"В джунглях черной Африки" - читать интересную книгу автора (Смит Уилбур)

Глава VIII

Мы не задержали ни одного, – сказал Айзек Дэниелу Армстронгу.

– Ни одного, говоришь? – крикнул Дэниел. Айзека было едва слышно, и к тому же голос его заглушал треск атмосферных помех, вызванных бушевавшей в долине грозой.

– Ни одного, Дэнни, – повторил Айзек, стараясь говорить громче. – Восемь трупов, а остальные либо достались крокодилам, либо смылись обратно в Замбию.

– А как насчет бивней, Айзек? У них были с собой бивни?

– Да, у каждого, только все это ушло на дно, когда мы потопили их челноки.

– Вот черт, – буркнул Дэниел.

Теперь будет гораздо труднее убедить представителей власти в том, что основную часть бивней вывезли из Чивеве в рефрижераторах. След, ведущий к Нинг Чжэн Гону, с каждым часом все больше остывал.

– Отсюда в лагерь в Чивеве выехал наряд полиции, – сказал он Айзеку.

– Да, Дэниел. Они сейчас здесь. Я присоединюсь к ним, как только отправлю своего раненого объездчика в Хараре. Мне необходимо своими глазами увидеть, что эти мерзавцы сделали с Джонни Нзоу.

– Слушай, Айзек, у меня остался единственный след того, кто все это устроил.

– Будь осторожнее, Дэнни. Эти люди по пустякам не размениваются. Ты можешь из-за них влипнуть в серьезную передрягу. А куда ты направляешься?

– До встречи, Айзек. – Дэниел сделал вид, что не расслышал вопроса. Положив трубку, он пошел к «лендкрузеру».

Сев за руль, он задумался, куда же ехать дальше. Ясно, что это лишь короткая передышка. Очень скоро зимбабвийская полиция захочет с ним побеседовать снова, и на этот раз посерьезнее. Сейчас нелишне оказаться за пределами страны. Во всяком случае, именно туда вел след, по которому он хотел отправиться.

Он подъехал к пункту таможенного и пограничного контроля и остановился на площадке у шлагбаума. Естественно, паспорт с собой, документы на машину – в полном порядке. Выездные формальности заняли менее получаса, что по африканским меркам почти рекорд.

Проезжая по стальному мосту через Замбези, Дэниел подумал, что впереди его ждут далеко не райские кущи.

После Уганды и Эфиопии Замбия – одна из беднейших и несчастнейших стран Африканского континента. Дэниел поморщился. Циник не преминул бы заметить, что сие положение есть следствие того факта, что Замбия раньше других стран перестала быть британской колонией и, таким образом, у ее руководства оказалось больше времени, чтобы своей политикой довести страну до полного разорения и разрухи.

Шахты ее Медного пояса, находясь в частном владении, оставались одними из самых прибыльных на континенте, соперничая по своим доходам даже со знаменитыми золотодобывающими шахтами Южной Африки. После получения независимости президент Замбии Кеннет Каунда национализировал их и начал проводить политику «африканизации», которая сводилась к увольнению тех высококвалифицированных и опытных инженеров и менеджеров, которые не могли похвастаться черной кожей. В результате всего за несколько лет он добился того, что прежняя ежегодная прибыль, исчислявшаяся многими сотнями миллионов, превратилась в не менее крупные убытки.

Дэниел внутренне напрягся в ожидании встречи с замбийскими чиновниками.

– Не скажете, не проезжал ли здесь прошлой ночью мой друг по пути в Малави? – спросил он таможенника, нехотя покинувшего здание, чтобы осмотреть «лендкрузер» на предмет контрабанды.

Тот открыл было рот, чтобы разразиться гневной тирадой по поводу попытки добиться от него разглашения служебной информации, но Дэниел опередил его, достав из кармана пятидолларовую банкноту. Замбийская денежная единица, квача, названная так в честь «зари освобождения от колониального гнета», когда-то равнялась по цене американскому доллару. Однако в результате многочисленных девальваций ее официальный обменный курс дошел до тридцати за доллар, а на черном рынке за доллар давали около трехсот. Возмущение таможенника тотчас же улетучилось: перед его глазами была сумма, равная его месячному жалованью.

– Как зовут вашего друга? – спросил он с явным желанием оказать любезность.

– Мистер Четти Сингх. Он вел большой грузовик с грузом сушеной рыбы.

– Подождите. – Таможенник скрылся в здании таможни, а через пару минут вернулся. – Да, – сказал он, утвердительно кивнув. – Ваш друг проехал здесь вскоре после полуночи.

Не проявляя теперь уже никакого желания осмотреть «лендкрузер», он быстро проштамповал паспорт Дэниела и с довольным видом зашагал к таможне.

Миновав пограничный пост и выехав на дорогу, ведущую на север в сторону Лусаки, столицы Замбии, Дэниел ощутил легкий холодок тревоги. Власть закона в Замбии заканчивалась на границах застроенных районов. В буше полицейские дежурили на своих дорожных заставах, но никогда не бывали настолько безрассудными, чтобы реагировать на просьбы о помощи со стороны путешествующих по пустынным, изрытым рытвинами дорогам.

За двадцать пять лет независимости дороги в Замбии пришли в такое безобразное состояние, что местами выбоины в бетонном покрытии были почти по колено глубиной. Дэниел сбавил скорость до сорока километров в час и старался объезжать неровности, он словно ехал по минному полю.

Природа здесь оказалась удивительно красивой. Он ехал через редколесье с покрытыми золотистой травой полянами под названием «дамбо». Холмы и холмики – копьес, – казалось, были построены в давние времена чьей-то исполинской рукой. Похожие на полуразрушенные временем и непогодой стены и башни, они представляли собой поистине красочное зрелище. Протекавшие здесь многочисленные реки были глубокими и поразительно чистыми.

Дэниел подъехал к первому дорожному блок-посту.

За сотню метров до шлагбаума он до предела снизил скорость и поехал, не отнимая рук от рулевого колеса. Местные полицейские всегда нервничали и готовы были стрелять без предупреждения. Когда он остановился, к машине подошел полицейский в форме констебля, в темных зеркальных очках, просунул в окно ствол автомата и, направив его на живот Дэниела и держа палец на спусковом крючке, высокомерно заявил: – Здорово, приятель! Выходи из машины.

– Вы курите? – спросил Дэниел.

Вылезая из машины, он достал пачку «Честерфилда» и сунул ее констеблю.

Констебль отодвинул ствол автомата в сторону и, убедившись, что пачка не открыта, ухмыльнулся. Дэниел слегка расслабился.

В этот момент сзади к «лендкрузеру» Дэниела пристроился еще один автомобиль. Это был грузовик одной из компаний по организации сафари – охотничьих экспедиций. В кузове грузовика, забитом лагерным снаряжением и припасами, восседали егеря.

За рулем сидел профессиональный охотник – бородач с загорелым и обветренным лицом. Рядом с ним его клиент выглядел утонченным и изнеженным, несмотря на новенькую куртку «сафари» и украшавшую его широкополый стетсон ленту из шкуры зебры.

– Дэниел! – радостно воскликнул он, высунувшись из кабины. – Дэниел Армстронг!

Тут Дэниел вспомнил его. Им доводилось ненадолго встречаться тремя годами ранее, когда Дэниел снимал документальный фильм о сафари в Африке под названием «Человек есть охотник». Он не припомнил с ходу, как зовут этого охотника, однако в памяти сразу же всплыло, как они сидели у костра в долине реки Луангвы, потягивая виски. Дэниел вспомнил также, что тот – большой хвастун, известный больше своими достижениями по части выпивки, чем по части охоты. Вот и тогда он значительно обогнал Дэниела по количеству выпитого виски.

«Стоффель», – неожиданно пронеслось у него в мозгу, и он вздохнул с облегчением. Ему сейчас, как никогда, нужен был союзник и покровитель, а охотники-профессионалы, организующие сафари для богатых заморских клиентов, считались в буше своего рода аристократией.

– Стоффель ван дер Мерве! – воскликнул он. Стоффель, здоровенный верзила, вылез из кабины, улыбаясь во весь рот. Как и большинство профессиональных охотников в Замбии, он был африканером из Южной Африки.

– Черт подери, дружище, как здорово, что мы снова встретились! – Ладонь Дэниела утонула в его волосатой лапище. – Что, тебе тут ставят палки в колеса?

– Да как сказать… – неопределенно пожал плечами Дэниел, а Стоффель тотчас же повернулся к полицейскому констеблю: – Эй, Джуно, этот человек – мой друг. Обращайся с ним повежливее, ясно?

Констебль со смехом подтвердил, что ему все ясно. Дэниел не переставал поражаться тому, как легко африканеры и негры находили общий язык, когда речь не шла о политике; возможно, потому, что и те и другие были африканцами и прекрасно понимали друг друга. Ведь они прожили бок о бок почти триста лет, подумал Дэниел, а такого срока вполне достаточно, чтобы как следует притереться друг к другу.

– Тебе ведь нужно мясо, правда? – продолжал поддразнивать констебля Стоффель. – Попробуй только устроить доктору Армстронгу какие-нибудь неприятности, и мяса для тебя больше не будет.

Охотники здесь пользуются постоянными маршрутами во время поездок в отдаленные уголки буша и знают по именам всех полицейских на дорожных заставах. По заведенному обычаю, полицейские получают от них своего рода пошлину – bonsela.

– Эй! – крикнул Стоффель сидевшим в кузове егерям. – Дайте-ка Джуно буйволиную ногу пожирнее. Посмотрите, как он отощал. Нужно его немного подкормить. Те вытащили из-под брезента буйволиную ляжку, с которой еще не была ободрана толстая черная шкура, покрытая пылью и облепленная мухами. Надо сказать, что в распоряжении охотников оказывается буквально неограниченное количество мяса диких животных, которых на совершенно законных основаниях убивают их клиенты.

– Этим беднягам вечно не хватает протеина, – объяснил Стоффель своему клиенту-американцу, который тоже вылез из машины и подошел к ним. – За буйволиную ногу он продаст вам жену, за две – собственную душу, а за три, пожалуй, и всю эту чертову страну. Правда, все это – никуда не годный товар! – Он громко расхохотался, а затем представил Дэниелу своего клиента: – Это – Стив Конрек из Калифорнии.

– Конечно же, я вас знаю, – тут же разговорился американец. – Для меня большая честь познакомиться с вами, доктор Армстронг. Я всегда смотрю по телевизору ваши передачи. У меня с собой как раз ваша книга. Я бы с радостью получил ваш автограф для своих ребятишек: они – ваши большие поклонники.

«Вот она – цена популярности», – подумал Дэниел, мысленно поморщившись, но, когда американец достал из кабины экземпляр одной из его прежних книг, безропотно расписался на титульном листе.

– Ты в какие края направляешься? – спросил Стоффель. – В Лусаку? Давай-ка я поеду впереди и замолвлю за тебя словечко, а то ведь что угодно может произойти, и будешь ты туда добираться, может быть, неделю, а может – и целую вечность.

Дежурный полицейский, все еще улыбаясь, поднял шлагбаум и отдал честь путешественникам, пропуская машины. Дальше их повсюду встречали как королевский кортеж, и повсеместно из-под брезента неизменно появлялись громадные куски буйволиных туш.

«Весь наш путь устлан розами и кусками буйволиного мяса», – улыбнулся про себя Дэниел, нажимая на газ, чтобы не отстать от грузовика.

Сейчас они проезжали через плодородные равнины, которые орошались водой из реки Кафуэ. Это был район производства сахара, маиса и табака, где фермы принадлежали главным образом белым замбийцам. До получения Замбией независимости они старались перещеголять друг друга по части внешнего вида своих владений. Видневшиеся с автострады фермерские дома, выкрашенные в белый цвет, сверкали чистотой, походя на жемчужины в оправе зеленых, старательно ухоженных пастбищ. За аккуратными изгородями паслись стада холеных коров.

Нынче же фермеры намеренно старались придать своим владениям неряшливый, обветшалый вид, чтобы не привлекать жадных глаз охотников до чужой собственности.

– Если ферма выглядит слишком хорошо, – объяснил как-то один землевладелец Дэниелу, – ее отберут. Так что мы следуем золотому правилу: не выставляй напоказ то, что имеешь.

Кто именно отберет ферму, не было нужды уточнять.

Белые фермеры жили здесь обособленно, в своем крошечном замкнутом мирке. Подобно их предкам, первым белым поселенцам этих краев, они сами обеспечивали себя всем необходимым, включая даже мыло, поскольку на местные лавки с их пустыми полками рассчитывать не приходилось. Жили они главным образом на доходы от продуктов собственного труда, причем жили не так уж плохо: имелись у них свои гольф-клубы, клубы любителей поло и даже общества любителей театра.

Своих детей они отправляли учиться в школы и университеты Южной Африки на те нищенские суммы жестко нормируемой иностранной валюты, которые им могли выдать, и всячески старались не высовываться, чтобы не привлекать к себе внимания. Правда, те, кто заседал в правительственных учреждениях Лусаки, понимали, что без фермеров едва живая экономика страны окончательно развалится. Маис и сахар, который они производили, позволяли остальному населению не умереть с голоду, а выращиваемый ими табак давал стране ощутимую добавку к тому крошечному ручейку иностранной валюты, который ей приносили разоренные медные шахты.

– А куда нам деваться? – задал риторический вопрос собеседник Дэниела. – Если уезжать отсюда, то ехать придется буквально в одних подштанниках, потому что нам не дадут взять с собой ничего из наших пожитков. Так что остается лишь терпеть нашу нынешнюю жизнь.

Когда их крошечная колонна из двух машин подъезжала к столичному городу Лусаке, Дэниел столкнулся с наглядным проявлением одного из многочисленных печальных явлений в жизни молодой Африки – массовым переселением сельского населения в города.

Проезжая через пригород, Дэниел почувствовал запах трущоб. Это была смрадная смесь дыма от костров, на которых готовили пищу, вони выгребных ям и куч гниющего мусора, кислого запаха самодельного пива, которое варили в открытых железных бочках, и тяжелого запаха немытых человеческих тел: ведь здесь не было ни водопровода, ни рек, где можно было бы мыться. Это был запах болезней, голода, нищеты и невежества – крепкий запах новой Африки.

Дэниел угостил Стоффеля и его клиента выпивкой в баре гостиницы «Риджуэй», затем извинился и направился к портье, чтобы устроиться в гостинице.

Получив номер, окно которого выходило на бассейн, он первым делом встал под душ, чтобы смыть с себя грязь и усталость последних суток. Затем позвонил в представительство Великобритании и как раз успел застать телефонистку перед самым окончанием рабочего дня.

– Я хотел бы поговорить с мистером Майклом Харгривом, – сказал он. От волнения у него перехватило дыхание, два года тому назад Майк Харгрив работал в Лусаке, но ведь с тех пор его вполне могли перевести куда угодно.

– Соединяю вас с мистером Харгривом, – ответила телефонистка спустя несколько мгновений, и Дэниел с облегчением перевел дух – Майкл Харгрив у телефона.

– Майк, это – Дэнни Армстронг.

– Боже мой, Дэнни, ты где? – Здесь, в Лусаке.

– Добро пожаловать в волшебную страну. Как твои дела?

– Майк, мы можем увидеться? Я хочу тебя попросить кое о чем. – Так приходи к нам поужинать. Уэнди будет просто в восторге.

Майкл жил в одной из дипломатических резиденций на Нобз-Хилл, откуда было рукой подать до Дома правительства. Как и все прочие дома на той же улице, его дом был укреплен не хуже тюрьмы Мейз.[5] Окружавшие резиденцию по всему периметру трехметровой высоты стены увенчала колючая проволока, а у ворот дежурили два ночных охранника – malondo.

Майкл Харгрив успокоил пару своих ротвейлеров и радостно приветствовал Дэниела.

– Сразу видно, Майк, что рисковать ты не желаешь. – Дэниел жестом показал на все эти меры предосторожности. Майкл поморщился: – На одной только нашей улице каждую ночь происходит в среднем по одному ограблению, несмотря на собак и колючую проволоку.

Он провел Дэниела в дом, где его расцеловала Уэнди, жена Майкла, очаровательная розовощекая блондинка.

– Я и забыла, что в жизни ты выглядишь еще красивее, чем на телеэкране, – улыбнулась она ему.

Майкл Харгрив походил скорее на преподавателя из Оксфорда, чем на шпиона, однако как раз был сотрудником британской разведки – MI 6[6]. Дэниел познакомился с ним в Родезии в конце войны. В то время Армстронг переживал душевный разлад, вызванный осознанием того, что он воюет за неправое дело. Переломный момент в его сознании наступил во время рейда, который отряд «Селус скаутс» под командованием Дэниела совершал в соседний Мозамбик, чтобы уничтожить партизанский лагерь. Родезийская разведка сообщила, что это учебный лагерь для подготовки новобранцев Национально-освободительной армии Зимбабве – ЗАНЛА, однако когда они напали на скопление хижин, выяснилось, что живут в них главным образом старики, женщины и дети. Этих несчастных оказалось там около пятисот, и никого из них не оставили в живых.

Потрясенный Дэниел всю обратную дорогу рыдал, шагая сквозь ночную темноту. Долгие годы постоянной опасности, на протяжении которых его бессчетное число раз призывали на действительную службу, измочалили его нервы. Лишь много позже Дэниел понял, что тогда у него произошел нервный срыв. Именно в тот критический момент к нему обратилась с предложением о сотрудничестве секретная группа «Альфа».

За время многолетней войны небольшая группа офицеров армии и полиции осознала ее полную бессмысленность. А еще они поняли, что воюют на стороне вовсе не ангелов, а самого дьявола.

Они решили добиться окончания ожесточенной гражданской войны и вынудить возглавляемое Смитом расистское правительство белого меньшинства принять предлагаемые Великобританией условия перемирия, а затем согласиться на проведение свободных демократических выборов и начать процесс национального межрасового примирения. Группа «Альфа» состояла из людей, в основном старших офицеров, которыми Дэниел не переставал восхищаться. Многие получили награды за храбрость и умелое командование, Дэниел чувствовал к ним огромную симпатию.

С Майклом Харгривом, резидентом британской разведки в Родезии, они встретились после того, как Дэниел принял предложение группы «Альфа». Впоследствии они сотрудничали самым тесным образом, и Дэниел сыграл определенную роль в процессе, который в итоге привел к прекращению всех этих ужасов и страданий и завершился подписанием Ланкастерского договора.

К тому времени, когда режим Яна Смита окончательно капитулировал, родезийской разведке стало известно о его измене. Однако кто-то из группы «Альфа» успел предупредить Дэниела о грозящем ему аресте, и он бежал из страны. Если бы его схватили, его наверняка ожидал бы расстрел. Вернуться в страну он решился лишь после того, как она стала именоваться Зимбабве и в ней установилась новая власть под руководством Роберта Мугабе.

Поначалу отношения Дэниела с Майклом складывались сухо и официально, однако благодаря взаимному уважению и доверию постепенно переросли в самую настоящую дружбу, которая с годами только окрепла. Майкл налил ему виски, и они принялись вспоминать прежние времена, наконец Уэнди пригласила их к столу. Дэниелу не часто удавалось наслаждаться домашней кухней, и сейчас Уэнди сияла от удовольствия, наблюдая за тем, как он увлеченно работает ножом и вилкой. – Когда они перешли к бренди, Майкл спросил: – Так о чем ты хотел меня попросить?

– Вообще-то речь идет о двух просьбах.

– Ставки растут. Что ж, давай выкладывай.

– Ты не мог бы организовать доставку моих видеозаписей в Лондон дипломатической почтой? Они для меня дороже жизни, и я не хотел бы их вверять заботам замбийцев.

– Без проблем, – кивнул Майкл. – Отправлю их с завтрашней почтой. А что еще?

– Мне нужны сведения о некоем господине по имени Нинг Чжэн Гон.

– А он нам известен? – спросил Майкл.

– Должен быть известен. Он – посол Тайваня в Хараре.

– В таком случае у нас наверняка есть досье на него. А кто он, Дэнни, друг или враг?

– Не знаю, по крайней мере, пока не знаю.

– Тогда не говори. – Майкл вздохнул и пододвинул графин с бренди поближе к Дэниелу. – Завтра же в первой половине дня я получу компьютерную распечатку. Прислать тебе ее в «Риджуэй»?

– Спасибо, старик, огромное. Угощение за мной.

– Смотри только не зажми.

Возможность не возить больше с собой видеозаписи, которые наснимал Джок, стала для Дэниела огромным облегчением. Являясь результатом целого года напряженной работы, они представляли собой почти все земное достояние, которым располагал Дэниел. Он нисколько не сомневался в успехе этой новой затеи и настолько верил в свою звезду, что против обыкновения не стал искать источники финансирования на стороне, а рискнул вложить в нее все свое состояние – почти полмиллиона долларов, которые ему с огромным трудом удалось скопить за последние десять лет – с тех пор, как он начал заниматься исключительно писательским трудом и тележурналистикой.

На следующее утро рейсом «Бритиш эруэйз» видеозаписи Дэниела отправились с дипкурьером в Лондон, куда они должны были прибыть через двенадцать часов. В качестве адресата Дэниел указал студию «Касл», где их следует поместить в сейф и хранить до тех пор, пока он не сможет приступить к монтажу и сделать еще один из своих знаменитых многосерийных фильмов. Он уже придумал для него название – «Неужели Африка умирает?».

Не доверяя доставку распечатки сведений о Нинг Чжэн Гоне посыльному, Майкл Харгрив лично привез ее Дэниелу прямо в гостиницу.

– Ну и парнишку ты нашел, – заметил он. – Я не успел прочесть все, что тут написано, понял только, что семейство Нинг шутить не любит. Ты уж поосторожнее, Дэнни: они – крутые ребята. – Он отдал Дэниелу запечатанный пакет. – Отдаю, но с одним условием: ты все это должен сжечь, как только прочитаешь. Согласен?

Дэниел кивнул, и Майкл продолжил: – Я привез с собой охранника-аскари из представительства, чтобы он постерег твой «лендкрузер». Здесь, в Лусаке, оставлять машину просто так на улице чересчур рискованно.

Дэниел поднялся к себе в номер и заказал чай. Когда чай принесли, он запер дверь, скинул с себя лишнюю одежду и улегся на кровати.

На одиннадцати страницах содержались весьма впечатляющие сведения. То, что он прежде узнал от Джонни Нзоу давало лишь отдаленное представление о действительном богатстве и положении семейства Нинг.

Главой семейства был Нинг Хен Сюй. Его владения оказались столь разнообразны и так переплетены с международными корпорациями и оффшорными компаниями в Люксембурге, Женеве и Джерси, что автор доклада коротко признавал в конце раздела. «Перечень компаний, акциями которых он владеет, вероятно, неполон».

После повторного, более внимательного знакомства с этими данными Дэниелу показалось, что он заметил некоторое изменение в инвестиционной политике Нинга, совпадающее по времени с назначением Нинг Чжэн Гона послом в Африку. Хотя владения семейства Нинг по-прежнему сосредоточивались в районе Тихого океана, капиталовложения Нингов в Африку и их африканские компании возросли и составляли теперь заметную долю портфеля их ценных бумаг.

Перевернув страницу, он обнаружил, что компьютер проанализировал эти данные и определил, что за шесть лет африканская доля капиталовложений семейства Нинг выросла с нуля до почти двенадцати процентов. Особенно много вложено в горнодобывающие предприятия Южной Африки, в африканские компании по торговле земельной собственностью, предприятия пищевой промышленности, лесозаготовительные фирмы, целлюлозно-бумажные комбинаты и скотоводческие фермы, и все это к югу от Сахары. Не нужно обладать даром ясновидения, чтобы предположить, что все это исключительно с подачи Нинг Чжэн Гона. На четвертой странице Дэниел прочитал, что Нинг Чжэн Гон женат на китаянке из другого богатого тайваньского клана. Брак этот был заключен по уговору между семьями. В семье родилось двое детей: сын 1982 года рождения и дочь на год младше.

Список увлечений Чжэна включал восточную музыку и театр, а также коллекционирование предметов восточного искусства, главным образом изделий из нефрита и слоновой кости. Он считался признанным знатоком миниатюрных фигурок из слоновой кости – нэцкэ[7]. Он играл в гольф и теннис и занимался парусным спортом. Он также оказался мастером боевых искусств, обладателем четвертого дана. Курил умеренно, алкоголем не злоупотреблял, наркотиками не баловался. Единственной его слабостью, указанной в отчете в качестве возможного средства оказать на него давление, было регулярное посещение высококлассных борделей в Тайбэе, причем к его особым пристрастиям относилось осуществление замысловатых сексуальных фантазий явно садистского характера. В 1987 году одно такое посещение борделя закончилось смертью принимавшей его девушки, однако клану, судя по всему, удалось замять скандал, потому что никаких обвинений против Чжэна выдвинуто не было.

«Майк прав, – мысленно согласился с ним Дэниел, откладывая распечатку. – Он и в самом деле крутой парень, да к тому же с мощным прикрытием. Тут нужно действовать постепенно и с оглядкой. Начать следует с Четти Сингха. Если удастся обнаружить какую-нибудь связь, это, может быть, окажется ключом ко всему делу».

Одеваясь к ужину, он еще раз пролистал отчет, чтобы убедиться в том, что он не пропустил в нем никаких следов связи Нинг Чжэн Гона с Малави или с Четти Сингхом.

Найти ничего не удалось, и Дэниел спустился в ресторан в подавленном состоянии: он вдруг засомневался, удастся ли ему справиться с ролью мстителя за Джонни Нзоу, которую он себе отвел.

В пятистраничном меню помимо прочих вкусностей значились копченый канадский лосось и жаркое из молочной телятины, однако официант удрученно сообщил: – Извините, нету.

Попытки выбрать что-нибудь еще наугад неизменно заканчивались горестным «Извините, нету», пока Дэниел в конце концов не разглядел, что все остальные посетители едят жилистых жареных цыплят с рисом.

– Да, есть цыплята с рисом. – Официант просиял. – Что желаете на десерт?

Теперь Дэниел уже знал, что ему делать. Он оглядел соседние столы.

– Как насчет бананового крема?

Официант покачал головой: – Нету.

Однако по выражению его лица Дэниел понял, что почти попал в цель. Он поднялся и подошел к сидевшему за соседним столиком нигерийскому бизнесмену: – Извините, сэр, что вы едите? Затем, вернувшись за свой столик, сказал: – Я буду «банановый восторг».

Официант радостно закивал: – Да, сегодня есть «банановый восторг».

Эта маленькая комедия вернула Дэниелу хорошее настроение и чувство юмора.

– ОПА, – улыбнулся он официанту. – Очередная Победа Африки.

Официант пришел в полный восторг, услышав столь очевидную похвалу в свой адрес.