"Вступление Финляндии во вторую мировую войну 1940-1941 гг." - читать интересную книгу автора (Барышников В Н)

РЕЙХ ДЕЛАЕТ СВОЙ ВЫБОР

После крупной победы летом 1940 г. над англо-французской коалицией Германия стала готовиться к агрессии против Советского Союза. Уже на третий день после подписания Францией перемирия с Германией — 25 июня перед военным руководством вермахта Гитлер поставил вопрос о необходимости осуществления своего замысла — о «восточном походе». Вскоре, 22 июля, он передал приказ начальнику генерального штаба сухопутных войск генерал-полковнику Францу Гальдеру приступить к разработке детального плана с различными вариантами осуществления «операции против России».[414]

31 июля на совещании руководящего состава вооруженных сил Германии в Бергхофе Гитлер намечает конкретное время нанесения поражения Советскому Союзу: «Россия должна быть ликвидирована. Срок — весна 1941 года». Здесь же, на совещании, обсуждается вопрос об участии в качестве союзников Германии в войне против СССР Финляндии и Турции. «Посмотрим, — записывает в дневнике Ф. Гальдер, — насколько все это заинтересует Финляндию и Турцию». В перспективе, указывает он, раздел захваченной территории намечался так: «Украина, Белоруссия, Прибалтика — нам. Финляндии — районы до Белого моря».[415]

Ко времени проведения этого совещания первоначальное прощупывание позиции Финляндии с немецкой стороны было уже осуществлено. По политической и экономической линиям, проводимым в этот период в Хельсинки, можно было отчетливо понять прежде всего взгляды финского руководства по отношению к Советскому Союзу и к Германии.

На финляндское руководство к тому же произвели очень большое впечатление те события, которые стремительно стали развиваться в Прибалтике. В середине июня 1940 г. в Эстонию, Латвию и Литву было введено значительное количество советских войск, и в этих трех странах начали происходить весьма существенные изменения внутриполитического характера, которые давали основание предполагать, что могло произойти и их объединение с СССР. Показательно: тогда же был сбит советской истребительной авиацией над Финским заливом финляндский пассажирский самолет. Случившееся свидетельствовало о сложной обстановке в Прибалтике для морских и воздушных сообщений. Как посчитали тогда в Хельсинки, это означало, что «путь из Финляндии за рубеж окончательно перекрыт».[416]

Касаясь всех тех событий Ю. К. Паасикиви писал в Хельсинки, что «произошедшее в прибалтийских странах… ужасает». Затем с тревогой задал вопрос: «Как это повлияет на нас?»[417] Подобный же вопрос 17 июня задавал в Министерстве иностранных дел Германии и посланник Т. Кивимяки. Он пытался выяснить отношение рейха к происходящему, и что в данном случае «Финляндия должна сделать, если Советский Союз обратится к ней с аналогичными требованиями, как это было в отношении прибалтийских стран».[418] Одновременно Кивимяки также заверил немецких дипломатов, что Финляндия ни в коем случае «не сдастся».[419]

В Хельсинки вместе с тем обратили уже внимание на то, как германский военный атташе в Финляндии X. Рёссинг в весьма мрачных красках описывал перспективы Финляндии. После своего посещения Таллинна он поведал финским собеседникам: «Я своими глазами видел ликвидацию эстонской республики… Теперь я больше всего озабочен тем, что в ближайшем будущем Финляндию постигнет такая же судьба». Такой комментарий внушал опасения финнами и убеждал в том, что «Рёссинг не верит в то, что Германия нам поможет».[420]

Финское руководство в этой ситуации усиливало поиск контактов с Германией, о чем свидетельствовали начавшиеся опять германо-финляндские экономические переговоры. Немецкая делегация на них проводила линию, направленную на «достижение максимального расширения торговых отношений», и, как было признано, «переговоры прошли успешно».[421]

29 июня между Германией и Финляндией был подписан договор, по которому немецкая доля во внешней торговле Финляндии увеличилась до 40 %.[422] Оценивая это соглашение, финский посланник в Берлине подчеркнул свое особое «удовлетворение», отметив, что это «почти удваивает объем торговли между обеими странами».[423] В свою очередь, и Берлин не скрывал важности начала «крепкого сплетения финской и немецкой экономики, которое полностью соответствовало требованиям индустрии» Германии.[424]

Более того, на переговорах немецкая сторона выяснила у финнов перспективы будущей торговли с теми, кто считался «врагами рейха». По словам К. Шнурре, глава финляндской делегации заявил: «Финская внешняя торговля с вашими врагами как через Петсамо, так и через Россию осуществляться не будет».[425] Это являлось весьма важным заявлением, которое затем еще было и письменно подтверждено.[426] Подписанное германо-финское торговое соглашение не могло не оказывать соответствующего влияния на дальнейшую внешнюю политику Финляндии. Показательным являлось то, что Хельсинки уже шли на замораживание торговли с Великобританией.[427]

Германо-финское торговое сотрудничество вскоре стало негативно сказываться и на экономических связях с СССР. Как считали в советском полпредстве, «Финляндия фактически начала торговую войну с нами».[428] Виттинг же такое явление объяснял тем, что «Россия просто не может снабжать Финляндию продукцией, необходимой для его страны».[429] На деле же Хельсинки откровенно демонстрировали нежелание искать на востоке торгового партнера, что фактически было следствием начавшегося широкого экономического сотрудничества с Германией.

Процесс спада в торговле стал наблюдаться у Финляндии и с Америкой. Посланник Соединенных Штатов в Хельсинки по этому поводу встречался с Р. Рюти. Финский премьер-министр объяснил такую ситуацию следующим образом: «Торговля с Германией не требует широкого внешнеэкономического обмена, тогда как покупка американских товаров предполагает именно такое сотрудничество». По словам Рюти, теперь вообще «финские власти предпочитают немецкие товары американским».[430] Посланник США, в свою очередь, заявил, что «такая дискриминация может создать неблагоприятное впечатление в Соединенных Штатах».[431]

Тем не менее подобные доводы американцев не имели никакого реального воздействия на позицию финского руководства, и это уже явно демонстрировало то, что Финляндия была согласна пойти лишь только на тесное сотрудничество с рейхом. Американский исследователь А. Швартц по данному поводу особо отметил, что «финское сотрудничество с Германией началось не в политических или военных вопросах, а в экономической сфере».[432]

Действительно, в новых условиях «партнерские» отношения между Германией и Финляндией стали создаваться именно на основе экономического сотрудничества. Как полагает немецкий историк М. Менгер, уже «с лета 1940 г. Финляндия включилась в рамки фашистского планирования “огромного жизненного экономического пространства”, хотя «особенности политической ситуации в Финляндии еще продолжали учитывать» в Берлине.[433]

С другой стороны, налицо было и то, что финское правительство само демонстрировало желание развивать контакты с рейхом. 4 июля министр иностранных дел Р. Виттинг с восторгом сообщал В. Блюхеру, что «у населения Финляндии дружественные настроения к Германии нарастают, подобно лавине». Далее он добавил, что «существуют взгляды о необходимости создания правительства, которое исключительно было бы ориентированно на Берлин».[434] Это заявление министр иностранных дел усилил еще и утверждением, что в Финляндии считают, что ее войска «с помощью немецких армий могли бы через несколько месяцев вернуть территорию, которая перешла к России».[435]

Подобные высказывания крайне обнадеживали германских представителей. Но в данном случае в Хельсинки даже несколько форсировали общий процесс будущего развития финско-немецкого военного сотрудничества. Поэтому германский посланник вынужден был охладить пыл Р. Виттинга. Он сказал, что «германо-финские отношения должны развиваться медленно и поэтапно, а не яростно или откровенно». Объясняя такую позицию В. Блюхер заметил: «Принимая во внимание российские подозрения, я посчитал бы нежелательным формирование правительства, односторонне дружественно соориентированное на Германию… Я предпочел бы такое правительство, которое сотрудничало с нами тайно, но которое демонстрировало бы перспективы будущих отношений».[436]

Немецкое заявление тоже было слишком откровенным и даже несколько приоткрывало тактику будущего сотрудничества Третьего рейха с Финляндией. В Берлине в ответ на полученную информацию Блюхера о беседе с Виттингом ему рекомендовали «избегать по возможности заявлений подобного типа».[437] Высказывания же финляндского руководства указывали немцам на то, что «финская перспектива давала благоприятные возможности» для подготовки Германией похода на Восток с использованием северного плацдарма.[438]

Таким образом, имея соответствующие обнадеживающие сведения, Берлин мог перейти к конкретному зондированию в Финляндии возможности активного военного сотрудничества. Это стало уже заметно в условиях перехода германского командования к непосредственному планированию войны против СССР.

В данном случае первый отчетливый знак внимания с немецкой стороны проявился уже в середине июля. Между 17 и 28 июля в Хельсинки находился эмиссар из Берлина Людвиг Вейссауер, представлявший службу безопасности (СД) и внешнеполитическую разведку. Он должен был выяснить позицию финнов в случае, «если между Германией и Советским Союзом возникнет конфликт».[439]

Вейссауер в Финляндии вел переговоры с премьер-министром Рюти и главнокомандующим Маннергеймом. Однако, к сожалению, пока в Финляндии полностью не раскрываются документы об этих переговорах. Вместе с тем в финской исторической литературе бытует утверждение о том, что «Вейссауер получил разъяснение о готовности Финляндии воевать», а сами переговоры «показали, что финны ожидали конфронтации между Германией и Советским Союзом и улавливали симпатии к себе со стороны Германии».[440] Более того, отмечается, что между Рюти и Вейссауером было достигнуто взаимопонимание и они довольно открыто обменивались мнениями по весьма широкому кругу вопросов.[441] Финский исследователь О. Маннинен к тому же предположил, что уже тогда впервые с немецкой стороны был поставлен вопрос о возможности пропуска германских войск на территорию Финляндии.[442]

Визит представителя Третьего рейха в Хельсинки, вне всякого сомнения, имел серьезное значение, поскольку теперь уже определялись перспективы включения ее в военное сотрудничество с Берлином и это стало первым шагом на пути к последующему определению места Финляндии в начавшейся разработке плана «Барбаросса».

Финляндское руководство всячески продолжало демонстрировать свою заинтересованность в сближении с Германией. Как по этому поводу отметил известный финский государственный и политический деятель, член комиссии парламента по иностранным делам К. О. Фрич, «немцам не нужно было создавать в Финляндии скрытую пятую колонну… поскольку официальные круги Финляндии сами слишком охотно стремились к сотрудничеству с немцами…»[443] Действительно, в то же самое время, когда Л. Вейссауер вел переговоры в Хельсинки, министр иностранных дел Р. Виттинг через одного из своих неофициальных эмиссаров пытался выяснить в Берлине у Г. Геринга, «в какой мере Германия готова предоставить Финляндии прямую помощь» в случае очередного конфликта с СССР.[444] Тогда же финляндские представители искали возможность непосредственно встретиться с министром иностранных дел Германии И. Риббентропом и даже с А. Гитлером.

Показательно, что эти попытки давали неплохие результаты. Немецкое руководство шло навстречу таким инициативам, выслушивая финских представителей. 20 июля Гитлер дважды встречался с уполномоченными Финляндии, среди которых был и посланник Т. Кивимяки. Но, очевидно, ничего определенного Хельсинки на этих встречах не добились.[445] Подобные беседы с высшим немецким руководством лишь свидетельствовали о готовности Берлина к контактам с Хельсинки. Эти аудиенции также указывали и на явную заинтересованность немецкой стороны в усилении дальнейшего германо-финляндского сотрудничества.

В этом отношении примечательной стала беседа, состоявшаяся 2 августа между Виттингом и Блюхером. В ходе ее финский министр иностранных дел в «чисто философском плане» предложил организовать встречу его и премьер-министра Рюти с Гитлером или Риббентропом. Причем предметом их переговоров должен был быть вопрос о кардинальном усилении взаимодействия Германии и Финляндии.[446]

Получив столь смелое и одновременно достаточно туманное предложение о такой встрече, Блюхер решил выяснить намерения финской стороны уже «из других источников» и узнал вскоре просто ошеломляющую информацию. Вот что он в этой связи срочно сообщил в Берлин: «Я не получил от г-на Виттинга четких сведений, о чем представители финского правительства собираются говорить в Берлине. Но я узнал из другого источника, что они желали бы достигнуть договоренности… относительно их собственной территории, которая бы значительно потеряла свой суверенитет в пользу Германии».[447]

Эти сведения в его донесении были квалифицированны, как представившаяся для рейха уникальная «возможность, которую вообще можно себе представить» с точки зрения перспектив немецко-финского сотрудничества. Блюхер считал, что «было бы непростительно отклонять финское предложение, если оно последует» официальным порядком.[448]

Однако столь серьезная идея, которая стала известна в германском представительстве в Хельсинки, также и несколько насторожила посланника. Поэтому его донесение, адресованное статс-секретарю МИДа Э. Вайцзеккеру, носило строго конфиденциальный характер. Кроме того, оно облекалось в форму частного письма, которое, как он отметил, было следствием «исключительного случая». Иными словами, Блюхер воспринял эту инициативу как первый и еще не совсем оформленный «пробный шар» финляндского руководства, но все же счел необходимым проинформировать об этом Берлин и выразить свое отношение.

Впрочем, далее финляндское руководство по данному поводу никаких официальных действий уже не предпринимало. Да и в рейхе посчитали, что «время для такой поездки еще не пришло».[449] Однако показательным оказалось все же то, что сведения, которые поступили тогда из Хельсинки, дошли до самых верхов Германии и переданную информацию очень хорошо запомнили. Весной 1942 г. об этой инициативе Финляндии вспомнили, причем заговорил о ней сам фюрер. Гитлер сказал, что одно время «финны напрашивались на протекторат Германии».[450] Очевидно, что в период неожиданного для рейха затягивания войны с СССР воспоминания о желании финляндского руководства пожертвовать своим суверенитетом в пользу Германии имело важное политическое значение для дальнейших перспектив союзнических отношений.

Летом же 1940 г. эта идея просто не могла быть реализована. В Берлине тогда были не в состоянии пойти на подобный шаг, не рискуя вызвать нежелательную реакцию и подозрение у СССР. Впоследствии Гитлер достаточно определенно раскрыл суть его политики по отношению к Финляндии. «После своей первой войны с русскими, — признавал он, — финны… предложили установить германский протекторат». Но, как выразился он, «не сожалеет, что отклонил тогда это предложение… Было гораздо правильнее сохранить такой народ в качестве союзника, нежели включить в германский рейх, ибо это вызвало бы только трудности».[451]

Единственное, что Германия могла себе позволить, это начать скрытные поставки Финляндии оружия. Именно тогда Берлин стал осторожно поддерживать финские заказы на приобретение военного снаряжения.[452] Причем это происходило по возможности неофициально и через частные торговые компании. Одновременно уже стали поступать и первые сведения о том, что «в Германии скоро произойдут довольно радикальные перемены в оценке всей обстановки».[453]

Тем не менее о том, что рейх начал предпринимать действия «на финском направлении», стали замечать и за рубежом. В Швеции и Англии тогда уже обращали на это пристальное внимание.[454] Более того, уже по косвенным данным становилось очевидно, с каким энтузиазмом в узких правительственных кругах Финляндии была воспринята менявшаяся ситуация в развитии германо-финских отношений. Даже Кивимяки уловил происходившие здесь перемены в настроениях, когда приезжал из Германии в Хельсинки. Это явствует из его дипломатической переписки.

«Я заметил, — отмечал он, — что допускается вполне возможное возникновение войны между Германией и Россией», и, в свою очередь, рекомендовал «способствовать этому». Будучи, конечно, осведомлен относительно высказываний Вейссауера, посланник подтверждал, что в рейхе подобные речи слышатся «почти повсеместно и особенно среди высокопоставленных лиц».[455] Такая информация, естественно, оказывала воздействие на финское руководство и заставляла размышлять о том, как все это может коснуться Финляндии. Министр иностранных дел Виттинг хотел получить четкий ответ от немецкого посланника Блюхера на вопрос о том, какова будет позиция Германии в случае, если «Советский Союз нападет на Финляндию».[456]

В целом Финляндия еще не имела никаких гарантий относительно того, что рейх окажет ей какую-либо реальную военную помощь. Более того, усиление финско-германских связей не могло не настораживать СССР, что также сковывало финское руководство. В Хельсинки понимали, с каким напряжением Советский Союз следит за развитием германо-финляндского сотрудничества. Уже 30 июня Ю. К. Паасикиви, чутко улавливая происходящие в финской столице перемены, старался предостеречь свое руководство от недооценки реакции на это СССР. Он сообщал из Москвы: «Знаю, что в Финляндии в настоящее время в некоторых кругах проявляются различные спекуляции, имеющие в виду не что иное, как будущую германо-советскую войну. Эти спекуляции могут здесь легко стать известными и усилят недоверие по отношению к нам».[457]

К этому также следует добавить, что в Финляндии в кругах генерального штаба в целом истолковывали перспективы развития германо-финляндского сотрудничества в конце июля 1940 г. скорее еще как чисто теоретический вопрос и оценивали складывающуюся ситуацию таким образом, что до поры до времени невозможно даже ожидать политической поддержки со стороны Германии.[458]

Вместе с тем и посланник в Берлине Т. Кивимяки полагал, что в данных условиях следует продолжать налаживание контактов, главным образом по линии экономического, а также культурного сотрудничества. Он считал, что необходимо исходить из того, что «непосредственное присоединение к державам оси на данном этапе не могло еще быть сколько-нибудь реально обнадеживающим». Однако вместе с тем он не отрицал, что Германия стала уже «действовать на пользу Финляндии» и теперь финляндский вопрос в Берлине «стоит на повестке дня». Действительно, сведения, поступавшие от Кивимяки, фактически соответствовали замыслам германского руководства. В финском же представительстве в немецкой столице уже тогда начали считать, что еще «до победы над Англией может быть предпринято наступление против России».[459]

Тем временем финляндско-германские контакты становились все заметнее, и их все труднее становилось скрывать. По данным советской разведки, уже с первых дней июля наблюдался «наплыв в Хельсинки немцев, которые… чаще всего посещают МИД и Военное министерство».[460] Трудно сказать, что в данном случае имелось в виду по поводу «наплыва немцев» — возможно, советская резидентура в Финляндии тогда получила первую информацию о переговорах Л. Вейссауера. Но, судя по воспоминаниям Е. Синицына, для советского полпредства было ясно, что «правительство Рюти через своего посла в Берлине ведет важные, очень секретные переговоры, касающиеся Советского Союза».[461]

Германо-финляндская активность проявлялась и в деятельности немецкого посланника В. Блюхера, который решительно поддерживал идею развития финского сближения с Германией. Имея соответствующие инструкции не афишировать процесс германо-финляндского сотрудничества, он все же начал позволять себе достаточно прямолинейные высказывания в присутствии иностранных дипломатов о том, что в новых условиях «Финляндии не нужно будет бояться СССР, поскольку она станет находиться под защитой Германии».[462] Возможно, такая прямолинейность его заявления была связана с тем, что статс-секретарь Министерства иностранных дел рейха Вайцзеккер 6 августа ориентировал Блюхера на то, что «финляндский вопрос становится несколько более важным, чем даже казалось этим летом».[463]

Таким образом, лето 1940 г. стало по существу временем, когда происходил перелом в определении перспектив будущего развития финско-германских отношений. Берлин, приступив к разработке плана «Барбаросса», теперь уже продумывал схему подключения к готовящейся операции вероятных союзников, включая Финляндию. В данном смысле уже предпринимались первые шаги, направленные на возможное объединение усилий двух государств в войне против Советского Союза. При этом Хельсинки сознательно и откровенно поддерживали эти устремления Берлина. Но было очевидно, что новая фаза формирующихся финско-немецких отношений и угроза военного сближения между ними не могли не волновать Москву. Все это создавало весьма сложный узел противоречий, в центре которых оказывалась Финляндия.