"Русь Мiровеева (опыт «исправления имен»)" - читать интересную книгу автора (Карпец В.И.)

НОВГОРОД ПРАВОСЛАВНЫЙ И МОНАРХИЧЕСКИЙ

А теперь пришло время ответить на вопрос, поставленный нами ранее: какому же в действительности Русскому царю, основателю Династии, дан был Константинов венец в древняя убо лета? И следовательно, какому кесарю Августу наследовали Рюриковичи, согласно Степенной книге?

В 496 году внук Меровея Хлодвиг Великий принимает Святое Крещение. Казалось бы, к этому времени уже многие местные князья и вожди переходят в християнство и становятся членами Единой Соборной и Апостольской Православной Церкви. Однако Византийский Император, считавшийся тогда Царем всех православных (при тогда еще «первом среди равных» Римском епископе), сразу же дарует Хлодвигу не только должность консула (что обычно), но особый титул Августа, принадлежавший только самим Византийским Императорам.

Почему? Помимо прочих оснований, Император (а, точнее, окормлявшие его старцы) исходил из церковного учения об «удерживающем теперь», то есть некоем царстве, способном явиться преградой приходу антихриста. Позже, в IX веке эта идея была оформлена в виде учения о Roma mobilis, «движущемся Риме»: при падении одного царства мiровое служение «удерживающего теперь» переходит к другому по преемству. От первого Рима это перешло ко второму — Византии, и, даже если сами императоры надеялись, что Империя будет стоять вечно, то Церковь не могла не мыслить о возможных «запасных вариантах».Это уже факт собственно византийской истории, имеющей к нашей теме отношение косвенное. К тому же сама Империя, строго говоря, не выработала последовательно монархического государствоустройства в силу отсутствия династического преемства как такового. Так ведь, собственно, и родился Второй, а затем и Третий Рим.

«Общественное строительство, — писал Р. В. Багдасаров, — зиждилось на стыке двух чинов: basileia, царства и omonoia, соборности. Преемство византийской политики восходило к Александру Великому, а через него к восточным деспотиям и римским установлениям. Однако попытка Константина сделать власть наследственной и рассматривать Империю как достояние своего дома и рода (следуя званию Нового Израиля) не удалась, хотя впоследствии неоднократно повторялось разными династиями — Македонской, Комнинов, Палеологов».

Как будто ромейским династиям не хватало некоего тончайшего, но нерушимого основания, некоей materia prima, необходимой для их ars magna. Дерзнем уподобиться тем, кого средневековье именовало «щедрыми авторами»: не хватало истинно царской крови. Только этим можно объяснить тот несомненный факт, на который, не объясняя его по существу, указывает Б.А.Успенский, — «помазание византийских императоров соответствует помазанию Пипина Короткого, и при этом помазание византийских императоров начинается гораздо позже, чем помазание западных монархов, — надо полагать, под западным влиянием».

В случае же Меровингов (а потом и, как мы уже видим, восточных Меровингов — Рюриковичей) речь шла о издревле царствовавшей по собственному праву монархической династии, о единстве крови, мvропомазания и права. Именно это было видимо явлено при крещении Хлодвига. Согласно летописцу Хинкмару, во время крещения с небес слетела голубка, принесшая в клюве хрустальный сосуд (Saint Ampule) c драгоценным мvром, которым был когда-то помазан на царство сам царь Давыд. Французский исследователь Жан Робен писал об этом так: «Хлодвиг был главой Regnum Francorum, царства, которому суждено было в дальнейшем стать Францией и „первородной нацией“. И вот Император Востока, Анастасий I, кроме титулов патриция и консула, передает ему Императорские инсигнии, которые Меровинг с особой торжественностью получает в Туре, повинуясь сверхисторическому велению, соделывающему Хлодвига продолжателем не только Империи, но также и священного Царства Давыда, чрез помазание чудесного происхождения елеем из Нерукотворной Святой Сткляницы (Saint Ampule)». Между прочим, Святая Сткляница многие века хранилась в кафедральном соборе в Реймсе, древней столице Царей (Rois, королей). «Этот драгоценный сосуд, — писал Э. Канселье, — был разбит в 1794 году публично на городской площади Реймса членом конвента Рюлем (Ruhl), через год окончившим свои дни жалким образом, подставив голову под пистолет».

Речь идет, разумеется, о той самой революции, которая, по словам самих ее вожаков, породила французскую нацию. И здесь мы должны помнить, что Меровинги не были собственно «французскими королями». Они становились именно християнскими государями вне зависимости от расположения их царства, царями священной земли, Roma mobilis, причем хронологически еще до формирования полноценной симфонии Церкви и Царства в Византии. Как писал Р. В. Багдасаров, «Слияние эллинского самосознания с римской государственностью и духовным чином Израиля произошло в VII в. при императоре Ираклии, когда после присоединения Персии (629) он возвратил христианам отвоеванный Святой Крест и частично восстановил территорию, подвластную Александру. Это всколыхнуло греческий патриотизм. Наследники Ираклия стали носить эллинский титул „василевс“ вместо латинского „император“, однако подданных продолжали называть римлянами (ромеями). Кроме воинской субординации, греческий язык вытеснил латинский повсюду и прежде всего — в богослужении, законодательстве». При это исполнение предсказания блаженного Августина, сделанное еще в IV веке, о том, что в Империи должен воцариться королевский род франков, к VII в. Не исполнилось. Что же касается будущей Франции, то первые упоминания о ней относятся только к X веку, когда население бывшей империи Карла Великого разделяется на германское и французское. Сами владения Хлодвига назывались тогда Нейстрия и Австразия (Austre Asie, Другая Азия) или Troya Minor (Малая Троя). А вот о державе князя Роша, возникшей, согласно арабским источникам, после Шалонской битвы, говорить вполне правомерно. Однако держава эта, несмотря на всю свою церковную, королевскую и имперскую легитимность, явно шла к упадку. О причине мы уже говорили — латинизация галло-римской знати, по существу не являвшейся истинной аристократией, а формировавшей скорее спаянный латинизированный христианством класс собственников, противостояние которого с Меровингами становилось неизбежным. «Франки, — писал В. М. Золин, — все чаще не любили вспоминать о своих восточных истоках, но историю было трудно переделать». Впрочем, это касается не Меровингов, а вот этой самой «знати», в значительной степени состоявшей из приобретавшего северные земли римского патрициата и латинских, тогда еще формально не отделившихся от Вселенской Церкви, но уже все более обособившихся, епископов и клира. Процесс этот отражается во Франкском королевстве сначала как «война символов» — признание Святой Пасхи, как главного праздника года Меровингами (будущая православная тенденция) и Рождества Христова мажордомами (будущая католическая тенденция), особое почитание святого Дионисия Ареопагита, отождествляемого с Дионисием Парижским Меровингами (Corpus Areopagiticum — основа мистического богословия Восточной Церкви), и святого Петра мажордомами; достаточно свободное отношение к закону (вплоть до явных «перехлестов» полигамии) у Меровингов и, напротив, законничество мажордомов, решительно поддерживаемое латинским клиром, и даже служение Литургии по-гречески в «меровингских монастырях» и на латыни в будущих т. н. каролингских. И так во всем — вплоть до именования дворца — palatium (ср. «палаты») у Меровингов и «castellum» у «новой знати».

Следует подчеркнуть, что последние Меровинги уже открыто поддерживаются ирландским духовенством, через линию св. Патрика, прямо связанного с Восточно-православной Александрийской школой. После убийства Дагоберта II († 679), а затем лишения власти Хильдерика II (он был насильно пострижен в монахи), мажордомы-Пипиниды узурпируют престол и принуждают Папу Римского внести изменения в Символ Веры (введение Filioque), причины чего требуют отдельного, быть может, несвоевременного разговора. «При этом, — как писал Ф. И. Успенский, — папа под страхом отлучения заповедал вельможам и народу избирать себе королей только из этой освященной Церковью фамилии Каролингов. С другой стороны, Пипин дал торжественную клятву за себя и за свое потомство заботиться о Церкви и блюсти ее интересы. Таким образом, один папа три года назад разрешил Пипина и франкский народ от присяги Меровингу — законному государю, теперь другой папа закреплял духовным авторитетом своим светскую власть над франками за наследниками Пипина». Карл «Великий» прямо порывает с Византией, заключая военный союз с Гарун-аль-Рашидом. «Латинство» торжествует за два века до формального церковного разделения. Власть переходит от царей к мажордомам, т. е. «хозяйственникам», своего рода «буржуа». С тех пор Запад онтологически мертв. Третий Рим в Реймсе, в старой Русии, не состоялся.

Однако вернемся в новую Русию, Россию (хотя, строго говоря, Русской землей мы можем назвать всякую землю с Царем из трояно-пеласгского, то есть «Роусьского» рода, и Православной Церковью). Уточним: вернемся в страну, сегодня именуемую Россией (хотя, строго говоря, по указанным только что обстоятельствам она потеряла право на такое именование). Происхождение Рюрика от кесаря Августа, провозглашенное в Степенной Книге, кажущееся нелепым (тем более нелепо соперничество с какими-то Гедиминовичами), если говорить о собственно Римском Августе, легко объясняется, если мы признаем первого Российского самодержца Рюрика-Рюэрга прямым наследником Тьерри II, а, следовательно, и Хлодвига Великого — «Августа» и «князя Роша».

Императорские инсигнии» были переданы Хлодвигу, правда не самим Константином, а его наследником Анастасием II, но с точки зрения монархического принципа каждый следующий царь всегда есть также и предыдущий — на этом основана монархическая легитимность. В остальном же все совпадает: «В древняя убо лета… от царствующаго града сего (Константинополя — В. К.) царский венец дан бысть русскому царю». Прямому предку Рюрика, а, значит, и самому Рюрику. Потому же и «белый сей клобук изволением Небеснаго Царя Христа ныне дан будет архиепископу Великого Новгорода» — стольному граду царя Рюрика. Митрополит Макарий был «мудр яко змий и прост яко голубь»: ради сохранения вверенной ему от Бога паствы он буквально исполнил повеление Грозного Царя и в то же время сумел сказать всю правду, передав ее «имеющим уши» потомкам.

Еще одно важнейшее обстоятельство. Если все изложенное выше верно, то Рюрик не может не быть християнином. Несмотря на уже давно наметившееся разделение, в IX веке Церковь формально была еще едина. Более того, мы уже указывали, что при Карле Лысом происходит «тихая меровингская реставрация», хотя и провалившаяся, но вполне ощутимая, в том числе и в области религиозной. Именно тогда при франкском дворе блистает замечательный экзегет Иоанн Скот Эриугена, переводчик и распространитель творений Восточных Отцов, воссоздается почитание святого Дионисия Ареопагита, происходит канонизация собором франкских епископов (без согласия Рима) ряда меровингских святых, в том числе короля-мученика Дагоберта II. Для Рюэрга-Рюрика, призванного на Новгородский престол, было вполне естественно отбросить латинские нововведения, прежде всего Filoque, и исповедовать веру по закону отцов и дедов… К тому же и приехал он отнюдь не в языческую (как это часто себе представляют) страну. Начальная летопись рассказывает о посещении св. Апостолом Андреем не только берегов Днепра, но и Новгородской земли, что только подтверждает уже высказанные нами гипотезы о городе Словенске. «Десятки вариантов легенды о Словене и Русе указывают на основание Словенска (будущего Новгорода) примерно в 2335 г. до н. э., — пишет В. М. Золин. — Новгород упоминается на первых страницах летописей как созданный еще до походов апостола Андрея и деяний князя Кия в первые века н. э.». Цитированный нами в начале нашей работы Р. В. Багдасаров связывает упадок Словенска именно с неприятием его жителями апостольской проповеди в I в. по Р.Х. и утверждает, что в VIII в., то есть непосредственно перед приходом Рюрика и затем и при нем самом, он начинает возрождаться уже как християнский город.

В это время — как указывает В. С. Передольский, «…значение Новгородских сановников-правителей не установлено наукою, — как не установлено саморазвитие Ильменской страны, не зависевшее от соседей, утративших чистоту крови первонасельников Европы путем сношения с Азиатскими ордами, время от времени набегавшими на нашу часть света». Однако он же указывает на то, что у русов (неясно, правда, каких) были в это время цари, и, в частности, ссылаясь на скандинавские источники, рассказывает о «убийстве славного русского царя Сигтрига» (не указывая, где и при каких обстоятельствах это произошло). Интересно в этой связи примечание к «Песне о Нибелунгах» советского медиевиста А. Гуревича: «Зигмунд, Зиглинда, Зигфрид — в их именах первый член sig („победа“) указывает на их меровингское происхождение […], и некоторые исследователи возводят имя Зигфрида к имени франка Сигиберта; в судьбе этого Меровинга VI в. можно найти известное сходство с судьбой Зигфрида». К сожалению, А. Н. Гуревич (сам по себе очень квалифицированный ученый) в данном случае путает Сигиберта с Дагобертом II — именно он был убит в точности так же, как Зигфрид — копьем на охоте, спящий.

Возвращаясь к вопросу о «возрождении Новгорода», отметим, что современный краевед-историк прямо указывает на христианское исповедание если не самого Рюрика (о чем он просто молчит), то его родового окружения: Гостомысл, фигурирующий то как дед Рюрика (одна версия), то как шурин (другая), сам оказывается сыном знаменитого князя Бравлина (по-русски) — Бури(е)воя (по-славянски). «Одним из первых князей возрожденного „новгородского княжества“ стал Бравлин (Буревой), отец Гостомысла. В конце VIII века он захватил часть Крыма, где принял крещение (выделено нами — В. К.). Затем, возможно, его наемники в 793 году напали на монастырь св. Кутберга (в Англии), обозначив эпоху викингов в Европе — подвластных „хакану Рос“. Внуком Гостомысла — по дочери Умиле — русский эпос признает Рюрика». Путаница с именами не должна вводить нас в заблуждение. Хотя приводимые Передольским (вслед за Татищевым) имена и несут аромат Жуковского и Карамзина, славянского сентиментализма начала Х1Х в., следует помнить, что уже доказанная нами русско-славянская двойственность позволяла употреблять имя и русское (то есть франкское) и славянское одним и тем же лицом, как в дальнейшем славянское (или татарское) имя московского жителя дополнялось християнским (греческим или еврейским) именем. В нашем смысле можно указать, что родословные Татищева-Передольского совсем не обязательно должны противоречить родословным графа Бони де Лаверня.

В дальнейшем князь Бравлин оканчивает свою жизнь в Киеве, будучи убит за исповедание християнства, то есть принимает мученическую кончину. Киев в это время не только славянский город, но некий центр международной торговли, пересечение путей с непостоянный населением: славяне, греки, евреи, армяне — это город ростовщиков, находящийся под влиянием Хазарского каганата. В этом случае поход Олега Вещего (видимо, дяди Рюрика) с малолетним Игорем Рюриковичем на Киев — месть за Бравлина-Буревоя — соединяется с его знаменитым, воспетым Пушкиным, походом на «неразумных хазар». Впрочем, походу этому посвящена наша следующая глава и здесь эту тему можно лишь обозначить. Это поход Севера против Юга, воинов против «торговцев», и если угодно, троянцев против ахейцев, и об этом наша следующая глава. Троянцы под именем «венетов» или «винделиков», являются в те времена «царями мореплавания» (rois de navigation), как их называет Жан Робен в Северном море и Ла-Манше. Эти «белые венерианцы» также являются основателями замка Росслин (Rosslyn) в Северной Шотландии. Жан Робен пишет: «От них происходит легенда о скифском происхождении шотландцев и их обращении в христианство святым Андреем». Отношение к данной проблеме и вообще к меровингской тематике этого французского традиционалистского автора (на него часто и с уважением ссылаются Ж. Парвулеско и А. Г. Дугин) более чем сложно и мы еще вернемся к этому вопросу: здесь нам важна констатация единства русов-венедов-винделиков и единого «святоандреевского» Православия на Европейском Севере.

В связи с этим пришла пора обобщить и осмыслить некоторые данные о разрушенных монастырях и храмах «долетописного» Новгорода, указанных нами вслед за В. С. Передольским. Дело в том, что все эти утраченные святыни так или иначе соотносятся со специфически «меровингскими» акцентами в средневековой християнской культуре, которые в Европе проявились много позже, чем в России, уже в XII-XVII веках, однако, увы, в крайне искаженной форме, о чем нам еще предстоит весьма сложный разговор. Напомним, что на Западе эти акценты, оставаясь в рамках формального римо-католичества, несли в себе некоторые смыслы, явно выходящие за его рамки. Приводя эти факты, мы заранее отметаем те антиканонические и антидогматические выводы, которые делают из них так называемые «неомеровингские» авторы, вроде трех известных английских журналистов (хотя в ряде случаев вынуждены на этих авторов ссылаться), прежде чем попытаться показать общую несостоятельность их сочинения, а главное, выяснить, для чего вообще оно было написано и растиражировано, особенно в России. Повторим — то, о чем повествует «Немая Книга» Европы, на Русском Севере, по-видимому, было известно не в меньшей степени, причем полнота Православия давала возможность не придавать этим знаниям особо «эзотерического характера» — нечто, разумеющееся само собой, содержится в самом годовом круге Богослужения, на фресках в крупнейших соборах, в иконописи, в Палеях и т. д. Просто, чтобы понять, надо уметь читать.

В 1640 году по специальному поручению кардинала Ришелье великий Никола Пуссен пишет одну из самых знаменитых своих картин — «Пастухи в Аркадии». Интересно, что за пять или семь лет до этого он пишет еще один, «черновой» вариант картины. На обоих полотнах, помимо прочего, изображено баснословное божество «подземной реки» Алфиос и надгробие со словами Et in Arcadia ego — И вот я в Аркадии — характерно, что это не классическая, а «варварская» латынь. Аркадия — одно из главных мест пребывания троянских царей после падения самой Трои (троянцы, согласно Страбону, основывают там город Капую). Оттуда они двинулись в горные леса, называемые Ардуэной (нынешние Арденны, где и располагалась Австразия). Соседями их были тревиры (не напоминает ли это имя предполагаемого Рюрикова спутника Трувора?). В разных версиях Аркадия также образ полюса гиперборейской Огигии и «медвежья страна, медвежий рай», что явствует также из самого имени этой полулегендарной страны. Интересно французское народное именование осла, на котором Спаситель въезжал в Иеросалим — Аркадийский конь (cheval d’Arcadie). Этот «Аркадийский конь как бы везет за собою „телегу Давыда“ — „chariot de David“— созвездие Большой Медведицы. Меровингские короли совершали, кстати, свой ритуальный выезд на простой телеге, крытой соломой.

Но нам, собственно, важно здесь вот что: упомянутые англосаксонские авторы обращают внимание на обстоятельство, собственно, в истории культуры общеизвестное: «Помимо произведений Рене Анжуйского, Аркадия встречается в образе фонтана или могилы, и оба неотделимы от подземной реки. Эта река всегда отождествлялась с рекой Алфиос, которая протекает через местность, расположенную в Греции и называющуюся Аркадией, прежде чем уйти под землю, пересечь море, не смешавшись с его водами, чтобы снова выйти на поверхность в Сицилии и соединиться с водами фонтана Аретузы. От античных времен до „Кубла-Хана“ Кольриджа обожествленная река Алфиос считалась священной, ибо ее название имеет общий корень с греческим словом „Альфа“, что, как известно, означает первопричину, источник, начало». Тема Аркадии была любимой темой средневековых сочинений, исходивших от претендовавших на меровингское наследие Лотарингского Дома, к которому принадлежал и самый знаменитый автор «Corpus Arcadium» — король-поэт Рене Анжуйский, «добрый король Рене», сподвижник Жанны д’Арк… Но замечательно, что в Новгороде образы Аркадии появляются за семь веков до Рене Анжуйского и за девять до Пуссена, как раз после того, как в погибшей «державе князя Роша» в Европе меровингская монархия «ушла под землю», подобно подземной реке, и вместе с Рюриком восстала в Новом Городе, где сразу же, вместе с воссозданием бывшего Словенска, строится Аркадский монастырь, соседние с ним деревня Аркажа и Зверинский, то есть Медвежий, опять-таки Аркадийский, монастырь! Комментарии излишни.

Менее очевидной для современного русского читателя, но чрезвычайно прозрачной для средневековья, особенно раннего, является и символика двух других новгородских церквей «долетописного периода» — Св. Марии Магдалыни и Св. Праведного Лазаря. Вообще говоря, в России церквей в честь равноапостольной жены-мvроносицы мало — едва ли не единственный широко известный храм был построен Царем-Миротворцем Александром III, и то не в России, а в Святой земле. Объяснение тому очень простое. Русское православное сознание исторически всегда почитало телесную аскезу основой христианской жизни (по крайней мере, в идеале), а западные экзегеты, чьи книги попадали на Русь, изображали ее в качестве блудницы (тем самым созникло смешение св.Марии Магдалыни и преп.Марии Египтяныни). На самом же деле оснований для отождествления равноапостольной жены-мироносицы и известной евангельской блудницы нет. Но миф был (и остается) очень живуч. Тем более загадочно, что едва ли не первым русским православным храмом был именно храм св. Марии! Да еще по соседству с храмом праведного Лазаря, о чем мы уже рассказывали настолько, насколько это возможно.

В данном контексте отметим особое почитание этих святых в Европе в пору неразделенной Православной Церкви (а также и позже), в том числе огромное количество храмов в честь святой Марии Магдалыни, просветительницы Галлии, во Франции. При этом особо подчеркнем ее почитание как самими Меровингами, так и их наследниками. С чем это связано, речь пойдет ниже. Если наша гипотеза о Рюрике верна, то построение именно этих двух храмов в долетописном Новгороде совершенно логично. Как и «полярная» ориентация их на север, к «земле медведя» и «земле белого вепря», что отразилось и в народном имени храма — «святой царицы Щетициницы».

В свете всего сказанного находит объяснение описанное В. С. Передольским изображение на так называемой гностической камее (серебряном бруске), найденной еще в XIX веке возле церкви святого Михаила Малеина. Слева стоит человек с плеткой в правой руке и протянутой левой к другому человеку. На том, кто с плеткой, что-то вроде поясничной перевязи, на ногах сапоги до колен. Над головой правого — луна, сам он с длинными волосами, одет с поясницы по самые ступни; ноги босые. Надпись на камее такова: «Аз есмь ночь, очуни ее». Сам Передольский утверждал, что это «учение о свете и тьме Зороаштра, внесенное в древний буддизм новгородцев» (он разделял взгляд П. И. Шафарика о том, что древнее слово Будины, относимое к жителям Биармии, означало их приверженность этому восточному учению). Наша гипотеза: камея изображает трагедию, постигшую меровингский род на Западе. Длинные волосы, не остригаемые ритуально, признак соединения царского и жреческого сословий (соединение «медведя» и «вепря», вспомним, что и Христос соединяет в себе царское и священническое достоинство) были родовым признаком династии — их носили даже многочисленные меровингские бастарды. Именно острижение последнего формально царствующего Меровинга Сигиберта VI по приказу Пипина Короткого привело к его смерти через четыре года. В свою очередь, коротко остриженный новый властелин — галло-римский патриций, мажордом, а может быть, и епископ. Луна — Селена или Белена, соименница Елены Троянской, символической жены древних легенд: мыс Томбелен в Северной Франции до сих пор называют Tombe d’Helene — «гробница Елены», образ которой в средневековых рыцарских романах порою сливался с Марией Магдалыней. А учитывая многозначность средневековой символики и, как это ни покажется парадоксальным, и с апокалиптической женой, бегущей в пустыню, на чем мы в дальнейшем остановимся подробнее. Таким образом, камея не столько гностическая, сколько «династическая»; по-видимому, она привезена русами-варягами, скорбящими о наступлении «каролингской ночи», заката солнца, символизируемого длинными волосами и уходящего за горизонт под плетьми новых хозяев, представителей низкого рода… В этом контексте совершенно естественным оказывается и изображение неизвестного мученика с лилией в руке. Общепризнанное мнение заключается в том, что знаки цветов лилии появляются как символы королевской власти только в Каролингские и особенно в Капетингские времена. Это, однако, не совсем так. Тот же хронист Хинкмар, на которого мы уже ссылались, указывал, что знак лилии появился и при Меровингах как один из символов Божьей Матери, наряду с родовой пчелой. В этом случае неизвестный мученик мог быть или почитавшийся в те времена князь Бравлин, или (что скорее!) Дагоберт II. То, что этот Король-мученик пользовался особым почитанием среди освободившейся от каролингского давления варяжской, то есть франкской (русской) дружины, возглавляемой Меровингами, собственно, более, чем очевидно. Подтверждение этого предположения мы находим в истории соседнего Польского королевства. В 20-е годы нашего столетия польский историк К.Кротосский (которому вовсе не могло быть выгодно «русофильство» при правлении Пилсудского) доказал, что племя лехитов, жившее в районе Гоплы и Варты, было завоевано полянами, пришедшими с Днепра под предводительством русоварягов, которые в 882 году ушли от Олега (быть может, во главе с Аскольдом). От этих «варягов» и происходит, по Кротосскому, династия Пястов и ее основатель король Мешко (Мечислав) 1 и само название Польши. Польские историки, по понятным причинам, пытались это опровергать, однако, никогда не опровергали и не опровергли следующего. Дело в том, что вторым, христианским, именем короля было Даг. «Имя это, — писал Х.Ловмяньский, — названо только в одном источнике: акте о передаче под опеку „Гнезненского государства“ папе (ок. 991 г.), а, вернее, его кратком переложении, сохранившемся в двух группах записей; в одной имя передано как Dagome, в другой Dagone „…“ Назначение акта указывает на то, что Мешко, известный в источниках под своим славянским именем, в этом случае должен был быть назван своим христианским именем. Как в польской, так и в немецкой науке предполагалось, что оно звучало как Дагоберт, что указывает на его связь с Лотарингией, где существовал культ этого святого». Если так, то это свидетельствует о широком распространении христианского культа Короля-мученика среди руси и подтверждает предположение, что описанный В.Передольским неизвестный мучение с крестом и лилиями — это именно Дагоберт П и никто иной. И теперь мы, обитатели постсоветского пространства (червь и чернь, по выражению Цветаевой), его узнаем.

Еще более интересна особая роль Новгорода в средневековой Европе вообще, о которой известно очень мало. Город этот служил убежищем для представителей свергнутых королевских династий, страдавших от прокатившейся по всей Европе каролингско-папской узурпации, когда Ватикан стремился «рассадить» на престолы королей, царствовавших не по собственному праву, а по праву коронации, то есть принятия короны из рук Первосвященника. Единственной самодержавной династией к XI веку остались Рюриковичи, сохранившие внешнеполитическую независимость (их отношения с Византией регулировались международно-правовыми договорами). Более того, после падения франкских Меровингов именно князьям Рюрикова дома, то есть, как мы видим, тем же самым Меровингам, Византийский Император дарует царский титул (святой Владимир становится Василевсом, а Владимир Киевский и Новгородский — Мономахом, получая шапку, бармы и династическое имя Императоров, прообразующее будущий третий Рим). Это абсолютно тождественно тому, что было сделано в отношении Хлодвига, буквальное повторение еще раз подтверждает, что свидетельство Степенной Книги относится к Русско-троянскому роду в целом. Более того, это указание на место, куда будет двигаться Roma mobilis после того, как Реймс фактически пал.

«Кто и когда изгонял Владимира Мономаха из святцев?» — задает вопрос В. С. Передольский и настойчиво указывает: «Писатели иноземные свидетельствуют, что Новгородский дворец Ярослава (Мудрого, сына Владимира Святого, позже дворец принадлежал Владимиру Мономаху — В. К.), отличавшийся баснословным великолепием, служил убежищем несчастливым венценосцам и их родственникам (Бильмурк, Эймундова сага), в нем проживали: король норвежский Олаф Святой, лишенный престола; изгнанные Канутом Великим дети короля Эдмонта Эдвин и Эдвард; князья Венгерские Андрей и Левента — из них первый женился впоследствии на Ярославовой дочери; Датский, или вообще Скандинавский князь Симон, изгнанный дядей Якуном Слепым (о нем значится в Патерике Печерском) и Норвежский князь Гарольд, воспитывавшийся в Новгороде и женившийся, как и Андрей Венгерский, на одной из дочерей Ярослава. Все они селились на Русской улице (последнее выделено нами — В. К.). Название говорит само за себя: на этой улице жила Русь, то есть Цари.