"Навеки твоя Эмбер. Том 1" - читать интересную книгу автора (Уинзор Кэтлин)

Глава седьмая

На следующий день после отъезда лорда Карлтона Эмбер переехала в другой конец города в «Розу и корону» на Феттер-стрит. Она не могла выносить вида комнат, где они жили с Брюсом, стола, за которым они ели, кровати, на которой они спали. И мистер Гамбл, смотревший на нее грустно и сочувствующе, и служанка, и даже черно-белая собака со щенками, наполняли ее сердце тоской одиночества. Ей хотелось убежать от всего этого подальше и даже избежать возможных встреч с Элмсбери или появления кого-либо из: окружения Брюса, Обещание графа поддержать ее при необходимости сейчас для нее ничего не значило, оно лишь напоминало ей о ее унижении. Нет, она хотела остаться одна.

На несколько дней она заперлась в комнате и не выходила.

Эмбер была убеждена, что ее жизнь кончилась и что будущее безнадежно и ужасно. Она жалела, что вообще встретилась с Брюсом, и, забыв о своей роли в том, что случилось, обвиняла во всех грехах только его. Она забыла, как сильно хотела иметь ребенка, и ненавидела Брюса за то, что он оставил ее беременной. Эмбер была подавлена, и ее пугала мысль о младенце, растущем в ее чреве с каждым днем и постоянно напоминавшем о ее вине. Наступит день, когда она уже не сможет скрывать беременность, и что же тогда станется с ней? Она забыла, что презирала Мэригрин, что мечтала уехать оттуда, и обвиняла Брюса в том, что он привез ее в этот большой город, где у нее нет друзей и каждый встречный кажется врагом. Сотни раз она решала вернуться домой, но всякий раз не осмеливалась. Ибо понимала, что Саре она смогла бы еще объяснить, что с ней произошло, но вот дядя, тот наверняка откажет ей от дома, когда узнает о ребенке.

Эмбер постоянно мучил этот вопрос, но она не находила на него ответа. Нет, она никогда, никогда больше не будет молодой, веселой и свободной. И все из-за него!

Временами в ее сознании лорд Карлтон выходил из роли дьявола. Эмбер по-прежнему полностью оставалась в его власти, во власти своей влюбленности, она страстно и мучительно, до физической боли тосковала по нему, и это было больше, чем просто желание — безумие, проклятие и восхищение.

Однако постепенно Эмбер начала проявлять интерес к жизни. Еда стала казаться ей вкусной. Здесь, в Лондоне, она открыла для себя множество кушаний, которых Она никогда раньше не пробовала: конфеты с марципанами, оливки, их привозили с Континента, пармский сыр и байоннский бекон. Ее занимали странные и таинственные явления, происходящие теперь в ее теле. Она стала даже следить за своей внешностью. Однажды она рассеянно припудрилась, потом начала открывать один за другим флаконы и баночки с косметикой, а затем нанесла полный макияж, чем осталась очень довольна.

И Эмбер подумала, что она слишком хороша, чтобы провести в хандре и тоске всю оставшуюся жизнь.

Окна ее комнаты выходили на улицу довольно модного квартала, и она подолгу сидела у окна, рассматривал хорошо одетых дам, богатых кавалеров, не раз замечая, как тот или иной молодой человек разглядывает ее. Лондон стал таким же волнующим, как и прежде.

«Но я-то жду ребенка!»

Вот в чем была разница. Поважнее, чем отъезд лорда Карлтона.

Однако не могла же она вечно оставаться в четырех стенах. И как-то, спустя недели две после отъезда Брюса, Эмбер оделась с большой тщательностью, решив выехать. У нее не было никаких конкретных планов или намерений, она просто хотела вырваться из квартиры, покататься по улицам в карете, ощутить себя частью этого мира.

Кучер, которого нанял Карлтон, заболел оспой, и Эмбер, боясь заразиться, отослала его, заплатив за год вперед. Хозяин «Розы и короны» нашел двух других на его место. Сейчас, ожидая карету, она стояла в дверях и натягивала перчатки. Эмбер не могла не улыбнуться, когда два хорошо одетых молодых человека прошли мимо и вытянули шеи, уставившись на нее. Она была уверена, что ее приняли за благородную даму. Потом, к своему изумлению, она услышала свое имя и быстро обернулась. К ней приближалась незнакомая женщина.

— Доброе утро, миссис Сент-Клер. Извините, я, кажется, напугала вас, мадам. Я хотела спросить, как вы поживаете. Мои комнаты как раз рядом с вашими, и хозяин сказал мне, что вы больны лихорадкой и лежите в постели. У меня есть средство, от которого лихорадку как рукой снимет…

Глаза, улыбка — все говорило о самом дружеском расположении незнакомки. Она восхищалась красотой и нарядом Эмбер. Благодарная за внимание и за возможность с кем-то поговорить, Эмбер сделала короткий реверанс.

— Хранит вас Господь, мадам, но полагаю, лихорадка почти прошла.

Тут к ней подъехала карета и остановилась; лакей открыл дверцу, откинул ступеньки и протянул Эмбер руку, чтобы помочь войти. Она заколебалась всего на мгновение — сказалось двухнедельное затворничество. Эмбер почувствовала некоторое смущение. Но ведь она была отчаянно одинока, а эта дама выглядела такой доброй. Она бы поостереглась какой-нибудь шикарно одетой молодой женщины ее возраста, сладкого голоса женщин, которых встречала прежде и которым старалась подражать. Сейчас же она не знала, что сказать, поэтому еще раз, сделав реверанс, стала подниматься в карету.

— Ах, скажите, — вскричала незнакомка, — это ваш фамильный герб? — Она имела в виду герб Брюса, который Эмбер забыла снять с дверцы кареты.

— Ну да, — не колеблясь ответила Эмбер. Она не сомневалась, что эта женщина не сумеет отличить один герб от другого. Во всяком случае для нее самой все гербы казались одинаковыми — с дурацкими львиными головами, клетками и полосками.

— Ведь я хорошо знаю вашего отца! Мое поместье рядом с Пикерингом в Йоркшире!

— Я из Эссекса, мадам. Около Хитстоуна. — Она уже начала сожалеть, что солгала, потому что теперь ее могут поймать на этом.

— Ну конечно же, миссис Сент-Клер! Как же глупо с моей стороны! Но ваш герб так похож на герб наших соседей. Теперь-то я вижу разницу. Позвольте представиться, мадам, — миссис Гудмен.

— Рада познакомиться, мадам. — Эмбер поклонилась, думая о том, насколько правильно для благородной леди она себя ведет. Эмбер научилась мелочам светских манер у француза-учителя и наблюдая за друзьями лорда Карлтона. — Не подвезти ли вас куда-нибудь?

— Ах, мне не хотелось бы затруднять вас, дорогая, но я собиралась купить кое-какие мелочи в Чейндже[15].

Эмбер знала, что Чейндж — модное место для отдыха, покупок и для рандеву светских молодых людей и леди. Она решила, что для ее прогулки — Чейндж вполне подходящий маршрут.

— Я сама хотела туда отправиться, мадам. Прошу вас, поедемте вместе.

Миссис Гудмен не раздумывая села в карету, оправила юбки на сиденье и стала обмахиваться веером — стояла сентябрьская жара. Коляска тронулась по тряской булыжной мостовой. Дамы иногда вступали в спор с кучером, выбирая наиболее короткую дорогу или же ожидая проезда телег с углем, которые передвигались очень медленно и мешали каретам. Эмбер и Салли Гудмен оживленно беседовали, и Эмбер почти забыла, что она — содержанка, носящая в своем чреве внебрачного младенца.

Салли Гудмен являла собой пышнотелую даму, у нее были полные розовые руки, а грудь выпирала из платья с низким декольте. Ее кожа была покрыта рябинками, хотя она и пыталась как могла скрыть этот дефект под толстым слоем бело-розового крема. Волосы двух-трех оттенков светло-желтого цвета со всей очевидностью свидетельствовали о вмешательстве в природу. Салли признавала двадцать восемь из своих тридцати девяти лет, и действительно умудрялась выглядеть моложе. Одевалась она со своеобразной элегантностью, хотя опытный глаз немедленно определил бы, что платья сшиты из второсортных тканей и второсортными портными. И в манерах ее ощущалась та же второсортность. Но та сердечность и доброжелательность, которые исходили от Салли, согревали и утешали Эмбер в ее одиночестве и тоске.

Миссис Гудмен, казалось, происходила из благородных и имела средства. По ее словам, она ненадолго задержалась в Лондоне, пока муж находился за границей по делам. По деревенскому акценту Эмбер Салли определила, что она живет в помещичьей усадьбе и тоже приехала в Лондон погостить. Эмбер устраивало такое заблуждение, и она с радостью подтвердила это.

— Боже мой, милая моя, — воскликнула миссис Гудмен, — так вы совсем одна? Такая молодая и красивая? Ах, ведь здесь в Лондоне столько злых людей!

Эмбер сама поразилась готовому ответу:

— О, я в гостях у своей тетушки… то есть, я…я собираюсь навестить ее, как только она вернется из Франции… она была при дворе его величества…

— Ну конечно, — согласилась миссис Гудмен. —Мой муж. тоже был там некоторое время, но король решил, что будет больше пользы, если он приедет сюда и примет участие в заговоре. А где живет ваша тетушка, дорогая?

— Она живет на Странде… о, это великолепный дом! — Элмсбери однажды проезжал мимо своего дома на Странде, хотя он еще не получил его обратно.

— Надеюсь, она скоро вернется. Боюсь, ваши родители беспокоятся, что вы так долго здесь одна. Вы не замужем, дорогая?

При этом вопросе Эмбер бросило в жар, она опустила глаза. Но тут же придумала очередную ложь, уже готовую сорваться с языка:

— Нет… не замужем… Но скоро выхожу. У тетушки есть один джентльмен на примете, кажется, она сказала, что граф. Он сейчас путешествует, но скоро вернется домой, вместе с ней. — Потом она вспомнила то, что ей рассказывал Элмсбери о родителях Брюса, и добавила: — Мои родители умерли. Отец погиб в битве при Марстонских болотах, а мать умерла десять лет назад в Париже.

— О, бедное дитя. Значит, у вас нет попечителя, никто о вас не заботится?

— Моей попечительницей является тетя, когда она здесь. А после ее отъезда за границу эту роль взяла на себя другая моя тетя.

Миссис Гудмен покачала головой и сочувственно сжала руку Эмбер. Эмбер осталась очень благодарна своей новой знакомой за интерес к ее жизни и сочувствие. Потому что одно то, что у нее есть, с кем поговорить по душам и поделиться впечатлениями, значило для нее многое. Ведь в одиночестве она всегда чувствовала себя такой несчастной и растерянной.

Чейндж размещался на пересечении Корнхилл и Треднидл-стрит[16], неподалеку от «Королевских сарацинов».

Здание галереи представляло собой гигантский прямоугольник с двором внутри, а галереи разделялись на маленькие магазинчики, где хозяйничала одна симпатичная молодая женщина, которая все время выкрикивала: «Что желаете, джентльмены? Что желаете, дамы? Ленты, перчатки, духи…» Там толпились молодые франты, заигрывали с продавщицами и, прислонившись к колоннам, разглядывали проходящих дам, нахально заговаривая с ними. Двор заполняли строго одетые торговцы, они вели серьезные разговоры о делах, об акциях и закладных, о морской торговле.

Когда дамы вошли внутрь и стали подниматься по лестнице, Эмбер последовала примеру Салли Гудмен и надела маску, хотя и неохотно. Что толку от миловидного лица, если никто его не видит? И она раскинула полы плаща, чтобы показать свою фигуру. Но несмотря на маску, она привлекала внимание. Ибо пока они шли по торговому ряду, останавливаясь, чтобы примерить пару перчаток, рассмотреть расшитые ленты или кружева, их сопровождали комментарии мужчин.

— А она хорошенькая… очень даже хорошенькая! Держу пари!

— Какие глазки! Прямо убивают на месте!

— Такая красотка на две недели любви — мечта мужчин.

Эмбер ощутила приятное волнение, она бросала взгляды по сторонам, чтобы определить, сколько мужчин смотрят на нее и насколько они красивые. Однако миссис Гудмен по-другому расценивала комплименты. Она прищелкивала языком и качала головой.

— Боже, как нахальничают нынче молодые люди! Несколько удивленная этим, Эмбер перестала посматривать по сторонам и чуть нахмурилась, чтобы показать, что тоже недовольна. Но недолго она оставалась нахмуренной, потому что выкрики и общая обстановка прямо одурманивали ее.

Ей хотелось купить почти все, что она видела, хотя совсем не разбиралась ни в ценах, ни в товарах, а любопытство захватывало ее целиком. Эмбер считала себя безгранично богатой и не видела причин, почему бы не купить все, что хочется.

Наконец она остановилась у прилавка, где торговала пышнотелая черноглазая молодая женщина в окружении клеток с птицами. В каждой из разноцветных — золотистых, серебряных ярких клеток сидела или канарейка, или попугай, или какая-нибудь другая экзотическая птица.

Пока Эмбер выбирала и никак не могла решить, то ли остановиться на длиннохвостом попугае бирюзового цвета, то ли на большой зеленой птице, она вдруг услышала за спиной мужской голос:

— Господи, какая красавица. Как ты думаешь, кто она?

Эмбер обернулась на голос, и в этот момент его собеседник ответил:

— Никогда не видел ее при дворе. Наверное, из загородных поместий. Во что бы то ни стало познакомлюсь с ней!

Мужчина шагнул вперед, широким жестом скинул шляпу и поклонился.

— Мадам, если вы позволите, я бы хотел подарить вам эту птицу, которая, на мой взгляд, далеко не так красива, как вы.

Восхищенная этим комплиментом, Эмбер улыбнулась и только собралась сделать реверанс, как раздался резкий голос миссис Гудмен:

— Как вы смеете так развязно разговаривать с благородной дамой, сэр? Уходите немедленно, пока я не вызвала констебля и вас не забрали в каталажку за дерзкое поведение!

Франт удивленно поднял брови и на мгновение заколебался, не зная, принимать вызов или нет, но миссис Гудмен так грозно взглянула на него, что он очень церемонно поклонился разочарованной Эмбер и отошел в сторону к своему приятелю, пробормотав уходя:

— Так я и думал — шлюха под охраной хозяйки. Она, очевидно, бережет ее для какого-нибудь старого козла-графа.

В этот момент Эмбер осознала, что слишком открыто радуется всякому новому знакомству. Она стала нервно обмахиваться веером.

— Боже мой! Клянусь, мне показалось, что видела этого молодого человека у тетушки! — Она плотнее завернулась в плащ и снова занялась выбором птицы в клетке.

Она заплатила за позолоченную клетку с бирюзовым попугаем монетой, которую наугад вынула из муфты. И тут миссис Гудмен снова пришла ей на помощь. Она схватила Эмбер за руку, когда та брала из рук продавщицы полученную сдачу.

— Подождите, дорогая. Думаю, вам недодали шиллинг.

Продавщица быстро дала шиллинг и, улыбнувшись, сказала, что обсчиталась. Миссис Гудмен сурово посмотрела на нее, дамы вышли из магазина и спустились к карете.

По дороге обратно миссис Гудмен взялась предупреждать Эмбер об опасностях, которые подстерегают в городе молодую хорошенькую женщину. Времена наступили жестокие, говорила она, благородная дама вынуждена сохранять не только свою честь, но и внешнее достоинство.

— Потому что мир устроен так, дорогая, — поучала она, — что дама столько же теряет от не верного поведения, сколько и от неблаговидных поступков.

Эмбер кивнула с серьезным видом, она чувствовала свою вину и сейчас размышляла: не дала ли она действительно повод для этих нравоучений. Тут карета остановилась, Эмбер выглянула в окно и, резко отшатнувшись, громко испуганно вскрикнула: по улице вели женщину; она была обнажена до пояса, длинные волосы прядями свисали ей на грудь, женщина еле тащилась, а мужчина время от времени ударял ее хлыстом по плечам, отчего она вздрагивала и стонала. За ними тянулась большая толпа — мальчишки, мужчины, женщины — они смеялись, дразнили несчастную, всячески издевались над ней.

— О, посмотрите на эту женщину! Ее бьют!

Салли Гудмен взглянула в окно и равнодушно отвернулась.

— Не растрачивайте на нее свое сочувствие, дорогая. Мерзкое создание. Она, должно быть, родила незаконного ребенка. Это вполне обычное наказание, и девка его заслужила.

Эмбер, как завороженная, не отрывая глаз от ужасной процессии. На голых плечах женщины виднелись рубцы и кровоподтеки. Эмбер снова оглянулась на несчастную и крепко зажмурила глаза. На мгновение ей стало плохо до обморока, и только из страха перед миссис Гудмен Эмбер сумела взять себя в руки. Вся ее веселость испарилась, и, как никогда прежде, Эмбер осознала, что совершила ужасное преступление — преступление, за которым следует наказание.

«О Господи Всевышний, — думала она в отчаянии, — ведь это могла быть я! Это буду я!»

На следующее утро Эмбер встала, накинула халат и принялась за крыжовенное желе, которое, как считали, помогает от тошноты. Раздался стук в дверь, а затем веселый голос миссис Гудмен, которая позвала Эмбер. Та быстро спрятала тарелку с желе под кровать и впустила соседку.

— А я как раз причесываюсь.

Миссис Гудмен подошла с ней к туалетному столику.

— Позвольте я помогу вам, дорогая. А ваша служанка уехала за границу?

Опытные руки ловко укладывали прическу, переплетали волосы в толстую косу сзади, взбивали наверху, затем миссис Гудмен закрепила тяжелые локоны шпильками с золотыми головками.

— Я… я уволила служанку. Она… она забеременела, — это единственная причина, которая пришла ей в голову.

Миссис Гудмен покачала головой, но ее рот заполняли булавки, и она не могла осуждающе прищелкнуть языком.

— Ужасные нравы в наше время, вот что я вам скажу. Но, Господи, милочка, как же вы обходитесь без служанки?

— Не знаю сама. У моей тети много слуг, она всех привезет с собой, — нахмурилась Эмбер.

Миссис Гудмен закончила прическу, и Эмбер расчесала длинные пряди с боков и распустила густые локоны по плечам.

— Конечно, дорогая. Но пока что — Боже, разве может дама обойтись без служанки?

— Не может, конечно, — согласилась Эмбер. — Но я не знаю, где мне найти служанку, ведь я никогда не жила в Лондоне, а одинокая женщина должна быть очень осторожной с незнакомыми, — добавила она добродетельно.

— Непременно, дорогая, это совершенно верно. Вы очень разумно рассуждаете. Возможно, я смогу вам помочь. Одна моя приятельница только что переехала к себе в загородное поместье и оставила кое-кого из прислуги здесь. Я имею в виду одну подходящую особу — опрятную, скромную девушку, и если она еще не подыскала себе места, я пришлю ее к вам.

Эмбер согласилась, и не прошло часа, как появилась пухленькая девушка с простым лицом в аккуратной темно-синей юбке, в чистеньком белом переднике и белой блузке с длинными рукавами, в полотняной косынке, закрывавшей волосы и завязанной узлом под круглым подбородком. Она сделала реверанс, скромно опустив глазки, и тихо сказала, что никогда не обманывала своих хозяев. Звали девушку Онор Миллз. Эмбер сразу наняла ее за два фунта стерлингов в год, включая жилье, питание и одежду.

Теперь, когда служанка расчесывала ей волосы, следила за одеждой, бегала по мелким поручениям и сопровождала на улице и в лавках, Эмбер чувствовала себя очень богатой и элегантной. Ей доставляла удовольствие также и компания девушки. Онор была спокойной, всегда аккуратной, всегда в хорошем настроении и являла собой превосходную слушательницу, влюбленную в хозяйку.

Но тем не менее, Эмбер помнила совет лорда Карлтона, что следует хорошенько прятать деньги и никому не доверять. Однако она не стала обращаться к Шадраку Ньюболду, как рекомендовал Брюс, ибо никогда даже не слышала о банкирах, поэтому боялась доверить деньги совершенно чужому человеку и решила, что справится сама. Она не последовала и другому совету Брюса — насчет пансиона у женщин, сдающих квартиры, — она отложила это до тех пор, пока ее внешний вид не вынудит заняться поиском нового жилья.

Эмбер и миссис Гудмен стали неразлучными подругами. Они вместе обедали, вместе ездили в Гайд-парк или на улицу Мэлл[17], вместе захаживали в Чейндж или торговый дом Ост-Индской компании. Однажды Эмбер предложила посетить театр, но миссис Гудмен очень сурово отозвалась о нравах, царящих в театрах, после чего Эмбер уже и не заикалась о спектаклях.

Муж миссис Гудмен задерживался на Континенте по делам дольше, чем предполагалось. А Эмбер заявила, что получила письмо от тети, где сказано, что она тоже пробудет во Франции еще недели две. А подойдет срок, Эмбер придумает что-нибудь другое. Она убедилась, что у окружающих складывается лучшее мнение не тогда, когда выкладываешь о себе правду, а когда приукрашиваешь свое положение.

Приятельницы были знакомы не менее двух недель, когда Салли Гудмен рассказала Эмбер о своем племяннике. Они как раз возвратились из церкви — было воскресенье — и беседовали в комнате Эмбер. Подруги лакомились креветками в горячем масле и запивали их рейнским вином. Онор раздувала мехами огонь в камине: день стоял довольно прохладный, и над городом повис тяжелый туман.

— Держу пари, — проговорила миссис Гудмен, не поднимая глаз и сосредоточив все внимание на тарелке, — вы получили бы большое удовольствие, если бы послушали, как мой глупый племянник расхваливал вас вчера вечером. Говорит, такой красавицы никогда в жизни не встречал.

Эмбер сунула в рот толстую хрустящую креветку и быстро взглянула на собеседницу:

— А когда же он меня видел?

Эмбер не познакомилась еще ни с одним молодым человеком, хотя возможностей имела много: она была убеждена, что не сможет ни в кого больше влюбиться, и в то же время тосковала по мужскому обществу. Она считала, что женская компания скучна и пресна, как стакан воды. Что же касалось мужчин, то среди них она не встречала ни одного, кто не обладал бы хоть одним подкупающим достоинством.

— Вчера, когда вы выходили из кареты. Думала, он вывалится из окна и сломает себе шею. Но я сказала ему, что у вас есть жених, граф.

О, ну зачем же! — посерьезнела Эмбер.

А почему бы нет? — теперь миссис Гудмен занялась французской булочкой. Она разломила ее на две части, намазала маслом, вареньем из розы и добавила миндаля. — Ведь это в самом деле так, верно?

— Ну да, конечно. Но он ваш племянник, а вы так добры ко мне, миссис Гудмен, поэтому если ваш племянник захочет познакомиться со мной…что же тут плохого?

Льюк Чаннелл собирался навестить свою тетю в тот же вечер, и миссис Гудмен пообещала привести его к Эмбер и познакомить. Он как раз возвращается из путешествия и сейчас на пути к своему загородному поместью в Девоншире. Эмбер очень оживилась в надежде, что он окажется красивым. Она переоделась и велела Онор снова сделать ей прическу. Она не надеялась, что Льюк будет похож на лорда Карлтона, потому что не встречала в Лондоне таких мужчин, как Брюс, но перспектива побеседовать с молодым человеком, возможно, немного пофлиртовать с ним и заметить блеск восхищения в его глазах — все это чрезвычайно взволновало Эмбер.

Однако Льюк Чаннелл глубоко разочаровал ее.

Немногим выше Эмбер, коренастый, с курносым носом и без двух передних зубов, с каким-то зеленым лишайником под носом вместо усов — вот каким оказался племянник миссис Гудмен. Но по крайней мере, он был хорошо одет, с лентами, повязанными на локтях, бедрах и коленях, и вел себя уверенно и по-светски, но главное, он оказался без ума от Эмбер. Льюк не переставал улыбаться, он не сводил глаз с Эмбер и даже по временам терял нить разговора посредине предложения, так его поразила девушка.

Как и большинство молодых людей, вернувшихся из-за границы, он вставлял в речь французские выражения и поговорки, через слово добавлял «морбле» или «морди»1. «Черт побери, (франц.)» Он рассказал ей, что Лувр гораздо больше, чем Уайтхолл, и что в Венеции проститутки ходят по улице с голой грудью, и что немцы пьют больше, чем англичане. Перед уходом он пригласил Эмбер и свою тетю в Малберри Гарден на завтрашний вечер, и Эмбер приняла это приглашение с улыбкой.

Не успели они закрыть дверь, как Онор спросила хозяйку:

— Ну что, мэм, он понравился вам? Какой щеголь, правда?

Но Эмбер неожиданно почувствовала себя усталой и разбитой. Такие приступы мрачного настроения становились все чаще по мере увеличения срока беременности. Она безразлично пожала плечами.

— Он не стоит того, чтобы о нем говорить.

На нее вдруг нахлынуло сразу все — разочарование, одиночество, мучительная тоска по Брюсу, безнадежность ее положения. Эмбер бросилась на диван и зарыдала. Беременность как бы заточила ее в четырех стенах и не выпускала, ее охватил ужас, как при встрече с чудовищем.

«Что же мне делать! Что делать, — отчаянно думала она. — Ведь он растет и растет во мне! Я не могу этого остановить. Он становится все больше и больше, пока я не лопну, как раздутая жаба, и тогда все узнают… О, лучше бы мне умереть!»