"Расширение пространства борьбы" - читать интересную книгу автора (Уэльбек Мишель)

Глава 11

Мне не довелось снова встретиться с Жан-Ивом Фрео; да и к чему, собственно? В сущности, у нас с ним было мало общего. Так или иначе, в наше время люди вообще редко встречаются снова, даже в том случае, если когда-то почувствовали расположение друг к другу с первого взгляда. Бывает, завязывается оживленный разговор на темы, далекие от повседневности; порой встреча заканчивается плотским соитием. Конечно, при такой встрече обмениваются телефонами; но потом, как правило, никто никому не звонит. А если все-таки звонит, то при новой встрече радость быстро сменяется разочарованием. Поверьте мне, я знаю жизнь; прошлое забыто и заперто на замок.

Это постепенное ослабление связей между людьми представляет известные проблемы для романиста. В самом деле, как теперь рассказать о бурной страсти, растянувшейся на долгие годы, последствия которой ощущают порой несколько поколений? Мы далеко ушли от «Грозового перевала», и это еще мягко сказано. Жанр романа не приспособлен для того, чтобы описывать безразличие или пустоту; надо бы изобрести какую-то другую модель, более ровную, более лаконичную, более унылую.

Если отношения между людьми мало-помалу становятся невозможными, то дело тут, конечно же, в множественности степеней свободы – явлении, восторженным провозвестником которого выступал Жан-Ив Фрео. У него самого не было никаких связей, я уверен в этом; он обладал максимальной свободой. Я говорю это без всякой издевки. Как я уже сказал, это был счастливый человек; однако я не завидую его счастью.

Порода мыслителей-компьютерщиков, к которой принадлежал Жан-Ив Фрео, встречается чаще, чем можно было бы подумать. В каждой средних размеров фирме есть один, реже – два таких человека. Кроме того, большинство людей безотчетно допускают, что всякая связь, в особенности связь между людьми, сводится к обмену информацией (конечно, если в понятие информации включить сообщения не только делового характера, но и другие, то есть затрагивающие чувства). При таких условиях мыслитель-компьютерщик быстро превратится в мыслителя, наблюдающего за переменами в обществе. Суждения его часто будут блестящими, а потому убедительными; в них даже может присутствовать и некоторая эмоциональность.

На следующий день – опять-таки во время прощального застолья, но на сей раз в министерстве сельского хозяйства – мне довелось побеседовать с теоретиком, которого, как обычно, сопровождала Катрин Лешардуа. Сам он никогда не встречался с Жаном-Ивом Фрео и не имел шансов встретиться в будущем. Но если бы такая встреча состоялась, дискуссия, надо думать, велась бы на высоком уровне и с утонченной любезностью. Вероятно, они пришли бы к единому мнению насчет таких ценностей, как свобода, открытость, а также систематизация человеческих контактов, охватывающая всю совокупность общественной жизни.

Поводом для вечеринки был уход на пенсию одного из сотрудников, человека небольшого роста, лет шестидесяти, седого и в очках с толстыми стеклами. Коллеги скинулись и купили ему в подарок спиннинг – японскую модель, чудо техники, с трехскоростной катушкой и кнопкой, регулирующей длину удилища, – но он об этом еще не знал. Он стоял на видном месте, возле бутылок с шампанским. Все поочередно подходили к нему, чтобы дружески похлопать по плечу, а то и напомнить что-нибудь из прошлого.

Затем начальник отдела разработок по информатике взял слово. Чудовищно трудно, заявил он без предисловий, рассказать в коротком выступлении о тридцати годах жизни, всецело отданных делу информатизации сельского хозяйства. Луи Лендон, напомнил он, еще застал героическую эпоху информатики: перфокарты! перебои в питании! магнитные барабаны! При каждом восклицании он широко раскидывал руки, словно призывая присутствующих мысленно перенестись в ту давнюю эпоху.

Виновник торжества многозначительно улыбался, покусывал усы, что выглядело несколько неэстетично, но в целом держался хорошо.

Луи Лендон, с энтузиазмом завершил свою речь начальник отдела, внес неоценимый вклад в информатизацию сельского хозяйства. Без него компьютерный центр министерства был бы не вполне таким, каким стал сейчас. И это факт, которого не сможет отрицать ни один из его теперешних, да и будущих (тут его голос слегка зазвенел) коллег.

Затем раздались дружные аплодисменты, длившиеся с полминуты. Девушка, избранная среди самых непорочных, вручила новоиспеченному пенсионеру его спиннинг. Он радостно, но осторожно взмахнул подарком. Это послужило сигналом, и все двинулись к столу. Начальник отдела подошел к Луи Лендону, обхватил его рукой за плечи и неторопливо пошел рядом, чтобы тепло и задушевно сказать ему несколько слов наедине.

Тут теоретик, улучив момент, шепнул мне, что Луи Лендон все же принадлежал к другому поколению компьютерщиков. Он писал программы, руководствуясь не методом, а скорее интуицией; ему всегда было трудно следовать принципам функционального анализа; многое в методе «Дикая вишня» осталось для него мертвой буквой. Все его программы следовало бы переписать заново; в последние два года ему мало что поручали, он был в общем-то не у дел. Его человеческие качества тут совершенно ни при чем, с жаром добавил теоретик. Просто всё в мире меняется, и это нормально.

Задвинув Луи Лендона во тьму былых времен, теоретик плавно перешел к излюбленной теме: по его мнению, производство и распространение информации должны пройти ту же эволюцию, что и производство-распространение пищевых продуктов, то есть переход от мелкого хозяйства к крупной промышленности. В области производства информации, с горечью отметил он, мы еще далеки от «нулевой погрешности»; обилие ненужных деталей при отсутствии необходимой точности наблюдается сплошь и рядом. Сети, обеспечивающие доступ к информации, еще недостаточно развитые, отличаются слабой эффективностью и старомодностью (так, негодующе заявил он, «Франс Телеком» все еще публикует свои ежегодники на бумаге!) К счастью, молодым требуется все больше информации со все большей степенью надежности; к счастью, им снова и снова не хватает скорости при работе в сети; но нам предстоит еще пройти долгий путь к обществу будущего, где информация станет абсолютно полной, открытой и всепроникающей.

Он развивал еще и другие идеи; Катрин Лешардуа держалась рядом с ним. То и дело она приговаривала: «Да, вот это важно». У нее были накрашены губы и подсинены веки. Юбка, доходящая только до середины ляжек, черные колготки. Я вдруг подумал, что она, наверно, носит трусики, может быть, даже совсем короткие, в виде узенькой полосочки; шум голосов в комнате стал чуть громче. Я представил себе, как она покупает себе в «Галери Лафайет» бразильские трусики из ярко-красных кружев, и ощутил острый приступ жалости.

В эту минуту к теоретику подошел один из его коллег. Отойдя от нас на шаг, они угостили друг друга «панателлой».3 Катрин Лешардуа и я остались вдвоем. Воцарилось молчание. Затем она нашлась: заговорила об упорядочении рабочих контактов между обслуживающей фирмой и министерством, то есть между мной и ею. Она подошла ко мне еще ближе – теперь между нашими телами было расстояние сантиметров в тридцать, не больше. В какой-то миг явно безотчетным движением она взялась двумя пальцами за отворот моего пиджака.

Катрин Лешардуа нисколько не возбуждала меня; я не имел ни малейшего желания ее трахнуть. Она улыбалась мне, пила шипучее вино, она храбрилась, как могла; но все же – я знал это – ей очень, очень было нужно, чтобы ее трахнули. Дырка, которая была у нее между ног, должна была казаться ей такой бесполезной. Член все же можно себе отрезать; но как заставить себя забыть о пустом влагалище? Ее положение казалось мне безнадежным, и я чувствовал, что галстук начинает сдавливать мне шею. После третьего бокала я чуть было не предложил ей уйти вдвоем и перепихнуться в одном из кабинетов, на столе или на полу; я готов был проделать все необходимое для этого. Но я промолчал; да, думаю, она и не согласилась бы; или мне надо было бы сначала обнять ее за талию, сказать ей, что она прекрасна, коснуться ее губ нежным поцелуем. Нет, ситуация была безвыходной. Я поспешно извинился и пошел в туалет, где меня стошнило.

Когда я вернулся, рядом с ней стоял теоретик, и она его покорно слушала. В общем, ей удалось взять себя в руки; наверно, для нее так было лучше.