемской принцессой, и, благодаря ее покровительству, труды реформатора широко распространились у нее на родине. Гус зачитывался этими сочинениями, он считал их автора настоящим христианином и был склонен принять предлагаемую им реформу. И, сам того не замечая, Гус вступил на путь, который должен был увести его далеко от римской церкви.

Тогда же в Прагу приехали два чужестранца из Англии. Образованные люди, которых коснулся свет истины, они хотели распространить его и в этой отдаленной стране. Начав с открытого выступления против главенства папы, они вскоре вынуждены были изменить свои методы из-за преследований, последовавших со стороны властей. Будучи такими же способными художниками, как и проповедниками, они решили воспользоваться своим мастерством. И вскоре перед горожанами предстали две их картины. Одна изображала вход Христа в Иерусалим, где Он, «кроткий, сидя на ослице» (Мф. 21:5), в сопровождении Своих учеников, в изношенном от странствий платье, босой въезжал в этот город. Другая картина представляла папскую процессию: папа, облеченный в богатые одеяния, с тиарой на голове восседал на великолепно украшенной лошади, впереди шли музыканты, за ними следовали кардиналы и прелаты в роскошных облачениях.

Это была проповедь, обратившая на себя внимание людей всех сословий. Целые толпы народа стекались посмотреть на эти картины. И каждый мог извлечь соответствующий урок и сделать определенный вывод. Контраст между кротостью и смирением Христа-Учителя и гордостью и высокомерием папы, именующим себя Его слугой, глубоко потряс многих людей. В Праге поднялось большое волнение, и чужестранцы сочли за благо удалиться. Но урок, который они преподали, не был забыт. Эти картины произвели глубокое впечатление на Гуса и побудили его с еще большим усердием изучать Библию и сочинения Уиклифа. Хотя он еще не был готов к тому, чтобы полностью принять учение Уиклифа, однако яснее увидел истинную сущность папства и с еще большим рвением порицал гордость, честолюбие и порочность папской иерархии.

Из Богемии свет проник и в Германию, потому что возникшие в Пражском университете беспорядки заставили многих студентов возвратиться домой. Некоторые из них получили от Гуса первое познание о Библии и теперь распространяли этот свет у себя на родине.

Молва о происшедшем в Праге достигла Рима, и вскоре Гусу было предписано явиться к папе. Повиновение этому требованию означало вернейшую смерть. Король и королева Богемии, университет, дворянство и государственные мужи обратились к папе с просьбой разрешить Гусу остаться в Праге, а для нужных объяснений послать своих представителей. Вместо того чтобы удовлетворить эту просьбу, папа начал судебное разбирательство, осудил Гуса и отлучил от церкви всех жителей Праги.

В те времена такой приговор вызывал всеобщее волнение. Совершаемые при этом церемонии были рассчитаны на то, чтобы как можно сильнее запугать народ, который смотрел на папу как на наместника Бога, имеющего ключи от неба и ада и обладающего властью вершить как гражданские, так и церковные суды. Люди верили, что врата Неба закрыты для тех, кто подвергся отлучению, и до тех пор, пока папа не отменит это наказание, мертвым не будет доступа в рай. В знак этого страшного несчастья все богослужения были прекращены, церкви закрыты, и свадебные церемонии совершались в кладбищенских храмах. Умерших было запрещено хоронить на освященной земле, и без каких-либо обрядов их зарывали где придется. Вот такими методами, действующими на воображение людей, Рим пытался овладеть совестью людей.

Вся Прага была встревожена. Большинство обвиняли Гуса в постигшем их несчастье и требовали выдать его римскому суду. Чтобы дать улечься поднявшейся буре, реформатор отправился на время в свое родное селение. Обращаясь к оставшимся в Праге друзьям, он писал: «Если я и покинул вас, то лишь потому, что следую примеру Иисуса Христа: нельзя давать возможности душевно больным людям подвергнуть себя вечному осуждению, нельзя навлечь на благочестивых неприятности и гонения. Я удалился на время еще и потому, что предчувствую: безбожные священники могут вести длительную борьбу, запрещая проповедь Слова Божьего, но я покинул вас не для того, чтобы отречься от Божественной правды, за которую я, с Божьей помощью, готов умереть». Гус не прекратил своей работы, но, разъезжая по окрестностям, всюду проповедовал людям, алчущим истины. Таким образом, меры, предпринятые папой для подавления проповеди Евангелия, послужили еще большему его распространению: «Ибо мы не сильны против истины, но сильны за истину» (2 Кор. 13:8).

Для Гуса наступили мучительные дни. Хотя церковь и надеялась сокрушить его своими громоподобными ударами, он по-прежнему признавал ее авторитет. Римская церковь по-прежнему была для него невестой Христа, а папа – представителем и наместником Господа. По сути дела, Гус боролся не против самого принципа, но против злоупотреблений, допущенных папской властью. И между доводами его разума и требованиями совести происходила жестокая борьба. Если эта власть была справедливой и непогрешимой, как он и считал, почему же тогда он ощущает необходимость сопротивляться ей? Повиноваться, как он видел, означало грешить, но почему же повиновение истинной церкви вызывало противодействие совести и разума? Он не мог разрешить этой проблемы, сомнения не оставляли его ни на минуту. И в конце концов он пришел к такому выводу: повторяются события, происходившие при жизни Спасителя, когда нечестивые священнослужители использовали свою законную власть для беззаконных дел. Приняв это за основу, Гус проповедовал и другим, что воспринятые разумом истины Священного Писания должны управлять совестью, – другими словами, единственно верный путь к истине указывает только Бог, говорящий через Библию, а не церковь, говорящая через духовенство.

Спустя некоторое время, когда волнение в Праге улеглось, Гус возвратился в Вифлеемскую капеллу, чтобы с еще большим рвением и мужеством проповедовать Слово Божье. Его враги были деятельны и могущественны, но королева и большинство дворянства, равно как и основная часть народа, поддерживали реформатора. Сравнивая его чистое и возвышенное учение и праведную жизнь с извращенным учением Рима и с алчностью и развратом духовенства, многие почитали для себя за честь находиться на стороне Гуса.

До сего времени Гус работал самостоятельно, но теперь к Реформации присоединился и Иероним, который еще в Англии принял учение Уиклифа. И начиная с этого момента, судьбы двух мужей настолько тесно переплетаются, что даже в смерти они остаются неразлучны. Иероним обладал блестящими дарованиями, снискавшими ему любовь и уважение общества, но Гус был более принципиален и тверд. Хладнокровная рассудительность Гуса являлась как бы уздой для горячего и стремительного Иеронима, который с христианским терпением признавал его превосходство и прислушивался к его советам. Их совместными трудами дело Реформации быстро продвигалось вперед.

Бог озарил ярким светом разум этих двух мужей, открыв им многие заблуждения Рима, но они не получили ту полноту света, которая должна была излиться на мир. С помощью этих мужей Бог выводил народ из мрака католицизма, но их ожидали многочисленные серьезные препятствия, и Он вел их шаг за шагом, открывая им столько, сколько они в состоянии были вместить. Они не были готовы к тому, чтобы сразу воспринять весь свет. Если бы свет излился на них во всей полноте, то они, подобно людям, долго находившимся во мраке, не смогли бы выдержать сияния полуденного солнца. Поэтому Господь открывал Свой свет этим мужам постепенно – в той мере, в какой люди были в состоянии воспринять его. Каждое столетие появлялись все новые верные труженики, которые вели народ все дальше по пути Реформации.

Раскол в церкви продолжался. Теперь уже три папы оспаривали право на власть, и происходящая между ними борьба наполнила христианский мир раздорами и преступлениями. Не довольствуясь больше анафемами, папы обратились к силе оружия. Каждый из них старался снарядить свою армию, и, чтобы раздобыть деньги, необходимые для этого, повсюду предлагались на продажу церковные дары, должности и благословения. Священники, подражая своим высшим наставникам, также прибегали к помощи симонии и военным действиям, чтобы упрочить свою власть и смирить соперников. Со смелостью, возрастающей не по дням, а по часам, Гус пламенно выступал против мерзостей, совершавшихся во имя религии, и народ открыто обвинял римских иерархов в бедствиях, захлестнувших христианский мир.

И снова, казалось, город Прага находился на грани кровавой схватки. Как и в древности, слуга Божий был обвинен как «смущаю щий Израиля» (3 Цар. 18:17)! Город опять подвергся папскому проклятию, и Гус снова удалился в свое родное селение. Голос, с такой преданностью и мужеством свидетельствовавший об истине с кафедры Вифлеемской капеллы, умолк. Гусу предстояло проповедовать с более высокой трибуны, обращаясь ко всему христианскому миру, прежде чем он должен был своей жизнью подтвердить верность истине.

Чтобы положить конец злу, разорявшему Европу, в Констанце собрался вселенский собор. Он был созван одним из трех соперничавших пап – Иоанном ХХIII, по настоянию императора Сигизмунда. Папа Иоанн, поступки которого не выдерживали критики даже со стороны прелатов, порочных, как и все духовенство того времени, вовсе не был заинтересован в созыве собора. Однако он не осмеливался сопротивляться воле Сигизмунда.

Главные вопросы, которые предстояло разрешить на этом соборе, сводились к следующему: положить конец расколу в церкви и искоренить ереси. Вместе с двумя другими антипапами был приглашен и Ян Гус как главный глашатай нового учения. Вышеупомянутые папы, опасаясь за свою участь, не явились, прислав своих представителей. Папу Иоанна, делавшего вид, что собор созван по его инициативе, терзали самые плохие предчувствия, он подозревал императора в тайном намерении свергнуть его с престола и опасался, что ему придется отвечать за все злодеяния, опорочившие тиару, за преступления, совершенные ради ее сохранения. Однако, невзирая ни на что, он въехал в Констанц с огромной пышностью, в сопровождении высокопоставленных сановников и свиты придворных. Все духовенство и городские власти при стечении огромных толп народа вышли ему навстречу. Над его головой был распростерт золотой балдахин, поддерживаемый четырьмя главными магистратами. Впереди маршировало войско, а роскошные одеяния кардиналов и дворянства делали эту картину еще более великолепной.

Между тем к Констанцу приближался другой путешественник. Гусу хорошо были известны опасности, угрожающие ему. Он навсегда простился со своими друзьями и отправился в путь, который, как предсказывали предчувствия, должен был привести его на костер. Несмотря на то, что он получил охранную грамоту от богемского короля и по дороге ему была вручена еще и другая, от императора Сигизмунда, он все же приготовился к смерти.

В письме, адресованном оставшимся в Праге друзьям, он писал: «Братья мои… я уезжаю с охранной грамотой от короля, чтобы встретиться с моими многочисленными смертельными врагами…, но я доверяюсь Всесильному Богу и моему Спасителю; я верю, что Он услышит ваши пламенные молитвы и вложит Свою мудрость и благоразумие в мои уста, чтобы я мог бороться с недругами; молю о ниспослании мне Святого Духа, дабы укрепиться в истине и смело встретить искушения, темницу, а если нужно будет, то и жестокую смерть. Иисус Христос страдал за Своих возлюбленных и неудивительно, что Он оставил нам пример, как следует с терпением переносить все ради нашего спасения. Он – наш Бог, а мы – Его творение; Он – наш Господь, а мы – Его слуги; Он – Учитель мира, а мы – ничтожные смертные, и, несмотря ни на что, Он страдал! Почему же и нам не пострадать, если страдания очищают нас? Поэтому, мои дорогие, если моя смерть должна способствовать Его славе, молитесь, чтобы это время скорее пришло, и чтобы Он помог мне стойко перенести все, что ожидает меня. Но если мне суждено будет вновь вернуться к вам, молитесь Богу, чтобы я возвратился неопороченным, т. е. чтобы я не умолчал ни об одной букве евангельской истины, оставив, таким образом, своим братьям достойный для подражания пример. Мы, возможно, никогда больше не встретимся в Праге, но если Всесильному Богу будет угодно позволить мне вернуться к вам, тогда мы вместе с еще большим мужеством будем возрастать в познании и любви к Его закону».

В другом письме, обращаясь к священнику, ставшему учеником Евангелия, Гус, глубоко осознав свои заблуждения, обвинял себя в том, что «с удовольствием носил богатое платье и тратил много часов на пустые занятия». И затем присоединяет к этому следующее трогательное предостережение: «Пусть слава Божья и спасение душ занимает твой ум, а не доходы и состояние. Берегись того, чтобы твой дом был украшен больше, чем твоя душа, и превыше всего заботься о духовном возрастании. Будь благочестивым и кротким с бедными и не трать деньги на празднества. Если ты не изменишь свою жизнь и не будешь воздерживаться от излишеств, я боюсь, что ты будешь, подобно мне, жестоко страдать… Ты знаком с моим учением, потому что еще с детства получал наставления от меня, поэтому я считаю лишним снова писать тебе об этом. Я заклинаю тебя благодатью Божьей – не повторяй ни одной из моих ошибок, вызванных тщеславием». На конверте он написал: «Я умоляю тебя, мой друг, не вскрывай пакета, пока не получишь достоверных сведений о моей смерти».

На своем пути Гус встречал доказательства распространения своего учения, видел, с каким интересом относились к его делу. Народ собирался толпами, чтобы приветствовать его, а кое-где городские власти сопровождали его на улицах.

Прибывшему в Констанц Гусу была предоставлена полная свобода. К охранной грамоте царя присоединилась личная грамота папы, свидетельствовавшая о его покровительстве. Но, вопреки этим торжественным и неоднократным заверениям, по приказу папы и кардиналов реформатор был арестован и брошен в отвратительный подвал. Позже его перевели в крепость, находившуюся на противоположной стороне Рейна. Но папа не много выгоды извлек из своего вероломного поступка, потому что вскоре сам стал узником этой темницы. Кроме убийств, симонии и прелюбодеяния он был обвинен перед собором в самых низких преступлениях, в грехах, которые непристойно даже называть. Собор подтвердил вину Иоанна, и в конце концов он был лишен тиары и заключен в темницу. Другие антипапы также оказались свергнуты, был избран новый папа.

Хотя сам папа совершил преступления куда более тяжелые, чем те, в которых Гус когда-либо обвинял духовенство и чем он обосновывал необходимость преобразований, тем не менее тот же собор, который обвинил папу, настаивал и на осуждении реформатора. Заточение Гуса вызвало большое негодование в Богемии. Могущественные князья направили собору гневные протесты против такого насилия. Король, чьей охранной грамотой пренебрегли, также выразил свое недовольство. Но враги реформатора были мстительны и решительны. Они обвинили короля в предвзятости, напугали его и наконец напомнили ему о его долге перед церковью. Они подсказали ему аргументы, позволяющие считать данное обещание не действительным в отношении еретиков и лиц, заподозренных в ереси, хотя бы те и были снабжены охранными грамотами коронованных особ. И таким путем они одержали победу.

Обессиленного заточением и болезнью (сырой и смрадный воздух темницы вызвал у пленника изнурительную лихорадку, которая едва не свела его в могилу) Гуса привели на собор. Закованный в цепи, он стоял перед монархом, слово и честь которого были для него залогом безопасности. Во время продолжительного допроса он неколебимо отстаивал истину и в присутствии собравшихся церковных и государственных сановников торжественно и мужественно обличал порочность иерархии. И когда ему было предложено или отречься от своих убеждений, или же умереть, он избрал мученическую смерть.

Благодать Божья поддерживала его. В течение всех недель страданий, какие он перенес до окончательного приговора, небесный мир наполнял его душу. «Я пишу это письмо, – говорил он, обращаясь к своему другу, – в тюрьме, рукой, закованной в цепи, ожидая завтра вынесения смертного приговора… Когда благодаря Иисусу Христу мы встретимся вновь в святой отчизне мира, ты узнаешь, как милосердный Господь помогал мне, как неизменно Он поддерживал меня среди искушений и в судилищах».

Из своей мрачной темницы Гус видел победу истинной веры. Однажды приснившийся ему сон сильно его огорчил: он видел, как в Праге, где он проповедовал Евангелие, папа и епископы уничтожили картины, изображающие Христа, некогда нарисованные им на стенах капеллы. Но на следующий день он увидел другой сон: многочисленные художники восстанавливали стертое врагами, писали и другие картины и более яркими красками. И, окончив свою работу, эти художники, обращаясь к толпе, говорили громкими голосами: «Пусть теперь приходит папа со своими епископами, им больше никогда не удастся уничтожить эти картины!» Пересказав этот сон, реформатор добавил:

«Я уверен, что образ Христа никогда не исчезнет из сердца людей. Они намерены уничтожить Его, но Он вновь будет возрожден во всех сердцах гораздо более искусными проповедниками, чем я».

В последний раз Гуса привели на собор. Это было огромное и великолепное собрание: император, государственные вельможи, королевские представители, кардиналы, епископы и священники и огромные толпы любопытствующих. Со всех христианских стран собрались здесь свидетели этой первой великой жертвы в длительной борьбе во имя сохранения свободы совести.

Когда Гусу предложили сказать последнее слово, он вновь отказался отречься от своих убеждений, и, устремив проницательный взгляд на монарха, клятвенное обещание которого было нарушено таким постыдным образом, сказал: «Я добровольно явился на этот собор под общественной защитой и покровительством присутствующего здесь императора». Густой румянец покрыл лицо Сигизмунда, когда глаза всех присутствующих обратились на него.

Смертный приговор был вынесен, и началась церемония низложения. Когда епископы облачили узника в священнические ризы, он сказал: «Наш Господь Иисус Христос тоже был облечен в белую одежду, когда Ирод повелел отвести Его к Пилату». Гусу вновь предложили отречься, и он ответил, обращаясь к народу: «Какими же глазами я буду тогда смотреть на Небо? Что же я скажу людям, которым я проповедовал подлинное Евангелие? Нет, я дорожу их спасением больше, чем этим бренным телом, обреченным сегодня на смерть». Затем с него начали снимать облачения, и каждый епископ произносил над каждой частью одежды проклятие. Наконец они возложили ему на голову бумажную митру пирамидальной формы, на которой были изображены страшные фигуры бесов, и в глаза бросалось слово: «Ересиарх». «С великой радостью, – сказал Гус, – я надену венец позора ради Тебя, о Иисус, на Которого за меня был возложен терновый венец».

Наконец прелаты произнесли: «Теперь мы предаем твою душу дьяволу». «А я, – сказал Гус, поднимая глаза к небу, – предаю мой дух в Твои руки, о Господи Иисусе, ибо Ты искупил меня».

Затем вступили в дело гражданские чиновники, и его попели на место казни. Несметная толпа последовала за ним: сотни вооруженных воинов, священники и епископы в своих богатых одеяниях и жители Констанца. Когда его привязали к столбу и оставалось только зажечь огонь, мученику еще раз было предложено отречься от своих заблуждений и спасти себя. «От каких заблуждений, – спросил Гус, – я должен отречься? Я не чувствую за собой никакой вины. Я призываю Бога во свидетели – все, что я писал и о чем проповедовал, имело целью спасти души от греха и вечной гибели, и истину, которой учил, с радостью запечатлею своей кровью». Когда огонь запылал вокруг него, он начал петь: «Иисус, Сын Давидов, помилуй меня». И продолжал шептать эти слова, пока его голос не умолк навеки.

Даже враги Гуса были потрясены его героическим поведением. Ревностный папист, описывая мученическую смерть Гуса и Иеронима, который погиб вскоре после него, сказал: «Они мужественно встретили свой последний час, приготовив себя к костру, как к свадебному торжеству. Они не издали ни единого крика боли. Когда поднялось пламя, они начали петь псалмы, и даже бушующее пламя не сразу положило конец этому пению».

Когда огонь совершил свою губительную работу над телом Гуса, пепел вместе с землей был собран и брошен в Рейн, а оттуда река понесла его в океан. Напрасно гонители Гуса обольщали себя надеждой, что удалось уничтожить проповедуемые им истины. Вряд ли они могли вообразить, что пепел, выброшенный в тот день в реку, подобно семени, попадет во все уголки земли и в самых отдаленных странах принесет обильные всходы – число свидетелей истины умножится. Голос, свидетельствовавший о Евангелии в соборном зале Констанца, подобно эху отзовется во всех грядущих веках. Гуса не стало, но истина, за которую он умер, никогда не погибнет. Его вера и твердость будут примером для многих, чью верность истине станут испытывать мучениями и смертью. Его осуждение перед всем миром продемонстрировало жестокое вероломство Рима. Так враги истины, хотя и не сознавая этого, способствовали распространению идей, которые тщетно намеревались уничтожить.

Но вскоре в Констанце воздвигнули еще один мученический столб. Кровь еще одного мученика должна была засвидетельствовать истину. Иероним, прощаясь с Гусом перед отъездом, напоминал ему о необходимости быть мужественным и твердым, обещая в случае опасности прийти ему на помощь. Услышав о заточении реформатора, верный ученик собрался немедленно исполнить свое обещание. Без всякой охранной грамоты, а только в сопровождении единственного друга Иероним отправился в путь. Прибыв на место, он убедился, что ничего не может сделать для освобождения Гуса, кроме того опасность нависла и над ним. Он пытался бежать из города, но был схвачен. Его доставили в Констанц закованным в цепи, под охраной отряда солдат. Первое его появление на соборе было встречено криками: «На костер его, на костер!» Его бросили в темницу и заковали таким образом, что он испытывал невыносимые страдания, давали ему только хлеб и воду. Спустя несколько месяцев жестокого заточения Иероним тяжело заболел, и тюремщики, опасаясь, что смерть вырвет его из их рук, начали обращаться с ним не столь сурово, тем не менее он около года провел в заточении.

Смерть Гуса не принесла ожидаемых папистами результатов. Нарушение охранной грамоты вызвало бурю негодования, и собор считал, что предпочтительнее не бросать Иеронима в костер, а заставить его отречься. Его привели в собрание и предложили ему отречься или же умереть. В начале заточения смерть казалась Иерониму желанной гостьей в сравнении с теми ужасными страданиями, которые он испытывал, но теперь, обессиленный болезнью и бесчеловечным обращением, терзаемый страхом, сомнениями, разлученный со своими друзьями и напуганный смертью Гуса, Иероним заколебался и решил подчиниться собору. Он дал клятву держаться католической веры и признал справедливым осуждение собором учений Уиклифа и Гуса, за исключением все же «святых истин», которым они учили.

Прибегая к этой уловке, Иероним надеялся заглушить голос совести и избежать ожидающей его участи. Но, оставшись наедине с собой, он ясно увидел совершенное им. Он думал о мужестве и верности Гуса и сопоставлял его поведение со своим отречением от истины. Иероним думал о Божественном Учителе, Которому он обещал служить, и Который ради него вынес крестную смерть. До отречения он среди всех своих страданий находил утешение и поддержку в Божьей милости, но теперь раскаяние и сомнения терзали его душу. Он знал, что ему предстоит отречься еще от многого, прежде чем наступит примирение с Римом. Путь, на который он соскользнул, мог привести только к полному отступничеству от веры. И он твердо решил: ради кратковременных мучений он никогда не отречется от Господа.

Вскоре его опять повели на собор. Его покорность не удовлетворяла судей. Распаленные смертью Гуса, они жаждали новых жертв. Только абсолютным отречением от истины Иероним мог сохранить себе жизнь. Но он решил открыто исповедать свою веру и вслед за братом-мучеником взойти на костер.

Он опроверг свое первоначальное отречение и, как приговоренный к смерти, торжественно потребовал разрешения защищать себя. Опасаясь влияния его слов, прелаты настаивали на том, чтобы он только подтвердил или же отрицал справедливость выдвинутых против него обвинений. Иероним запротестовал против такой жестокости и несправедливости. «В течение 340 дней вы держали меня в ужасном подвале, – сказал он, – я был лишен всего и жил среди грязи, нечистот, смрада, и затем вы привели меня сюда, и, потакая моим смертельным врагам, отказываетесь выслушать меня… Если вы действительно мудры и хотите быть светом для мира, то смотрите, как бы не согрешить вам против справедливости. Что же касается меня, то я – жалкий смертный, моя жизнь ничтожна, и если я предостерегаю вас от несправедливого приговора, то делаю это больше ради вас, нежели ради себя».

Наконец его просьба была удовлетворена. В присутствии судей Иероним преклонил колени и молился, чтобы Святой Дух направил его мысли и слова, чтобы он не произнес ничего, противного истине или недостойного своего Учителя. Над ним в тот день исполнилось обетование Божье, данное первым ученикам: «И поведут вас к правителям и царям за Меня… Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать; ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас» (Мф. 10:18-20).

Слова Иеронима вызвали изумление и восхищение даже среди его врагов. В течение целого года он был заточен в подвале, лишен возможности читать и даже наблюдать что-либо, испытывал невыносимые телесные страдания и душевное смятение. И вопреки всему этому, он приводил такие сильные и четкие доказательства, как будто бы все это время провел в подготовке и научных занятиях. Он обратил внимание своих слушателей на длинный ряд праведников, осужденных пристрастными судьями. Почти в каждом поколении были люди, которые стремились воодушевить своих современников, их с позором изгоняли из общества, а по прошествии некоторого времени вновь осыпали почестями. Даже сам Христос был осужден, как злодей, неправедным судом.

При своем отречении Иероним подтвердил справедливость приговора, вынесенного Гусу, но теперь он публично раскаялся в своих словах и заявил о невиновности и непорочности мученика. «Я знал его с детства, – сказал он. – Это был в высшей степени превосходный человек, справедливый и святой; и он был осужден, невзирая на его невиновность… а что касается меня, то я готов умереть, и не отступлю перед муками, уготованными моими врагами и лжесвидетелями, которым однажды придется дать отчет за свои наветы перед Богом, Которого никто не обманет».

Укоряя себя за отречение от истины, Иероним продолжал: «Из всех грехов, совершенных мной с самого детства, ни один так тяжело не ложится на мою совесть и не причиняет мне столько горя и мук, как грех, совершенный мной на этом роковом месте, когда я одобрил беззаконный приговор, вынесенный Уиклифу и святому мученику Яну Гусу, моему учителю и другу. Да, всей моей душой я исповедую мой грех и с ужасом признаю… что испугался смерти и потому осудил их учение. И я умоляю… Всемогущего Бога даровать мне прощение и в особенности простить этот грех, самый отвратительный из всех». Указывая на своих судей, он твердо сказал: «Вы осудили Уиклифа и Яна Гуса не потому, что они осквернили учение церкви, а потому, что они клеймили постыдные дела духовенства, их алчность, гордыню и многочисленные пороки прелатов и священников. Все, о чем они говорили, невозможно опровергнуть, и я разделяю их мнение».

Его речь была прервана. Прелаты, дрожа от ярости, кричали: «Какие еще нужны доказательства? Перед нами закоренелый еретик!"

Невозмутимо спокойный Иероним воскликнул: «Вы думаете, что я боюсь умереть? Вы в течение целого года держали меня в страшном подвале, более ужасном, чем сама смерть. Вы обращались со мной хуже, чем с турком, иудеем или же язычником, и мое тело сгнило в буквальном смысле этого слова, и все же я не жалуюсь, потому что жалобы унижают человека, у которого есть сердце и дух; но я не могу не выразить моего удивления таким варварским обращением с христианином».

Снова поднялась буря негодования, и Иеронима немедленно увели в темницу. Однако среди присутствующих нашлись люди, на которых слова Иеронима произвели неотразимое впечатление – они желали бы спасти его. Иеронима посещали виднейшие сановники церкви и уговаривали подчиниться собору. Перед ним рисовали самые блестящие перспективы, если только он прекратит сопротивление Риму. Но, подобно своему Учителю, Которому также была предложена вся власть мира, Иероним оставался несокрушимым.

«Докажите с помощью Священного Писания, что я заблуждаюсь, – говорил он, – и тогда я отрекусь».

«Священное Писание! – воскликнул один из искусителей. – Что же, оно должно стать мерилом всего? Но кто может понять его без объяснений церкви?"

«А разве традиции людей более достойны доверия, чем Евангелие нашего Спасителя? – ответил Иероним. – Павел не призывал верующих прислушиваться к традициям человеческим, но говорил им: «Исследуйте Писания».

«Еретик! – последовал ответ. – Напрасно я столько времени уговаривал тебя. Я вижу, что ты одержим дьяволом».

Вскоре был вынесен смертный приговор, и Иеронима повели на то же самое место, где закончилась жизнь Гуса. По дороге он пел, и лицо его сияло радостью и умиротворением. Его взор был устремлен на Христа, и смерть утратила для него свой ужас. Когда палач хотел разжечь огонь позади него, мученик воскликнул: «Иди, смело иди сюда, вперед! Разводи огонь перед моими глазами. Если бы я боялся, то меня не было бы здесь».

Когда пламя охватило его со всех сторон, его последними словами стала молитва: «Господи, Всемогущий Отец! Смилуйся надо мной и прости мои грехи, ибо ты знаешь, что я всегда любил Твою истину». Его голос умолк, но уста продолжали шептать молитву. Когда огонь совершил свое дало, прах мученика вместе с землей был собран и, подобно праху Гуса, брошен в Рейн.

Так погибли верные Божьи светоносцы. Но свет истины, которую они возвещали, свет их героического примера невозможно погасить. Подобно тому, как никто не в силах изменить движение солнца, так никто не может помешать и утренней заре, разгорающейся над миром.

Казнь Гуса вызвала бурю негодования и ужаса в Богемии. Весь народ сознавал, что он пал жертвой злобы священников и предательства императора. О нем говорили как о верном учителе правды, и собор, осудивший его на смерть, был. обвинен в убийстве. Теперь его учение обратило на себя всеобщее внимание. В свое время папскими указами сочинения Уиклифа были преданы огню. Но сейчас уцелевшие его труды извлекались из тайников, их изучали наряду с Библией или теми частями ее, которые удавалось приобрести, и таким путем многие приняли реформаторскую веру.

Убийцы Гуса не могли оставаться в стороне и спокойно наблюдать за торжеством дела своей жертвы. Совместными усилиями папа и император решили подавить это движение, и полчища Сигизмунда обрушились на Богемию.

Но появился и избавитель. Военачальником богемской армии стал один из самых выдающихся генералов своего времени, Жижка, который вскоре после объявления войны полностью потерял зрение. Уповая на Божью помощь, веря в справедливость своего дела, народ сокрушал самые могущественные силы врага. Снова и снова император посылал свежие войска, но они с позором возвращались обратно. Не страшась смерти, гуситы дрались с беспримерным мужеством, и ничто не могло сломить их. Спустя несколько лет после начала войны храбрый Жижка умер, и его место занял Прокоп, смелый и талантливый генерал, в некотором отношении даже более даровитый руководитель.

Враги богемцев, узнав о смерти слепого воина, сочли, что настал благоприятный момент возвратить утраченное. Папа объявил крестовый поход против гуситов, и снова в Богемию направились огромные полчища, но и они понесли тяжелейшее поражение. Был объявлен второй поход. Во всех приверженных папе странах Европы шла мобилизация мужчин, сбор денег и снаряжения. Многие становились под папское знамя в надежде увидеть скорый конец богемских еретиков. Окрыленные верой в победу крупные силы вторглись в Богемию. И вновь народ объединился, чтобы достойно встретить врага. Две армии стремительно приближались навстречу друг другу, пока наконец только река не легла между ними. «Военное превосходство было на стороне крестоносцев, но вместо того чтобы пересечь реку и сразиться с гуситами, они в безмолвии остановились и смотрели на стоящих впереди них воинов». Внезапно таинственная паника охватила все войско. И без боя могущественная армия смешалась и рассыпалась, как бы по мановению какой-то невидимой руки. Гуситы нанесли противнику жестокий удар; преследуя беглецов, они захватили большие трофеи, так что война вместо обнищания принесла богемцам обогащение.

Спустя несколько лет, уже при новом папе, снова был объявлен крестовый поход. И вновь во всех приверженных папе странах Европы началась мобилизация всех сил и средств. Участникам похода обещали всякого рода привилегии, в том числе полное прощение самых отвратительных преступлений. Всем погибшим на войне сулили награду на небесах, а оставшимся в живых – почести и щедрые вознаграждения. И вновь собралась огромная армия, которая пересекла границу и вторглась в Богемию. Войска гуситов отступали, увлекая захватчиков в глубь страны и обольщая их надеждой выигранного сражения. Наконец, армия Прокопа остановилась и приготовилась к встрече с врагом. И только тут крестоносцы, обнаружив свою ошибку, начали занимать боевые позиции. Еще до того как гуситы появились на горизонте, крестоносцев, услышавших шум их приближения, снова охватила паника. И генералы, и рядовые бросали оружие и разбегались в разные стороны. Напрасны были все усилия папского легата, который возглавлял ополчение, собрать напуганные и разрозненные войска. Обессиленный своими бесплодными попытками, он наконец сам был увлечен потоком убегающих людей. Поражение было полным, и вновь победителям досталась богатая добыча.

Таким образом, вторично огромная армия, снаряженная сильнейшими государствами Европы, состоящая из смелых и храбрых людей, прекрасно подготовленных к войне, вынуждена была бежать без единого боя от защитников такой незначительной и маленькой страны. Во всем этом было очевидно действие Божественной силы. Захватчики были сражены сверхъестественным ужасом. Тот, Кто поразил войска фараона на Красном море и заставил мидийские полчища бежать от Гедеона и его трехсот воинов, Кто в одну ночь рассеял гордых ассирийцев, вновь протянул Свою руку, чтобы наказать притеснителя. «Там убоятся они страха, где нет страха; ибо рассыплет Бог кости ополчающихся против тебя. Ты постыдишь их, потому что Бог отверг их» (Пс. 52:6).

Тогда папские вожди, утратив надежду одержать победу силой, прибегну ли к тончайшей дипломатии. Был заключен договор, который формально обеспечивал богемцам свободу совести, но на самом деле предавал их в руки Рима. Богемцы выдвинули со своей стороны четыре пункта как условие заключения мира с Римом: свободу проповеди Библии; право всей церкви на причащение хлебом и вином и право проводить богослужение на родном языке; недопущение духовенства к власти и управлению любыми светскими организациями; право предавать священников, нарушивших закон, гражданскому суду. Папство в конце концов «согласилось с принятием выдвинутых гуситами четырех пунктов, но оставляло за собой право истолкования их, т. е. собором решать все важные дела; короче говоря, последнее слово оставалось за папой и императором». На этих условиях был заключен мир, и Рим обманом и вероломством добился того, чего не мог достигнуть открытой борьбой и войной. Утвердив свое право толковать положения, выдвинутые гуситами, равно как и право толковать Библию, Рим получил возможность извращать их смысл согласно собственным целям.

Большая часть богемцев видела в этом смертельную угрозу для своей свободы и не могла согласиться с таким договором. Между гуситами возникли разногласия, которые привели к борьбе и кровопролитию. В этой междоусобице погиб благородный Прокоп, и Богемия утратила свободу.

Сигизмунд, предавший Гуса и Иеронима, стал королем Богемии и, невзирая на свою клятву отстаивать права богемцев, способствовал упрочению папства. Но он очень мало приобрел, раболепствуя перед Римом. На протяжении двадцати лет его жизнь постоянно была наполнена опасностями и тревогами. Продолжительные и бесплодные войны истощили его казну и погубили крупные армии, и теперь, процарствовав только один год, он умер, оставив страну на грани гражданской войны и покрыв свое имя позором.

Волнения, борьба и кровопролития продолжались. В Богемию вновь вторглись чужеземные войска, и внутренняя междоусобная война продолжала разорять нацию, а тех, кто остался верным Евангелию, постигли жестокие преследования.

Когда их прежние братья, вступив в соглашение с Римом, приняли его заблуждения, приверженцы древней веры образовали отдельную церковь, носящую название «объединенное братство». Этот шаг навлек на них ненависть всех слоев общества. Однако их твердость осталась непоколебимой. Вынужденные искать убежища в лесах и пещерах, они продолжали собираться вместе, чтобы читать Слово Божье и молиться своему Творцу.

Через вестников, тайно посланных в различные страны, они узнали о том, что «в разных городах есть отдельные приверженцы истины, которые, подобно им, также переносят гонения, и что в Альпах уже давно нашла себе прибежище церковь, основывающаяся на принципах Священного Писания, которая также протестует против языческих обычаев Рима». Эти известия были приняты с великой радостью, и с вальденсами установились тесные связи.

Преданные евангельской истине, богемцы даже в самые мрачные часы ночи преследования обращали свои взоры к небу, подобно людям, ожидающим утреннего рассвета. «На их долю выпал суровый жребий, но… они помнили слова, сказанные сначала Гусом, а затем повторенные Иеронимом: спустя столетие наступит день Эти слова звучали для гуситов так же. как слова Иосифа для порабощенных колен Израилевых: «Я умираю, но Бог посетит вас и выведет вас» «В конце ХV столетия значительно возросло число церквей «объединенного братства». Они по-прежнему подвергались гонениям, но уже не таким жестоким. В начале XVI века в Богемии и Моравии насчитывалось около 200 церквей» «Этим верным, уцелевшим от губительной силы огня и меча, и было суждено встретить рассвет, предсказанный Гусом».