"Сын королевы Виктории" - читать интересную книгу автора (Плоумер Уильям)

8

В рождественское утро Фрэнт стоял на веранде, широко раскинув руки; он был полон предвкушением того, что его ожидало. Пошарив в кармане в поисках сигареты и не найдя ни одной, он взял ключи и направился в лавку за новой пачкой. Жара в этом помещении, наглухо запертом по случаю праздников, стояла невыносимая. Было сияющее утро, и солнце, раскалив железную крышу, превратило внутренность дома в печь. Фрэнт нашел сигареты и, выходя, окинул взглядом место, где проходили его дни. Его всего передернуло, он вышел и запер за собой дверь. Наслаждаясь сигаретой, и солнцем, и тенью, и возможностью не видеть их лиц, не слышать их голосов, он пошел по тропинке, ведущей к лесу, через запущенный сад, разбитый на месте первого поселения. Там еще сохранился фундамент прежнего дома, но сам сад превратился в сплошные дебри. Всё же более сильные культуры выжили, и некоторые из них еще сопротивлялись лесным пришельцам, которые стремились их вытеснить. Заросли дикого можжевельника и барбариса стояли грозной стеной, сквозь которую невозможно было пробраться: туземцы считали, что там водятся злые духи. Змеиные яблони, эти злобные деревья, где каждый росток – шип, каждый плод – уродливая луковица, наполненная сухой ядовитой пылью, простирали свои колючие ветви над рассыпающейся кирпичной кладкой. Буйно разросшиеся мимозы раскололи крепкими корнями землю там, где когда-то была дорожка, и каждое лето месяц за месяцем всё выше к небу вытягивали гладкие стволы и перистую листву. Уцелевшая здесь одинокая юкка выпустила единственный побег, густо увешанный белыми колокольчиками, которые качались под горным ветром, словно бумажные. Усики ююбы там и сям украсились клейкими алыми цветочками, и страстоцвет висел в самых неожиданных местах – в траве или высоко в воздухе, среди можжевельника, рядом с овальной зубчатой гранадиллой, от которой его скоро нельзя будет отличить.

Миновав сад, Фрэнт пошел по тропинке к лесу. С трудом продираясь сквозь молодые поросли, раздвигая лианы, разрывая паутину, такую плотную, что слышно было, как она рвется, проваливаясь по щиколотку в гниющую листву, исцарапанный колючками, он добрался до прогалины, где бывал и раньше, в дни печали. Посреди прогалины протекал неглубокий чистый ручей с песчаным дном; огромные деревья укрывали его от жаркого солнца.

Здесь, как это бывало и раньше, Фрэнт бросился на грудь земли, отдав себя во власть деревьям, воде и покою. Он лежал на спине и, прикрыв веки, глядел на макушки деревьев, наблюдая за падением листа, прислушиваясь к Зову птиц, бормотанию воды, жужжанию насекомых. Рука его покоилась на прозрачном высохшем листке, вверху орхидеи-эпифиты разевали свои зеленоватые пасти над старым-престарым трухлявым суком, который служил им опорой, и по временам ветер приносил еле уловимый аромат невидимого жасмина или лавра. В глубокой тени цвели кливии, – они жили и умирали втихомолку, таясь от взглядов, покорные своей судьбе. Неведомо откуда, появился колибри и, паря в поисках меда над каждым раскрывшимся цветком, трепеща крылышками, как мотылек, сверкая, словно драгоценный камень, стремительно вонзал в чашечку острый, как игла, изогнутый клювик. В природе всё подчинено законам необходимости, – этот камень лежит на том, потому что он должен так лежать; листья древовидного папоротника разворачивают свои завитки у войлочного ствола; зарождение и гибель неизбежны, независимы от чьей-либо воли. Природе свойственна своеобразная гармония противоречий, и, возможно, именно она и привела Фрэнта к решению, которое, будь он не так одинок, созрело бы уже давно. Фрэнт словно воспрянул от долгого сна. Он станет действовать, действовать смело. Отбросит осторожность, благоразумие, сомнения, колебания; забудет о Мак-Гэвине, о торговле, о своем будущем; пренебрежет сплетнями, последствиями, репутацией. Он разнесет решетку своей тюрьмы. Сегодня же он спустится вниз, в долину, и побывает у Серафины. Он будет честно вести игру, ничего не станет скрывать. Он доказал в делах, что он «белый человек», он будет смел и докажет это в любви.

Таково было решение Фрэнта, но осуществить его оказалось не просто. Фрэнт вышел вскоре после полудня, захватив фотографический аппарат и палку – на случай, если ему повстречаются змеи. Он шел быстро, позабыв о жаре, но вскоре она дала ему о себе знать. Сперва путь его пролегал по волнистому плоскогорью, мало чем отличному от окрестностей Мадумби. Но примерно через час Фрэнт подошел к обрывистому краю плато («Гора высокая и крутая», – сказала Серафина) и начал спускаться по тропинке, вьющейся между камнями и боярышником. Тропинка эта вывела его к небольшой площадке, и перед Фрэнтом вдруг открылась необозримая перспектива: прямо под ним лежала долина реки Умгази, где жила Серафина. Он сел в тени бобового дерева отдохнуть и полюбоваться видом.

Кто-то поднимался вверх по тропинке. Юноша. Типичный лембу: обнаженный, – только набедренная повязка из звериной шкуры и украшения из бус, – прямой, стройный и сильный. Он шел широким шагом, весело распевая на ходу, тело его лоснилось от пота и масла, движения были полны внутреннего достоинства. В одной руке он держал небольшой щит, палку и нобкерри,[8] в другой – огромный черный зонтик, которым он защищался от солнца. Когда юноша заметил Фрэнта, на лице его отразилось удивление, но он приветствовал англичанина широким дружеским жестом. Фрэнт видал его и раньше и сердечно ответил на приветствие.

– Что ты здесь делаешь? – спросил юноша. – У тебя праздники?

– Да, – сказал Фрэнт. – У меня праздники.

– Почему ты не верхом?

– У меня нет лошади.

– Но белые не ходят пешком.

– Я люблю ходить пешком.

Туземец был удивлен.

– Это фотографический аппарат? – спросил он.

– Да.

– Ты не снимешь мепя?

– Хорошо. Иди стань вон там. Только закрой зонтик.

– Я должен закрыть зонтик?

Стоя под бобовым деревом, среди устилавших землю раскрытых стручков с маленькими черно-алыми бобами, Фрэнт сфотографировал туземца, а тот улыбался, и кожа его блестела на солнце.

– Ты знаешь меня? – спросил юноша.

– Да, – сказал Фрэнт.

– Ты знаешь Серафину?

Фрэнт вздрогнул.

– Да, – сказал он, не в силах скрыть удивление.

– Она моя сестра.

– Что? Ты – брат Серафины?

– Да.

– Подумать только!

– Ты нравишься Серафине, – сказал ее брат.

«Да брат ли он ей?» – мелькнула мысль. Туземцы употребляют эти понятия довольно свободно. А может быть, это соперник, старающийся отвадить его? Фрэнт отверг это предположение, юноша держался так дружелюбно. «Ты нравишься Серафине», – сказал он. Но на языке лембу одно и то же слово означает «нравиться» и «любить». Возможно, он хотел сказать: «Серафина тебя любит».

– Мне нравится Серафина, – проговорил Фрэнт.

– Это нехорошо, – сказал юноша. – Нехорошо, когда белому мужчине нравится черная девушка.

В его тоне не было ни осуждения, ни угрозы, никаких высоких моральных целей он не преследовал. Он улыбался, когда высказывал эту, по его мнению, общеизвестную истину.

– Почему? – спросил Фрэнт.

– Откуда мне знать? Но это так.

Фрэнт хотел спросить: «Ты рассердился бы, если бы твоя сестра вышла замуж за белого?» – но ведь он не собирался на ней жениться, а сказать: «Ты рассердился бы, если бы твоя сестра спала с белым?» – казалось слишком грубым. Поэтому он ответил:

– Все мы люди.

– Да, все мы люди, но разные.

– Мне нравятся лембу.

– Я знаю. Но ты живешь в Лембуленде, и у тебя нет поблизости белых, чтобы их любить.

На это поистине трудно было найти ответ.

– А Мак-Гэвин и его жена? – возразил Фрэнт.

Брат Серафины (если он на самом деле был ее братом) рассмеялся.

– Ну, их-то никто не любит, – сказал он.

– Как тебя зовут? – спросил Фрэнт.

– Меня? Умлилвана.

– А где ты живешь?

– Там, внизу, – сказал Умлилвана, указывая на долину.

Прямо под их ногами гигантской двойной излучиной изгибалось широкое каменистое русло реки Умгази, где только посредине серебрился узкий поток. И на невысоком холме в одной из извилин виднелась кучка травяных хижин, похожих на купола, и загон для скота из боярышника и еще каких-то колючих кустов, и поля маиса, сорго и батата. Здесь был дом Серафины. Он выглядел самым мирным уголком на свете.

– Ты проводишь меня туда? – спросил Фрэнт.

– Проводить тебя? Что ты будешь там делать?

– Хочу увидеть твой дом. Хочу увидеть Серафину.

– Серафины там нет.

– Нет? Где же она?

– Она пошла с отцом и матерью на несколько дней в горы, чтобы повидать наших родичей. Дома остались только старуха и дети.

– Вот как? – сказал Фрэнт и умолк. – Очень жаль, – добавил он затем. – Я хотел повидать Серафину.

И внезапно всё вокруг отодвинулось куда-то вдаль. Ландшафт выглядел, как в стране снов. Серафина (неужели Это действительно ее имя?) казалась лишь игрой воображения, а ее родичи – какими-то мифическими существами. И даже дружелюбно улыбавшийся Умлилвана сделался вдруг чуждым и недоступным.

– Да, мне очень жаль, – угасшим голосом повторил Фрэнт. – Но мне всё же хотелось бы как-нибудь навестить вас и сфотографировать Серафину… и всю вашу семью.

Умлилвана отнесся к этому несколько подозрительно, но сказал, что они будут рады видеть Фрэнта.

– Можешь ты исполнить мою просьбу? – сказал Фрэнт. – Сообщи мне, когда Серафина вернется. Скажи Серафине, что я хочу видеть ее. Скажи ей, что я хочу ее снова видеть.

– Ол райт, – очень вежливо ответил Умлилвана по-английски. Этим почти исчерпывался его запас английских слов.

– Умлилвана, ты – мой друг.

– Ол райт! А ты дашь мне сигарету?

Фрэнт улыбнулся и отдал ему всё, что у него было с собой. Умлилвана рассыпался в благодарностях.

Видно было, как возле крааля Серафины играли дети. Они казались не больше муравьев. Далекие горы выглядели бесконечно голубыми и неприступными; тени легких обликов разузорили их вершины. Фрэнту оставалось только вернуться в Мадумби.