"Война в небесах" - читать интересную книгу автора (Уильямс Чарльз)

Глава 4 Первая атака на Грааль

Архидиакон вернулся в свой приход на следующее утро с твердым намерением перед отпуском привести дела в порядок. И действительно, час-другой он провел у себя в кабинете, но потом вдруг вышел из дома и неприметной тропинкой добрался до старинной церквушки в романском стиле. Ему не давала покоя статья сэра Джайлса о Граале, стоявшем якобы в полной безвестности в ризнице его церкви. Всю жизнь архидиакон слыл крайне уравновешенным человеком. Когда-то в юности, в дни бурской войны, он помог друзьям сорвать вербовочное собрание, но и тогда он не позволил эмоциям взять верх над собой. Вот и сейчас он шагал по тропинке, уступая скорее настойчивости ученого, чем собственным желаниям.

Обычно церковь не закрывалась с заутрени до сумерек, и никто не мешал служке заниматься розами. Немногочисленным прихожанам в этот час нечего было делать в церкви, а чужаки в Фардле, стоявшем в стороне от дороги, появлялись редко. Строго говоря, церковь находилась не в самом Фардле — до ближайших домов надо было пройти с четверть мили, а до главной деревенской улицы еще столько же. Вместе со станцией железной дороги деревня и церковь образовывали что-то вроде равностороннего треугольника, а напротив, таким же треугольником, располагалась усадьба сэра Джона Горация Сайкс-Мартиндейла. Издавна звалась она Калли, и это короткое ласковое имя неизменно радовало архидиакона, оставляя, видимо, равнодушным хозяина. Архитектура господского дома не давала возможности отождествить его с каким-либо периодом или стилем. Второй вершиной треугольника был как раз тот пустующий коттедж, о котором говорил Лайонелу Грегори Персиммонс.

Архидиакон вошел в церковь и сразу прошел в ризницу. Открыв древний сундук, в котором хранилась церковная утварь, он достал старый потир и поставил его на алтарь.

Да, сосуд был стар, об этом говорила и простая, строгая форма, и отсутствие украшений. Перед архидиаконом стояла чаша глубиной не более шести дюймов. Ее высота вместе с изящной подставкой составляла дюймов пятнадцать-шестнадцать. На внешней поверхности нельзя было различить ни орнамента, ни признаков надписи, только по краю шла неширокая полоса. Старое серебро кое-где чернело выщерблинками, но в целом потир казался вполне пригодным для службы. До того, как прискорбный случай подвиг леди Сайкс-Мартиндейл одарить церковь новым золотым потиром, старый часто стоял на этом же месте, но архидиакону никогда не приходило в голову разглядывать его столь внимательно.

А что? — думал он. Оказалось, что аргументы автора статьи подзабылись, и архидиакон не мог в точности припомнить, как же именно Грааль проделал путь от Иерусалима до Фардля. Правда, доказательства сэра Джайлса, строго говоря, доказательствами не являлись. Здесь — предание, там — полузабытый обряд, несколько печатных строк, а то и неопубликованная рукопись, обрывок древнего гобелена или остатки резьбы в какой-нибудь башне… Утверждать что-либо, основываясь на таких фактах, мог лишь человек с богатой фантазией. Но хоть сам архидиакон не склонен был придавать особого значения знаменитому сосуду, он прекрасно представлял, какое множество людей отнесется к потиру совершенно иначе, окажись в рассуждениях сэра Джайлса хоть доля истины. Ну хорошо, допустим, это Грааль, рассуждал священник. Что же они намерены с ним делать? Слава богу, потир в руках церкви, и даже духовные власти не смогут распоряжаться им, как заблагорассудится. Например, продать какому-нибудь миллионеру. А собственно, что я имею против такой продажи, спросил себя архидиакон.

Этим вопросом он задался, уже убирая потир на место. В поисках ответа он помедлил, но в конце концов запер сундук и вернулся в алтарь со своей находкой.

— О Господи Пресветлый, — произнес он вполголоса, — позволь мне хранить сосуд Твой ради любви к Тебе!

Если Ты и впрямь держал его в Своих руках, дозволь и мне брать его в руки. А если Ты не касался его, позволь мне хранить его ради Тебя и ради того, истинного сосуда.

Архидиакон улыбнулся, взял потир и отнес домой.

Поднявшись наверх, в свою уютную спальню, он открыл еще одну дверь и оказался в маленькой комнатушке. Стол, два стула и аналой составляли всю ее мебель. На одной стене висело распятие, да на полке в углу стояло несколько книг. В окно виднелась церковь. Архидиакон поставил потир на стол, две-три минуты созерцал его и, пробормотав молитву, отправился завтракать.

После завтрака он немножко погулял в саду. Его сменщик должен был появиться только завтра. Архидиакон терпеть не мог этого клирика, вечно нуждавшегося в деньгах и потому бравшегося за любую временную работу. Мысль о том, что этот сутулый зануда будет сидеть в его кресле и спать на его кровати, не на шутку мучила архидиакона. Ему не хотелось думать, что такие приятные и совершенные вещи поневоле будут служить такому пустому человеку. Он протянул руку и со вздохом коснулся расцветающей розы. «Кажется, я становлюсь сентиментальным, — подумал он. — Откуда мне знать, чего хотят мои кровать и кресло? Может, они согласны со мной, а может, и нет. Их жизнь сокрыта в Боге и мне неведома».

— Благодарение Богу богов, — начал он напевно, — ибо извечна милость Его…

— Мистер Давенант? — произнес чей-то голос за его спиной.

Вздрогнув от неожиданности, архидиакон обернулся.

Пожилой человек огромного роста заглядывал в сад поверх калитки. Где-то он его видел…

— Д-да, — с легкой запинкой ответил архидиакон. — Давенант — это я.

— Прошу прощения, — проговорил незнакомец, — Мне, конечно, надо было сказать «мистер архидиакон». Это я с непривычки, оговорился.

— Ничего, ничего, — успокоил его архидиакон. — Вы ко мне? Заходите. — Он распахнул калитку и пропустил посетителя.

Войдя, тот представился.

— Персиммонс. Грегори Персиммонс, с вашего позволения. Я недавно купил Калли, так что мы теперь соседи. Из разговоров в деревне я понял, что вы собрались в отпуск, вот и решил поторопиться с визитом. Вы уж извините…

— Право, не стоит, — пробормотал архидиакон. — Хотите пройти в дом, или присядем вот здесь? — он показал на садовую скамейку среди цветов.

— Здесь, пожалуй, даже лучше, — решил Персиммонс. — Благодарю вас. — Он достал сигарету. — Я ведь пришел с просьбой, — продолжил он. — Правда, прошу я за другого, а платить буду сам.

Архидиакон растерянно поправил очки и приготовился слушать. Тон последней фразы задел его. Фамилия «Персиммонс» вызвала в памяти визит в издательство, и теперь он был почти уверен, что слышал голос этого человека, когда уходил от Морнингтона. Он давал кому-то советы по воспитанию детей.

— Я знаю одного священника, — говорил между тем Персиммонс, — которому для новой миссионерской церкви очень нужна всякая алтарная утварь, сосуды там и прочее. Я поговорил кое с кем в деревне — представляете, бакалейщик оказался вашим ревностным прихожанином, попался даже один хорист, — мне ведь теперь жить здесь, вот я и решил поговорить с народом, и кое-что выяснил. Если я ошибаюсь, поправьте меня.

Кажется, у вас есть лишний потир, и он лежит без дела. Леди Сайкс-Мартиндейл подарила вашей церкви новый потир для службы, она говорила мне, вот я и подумал, не купить ли мне у вас старый для моего приятеля? За разумную цену, разумеется…

— Да, да, понимаю, — поспешил остановить его архидиакон. — Но позвольте и мне вопрос, мистер Персиммонс. Вам не кажется, что новой церкви больше соответствует новый потир, нежели… э-э… подержанный? — В его улыбке, обращенной к собеседнику, проскользнуло едва заметное осуждение, в Душе же священник чисто и светло улыбнулся Христу.

— Мой друг — изрядный оригинал, — снисходительно пояснил Персиммонс, вольготно устраиваясь на скамейке, — он терпеть не может новую утварь в алтаре. У него даже есть теория о накапливании силы и концентрации святости. Впрочем, теология — не моя область, я в ней многого не понимаю. Короче, он собирает для церкви вещи, которые много лет были в ходу, ему как-то лучше среди них. Вам это знакомо?

— Пожалуй, знакомо, — кивнул архидиакон. — К сожалению, я едва ли смогу помочь вашему приятелю. Старый потир останется здесь.

— Да, конечно, — кажется, посетитель понял, что допустил бестактность, — наверное, вы правы. Видимо, я не так подошел к этому делу. Но, может быть, вы еще подумаете, а? Конечно, я чужак, но уж коли я собрался жить в Фардле… Думал, знаете, куплю эту старую вещь для моего приятеля и как бы прикоснусь к здешней жизни… этакое магнегическое переживание… а для вас я купил бы другой, если бы вы согласились, конечно… Не знаю… — Пришелец растерянно замолчал и сидел теперь, явно расстроенный, глядя на цветы взглядом горожанина. Да и весь его вид выдавал горожанина, ушедшего на покой и стремящегося отыскать для себя местечко в новом, чуждом ему окружении. Не очень-то решительный, похоже, добросердечный, но слегка грубоватый человек, побаивающийся сложных понятий, в которых не очень разбирается… Архидиакон, проверяя свои ощущения, еще раз внимательно взглянул на посетителя и снова покачал головой.

— Нет, — повторил он. — Простите, мистер Персиммонс, этот потир не продается. Может быть, я все же сумею вам помочь. Прямо за вашим домом, милях в восьми, есть церковь, в которой вы найдете все, что нужно Там недавно установили новый алтарь в приделе Девы Марии и заодно решили поменять утварь в двух других приделах. Если викарий не раздарил старые сосуды — неделю назад они были еще на месте, — я думаю, он с радостью вам поможет. Он славный человек, из старых Рашфортов, это боковая ветвь Гербертов.

Старая, добрая англиканская семья. Его даже нарекли при крещении Гербертом. Во всех отношениях приятный человек, и весьма глубокой веры. Свято блюдет посты и, говорят, даже исповедует, — архидиакон понизил голос. — Впрочем, это неважно, по крайней мере, я не стану в этом разбираться. Хорошо быть архидиаконом, знаете ли, никому ничем не обязан. А к Рашфорту я вам обязательно дам записку. Нет, давайте так: я все равно собираюсь в те края, возможно, даже сегодня и поеду, и сам с ним поговорю. Если только он не все раздал, то, конечно, вам не откажет. Вы не беспокойтесь, он совсем не беден. Да он завтра же и привезет все в Калли. А если хотите, пошлет вашему другу. Где, вы говорите, у него приход? — Архидиакон с авторучкой в руке и листком бумаги на колене приветливо и выжидающе поглядывал на Персиммонса, а вокруг пошевеливали головками садовые цветы.

Персиммонс растерялся. Он не понимал, почему бы архидиакону не отдать потир, а если тот заупрямится, рассчитывал хотя бы посмотреть на эту штуку и выяснить, где она хранится. А его вдруг загнали на другой конец графства, и непонятно, как теперь возвращаться в Фардль. Разве что сделать этого приятеля здешним уроженцем и наделить особым пристрастием именно к местным предметам… нет, это слишком рискованно.

— Мне не хотелось бы называть его, — доверительно заговорил Персиммонс. — Мой приятель — человек совестливый, ему стыдно признаться, что он не может купить новую утварь. Другое дело, если мы с вами уладили бы все тихо, между собой, никого не впутывая. Священники не любят признаваться в собственной бедности, правда? Вот я и говорю…

«Черт! — подумал он. — Я, кажется, начинаю повторяться». Круглая физиономия архидиакона уже не казалась ему такой простодушной. Золотые очки поблескивали внимательно, пожалуй, даже строго. А главное, водопад слов неожиданно иссяк, сменившись неприятной тишиной.

— Ладно, — с усилием произнес Персиммонс, — ладно, простите за беспокойство. Раз уж вы не можете отдать его…

— Я же вам его и предлагаю! — удивленно воскликнул священник. — Или вам непременно нужен потир из Фардля?

— Понимаете, — выговорил Персиммонс, — я ведь собираюсь здесь жить. — И торопливо прибавил:

— Вот я и подумал, хорошо бы послать ему, то есть моему другу, как бы вместо себя, что-то такое величественное, сильное, доброе…

— Я правильно вас понял? — недоверчиво переспросил архидиакон. — Мы же говорили о старом потире… при чем тут величественность и доброта?

— Я о потире и говорю, — совсем смешался Грегори. — Именно этот, старый…

Архидиакон добродушно рассмеялся и покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Нет, вряд ли вы могли иметь в виду только потир. Да будь здесь сам святой Грааль, — добавил он, аккуратно надевая колпачок на авторучку, — и то слишком сильно сказано.

Его собеседник никак не реагировал на упоминание о Граале, и это слегка разочаровало архидиакона. Он встал.

— Вы меня простите, но мне ведь уезжать завтра, надо закончить кое-какие дела. Так говорить мне с Рашфортом?

— Да, я был бы вам очень признателен, — неуверенно ответил Персиммонс. — А впрочем, лучше не надо. Не хочу я тратить ваше время на пустяки. Я ведь и сам могу к нему съездить. Если позволите, сошлюсь на вас. Всего доброго.

— Да свидания, — вежливо сказал архидиакон. — Когда я вернусь, мы, наверное, еще не раз увидимся.

Он проводил гостя до калитки, приветливо болтая, но к дому брел медленно, напряженно обдумывая весь разговор.

Существует ли на самом деле бедная миссионерская церковь?

А Персиммонс? Не очень-то он похож на благотворителя. А потир? Если верить сумасшедшим доводам этого археолога, вполне можно допустить, что легендарный Грааль, вдохновивший целое воинство поэтов и рыцарей, Грааль Ланселота и Галахада, Грааль таинственных дев, воспроизведенный десятки раз в древних геральдических знаках, мечта Камелота, посланник Сарраса, реликвия Иерусалима — хранится, всеми забытый, в маленькой английской деревушке.

«Фардль, — думал он, — Кастра Парвулорум, лагерь детей… Где же еще пребывать Младенцу?» Он вошел в дом, привычно выпевая про себя: «Славьте Господа, который один творит чудеса великие, ибо вовек милость Его»7.

Утренняя служба, по давно заведенному обычаю, начиналась в семь часов. Летом прихожан собиралось немного.

Перед началом, как и требовал канон, архидиакон читал утренние молитвы. По четвергам ему помогал пономарь, в остальные дни он обходился без него. Но пономарь любил поспать, часто опаздывал, и ключи от церкви обычно хранились у архидиакона. Позванивая ими, он наутро, в половине седьмого, подходил к двери храма. И вот тут-то раннее утро уготовило ему неожиданность. Дверь не просто была открыта, она висела на одной петле, и замок, вырванный с мясом, лежал возле стены. Архидиакон уставился на вход, подошел поближе, присмотрелся и бросился в храм. Через несколько минут он уже уяснил себе размеры ущерба. Два ящика с пожертвованиями «на бедных» и «на храм», стоявшие возле купели, были взломаны, подсвечники в алтаре повалены, алтарная занавесь сорвана, дверь в ризницу тоже взломана, а золотые потир и дискос, память о сэре Джоне, исчезли. На добела отмытой стене чернели какие-то выцарапанные знаки.

— Фаллические символы, — пробормотал архидиакон, слабо улыбаясь.

Он вернулся ко входной двери и увидел на дорожке у ворот пономаря в сопровождении двух прихожанок, из тех, чья набожность проявлялась приступами, как подагра. Архидиакон помахал им рукой, и когда они подошли, сообщил о случившемся.

— Как? Дорогой архидиакон… — завопила миссис Мейджер.

— Как? Мистер Давенант… — вторила ей мисс Виллоуби, на правах старожила позволив себе обратиться к священнику по фамилии. Обе закончили вместе:

— Кто же мог это сделать?

— Странное дело, правда? — мягко произнес архидиакон.

— Это же святотатство! — вскричала миссис Мейджер.

— Бродяга какой-нибудь? — предположила мисс Виллоуби.

— Таулау, вот кто нам нужен, — твердо сказал пономарь. — Хорошо ищет всякие потерянные вещи. Он, правда, веслианский методист, вряд ли ему хочется искать этих проклятых убийц. Я, пожалуй, схожу за ним, сэр?

— А у меня брат гостит! — воскликнула миссис Мейджер. — Как удачно! Он моряк, привык там у себя ко всяким преступлениям. Даже один раз в трибунале заседал…

Жизненный опыт удержал мисс Виллоуби от каких бы то ни было предложений. Она внимательно наблюдала за ар, хидиаконом и заметила, как прохладно он встретил энтузиазм пономаря и миссис Мейджер. Поэтому она ограничилась ни к чему не обязывающим «хм, хм!» Она знала, что даже у самых симпатичных священников бывают свои причуды.

— Не будем беспокоить Таулау, — сказал архидиакон. — Да и вашего брата тоже, миссис Мейджер. Конечно, если он захочет взглянуть на взломанные двери — пожалуйста, но арестовывать пока некого. Да и для нынешнего суда святотатство — не очень-то подходящее обвинение, а священник — плохой обвинитель.

— Но… — начали было пономарь и миссис Мейджер.

— У нас ведь есть неотложное дело, — продолжал архидиакон. — Сейчас время утренней службы, не так ли?

Джессамин, — обратился он к пономарю, — вы не могли вы привести в порядок алтарь? Хотя бы расставить подсвечники и слегка почистить. А вы, миссис Мейджер, не поправите ли занавесь? Мисс Виллоуби, если вам не трудно, приберите здесь немного. Вот так, спасибо вам, спасибо. К счастью, у меня дома есть другой потир, сейчас принесу. И вот еще что, — помедлив, серьезно сказал он, — ящики для пожертвований пусты. Я думаю, самое время внести свою лепту.

Он опустил в каждый ящик по несколько монет, и дамы, не слишком охотно, но все же последовали его примеру.

По дороге к дому архидиакон разрешил себе обдумать происшествие. Вряд ли бродяга станет взламывать дверь маленькой приходской церкви. Для этого нужны инструменты, значит, кто-то всерьез готовился к взлому. Но серьезного грабителя едва ли могла привлечь мелочь в ящиках для пожертвований. Выходит, ему нужен был золотой потир? Что ж, вполне возможно… или охотились за другим потиром, тем самым, чью историю архидиакон случайно узнал в кабинете Морнингтона? В конце концов, автор книги — как же его фамилия? — мог обсуждать свои гипотезы с каким-нибудь коллекционером, с миллионером или даже с оголтелым материалистом. Пожалуй, мог… Но трудно предположить, чтобы кто-то из них отважился на грабеж. Взгляд его упал на садовую скамью, где он только вчера сидел и беседовал со странным посетителем. Не сумели купить и теперь решились…

Персиммонс… Стивен Персиммонс, издатель… «Христианство и Лига Наций»… бедная миссионерская церковь… святотатство… фаллические символы… Над этим стоило подумать.

На пороге маленькой комнаты, где он накануне разглядывал Чашу, его остановил высокий, чистый и радостный звук.

Какая-то нездешняя нота прозвучала на миг и тут же исчезла, если вообще была. Архидиакон благоговейно преклонил колени перед старым потиром и бережно поднял его.

Он нес его по дорожке к церкви так же, как прежде носил за литургией другие чаши, и снова становился опорой для предмета у него в руках, он был един с Чашей, он превращался в луч, в один из лучей, бьющих из этого центра, в луч, опираясь на который, священный сосуд плывет среди смертных. Правда, ощущая себя лишь средством, он не упускал из вида другие, частные составляющие сложного чувства — ритуальное движение, радость служения, спокойную ясность и незыблемость канона… «Но это — не Ты», — сказал он вслух, подходя к калитке. Часы в гостиной пробили семь; он услышал, как прошла наверх экономка, а на дороге, уже за калиткой, несколько местных жителей спешили на работу. Вдруг архидиакон заметил еще одного человека. Как и вчерашний гость, он заглядывал в сад, перегнувшись через изгородь, со старым издателем они были даже чем-то похожи, может быть — высоким ростом, но этот был еще и с бородой. Посетитель толкнул калитку и вошел в сад. От неожиданности архидиакон остановился.

— Прошу прощения, — промолвил ранний визитер, — не эта ли дорога ведет в Фардль?

— Она самая, — ответил архидиакон, — забирайте все время чуть вправо и не ошибетесь.

— Спасибо, — сказал пришелец, — а то я всю ночь шел.

Ни еды, ни денег… — Он остановился в нескольких ярдах от священника. — Вы меня извините, но я вас увидел, вот и решил…

— Хотите перекусить? — спросил архидиакон.

— А то как же! — ответил незнакомец, с любопытством разглядывая и его, и Чашу. — Вам-то поди не доводилось сутки голодать — ни тебе глоточка, ни тебе кусочка. — Он сделал еще один шаг вперед.

— Зайдите на кухню, вам дадут поесть, — твердо прервал его архидиакон. — Я спешу в церковь. Если хотите поговорить со мной, дождитесь конца службы. — Он повернулся и направился по тропинке к церкви.

Когда служба кончилась, архидиакон вернулся домой и пристроил потир в дальнем углу буфета. Дождавшись кофе, он спросил экономку, не заходил ли давешний прохожий. — — Как же, заходил, сэр, — отвечала она. — Дала я ему поесть, дала, да не больно много он съел, а через десять минут и был таков. Знаю я этот народ. Деньги ему подавай, а не завтрак. Я ему намекнула, что вы ему работу приискать можете, да куда там! Нужна ему эта работа! Он и вас дожидаться не захотел. Вот помяните мое слово — деньги ему нужны.

В ее словах был резон, но нелепых сомнений архидиакона они не развеяли. Он хорошо помнил, что во время короткого разговора в саду внимание незнакомца было всецело поглощено Чашей, и только ей. Он явно видел ее впервые и словно хотел запомнить на всю жизнь.

До отхода поезда оставался час. Впрочем, Шотландия может подождать. Надо было встретить другого священника, сдать церковь и повидать Рашфорта — уже не ради Персиммонса, а по своим делам. А самое главное, надо было решить, наконец, что делать со старым поцарапанным потиром, притаившимся в дальнем углу буфета, стоявшего в столовой обычного сельского дома в скромном английском приходе.

Сперва ему пришло в голову, что потир можно отдать в банк; потом — что его надо отвезти епископу. Но до ближайшего банка было миль пять, а до епископа и все тридцать.

К тому же Фардль находился в ведении молодого, энергичного епископа, который не любил сидеть на месте, а ловить его по вокзалам и общественным собраниям архидиакону совсем не хотелось. Да и как объяснишь епископу такое щекотливое дело? Нельзя же просто войти, поставить потир на стол и заявить: «Вот Святой Грааль. Это он, потому что я читал одну рукопись, а мой сосед хотел купить его для миссионерской церкви и говорил, что детей надо учить, чтобы они не творили зла, а храм у меня обокрали, и еще какой-то прохожий спросил дорогу в Фардль». Поверит ли этому молодой, энергичный епископ современных взглядов? Архидиакону он нравился, но не было ни малейших оснований подозревать его в терпении или в легковерии.

Значит, сначала — банк, а потом Рашфорт. Ну а потом, денек-другой спустя, дойдет черед и до епископа. Нет, сначала телеграмма в Шотландию. Впрочем, ее можно отправить со станции.

Архидиакон разыскал портфель — ему и раньше приходилось возить в нем церковную утварь; уложил в него Грааль — если то был Грааль; предупредил экономку, что вернется во второй половине дня, и в самом начале десятого надевал в передней шляпу. Тут в дверь постучали. Экономка открыла. На пороге стоял бродяга, интересовавшийся утром дорогой в Фардль.

— Извините, мэм, — хрипловато произнес он, — хозяин ваш дома? А-а, вот он! Понимаете, сэр, я не хотел надоедать вам за завтраком, погулял тут немного. Вы вроде как обещали помочь мне с работой… Я, значит, работу ищу.

— Что-то я не заметила, чтобы вы очень искали работу, — вставила экономка.

— Да ведь работу-то мне его преподобие обещал, а не вы, мэм, — возразил незнакомец. — Так что очень вам буду благодарен, если подыщете что-нибудь.

— Как вас зовут? — спросил архидиакон.

— Кеджет, сэр, — ответил тот. — Сэмюэль Кеджет. Я в армии служил, сэр, и вот теперь…

— Хорошо, мистер Кеджет, — остановил его архидиакон. — К сожалению, я спешу, мне срочно нужно в город.

Зайдите… — он чуть было не сказал «сегодня вечером», но вовремя спохватился:

— завтра утром, я погляжу, что можно для вас сделать.

— Спасибо, сэр, — с внезапной живостью ответил Кеджет. — Приду, приду. До свидания, — и, повернувшись, исчез с крыльца так быстро, что архидиакон с экономкой не успели удивиться.

— Экий торопливый! — проворчала экономка. — Надеюсь, сэр, вы не собираетесь давать ему работу здесь. Мне с ним не ужиться.

— Да нет, конечно, — рассеянно отозвался архидиакон. — До свидания, миссис Лексперроу. Я надеюсь, вы встретите Бетсби, когда он придет, и все ему покажете. Я вернусь днем.

От церкви к станции среди холмов и полей вела тропинка (этот сельский пейзаж отделяло от Лондона не больше двадцати миль). Архидиакон шел и поглядывал по сторонам, время от времени не забывая оборачиваться. Едва ли он всерьез опасался грабителей, но с некоторых пор ловил себя на мысли, что не вполне понимает происходящее.

«Сколь суетен Адамов род…» — процитировал он и тут же принялся подстраивать к этой строке новую, где упоминался бы сосуд. Войдя в рощицу перед развилкой, по старой памяти сохранившую название леса, он уже мог продекламировать:

Сколь суетен Адамов род,

Коль даже Чаша к бедствию ведет!

Тут он услышал, что навстречу, со стороны станции, едет автомобиль. Ехал он очень медленно и через несколько минут показался у поворота. Священник с удивлением увидел, как кто-то привстал на сидении и машет ему рукой. Он еще успел услышать негромкий оклик и ускорил шаг, но в тот же миг от Удара по затылку потерял сознание и рухнул на дорогу.

Автомобиль подъехал и притормозил возле тела.

— Быстро, Леддинг, портфель, — сказал Персиммонс человеку, который вынырнул из рощи. Тот нагнулся, поднял портфель и перебросил хозяину. Персиммонс запустил руку внутрь, выудил потир и быстро переложил в другую сумку.

Пустой портфель он отдал Леддингу.

— Держи, пока не скажу, где выбросить. А его давай-ка сюда. Здорово ты его тюкнул. Точно бьешь. Надеюсь, не перестарался. Лишние хлопоты нам ни к чему. Сейчас мы немного проедем вперед, вот так, а потом я приведу его в чувство. Где у нас бренди?.. Садись за руль, а я буду с ним. Сумку поставь вон там, рядом с канистрой. Молодец! Теперь — езжай, только поосторожней.

Когда они доехали до перекрестка, Персиммонс хлопнул шофера по плечу:

— Смотри. Вон там, за деревьями, яма. Портфель бросишь туда. Давай! Так, отличная работа, Леддинг. А теперь поворачивай к его дому. Мы его выгрузим, и ты поедешь в деревню за доктором. Нет, лучше в город. Сделаем для нашего архидиакона все, что можем. Я думаю, на него напал тот же бродяга, который обчистил церковь. Пожалуй, стоит известить полицию. Поехали…