"Ступай к муравью (сборник)" - читать интересную книгу автора (Уиндем Джон)

Прореха во времени

На дальней, укрытой с дороги половине дома солнце грело особенно сильно. Сидевшая почти у самого широко открытого французского окна миссис Долдерсон отодвинула свой стул на несколько дюймов, так чтобы ее голова оказалась в тени, а тело могло бы наслаждаться приятным теплом. Затем она откинула голову на подушку и выглянула наружу.

Открывшаяся перед ней картина казалась миссис Долдерсон вечной и неизменной.

На ухоженной лужайке стоял кедр – точно так же, как он стоял всегда. Его плоские, горизонтально вытянутые ветви сейчас стали немного длиннее, чем были в ее детстве, но это почти незаметно; дерево и тогда казалось огромным, таким же оно видится и сейчас.

Живая изгородь за кедром выглядела неизменно аккуратной и хорошо подстриженной. По бокам калитки, выходившей в рощу, как и прежде, сидели две выстриженные из кустарника птицы неизвестной породы – Коки и Олли; удивительно, что они все еще здесь, хотя «перья» на хвосте Олли с возрастом так разрослись, что сучки торчат во все стороны.

Левая клумба, та, что вблизи изгороди, так же горит разноцветьем, как и раньше… Ну, может, цветы чуть поярче; миссис Долдерсон казалось, что расцветка цветов теперь стала более грубоватой и резкой, чем прежде, но цветы все равно восхитительны. Роща за живой изгородью изменилась немножко сильнее – молодой поросли стало больше, многие старые деревья погибли. В просветах древесных крон можно было увидеть кусочки красноватой крыши там, где в былые дни никакими соседями и не пахло. Но если отвлечься от этого, все выглядело так, будто между прошлым и настоящим не пролегла целая жизнь.

Стояло дремотное послеполуденное время, когда птицы отдыхают, деловито жужжат пчелы, лениво шепчутся листья, а с теннисного корта, что за углом дома, доносится постукивание мяча, да изредка звук голоса, объявляющего счет Такие солнечные деньки встречались в любом из пятидесяти или шестидесяти прошлых лет.

Миссис Долдерсон улыбнулась этим дням – она их обожала; обожала, когда была девочкой, и еще больше сейчас.

В этом доме она родилась, в нем выросла, из него вышла замуж, потом снова вернулась сюда, когда умер отец; здесь родила двух детей и в нем же состарилась. Спустя несколько лет после второй мировой войны она чуть было не потеряла этот дом… Однако чуть-чуть не считается. Ведь она все еще здесь…

Благодаря Гарольду. Умный мальчик и удивительно хороший сын… Когда стало совершенно ясно, что дальше содержать этот дом ей не по карману и что его неизбежно придется продать, именно Гарольд убедил свою фирму купить его. Их интересует, сказал он, не дом, а земельный участок, впрочем, как и большинство современных покупателей. Сам дом сейчас не представляет никакой ценности, но местоположение участка очень удобное. В качестве одного из условий продажи четыре комнаты в южном крыле дома были превращены в отдельную квартиру, которая пожизненно предоставлялась миссис Долдерсон. Остальная же часть дома стала общежитием для двух десятков молодых людей, работавших в лабораториях и офисах – фирма построила их в северной части поместья, на территории, где раньше располагались конюшни и луг для выгула лошадей. Миссис Долдерсон знала, что когда-нибудь старый дом будет снесен; ей даже приходилось видеть планы новой разбивки территории, но сейчас, во всяком случае, пока она жива, дом и сад в южной и западной стороне поместья останутся нетронутыми. Гарольд заверил ее, что эта земля потребуется фирме только лет через пятнадцать-двадцать, то есть тогда, когда миссис Долдерсон уже вряд ли будет нуждаться в старом крове.

Да и вряд ли она сама будет так уж сильно горевать из-за приближающейся смерти. Рано или поздно человек все равно становится бесполезным, и теперь, когда она прикована к своему креслу-коляске, понемногу превращается для всех просто в обузу.

А кроме того, у нее недавно появилось ощущение какой-то отчужденности – она стала чужой в мире окружающих ее людей. Ведь в мире все так сильно изменилось, произошли такие перемены, которые сначала казались ей необъяснимыми, а затем – не стоящими того, чтобы искать им объяснения. Не удивительно, размышляла миссис Долдерсон, что старики так привязываются к вещам; они льнут к предметам, связывающим их с миром, который был им понятен…

Гарольд, конечно, милый мальчик, и ради него она изо всех сил старается казаться не слишком глупой… Только часто это оказывается ужасно затруднительным… Сегодня за завтраком, например, Гарольд был невероятно возбужден в связи с каким-то экспериментом, который должен был проводиться в тот же день, после полудня. Ему просто требовалось выговориться, хотя он, разумеется, отлично понимал, что практически все, произнесенное им, не доходит до ее сознания. Речь шла опять о каких-то измерениях (столько-то она поняла), и миссис Долдерсон согласно кивала головой, не будучи в силах вникнуть в глубинный смысл слов сына. А в тот последний раз, когда обсуждался сходный вопрос, она имела неосторожность высказаться в том смысле, что в ее юности измерений было только три, и что она никак не может понять, несмотря на весь нынешний прогресс, каким образом их вдруг стало больше. Эти слова дали Гарольду повод прочесть ей целую лекцию касательно математического взгляда на мир, согласно которому можно было допустить существование целой уймы измерений. Даже каждый отдельно взятый момент существования являлся, по их мнению, определенным измерением по отношению к остальному времени. С философской точки зрения, начал объяснять ей Гарольд… но тут она окончательно отключилась и потеряла нить разговора. Миссис Долдерсон чувствовала себя в тупике. В дни ее молодости философия, математика и метафизика были самостоятельными науками, но теперь они вдруг необъяснимо перепутались между собой. Поэтому сегодня она лишь делала вид, что слушает, издавая время от времени тихие возгласы одобрения, пока наконец Гарольд не усмехнулся смущенно и не сказал, что она милочка и бесконечно терпелива. Потом обошел вокруг стола, нежно поцеловал ее в щеку, обнял одной рукой, а она от всего сердца пожелала ему успеха в сегодняшнем таинственном эксперименте. И тут же в комнату вошла Дженни, чтобы убрать со стола и подкатить ее кресло поближе к окну…

Расслабляющая жара дремотного послеполуденного времени постепенно погружала миссис Долдерсон в полусонное состояние и уносила ее на пятьдесят лет назад в такой же вот летний день, когда она сидела у того же самого окна (разумеется, и не помышляя о кресле-коляске) и ждала Артура… Она ждала его с мучительно замиравшим сердцем… а он… он так никогда и не пришел…

Странно все-таки, как внезапно меняются расклады событий. Если бы Артур в тот день пришел, она, без сомнения, вышла бы за него замуж. И тогда ни Гарольд, ни Синтия не появились бы на свет. Конечно, у нее были бы дети, но только уже не Гарольд и не Синтия… Какая странная, какая неустойчивая вещь наша действительность… Стоит женщине сказать «нет» одному мужчине и «да» другому, и на свет может появиться потенциальный убийца… Какие глупцы эти нынешние – пытаются все заорганизовать, сделать жизнь безопасной… а за спиной-то у них – в прошлом – тянется длинная цепочка женщин, которые говорили «да» или «нет» в зависимости от причуды или настроения.

А странно, что она вдруг вспомнила Артура. Должно быть, прошли целые годы, с тех пор как он в последний раз пришел ей на память…

Она была совершенно уверена, что в тот день он собирался сделать ей предложение. Ведь это было задолго до того, как она впервые услышала имя Колина Долдерсона, она непременно согласилась бы. О да, она безусловно приняла бы предложение Артура.

Никакого объяснения его исчезновения не последовало. Она так никогда и не узнала, почему он не пришел в тот день. Даже не написал ей ничего. Дней через десять, а может, через неделю пришла весьма сухая записка от матери Артура, в которой сообщалось, что Артур заболел и что врачи посоветовали отправить его за границу. А после этого – ничего, вплоть до того дня, когда она наткнулась на его фамилию в газете – года через два примерно.

Разумеется, тогда она очень рассердилась – у каждой девушки есть своя гордость – ив течение какого-то времени ее рана не заживала… Но может ли кто-нибудь поручиться, что это, в конце концов, не было к лучшему? Может, дети Артура не были бы так дороги ей и не были бы так добры или умны, как Синтия и Гарольд? Такое множество вариантов… со всеми этими генами и прочими штучками, о которых столько болтают в нынешние времена…

Постукивание теннисных мячей прекратилось, видно, игроки ушли – вернулись к своей маловразумительной работе, надо полагать. Пчелы продолжали свое настойчивое целенаправленное гудение среди цветов; с полдесятка бабочек тоже вились там, но вид у них был какой-то дилетантский, -абсолютно не рабочий. Листва дальнего дерева поблескивала в струйках жарко нагретого воздуха.

Сопротивление дремоте ослабело. Миссис Долдерсон просто не могла с ней больше бороться. Она откинула голову на подушку, ощущая лишь в подсознании, что откуда-то начал доноситься сходный с гудением звук, только более пронзительный, чем гудение пчел; впрочем, он был недостаточно громок, чтобы стать помехой. Она позволила себе закрыть глаза…

Внезапно, всего в нескольких ярдах от нее, в том месте дорожки, куда не проникал ее взгляд, раздались шаги. Они возникли как-то внезапно, как будто кто-то вдруг вступил на дорожку с травяного газона… чего быть не могло, так как она непременно увидела бы того, кто шел по траве Одновременно раздался чей-то баритон, весело напевавший только для себя. Этот голос возник тоже неожиданно – на полуслове, можно сказать: «…делают все люди, это делают все люди…» И вдруг пение оборвалось. Одновременно смолк и шум шагов.

Теперь глаза миссис Долдерсон были открыты, причем открыты очень широко. Ее высохшие пальцы впились в подлокотники кресла. Она помнила этот мотив; более того, она узнала и этот голос. Узнала, несмотря на долгие, долгие годы… Какой глупый сон! Она вспоминала об Артуре всего лишь за несколько минут до того, как прикрыла веки…

Но ведь она ни в малейшей степени не ощущает сонливости! Все вокруг видится ясно и резко и кажется таким естественным, а пальцы отлично ощущают твердость древесины подлокотника.

И тут у нее мелькнула новая мысль. Должно быть, она умерла. Вот почему все так не похоже на обычный сон. Сидя тут на солнышке, она тихо отошла прямо во сне. Доктор предупредил ведь ее, что это может произойти с ней совершенно неожиданно… Вот и произошло.

Миссис Долдерсон почувствовала мгновенное облегчение. Никак не скажешь, что она боялась смерти, но все же ее не оставляло ощущение неизбежности предстоящего испытания. Теперь все осталось позади – и никакого испытания! Просто заснула и все! Неожиданно она почувствовала себя счастливой; нет, скорее весело возбужденной… Хотя странно все-таки, что она по-прежнему как будто привязана к своему креслу.

Раздался скрип гравия под переминающимися ногами. Изумленный голос воскликнул:

– Чушь какая-то! Ничего не пойму! Что за чертовщина тут произошла?

Миссис Долдерсон неподвижно застыла в своем кресле. У нее не осталось сомнений в том, чей это голос.

Снова безмолвие. Ноги топтались на месте, будто их хозяин испытывал некие душевные терзания. Затем опять послышались шаги, но очень медленные, нерешительные. Они вынесли пред очи миссис Долдерсон какого-то молодого человека. О, каким юным, каким молодым он казался! Ее гортань перехватила судорога.

Молодой человек был одет в полосатый клубный блейзер и белоснежные фланелевые брюки. Его шею обвивал шелковый платок, а на голове, слегка сдвинутая на затылок, красовалась соломенная шляпа с яркой цветной лентой. Руки он держал в карманах брюк, а левым локтем прижимал к боку теннисную ракетку.

Она увидела его сначала в профиль – отнюдь не в лучшем ракурсе, так как на лице у него было написано глубочайшее изумление, рот широко открыт, а глаза неподвижно уставились на рощу и видневшиеся за ней розовые крыши домов.

– Артур! – мягко позвала миссис Долдерсон.

Он вздрогнул. Ракетка выпала у него из-под руки и со стуком ударилась о гравий дорожки. Он попытался одновременно сделать три дела – поднять ракетку, снять шляпу и сохранить достойный вид, но эта попытка завершилась полной неудачей. Когда он выпрямился, лицо его пылало и выражало глубочайшее смущение.

Молодой человек взглянул на старую леди в кресле, на ее колени, укрытые пледом и на ее тонкие слабые пальцы, вцепившиеся в подлокотники. Его взгляд проник еще дальше – в глубину комнаты за спиной у сидящей. Смущение юноши усилилось еще больше, и в нем появились нотки явного страха. Глаза снова обратились на пожилую леди. Она со своей стороны внимательно всматривалась в него. Он же никак не мог вспомнить, что когда-либо встречался с ней и даже не мог представить, кто она такая… И все же в ее глазах он, казалось, читал нечто… нечто, напоминавшее ему о чем-то отдаленно знакомом.

Миссис Долдерсон опустила взгляд на кисть собственной правой руки. Какое-то время она, казалось, изучала ее, как будто это было нечто удивительное, затем снова подняла глаза, как бы ища взгляда пришельца.

– Ты не узнаешь меня, Артур? – спросила она очень тихо.

В ее голосе звучала печаль, которую он принял за разочарование, смешанное с некоторым раздражением. Юноша сделал усилие, стараясь взять себя в руки.

– Я… боюсь, что нет. Видите ли, я… э-э… вы… – Он запнулся и с отчаянием закончил: – Вы, должно быть, тетушка Тельмы… мисс Килдер?

Несколько мгновений она молча смотрела на него. Он никак не мог понять выражения ее лица. И тогда она сказала:

– Нет. Я не тетушка Тельмы.

И снова его взгляд, минуя ее, проник в комнату. На этот раз юноша недоуменно потряс головой.

– Тут все изменилось… Нет, изменилось наполовину, – произнес он как в забытьи. – Слушайте, может, я попал не туда, куда нужно?… Нет, дело явно не в этом, – решительно ответил он на свой вопрос. – Что-то… Что-то случилось?

Он уже не просто удивлялся – казалось, он был потрясен до глубины души. Его испуганные глаза снова вернулись к миссис Долдерсон.

– Пожалуйста… Я ничего не понимаю… откуда вы меня знаете?

Его возрастающая нервозность очень беспокоила ее и заставляла соблюдать еще большую осторожность.

– Я узнала вас, Артур. Мы, видите ли, когда-то встречались с вами.

– Вот как? Я не помню… Извините меня, я ужасно сожалею…

– Вы плохо выглядите, Артур. Придвиньте вон тот стул и отдохните немножко.

– Благодарю вас, миссис… э… миссис…

– Долдерсон, – назвалась она.

– Благодарю вас, миссис Долдерсон, – сказал он, хмуря брови в попытке припомнить, кто она такая.

Она смотрела, как молодой человек придвигает стул. Каждое его движение, каждая его черточка были ей знакомы – даже та прядь волос, что падала ему на лоб, когда он наклонялся. Юноша сел и некоторое время молчал, хмуро глядя на лежавший за окном сад.

Миссис Долдерсон тоже не двигалась. Она была поражена ничуть не меньше, чем Артур, хотя и старалась этого не выдать. Очевидно, мысль, будто она умерла, оказалась глупой ошибкой. Она чувствовала себя так же, как всегда, она все еще сидела в своем кресле, все еще страдала от ставшей привычной боли в спине и все еще находила в себе силы сжать пальцами подлокотник кресла и ощутить его неподатливую твердость. И все же это был и не сон – все казалось слишком прочным, слишком крепким, слишком реальным – такими никогда не бывают вещи, снящиеся по ночам… К тому же происходящее как-то уж слишком логично – было бы куда проще, если б возле нее оказался какой-нибудь другой молодой человек, не Артур…

А может, это просто галлюцинация? Фокус ее сознания, перенесшего черты Артура на совершенно непохожее лицо незнакомца?

Она взглянула на юношу. Нет, это предположение не годится – он же отозвался на имя Артур. Значит, без сомнения, это и есть Артур… к тому же он носил блейзер Артура… сейчас, правда, тоже шьют блейзеры такого фасона, но прошло уже много лет с того времени, когда она в последний раз видела юношей в соломенных шляпах…

Так, может, привидение? Но нет, он же вполне материален. Вон и стул затрещал под ним, когда он садился, а его подошвы скрипели, касаясь гравия… Кроме того, кто вообще слышал о привидении в образе абсолютно ничего не понимающего молодого человека, да еще такого, который порезался во время бритья?

Он прервал течение ее мыслей, круто обернувшись:

– Я думал застать тут Тельму, она обещала мне быть тут. Пожалуйста, скажите, где она?

Как он похож на испуганного мальчугана, подумала миссис Долдерсон. Ей хотелось успокоить юношу и ни в коем случае не усугублять его тревогу. Но она не смогла придумать ничего другого, кроме:

– Тельма недалеко.

– Я должен найти ее. Она, наверное, сможет объяснить мне, что тут произошло. – Он сделал попытку встать.

Она положила пальцы на его рукав и тихонько удержала.

– Подождите минутку, скажите, что, по-вашему, тут случилось? Что так сильно вас встревожило?

– Вот это, – сказал молодой человек, широким жестом охватывая все, что окружало их. – Все тут иное… и одновременно то же самое… и все же… я чувствую, будто… будто я слегка спятил.

Она твердо посмотрела ему в глаза и покачала головой:

– Вряд ли. Скажите, в чем вы видите какие-то странности?

– Я пришел сюда поиграть в теннис и… ну, и повидать Тельму… – поправился он. – Все было как раньше, как обычно… Проехал по подъездной дорожке и прислонил велосипед к большой елке там, где начинается тропинка. Только я двинулся по ней, как вдруг, едва я достиг угла дома, как все пошло как-то не так, стало странным…

– Стало странным? – спросила миссис Долдерсон. – Что именно стало странным?

– Ну… почти все. Солнце в небе будто дрогнуло. Деревья вдруг стали выше и вообще другими. Цветы вон на той клумбе приобрели совсем иную окраску. Оказалось, что плющ, который раньше оплетал всю стену, теперь еле достигает половины ее высоты, и, похоже, он принадлежит совсем к другой разновидности. И появились дома, которых не было. Я их никогда раньше не видел – за рощей ведь лежит открытое поле. Даже гравий на дорожке более желтый, чем мне помнится. И эта комната… Это ведь та же комната. Я знаю этот письменный стол и камин… и две картины… Но обои теперь другие. Я никогда их не видел, хотя они явно не новые… Пожалуйста, скажите мне, где Тельма? Я хочу объясниться с ней… Наверно, я все-таки немного не в своем уме…

Миссис Долдерсон крепко сжала его руку.

– Нет, – сказала она рассудительно. – Что бы это ни было, это не то, что вы думаете.

– Тогда что же? – Он резко оборвал фразу и прислушался, слегка наклонив голову. Звук разрастался. – Что это? – спросил юноша с тревогой.

Рука миссис Долдерсон еще крепче сжала его руку.

– Не бойтесь, – сказала она ему как ребенку, – все в порядке, Артур.

Машина прошла над ними на высоте не более тысячи футов, ее двигатели ревели, оставляя за собой воздушную волну, раскатывающую этот грохот во все стороны, пока он наконец не умолк.

Артур увидел самолет и наблюдал, как он исчезает. Его лицо, когда он повернулся к ней, было белым как мел и испуганным. Дрожащим голосом он спросил:

– Что?… Что это было?

Совсем тихо, будто пытаясь чуть ли не силой навязать ему спокойствие, миссис Долдерсон произнесла:

– Обыкновенный аэроплан, Артур. Ужасно противные и шумные машины.

Он посмотрел в ту сторону, где исчез самолет, и покачал головой.

– Но я видел аэропланы и слышал их. Они совсем не такие. Их мотор работает, как у мотоцикла, чуть-чуть громче. А это было что-то страшное! Не понимаю… Не понимаю, что со мной случилось… – В его голосе звучала тоска.

Миссис Долдерсон попыталась что-то сказать, но промолчала, ибо вдруг пришла мысль, вернее, у нее возникло воспоминание о Гарольде, говорящем что-то об измерениях, о возможности их свертывать и развертывать в разных направлениях, причем о времени он отзывался так, будто это тоже одно из измерений. И как шок вдруг возникло интуитивное понимание… Нет, понимание – это слишком сильно сказано… скорее – прозрение.

«Тело юноши сотрясала крупная дрожь. Он явно находился под стрессом веры в свое окончательное безумие. Ей придется помочь ему остановиться. Сделать это безболезненно не удастся, но надо постараться причинить ему как можно меньше боли.

– Артур! – резко сказала миссис Долдерсон.

Он поднял на нее мутные глаза. Теперь она намеренно говорила с ним резко и деловито.

– В буфете ты найдешь бутылку бренди. Пожалуйста, принеси ее… и два бокала.

Он повиновался, действуя подобно лунатику.

Она на треть наполнила его бокал и налила немного в свой. Юноша заколебался.

– Пей же! – скомандовала миссис Долдерсон. – Ты перенес сильное потрясение. Бренди тебе поможет. Я хочу поговорить с тобой, но вряд ли смогу добиться толку, если ты будешь вести себя как полоумный.

Он выпил, подавился алкоголем и поставил бокал на стол.

– Допей, – твердо сказала она. Он послушно допил до дна. – Ну, получше?

Он молча кивнул.

Теперь миссис Долдерсон знала, что делать, и набрала побольше воздуха в легкие. Полностью изгнав из голоса былую резкость, она спросила:

– Артур, скажи мне, какой сегодня день?

– День? – повторил он удивленно. – ну, как же – сегодня пятница… а число… э-э… двадцать седьмое июня.

– А какой год, Артур? Какой год?

Теперь он повернулся к ней всем телом.

– Знаете, я не настолько ополоумел. Я помню, кто я такой и где нахожусь… Во всяком случае, мне так кажется… Это весь мир сошел с ума, а вовсе не я. Я могу рассказать о себе…

– Все, что я хочу услышать от тебя, Артур, так это то, какой у нас сейчас год. – В голосе миссис Долдерсон снова зазвучали приказные интонации.

– 1913-й, разумеется, – ответил он.

Взор миссис Долдерсон вновь упал на лужайку и цветы. Она слегка кивнула. Тот самый год… И именно пятница. Как странно, что она помнит все эти мелочи… Вполне возможно, что и число было то же самое – двадцать седьмое июня… а вот что пятница 1913-го, так это бесспорно. И он не пришел… Как давно, как давно это было…

Его голос вернул ее к действительности. В нем звучала тревога.

– Но почему… почему вы спрашиваете меня об этом… я хочу сказать, насчет года?

Лоб миссис Долдерсон избороздили морщины, глаза выдавали беспокойство. Ее сердце томилось от жалости. Она снова положила свою иссохшую, почти невесомую ладонь на сильную крепкую руку юноши.

– Мне кажется… мне кажется, я понимаю, – проговорил он дрожащим голосом. – Со мной произошло что-то загадочное, верно? Каким-то образом это больше не 1913 год, вы это хотите сказать? Потому что деревья стали не такие… аэропланы… – Молодой человек замолчал, глядя на нее широко распахнутыми глазами. – Вы обязаны сказать мне… пожалуйста, пожалуйста, скажите, что же со мной случилось? Где я теперь… где этот…

– Бедный мальчик, – пробормотала она.

– О, ради Бога…

«Таймс» с частично решенным кроссвордом валялся на стуле рядом с креслом. Миссис Долдерсон нерешительно подняла газету, сложила ее заголовком наружу и протянула юноше. Его рука дрожала, принимая газету.

– Лондон, понедельник, первое июля, – прочел он вслух и пораженным шепотом добавил: – Тысяча девятьсот шестьдесят третий!

Он уронил газету и с мольбой посмотрел на миссис Долдерсон. Она дважды медленно кивнула. Они долго сидели молча, глядя друг на друга.

Постепенно выражение его лица изменилось. Брови сошлись, как будто он испытывал острую боль. Он нервно огляделся, глаза бегали взад и вперед, будто в поисках выхода из ловушки. Затем они вернулись к миссис Долдерсон. На мгновение юноша крепко зажмурился и снова открыл их, полные боли и страха.

– О нет… нет! Нет! Вы не… вы не можете быть… Вы сказали… вы сказали мне… вы же миссис Долдерсон, верно? Вы же сами сказали так… вы не… вы не можете быть… Тельмой…

Миссис Долдерсон промолчала. Они продолжали смотреть друг на друга. И вдруг лицо его исказилось как у готового заплакать маленького ребенка.

– Боже! О-о-о… – выдавил он и спрятал лицо в ладонях.

Миссис Долдерсон с горечью смотрела на трясущиеся плечи юноши. Ее худая, покрытая голубыми венами левая рука протянулась к его опущенной голове и нежно погладила белокурую шапку волос.

Правая же рука нащупала на столе кнопку звонка. Она нажала на кнопку и долго-долго не отрывала от нее палец.

Шорох движения заставил ее открыть глаза. Венецианские шторы затеняли комнату, пропуская, однако, достаточно света, чтобы она могла узнать Гарольда, стоявшего около постели.

– Я не хотел будить тебя, мама.

– Ты не разбудил меня, Гарольд. Я только дремала, а не спала. Садись рядом, милый, я хочу поговорить с тобой.

– Ты не должна переутомляться. У тебя ведь был небольшой приступ, как ты знаешь.

– Еще бы! Но для меня более утомительно гадать, чем знать наверняка. Я не задержу тебя долго.

– Отлично, ма. – Он пододвинул стул поближе к кровати и сел, взяв в руки ее ладонь. Она смутно различала черты его лица в сумраке комнаты.

– Ведь это все твои проделки, Гарольд, не так ли? Именно твой эксперимент доставил сюда несчастного Артура?

– Это была непредвиденная случайность, мама.

– Расскажи подробнее.

– Мы долго работали. Эксперимент был нашим первым опытом. Теоретически же мы считали это дело вполне осуществимым. Мы доказали, что если… Ох, дорогая, это так трудно выразить обычными словами… Что если мы сможем… ну, свернуть измерение, вроде как бы сложить и наложить его на самого себя, тогда две точки, в нормальных условиях отстоящие друг от друга, смогут совпасть… Боюсь, я говорю не очень понятно…

– Не обращай внимания, милый. Продолжай.

– Так вот, когда мы запустили наш генератор, свертывающий поле, мы попытались совместить две точки, нормально разделенные пятьюдесятью годами. Представь себе лист бумаги с двумя нанесенными на него точками, который сгибается так, чтобы точки совпали.

– Ну, и?…

– Тут много случайного. Мы могли выбрать интервал в десять лет, могли в сто, но почему-то остановились на пятидесяти. И, знаешь, точность получилась просто потрясающая – ошибка составила всего лишь четыре календарных дня на пятьдесят лет. Потрясающе! Теперь нам придется отыскивать источник этой ошибки, но если ты спросишь, готов ли кто-нибудь из нас биться об заклад…

– Да, милый, я уверена, что это просто замечательно. Но все-таки, что же именно произошло?

– Ох, извини. Итак, как я уже говорил, имел место просто несчастный случай. Мы включили эту штуковину только на три или четыре секунды, но бедняга, должно быть, умудрился войти в поле совмещения как раз в этот крошечный промежуток времени. Невероятно! Один шанс на миллион! Мне ужасно жаль, что так получилось, но мы никак не могли предположить…

Голова на подушке слегка отвернулась.

– Нет, разумеется, не могли, – согласилась миссис Долдерсон, – Ну, и что же было потом?

– Да ничего особенного. Мы ни о чем не подозревали, пока Дженни не прибежала на твой звонок и не нашла тебя в обмороке, а этого парня – Артура – в полной истерике, Тогда она послала за мной…

Одна из наших девочек помогла уложить тебя в постель. Приехал доктор Соул и занялся тобой. Затем он накачал транквилизаторами Артура. Бедолага очень нуждался в этом – это ж надо, попасть в такую передрягу, когда всего-то и ждешь, что сыграешь с любимой девушкой партию в теннис!

Когда он наконец несколько утихомирился, то смог рассказать нам, кто он такой и откуда прибыл. Вот это был номер! Живое доказательство удачи первого же испытания!

Но все, чего он хотел, – это вернуться в свое время, причем как можно скорее. Бедняга был жутко выбит из колеи. Доктор Соул полагал, что его необходимо взять под наблюдение, не то дело может кончиться сумасшествием. Похоже, все к тому шло, и нам даже казалось, что ему вряд ли сильно полегчает, даже если он быстренько попадет к себе.

Но мы не знали, сумеем ли послать его обратно. Передвижение «вперед», грубо говоря, может рассматриваться как резкая акселерация естественной прогрессии, но идея передвижения «назад», если подумать хорошенько, вызывает множество трудно представимых осложнений. Возник весьма продолжительный спор, но доктор Соул его прекратил. Если существует хоть какой-нибудь шанс, сказал он, то этот парень имеет право им воспользоваться, а мы обязаны исправить нанесенный ему вред. Кроме того, если мы не попытаемся это сделать, то нам безусловно придется объяснять властям, как это у нас на руках оказался буйнопомешанный и каким образом он, так сказать, сбился на пятьдесят лет со своего жизненного курса.

Мы попробовали объяснить этому Артуру, что не уверены в том, сработает ли процесс в обратном направлении, и что в любом случае тут имеет место четырехдневная ошибка во времени, так что и в самом лучшем варианте необходимая точность не будет достигнута. Не думаю, что до него дошло. Бедняга был в жутком состоянии; все, чего он хотел, – получить свой шанс, хоть самый ничтожный, и убраться отсюда. На этом он прямо зациклился.

Ну, мы и решили рискнуть – в конце-то концов, если окажется, что ничего не получилось… ну, он все равно об этом никогда не узнает… а может, и вообще выпадет пустышка.

Генератор был готов и стоял на той же отметке. Мы приставили к нему одного парня, а сами отвели Артура на дорожку – на то место, где она кончается у дверей твоей комнаты, и поставили его там.

«А теперь шагайте! – сказали мы. – Идите точно так же, как шли в тот момент, когда все это с вами случилось». И тут же подали сигнал включить генератор. Учитывая наркотик доктора и прочие обстоятельства, Артур был в Полном затмении, но тем не менее сделал все, что было в его силах, чтобы взять себя в руки. Он двинулся вперед как бы в ступоре. И несмотря на это, парень отлично выполнил все наши указания. Чудом удерживаясь от рыданий, он умудрился каким-то противоестественным голосом запеть: «…это делают все люди, это делают все люди…» И вдруг исчез – просто испарился, и все тут!

Гарольд помолчал и с сожалением добавил:

– Оставшиеся доказательства не слишком впечатляющи – теннисная ракетка, почти новая, но в то же время, безусловно, изготовленная десятки лет назад, и соломенная шляпа в том же состоянии.

Миссис Долдерсон все еще молчала. Тогда он сказал:

– Мы сделали все, что могли, мама.

– Конечно, конечно, милый. И вполне успешно. Не ваша вина, что нанесенный ущерб был возмещен не полностью… Нет, мне просто любопытно, что случилось бы, включи вы свою машину несколькими минутами раньше… или позже. Но я подозреваю, что этого произойти никак не могло… Тебя тут бы не оказалось, если бы подобное было возможно.

Гарольд с недоумением взглянул на нее:

– О чем ты, мама?

– Не обращай внимания, дорогой. Как ты и говорил, это был всего лишь несчастный случай. Так мне представляется, по крайней мере… Хотя такое множество важных событий на самом деле являются случайными, что приходится удивляться, не записаны ли они на самом деле где-то там – далеко-далеко.

Гарольд смотрел на нее, пытаясь понять смысл этой фразы, а потом решился задать вопрос:

– Но что заставляет тебя думать, что мы успешно вернули его назад, мама?

– О, я знаю, что вам это удалось. Во-первых, я отчетливо помню тот день, когда я прочла в газете, что лейтенант Артур Уоринг Бэтли награжден орденом за выдающиеся заслуги. По-моему, это произошло где-то в ноябре 1915 года. А во-вторых, я только что получила письмо от твоей сестры.

– От Синтии? Какое она может иметь отношение к этому делу?

– Она хочет приехать навестить нас. Она намерена снова выйти замуж и хотела бы привезти с собой этого молодого человека… хотя мне кажется, что он не так уж и молод… чтобы показать его нам.

– Все это так, но я не вижу…

– Она думает, что тебе будет интересно с ним познакомиться. Он физик.

– Но…

Миссис Долдерсон даже не заметила, что ее прервали. Она продолжала:

– Синтия говорит, что его зовут Бэтли… и он сын полковника Артура Уоринга Бэтли, кавалера Ордена за выдающиеся заслуги, живущего в Найроби, в Кении.

– Ты хочешь сказать, что он сын?…

– Так мне кажется, милый. Странно, не правда ли? – Миссис Долдерсон немножко подумала и добавила: – Если все эти вещи действительно записаны где-то, они, видимо, записываются в каком-то весьма странном неряшливом беспорядке. Ты согласен со мной, милый?