"НЕТ ЦАРЯ У ТАРАКАНОВ" - читать интересную книгу автора (ВАЙСС ДЭНИЭЛ ИВЕН)

Элизабет мерзнет

Пришло время опять сдавить мехи негодования в сердцах Вэйнскоттов. Я нашел бы их квартиру с закрытыми глазами. Их примета – мягкость: никаких специй, легкие ароматы кипящих супов и масла, мороженых овощей и консервов. Нетронутая одежда, мебель и ковры взрастили колонию бледных ночных микроорганизмов-протестантов. Резиденты местной крошечной колонии Блаттеллы, страдающие хронической дистрофией, недолюбливали пришельцев и новости из иного мира, поскольку были убеждены, что снаружи лучше.

У Айры в квартире эта экспедиция завела бы меня глубоко в стенной шкаф, доверху заставленный коробками, и заняла бы несколько дней. Но у Вэйнскотгов предмет поисков оказался на виду, легко досягаем: поверх геологических отложений на письменном столе.

Я влез по ножке на стол. Пыль лежала толстым и горьким слоем. Я преодолел груду желтеющих нераскрытых газет и достиг коробки с надписью «Бернштейн», которую Айра и Руфь подарили Элизабет на день рождения несколько недель назад.

Я скользнул в коробку. Шарф был темно-серый, с простеньким рисунком, претендующим на художественность, как любит Руфь. Рисунок располагался в центре, по бокам – чистые края. То, что нужно.

Я спустился в ящик стола. Подле незаточенных карандашей и ручек без колпачков стояла баночка с резиновым клеем – крышка прилепилась кривовато, но намертво. Комковатые ручьи засохшего клея сползали по стенкам. Я ухватился за верхушку одного, где он всего тоньше, и спустился, по пути отдирая клей. В конце концов он оторвался и упал на дно, скрутившись змеиным хвостом. Снаружи очень твердый, но внутри влажный и податливый. Я оторвал шесть комочков и налепил на ноги.

Я сделал три серии прыжков, – этому я научился у Элизабет. Трижды по двадцать прыжков. Сначала я хлопал передними ногами над головой, а остальные четыре ноги скакали. Затем хлопал средними и, наконец, попрыгал на первых четырех. В итоге я превратился в измученного аэробикой таракана в клейких ластах. Я чувствовал себя идиотом; я едва мог ходить. В испарениях клея уже подумывал оставить сушу и вернуться к корням, в море, вслед за китами. Но от этой мысли я поспешно отказался – не рискну стать ошибкой эволюции, столь жалкой, что люди нарисуют мой портрет на бамперных наклейках.

Я споткнулся о красную ручку и упал на бок. Я побежал по шарику стержня, точно по бегущей дорожке в тренажерном зале. Ручка давно не писала – или вообще никогда. Я затрясся и направил мощную струю мочи в просвет вокруг шарика. Ручка расцвела весенним оазисом. Я пропитал чернилами все шесть ласт и ушел, капая краснотой, словно маньяк в фильме ужасов.

Я поспешно вернулся в коробку и понаставил печатей на одном краю шарфа. Красная клинопись так резала глаз, что даже снисходительная Элизабет вряд ли посчитает ее фольклорным орнаментом.

Когда пятна подсохли, я снял ласты и бросил их в коробку. Хорошо бы Вэйнскотты их разглядели. Я бы с интересом послушал, как они спорят, что это такое.

Затем я пошел по стене к термостату. Можно пролезть и передвинуть стрелку под пластиковым окошечком, но Оливер заметит и просто вернет ее на место. Поэтому я прошел внутрь термостата к полоске из двух кусочков металла, которая двигала стрелку. Металлические кусочки так хрупки, что я с легкостью их разогнул. Теперь стрелка не шевельнется, какая бы температура в комнате ни была. Термостат от нее не зависел. В бесчисленные щели в старых оконных рамах задувал ветер. В квартире быстро холодало.

Элизабет пришла домой и тут же принялась готовить ужин. Ее согревало тепло от плиты. Оливера – его мартини. А вот я замерзал.

Но после ужина плита остыла. Элизабет посмотрела на термостат.

– Что с ним такое? – спросила она, постучав в окошечко. Раскрасневшийся после третьей порции выпивки и утонувший в собственном жире Оливер не двинулся. Элизабет натянула толстый свитер и поежилась.

В конце концов она сказала:

– Олли, по-моему, обогреватель не работает. Он со стоном поднялся, опрокинув половину четвертого мартини себе на брюки. Взглянул на термостат.

– Семьдесят два градуса. Ты чего хочешь? Устроить тут сауну?

Он тяжело плюхнулся обратно, затрещала обивка.

Оливер продолжил читать. Элизабет села рядом, сунув ноги не под его обширный зад, а под собственную упругую попку. Запихав руки подмышки, она рассеянно оглядывала комнату. Наконец увидела коробку.

Она подошла к столу, открыла ее и нежно вытащила шарф. Улыбнулась, прижав его к щеке.

Оливер поднял глаза.

– И сколько ты на это выкинула?

– Мне его Руфь и Айра подарили на день рождения. Не помнишь?

– Ну тогда не забудь про их дни рождения, а то тебе напомнят.

– Ох, прошу тебя!

Элизабет развернула шарф. Я боялся, что мое художество оказалось снизу. Но Элизабет поднесла шарф к настольной лампе и поскребла пальцем.

– Олли, тут что-то прилипло.

– Что такое, ценник? Дай-ка мне.

Он поцарапал следы моих ласт ногтем толстого большого пальца и сунул тряпку жене.

– Это грязь, дорогая моя. Руфь и Айра подарили тебе на день рождения грязь.

– Как думаешь, она отстирается?

– Трудно сказать, эта корейская синтетика…

– Прекрати. Это настоящий «шалли». Как думаешь, будет очень невежливо, если я им скажу?

– Почему бы и нет? Эти христопродавцы сходят к Бернштейну, назовут свой номер и поменяют что угодно на что угодно.

Элизабет обмотала шарф вокруг шеи.

– Олли, мне очень не нравится, что ты так говоришь о людях, которые потратили время и купили мне подарок на день рождения. Ты даже этого не сделал.

– А я зря времени не тратил. Я ведь пригласил тебя на ужин? Весьма романтично.

– В «Бургер-Кинг»? Бизнес-ланч на двоих? Он уронил газету.

– Ты чего от меня хочешь? Моя любовь измеряется в долларах? Я должен выбрасывать деньги на всякую мишуру? Или ты бы предпочла, чтоб я вырос в вере, где тратятся на бога, никак не меньше?

Благословен Оливер: он задел ее много сильнее, чем надеялся я, испортив шарф.

– Они наши лучшие друзья. Они добрые и щедрые. А ты говоришь про них одни мерзости. Ты, видимо, хочешь, чтоб мне от нашей дружбы стало противно. Так вот, ничего не выйдет, ясно? Твои проблемы.

Позже Оливер улегся в постель, нагруженный алкоголем под завязку. Он потянул Элизабет за плечо, но она хлопнула его по руке и сказала:

– Не сегодня.

Обе пары – в прекрасном настроении для пятничного ужина. Мне остаются лишь последние приготовления.