"Печальные песни сирен" - читать интересную книгу автора (Брюссоло Серж)

РЫБА С МЕДНОЙ ГОЛОВОЙ

Сеть была сплетена из обрывков электрических проводов. Как ни старалась Лиз, ей не удалось разорвать объятия черных пластиковых ячеек, покрытых скользкой оболочкой ила. Лиз вытащили чем-то вроде лебедки, с которой капала вода, и бросили на платформу. Она ударилась шлемом о распределитель жевательной резинки. Лиз барахталась, стараясь подняться, но сетка все сильнее сжимала ее при каждом движении. В поле зрения Лиз попал мужчина. Нагой, он держал в руке пожарный топор с красной ручкой. Мужчина небрежно нанес два удара. Первый удар разбил фронтальное стекло шлема, второй отсек резиновый шланг от редукционного клапана. Лиз закричала, когда разбился иллюминатор, осыпав ее лицо острыми осколками. В тот же момент воздух кармана попал ей в ноздри, не вызвав возбуждения, порождающего галлюцинацию. Лиз удивилась.

Голые ноги стекались к ней. Она почувствовала, как ухватились за сеть, как тащили ее по платформе. Слой ила облегчал скольжение, Лиз, которую волокли, как большую рыбину, видела уходящие назад обложенные плитками стены пролета. Ее тащили в глубь станции, к просторному залу, где совершались пересадки в различных направлениях. «Кайзер Ульрих III» была показательной станцией, где разместились бутики, кафетерии, а также книжные магазины и выставки. Но до нее было еще далеко, в пролетах держался запах застарелой мочи. Множество никелированных эскалаторов обслуживали пересадки. Еще до катастрофы Лиз поражала на этой станции бесшумная атмосфера, исходившая от всего комплекса, облицованного мрамором, и многочисленные стеклянные перегородки, занимавшие торговую площадь, равную по размерам полю стадиона.

Вдруг мужчины остановились, и один из них, запинаясь, пробормотал:

— Но… но это не обычная рыба. У нее медная голова!

— Верно, — согласился другой, — обычные рыбы выглядят не так. Лучше уж не есть ее.

— Но она большая, — возразил кто-то, — и у нее красивая блестящая голова!

— Это означает, что она хорошая! — подхватил первый. — Нужно посоветоваться с шефом.

— Да! Да! Шеф! — одобрительно зашумела группа. — Шеф знает, что с ней делать.

Голые ноги, бывшие в поле зрения Лиз, в беспорядке отступили, и она осталась одна в натекшей луже, ошеломленная этим бессмысленным диалогом.

Избегая резких движений, Лиз перекатилась на бок и осмотрелась.

Просторный вестибюль пересадочной станции представился ей бетонным куполом, способным вместить шестиэтажное здание. По периметру его украшала современная мозаика. Множество мелких блестящих квадратиков были выложены так, что изображали стилизованных персонажей, символические жанровые сценки. Плесень накинула на эти фрески свое курчавое покрывало, месяцами пожирая их, покрывая мхом и грибами. Запутавшаяся в сетке Лиз почувствовала, что пространство давит на нее. До сих пор она исследовала маленькие станции, узкие территории, сводящиеся к нескольким десяткам метров пролетов. Логова, логовища… Станция «Кайзер Ульрих III» никак не соответствовала этим ужатым воздушным пузырям. По этой подземной равнине некогда метались толпы спешащих пассажиров, толкающихся локтями, кишащая масса, на краткий миг замирающая в центре, чтобы разобраться в направлениях пересадок. Сейчас же застекленные бутики, расположенные по окружности галереи, превратились в хибарки бидонвиля. Витрина книжного магазина, оклеенная обложками журналов, стала непроницаемой. Выделялись лишь устаревшие, трехлетней давности, заглавия о забытых скандалах; эфемерная, преходящая хроника, обреченная на забвение.

Четыре портика пронзали купол, выходя на скелеты неподвижных эскалаторов. Над каждым из этих подходов висело панно с перечислением станций. Скопления ила закрыли эти проходы так же надежно, как застывший цемент. Большие коричневые волны скатились по ступеням эскалаторов и растеклись по половине зала, затвердев, как остывшая лава. Перекрыв четыре пересадочных перехода, глинистый ил превратил зал в воздушный колокол.

Весь воздух, который был в момент катастрофы, скопился там, как в бокале, прочно удерживаемом на дне ванны.

Лиз села. Казалось, о ней забыли. Она не знала, как поступить. Пленение не повлекло за собой ни насилия, ни заключения под стражу, словно напавшие вдруг отвернулись от нее, как от слишком сложного для них дела. Лиз подумала о тех детях, которые начинают несколько игр и не заканчивают ни одной, повинуясь своим импульсам. Хотелось пить. Болели нос и брови, порезанные осколками стекла.

Метрах в трех от Лиз остановился мальчик лет десяти, с любопытством рассматривая ее. У него было костлявое тело и длинные каштановые волосы, падавшие на плечи. Его одежда состояла из плавок для взрослых, стянутых на бедрах веревочкой. В руках он держал баночку ваксы и тряпочку. Позади него дюжина кожаных мумий размещалась на желтых пластиковых сиденьях, стоящих по сторонам распределителей билетов или напитков. Лиз поняла, что ему, вероятно, поручили уход за останками, и мальчик начищал их подобно маленьким чистильщикам в отелях, надраивавшим до блеска обувь клиентов. Она рискнула сделать знак, подзывая его подойти поближе. Он колебался, казалось, размышлял, потом неохотно сделал шаг вперед.

— Эта вакса какого цвета? — спросила Лиз.

— Светло-коричневого, — ломающимся голосом ответил мальчик. — До этого у меня была желтая, она лучше, но больше ее нет. Я стянул в лавочке чистильщика десятки коробочек. Мертвых следует уважать, начищать их, это нормально.

— А что ты будешь делать, когда останется только синяя вакса? — поинтересовалась Лиз.

Мальчик нахмурился, пожал худенькими плечиками.

— Не знаю. Я сейчас подумаю. Здесь не следует много думать, взрослые говорят, что это изнашивает мозг… А ваш шлем… Он должен здорово блестеть, если его почистить. Как золотой пузырь!

— Если ты снимешь с меня шлем, я дам его тебе! — бросила Лиз, не уверенная в результате.

— Как это сделать?

— У меня к поясу прицеплена трубочка. Надо вставлять ее в гайки и крутить… А остальные когда придут за мной?

Мальчишка просунул пальцы между ячейками сетки, взял ключ и тотчас же принялся за гайки. Мышцы напряглись на тонких ручках, будто веревочки.

— Они не вернутся! — сообщил он запыхавшись. — Они уже все забыли! У всех взрослых мозг рыхлый, как губка. Они всегда что-нибудь забывают. Это последствия отравления газом. Мы, дети, лучше перенесли газ. Начальник станции, когда хорошенько подумает, говорит, что наши клеточки мутировали и научились работать в разреженной атмосфере… А совсем маленькие, родившиеся после катастрофы, умнее взрослых, это правда.

Он трудился над последней гайкой, и его натруженные бронхи издавали астматические хрипы.

— Через несколько лет малыши станут шефами племени, — продолжил мальчик. — Они будут руководить нами. Это нормально, у них будет твердый мозг, а не губка, набитая клещами. Только нужно время. Взрослые — кретины, а я и мои товарищи — идиоты. Вот малыши станут умными, а их дети — еще умнее… Начальник станции повторяет это каждый день. Он говорит, что они «адаптируются». Адаптируются, да, точно. Адаптируются.

Устав, он уронил ключ на пол. Лиз подняла руки, чтобы снять медный шлем. Мешали ячейки. Она вынуждена была освободиться.

— Как тебя зовут? — спросила она. Мальчик скорчил гримасу.

— Не знаю. Остальные все время забывают мое имя или дают мне другие имена, тогда я сам путаюсь. Иногда меня зовут Вагоном или Билетом. Слова эти существовали еще до…

— А твоих родителей?

— Не знаю. Думаю, они теперь в коже. — Он махнул рукой в сторону мумий, находящихся на платформе. — Должно быть, они забыли обо мне после отравления газом. Даже сейчас у нас еще есть матери, которые забывают про своих детей. Шеф говорит, что нужно «создавать пустоту», беречь наш мозг, что мысли, как насекомые, съедят наши головы. Чем больше мыслей, тем быстрее они разъедают мозг! Да, точно. «Разъедают».

Лиз выпуталась из сетки, отползла от лужицы ячеек и сняла шлем. Под куполом было тепло и даже душно — от гниения плесени. Кровь гудела в висках. Наклонив голову, она почувствовала головокружение. Разреженный воздух сгущал гемоглобин. Не напрягаясь, Лиз медленно освободилась от свинцовых подошв, от тяжелого медного заплечника. Она вспотела под комбинезоном. Мальчишка с глупым видом смотрел на нее.

— Сегодня меня зовут Вагон, — заявил он, — а тебя?

— Лиз.

Он поморщился.

— Здесь ни у кого нет такого имени, — безапелляционно заявил мальчик. — Лиз — это ничего не обозначает. Надо иметь имя, связанное с метро. Шефа, например, зовут Первый Класс. Его лейтенанты — Второй Класс и Некурящий… Это важные имена. Других зовут Скамейка, Компостер, Выход-на-платформы, Маршрут, Льготный Тариф, Непитьевая Вода…

Лиз подняла руку, призывая его замолчать. Она только что уловила глухое постукивание, которое, казалось, исходило из центра зала. От пневматической пульсации вибрировал пол.

— Этот шум, — спросила она, — что это такое?

— Это дыхание спрута! — гордо заметил мальчик. — Спрут заботится о нас.

— Спрут?

— Да, железный спрут. Он обхватывает своими руками все метро. Он питает наших братьев. Это спрут, да, точно он.

Лиз выпрямилась. В середине зала возвышался бетонный цилиндр, возникший из бидонвиля, чтобы поддерживать свод. И в самом деле, с первого взгляда она приняла его за опору, а сейчас Лиз различала наверху расходящиеся лучами трубы. Эти толстые трубы, следуя по изгибу свода, походили на спицы зонтика. Ее осенило: компрессор! В цилиндре находился компрессор, питающий воздушные карманы затопленного метро. Она сделала шаг вперед. Мальчик схватил ее за запястье и повис на нем, чтобы остановить девушку.

— Не нужно беспокоить спрута! — попросил он. — Некурящий охраняет его. Он злой, дерется. А девчонкам он засовывает трубку для писания между ляжек. Иногда это им не нравится, и они ревут. Лучше помоги мне начистить мертвых. Кладбище должно блестеть, это закон. Я подаю тебе крем, ты натираешь тряпочкой. Сможешь?

Лиз поняла, что возражать бесполезно. Она повиляла бедрами, чтобы освободиться от «свинячьей кожи». Тело ее вспотело. Оставшись в свитере и байковых кальсонах, Лиз задумалась, не привлечет ли к себе внимание такой одеждой? Ведь обитатели кармана в основном ходили голыми… Их забывчивость избавила ее от неприятностей, так зачем же пробуждать их память своей оригинальностью. Секунду поколебавшись, она разделась, оставив на себе только трусики. Все остальные вещи Лиз засунула под скамью, надеясь, что никто не найдет их.

Мальчонка проявлял нетерпение. Ей пришлось ускорить шаг, чтобы догнать его на кладбище. Кожаные мумии блестели под неоновым светом.

— Натирай их со всех сторон! — уточнил мальчик. Казалось, он позабыл про медный шлем, на который притязал десятью минутами раньше.

Лиз старательно выполняла его указания. Мужчины и женщины, слонявшиеся по залу, не обращали на нее внимания. Едва прибыв, она стала такой же, как они. Никто не удивлялся, увидев новое лицо в многочисленной общине. Благодаря всеобщей амнезии ей не понадобится паспорт. Может, и этот ребенок через несколько часов не вспомнит, как она запуталась в сетях? Может, он решит, что она всегда принадлежала к их племени?

— Что вы едите? — спросила Лиз.

— Рыбу, — рассеянно ответил мальчик, проводя кончиками пальцев по натертому месту. — Мы ловим ее с платформ. Едим и грибы. Да, грибы, их собирают везде.

Лиз увлеклась полировкой, одновременно размышляя о виденном и слышанном. Не повредит ли длительное пребывание на станции ее мозгу? А вдруг он станет день ото дня размягчаться? Она содрогнулась. На миг вообразила себя пленницей станции «Кайзер Ульрих III», ставшей дебильной за неделю: в лобных долях скопились сгустки крови, серые клеточки постепенно умирают из-за нехватки кислорода…

Следовало торопиться. Обезличенность, приносившая Лиз пользу, могла помочь и в расследовании. Незачем прибегать к уверткам, чтобы получить максимум информации. Попытаться войти в контакт с шефом клана…

— Ты плохо трешь, — проворчал мальчуган, — почти совсем не блестит! Нас будут ругать при проверке!

Лиз извинилась и с большим пылом принялась за работу. От усилий кровь зашумела в висках. Страшная мигрень мало-помалу захватывала ее затылок, лоб. Постукивание насоса, подобного гигантскому метроному, казалось, задавало ритм ее сердцу. Отныне Лиз ощущала каждую из его пульсаций всем своим нутром, движения невидимого клапана болезненно расширяли диаметр ее артерий. Когда мальчик закрыл свою коробку с ваксой, Лиз была на грани обморока. Она выронила тряпочку, прислонилась спиной к облицованной перегородке. Члены клана покачивали головами, стояли или сидели на корточках. Глаза их были пустые, как у стариков, пораженных старческим слабоумием. Только маленькие дети шумели, с криками гонялись друг за другом, прыгали по скамейкам, кидались тряпичными мячиками. Лиз позавидовала их жизнеспособности. Сомнамбулическое племя напомнило ей о племенах, застигнутых сонной болезнью, которая ввергла их в смертельное оцепенение, не поддающееся лечению. Внезапно возникло желание встать, растрясти этих зомби, но Лиз слишком устала, и предпринять что-либо не было сил. Она открыла рот, чтобы гневно крикнуть, но крик застрял в ее горле. А насос все утрамбовывал свод своими пульсациями пневматического метронома.

— Это он, Первый Класс, шеф! — воскликнул мальчик, показывая на истощенного старика в залатанной тоге. На голове его красовалась фуражка контролера Государственного управления городским транспортом. Лиз сосредоточилась. Старик прошел в пяти метрах от нее, его восковой профиль напоминал манекен, обесцвеченный солнцем. Серебристая борода обрамляла его твердый подбородок. — А тот, кто идет за ним, — это Только-для-инвалидов, великий жрец насоса, хозяин спрута! — пояснил мальчуган. — С ним лучше не связываться, он не любит женщин. Он говорит, что они только и делают, что рожают, и когда-нибудь из-за них нас станет очень много на станции…

Лиз приняла к сведению информацию и мысленно сфотографировала обоих мужчин. Первого — в патрицианском рубище и с телом аскета, второго — упрямого на вид, с густыми черными бровями, сходящимися на переносице. Затем усталость смыла этот проблеск сознания, и Лиз упала на блестящий пол, некогда слышавший стук миллионов каблуков.

Она знала, что свет не погаснет и ночь не наступит. Разреженный воздух, вталкиваемый насосом, не позволял делать лишних усилий. Обитатели станции, вероятно, делили время на краткие бодрствования, прерываемые периодами отупения или сонливости, когда тела избавлялись от углекислого газа, насыщающего ткани. При таком режиме и при отсутствии инструмента, отмеривающего часы, очень быстро утрачивалось представление о времени. Приходилось считаться с этим феноменом.

Лиз закрыла глаза. Мысли ее расплывались, теряли контуры. Она погрузилась в нечто вроде галлюцинирующего застоя.

Под закрытыми веками чередой проходили тусклые бесформенные образы. Перенасытившись углекислым газом, Лиз уснула.