"2012 Хроники смутного времени" - читать интересную книгу автора (Зубарев Евгений)

Глава третья


Ничто так не вызывает желание заткнуть уши, как немые женские вопросы. Сначала Ленка прыгала от радости (почти всю среду и еще часик-другой с утра четверга), узнав, что этим летом полетит с Лизкой отдыхать не к маме в Мурманск, а в настоящее теплое зарубежье. Но, отпрыгав положенное, она стала странно на меня посматривать своими серыми серьезными глазищами, и я, конечно, догадался, о чем она хочет меня спросить.

Поэтому я строго ответил:

— Нет! Ты же знаешь, почему я не считаю это необходимым. Я люблю тебя и все такое… Но пропивать последние деньги на тупой и никому не нужной пьянке я не стану. Мне эти две штуки еще потом отдавать, между прочим.

Ленка надулась, цапнула Лизку и потащилась на улицу гулять именно в тот момент, когда я залез в ванну мыться. Так что велосипед с ребенком она перла с четвертого этажа нашей «хрущобы» самостоятельно — под перекрестным обстрелом недоуменных соседских взоров.

Мы расписались с Ленкой сразу после рождения дочки, но свадьбы как таковой не было, поскольку не было ни лишних денег, ни главного — желания. Мне тогда отравляла настроение учеба, а Ленке просто было некогда организовывать подобное мероприятие — дочка забирала все время молодой мамаши без остатка.

Но Ленке очень хотелось покрасоваться в подвенечном платье, которое ей подарил негодяй Палыч. Он, гад, чувствует такие вещи и постоянно норовит напомнить мне обо всем, чего я не сделал в этой жизни. В результате Ленке уже два года хотелось праздника, который я был обязан организовать и оплатить. Но это же смешно, не правда ли?

Впрочем, что тут рассусоливать — все и так понятно…

Кстати, о негодяях — Палыч явился к вечеру, небрежно отмел приглашение посидеть на кухне с рюмкой кофе и буквально вытолкал меня на улицу, напомнив о подряде на охрану поликлиники.

Ленка так и не отошла от утренней обиды, поэтому с демонстративным недоверием качала головой, глядя на мои лихорадочные сборы, и даже крикнула нам на прощание:

— Передайте приветы вашим девочкам I

Собственно, никаких особых сборов не понадобилось — я поехал на дежурство в спортивном костюме, в котором фигурял дома, только вместо домашних тапок нацепил кроссовки. Еще я вытащил из холодильника шматок колбасы, посмотрел на него критически и в конце концов запихал обратно — аппетит Ленка умеет испортить…

По дороге Игорь непрерывно болтал по телефону, так что я от скуки изучил все наклейки на его тарантасе. Одна, на лобовом стекле, показалась мне занимательной: «Запасной выход. При аварии выбить стекло головой, вылететь вперед». Я со скуки начал было ее отдирать, чтобы при случае переклеить Васильеву на очки, но звериный рык в левое ухо заставил меня отказаться от этой затеи. Все автомобилисты такие собственники!..

Игорь привез меня на Очаковскую улицу и озабоченно поглядывая на часы, выпалил на одном дыхании:

— Короче, иди уже. Завтра в вечер, тоже около восьми, тебя сменит Валерка. И не забудь — этим козлам из Комитета здравоохранения надо еще забрать отсюда какое-то говенное оборудование. Оно стоит на втором этаже. Смотри, чтоб его бомжи не стырили. «Комитетчики» уверяют, что этот хлам стоит реальных денег. Учти, если что — с нас вычтут. Так что не спи. Бывай!

Едва я вышел из машины, «девятка» рванула вперед по пустой улице. Я, конечно, уже знал, что на сегодня у Игоря была назначена какая-то важная встреча, где вырисовывался жирный клиент, но такое отношение к первому нашему дежурству меня слегка покоробило — хоть бы показал, где что лежит и куда, к примеру, отливать, если приспичит…

А мне как раз именно приспичило. Я стоял, ерзая на месте, перед невысокими железными воротцами, за которыми располагался целый сквер — с газонами, деревьями и темными кустами. Посреди сквера стояло огромное пятиэтажное здание, абсолютно черное, безжизненное и потому пугающее самой своей невнятной пустотой.

Я сделал несколько шагов по асфальтовой дорожке и вдруг разглядел мертвенно-синий свет, заливающий первый этаж и подвал здания. Тут же, как в фильмах про вампиров, на моих глазах сконденсировалось облако тумана и окутало здание аж до второго этажа.

У меня заныло сердце, а потом снова оживился мочевой пузырь. Отливать на улице было неловко, а заходить в сквер очень не хотелось…

Было не столько страшно, сколько тревожно. Лучше всего это ощущение передает определение «стремно», но его очень не любят корректоры. Но мне было не страшно, не жутко и не противно, а именно «стремно».

Поэтому я тупо стоял на дорожке и мысленно уговаривал себя сделать хотя бы шаг по направлению к этому непонятному и опасному дому, укутанному мутно-сиреневым туманом.

Неизвестно, сколько бы времени я там стоял, но у меня зазвонил телефон, и я обрадованно вытащил его из кармана своей спортивной куртки. Звонил Валера, и я,

прижав трубу к уху, пошел вперед, чувствуя себя уже не таким одиноким и беззащитным, как прежде.

— Здорово, Тошка! Ну, как там наш объект? — за орал в трубке Васильев, и я заторопился войти внутрь,чтобы было что рассказать.

Двери парадного входа оказались открыты, поэтому ключи, врученные Палычем, не понадобились. Я вдруг прикинул, сколько разных опасных типов могли уже войти в этот дом в промежутке между уходом последнего сотрудника учреждения и моим нынешним визитом, но потом запретил себе об этом думать.

Я вошел в вестибюль бывшей поликлиники и остановился, оглядываясь. Вестибюль был залит мертвенным синим светом, и я наконец увидел его источник — это были УФ-лампы, развешанные вдоль коридора.

Вообще-то такие лампы предназначены для стерилизации помещений, а вовсе не для освещения. «Какой идиот это придумал…» — недоуменно бормотал я, двигаясь вдоль ближайшей ко мне серии УФ-ламп, пока не увидел выключатель. Я тут же нажал его и… оказался в абсолютной темноте.

Стало намного хуже. Во-первых, я тут же услышал, как зловеще звенит пресловутая абсолютная темнота. А во-вторых, до меня донеслись совершенно явственные человеческие стоны, еле слышимые, тихие, но беспощадно очевидные. Их источник находился подо мной, где-то в подвале.

Я ощутил, как затрепетала моя правая рука, и заметил, что держу в ней сотовый телефон.

Я ответил на вызов и услышал возмущенный вопль Васильева:

— Что за скотская манера бросать трубку?! Ты в тубзике засел, что ли?..

У меня немного отлегло от сердца.

— Валер, я только в дом вошел. Осматриваюсь,—объяснил я, затравленно озираясь по сторонам, еле обозначенным в невесомом свете дисплея телефона.

— А-а,— протянул Васильев.— Ну, короче, как осмотришься—позвони. Я дома сижу, трезвый, как дурак. А ты небось туда уже блядей натащил? — спросил он с откровенной завистью.

— Нет, пока не натащил,— честно признался я, и Валера тут же разочарованно отключился.

В темноте, охватившей меня после выключения телефона, снова раздался стон. Это был стон раненой женщины, ожидающей неминуемой смерти в пустом безжизненном подвале под моими ногами…

Из поясной сумки я достал заветный швейцарский нож и включил фонарь. Спокойнее не стало, зато стало видно коридор — он уходил из вестибюля в обе стороны темными, какими-то мутными, заполненными то ли паром, то ли пылью, тоннелями.

Стон повторился снова, уже с каким-то явственно мучительным надрывом, и я решительно выдвинул вперед самое большое швейцарское лезвие — какое-никакое, но оружие.

После этого я пошел по коридору на звук, стиснув зубы до боли в ушах…

Примерно через тридцать метров коридор внезапно нырнул вниз, и в небольшом закутке перед дверью в подвал я увидел красивую черную кошку. Она не мигая таращилась на меня, сидя перед полуоткрытой дверью подвала, а потом вдруг издала стон, полный мучительной боли и невнятных, но очень женских сожалений. Во всяком случае, упрек о так и не надетом подвенечном платье я точно уловил. После этого кошка встала, распушила хвост и, грациозно передвигая лапами, удалилась в подвал.

Меня хватило на то, чтобы дойти до этой двери и запереть ее снаружи — там имелся замок, в который даже был любезно воткнут ключ.

Ключ я положил в карман и пошел обратно — по неверному, дрожащему среди мятущихся теней, следу фонарика. Вернувшись в вестибюль, я первым делом

включил УФ-свет — пусть он фиолетовый и страшный зато хоть что-то видно, кроме собственных кроссовок.

Помнится, Палыч что-то говорил про удобную комнату на первом этаже, там, где располагалась регистратура. В этой комнате должен был быть нормальный свет, а также вода и туалет. Планируя организацию охраны, мы решили, что эта точка и должна была стать нашей штаб-квартирой до конца текущего года.

Но где она?

Первая дверь, открытая мною на первом этаже, показала огромный зал, заполненный старыми стульями, столами и шкафами, сваленными в огромную кучу.

Я сразу понял, что это не то, что я ищу, но все равно зашел — чтобы посмотреть, заперты ли в комнате окна.

Окна оказались заперты, и я, бдительно осмотрев каждую защелку, тут же вышел, плотно прикрыв за собою дверь.

В коридоре, заставленном какой-то бессмысленной рухлядью, двигаться было непросто. После нескольких неудачных столкновений в сиреневом сумраке я принял решение заночевать в первой же более-менее уместной для ночлега комнате.

По счастью, следующая открытая мною дверь привела в небольшое помещение, где прямо у входа располагалась раковина, а еще там было два больших стола и несметное количество стульев. Вдобавок там, прямо на дверном косяке, обнаружился выключатель, и я включил свет, оказавшийся совершенно нормальным, желтоватым светом ламп накаливания.

В дальнем конце комнаты я увидел дверь, добравшись до которой с радостью убедился, что за ней располагается вожделенный туалет. Там-я устроился обстоятельно, ибо не был уверен, представится ли мне еще раз такая удобная возможность оправиться сразу от всех своих страхов одновременно. Туалет оказался вполне функциональным — на унитазах имелись сиденья, а в двух кабинках из трех была даже бумага.

Потом, уже в основном помещении, я обследовал раковину, с удивлением нашел там мыло и с воодушевлением попользовался им. Полотенца, разумеется, не нашлось, и я вытерся своим носовым платком.

Потом я долго стоял у закрытого окна, напряженно вглядываясь в мягкий, бархатный сумрак сквера, пока не почувствовал сквозняк, идущий от неплотно прикрытой двери.

Я вернулся к двери и прислушался. В коридоре было тихо, и тогда я с размаху захлопнул дверь, внезапно разозлившись на все свои страхи разом.

Чего, собственно, я боюсь? Кому я нужен? Кому нужны эти старые стулья, весь этот хлам, которым доверху заполнены все пять этажей бывшей поликлиники?!

Я окинул взглядом свое новое жилище и стал наводить Там порядок, составляя из ближайших к окну стульев спальное место. Потом, вызывающе топая, я вышел в сиреневый сумрак коридора, пинком открыл ближайшую дверь и, подсвечивая себе фонариком, дошел до окна. Я сразу увидел то, за чем пришел, — две плотные портьеры свисали с каждой стороны оконной рамы, и я, не раздумывая, резко рванул вниз ближайшую.

На пол полетел весь карниз, оказавшийся тяжелой металлической трубой, и я едва успел убрать голову из-под удара. Потом, чихая от поднявшейся пыли, я минут двадцать отстегивал от трубы обе портьеры, потому что тащить их с карнизом вместе было бы безумием.

Набросив портьеры на плечо, я снова вышел в коридор и успел заметить огромную, но крайне подвижную тень, метнувшуюся от меня в полумрак вестибюля.

Я замер, прислушиваясь, но было так тихо, что я опять услышал кошачьи стоны из подвала. Впрочем, то, что поджидало меня в вестибюле, точно не было кошкой — слишком большой была тень этого моего нового ночного ужаса. Больше, чем собака, но меньше, чем, к примеру, медведь. Хотя нет — бывают же такие небольшие мишки, коалы какие-нибудь или панды…

Тьфу, о чем я думаю!

Я решил, что должен действовать последовательно, и сначала потащил свою добычу в регистратуру. Там я неторопливо застелил отобранные для лежбища стулья первой портьерой и аккуратно пристроил вторую так, чтобы ею можно было пользоваться как одеялом.

Потом я присел на свою импровизированную кровать, посмотрел на часы, поразившись тому обстоятельству, что уже почти одиннадцать часов вечера, и с минуту раздумывал, надо ли мне теперь идти в вестибюль. Чем дольше я сидел, тем меньше мне хотелось туда идти, так что в конце концов я встал, опять с размаху захлопнул дверь регистратуры и вдобавок припер ее стулом.

Потом я выключил свет и на ощупь дошел до постели. Пока я барахтался и скрипел стульями, укладываясь поудобнее, было еще ничего, но едва я замер под портьерой, как стали слышны все шорохи и скрипы огромного дома.

Тем не менее я стал засыпать, потихоньку погружаясь в тревожную дремоту, когда вдруг явственно услышал грузные шаги прямо над своей головой, на втором этаже.

Это было там, где, по словам Палыча, лежало какое-то ценное медицинское оборудование, которое не успели вывезти. И за которое с нас, если что, вычтут.

Я резко поднялся и сел на своих стульях, отчего они с треском разъехались в стороны. Упасть я не упал, помешала портьера, но побарахтался изрядно, пока наконец не утвердился на полу в боксерской стойке — так я чувствовал себя увереннее.

Потом я замер и прислушался. Снова было тихо — лишь тревожно стучало мое сердце да весело журчала вода в унитазах за стенкой.

Я присел на стул, потом осторожно прилег, пытаясь сквозь скрип стульев расслышать подозрительные звуки. Их не было.

Тогда я завернулся в портьеру и задремал…

Проснулся я от явственного дуновения ветра и, раскрыв глаза, даже не увидел, а почувствовал в неплотной темноте какое-то движение на полу.

Одной рукой, стараясь не двигать телом, я медленно вытащил нож и включил фонарик. От моих стульев к двери тут же метнулись три или четыре крысы, но не они заставили сжаться мое сердце от ужаса.

Дверь… Она была распахнута в коридор, а стул, которым я ее припирал, валялся рядом.

По комнате гулял сквозняк, который теоретически мог быть виновником этого безобразия, но я прекрасно помнил, как непросто мне было заклинить ножку стула между дверью и ручкой.

Я достал телефон и посмотрел на дисплей — четыре утра. Через пару часов рассвет.

Я вспомнил незабвенного Гоголя с его «Вием», и мне вдруг стало весело — почти двести лет прошло, а люди по-прежнему боятся темноты и одиночества. Хорошо еще, что я не верю в мистику.

Тут, очень в тему, из коридора в регистратуру заглянула давешняя черная красавица, молча выставив в дверном проеме свои фосфоресцирующие зеленые глазищи.

— Ты бы лучше крыс ловила, глупая женщина,— вслух укорил ее я и поразился своему хриплому и дрожащему голосу.

Киса ответила мне что-то из серии «Сам дурак, сначала деньги давай!» и уселась на пороге, беспокойно подергивая ушами.

Спать мне уже не придется, это точно.

Я нащупал на полу свои кроссовки, надел и зашнуровал их, а потом дошел до дверного косяка и включил в комнате свет.

Из туалета тут же донесся мягкий шорох десятков лап, но я уже знал, что это крысы.

Крысы меня не пугали — на службе я на них насмотрелся вдоволь, а уходя на дембель, успел увидеть, как молодое пополнение из дальневосточных корейцев делает из крыс бешбармак. В батальоне этот бешбармак ели, кстати, многие — ели и нахваливали. Я не ел, но не из брезгливости, а банальной осторожности — мне казалось, что корейцы не прожаривают мясо как следует, а то, что крысы болеют вполне человеческими болезнями типа гепатита или носят в себе множество мерзейших паразитов, я знал еще из школьного курса биологии…

Кошке стало скучно таращиться на меня, и она сделала круг по комнате, принюхиваясь к новым запахам, которые я принес в ее жилище.

Потом она мягко запрыгнула на мою постель и нагло улеглась там в складках портьер, включив урчательный механизм на полную мощность.

Впрочем, уже через минуту она подпрыгнула едва ли не до полотка и унеслась в спасительную темноту коридора, а я стал озираться по сторонам, пытаясь понять, откуда доносится этот грозный механический голос:

— Сюда быстро вышли!.. Я сказал, сюда быстро вышли!

Что непонятного я сказал?.. Сюда!! Быстро!! Вышли!!

Я подошел к окну и разглядел две фары милицейского «козелка», направленные прямо на окна регистратуры. Принесло защитничков на мою задницу!

Все страхи в момент улетучились, и я выскочил в коридор, по-прежнему залитый сиреневым сиянием, быстро пробежал по вестибюлю к выходу и наконец открыл двери парадного подъезда, замерев на пороге.

— Ты кто? — снова раздался механический голос из мегафона «козелка».

— Конь в пальто! — нагло ответил я. А чего их бояться? Я трезвый, ничего не нарушаю, а они мне тут хамят среди ночи.

Невидимый в свете фар патрульный скомандовал:

— Сюда иди!

— Сам сюда иди… — Я помахал ему рукой.

— Я не понял, мужик, ты чего, охренел?! — все так же через мегафон, на всю спящую улицу, поинтересовался мент.

— Да, охренел! — согласился я и еще раз ему помахал.

Я понял или, скорее, почувствовал в голосе своего

механического собеседника нотки страха перед непонятным светом в пустом доме темного сквера. Обитатель такого непонятного места не может быть не страшным. То есть я — страшный. У-у-у!

А ментов всего двое, причем один, водила, сидит за рулем и ни за что не выйдет подстраховать коллегу, потому что патрульные менты нынче пошли трусливые и хилые. Это мне и Васильев с Палычем рассказывали, да и сам я в этом убеждался не раз и не два.

— Сюда иди, мужик! — грохотал мегафон, но это было так неубедительно, что я рассмеялся во весь голос.

— Пошли на хрен, придурки! — прокричал я навстречу слепящим фарам и ушел, тщательно запирая за собой двери.

Потом я прибежал в регистратуру и выключил там свет, чтобы можно было без помех наблюдать за ментами.

Менты растерянно молчали минуты две, а потом от «козелка» отделилась невысокая тощая фигурка и осторожно направилась к парадным дверям, замирая после каждой пары шагов.

Я прыснул и вприпрыжку помчался в вестибюль. Там я затаился в сумраке двойных дверей и попробовал бесшумно отпереть замок. Это удалось, и, когда мент, отлично видимый в свете фар и сиреневом мареве УФ-ламп, подкрался к самому входу, я присел за дверью и начал тихонько отворять ее менту навстречу.

Раздался ужасающий скрип, от которого я сам зачесался во всех местах — от таких противных высоких звуков лично меня всегда начинает как-то нервно знобить.

На мента это подействовало еще круче — он вдруг замер, выудил из кобуры пистолет и сдавленным голосом спросил:

— Стой, кто идет?

— За-а-а-че-е-ем ты-ы-ы про-о-о-они-и-и-ик в мо-о-ю-ю мо-о-гилу-у-у? ? — гнусавым голосом пропел я, стараясь не высовываться — с этого мудака станется, может ведь и стрельнуть на звук…

Мент выслушал мою арию с таким выражением лица, что я сразу понял — проняло кретина до печенок. Поэтому, когда я почувствовал возле своих ног мягкое шевеление, сам чуть не помер, только уже от смеха. Я цепко схватил излишне любопытную красавицу за теплое пузо, положил себе на ладонь и тут же швырнул ее из-за распахнутых дверей навстречу менту, как в кино партизаны швыряют последнюю гранату в надвигающийся фашистский танк;

Кошка полетела в молчаливом изумлении, зато мент громко и гулко икнул в ночной тишине, после чего тут же побежал к «козелку», истерично скользя разъезжающимися ногами по влажному от росы газону.

Я услышал стук захлопывающейся двери и хриплый рев движка отъезжающей машины.

Тогда я выглянул во двор и увидел задние габариты удаляющегося на сумасшедшей скорости «козла». Я пошло загоготал, как телезритель «Аншлага», потом встал во весь рост и начал бить себя в грудь, теперь уже грозно рыча на всю улицу, как Кинг-Конг перед завтраком.

Возвращаясь к себе в регистратуру, я сожалел только об одном — ни Палыч, ни Валера в мой рассказ ни за что не поверят. Я дословно знал, что они скажут: «Вечно ты, Тошка, придумываешь всякую фигню…»