"Темная комната" - читать интересную книгу автора (Уолтерс Майнет)

Глава одиннадцатая

26 июня, воскресенье.

Клиника Найтингейл, Солсбери.

7 часов вечера.

Джинкс даже не старалась сосредоточиться и думать о чем-то определенном. В ее мозгу витали какие-то обрывки воспоминаний после разговоров с доктором и младшим братом. Вас раздражают ваши братья? Да, да, ДА! Ты временами становилась такой высокомерной, будто делала одолжение, общаясь с ней. Поэтому ее так и подмывало влепить тебе пощечину… Тогда ей было всего семь лет. Маленькая девочка, хотя… в доме, где уже имеется идеальный ребенок, а все стены увешаны портретами ее такой же идеальной мамочки… Виновата ли она в том, что отец стал презирать свою вторую жену уже через несколько месяцев после свадьбы? В отношениях не должно быть никаких разочарований, Джинкс… Но ей не приходилось видеть других отношений. Она вышла замуж за Рассела из жалости, слишком поздно осознав, что это чувство — чересчур ненадежная основа для брака. Правда, не имея ни опыта, ни таланта предсказывать будущее, любая другая на ее месте, возможно, поступила бы так же. Так что вы говорили? Я не знаю, Я НЕ ЗНАЮ! Случилось что-то ужасное… Рассел мертв…

В семь вечера в палату зашел доктор Протероу:

— Ну, как у нас дела?

Она полулежала на кровати, удобно устроившись среди подушек.

— В голове полная неразбериха, — честно призналась Джинкс, снова испытывая желание выпрыгнуть из постели и спрятаться в его надежных объятиях. Господи, никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой!

Он склонился над ней, и женщина тут же ощутила приятный запах мыла, исходящий от его рук.

— Вы мне сказали, что полиция совсем вас не расстроила, когда сержант меня вызвал, но мне показалось, что вы говорите неправду. Что же на самом деле привело их к вам? О чем шел разговор?

Джинкс сосредоточила взгляд на волосках, пробивающихся у него на груди в том месте, где у рубашки отсутствовала пуговица. Шаловливые завитки забавно высовывались наружу, словно посмеиваясь над таким солидным директором престижной клиники. Адам, наверняка, уволил бы его еще давным-давно, чтобы другим неповадно было ходить на работу в таком виде. Но ведь внешний вид Адам ценил куда больше, чем содержание, и он был большим самодуром.

— Они задавали вопросы о Мег, — спокойно ответила женщина, — и я при этом ничуть не волновалась. Просто чувствовала себя уставшей.

Он подвинул кресло поближе к кровати и опустился в него.

— Ну, ладно. А теперь расскажите мне, что за неразбериха происходит у вас в голове? Только ли в голове, или вы себя физически тоже неважно чувствуете?

В ее глазах блеснули слезы:

— Происходит что-то странное с самой жизнью. Я запуталась и не знаю теперь, как выбраться из этого лабиринта.

«Какое восхитительное и соблазнительное сочетание, — подумал доктор. — Этакое переключение с уверенного состояния независимости в присутствии полицейских на слезы и ранимость, оставшись наедине с лечащим врачом». Ему очень хотелось поверить в искренность этих слез. В то утро одна из сестер, Вероника Гордон, заметила: «Эта женщина себе на уме, Алан. Мне кажется, все дело в ее исключительных глазах. Они говорят одно, а ее язык — совсем другое». — «И что же говорят ее глаза?» — «Помоги, — коротко ответила сестра. — Но только вслух она сама об этом никогда не попросит».

— А может быть, это жизнь создала из вас путаницу и неразбериху? — попробовал доктор зайти с другого конца.

— Нет, — решительно, но уж слишком печально произнесла Джинкс. — Эту фразу я всегда использовала для прикрытия, но я знаю, что это не так. Я позволяю событиям свободно протекать, вместо того чтобы управлять ими и ставить их себе на службу. Вот, к примеру, возьмем эту больницу. Я не хочу здесь находиться, но все равно остаюсь. И все потому, что если я уеду домой, отец доберется до меня и в Лондоне и заставит ехать с собой, а этого я совсем не хочу. Лучше уж жить пока здесь. — Она приподняла край простыни, чтобы промокнуть глаза. — Я только-только начинаю осознавать, насколько я пассивна.

— Почему вы так считаете? Из-за того, что отказываетесь сражаться с собственным отцом?

— И это тоже имеет значение. — Она села в кровати, обхватив длинными худыми руками колени. — А вы знаете, что единственный человек, с которым я могу подолгу беседовать на равных, это мой сосед в Ричмонде, а ему уже за восемьдесят. Я все утро пыталась припомнить, не найдется ли в моей жизни второго такого друга, и поняла, что нет.

— Ну, а как же ваши коллеги в студии? Дин и Анжелика. Ведь вы с ними тоже беседуете на равных. Между прочим, вы им хоть раз позвонили, пока находитесь здесь?

Он отлично знал, что она даже не пыталась связаться с ними. За все время Джинкс звонила дважды, но только не на работу.

— Не имеет смысла. Я разговариваю с ними только о делах и полностью доверяю им в свое отсутствие. Кроме того, мне бывает очень нелегко обсуждать мою личную жизнь.

Ну, это он успел заметить!

— А Джош? Разве с ним вы не можете пооткровенничать?

Она поморщилась:

— Только в том случае, когда мы случайно встречаемся, а это бывает не часто. Все равно, всякий раз мне приходится извиняться за то, что я подруга Мег. Одному Господу известно, зачем ему нужен этот совместный с ней бизнес. Она слишком безответственная особа, и на нее нельзя положиться.

Доктор сразу же увел ее от мыслей о Мег:

— А как было с Расселом?

Она смотрела в окно мимо Алана:

— Он чем-то напоминал мне отца. Одержим мною и ревнив до безобразия. Он считал, что я великолепна во всем. — Она замолчала, видимо, вспоминая что-то. Доктор собирался уже что-то сказать, чтобы помочь ей, как она заговорила сама: — Это был тот классический случай, про который говорят «из огня да в полымя». Самое странное заключается в том, что все шло прекрасно, пока мы не были женаты. Именно уверенность в том, что он владеет мной, и испортила его. Он стал совсем как отец.

— Почему вы считаете, что ваш отец владеет вами?

— Я так не считаю. Это Адам так полагает. Ему кажется, что он может управлять всеми нами. — Она взглянула на Алана. — И вы, кстати, тоже, доктор Протероу.

Он нахмурился:

— Но он платит больнице за то, чтобы мы присматривали за вами. Разве это можно назвать управлением?

Она улыбнулась:

— Но если бы вам пришлось выбирать, чьи интересы вы стали бы защищать в первую очередь? Свои и вашей дочери, или мои и остальных пациентов?

Эта мысль показалась ему забавной, и доктор искренне рассмеялся:

— Это все равно, что спрашивать, кем бы я хотел быть больше: архиепископом Кентерберийским или Джеком Потрошителем. Почему я должен вставать перед такой чудовищной дилеммой?

— Потому, что если вы вдруг сделаете что-то не пришедшееся по вкусу моему отцу, то вы, скорее всего, останетесь без работы, — выпалила Джинкс. — Как вы думаете, почему в возрасте сорока лет Рассел решил оставить хорошо оплачиваемую престижную работу в Оксфорде и купил себе старую и никому не нужную художественную галерею в Лондоне? У него не оставалось другого выбора, поверьте мне. — Она мрачно улыбнулась. — Образно говоря, мой отец сделал ему такое предложение, от которого невозможно было отказаться.

«Интересно она подбирает слова», — подумал доктор.

— И что же это было за предложение?

— Уйти добровольно или с позором.

— Боюсь, вам придется немного расшифровать это утверждение.

— Адам не играет по правилам, принятым среди цивилизованных людей. Он использует любую информацию для того, чтобы уничтожить каждого, кто встанет у него на пути. — Она пожала плечами. — Он заплатил пятьдесят тысяч фунтов для того, чтобы собрать компрометирующую информацию на Рассела. Это если не принимать в расчет тех денег, которые он отдал своей команде «следователей», чтобы вообще обнаружить первые зацепки. В таких вещах Адам не мелочится.

Доктор попытался скрыть свой скептицизм:

— Позвольте мне полюбопытствовать, что же это была за такая ценнейшая информация?

— Вы мне не верите? — Она недовольно посмотрела на Алана. — Ну, это ваше дело, доктор Протероу. Очень многие недооценивают Адама. Он прилагает все усилия, чтобы убедить людей, будто они имеют дело с настоящим джентльменом, хотя это вовсе не так. Понимаете, он совсем не такой, как Бетти. Вы никогда не догадаетесь о его происхождении, просто смотря на него или беседуя с ним. Он слишком умен, чтобы раскрывать свои карты.

Протероу снова почувствовал, что оказывается перед выбором: она или ее отец, поэтому посчитал необходимым в данный момент обойти этот вопрос.

— Я не хочу сейчас верить или не верить, — осторожно начал он. — Просто мне стало интересно, что же такого ужасного мог в свое время натворить Рассел. Даже если учесть, что мы говорим о делах десятилетней давности и о таком либеральном университете, как Оксфорд, мне кажется, что уйти оттуда с позором практически невозможно. Это слишком старомодно.

— А если оттуда вы прямиком отправляетесь в тюрьму, как тогда? — вздохнула Джинкс. — Каждое лето Рассел уезжал в Европу с лекциями. Возвращаясь, он привозил с собой по пятьдесят килограммов отборной конопли, спрятанной в колесах автомобиля. Это были прямые поставки. Он забирал зелье в Италии, а платили ему за товар уже в Англии по прибытии. Полученные деньги он вкладывал в коллекцию картин. При этом у него не наблюдалось никаких угрызений совести за то, что он творит. По его мнению, конопля была куда безопаснее, скажем, алкоголя или простых сигарет. Он полагал, что правительство глупо поступает, считая продажу конопли противозаконным занятием. Но за контрабанду все равно полагается наказание в виде лишения свободы. И Адам предложил ему либо уйти добровольно, либо начать судебное разбирательство. Рассел поступил мудро и уволился из Оксфорда.

— А вы подозревали, что он занимается контрабандой наркотиков?

Она отрицательно покачала головой:

— Это было уже потом.

— Как же узнал об этом Адам?

— Если верить Расселу, он проследил его контакты в Италии и просто перекупил связного. Адам свято верит в то, что у каждого человека имеется «ахиллесова пята», и если очень постараться, можно ее отыскать. Лично я полагаю, что его люди подсчитали стоимость коллекции картин Рассела и, поняв, что на зарплату профессора такую не купишь, стали копаться во всех направлениях, в том числе и в Европе.

— Следовательно, об этом вам рассказал не отец, а сам Рассел?

— Да.

— А он объяснил, почему отец хотел удалить его из Оксфорда?

— Чтобы разлучить нас.

— Тогда почему же все-таки Рассел женился на вас, Джинкс? Почему шантаж не подействовал на него после увольнения из университета? Я не думаю, что он перестал бояться тюрьмы.

Женщина холодно рассмеялась:

— Вы говорите так, словно я все это придумываю ради какого-то сомнительного удовольствия.

— Вовсе нет. Я просто пытаюсь понять логику событий.

И снова она не поверила ему.

— Я уже говорила на эту тему, доктор Протероу. Мы женились тайком от отца. Мне пришлось убедить Рассела, что как только я стану миссис Лэнди, Адаму придется пойти на попятную. Возможно, он и не перестал сердиться на Рассела, но против меня он никогда бы не пошел. Отец не позволил бы, чтобы мое имя хоть немного было запятнано. И я не ошиблась. Все вышло именно так, как я и предполагала.

Алан хмыкнул и задумался. Джинкс сейчас вовсе не казалась ему пассивной. Напротив, эта женщина, как и ее отец, умело управляла людьми.

— А вам никогда не приходило в голову, что отец может отреагировать и по-другому, как он уже однажды это доказал?

Она нахмурилась, но ничего не ответила.

— Если я еще не забыл арифметику, — продолжал доктор, — то Рассел был всего на двенадцать лет моложе Адама. Неужели вы думаете, что ваш отец встретил бы такого зятя с распростертыми объятиями?

— Конечно, нет, но когда Адам узнал про нас, никто и не говорил о свадьбе. Послушайте, у нас был просто обычный роман, и это касалось только нас двоих. — Она принялась разглядывать свои ладони.

— Так кто же рассказал ему о вашем увлечении?

— Мои братья.

— А они откуда узнали?

Она разгладила кусочек простыни:

— Во время каникул и своего отпуска Рассел обычно писал мне. Так вот, они перехватили одно из писем, прочитали его и передали Адаму. В общем, мне следовало этого от них ожидать. Они всегда пытались найти у меня хоть какой-то недостаток. — Женщина немного помолчала. — Самое забавное состоит в том, что с тех пор отец стал их ненавидеть еще сильнее. И мне даже иногда кажется, что если бы они не повели себя так, может быть, наш роман так бы и закончился ничем. Но они привлекли к нам внимание Адама.

— Так вы хотите сказать, что не стали бы выходить замуж за Рассела, если бы не испытывали чувства вины за его увольнение?

Джинкс едва заметно улыбнулась:

— Он был настолько жалок и несчастен, что, да, Дорогой Доктор, я вышла за него замуж. В общем, я себя чувствовала немногим лучше. Мне оставалось учиться еще год после того, как он оставил Оксфорд, и это время состояло для меня из сплошных слез и телефонных звонков. Я подумала тогда, что если мы официально оформим наши отношения, то сразу же станем счастливы.

— Но этого не произошло?

Она не ответила.

— И сколько же времени вы пробыли замужем?

— Три года. — Она посмотрела в глаза врачу.

— И вы не наслаждались своим браком? — настаивал Протероу.

— Я чувствовала себя подавленно. Он боялся, что я брошу его и уйду к более молодому мужчине, поэтому без конца ревновал ко всем подряд. — Похоже, это ее тоже постоянно мучило, но теперь ей показалось, что она несколько несправедлива по отношению к Расселу. — А в общем, все было не так-то плохо. Когда у него было хорошее настроение, он много шутил, и я всегда вспоминаю о нем с нежностью. В целом, хорошее, конечно, значительно перевешивало плохое.

Сам того не подозревая, Протероу думал теперь о том, о чем и сержант накануне. Какая печальная эпитафия погибшему мужу: «Я всегда вспоминаю о нем с нежностью». При этом становится совершенно ясно, что она старается о нем вообще не вспоминать, и делает это только тогда, когда ее вынуждают.

— Мне интересно, — с любопытством произнес доктор, — как вы относились к его увлечению контрабандой наркотиков?

Джинкс посмотрела на свои ногти.

— Я разделяла его мнение о том, что глупо запрещать коноплю. Как, собственно, и другие наркотики. Черный рынок всегда подрывал общественный порядок. Но при этом я считала, что ему этим заниматься было просто глупо. Все равно, рано или поздно все открылось бы.

— Скажите, он был хорошим любовником?

Женщина не смогла сдержать усмешки:

— Я все гадала, когда же мы дойдем и до этого пункта. Зигмунду Фрейду есть за что ответить перед потомками. Почему вы придаете такое большое значение выдумкам кокаинового наркомана? Я никогда не могла этого понять.

Алан улыбнулся:

— Уже не верим. По крайней мере, не в такой степени, как вам это кажется. Сейчас Фрейд — это уже история. — Он откинулся на спинку кресла и скрестил ноги, намеренно увеличивая расстояние между собой и Джинкс. — Но, согласитесь, сексуальные отношения между мужчиной и женщиной являются неотъемлемой и существенной частью их отношений вообще.

— Не соглашусь. У меня никогда не было ничего подобного с Эриком Клэнси, но с ним я себя чувствую превосходно.

— Вы говорите о своем пожилом соседе?

Она кивнула.

— Да, но я имел в виду такие отношения, в которых присутствует секс.

— Считайте, что я вам уже ответила. Мой опыт говорит о том, что самые хорошие отношения между людьми возникают там, где нет никакого секса. — Она протянула руку за сигаретами. — А в общем, Рассел был великолепным любовником. Он хорошо знал, когда и на какие кнопочки нажимать. При этом он оставался внимательным, осмотрительным и не слишком требовательным. Постель была одним из тех мест, где он мог адекватно себя показать, поскольку там не могло возникнуть никакой ревности. — Она прикурила. — К тому же, в спальне у нас не было телефона, поэтому и Адам не мог нам мешать и отвлекать меня.

Снова Адам.

— А были ли у него поводы ревновать вас? Вы нравились мужчинам? Или встречались с кем-нибудь?

— Ну, конечно, на моем месте вы поступили бы именно так, — улыбнулась Джинкс. — Трава всегда кажется зеленей на участке соседа, но я никогда не делала ничего предосудительного. — Она глубоко затянулась. — В основном Рассел ревновал меня к моему отцу. Он сразу понял, что Адам точно так же одержим мною, как и он сам, и это его пугало. Рассел даже не сомневался в том, что в конечном итоге победит Адам.

— Вы мне недавно рассказывали, что очень любите своего отца. Вы говорили правду или старались отвечать так, чтобы я услышал то, что хочу?

— Частично это и есть правда. — Внезапно глаза ее озорно заискрились. — Я иногда и сама не могу понять, чего мне хочется больше: свернуться калачиком у него на коленях, чтобы при этом он крепко обнимал меня, или сплясать джигу на его могиле, празднуя свою свободу. Наверное, Фрейд был бы от меня просто без ума.

— А отец вас когда-нибудь обнимал?

Она отрицательно покачала головой:

— Он терпеть не может всяческих проявлений нежности. Иногда мне удавалось чмокнуть его в щеку, если я подкрадывалась незаметно. Но в большинстве случаев он даже не дотрагивался до меня.

— А вашу мачеху он обнимает?

— Нет.

— Братьев?

— Тоже нет.

— А они сами любят пообниматься со своей матерью?

— Нет. У нас все семейство довольно сдержанно в эмоциях.

— А существует ли любовь между членами вашего семейства, Джинкс?

— Существует страсть, и все дерутся между собой как кошки с собаками. Ну, а Адам это одобряет.

— Но вы не подключаетесь к этим распрям?

— Мне это не нужно, — рассеянно ответила она. — Я свое уже взяла. Адам заплатил немалые деньги для того, чтобы превратить свое любимое чадо в нечто такое, чем он мог бы гордиться. И то, что я неспособна принимать решения, когда дело касается моей личной жизни, всего-навсего досадная мелочь. — Она сердито нахмурилась и, подперев подбородок рукой, отвернулась к зеркалу. — Он сделал из меня леди, и теперь сам одурманен ею так, что вконец поглупел.

— Может быть, поэтому вы и называете его Адамом? Чтобы доказать, что вы так и не стали настоящей леди?

— Я не понимаю вас.

— Я допускаю, что такое обращение подразумевает равноправие между вами. «Мы с тобой одинаковые, Адам. Если уж ты не можешь вести себя, как джентльмен, то и я не могу стать леди». Я угадал?

Она продолжала рассматривать собственное отражение в зеркале:

— Вы действительно выдвигаете иногда очень смелые предположения. При нормальных обстоятельствах я вообще мало думаю об Адаме, и уж, во всяком случае, не в таких аналитических терминах.

— Но вы сами говорили, что отношения для вас только тогда становятся хорошими, если секс в них вообще не присутствует, — напомнил доктор. — Тем не менее, насколько я понял, у вас не блестящие отношения с отцом. Можно ли отсюда сделать вывод, что у вас когда-то были сексуальные связи?

— Нет, — совершенно спокойно произнесла Джинкс. — Такие выводы делать нельзя. Я не позволю вам навязывать мне теорию о ребенке, которого в детстве сексуально домогался отец, хотя это сейчас, кажется, очень модно. Да и что вы вообще можете об этом знать? Мне помнится, вы говорили, что сами не психиатр.

Он почувствовал, что женщина начинает злиться.

— К чему такая оборона? Не потому ли, что вы сознаете: не будь у него такой отменной выдержки и контроля над собой, у вас могли бы возникнуть подобные отношения? Не исключено, что и желание не было односторонним.

Неожиданно она закрыла глаза.

— Я еще раз прошу вас не забывать о том, что может сделать отец с человеком, который ему не понравится, доктор Протероу. Если вы пытаетесь приобрести в его лице врага, вы просто безумны.

Долгое время после этого разговора доктора не покидало чувство, что, произнося последнюю фразу, Джинкс имела в виду саму себя.

Джинкс напряглась, пытаясь воскресить в памяти домашний телефон Дина Джарретта.

— Дин? — неуверенно произнесла она, услышав, что трубку на другом конце провода сняли. — Дин, мне очень неловко беспокоить тебя дома…

— Кто это?

— Джинкс.

— О Господи! — взвизгнул такой знакомый голос. Телефон стоял у него в гостиной, представлявшей собой супермодную коллекцию всевозможных декоративных изысков. Скорее всего, Дин в этот момент возлежал в шезлонге, устроив голову с выбеленной перекисью водорода шевелюрой на какой-нибудь подушечке в ажурной наволочке. В одной руке телефонная трубка, в другой — неизменный бокал шампанского. Дин был настоящим актером. Он играл всегда, даже когда оставался совершенно один, и Джинкс любила его за это, потому что сама была слишком далека от такого образа жизни.

— Мы волновались за тебя, не знали, что и подумать, — сразу же затрещал он. — Я говорю Анжелике: «Анжелика, милая моя, любимая, ты только представь себе, что будет, если, не дай Бог, мы ее потеряем?» Мы вообще не знали, что нам делать и как себя вести. Перед нами вставала проблема позвонить этому ужасному человеку, который считается твоим отцом, но это же невозможно! Мы боимся, поэтому продолжаем упорно работать и молить Бога о том, чтобы ты побыстрее выздоравливала. Ты знаешь, он потом все же позвонил сам и разговаривал с Анжеликой. Он такой грубый и резкий. Обозвал ее негритоской и ни за что не хотел говорить, где ты находишься. Просто сообщил, что ты еще не пришла в сознание и лежишь в больнице. А нам посоветовал заниматься теми делами, за которые нам платят деньги. Потом приходила полиция. Они задавали кучу вопросов, и мы с Анжеликой чуть не умерли от страха. — Он запутался в словах и замолчал. — Ну, а дела идут полным ходом, — немного успокоившись, продолжал Дин. — Бизнес процветает. Ты только насчет студии не волнуйся, тут все в порядке. Слава Богу, люди тебе доверяют, и недостатка в клиентах нет.

— Я знаю. — Джинкс не смогла сдержать улыбку. — Вот поэтому я за вас и не беспокоилась.

— Все равно тебе надо было позвонить мне раньше, — обиженным тоном произнес Джарретт. — Мы были так расстроены, хотели послать тебе цветы, но не знали, куда. Анжелика все глаза проплакала, говорит, что кто-то из нас обязательно должен приехать к тебе в больницу.

— Прости, что не связалась с тобой. Дело в том, что… — Она замялась. — Ну, если честно, то я сейчас функционирую только в полсилы из-за того, что во время падения здорово стукнулась головой, и теперь у меня наблюдается какая-то чудовищная амнезия. — Она сдавленно хохотнула. — Последние три или даже четыре недели я практически не помню. Глупость какая-то, да? Я тебе скажу свой номер телефона, и ты сможешь со мной связаться в любой момент, когда понадобится. — Она дала ему адрес и телефон больницы. — Правда, я не собираюсь здесь задерживаться, — предупредила она. — Как только я немного окрепну, то первым же поездом рвану отсюда в Лондон.

Он закудахтал, как курица, снесшая яйцо:

— Не спеши, оставайся там, сколько необходимо. Нет смысла срываться из больницы, если тебя еще не совсем подлечили. У нас тут полный порядок, все идет своим путем. А уж когда я расскажу, что беседовал с тобой, то вообще все будет распрекрасно. Но сейчас по нашему разговору не чувствуется, чтобы у тебя были какие-то проблемы с памятью. Тебя это тревожит?

— Да. — Она глубоко вздохнула. — Скажи, я с кем-нибудь из вас встречалась или разговаривала между четвертым июня, когда уезжала в Гемпшир, и сегодняшним днем? То есть, звонила ли я кому-нибудь из наших работников, пока гостила у родителей или приходила в студию в понедельник, вернувшись от них? Это у нас было тринадцатое число.

— Нет, — как бы извиняясь, произнес Дин. — Именно об этом и спрашивали полицейские, когда заявились в студию. Видели ли мы тебя? Говорили ли с тобой? Знаем ли мы, зачем ты поехала в понедельник в Гемпшир? Ну, мы, конечно, ответили всю правду. С пятницы, третьего числа, от тебя не было слышно ни звука. Тринадцатого, когда ты не пришла на работу, Анжелика просто оборвала телефон, пытаясь дозвониться до тебя, но всякий раз натыкалась на автоответчик. Мы уже собрались с духом, чтобы позвонить твоему отцу, когда неожиданно этот дьявол объявился сам и сообщил, что ты в больнице. Ну, и с той минуты мы не перестаем рвать на себе волосы от отчаяния. — Он немного помолчал. — Ты и в самом деле ничего не помнишь после четвертого числа?

В его голосе прозвучала искренняя забота и тревога.

— Нет, но, в общем, я в порядке. — Она снова неестественно засмеялась. — Мне уже потом сообщили всякие важные вещи. Ну, например, что свадьба с Лео не состоится, что сам он сбежал вместе с Мег, а я будто пыталась покончить с собой. Но я ничего этого не помню!

— Ну, дорогая моя, раз на то пошло, никто из нас тоже не верит в то, что аварию ты устроила умышленно. Ты ясно всем сказала еще за неделю до того, как отправиться к родителям, об отмене свадьбы. Мы с Энжи были просто уверены в цели твоей поездки к отцу: ты отправляешься к своему дьяволу для того, чтобы сообщить ему эту новость и отменить все приготовления. Поэтому мы были весьма удивлены твоему бездействию.

Джинкс тупо глядела на свое отражение в зеркале:

— Я сама сказала, что не хочу этой свадьбы?

— Ну, ты не прямо так сказала, но дала понять: ничего серьезного уже не будет. У тебя снова поднялось настроение, и мы с Энжи тогда еще сказали друг другу: «Ну, слава Богу, справедливость все же восторжествовала, и она послала Лео куда подальше». Мы с Энжи были просто счастливы. Впрочем, нам Лео никогда не нравился. Конечно, он довольно видный и милый мужчина, но он совершенно не для тебя, Джинкс. Он слишком занят собой, а тебе нужен такой человек, который бы заботился о тебе, дорогая моя. И это вполне серьезно.

Она засмеялась:

— А как поживает Джордж?

— Лучше не спрашивай. Он поступил со мной неприлично. Бросил меня и уехал с филиппинским шеф-поваром.

— Я тебе сочувствую. Ты, наверное, очень переживаешь?

— Конечно. Но такова моя участь. Ну, а теперь скажи, какова причина твоего звонка ко мне? Я нутром чувствую, ты звонишь из-за серьезной надобности. Помимо, конечно, того, что тебе было просто приятно послушать мой сладкий голос.

Она устроила локти на коленях.

— Я хотела попросить тебя позвонить родителям Лео. Скажи, что тебе нужно срочно связаться либо с ним, либо с Мег Харрис.

— И на что я должен сослаться?

Стряслось что-то ужасное…

— Неужели ты сам не можешь ничего придумать? Ну, скажи, что ты старый школьный друг Лео, что приехал в страну на неделю и поэтому хочешь встретиться с ним. Он учился в Итоне, если будут вопросы. Я просто хочу, чтобы ты выяснил, где они находятся, и при этом не упоминал моего имени. Сможешь? А потом я сама с ними поговорю. Мне надо убедить их, что я не сержусь. Пожалуйста, позвони. Ради меня.

— Разумеется. Диктуй номер.

— Я его не помню, но он обязательно должен быть в справочнике, потому что я его сама там как-то искала. Значит, найдешь А.Уолладера, Даунтаун Корт, Эшвелл, Гилдфорд. Если к телефону подойдет отец, то обращайся к нему «сэр Энтони», а если мать, то «леди Уолладер». И еще, Дин, что бы они тебе ни ответили, перезвони мне сегодня же. Пожалуйста, мне даже не так важно, что они скажут, но только обязательно перезвони сюда, в больницу. Договорились?

— Без проблем, — весело отозвался Джарретт.

Телефон зазвонил через двадцать минут. Джинкс трясущейся рукой схватила трубку и прижала ее к уху:

— Говорит Джинкс Кингсли.

— Это Дин, — послышался тихий голос.

— Они оба умерли, да?

После короткой паузы Дин снова заговорил:

— Так ты знала? Зачем же тогда потребовалось звонить мне?

— Я не знала, — как можно спокойнее ответила женщина. — Я догадывалась. О Боже! Я так надеялась, что ошибаюсь. Прости. Я не знала, к кому еще можно обратиться с такой просьбой. С кем ты разговаривал?

— С его отцом. По голосу чувствовалось, что он ужасно расстроен.

Она попыталась оправдаться:

— Сегодня днем ко мне приходили полицейские. Задавали о них вопросы, но не сказали, зачем им все это понадобилось. И тогда я подумала, что, наверное, Лео и Мег умерли, а мне никто об этом не говорит. — Она закусила нижнюю губу. — Энтони сказал, что с ними случилось?

И снова пауза.

— Послушай, дорогая моя, еще полчаса назад я думал, что ты по-прежнему лежишь в больнице без сознания. Потом выясняется, что это не так. Я ничего не понимаю. Я позвонил тебе потому, что обещал. Но завтра утром я с удовольствием поговорю с твоим доктором. Может быть, он немного успокоит меня относительно твоего здоровья.

— Говори, — холодно потребовала Джинкс. — Говори немедленно. — Ей показалось, что она слышит, как он нервно забарабанил пальцами по столу. — И не вздумай вешать трубку, Дин. Ты прекрасно знаешь, что я тебя уволю в ту же секунду. — О Господи! Она заговорила так же, как ее отец!.. Насколько бы отчаянно она не открещивалась от его тирании и страстности, она, бесспорно, унаследовала и то и другое…

— Не надо мне угрожать и запугивать меня, — в голосе Дина послышались укоризненные нотки. — Я же хочу, чтобы все было, как лучше.

— Знаю. Ну, прости еще раз. Пойми, я здесь начинаю сама потихоньку сходить с ума. Я должна знать обо всем произошедшем. — Она замолчала, но в трубке наступила тишина. — Ну, хорошо, — резко бросила Джинкс, и глаза ее сузились. — Только не забывай одного. То, что ты самостоятельно сейчас руководишь студией, происходит лишь из-за моего желания каким-то образом заставить тебя сделать себе имя. Мне это было совершенно не нужно. Все твои работы я могла бы запросто выставлять под авторством нашей фирмы. И то, что ты становишься известным, зависело от меня. Хотя бы за это ты должен быть мне хоть чуточку благодарен.

— Джинкс, я не чуточку, а безгранично тебе благодарен. Поэтому я выполняю все, о чем ты меня просишь. Но я не хочу, чтобы ты лишний раз переживала. — Он услышал, как она тяжело дышит. — Ну, ладно, не расстраивайся только. Я тебе все расскажу. Но ты обещай, что не будешь делать глупостей.

— Ты имеешь в виду, чтобы я больше не пыталась покончить с собой?

— Именно.

— Обещаю, — упавшим голосом проговорила женщина. — Но если бы я захотела это сделать еще раньше, то никакие клятвы и обещания все равно не помогли бы. С моей стороны честно предупреждаю тебя об этом.

Такая честность, как ни странно, убедила его в полной безопасности ее жизни.

— Сэр Энтони сказал, что Лео и его подружку убили. Их тела были обнаружены в четверг в лесу возле Винчестера, но полиция считает, что убили их намного раньше.

Джинкс сжала руку в кулак и прижала его к груди:

— Когда именно?

— Скорее всего, в понедельник, но сэр Энтони сам в этом не слишком уверен. Он сейчас, как мне кажется, все еще в шоке.

Внутри Джинкс словно что-то заледенело.

— Что еще он говорил?

— Ничего особенного.

— Он меня не упоминал?

Дин молчал.

— Ну, пожалуйста, не надо от меня ничего скрывать.

— Он добавил, что Лео был помолвлен с женщиной, муж которой погиб точно так же.

Она уставилась на свое невероятное отражение в зеркале.

— Ты меня слышишь? — заволновался Джарретт.

— Да. Прости еще раз, что я заставила тебя звонить. С моей стороны это не очень честно.

— Перестань, какая ерунда. Даже не думай об этом. — Но она уже повесила трубку и не слышала его последних слов.