"Второе поколение" - читать интересную книгу автора (Уэйс Маргарет, Хикмэн Трэйси)

Глава 4

Юстариус осторожно опустился на трон. Разгладив складки мантии необыкновенно молодыми для его лет руками, Юстариус обратился к Карамону, хотя взгляд был направлен на стоящего рядом с отцом Палина:

— Теперь ты понимаешь, Карамон Маджере, что мы не можем позволить твоему сыну, племяннику Рейстлина, продолжать изучение магии и проходить Испытание, прежде чем не убедимся, что Рейстлин не может использовать Палина для того, чтобы вернуться в мир.

— Тем более что еще не установлена преданность молодого человека одному особому Ордену, — веско добавил Дунбар.

— Что это значит? — нахмурился Карамон. — Испытание? Ему еще рано думать об Испытании. А что касается преданности Ордену, то он выбрал Белые Мантии.

— Ты и мама выбрали для меня Белые Мантии, — спокойно произнес Палин, глаза его смотрели прямо, как бы сквозь отца. Ответом Палину была напряженная тишина, он сделал раздраженный жест. — Отец! Ты знаешь так же хорошо, как и я, что ты не позволил бы мне изучать магию под другим условием. Я знал это, даже не задавая тебе вопросов!

— Молодой человек должен объявить верность Ордену по зову своего сердца. Только тогда он сможет проявить свой магический дар в полную силу.

И определиться Палин должен во время Испытания, — мягко сказал Дунбар.

— К чему эти разговоры! Говорю вам, Палин даже не решил еще, будет ли он вообще проходить это проклятое Испытание! А что касается моего мнения об этом… — Карамон оборвал свою речь, посмотрел на сына. Тот стоял покрасневший, с плотно сжатыми губами, уставившись в пол.

— Ладно, оставим это, — прошептал Карамон, глубоко вздохнув.

За его спиной беспокойно переминались с ноги на ногу старшие сыновья, постукивал меч Танина, Стурм тихонько покашливал. Карамон остро ,ощутил на себе пристальный взгляд колдунов, особенно задевала циничная улыбка Даламара. Как жаль, что он и Палин не наедине! Они бы объяснились. Карамон вздохнул. Это было то, о чем следовало бы раньше поговорить с сыном, понял Карамон. Но он еще не терял надежду…

Повернувшись спиной к волшебникам, он обратился к Палину:

— Какой другой Орден ты мог бы выбрать, Палин? — спросил Карамон, запоздало пытаясь исправить ошибку. — Ты добрый, сынок! Ты любишь помогать людям, служить ближним! Белые Мантии безусловно…

— Я не знаю, люблю ли я служить ближним или не люблю, — воскликнул Палин, нетерпеливо перебивая отца. — Ты вверяешь мне эту роль и смотришь на меня со своей точки зрения! Ты сам признал, что я не так силен и искусен в магии, как мой дядя в моем возрасте! Это потому, что дядя посвятил учению всю жизнь! Он не допускал ничего в свою жизнь, что могло бы ему помешать. Мне кажется, что человек должен на первое место ставить магию, а мир — на второе…

Страдальчески закрыв глаза, Карамон слушал слова сына, но слышал, что их произносит другой голос — тихий, шепчущий, надломленный: «Человек должен ставить магию на первое место, мир — на второе. Поступая иначе, он ограничивает себя и свой потенциал».

— Прости, отец, — тихо произнес Палин, сжав руку Карамона. — Я хотел с тобой поговорить об этом раньше, но понимал, как тебе будет больно. К тому же мама… — он вздохнул, — ты же знаешь маму.

— Да, — произнес Карамон сдавленным голосом, крепко обняв сына большими руками, — я знаю твою мать. — Он попытался улыбнуться. — Возможно, она бы бросила в тебя чем-нибудь, как, бывало, бросала в меня что-то из моих доспехов. Ужасная цель — тот, кого ты любишь.

Карамон замолчал, не выпуская сына из объятий, потом хрипло спросил у колдунов:

— Это необходимо — ответить прямо сейчас? Позвольте нам вернуться домой и все обсудить. Почему нельзя подождать…

— Потому что сегодня ночью редкий случай, — ответил Юстариус. — Серебристая луна, черная и красная — все три на небе в одно время. Сила магии сегодня ночью могущественнее, чем за все столетие. Если Рейстлин способен обратиться к магии и ускользнуть из Бездны, то это случится в ночь, подобную этой.

Карамон склонил голову, погладил сына по каштановым, волосам, обнял его и мрачно произнес:

— Итак, что вы хотите от нас?

— Вы должны вернуться со мной в Башню в Палантасе, — сказал Даламар. — И там мы попытаемся войти в Дверь.

— Отец, позволь нам проводить вас до Шойкановой Рощи, — попросил Танин.

— Да! — торопливо подхватил Стурм. — Мы вам понадобимся, обязательно. Дорога отсюда до Палантаса открыта, рыцари следят за ней, но мы получили донесение Портиоса о том, что отряды драконидов устроили на ней засаду.

— Жаль вас разочаровывать, воины, — сказал Даламар, тонко улыбнувшись, — но, чтоб попасть отсюда в Палантас, нам не нужны дороги.

Обычные дороги, — поправился он.

Танин и Стурм смутились. Танин враждебно взглянул на эльфа и нахмурился, словно подозревая подвох.

Палин похлопал брата по руке:

— Он говорит о магии, брат. Прежде чем ты и Стурм достигнете выхода, мы с отцом будем стоять в кабинете Даламара в Башне Высшего Волшебства в Палантасе — в той Башне, куда мой дядя забрался, как к себе домой, — тихо добавил он. Палин не хотел, чтобы кто-нибудь услышал его последние слова, но поймал на себе пристальный, проницательный взгляд Даламара и, смутившись, замолчал.

— Да, мы с Палином окажемся в Палантасе, — прошептал Карамон, помрачнев от этой мысли. — А вы будете на пути к дому, — добавил он, строго посмотрев на Танина и Стурма. — Вы должны сказать вашей матери…

— Я предпочел бы встретиться с людоедами, — мрачно пошутил Танин.

— Я тоже, — сказал Карамон, печально усмехнувшись. Наклонившись, он проверил, плотно ли застегнуто его снаряжение. Лицо свое он прятал в тени.

— Просто убедитесь, что у нее под рукой нет посуды, — сказал Карамон, стараясь придать голосу веселые интонации.

— Она знает меня. Она ждала этого. Я в самом деле думаю, что мама знала все, когда мы уезжали, — сказал Палин, вспоминая нежные объятия и веселую улыбку матери, стоящей на пороге трактира и машущей им вслед старым полотенцем. Палин вспомнил, что, оглянувшись, он увидел это полотенце у матери возле лица и что Дезра утешающе обнимает ее.

— Кроме того, — сказал Карамон, поднимаясь и строго глядя на старших сыновей, — вы оба обещали Портиосу приехать в Квалинести и помочь эльфам остановить набеги отрядов драконидов. Вы знаете Портиоса. Ему нужно десять лет, чтобы собраться просто поговорить с нами. Сейчас он делает дружественные шаги. Я не желаю, чтобы мои сыновья нарушали свое слово, особенно данное этому эльфу с кривой шеей. Прошу прощения, — сказал Карамон, взглянув на Даламара.

— Я не обиделся, — ответил эльф. — Я знаю Портиоса. А теперь…

— Мы готовы, — перебил Палин и повернулся к Даламару в нетерпении.

— Я, конечно, читал о заклинании, которое вы сейчас произнесете, но никогда не видел, как это делается. Как вы им пользуетесь? Какой слог вы оглушаете в первом слове — первый или второй? Мой учитель говорит, что…

Даламар кашлянул.

— Ты выдаешь наши секреты, мальчик, — сказал он вкрадчиво. — Пойдем, ты задашь мне лично свои вопросы, — и изящная рука эльфа потянула Палина в сторону от отца и братьев.

— Секреты? — удивился Палин. — Что это значит? Что из того, что они услышат, как…

— Это был только предлог, — сказал Даламар холодно. Он пристально смотрел на Палина темными внимательными глазами. — Палин, не делай этого.

Возвращайся домой с отцом и братьями.

— О чем вы? — спросил Палин, смутившись. — Я не могу так поступить. Вы слышали, что сказал Юстариус. Они не допустят меня до Испытания и даже не позволят продолжать занятия магией, пока мы не узнаем наверняка, что Рейстлин…

— Не иди на Испытание, — быстро произнес Даламар. — Брось учебу.

Отправляйся домой. Будь доволен тем, что имеешь.

— Нет! — сердито ответил Палин. — За кого вы меня принимаете? Вы думаете, что я буду счастлив развлекать толпу на сельских ярмарках, вытаскивая из шляп кроликов и золотые монеты из ушей толстяков? Я хочу большего!

— Цена подобного честолюбия велика, как доказал твой дядя.

— И таковы же награды! — парировал Палин. — Я принял решение.

— Мальчик, — Даламар склонился к Палину, сжав холодной рукой его ладонь. Эльф перешел на такой тихий шепот, что Палин не понимал, слышит ли он слова сам или они звучат в его сознании, — зачем они посылают тебя, как ты думаешь? — Даламар посмотрел на совещавшихся между собой в сторонке Юстариуса и Дунбара. — Чтобы Как-то пробраться через Дверь и найти твоего дядю или то, что от него осталось? Нет, — Даламар покачал головой, — это невозможно. Святилище заперто. Один из Стражей постоянно стоит в дозоре с приказом никого не пускать и убивать каждого, кто попытается пройти. Они знают это так же, как знают то, что Рейстлин жив!

Они посылают тебя в Башню — его башню — с одной целью. Ты помнишь старую легенду о козленке, которым заманили в сети дракона?

Недоверчиво глядя на Даламара, Палин внезапно побледнел. Облизав сухие губы, он хотел что-то сказать, но ком в горле помешал.

— Я вижу, ты понимаешь, — сказал Даламар холодно, складывая руки в рукавах черной мантии. — Охотник привязывает козленка перед логовищем дракона. Пока дракон пожирает козленка, охотники набрасываются на него с сетями и кольями. Дракон пойман. К сожалению, немного поздно для козленка… Ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы пойти?

Перед глазами Палина пронеслось видение того, что он знал о дяде из легенд: столкновение со злым Фистандантилусом, окровавленный камень на груди Рейстлина, Фистандантилус вытягивает душу Рейстлина, высасывает его жизнь. Палин содрогнулся, тело его покрылось холодным потом.

— Я сильный, — сказал он, голос его надломился. — Я могу сражаться, как он сражался.

— Сражаться с Фистандантилусом? С сильнейшим волшебником в мире? С верховным магом, бросившим вызов самой Королеве Тьмы и почти победившим ее?

— Даламар грустно рассмеялся. — Увы! Ты обречен, мальчик. И никто не поможет тебе. Ты знаешь, что я буду вынужден сделать, если Рейстлин достигнет цели?

— Даламар, нахлобучив капюшон, так низко склонилась над Палином, что он чувствовал дыхание эльфа на своей щеке. — Я должен уничтожить его, и я его уничтожу. Мне безразлично, в чье тело он вселится.

Вот почему они отдают тебя мне. Их это не волнует.

Палин отшатнулся от эльфа, но быстро взял себя в руки.

— Я… понимаю, — голос его креп по мере того, как он говорил, — я сразу сказал вам об этом. Кроме того, я не верю, что мой дядя причинит мне вред… таким образом, как вы сказали.

— Не веришь? — Даламар усмехнулся. Рука его прикоснулась к груди.

— Хочешь посмотреть, какой вред способен причинить твой дядя?

— Нет! — Палин отвел глаза, затем добавил, покраснев:

— Я знаю об этом. Я слышал эту историю. Вы его предали…

— И это было моим наказанием. — Эльф пожал плечами. — Отлично.

Если ты решил…

— Я решил.

— …Тогда предлагаю тебе попрощаться с братьями, в последний раз, как понимаешь. Я думаю, что в этой жизни вы больше не увидитесь.

Эльф говорил бесстрастно, в глазах его не было ни жалости, ни угрызений совести. Руки Палина сжались, ногти вонзились в кожу, но он твердо кивнул.

— Следи за своими словами. — Даламар многозначительно взглянул на Карамона. — Ни он, ни братья не должны ничего заподозрить. Если отец узнает, он помешает тебе уйти. Подожди, — Даламар ухватился за Палина, — возьми себя в руки.

У Палина было сухо во рту, он попытался проглотить стоявший в горле ком, пощипал щеки, чтобы вернуть им цвет, рукавом смахнул со лба пот.

Покусав губы, чтобы они не дрожали, он отвернулся от Даламара и подошел к братьям.

— Ну что ж, братья, — начал он, заставляя себя улыбнуться, — я всегда стоял на пороге трактира, махая вам вслед, когда вы уходили на какую-нибудь битву. Похоже, теперь наступил мой черед.

Танин и Стурм обменялись быстрыми, горящими взглядами, и Палин осекся. Три брата были очень близки и понимали друг друга, как самих себя.

«Нет, невозможно их обмануть», — горько подумал Палин. Посмотрев в их глаза, он понял, что так и есть.

— Братья мои, — прошептал Палин, протянув к ним руки. Он обнял их, притянув к себе. — Не говорите ничего, просто не удерживайте меня! Отец не должен понять. Для него это будет очень тяжело.

— Но я сам не понимаю, — сурово произнес Танин.

— Замолчи! — прошептал Стурм. — Пусть мы оба не понимаем. Но разве это важно? Разве наш братишка хныкал, когда мы уходили на первую битву? — Он обхватил Палина огромными руками и крепко сжал. — Счастливо тебе, малыш, береги себя и… и… возвращайся… скорее. — Стурм замотал головой, отвернулся и поспешно отошел, вытирая глаза и бормоча что-то вроде «от этих чертовых заклинаний хочется чихать».

Но Танин, старший, стоял и строго смотрел на Палина. Тот взглянул на него с мольбой во взгляде, но Танин еще больше помрачнел.

— Нет, братишка, — сказал он, — ты меня выслушаешь.

Даламар видел, что рука молодого воина легла на плечо Палина. Эльф догадывался, о чем они говорят. Палин отступил, упрямо замотал головой, лицо его превратилось в бесстрастную маску, так хорошо знакомую Даламару.

Рука колдуна прикоснулась к ранам на груди. «Как похож он на Рейстлина! — подумал эльф. — Похож, но все-таки другой. Как сказал Карамон, они отличаются друг от друга, как белая луна от черной…» Тут он заметил, что Карамон направился к разговаривающим братьям. Даламар быстро встал у него на пути и положил тонкую руку на могучее плечо Карамона.

— Ты не сказал своим детям правду об их дяде, — заметил эльф.

— Я сказал, — ответил Карамон, краснея, — столько, сколько считал, им следует знать. Я старался показать им обе стороны Рейстлина.

— Ты сослужил им плохую службу, особенно одному из них, — холодно произнес Даламар, посмотрев на Палина.

— Что я мог сделать? — сердито спросил Карамон. — Когда стали складываться легенды о его самопожертвовании ради мира, о его смелом проникновении в Бездну, чтобы спасти леди Крисанию из лап Темной Королевы, — что я мог сказать? Я говорил им, как все происходило. Говорил им правду о том, что Рейстлин обманул Крисанию, что он соблазнил ее, если не физически, то духовно, и провел ее в Бездну. Я говорил, что, когда она ему стала бесполезна, он бросил ее и оставил умирать в одиночестве. Танис говорил им то же самое. Но они верили в то, во что хотели верить… Как и мы сами, я думаю, — добавил Карамон, виновато взглянув на Даламара. — Я заметил, что вы, волшебники, не стремитесь развенчать эти истории!

— Они нам пошли на пользу, — сказал Даламар, пожав плечами. — Из-за легенд о Рейстлине и его «жертве» люди больше не боятся магии, колдунов не ругают. Наши школы процветают, услуги волшебников пользуются спросом. Нас даже пригласили в Каламан строить там новую Башню Высшего Волшебства, — эльф печально улыбнулся, — смешно, не правда ли?

— Что?

— Своим поражением твой брат достиг того, к чему стремился, — Даламар усмехнулся, — в известном смысле он стал богом…

— Палин, я настаиваю, объясни, что происходит.

— Ты слышал, о чем была речь, Танин, — уклонился от прямого ответа Палин, кивнув на Юстариуса, который разговаривал с Карамоном. — Мы собираемся в путешествие к Башне Высшего Волшебства в Палантас, где находится запертая Дверь… в которую мы хотим заглянуть… Вот и все.

— А я отважный гном! — рявкнул Танин.

— Иногда ты рассуждаешь, как он! огрызнулся Палин, потеряв терпение, сбрасывая с плеча руку брата.

Танин побагровел. В отличие от добродушно-веселого Стурма Танин вместе с материнскими кудрями унаследовал и ее характер. К тому же он серьезно относился к роли Старшего Брата, чересчур серьезно, по мнению Палина. «Но это потому, что он меня любит», — напомнил себе Палин.

Глубоко вздохнув, Палин взял брата за плечи:

— Танин, теперь ты послушай меня для разнообразия. Стурм прав. Я не хныкал, когда вы впервые уходили на битву. По крайней мере, когда вы могли меня увидеть. Но я плакал всю ночь, один, в темноте. Неужели я, по-твоему, не знал, что каждое наше расставание могло быть последним? Сколько раз вы были ранены? В последней битве стрела минотавра прошла в дюйме от твоего сердца!

Танин опустил голову.

— Это разные вещи, — прошептал он.

— Как сказал бы Дедушка Тас, «цыпленок с веревкой на шее и цыпленок с отрубленной головой — это разные вещи, но не все ли равно цыпленку?» — улыбнулся Палин.

Танин пожал плечами и попытался усмехнуться.

— Наверное, ты прав. — Положив руки на плечи брата, он пристально посмотрел ему в бледное лицо. — Пойдем домой, малыш! Брось ты все это! — зашептал он страстно. — Все это ничего не стоит! Если с тобой что-то случится, подумай, что будет с матерью… и отцом…

— Я знаю. — Взгляд Палина был безжалостен, хоть он изо всех сил старался скрыть это. — Я подумал обо всем! Я должен. Танин. Пойми. Скажи маме, что я… я очень люблю ее. И девочкам. Скажи им… что я привезу им подарок, как вы со Стурмом всегда привозили.

— Какой? Мертвую ящерицу? Какое-нибудь заплесневевшее крыло летучей мыши?

— горько воскликнул Танин.

Палин улыбнулся сквозь слезы:

— Скажи им что нужно. Тебе лучше идти. Отец смотрит на нас.

— Следи за собой, братишка. И за ним, — Танин посмотрел на отца. — Ему будет очень трудно.

— Знаю, — Палин вздохнул. — Верь мне, я знаю. Танин колебался. В глазах его еще светилась надежда отговорить брата.

— Прошу тебя, Танин, — тихо сказал Палин, — не надо.

Шмыгнув носом, Танин обреченно махнул рукой, похлопал брата по щеке, потрепал по голове и пошел к стоявшему у выхода Стурму.

Палин подошел к волшебникам, чтобы отдать прощальный поклон.

— С тобой говорил Даламар, — заметил Юстариус.

— Да, — мрачно подтвердил Палин. — Он сказал мне правду.

— Правду? — спросил Дунбар. — Запомни, мальчик, Даламар носит черную мантию. Он честолюбив. Если он что-то делает, то делает потому, что в конечном счете это принесет ему выгоду.

— Можете ли вы оба отрицать правдивость того, что он мне рассказал?

Что вы используете меня как приманку, чтобы поймать дух моего дяди, если он еще жив?

Юстариус взглянул на Дунбара, тот покачал головой.

— Иногда ты должен искать правду здесь, Палин, — ответил Дунбар, протянув руку и мягко коснувшись груди юноши, — в своем сердце.

Губы Палина насмешливо изогнулись, но он знал, какое почтение должен оказывать двум столь могущественным волшебникам, поэтому просто поклонился.

— Даламар и отец ждут меня. Прощайте. Если богам будет угодно, я вернусь через год-другой для Испытания. Надеюсь, буду иметь честь увидеть вас обоих вновь.

От Юстариуса не ускользнули сарказм и язвительное, сердитое выражение молодого лица. Оно напомнило ему лицо другого юноши, пришедшего в Башню почти тридцать лет назад…

— Да пребудет с тобой Гилеан, — тихо произнес верховный маг.

— Пусть Паладайн, бог, в честь которого ты назван, руководит тобой, — сказал Дунбар. — И учти, — добавил он, улыбнувшись, — на случай, если никогда больше не увидишь старого Морского волшебника. У тебя есть возможности узнать, что, служа миру, ты служишь себе наилучшим образом.

Палин ничего не ответил. Еще раз поклонившись, он повернулся и пошел.

Он шагал по комнате, и казалось, свет в ней стал меркнуть. Может быть, он остался один? Мгновение он не мог разглядеть ни братьев, ни Даламара, ни отца… Темнота сгущалась, белая мантия Палина светилась все ярче, как первая звезда на вечернем небе.

На секунду Палин испугался. Они в самом деле оставили его? Он один в этой гулкой тьме? Но он заметил блеск доспехов отца и облегченно вздохнул.

Шаги Палина ускорились, он подошел к отцу, и комната показалась светлее. Рядом с отцом Палин увидел эльфа, из черноты одежд которого выступало лишь лицо. Старшие братья подняли руки в прощании. Палин хотел тоже взмахнуть рукой, но Даламар начал петь, и казалось, темное облако окутало свет одежд Палина и сияющие доспехи Карамона. Темнота сгущалась, вращалась водоворотом вокруг них, пока не превратилась в черную дыру посреди сумрачной комнаты. Больше ничего не произошло. Холодный жуткий свет вернулся в Башню, заполнив образовавшуюся лакуну.

Даламар, Палин и Карамон исчезли.

Два брата закинули сумки на плечи и пустились в долгое, странное путешествие через волшебный Вайретский лес. Мысли о страшной новости для рыжеволосой, горячей, как порох, любящей матери отяжеляли их сердца посильнее брони гномов.

Юстариус и Дунбар остались в мрачной тишине. Затем каждый из них проговорил магическое слово, и оба тоже исчезли. Башня Высшего Волшебства была предоставлена своим теням и бродящим по залам воспоминаниям.