"Слово" - читать интересную книгу автора (Уоллес Ирвин)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

РЕНДЕЛЛ БЫЛ УВЕРЕН, что и через много-много лет, оглядываясь на прожитые годы, он будет помнить два последних часа этих суток, а точнее — самый последний час, проведенный им в гостиной королевских апартаментов амстердамского отеля «Амстель». Он будет вспоминать этот час как верстовой столб, поворотную точку в своей личной одиссее жизненного пути. В это место — в данный момент времени, он прибыл, не имея руля и ветрил. Но сегодня вечером, почти в первый раз на собственной памяти, он почувствовал, что у него появилось какое-то направление, некий маяк, способный привести его к той жизни, которую он избрал для себя.

Но в этом же событии имелось нечто бесконечно большее — его невозможно было коснуться или удержать, но познанное оставалось жить в тебе, такое же реальное и осязаемое будто часть твоего собственного тела.

И то, что Ренделл испытывал в себе — было спокойствием. Кроме того было чувство безопасности. И в этом же чувстве имелась какая-то цель, правда, было неясно, куда она ведет. Впрочем, даже и это было не важно…

Одного не было в этом новом чувстве, и как раз тут Ренделл был абсолютно уверен. Охватившее его состояние не имело ничего общего с религией в самом прямом или ортодоксальном ее смысле. Вместе с Гете Ренделл понимал сейчас, что тайна не требует для себя чудес. Нет, нет, овладевшее им чувство ни в коей мере не было религиозным. Скорее уж, оно было убеждением, трудно определимой силой. Все это было так, как если бы Ренделл открыл, что смысл его жизни, его собственное назначение перестало быть пустотой. Вместо этого пришла уверенность, что его персональное существование, как и у всех людей, было вызвано некой причиной, каким-то высоким предназначением. К Ренделлу пришло осознание непрерывности, личной связи с имеющимся у него прошлым, в котором он жил до сих пор, и будущим, в котором ему жить и жить; через осознание всех тех неизвестных ему пока смертных, что еще придут в эту жизнь, как пришел он в нее сам, которые будут увековечивать его реальность в этой жизни — и так до бесконечности!

Вошедшее в его жизнь — и Ренделл осознавал это — еще нельзя было назвать верой, той самой, не задающей никаких вопросов верой в невидимого и божественного Творца или Планировщика, что и дает цели и мотивации человечеству, который и является объяснением всего сущего. То, что вошло в него, гораздо лучше объяснялось самим Ренделлом как начало убежденности — убежденности в том, что его личное бытие на земле имеет смысл, причем, не только ради себя самого, но и для тех, с кем он сталкивается, для тех, с кем он связан. Короче, здесь, в этом месте Ренделл оказался не случайно или же по иронии судьбы и, следовательно, выходит не был он ничтожным сгустком плоти, пляшущим в вечном мраке пустоты.

Он вспомнил, как однажды отец начал цитировать ему ужасное и болезненное место из Блаженного Августина: Он, сотворивший нас без нашей помощи, не спасет нас без нашего согласия. С привкусом старинного сожаления, Ренделл знал теперь, что это не часть его веры. Он ничего не мог представить такого, на что мог бы согласиться ради спасения. Не мог он согласиться с тем, что, согласно Книге, мы идем с верой, а не за знамением. Он и сам предпочел знамение — и вот сегодня вечером он и вправду увидал нечто.

Только вот что он увидал? Он никак не мог описать это подробнее. Может, время позволит сфокусировать это более тщательным образом? Сейчас же, открытие веры внутри себя, веры в некий план, в цель для человека, было вполне достаточным поводом для взволнованности, надежды, чуть ли не страсти.

Собрав всю свою решительность, Ренделл освободился от кокона внутренних изучений самого себя и попытался возвратиться в окружающий его более прозаичный мир, чтобы проследить свои шаги на пути, приведшем его в это путешествие на чужую землю веры.

Два часа назад он возвратился в занимаемые им королевские апартаменты, на втором этаже отеля “Амстель”, но перед глазами стоял туман. Ренделл все еще был потрясен случившимся на улице. В этом безопасном и безоружном городе открытых и дружелюбных людей на него напали, его подстерегли два чужака — один из них был в маске. Полиция записала весь инцидент как мелкое хулиганство, банальную попытку ограбления со стороны парочки бродяг. Положив свой поцарапанный в переделке портфель на громадную, богато украшенную кровать, Ренделл знал больше их. В своем портфеле он нес не просто книжку, но то, что Гейне назвал Книгой, содержащей рассвет и закат, обещание и исполнение, рождение и смерть, всю драму человечества, Книгу Книг.

И еще, размышлял Ренделл, эта особенная Книга, о которой Гейне говорил, что время ее прошло, в глазах многих читателей была застывшим, обветшалым, никак не связанным с новыми временами объектом, будто пыльный, бесполезный предмет утвари, выдворенный на чердак цивилизации. И вот сейчас, практически за один вечер, совершенно случайно, ему возвратили жизнь, дали молодость, и Книга — как ее Герой — воскресла. Еще раз, как обещали ее крестные отцы, она могла сделаться Книгой Книг. И даже больше, в этой книге хранился пароль, ключ, Слово, что станет герольдом веры, поддерживаемым свежим изображением Иисуса, сделанным Иаковом — а значит и закон, доброта, любовь, единство и, в конце концов, вечная надежда смогут войти в материалистический, беззаконный, циничный, машинный мир, все ближе и ближе скатывающийся к Армагеддону.

На улице те двое были готовы покалечить и даже убить его, чтобы овладеть этим паролем. Несмотря на весь испуг, Ренделл лишь едва-едва осознал предупреждение того, что вступил в опасную игру. Теперь же в нем родилась глубочайшая убежденность. После сегодняшнего вечера он будет готов ко всему.

Ренделл вбежал к себе в номер, горя желанием прочесть Слово, но потом решил отложить чтение, пока не приведет нервы в порядок. Он вернулся в громаднейшую гостиную, где на мраморном кофейном столике, окруженном тремя темно-лимонного цвета креслами и длинной современной софой, обтянутой синим войлоком, на подносе стояли бутылки, пара высоких стаканов и свежеприготовленный лед.

На этом же подносе Ренделл обнаружил письмо от Дарлены, тон которого был слегка раздраженным. Ей очень не нравилось, что весь день пришлось оставаться одной — но автобусная экскурсия была просто замечательной, а еще она зарезервировала место на последнюю Поездку со Свечами по каналам, горничная сказала, что это очень романтично, поэтому она возвратится около полуночи.

Ренделл налил себе двойную порцию шотландского виски со льдом, потыкался по богато обставленной гостиной, затем уселся за современный стол, покрытый марокканской кожей, изучил тройную французскую дверь, что вела на балкон, с которого открывался прекрасный вид на реку, и выпил содержимое стакана. После этого он позвонил в ресторан, заказал salade, filet-steak и полбутылки “Божоле”, а затем отправился в ванную, чтобы принять душ.

Он как раз закончил завязывать пояс своего итальянского шелкового халата, надетого на хлопчатую пижаму, когда официант вкатил тележку с поздним обедом. Ренделл преодолел искушение читать Международный Новый Завет во время еды, но с салатом, мясом и вином долго церемониться не стал.

И наконец, спустя час, до краев переполненный ожиданием, Ренделл наконец-то открыл свой портфель, вынул белую папку и выложил книгу на диван. Он разобрал подушки, устроился поудобнее и взялся за книгу.

На первой странице, сразу же под названием, Международный Новый Завет, был чернильный штамп: НЕОТКОРРЕКТИРОВАННЫЕ ГРАНКИ. Чуть ниже, на приклеенной к странице этикетке был напечатано рабочее уведомление Карла Хеннига из фирмы “K. Hennig Druckerei, Mainz”. Хенниг указывал в нем, что данная обложка была самой обычной, но для двух первых изданий Библии будет взят самый лучший из доступных сортов картона — ограниченный первый тираж для прессы и духовенства будет так называемым Кафедральным Изданием, его изготовят на импортной индийской бумаге, а остальная часть издания для обычных покупателей будет напечатана на веленевой бумаге. Страницы будут иметь в высоту десять дюймов и шесть дюймов ширины. Поскольку данная Библия поначалу будет использоваться протестантами, хотя ее смогут приобрести и католики, все аннотации будут самыми минимальными и сведены в специальные примечания после каждой из книг Нового Завета.

Содержание Пергамента Петрония было помещено в качестве дополнения между Евангелием от Матфея и Евангелием от Марка, и в этом же дополнении была включена аннотация, говорящая об открытии пергамента в Остия Антика, подтверждении его подлинности, вопросах перевода с греческого языка и о связи пергамента с историей Христа.

Новооткрытая книга брата Господнего была помещена как часть канонического текста и вставлена между Евангелием от Иоанна и Деяниями Апостолов. Все тексты Нового Завета были переведены заново в свете последних открытий. Впоследствии отдельным томом будет напечатан и Международный Ветхий Завет, и он тоже будет вновь переведен, чтобы воспользоваться лингвистическими достижениями, полученными в результате находки в Остия Антика. В качестве предварительной даты публикации указывалось 12 июля.

В детстве и юности Ренделл прочитал Новый Завет и некоторые части его перечитывал неоднократно. Сегодня же вечером у него не было терпения, чтобы перечитать синоптические Евангелия — от Матфея, от Марка и от Луки — или же четвертое Евангелие, от Иоанна, с его символическими рассуждениями. Ему хотелось сразу же взяться за новые открытия — за Петрония и Иакова.

Сразу же за последними абзацами Евангелия от Матфея он нашел страницу, озаглавленную крупным шрифтом:

СООБЩЕНИЕ О СУДЕ НАД ИИСУСОМ, СДЕЛАННОЕ ПЕТРОНИЕМ.

Дополнение.

Текст сообщения Петрония, написанный от имени Пилата, занимал две страницы. Последующая за ним аннотация была напечатана уже на четырех страницах. Ренделл начал читать.

Луцию Аэлиусу Сеяну, Другу Цезаря. Сообщение о приговоре, вынесенном Понтием Пилатом, губернатором Иудеи, о том, что некто Иисус из Назарета будет казнен через распятие. На седьмой день апрельских ид, в шестнадцатый год правления Тиберия Цезаря, в городе Иерусалиме, Понтий Пилат, губернатор Иудеи, осудил Иисуса из Назарета за мятежные действия и приговорил к смерти на кресте lt;Аннотация: patibulumgt;.

До глубины души тронутый этим сухим, хладнокровным, языческим приговором, эхом звучащим сквозь туннели столетий, Ренделл не мог сдвинуться с места, пока не дочитал до конца официальный рапорт, написанный в пятницу, 7 апреля 30 года нашей эры.

Не теряя времени на то, чтобы еще раз исследовать текст или даже еще раз обдумать его, Ренделл стал горячечно перелистывать последующие страницы, пока не добрался до последних абзацев Евангелия от Иоанна. Он затаил дыхание и перевернул страницу.

И вот здесь, в неброском величии, в реальности и фактах и находился пароль к вере, долгожданное Воскрешение.

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИАКОВА

Я, Иаков из Иерусалима, брат Господа нашего Иисуса Христа, наследник Господа нашего, старший из оставшихся в живых братьев и сын Иосифа из Назарета, предстану вскоре пред синедрионом и первосвященником Ананием, обвиняемый в бунтарстве из-за того, что я предвожу последователями Иисуса в нашей общине.

И, как раб божий и Господа нашего Иисуса Христа, в оставшееся мне время для подготовки всего необходимого составил я краткое свидетельство о жизни и служении брата моего, Иисуса Христа, дабы предотвратить множащиеся искажения и ложь, дабы дать указания ученикам в вере супротив многочисленнейших искушений, дабы дать последователям нашим среди преследуемых двенадцати колен Израилевых силу духа.

Остальные сыновья Иосифа, живые родичи Господа нашего и мои собственные — это… lt;Прим.: Часть фрагмента отсутствуетgt; и остается мне свидетельствовать о перворожденном и наиболее любимом Сыне. Свидетельство сие — то что видел я сам и испытал в жизни, и свидетельство апостолов Учеников Иисусовых, которые также были свидетелями жизни его там, где сам я не мог быть свидетелем, и стану я глаголить истину о Сыне, кто говорил от имени Отца, дабы посланники могли принести ее Бедным повсюду. lt;Прим.: Ранние последователи Иисуса были известны как Ученики Иисусовы или же как Бедныеgt;

Господь наш Иисус Христос был рожден матерью своей Марией, которая понесла непорочно от Создателя, и был он рожден на постоялом дворе в месте, именуемом Вифлеем, в тот год, когда случилась смерть Ирода Великого, и за несколько лет до того, как Квириний был проконсулом Сирии и Иудеи, а Иисуса принесли, чтобы сделать ему обрезание…

Слово.

Знак. Свет. Божие Проявление.

Голова кружилась, виски пульсировали, отдаваясь болью во лбу. Ренделл читал и читал, все остальные тридцать пять страниц; он был полностью поглощен голосом брата, звучащим из 62 года нашей эры, чуть меньше, чем через тридцать лет после того, как находящийся без сознания, истекающий кровью Христос был снят с варварского креста и исцелен. Это Иаков говорил с бесчисленными поколениями, даже еще неродившимися, буквально за несколько месяцев до того, как сам встретил свою чудовищную смерть.

Ренделл закончил чтение Евангелия от Иакова.

Конец.

Начало.

Ренделл был до дна истощен заключенным в страницах чудом. И чудо заключалось в чувстве, как будто сам он был там, видел и слышал человека из Галилеи, сам прикасался к Нему, и Он прикоснулся к Ренделлу. Он верил. Человек или Бог — какая разница. Он, Стивен Ренделл, верил.

Трудно было оставить эти страницы, вернуться к аннотациям, историческому фону, объяснениям, но Ренделл заставил себя сделать это, и теперь все его внимание было приковано к дополнительным семи страницам.

Единственное, он не мог заставить себя размышлять. Ренделл лишь чувствовал, не способный обдумать прочитанное.

Он быстро вернулся к самому началу Евангелия от Иакова и наскоро пробежался по тексту. А потом вернулся к дополнению, к Сообщению Петрония о Суде над Иисусом, и вновь перечитал его.

В конце концов, осторожно положив Международный Новый Завет на кофейном столике, Ренделл откинулся на подушки дивана и позволил себе обдумать все в той же мере, как это чувствовал.

И вот только теперь Ренделл осознал всю ту меру, с которой новейшее Слово, единственное в своем роде Слово, пробило скорлупу цинизма и пробудило внутри него те чувства, которых он сам не испытывал с того времени, как был юношей из Оук Сити.

Жизнь его была сотворена, и теперь могла значить что-либо, для себя самого, равно как и для других.

Он снова и снова проверял это чувство.

И вот теперь, после того, как прошло два часа после возвращения в номер, и почти час, после того, как он открыл Международный Новый Завет, он сидел на диване, пытаясь овладеть собственными чувствами и разобраться с прочитанным, как пристало интеллигентному и рационально мыслящему человеку.

Он глядел на сшитые страницы книги и пытался вернуть в воображении и прокрутить про себя все то, что только что испытал.

Сообщение Петрония было относительно кратким и рутинным официальным документом. Совершенная обыденность его тона, немногословность — неотесанный римский центурион или офицер описывает суд над каким-то чокнутым преступником своему начальнику, префекту преторианской гвардии в Риме — делали его в сотни раз более реальным, более правдоподобным и морозящим кровь в жилах, чем более литературный и красивый отчет Луки.

Лука писал:

Пилат решил быть по прошению их, и отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу, которого они просили; а Иисуса предал в их волю.

Петроний же писал следующее:

На рассвете суд был перед дворцом Ирода. И фарисеи, и садуккеи не имели согласия как свидетели, настаивая на том, что предъявленное обвинение касается нарушения гражданских прав, а не Моисеева Закона. Свидетели, выступившие перед трибуналом, были друзьями Рима, они желали мира, и большинство из них были римскими гражданами. Они обвинили Иисуса в преступлении и дали свое свидетельство тому, что Иисус объявил себя Царем Израиля, провозглашая верховенство над Цезарем, что он учил и проповедовал непослушание и мятеж в городах по всей стране и запрещал слушать тех, кто выступает против восстания.

Ренделл вновь перечитал сообщение, подписанное Петронием и посланное за подписью “Понтия Пилата, префекта Иудеи” “Луцию Аэлиусу Сеяну, Другу Цезаря” в Рим.

Петроний вдохнул жизнь всего лишь в два предложения, в той чудовищной сцене в Преториуме, с Пилатом на возвышении, и с человеком по имени Иисус, спокойно стоящим перед ним:

Обвиняемый выступил в свою защиту, отвергая все выдвинутые против него обвинения за исключением того, что он заявлял, будто имеется власть выше Цесарской. Обвиняемый Иисус подтвердил, что миссия его была поручена ему его богом, и что она заключалась в том, чтобы установить царство небесное на земле.

Петроний сообщал о смертном приговоре, о приказе Пилата своему первому центуриону провести казнь. После бичевания треххвостыми плетями, римские воины повели Иисуса к месту Распятия. Петроний ведет к концу:

И его казнили за Овечьими Воротами. Смерть его наступила, что было удостоверено, в девятом часу. Два приятеля преступника, оба члены синедриона, подали просьбу Пилату о выдаче тела, и им было разрешено забрать тело для захоронения. Вот так закончилось дело с Иисусом.

Но то, что тронуло Ренделла еще сильнее, был рассказ Евангелия от Иакова. В этом месте биография прерывалась, тут не хватало слов или фраз только лишь потому, что данные фрагменты листов папируса рассыпались в пыль, или же потому, что старинные письмена, написанные изготовленными по примитивной методике чернилами, сделались неразборчивыми на обецветившихся волокнах. Но, используя дедуктивную логику, опытные богословы восполнили большую часть из отсутствующих слов и фраз, и, пускай даже и заключенные в изгородь скобок, пробелы уже не могли заслонить образ реального Иисуса.

Сам процесс чтения Евангелия от Иакова было верой — без малейших сомнений.

И дело было даже не в том, что в словах брата Иисуса колоколом звенела истина — та же самая резкая откровенность была и в Послании Иакова из стандартного Нового Завета — но в них явно указывалось, что это была история некоего человеческого существа, которое было чрезвычайно близко к другому. Рассказ, жестокий в своей простоте, не был прикрашен пропагандой евангельских авторов или более поздних христианских торговцев, которые в начале второго века со всем умением фальсифицировали или переписывали четыре евангелия, пока те не сделались каноном Нового Завета в четвертом веке.

Иаков, как предводитель последователей Иисуса в Иерусалиме, описал его евреем, желавшим изменить и улучшить иудаизм. Его сообщение не было замутнено теологией пришедших впоследствии христиан, описывавших события, которые сами они не видели. Вот эти-то христиане и желали изменить иудаизм полностью и навсегда. Они взяли из него наилучшее со стороны морали и истории, но вместе с тем они поменяли и самого Бога — из Бога закона, у которого имелись избранные, они сотворили Бога, который одинаково верит в любовь как к евреям, так и не-евреям, и исключительный акцент они сделали на Возвратившемся Мессии. Авторы евангелий посвятили себя провозглашению не сколько человека и его жизни, сколько идеи, на которой можно было бы построить их Христианскую Церковь.

Более того, Иаков полностью снимал с евреев вину за смерть Иисуса Христа, вопреки апологетам Матфея, Марка, Луки и Иоанна он откровенно проклинал римлян, и в этом версия Иакова подтверждалась Сообщением Петрония. Современные библеисты давно уже подозревали, что вся идея сопротивляющегося Пилата, которого иудейские старейшины силой заставили приговорить Христа к смерти, была разработана авторами евангелий по политическим мотивам и совершенно расходилась с истиной.

В аннотации был упомянут французский библейский исследователь Морис Гогель, писавший в 1932 году, в Париже:

Тот, кого христиане представляют миру как божьего посланца и Спасителя, был приговорен к смерти римским трибуналом. Данный факт создавал трудности для распространения Евангелий в римском мире, из-за того, что могло появиться впечатление, будто переход в Христианскую Веру означал принятие мятежной стороны, и — следовательно — выступление против имперских властей. Посему христиане постарались доказать, что прокуратор, пославший Иисуса на казнь, был коварно обманут в своей невинности, и что он публично заявил о том, что вынужден был сделать так именно из-за давления народа и иудейских старейшин.

В другой аннотации цитировался немецкий библеист, Пауль Винтер, писавший в Берлине, в 1961 году:

Работая, скорее всего, в Риме lt;Марк желалgt; возложить вину на еврейскую нацию за смерть Иисуса, в особенности же — на ее предводителей; это они, а не римляне, ответственны за распятие. Не следует полагать, что Евангелист руководствовался исключительно антиеврейскими чувствами; его позиция, скорее, защитная, чем агрессивная. Он обеспокоен тем, чтобы каким-либо образом обойти все то, что могло бы спровоцировать антагонизм римлян, или хотя бы даже только подозрения, по отношению к идеалам, которых он придерживается… Нет никаких оснований делать заключение о том, что Иисус каким-то образом был связан с подрывными движениями, такими, какие привели к предшествующим мятежам. Таким образом, Евангелист умалчивает о том, что Иисус был приговорен и казнен за подстрекательство к мятежу. В пользу этого говорит то, что он не был арестован римскими солдатами и не был осужден по политическим причинам римским магистратом; вместо этого говорится о том, что и арест, и последующая казнь были вызваны некоторыми скрытыми причинами, таящимися в Иудейском Законе.

Наконец-то историческая ложь была навсегда сметена Иаковом Праведным.

И самое главное, над всем этим, вершиной всего, было удивительное сообщение о том, что Иисус Христос выжил после Распятия — то ли по причине Божественной воли, то ли по причине искусства смертного врача — и Он не только показался Сам, но еще и оставил свою страну, чтобы продолжить собственное земное служение еще на девятнадцать лет, пока не вознесся в небеса.

Так Иаков рассказывал об Иисусе.

Невероятно, но и абсолютно достоверно.

Таким было землетрясение, которое могло бы поколебать евангельский вековой канон, но в то же время сохранившее его место как здание, вместившее учителя гениальности, мудрости, предвидения, пророка, которому можно было верить, такого, на которого мог положиться рациональный и научный век, которого можно было бы интерпретировать, и за которым можно было бы следовать. Это должно было бы стать причиной международного потрясения, чувства обретения долгожданной надежды, которая могла бы вдохновить человечество на благоговение перед будущими столетиями.

Иаков говорит об Иисусе.

Это были древние мемуары, в которых не было сказочности, воскресающие человека, а не божественное дыхание небес, возможно даже, не шествующего по водам или заставляющего воскреснуть из мертвых, не просто Сына Божьего, но сына всех людей за все времена, который знал и радость, и тяготы, который учил смирению, пониманию, чувству общности, но яростно восставал против жестокости, лицемерия и жадности.

"Ищите писания”, указывал его ученик Иоанн в своем Евангелии. Стив Ренделл отыскал новое писание, и теперь пытался припомнить все то, что вдохновило и тронуло его, подняв столь высоко.

Иаков рассказывает о Христе. Видения и мысли пели и плясали в мыслях Ренделла.

Конечно же, рождение ребенка на постоялом дворе в Вифлееме. Рожденный то ли от пятнадцатилетней девственницы, посещенной Духом Святым, то ли от совсем молодой женщины, забеременевшей от земного мужчины — это так и осталось неясным, как Иакову, так и его переводчикам. Тем не менее, намек на Непорочное Зачатие имелся, поскольку Иаков воспользовался словом “Покрытый Тайной”. lt;Аннотация: Тем самым Иаков намекает на то, что Иисус был зачат от Святого Духа и рожден Девой Марией. Как объяснял в 150 г. н.э. Юстин Мартир: “Слова “се, Дева во чреве приимет” указывают, что дева приимет без сношения; ведь если у нее хоть с кем-то сношения были, она более не могла бы оставаться девой. Но сила Господня вошла в деву и вызвала то, что приняла она во чрево, хотя и была девой”. С другой стороны, поскольку Иаков несомненно называет себя братом Господа нашего Иисуса Христа, можно выдвинуть аргумент, что Иисус был рожден из союза между Марией и Иосифом, а сам Иаков мог появиться позднее. Евангелист Иоанн и вправду заявлял, что Иисус был рожден “согласно плоти”.gt; А после своего рождения на восьмой день Иисус был обрезан, все правильно.

Бегство в Египет, подтвержденное Иаковом. Здесь же был царь Ирод, который устрашился рождения Мессии и приготовил резню всех младенцев в районе Вифлеема, которым не исполнилось двух лет. lt; Аннотация: Жестокость Ирода была прекрасно известна в свое время. Хотя он и придерживался Моисеева Закона, запрещавшего убивать свиней и есть свинину, он послал на смерть свою в прошлом любимую жену и двух своих пасынков. Это заставило Августа Цезаря упомянуть в Риме: “Я бы предпочел быть свиньей Ирода, чем его сыном.”gt;

Чтобы спасти свое дитя от избиения младенцев, Иосиф и Мария забрали Иисуса и направились к Неброну, пошли на Газу и Рафию, а потом — по неизвестным причинам, сообщения об этом отсутствуют — добрались до Пелусиума в Египте. В Египте проживал миллион евреев, и Иисус скрывался со своими одноплеменниками в Александрии до тех пор, пока Ирод Великий не умер. После того, как началось правление Архелая, Иосиф с Марией и ребенком возвратился в Палестину, избрав своим домом Галилею.

Иаков кратко, но ярко описал до сих пор неизвестные годы молодости Иисуса. Он обучался в бет ха-сефер, доме книг, начальной школе, и еще до того, как Ему исполнилось тринадцать лет (возраст Его был вычислен по аннотированным материалам) Он изучал Закон Яхве, Книгу Ионы, предсказания различных Пророков и комментарии проповедников. Много раз Он посещал расположенную неподалеку общину аскетов ессеев, беседовал с некоторыми богословами и обсуждал книги Еноха. От них он воспринял идеи отмены рабства, изготовления оружия и отмены жертвоприношений. От них же Он воспринял желание увидеть царство Мессии. В то время, как Он учился у учителя-фарисея в Иерусалиме, тот и жрецы Храма были восхищены Его ученостью, ранней зрелостью и святостью. Иаков присутствовал при введении Иисуса во храм.

Их отец, Иосиф, по-видимому, зарабатывал на жизнь тем, что работал по дереву lt;Аннотация: Во времена Иисуса ни в еврейском, ни в арамейском языке не было слова “плотник”gt;. Он рубил кедры и кипарисы в лесах, ставил и поправлял строительные леса, изготавливал сундуки, сельскохозяйственные орудия, квашни и бочки, но его старший сын, Иисус, вовсе не был обработчиком дерева, разве что от случая к случаю помогал отцу в отделке деревянных изделий. В свои молодые годы Иисус трудился как земледелец и пастух, поначалу засеивая маленький семейный участок пшеницей и ухаживая за виноградником, а став постарше — ухаживал за отарой овец. Семейство Иосифа жило очень бедно, в однокомнатной хижине из глиняных кирпичей, половина которой была отдана домашней скотине.

Когда Иосиф умер (фрагмент, указывающий на время этого события, подвергся разрушению, но авторы аннотаций считают, что это должно было произойти через три года после бар мицвы Иисуса), Иисус потряс все семейство и соседей своей молитвой над телом Своего отца: “Отче всяческого милосердия, глаз видящий и ухо слышащее, о, выслушай просьбу мою о Иосифе, старом человеке, и пошли Михаила, главу ангелов твоих, и Гавриила, светлого посланника своего, и армии ангелов твоих, дабы могли они прийти с душою отца моего, Иосифа, дабы привели они его к тебе на небеса”.

После этого Иисус сделался главой семьи, состоящей из матери Его, братьев и сестер; он работал на поле и в винограднике, а также глубоко изучал древние писания. В конце концов, подчиняясь божественному вдохновению, Он оставил хозяйство на Иакова и начал проповедовать учение любви, объединения и надежды в селениях далекой Галилеи. Он знал койне, обыденный язык городских греков, но к еврейским общинам Он обращался на арамейском.

На одиннадцатом году правления императора Тиберия lt;Аннотация: когда Иисусу исполнилось двадцать девять летgt;, Иисус встретил некоего человека, известного как Иоанн Креститель, и был крещен. Затем Он ушел в леса и горы, чтобы размышлять о своем пути и искать направления от Своего Бога на небесах. Когда Он вернулся к людям, миссия Его была для него уже ясна, и проповедь Его стала более смелой и настойчивой.

А потом под тростниковым пером Иакова шло описание своего старшего брата, история того, как тот взвалил на свои плечи служение по спасению угнетенных, тех самых обычных людей, которые были отягощены никому не нужными обычаями еврейской ортодоксальности и подавлены римскими оккупационными легионами. Иисус был несколько выше обычного роста. lt;Аннотация: Нормальным ростом среди его сородичей в то время считался рост в пять футов и четыре дюйма, так что Иисус, по-видимому, имел пять футов и шесть дюймов ростаgt;. Иисус носил Свои волосы до плеч, курчавые локоны спускались ниже ушей, у Него были красивые густые усы и такая же густая борода. Его волосы каштанового цвета были разделены посредине головы. У Него был высокий, покрытый морщинами лоб; глаза серые и запавшие; нос был великоватый и то ли скрюченный, то ли изогнутый в сторону, полные губы. Лицо его было покрыто болячками, тело Его также было изъязвленным: “ Господь был безобразен телом, но прекрасен душой”. Взгляд его был как у человека, имеющего право приказывать, но часто Он отводил глаза и погружался в себя. Поведение его было мягким, но иногда — мрачным до суровости. Голос Его был глубоким и мелодичным, доставляя наслаждение растущему числу Его учеников и последователей. Был Он немного сутуловат. Походка Его была неровной из-за пороков тела, хромоты в искалеченной ноге, что стало заметным за год до Его распятия в Иерусалиме, и это доставляло Ему массу трудностей. lt;Аннотация: В 207 г.н.э. раннехристианский автор, Тертуллиан, родившийся в Карфагене и обращенный в христианство в Риме, отметил, что Иисус был хромцом: “Тело его даже не имело нормальной людской формы”.gt;

Путешествовал Он с ослом, который нес Его бурдюк с водой, Его тыквенный сосуд для питья, Его свернутые в цилиндры свитки, Его запасные сандалии; Он же шел перед ослом, обычно одетый в шерстяной плащ и льняной хитон, перехваченный поясом, в ременных кожаных сандалиях, неся с собою свою суму и свой посох.

К посланиям Иисуса Иаков прибавил то, что сейчас заполнило семь страниц Международного Нового Завета. Иисус обращался к бедным и страдающим, пробуждая их. Он мог целовать каждого, кто был приятелем, и говорить: “Мир тебе”, и говорил Он им, что Он был с их Отцом на небесах, и говорил: “Те из вас, кто верит в меня, хотя и умрут, будут жить”. Он говорил, что Он был послан, дабы предшествовать новому земному царству мира и любви.

"Все, кто видели и слышали Его, все одинаково знали Его сострадание”. Все в Его глазах были словно один. Он говорил о тирании, насилии, грубости и хаосе на земле, которые должны исчезнуть до обещанных Им доброты, справедливости, равенства и мира. Те, кто верят, восторжествуют над смертию, и в наступившем царствии познают счастье навечно.

Очень часто, писал Иаков, Иисус в своих проповедях поднимал необычные вопросы. Он требовал равенства для женщин. “Дочь должна иметь право наследовать ту же долю, что и ее братья”. Иаков подтверждает историю, рассказанную Иоанном, о женщине, которую обвинили в измене с другим мужчиной, правда, история Иакова несколько отличается от той. Иисус отправился в храм на Оливовой Горе учить там, когда фарисеи, желая загнать Его в ловушку, привели туда женщину, обвиняемую в измене мужу. “Они сказали ему: “Равви, женщину эту поймали на измене. Закон гласит, что женщину эту следует удушить. Что ты скажешь на это?” И Иисус сказал тем, кто желал поймать его в ловушку: “Если кто из вас без греха, то пусть таковой и задушит ее”. Тогда, убежденные его доводами, они покинули храм. Иисус прикоснулся к брови женщины и спросил: “Осудил ли тебя кто-то из этих мужчин?” “Никто, Господи”, — ответила та. “Вот и я не обвиняю тебя. Иди и более не греши”.

Иаков оставил множество речений своего брата. Они и сейчас не потеряли для мира своей важности. Его речения говорят об угнетении бедных богатыми и людьми из правящих классов, они касаются необходимости сближения народов с целью остановить войну и колонизацию, требования образования для всех, обязательного отказа от предрассудков, догм, ритуалов, и еще два речения, предсказавшие, что однажды человек сможет перешагнуть на небесные планеты, и о том, что будет такое время, когда земля обернется к саморазрушению.

Среди всего прочего, Иаков собрал заповеди, афоризмы, сентенции, поговорки Иисуса, которые до сих пор не были известны, равно как и те, что были оригинальным источником для авторов четырех классических Евангелий и для авторов множества апокрифов.

Иаков пишет: “Сказал им Господь наш Иисус, что тот, кто имеет малое количество пищи в корзине своей и думает: “Что буду я есть завтра?”, в таковом мало веры”. Иаков пишет: “И напомнил им Иисус: “Помните, никакой слуга не может служить двум хозяевам. Если вы желаете служить и Богу и Мамоне, ни в том, ни в другом случае не будет вам никакой выгоды!”. Иаков пишет: Сказал Помазанник своим последователям: “Обновите себя, ища завета с природой жизни и с творцом. Идите в леса и в луга, дышите долго и глубоко, и познайте истину и воздух, и размыслите над истиной, удалив всех замаранных людей, всех тех, кто нечист телом и душою. И так вот, через воздух и через Отца святого, вы возродитесь вновь”.

Но здесь имелось и больше.

Вот что было здесь — зародыш Золотого Правила: “Иисус сказал, “Сыновья Божии должны стать сынами человеческими, каждый должен утешать и помогать другому, каждый должен стать братом иному. Все сыны человеческие станут сыновьями Божьими если будут любить не только тех, кто любит их, но если возлюбят они врагов своих и вернут им любовь вместо ненависти. Любые двое, кто творят мир один другому в доме сием, смогут сказать горе: “Подвинься”, и та подвинется. Поступайте с другими так, как желаете, чтобы поступали с вами. Не делайте никогда ближнему своему ничего, чего не желали бы, чтобы тот сделал вам после того. Те, кто послушаются этого, смогут сделать землю подобной райским кущам, они смогут унаследовать и познать Царствие Божие”.

Вот что было здесь: путь жизни: “После этого Иисус сказал: “Презирайте лицемерие, это истинное зло. Ищите правду, ибо это добро. Не дайте царствию небесному завянуть, ибо царствие сие подобно пальмовой ветви, плоды которой упали с нее, и плоды сии есть добро, которое надобно спасти и наново посадить”.

Вот что было здесь — философия для нынешнего дня: “И собрал их Иисус вкруг себя, говоря: “Не забывайте о том, как долго мир существовал пред вашим рождением, и знайте, как долго будет он существовать после вас, и знайте, что ваша земная жизнь это всего лишь день единый, а все страдания ваши — час единый. Посему, живите не со смертию, но с жизнью. Помните слово мое о том, чтобы иметь веру, дарить любовь и делать доброе дело. Благословенны те, кто спасен будет верой в этом мире”.

Несколько раз Иаков был свидетелем того, как брат его излечивал хворых, хотя никогда не был он свидетелем божественных чудес, о которых ходили слухи на самых разных языках. Иаков видел вмешательство Иисуса в деле Лазаря. Правда, впоследствии Иоанн преувеличил случившееся и представил его как чудо воскрешения из мертвых, Иаков сам был свидетелем произошедшего. “После того Марфа и Мария послали за Иисусом от имени любимого своего брата, Лазаря, который тяжко заболел и лежал недвижно. Я прибыл с Иисусом в дом Лазаря на склоне Оливовой Горы, и прошел с ним вместе в дом, где Иисус поглядел на своего лежащего друга, коснулся его дрожащей брови и воззвал: “О Лазарь, встань”, а Лазарь поднялся, после чего чувствовал себя прекрасно”.

Дважды в ходе служения своего Иисус познал тяжкую руку римских центурионов, первый раз в Капернауме, где Он лечил сломанную ногу (Нога срослась не правильно, и с того времени Иисус тянул ногу при ходьбе). Оба раза центурионы грозили арестовать Его и предать наказанию, если Он не перестанет проповедовать среди людей. Но ни разу Его по-настоящему не арестовывали, ни разу Он не прекращал своих проповедей.

В шестнадцатый год правления Тиберия lt;Аннотация: когда Иисус находился в возрасте тридцати четырех летgt;, Иисус собрался распространять свое вероучение милосердия, несения добра и мира — и подчинения никакому иному авторитету кроме Бога и самого Себя в качестве Слова Божия — в самом сердце Иерусалима. Оккупанты-римляне предупреждали, что Его проповеди могут вызвать следующий мятеж, в связи с чем Иаков и старейшины еврейского Синедриона молили Иисуса, чтобы тот учил где-нибудь в ином месте, чтобы римляне и жестокий, настроенный против евреев Понтий Пилат не могли иметь претензий.

Иисус, казалось, не воспринял никаких предупреждений и добрых советов. Он прибыл в город. Хотя каждое Его движение прослеживалось оплачиваемыми доносчиками, Он продолжал проповедовать, а во время праздника еврейской Пасхи Он осмелился направить Свое слово толпам людей, собравшихся под самыми стенами дворца Ирода. Разъяренный Пилат связался с Иродом Антипой, который только что прибыл в город. Праздничную вечерю Иисус со своими ближайшими учениками вкушал в доме Никодима, где пересказал историю Исхода Детей Израиля и отвечал на вопросы, задаваемые самым младшим из присутствовавших; Он преломил неквашеный хлеб, или же мацох, ел горькие травы и пил вино. В конце концов, убежденный Иаковом и другими уйти из Иерусалима на какое-то время и проповедовать в других местах, Иисус отправился в долину Кедрона, когда какой-то неизвестный именем доносчик привел отряд римских солдат. Иисус был схвачен и помещен под арест.

На следующее утро, перед дворцом Ирода состоялось судилище Понтия Пилата. Обвиненный в неподчинении властям и разжигании бунта, Иисус ожидал приговора. Все свидетели, выступавшие против Него, были римлянами или же теми, кому римское гражданство было обещано; садуккеи же, управлявшие храмом, отказались выступать свидетелями против Иисуса (опасаясь того, что последователи Иисуса выступят против них самих). В течение всего это краткого судилища Пилат был непреклонен lt;Аннотация: Царь Агриппа I сообщал императору Калигуле, что Пилат всегда был “безжалостным, грубым и не отличался гибкостью ума”gt;. Вердикт Пилата был краток. Он сказал Иисусу: “Ты будешь распят”. А Иисус ответил ему: “Гляди, твой дом оставлен пустым”.

После жестокого избиения — двумя бичами, в концы которых были вплетены собачьи кости, которыми Иисусу нанесли более сотни ударов — отряд римских солдат вывел Его и двух преступников, которых звали Гестас и Дисмас, через Овечьи Врата к небольшому холму у самых стен Иерусалима. Здесь Иисус был распят. Ни ноги Его, ни руки не были пробиты железными гвоздями. Запястья и лодыжки были привязаны к оливовым перекладинам креста веревками. Корчась в агонии, истекая кровью после бичевания, страдая от жажды и горячки, умирая, Он висел на солнце. Чтобы приблизить конец, какой-то солдат пробил Его бок коротким мечом и, смеясь, сказал: “Пускай Илия придет, чтобы спасти его!”. Как только клинок был извлечен из тела, Иисус потерял сознание.

К девятому часу lt;Аннотация: три часа после полудняgt;, центурион подошел к Иисусу, прикоснулся к Нему, обнаружил, что Тот уже похолодел, и объявил Его мертвым. После этого, друзья покойного, Никодим и Иосиф из Аримафеи, сославшись на римский закон, позволяющий достойно хоронить казненных по политическим мотивам, обратились к Пилату с просьбой забрать тело, чтобы провести погребение. Их желание было удовлетворено.

До наступления вечера Никодим направил учеников, Иоанна и Симона, чтобы те забрали тело и принесли его к его частной гробнице и здесь приготовили труп к захоронению. Пока мужчины вместе с Иаковом доставали льняные бинты, а также мирру и порошок алоэ, дабы помазать Его, Мария из Магдалы сидела над телом, лежавшим на полу преддверия в гробницу. Когда мужчины с Иаковом вернулись, Мария встретила их изумленными словами: “Дышит, чудо! “Раббули” — Учитель — он жив!”

И, согласно Иакову, его брат действительно еще жил, хотя и находясь в коме, он все же дышал. Иаков с учениками немедленно спрятали находящегося без сознания Иисуса в безопасной пещере, в то время как в тайне был послан человек, чтобы привести врача-ессея к Иисусу, дабы тот возвратил Его к жизни. После тщательного осмотра врач сообщил, что солдатский меч не затронул никаких жизненно важных органов Иисуса, что римляне объявили Его мертвым без всяких на то оснований. После недели лечения, в течение которой врач-ессей приходил каждый день, Иисус был излечен, хотя и выглядел крайне слабым.

Иаков пишет:

"Было два мнения о Его воскрешении из мертвых. Мария из Магдалы считала, что Иисус был воскрешен его Отцом небесным. Врач же уверял, будто Иисус выжил после распятия как простой смертный, поскольку, по чистой случайности, рана его была поверхностной. lt;Аннотация: Это было не первое письменное свидетельство выживания после распятия. Докладывая о подобном случае, произошедшем сорок лет спустя, историк Иосиф Флавий писал: “и когда император Тит послал меня … в некое селение, называвшееся Текоа, чтобы я узнал, имеется ли там место, годящееся для лагеря. Когда я вернулся, то увидал многих пленных распятыми; троих из них я узнал как своих бывших знакомых. Я почувствовал ужасный стыд и со слезами на глазах отправился к Титу, где рассказал ему про них; он тут же приказал снять их с крестов … правда, двое из них умерло на руках у врача, но третий выжил”. См. Иосиф Флавий “Жизнеописание”, 75gt;. Мне трудно сказать, умер ли мой брат и наш Господь и был после того воскрешен Богом, то ли он выжил во плоти в результате врачебного искусства и Божеского веления. Но как только я уверился в спасении своего брата, я поспешил сообщить об этом тем, кто считал Его мертвым, и сказал им: “Maranatha — Господь пришел”, и они уверовали в его возвращение, возрадовались и укрепились в вере своей.

Все как один согласились с тем, что случившееся было чудом. Иисус был жив. После того, как-то ночью, когда он уже выздоровел и набрался сил, Иисус позвал меня и нашего дядю, Симона Клеопу, в свое тайное убежище и сказал так: “Вы из возлюбленных и будете причиной жизни среди многих. Объявляйте благое пришествие Сына и Отца.” После этого он сообщил о том, что должен покинуть нас, когда же я спросил, куда он собирается отправиться, Он ответил: “Много домов во владениях Отца моего, и я обязан посетить их и разнести весть о спасении, пока не призовут меня вознестись к Отцу моему”. И до того еще, как пропел петух, мы сопроводили Господа нашего к холмам возле Вифании, где Он оставил нас, благословил, и, взяв посох свой в руки, скрылся в тумане и темноте. Мы же опустились на колени и вознесли сердца наши и благодарения к небесам.

Аминь, Он жил, Иаков подтвердил это; все же остальное, что Иаков записал, он слышал из первых уст тех, кто был свидетелем продолжившегося служения Иисуса Христа.

Внешность Иисуса в результате Его болезней изменилась, посему немногие распознали Его. Иисус отправился в Цезарею, Дамаск, Антиохию, Он путешествовал в Парфию, затем в Вавилон, после чего возвратился в Антиохию, затем отправился на Кипр, в Неаполь, а после того — и в сам Рим.

То, что Он бывал в тех или иных местах, Иаков слышал от учеников, когда те возвращались в Иерусалим. Maranatha, говорили те по-арамейски, и Иакову тут же становилось ясно, что Господь приходил к ним, и что они видели Его во плоти.

Свидетелей Его второго служения было достаточно много. В селении Эммаус, в семи милях от Иерусалима, Иисуса видели Клеопа и Симон, и Он преломил с ними хлеб. На берегу Тивериадского моря Он предстал перед Фомой, Симоном Петром и Симоном, сыном Ионы, Он открылся им и обедал с ними. На дороге, ведущей в Дамаск, через пять лет после Распятия, Савл из Тарса — названный Павлом после своего обращения — ночью встретил странника, когда же он спросил у странника, кто он такой, тот ответил: “Я Иисус”.

Спустя долгое время после Распятия, Игнатий из Антиохии слышал Иисуса, проповедующего на рыночной площади в Антиохии, когда же Игнатий стал старше, он рассказывал собственным ученикам: “Он был во плоти, и я сам видел его”. Значительно позже, после того, как Иисус на торговом корабле прибыл в Италию и шел по Аппиевой дороге, направляясь в Рим, он встретил апостола Петра, и Петр был ошеломлен этой встречей. Иисус сказал: “Прикоснись ко мне и убедись, что я не бесплотный демон”. Петр прикоснулся к нему и поверил, что Иисус был во плоти. “Куда направляешься, Господь?” — спросил Петр. А Иисус ответил ему: “Я обязан пройти этот путь, чтобы быть вновь распятым”. lt;Аннотация: Иаков подтверждает утверждение теолога Ирения, который писал между 182 и 188 гг. н.э., и был первым, перечислившим четыре канонических евангелия, что Иисус жил до пятидесятилетнего возраста. Также Иаков подтверждает заявление анонимного автора Acta Pilati, или же Актов Пилата, известных еще и под наименованием “Евангелия от Никодима”, написанного, возможно, в 190 г. н.э., что Иисус умер не в 30 г.н.э., но где-то между 41 и 54 гг. н.э., уже во время правления императора Клавдия.gt;

Но лишь немногие близкие, что знали Его до того, узнали Иисуса во плоти. Остальные Его ученики и последователи верили, что Он вознесся в небеса неподалеку от Вифании. История эта поддерживалась самим Иаковом, Симоном Клеопой и немногими близкими. Все эти апостолы, желая защитить жизнь Иисуса в Его новом служении и не допустить второго Его ареста и Распятия, согласились не слишком распространяться о произошедшем. Так вот Иисус продолжал свое служение как бродячий учитель и проповедник, открываясь лишь немногим.

В Риме, как стало известно Иакову, его брата Иисуса часто можно было видеть у Пинцианских ворот, где он появлялся среди бедных и увечных, приходя к ним с помощью и утешением. На девятом году правления императора Клавдия все шестьдесят тысяч римских евреев были высланы из города, и Иисус был среди них. “И Господь наш, в исходе своем из Рима со своими учениками, этой ночью должен был идти по богатым полям Фуцинского озера, осушенного Цезарем Клавдием, и возделываемым теперь и обрабатываемым римлянами”. Иисусу к тому времени было пятьдесят три года.

Иаков писал:

Павел рассказывал мне, что когда он прибыл в Коринф, то познакомился там с евреем Акилой и его женой Присциллой, занимающимися обработкой кож, и от них узнал Павел о последних страданиях, об истинном воскрешении и вознесении Иисуса. По приказу Цезаря Клавдия Акилу с Присциллой изгнали из Рима вместе с остальными евреями со строгим наказом не собираться впредь и не исповедовать свою незаконную веру, пока находятся они на земле Рима. Акила с Присциллой покинули Рим вместе с Иисусом и пробыли тяжкий путь на юг, к порту Путеоли. В портовом городе, ожидая египетского судна с зерном, которое должно было доставить их в Александрию, а затем и в Газу, Иисус собрал вкруг себя беженцев в Иудейском квартале и говорил с ними, призывая верить в Отца и грядущее пришествие царствия Господня и Его Сына. И он открылся им как Сын. Доносчик из местных, ценой награды в 15000 сестерциев, доложил местным властям, что Иисус не подчинился приказу Цезаря. После этого, отряду римских солдат, стоящих гарнизоном в statio за пределами порта, было приказано арестовать Иисуса за его преступление против властей.

Без всякого суда Иисуса приговорили к смерти. На холме за границами Путеоли его бичевали, привязали к кресту, а кровоточащее тело обмотали тряпками. Солдаты, распявшие Его на кресте, поднесли факел к Его телу и ушли. Как только они оставили Его, над бухтой поднялся страшный ветер, погасив языки пламени, охватившие Господа нашего. Когда Акила с учениками сняли Его ослабевшее тело с креста, Иисус уже был бездыханным. Тело Его в тайне было спрятано в пещере, дабы дождаться прихода темноты и похоронить надлежащим образом. Ночью, придя с бинтами и необходимыми веществами, чтобы бальзамировать тело Господа нашего, Акила с Присциллой и семью другими свидетелями нашли пещеру пустой. Ученики были обескуражены и перепуганы. Когда они начали размышлять над тем, что же случилось с трупом, круг света ярче тысяч свечей заполнил пещеру, и им во всей славе своей открылся Иисус. Он кивнул собравшимся, и те последовали за ним до вершины холма за пределами Путеоли. В свете нарождавшейся зари Иисус благословил их и тут же вознесся вверх и, окруженный облаком, скрылся в небесах; присутствующие же опустились в страхе и растерянности на колени и вознесли хвалу Отцу и Сыну.

И вот, так брат мой Иисус вознесся к своему Творцу. Вот что Акила с Присциллой рассказали Павлу в Коринфе, а тот передал все это мне. И теперь вот Господь наш возвышен и занимает трон свой одесную Отца.

Иаков завершает свой рассказ личным примечанием:

Вера моя в божественное предназначение брата моего, Иисуса, росла во мне с каждым днем, и через всех учеников Его послание Его было разослано далее. Я руководствовался иудейским законом — не ел мяса, не пил вина, облачался только в одно одеяние, и волосы мои и борода оставались нестрижеными — я должен был возглавить Церковь Его в Иерусалиме. Известия продолжали распространяться среди иудеев в изгнании, среди неевреев от Дамаска до Рима, среди обращенных в Самарии, среди всех тех в Цезарее, Эфесе и Яффе, где мы крестили обрезанных и необрезанных.

Власти подозревают меня, и дни мои на земле близятся к концу. В связи с этим я передаю одну копию рассказа о нашем Иисусе Матфею для Варнавы с целью пользования на Кипре, а одну копию Марку для Петра в Риме, а эту копию я высылаю с другим… Поздравления от Иакова моею собственной рукой…

lt;Аннотация: Иаков, брат Иисуса, автор этого утраченного евангелия, в 62 г. н.э. был приговорен к смерти иерусалимским первосвященником.gt;

lt;Последующая аннотация: Через несколько месяцев после того, как Иаков записал свое евангелие, в период, когда образовался вакуум в управлении Иудеей в связи со сменой римского прокуратора, иерусалимский первосвященник, надменный человек по имени Анна взял власть в собственные руки. Он решил расправиться с Иаковом Праведным, главой христианской общины в Иерусалиме, обвинив его в святотатстве. Святотатство заключалось в том, как во втором веке писал Хегесипп, что Иаков настаивал на том, что Иисус выжил после Распятия. Согласно историку Иосифу, “Анна собрал синедрион из судей и привел к ним брата Иисусова, так называемого Христа, которого звали Иаков, вместе с некоторыми иными; и когда он сформулировал обвинения против него, как нарушителя Закона, он осудил его на каменование”. Согласно другим свидетелям, когда Иакова привели на казнь, тот опустился на колени и взмолился: “Прошу тебя, о Господь Наш, Повелитель и Отец, прости им, ибо не ведают они, что творят”. Дружелюбно настроенный к нему священник, желая предупредить казнь, обратился к палачам: “Остановитесь! Что делаете вы? Праведный молится за вас!” Но один из тех, кто должен был произвести казнь, оттолкнул священника и, подняв палку, предназначенную для выбивания одежды, ударил Иакова по голове и тут же убил его.gt;

Вот как умер брат Иисуса.

А наследие его, подготовленное всего лишь за месяц, в том же самом 62 г.н.э., находилось здесь.

Слово.

lt;Заключительная аннотация: Любые расхождения между четырьмя каноническими евангелиями и Евангелием от Иакова объясняются тем, что Марк, писавший около 70 г. н.э., Матфей, писавший около 80 г. н.э., Лука, писавший около 80 — 90 гг. н.э., и Иоанн, писавший около 85 — 95 гг. н.э., не знали о втором служении Иисуса, о посещении Рима, о Его втором Распятии. Небольшой круг апостолов, знавших тайну, держали ее в секрете чтобы защитить продолжение евангелической деятельности Иисуса. Три копии жизнеописания Иисусова, которое Иаков написал в 62 г. н.э., так никогда и стали известны общественности — поскольку одна копия, высланная Варнаве на Кипр, была утрачена после смерти Варнавы на Саламине, копия же Петра исчезла, когда тот был распят “головою вниз” в Риме в 64 г. н.э., третья же копия сама была спрятана и погребена в Остиа Антика. Итак, все четверо, ответственные за канонические евангелия — Матфей, Марк, Лука и Иоанн — не имели никакой информации кроме ограниченных устных сообщений о том, что Иисус умер, был воскрешен и вознесся на небеса где-то за Иерусалимом в 30 г. н.э. Четыре автора евангелий, спустя сорок — шестьдесят пять лет, ничего не знали о дополнительных годах жизни Иисуса. То же, что было им известно, доводило историю Иисуса до завершения. После этого оставалось лишь одно Евангелие от Иакова, чтобы дополнить и завершить историю, но это евангелие было утрачено более, чем на девятнадцать столетий, вплоть до нынешнего дня.gt;

И вот теперь, дошло до Ренделла, она была найдена, истина, вся правда, Слово во всей его полноте.

А после этого Ренделл вспомнил кое-что еще. В другом евангелии, помнил он, записанном Иоанном, было любопытное обещание, вот какое: “Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг” lt;От Иоанна, 21 — 25gt;.

И вот теперь мир вместил все книги, которые должны были быть написаны — теперь, наконец-то, в единой книге.

И книга эта была здесь. Вот она, Слово.

Это был изумительный рассказ, и он мог бы взволновать весь мир. Впервые после того, как он прочел и перечел его, Стивен Ренделл уселся на диване и поглядел на то, что было у него в руках как на средство передачи чуда этому ожидающему миру.

Конечно, это была величайшая находка в истории библейской археологии. И правда, какое еще открытие в области археологии могло сравниться с этим? Могло ли сравниться с ним, к примеру, открытие Шлиманом гомеровской Трои? Или вскрытие Картером гробницы Тутанхамона? Или находка Розеттского камня? Или обнаружение неандертальского человека, отсутствующего звена? Нет, ничто до того не могло сравниться с находкой доктора Августо Монти в Остиа Антика в Италии.

Ренделл знал, что сейчас он еще раз размышляет как пресс-агент, и если он откроет шлюзы, сотни идей для рекламы этой находки, этого открытия, этой новой Библии, будут кипеть в его голове. Нет, пока что эти шлюзы следует подержать закрытыми. Уж слишком он был поглощен могуществом открытия, которое тронуло и потрясло его лично.

Как он завидовал тем иным, которых не было здесь, верующим, сомневающимся верующим, отступникам от веры, тем, кто нуждался в Слове и могли бы воспринять его даже более эмоционально, чем воспринял его он. И тут же Стивен подумал о всех тех, кто был дорог ему — о своем пораженном ударом отце, о своей страдающей матери, о своем лишившемся иллюзий приятеле Томе Керри, даже о своей сестре Клер — и он попытался представить, как сообщение о новом рождении Христа сможет подействовать на каждого из них.

И наконец он подумал о Джуди, после этого — о собственной жене Барбаре в Сан-Франциско и о той свободе, о которой она так молила его, о той любви, в которой Барбара так нуждалась, о той надежде на лучшую новую жизнь для нее самой и для Джуди.

Стивен поднялся с дивана, медленно прошел в спальню и уселся на кровати, уставившись в телефонный аппарат.

Здесь был поздний вечер, но там, в шести тысячах миль отсюда, был день.

Стивен еще раз пересмотрел про себя вторую мысль. В конце концов он поднял трубку и заказал междугородный разговор с Сан-Франциско.

ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ соединение было установлено. Потребовалось несколько операторов — в Амстердаме, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Ренделл толком и не знал сколько их — но, в конце концов, свою работу они сделали.

— Алло, Барбара?

— Кто это?

— Это Стив. Как ты там, Барбара?

— Стив? Я не очень хорошо слышу тебя. Ты где?

— Я звоню из Амстердама.

— Амстердама? Господи, что ты там делаешь? — ой, вспомнила, ты же говорил об этом Джуди — нечто вроде новой работы.

— Правильно. Кстати, как там Джуди?

— Сейчас ее здесь нет, если что надо, я передам. А так, все в порядке, у нее все хорошо.

— Все еще пробует принять в свою жизнь коротышку?

— Да, все еще пытается принять Артура. И ее снова приняли в школу. Думаю, она тебе об этом написала.

— Прекрасно.

— Она уже написала твоему отцу милое письмо. Сама же я на следующий день долго разговаривала с Клер. Насколько я поняла, он понемногу выздоравливает.

— Ты так еще и не рассказала мне о себе, Барбара. Как твои дела?

— Ну… нормально… А что я должна еще сказать?

— Думаю, это мне следует сказать. Первое. Я виноват, я чертовски виноват за то, как вел себя в последний раз, когда мы были вместе у тебя в номере, в Оук Сити.

— Не стоит. У тебя были свои…

— Я должен. Видишь ли, Барбара, я скажу, почему звоню тебе. Я тщательно передумал обо всем. Я имею в виду, твое желание развестись со мной, чтобы потом выйти замуж за Артура Бурке, о моих словах про то, что я буду против. Так вот, я хочу, чтобы ты знала, что я изменил свое мнение и отношение. Ты можешь выходить замуж. Я хочу этого ради тебя. Так будет правильно. В общем, ты свободна, если ты подашь на развод, я не стану протестовать.

— Стив! Я… я даже и не знаю, что сказать. Просто не могу поверить. Я так молилась о том, чтобы ты сделал это ради Джуди.

— Я не делаю этого только ради Джуди. Я делаю это ради тебя, Барбара. Я и так отобрал у тебя много счастья.

— Я… господи, я сейчас расплачусь. Стив, даже не могу сказать, что я сейчас чувствую. Это самое великолепное, что ты сделал за много-много лет. Я только могу сказать — и скажу — я люблю тебя за это.

— Не переживай. Ведь и так недостаточно любви, которую можно было бы передать столь легко. Ты сама всего лишь любишь того парня, за которого собираешься выйти замуж. И ты любишь нашу дочку. И знай, что я тоже люблю ее.

— Стив, дорогой, не забывай, что Джуди точно так же твоя девочка, как и моя. И ты сможешь встречаться с ней, когда только захочешь. Я обещаю тебе это.

— Спасибо. Будем лишь надеяться, что ей тоже захочется видеть меня.

— Она захочет. Она любит тебя.

— Прекрасно. В общем так, в ближайшие день-два я позвоню Кроуфорду в Нью-Йорк — если смогу, то завтра — и сообщу, что мы договорились с тобой относительно развода. Пускай он свяжется с тобой и после того уже займется разделом собственности и чем там еще следует с твоим адвокатом.

— Тут уже никаких проблем не возникнет… Стив, ты так и не сказал мне, как дела у тебя?

— Ты знаешь, я даже толком не могу и сказать. Лучше, намного лучше. Я тут передумал кучу вещей. Может я даже слегка сошел с ума, отпуская тебя.

— Мне кажется, что так будет намного лучше, Стив.

— Мне тоже так хотелось бы. Я рад, что у тебя все в порядке. Да, кстати, мои самые лучшие пожелания вам обоим. Может быть через годик, когда буду в твоих краях, я заскочу к вам.

— Всегда будем рады, Стив.

— Ну ладно, обязательно передай Джуди, что я ее люблю. И, если чего-то там и осталось, я люблю тебя тоже.

— И мы тебя любим, Стив. До свидания.

— Пока, Барбс.

Очень осторожно Ренделл положил трубку на аппарат. Он чувствовал — что же именно? — он чувствовал себя очень славно, как не чувствовал себя уже долгое время. Еще он чувствовал печаль, что было более знакомо.

Он удивлялся тому, что же подвигнуло его разорвать эти оковы. Неужто его так размягчили все эти вещи, связанные с Христом? Или его заставило поддаться томительное, словно ноющая зубная боль паршивое настроение? Может он подсознательно планировал сделать это уже долгое время? Не важно, дело было сделано.

Только сейчас до него дошло, что в комнате находится еще кто-то.

Ренделл оглянулся — в переходе между комнатой и ванной стояла Дарлена.

Она была очень привлекательна в полупрозрачной белой блузке, не скрывающей сетчатый бюстгальтер и обтягивающую голубую комбинацию, выгодно подчеркивающую длинные ноги. На ее лице гостила широкая улыбка, это было прекрасно видно. Она просто ликовала.

Дарлена весело встряхнула своими длинными волосами и прошла в спальню.

— Как дела, милый?

Ренделл был неподдельно удивлен присутствием Дарлены здесь.

— А мне казалось, что ты в экскурсии на каналах.

— Уже закончилось, дорогой. — Она наклонилась и поцеловала его в нос, затем уселась на кровати, прижавшись к нему. — Ведь уже почти что полночь.

— Разве? — Тут что-то насторожило его, и он глянул прямо в ее радостное лицо. — Когда ты вернулась?

— Полагаю, минут пять назад.

— И где ты была? У себя?

— Я была здесь, в гостиной. Решила пройти. Ты же слишком был занят телефонным разговором, чтобы меня заметить. — Ее улыбка оставалась такой же широкой. — Что тут поделать?

— Ладно, не важно. Так как твой вечер…?

— Да нет Стивен, это важно, очень важно. Даже не могу сказать, как я рада.

— Чему рада? — подозрительно спросил тот.

Дарлена притворилась, будто и сама удивлена.

— Ведь все ясно, разве нет? Я рада тому, что ты наконец-то нашел в себе смелость выбраться из этой ямы. Мне казалось, что ты так никогда не сможешь снять с себя это бремя. А теперь, слава богу, ты решился. Ты свободен, абсолютно свободен. Давно нужно было сделать это. — Дарлена поцеловала Стива в щеку. — Теперь, наконец-то, мы сможем быть вместе.

Ренделл глядел на нее, и сказал, тщательно подбирая слова:

— Ведь мы же и так вместе, Дарлена.

— Дурачок, ты же прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

Стивен сменил положение на кровати, чтобы сесть напротив девушки.

— Не совсем уверен. О чем ты говоришь, Дарлена?

— Теперь мы можем жениться, и самое время. До тех пор, пока жена висела у тебя на шее, я никогда не беспокоила тебя, никогда не торопила события, ведь так? Я была с тобой лишь затем, чтобы заботиться о тебе. Я же знала, что если будет можно, ты женишься на мне. Этого желает любая девушка. Теперь, милый, ты уже можешь, а я в восторге. — Она опустилась на колени и начала расстегивать блузку. — Вау, а теперь в кровать — нечего терять времени. Будем праздновать.

Ренделл вскочил с кровати и успел схватить Дарлену за запястья, пока та не успела полностью расстегнуться.

— Нет, Дарлена.

Улыбка исчезла с ее лица. Девушка глянула на его руки.

— Что ты собираешься делать?

Стив отпустил ее запястья.

— Мы не станем праздновать нашу будущую женитьбу. Я ни на ком жениться не собираюсь, во всяком случае — сейчас.

— Ты не собираешься… Ты смеешься надо мной…

— Дарлена, женитьба в наш договор не входила. Вспомни. Разве я обещал жениться на тебе? С самого начала я четко ставил вопрос так, что если ты желаешь ездить со мной и жить со мной, то и прекрасно, это было даже замечательно. Мы жили вместе. Нам было весело. НО ни о чем большем я никогда не говорил.

Ее гладкие бровки сморщились.

— Но ведь это было давно, кучу лет назад, ты был связан. Ну, я имею в виду, так оно и было, и я понимала. Ты всегда говорил, что любишь меня. А я так считала, что как только ты разведешься, то захочешь быть со мной всегда. Я имею в виду, по-настоящему. — Дарлена попыталась вновь вернуть свое хорошее настроение. — Стив, послушай, ведь для нас обоих это было бы здорово. Много лучше, чем теперь. В десять, в сто раз лучше. Я кое-что услышала, как ты по телефону говорил о своей дочери. Это так здорово, то ты о ней заботишься, но ведь она выросла и ушла из твоей жизни, так что теперь ты можешь о ней и не думать. Ведь теперь у тебя есть я. Мне двадцать четыре года, и я готова, да и сама хочу, подарить тебе столько детей, сколько сам захочешь. К чертовой матери все таблетки. Я и ты, мы можем наделать столько дочек и сыновей сколько влезет, силы тебе хватит. Стив, ты можешь начать все сначала.

Тот беспокойно переступил с ноги на ногу, уставившись в ковер под ногами.

— Дарлена, хочешь верь, хочешь не верь, — спокойно сказал он, — только я вовсе не собираюсь начинать все сначала. Я только лишь хочу развязаться с этим первым стартом, на котором споткнулся, и выяснить, что могу делать потом. Кое-какие планы у меня имеются, но женитьба среди них не числится.

— Ты хочешь сказать, что среди них не числится женитьба на мне. — В ее голосе начали проявляться визгливые нотки. Ренделл поднял глаза и заметил, как черты ее лица изменились. — Ты хочешь сказать, что я недостаточно хороша для тебя, — продолжила Дарлена. — Ведь ты же не думаешь, будто я не хороша.

— Я никогда не говорил этого, и никогда не скажу, потому что это не правда. Попробую объяснить по-другому. Иметь несложные отношения, такие как у нас с тобой — это одно. Супружество — дело совсем иное. Я знаю. Я уже прошел через это. Мы не подходим друг другу, у нас сейчас с тобой не может быть долгосрочных целей. В частности, я сам не гожусь для этого. Я слишком стар для тебя, а ты слишком молода для меня. У нас совершенно различные интересы. И еще с десяток различных вещей. Короче, ничего из этого не выйдет.

— Дерьмо, — выругалась Дарлена. Она была взбешена и позволила своей ярости выйти наружу, чего ранее никогда не осмеливалась делать. — Не надувай меня, Стив, как надувал других. Я же вижу тебя насквозь. И вот что я скажу. Ты не считаешь, что я достаточно хороша, чтобы возбудить тебя. Я хочу сказать тебе кое-что. Куча мужчин могла приползти ко мне, чтобы жениться. А многие прямо просила меня об этом. Когда Рой прибыл на судно, чтобы встретиться со мной — Рой Ингрем, помнишь? — он же проделал всю дорогу из Канзас Сити, чтобы умолять меня выйти за него замуж. Ты знал это, и прекрасно знаешь, что я отшила его. Я была верна тебе. Так что, если я была достаточно хороша для Роя, почему, черт подери, я недостаточно хороша для тебя?

— Как ты не понимаешь, что быть хорошей — это совершенно другое дело? Сколько раз мне повторять тебе это? Подходить друг другу — это только лишь название игры. Я тебе не подхожу, а вот Рой, возможно, подходит. Ты не подходишь мне, но, возможно, подходишь для Роя.

— Возможно я и собираюсь это выяснить, — заявила Дарлена и начала застегивать свою блузку. — Может как раз я и собираюсь выяснить, что Рой для меня — самая подходящая партия.

— Делай, что хочешь, Дарлена. Я не собираюсь становиться у тебя на пути.

Девушка встретила его взгляд спокойно.

— Стив, я собираюсь дать тебе последний шанс. Мне уже осточертело только лишь трахаться с тобой. Я нормальная, хорошая девушка, и хочу, чтобы ко мне относились с уважением. Если ты готов делать то, что делал всегда, я останусь. В противном случае, через минуту меня здесь не будет, я улетаю первым же самолетом и никогда, никогда не возвращаюсь назад. Ты никогда уже не увидишь меня. Решать тебе.

Ренделл боролся с искушением. Ему хотелось содрать с Дарлены всю одежду, бросить ее на кровать и трахать до тех пор, пока у той не пойдет кровь из ушей. Он хотел ее. И ему не хотелось оставаться одному. Тем не менее, он сдержался. Цена, которую следовало за нее заплатить, была слишком уж высокой. Еще одно дурацкое супружество. Рендел не был готов к нему. В особенности же, он никак не мог представить подобное сейчас, теперь, когда он вступил на путь, тропу, способную привести его в лучшие места. Дарлена же этим путем не была. Дарлена была тупиком. И даже хуже, глядя на нее сейчас, видя ее молодой девушкой, у которой впереди вся жизнь, он знал, что разрушит ее жизнь, разрушит из-за отсутствия любви и понимания. Нет, невозможно! Соединившись, они стали бы жертвами: он сам — самоубийства, а она — убийства с его стороны.

— Извини, Дарлена, — сказал он. — Я не могу сделать так, как хочется тебе.

Пятна ярости обезобразили ее молоденькое лицо.

— Ладно, грязная сволочь, тогда ты уже ничего не сможешь делать со мной. Я отправляюсь к себе, чтобы собраться. Можешь заказать мне билет, можешь даже заплатить за него. Скажи, что утром я заберу его у администратора.

Ренделл собрался провести ее к двери.

— Если ты уверена, что хочешь именно этого… — неуверенно сказал он.

Дарлена резко развернулась к нему.

— Я уверена, что хочу лишь билет в одну сторону, до Канзас Сити, ты слышал? И не ходи за мной больше!

И она хлопнула дверью.

Постояв пару минут, Ренделл подошел к бару, налил себе виски, почти не разбавляя водой, и понял, что поработать сегодня вечером ему больше не удастся.

СПУСТЯ ЧАС И ТРИ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ порции виски, Ренделл все еще был под глубочайшим впечатлением от прочитанного, чтобы испытывать жалость к самому себе.

Он просмотрел папку с интервью и дополнительными материалами, относящимися к доктору Бернарду Джеффрису, специалисту по переводам; профессору Анри Оберу, эксперту в области радиоуглеродной датировки; герру Карлу Хеннингу, специалисту по искусству оформления книги и книгопечатания. Последнюю папку он оставил на потом, чтобы еще раз перечитать перевод доклада Петрония и Евангелия от Иакова. Он пробежал глазами содержание гранок и был взволнован в той же самой мере, как и перед тем, как узнал об открытии. Теперь, с той же силой, ему хотелось выяснить, что можно узнать о самом авторе открытия.

Ренделл взял последнюю папку, врученную ему сотрудниками рекламного отдела. В ней содержались сведения о профессоре Августо Монти, археологе.

Он открыл папку из плотного картона. Внутри, к его разочарованию, находилось лишь пять скрепленных обычной скрепкой листочков напечатанного на машинке текста. С их содержанием Ренделл ознакомился очень быстро.

Это была совершенно бесцветная биография профессора Монти. Шестьдесят четыре года. Вдовец. Две дочери: Анжела и Кларетта, одна из них замужем. Академическая история археолога, его должности, его награды. В настоящее время — директор Istituto di Archeologia Cristiana, подразделения Римского университета. Список различных раскопок в Италии и на Ближнем Востоке, в которых Монти принимал участие или был научным руководителем. И наконец, две странички, переполненные данными и невразумительными техническими археологическими терминами, посвященными раскопкам в Остиа Антика шестилетней давности. И все.

И это папка, подготовленная рекламным отделом?

Ренделл не верил своим глазам. Профессор Монти сделал одно из самых выдающихся открытий в мировой истории, но все это было отражено в информации, не способной заинтересовать даже скучающего железнодорожного пассажира.

Разочарованный прочитанным, Ренделл допил свой скотч и поднял телефонную трубку.

Был уже почти час ночи. Но ему говорили, что Уилер всегда работает допоздна. Так что стоило попытаться позвонить издателю, подумал Ренделл, даже если он его разбудит. Монти был ключевой личностью, которую следовало выдвигать при рекламировании Международного Нового Завета. Ренделлу хотелось знать причину отсутствия информации, а еще то, каким образом можно было бы узнать побольше, причем — сразу.

Он набрал номер апартаментов Уилера и ждал.

Ответил женский голос. Ренделл узнал его — он принадлежал Наоми Данн.

— Это Стив, — сказал он в трубку. — Мне хотелось бы поговорить с Джорджем Уилером.

— Его нет в городе, — ответила Наоми. — Сама же я задержалась, чтобы подобрать кое-какие документы. Может я смогу чем-нибудь помочь?

— Возможно, что и сможете. Сегодня вечером я читал Петрония и Иакова. Впервые. Изумительно! Я потрясен до глубины души.

— Я так и ожидала.

— При этом я был настолько тронут этим открытием, что мне захотелось узнать побольше об ответственном за него гении. А конкретно — о профессоре Монти. К счастью, у меня была папка с информацией о нем. Я только что прочитал ее. И ничего больше. Мелочь. Никаких живых сведений о человеке. Никаких деталей открытия…

— Я уверена, что мистер Уилер и синьоре Гайда смогут помочь вам.

— Этого мало, Наоми. То, чего я хочу, должно идти от сердца и души самого археолога. Как он узнал, где копать. Что он вообще искал. Что испытал, найдя то, что обнаружил. И не только то, что он делал, но и что происходило в его душе и мыслях до того, во время и после того. Это же фантастическая история, и мы не имеем права прошляпить ее.

— Вы правы, — ответила Наоми. — Что вы предлагаете, чтобы справиться с этим?

— Ну, для начала… имеется ли кто-нибудь из участников проекта, который бы лично говорил с профессором Монти?

— Дайте подумать. В самом начале — кто-то один из издателей, потом все пятеро несколько раз встречались с ним в Риме, уже после того, как получили от итальянского правительства права работать с папирусами и пергаментом. Но потом у них уже не было причины встречаться с профессором Монти. Тем не менее, кое-что я вспоминаю. Когда рекламный отдел только-только был сформирован, еще до того, как пригласили вас, одна из девушек, Джессика Тейлор, хотела встретиться с Монти, чтобы собрать побольше информации. Опять же Эдлунд собирался в командировку в Рим, чтобы сделать его фотографии. Только никто из них так с ним и не встретился. Всегда профессор находился где-то далеко, представляя итальянское правительство на каких-то раскопках. Одна из его дочерей сообщила Джессике, а потом и Эдлунду, что обязательно даст им знать, когда ее отец вернется в Рим. Но, боюсь, она так с нами и не связывалась.

— И когда это было?

— Где-то месяца три назад.

— Хорошо, сейчас-то Монти уже должен вернуться в Рим. Я хочу встретиться с ним. А на самом деле, я обязан встретиться с ним. У нас не так уж много времени. Наоми, можете ли вы позвонить ему в Рим и назначить встречу на послезавтра. Нет, погодите, это же будет воскресенье. Договоритесь на понедельник. И когда будете звонить, даже если самого профессора не будет, передайте его дочери, что я приеду и найду его где бы то ни было. И я не хочу получить в ответ “нет”.

— Если все получится, будет здорово, Стив.

Тот же почувствовал себя уставшим и совершенно подавленным.

— Спасибо, Наоми. И раз уж вы будете заниматься этим, вы можете воспользоваться своим влиянием, чтобы назначить встречи с Обером в Париже и Хеннигом в Майнце. Мне хотелось бы как можно быстрее встретиться со всеми главными людьми, связанными с Библией. Теперь я могу заниматься этим хоть целый день, даже по вечерам. Все равно, я люблю себя чувствовать максимально занятым.

На другом конце линии было тихо, а потом он вновь услышал голос Наоми, уже менее безликий.

— Правильно ли я отметила легкую нотку… жалости к себе в вашем голосе?

— Правильно. Наконец-то это достало и меня. Я тут выпиваю и чувствую себя несколько виноватым. Мне кажется — даже и не знаю — никогда еще не чувствовал себя таким одиноким, как сегодня.

— А я думала, что Петроний с Иаковом заняли вас. Они могут быть добрыми друзьями.

— Они могут, Наоми. Они уже помогли мне. Но я должен уделить им побольше времени.

— А где же Дарлена?

— Мы порвали друг с другом. Она навсегда возвращается домой.

— Понимаю. — После этих слов Наоми сделала долгую паузу. — Вы знаете, я не люблю, чтобы кто-то чувствовал себя одиноко. Сама знаю, каково это. Но такое я еще способна вынести. Но не могу вынести, если одиноким чувствует себя некто, к кому я неравнодушна. — После этого была еще одна пауза, а затем Наоми спросила:

— Стив, а вам не хотелось бы побыть в компании? Если желаете, я бы смогла остаться у вас на ночь.

— Да, это бы смогло помочь мне.

— Но только сегодня. Такое не может продолжаться часто. Это предложение сделано лишь потому, что мне не хочется, чтобы вы чувствовали себя одиноко.

— Приходите, Наоми.

— Приду. Но только лишь потому, что не хочу, чтобы вы были один.

— Я буду ждать.

Стивен повесил трубку и начал раздеваться.

Он понятия не имел, почему она делает это. Возможно, что Наоми этого и не знала, но заниматься с ней любовью было так же… как и быть одному.

Тем не менее, он нуждался в ком-то, в чем-то, любом, ком угодно — лишь бы сейчас, в этот миг, перед тем, как он отправится в Рим и поближе ознакомится с истинной страстью и откровением Слова.